ОБЗОР СОБЫТИЙ НА КАВКАЗЕ В 1851 ГОДУ

(Продолжение)

VIII.

Беспокойства на черноморской береговой линии. Прекращение меновой торговли. Поездка г.-м. Гогенбаха. Сведения о Магомет-Амине. Его намерения. Наказание бзыбских старшин. Движение в землю убыхов подполковника Званбая. Рекогносцировка г.-м. Вагнера. Ближние натухайцы. Экспедиция вице-адмирала Серебрякова на северную покатость. Подвиг рядового Кузьмы Тимофеева. Поворот в пользу Магомет-Амина. Предложение джубгского старшины. Политическая сторона учения мюридизма. Бунт у шапсугов. Переговоры с ближними натухайцами. Наши набеги. Дело маиора Корзуна. Набег маиора Павлова. Колебание натухайцев. Просека к Неберджаю. Покушения против Кабардинского укрепления. Рубка леса у Неберджая. Дело при Тенгинском укреплении. Переполох между черкесскими дворянами. Дела у форта Головинского. Покосы.

Появление Магомет-Амина за Кубанью оказало заметное влияние на отношения к нашей береговой линии враждебных нам обществ восточного берега Черного моря. В минувшем декабре Магомет-Амин прибыл в землю убыхов и тотчас же потребовал от них присяги. Убыхи не сопротивлялись, так как он выдавал себя за доверенное лицо падишаха и наместника Шамиля. От убыхов Магомет-Амин отправился к форту Лазарева для обращения в ислам одного языческого племени, гуая, населявшего верховья Псезуапе. Племя это, встревоженное [2] быстрыми успехами бывшего чеченского наиба и теми мерами, к которым он прибегал для распространения своего влияния в крае, начало готовиться к обороне и строить завалы на всех доступах к своим родным долинам. Увенчалось ли успехом дело обращения язычников — осталось неизвестным, но из форта Лазарева видели, как он проходил мимо, направляясь к Вельяминовскому укреплению, в сопровождении пеших и конных горцев, следовавших за ним в некотором порядке с барабанным боем. Согласно отданного им приказания, вокруг Головинского и Навагинского фортов убыхи расставили сильные наблюдательные караулы, на обязанности которых лежало не допускать никого из жителей входить в сношения с гарнизонами. При Навагинском форте собрана была большая партия убыхов и частью шапсугов с явно враждебными намерениями. Лазутчики, которым очень редко и с величайшим трудом удавалось проникать в укрепления, дали знать, что неприятель готовится атаковать передовую нагорную башню, а может быть и самый форт, если обстоятельства не будут против них. Многочисленные толпы горцев, проходившие мимо Головинского форта на усиление сборища убыхов, давали повод предполагать, что сообщенные сведения не лишены основания. 15-го декабря начальник 3-го отделения генерал-маиор Гогенбах, получив о том подтверждение, просил командующего отрядом судов, крейсировавших вдоль восточного берега Черного моря, контр-адмирала Новосельского командировать один из крейсеров к форту Навагинскому и укреплению св. Духа; вместе с тем он отправился сухим путем до Пицунды, где сел на баркас, чтобы морем достигнуть Навагинского для личных распоряжений. Юго-западный ветер развел сильное волнение и страшная зыбь бежала прямо к берегу. Пристав к Гаграм, Гогенбах сильным толчком, сообщенным [3] баркасу зыбью, был выброшен на берег и поднят без чувств, что задержало его несколько дней в Гаграх; отсюда он отправился на пароходе. 22-го декабря в Сухум доставлено было сведение, что неприятель готовится к нападению на Навагинский форт. Того же числа на фрегат Флору посажена была 3-я линейная рота Черноморского линейного № 16 баталиона, прибывшая в Навагинское на другой день. Так как опасность миновала, то 27-го рота была посажена на корвет “Орест" и бриг “Меркурий" и возвращена в Сухум, оставив в Навагинском укреплении команду из 50-ти человек. Вследствие изменчивости намерений неприятеля, опасность могла очень скоро вернуться, и лишние полтораста или двести защитников могли оказать атакованному укреплению серьезную поддержку, но всю роту нельзя было оставлять продолжительное время в Навагинском форте: во-первых, она нужна была в Сухуме для облегчения трудной службы гарнизона этой крепости, во-вторых, но неимению в Навагинском форте свободных помещений, которые были истреблены пожаром 1848 года, и наконец по недостатку продовольствия, так как Магомет-Амин строго запретил жителям пригонять скот в русские укрепления и вообще вступать в какие бы то ни было сношения с их гарнизонами. Общества, живущие в окрестностях форта Лазарева, также присягнули Магомет-Амину и также прекратили торговлю с его гарнизоном. Только в укреплениях Вельяминовском и Тенгинском она еще продолжалась, хотя в последнем народном собрании старшины требовали, чтобы порваны были всякие сношения с русскими, но народ, интересам которого требование это наносило ущерб, продолжал доставлять в укрепление убойный скот и сельские произведения; однако, торговля, как полагали лазутчики, и в этой местности не удержится с прибытием Магомет-Амина. [4]

В половине января генерал Будберг получил более подробные сведения о пребывании Магомет-Амина на восточном берегу Черного моря. По прибытии в землю убыхов и принятии от них присяги, он набрал всадников, по одному с каждых ста дворов, которые, в качестве телохранителей, должны были неотлучно находиться при нем во всех его странствованиях по закубанским обществам. Затем из тех же убыхов им созвано было чрезвычайное ополчение, в состав которого вошло по одному ратнику от каждого двора. Так как намерение его было угадано начальником 3-го отделения и приняты меры в виду ожидавшегося нападения, то он, вопреки желанию убыхов, настаивавших на штурме Навагинского форта, двинулся с ополчением к долине Псезуапе, недалеко от форта Лазарева, для наказания племени гуая, которое не замедлило присягнуть ему и выдать по одному всаднику от каждых ста дворов. По выходе из ущелий Псезуапе, он распустил ополчение и в сопровождении вновь набранной им свиты отправился к владениям береговых шапсугов. Начальник черноморской береговой линии не имел точных сведений о пребывании его у этого племени, но полагал, что и оно признало над собою его власть, так как он объявил убыхам, что поведет их весною для покорения прибрежных и нагорных джигетов, единственного общества, не присягнувшего ему на верность.

Между тем натухайцы на требование прекратить враждебные действия и принести покорность русскому правительству, обращенное к ним еще в 1850 году, не дали ответа, стараясь тянуть время в переговорах. Несколько раз происходили у них народные собрания, к шапсугам посылали они для совещаний депутации, но окончательным решением вопроса о замирении не торопились. Последние наступательные действия наших отрядов и прекращение, на [5] основании распоряжения главнокомандующего, отпуска соли черкесам возбудили в народе неудовольствие и тайный ропот против Магомет-Амина и всех содействовавших его успехам мулл и эфендиев. Два раза шапсуги посылали к вице-адмиралу Серебрякову избранных старшин просить о снятии запрещения с торговли солью. Во второй раз отправлен был ими старшина, известный своею преданностью русским и горячий сторонник вступления в подданство России. В мрачных красках он описывал народное уныние, в которое повергли их наши наступательные действия и недостаток соли. В отсутствие Магомет-Амина народ не везде признавал поставленные им власти, намерен был возобновить прекратившуюся по его распоряжению торговлю с нашими укреплениями, снять сторожевые пикеты, которые он приказал день и ночь содержать на всех дорогах к нам, и отказаться от платежа установленной ему десятины. По возвращении Магомет-Амина к абадзехам, готовившееся вырваться наружу неудовольствие, однако, притихло, вероятно из страха, который он сумел внушить. Натухайцы, шапсуги и абадзехи посылали к нему депутации, чтобы узнать, какими средствами предполагает он предотвратить или по крайней мере облегчить народные бедствия. Настоящий ответ его неизвестен, но молва приписывала ему намерение войти в переговоры с русским военачальником в качестве правителя подвластного падишаху края и вместе с тем обратиться к посредничеству Порты относительно прекращения неприязненных действий русских против закубанских народов, подвластных турецкому султану, на том понятном каждому основании, что между Турцией и Россией нет войны, стало быть не должно ее быть и между подданными обоих государств. Другое приписываемое Магомет-Амину намерение заставило черноморскую береговую линию быть настороже: уступая просьбе [6] натухайцев, этого влиятельнейшего между северными племенами народа, он разослал всем присягнувшим ему обществам приказание собрать поголовные ополчения, угрожая суровым наказанием тому из них, который в назначенный срок не вышлет к сборному пункту определенное число ратников. Что касается сношений его с турецким правительством, то не доверять им нет основания, так как еще в 1850 году в Анапе были перехвачены письма его к верховному визирю, в которых он проводил ту же мысль, т. е. что неприязненными действиями против подвластных Турции черкесов Россия нарушает доброе согласие между нею и Отоманской Портой. В народном собрании, происходившем сначала на Псебепсе, а потом переведенном в аул Шокон, предметом совещания натухайцев были наши требования. Большинство стояло на том, чтобы вести их уклончиво; относительно же средств для достижения этой цели мнения разделились. Одни предлагали выдать аманатов, как бы в обеспечение ненарушимости договора, и, в случае надобности, согласиться еще на некоторые незначительные уступки, а самим оставаться по-прежнему верными данной Магомет-Амину присяге и продолжать жить на завещанной предками земле, а аманатов считать принесенными в жертву русскому властолюбию. Другие же склонялись на предложение Хаджи-Магомета-эфенди, возведенного шейхом в звание муфтия натухайского народа: собрать ополчение из возможно большого числа ратников и атаковать форт Раевский или Гастагаевское укрепление, чтобы заставить русских отказаться от некоторых требований и смягчить остальные. Магомет-Амин медлил, а Хаджи-Магомет и вся его многочисленная партия упорно настаивали на своем.

Приказание шейха прервать всякие сношения с фортом Навагинским, окружив его для этой цели сторожевыми постами, очень тяжело отзывалось на положении [7] гарнизона этого укрепления, который, по малочисленности своей, мог высылать только небольшие команды в лес за дровами. Теперь он был лишен этой возможности, так как на всех трех дорогах, ведущих из укрепления к ближайшему лесу, убыхи содержали сильные караулы, в 120 человек каждый. Морем подвозить топливо к укреплению не позволяли разыгравшиеся зимние бури, загнавшие всю нашу флотилию в безопасные рейды. Чтоб заставить убыхов или снять караулы, или отодвинуть их к горам и очистить дороги к лесу, начальник 3-го отделения предписал прибывшему из Сухума с подкреплением в Навагинский форт Черноморского линейного № 10 баталиона подполковнику Званбаю напасть врасплох на один из неприятельских караулов. Было известно, что убыхи занимают своими караулами скрытные места и для безопасности своей выставляют небольшие пикеты на всех сколько-нибудь проходимых тропинках, следовательно атака с фронта не принесет ожидаемой от нее пользы и будет сопряжена с потерею в людях, а потому Званбай решил обходным движением с тыла захватить один из этих караулов врасплох. В ночь на 13-е января он выступил из укрепления с колонной из 200 человек при пяти обер-офицерах. В величайшей тишине, с соблюдением всех требуемых обстоятельствами предосторожностей, он прошел между средним и одним из крайних караулов, поднимаясь по крутому склону горы и весьма узкой тропинке. Движение его приходило уже к концу, когда выглянувшая из-за туч луна мгновенно осветила всю местность. Увидев блеснувшие в тылу их позиции штыки, убыхи до того были озадачены, что без выстрела разбежались, распространив тревогу по всем окрестным аулам. Подполковник Званбай, заняв брошенную горцами очень сильную позицию, оставался на ней несколько времени, полагая, что [8] неприятель будет преследовать его при отступлении; но горцы не показывались, и он возвратился в форт без всякой потери.

В 1849 году между начальником 2-го отделения черноморской береговой линии генерал-маиором Вагнером и старшинами аула Мезыб, лежавшего на реке того же имени, не в дальнем расстоянии от Геленджика, заключен был договор, на основании которого жители обязывались прекратить неприязненные действия против русских, не беспокоить высылаемых из крепости команд, выдавать укрывающихся у них дезертиров и уведомлять о намерениях, сборах и появлении в окрестностях аула неприятельских вооруженных партий. Мы со своей стороны должны были оказывать им всякое содействие и покровительство во время пребывания их для торговых целей на меновых дворах, не покупать похищенного у них скота, а, напротив, заарестовывать его и возвращать по принадлежности, не рубить и не портить их садов. До подчинения Магомет-Амином своей власти закубанских обществ восточного берега условия эти свято соблюдались с обеих сторон. В первых числах января 1851 года в Геленджик от аула Мезыб прибыла депутация с заявлением, что в скором времени они будут лишены возможности выполнять заключенные с русскими условия, так как большая часть жителей аула, опасаясь мщения со стороны приближенных Магомет-Амина, принуждены были присягнуть на верность этому непрошенному правителю, что они могли бы отказаться от присяги, прибегнув к защите русских, но старшины их Шубах и Пежан, которым Магомет-Амин дал большую власть над ними, назначив первого из них судьею и обоих сборщиками податей, всегда открыто восставали против сближения с русскими и теперь всячески притесняют тех, которые выказывают желание продолжать [9] сношения с нами, угрожая им изгнанием из общества и разорением. Генерал-маиор Вагнер приказал обоим старшинам явиться к нему в Геленджик, но старшины не явились. Тогда он послал сказать им, что если они не прекратят враждебных происков против русских и не перестанут набирать мутазигов (милиции) для скопищ Магомет-Амина, то ответственность за несчастие, которое их постигнет, падет на них самих. Старшины отвечали посланным генерала, что русских они давно знают и, живя далеко от них в горах, нисколько их не боятся. В местности, на которой был раскинут аул Мезыб, русские никогда не были, а потому необходимо было собрать предварительные о ней сведения. Аул расположен, как уже сказано, на реке Мезыб, впадающей в море при так называемом фальшивом Геленджике, который отстоит от настоящего на 8 верст и носит это название по сходству его берега со входом в геленджикскую бухту. Генерал лично обозревал долину Мезыба с высот фальшивого Геленджика, куда 12-го января водил для этой цели колонну, под предлогом заготовления дров. Узнав из достоверного источника, что к смелому поступку являвшейся к нему с жалобой на старшин депутации сочувственно отнеслось, за немногими исключениями, все население долины Мезыб, он предписал командиру Черноморского № 15 линейного баталиона полковнику Масловичу двинуться, 13-го числа, с отрядом к верховьям Мезыба для примерного наказания старшин и избавления преданного нам народа от его притеснителей, не позволяя войскам тревожить жилища непричастных к интригам старшин горцев; жилища эти указаны ему будут на месте. Задолго до рассвета из Геленджика выступил отряд в составе 15-ти обер-офицеров, 680-ти нижних чинов, 2-х горных орудий, 3-х фальконетов, взятых с азовских баркасов, и особой [10] команды, снабженной кранцами ¹ и фальшфейерами; колонну сопровождал опытный проводник. Аул Мезыб был разбросан на большом протяжении по всему ущелью реки, над обрывистыми ее берегами. Усадьба Шубаха, состоявшая из нескольких строений, над которыми возвышались скирды хлеба и огромные запасы сена, заготовленного для скопищ Магомет-Амина, была расположена у подошвы холма на правом берегу Мезыба. Войска в такой тишине и так незаметно подошли к ней и окружили ее, что ни один из членов его семьи не успел выбежать и вся она, в числе шести душ, погибла в пламени, которое одновременно и со всех сторон охватило и жилые строения, и все продовольственные запасы. Погибли в пламени лошади, рогатый скот и овцы; сгорели также три кровных жеребца, предназначавшихся в подарок Магомет-Амину. Сам Шубах был в отсутствии: он выехал накануне встречать своего повелителя, которого намеревался пригласить к себе. Узнав о катастрофе, разразившейся над одним из самых горячих его приверженцев, Магомет-Амин отменил свою поездку в долину Мезыба. Другой старшина, Пежан, догадавшись о случившемся по зареву пожара, успел укрыть свое семейство, но не успел отогнать лошадей и скота, так что они и все остальное его имущество сделались жертвою пламени, и сам он ранен пулею в ногу. Исполнив данное ему поручение, полковник Маслович начал отступать. Несмотря на всхолмленную местность, войска двигались в совершенном порядке, довольно слабо преследуемые жителями аула; когда же они перешли на другую сторону реки, большая толпа жителей аула Адербе, поддерживаемая сторонниками пострадавших старшин с ожесточением бросилась на ариергард. Войска, как и всегда, выказали много мужества и хладнокровия, а потому, потеряв до двадцати человек [11] убитыми и ранеными, горцы прекратили бой. Остальные тридцать верст перехода войска сделали без выстрела и возвратились в Геленджик, потеряв убитыми двух, ранеными двух и контужеными трех нижних чинов. Первым следствием внезапного появления наших войск в трущобах реки Мезыб было выполнение одного из важнейших условий заключенного с жителями договора: 15-го января в Геленджик доставлены были три беглых солдата, проживавшие более пятнадцати лет в аулах непокорных нам обществ; горцы долины Мезыб обязались привести и всех остальных известных им дезертиров. Генерал объявил им, что если он щадил до сих пор и на этот раз приказал пощадить их жилища, то поступал таким образом в надежде, что они сами, без насильственных мер с нашей стороны, проникнутся убеждением в бесполезности сопротивления русскому оружию, которое везде достанет до них, в каких бы неприступных местах они ни укрывались, чему наглядное доказательство они видели два дня тому назад. Не явились в Геленджик с изъявлением покорности и раскаяния только жители аула Адербе, считавшие себя в полной безопасности за высоким хребтом Маркотх, отделяющим их от Геленджика, но и на них не осталось без влияния движение отряда к верховьям Мезыба.

После экспедиции полковника Масловича генерал-маиор Вагнер прибыл по делам службы в Вельяминовское укрепление. Здесь он узнал, что со времени возвращения Магомет-Амина от убыхов, т. е. с 5-го января, горцы не только перестали посещать укрепление, но и содержат на всех ведущих к нему тропинках довольно сильные караулы, и колонны, выходившие в лес за дровами, постоянно встречают враждебно настроенные толпы тех самых жителей, которые еще так недавно поддерживали самые деятельные сношении с гарнизонами наших укреплений; помимо того, [12] они неоднократно покушались поджигать строения и стога сена, находящиеся между укреплением и морским берегом. Офицеры, водившие команды в лес, заметили, что аулы, видневшиеся с горы, как будто опустели и число домов в некоторых из них уменьшилось — торчали только сенники и хлебные амбары. Лазутчики также перестали являться, и о том, что происходило в горах стало неизвестно. В таком же положении находились и другие пункты 2-го отделения: укрепление Тенгинское, форты Лазарев и Головинский. О местопребывании Магомет-Амина не было никаких известий. В Новотроицком укреплении генералу передавали, что он возвратился к абадзехам. Так как, оставаясь долее в неизвестности, можно было пропустить время для принятия необходимых мер, то Вагнер решил предпринять усиленную рекогносцировку, истребляя все на пути. 20-го января чуть свет он выступил из укрепления с отрядом из 12-ти офицеров, 360-ти нижних чинов, 2-х горных единорогов и 2-х фальконетов. Сначала войска двигались берегом р. Туапсе, затем повернули на юг, по узкой, едва заметной тропинке перешли через высокую гору Сухокот и спустились к ущелью Небу, где стоял аул Мустафы Егерукаева и его племянника Алихиза, сперва преданных нам, но потом передавшихся Магомет-Амину, которого они были главными сподвижниками в этих местах. Войска прошли по всему протяжению ущелья Небу и после весьма трудного, более четырех часов продолжавшегося похода, вышли к берегу моря, к тому месту, где в него впадает река Псешиз, в недальнем расстоянии от Вельяминовского укрепления. На всем пройденном пространстве не попадалось ни одного сколько-нибудь значительного аула — все они были отнесены куда-то — но остались плетневые и бревенчатые ограды, скирды хлеба и большие запасы сена. Все это было уничтожено немедленно огнем. Едва отряд [13] начал подниматься на первую встретившуюся при обратном следовании гору, по всем высотам раздались сигнальные крики, на которые очень скоро сбежались с окрестных аулов жители и, окружив отряд, принялись провожать его ружейным огнем. Несколько раз они очень близко подбегали к флангам колонны, но огонь горных орудий и фальконетов отбрасывал их с уроном. Особенно много вреда причинял картечный огонь фальконет, вследствие чего натиски горцев оказывались сильнее там, где местность не позволяла действовать фальконетам. Подобрав своих раненых и убитых, они возобновляли нападение; два раза пехота ходила в штыки. Вообще в этот день они дрались с большим ожесточением и должны были понести чувствительные потери. С нашей стороны, благодаря расторопности артиллерийской прислуги и действию фальконетов, потеря ограничилась пятью ранеными нижними чинами, из которых двое смертельно, и четырьмя контужеными; ранена одна артиллерийская лошадь. Насколько назойливы были горцы при преследовании отряда можно судить по числу израсходованных картечных зарядов: 10-тифунтовые единороги выпустили их 25, а фальконеты 59, несмотря на то, что колонные начальники имели обыкновение приберегать картечь и действовать ею только в крайних случаях, когда неприятель угрожал атакою в шашки.

Для осуществления мысли главнокомандующего относительно одновременного наступления в земли непокорных нам закубанских народов тремя отрядами — со стороны Черного моря, Кубани и Лабы — генерал-адъютант Будберг самым благоприятным временем находил февраль месяц, когда обнажались леса, реки, освободившиеся от льда, продолжали сохранять свой обыкновенный уровень и не затрудняли переправ. Мнение свое он сообщил начальнику 1-го отделения вице-адмиралу Серебрякову, предоставив ему, не [14] теряя время, войти в соглашение с начальником черноморской кордонной линии генерал-лейтенантом Рашпилем, который, в свою очередь, должен был снестись с командующим войсками на лабинской линии. Генерал-лейтенант Рашпиль предполагал для начала ограничиться движением отряда от варениковской пристани в окрестности Гастагаевского укрепления, к земле натухайцев; затем можно было предпринять экспедицию к Адагуму и Антхирю, в землю шапсугов, отложив ее впрочем до того времени, когда от ольгинского тет-де-пона будет выслан отряд к Абинскому укреплению. Будберг не разделял этого мнения. Экспедиция в землю натухайцев, как ближайшего к нам племени, могла быть предпринята впоследствии, так как туда войска наши имели возможность без больших затруднений вторгнуться во всякое время. Он предпочитал начать военные операции на Адагуме и Антхире; к первому двинуться из Новороссийска, ко второму, для уничтожения устроенного там Магомет-Амином укрепления, из Черномории. Не только время года представляло все шансы для успешных действий нашего оружия, но и в других отношениях обстоятельства сложились особенно благоприятно для нас. Со всех сторон получались совершенно согласные между собою сведения об упадке духа жителей непокорных нам обществ вследствие понесенных ими за последнее время поражений. Магомет-Амин, которому нельзя отказать в военных дарованиях, находился в это время в отсутствии, и потому, благодаря соперничеству предводителей отдельных племен, нельзя было ожидать единства действий со стороны неприятеля. Когда оставалось только приступить к выполнению задуманного Серебряковым плана, генерал-лейтенант Рашпиль известил его, что он не может принять участия в военных операциях не только при наступлении на Адагум и Антхирь, но даже и при движении к долине [15] Псебепса, находящейся не в дальнем расстоянии от Варениковской пристани и Гастагаевского укрепления, где предполагалось соединиться обоим отрядам, если бы к вторжению в землю шапсугов встретились какие-нибудь затруднения. Мотивируя свой отказ необходимостью обратить все свое внимание на охрану вверенной ему линии ², подвергавшейся почти ежедневно нападениям горцев, он уведомлял Серебрякова, что для диверсии в пользу его отряда предписал начальнику 5-й части черноморской кордонной линии подполковнику Белому, улучив благоприятный момент, предпринять частное движение в землю натухайцев; а так как штаб-офицер этот может иметь в своем распоряжении не более 4-х рот пехоты, 3-х или 4-х сотен кавалерии и двух или четырех орудий, то он должен соразмерять и характер движения, и его продолжительность с наличным составом отряда. Между тем, по сведениям, полученным начальником черноморской береговой линии из надежных источников, Магомет-Амин находился у северной покатости кавказского хребта, куда он прибыл прямо от убыхов. Лазутчики утверждали также, что во многих местах стоят неприятельские сборы и что за всеми действиями нашими наблюдают выставленные от них сторожевые пикеты. На просьбу Хаджи-Магомет-эфенди прислать к нему ополчение Магомет-Амин отвечал, что если ближние натухайцы в состоянии продовольствовать его конницу, то он прибудет к ним для защиты их аулов. Натухайцы, большая часть запасов которых была истреблена русскими отрядами, просили Магомет-Амина отложить свое прибытие к ним до появления подножного корма, тем более, что и русские до того времени едва ли решатся предпринять что-нибудь, так как и им нечем будет содержать кавалерию, артиллерию и обоз. Хотя экспедиция к [16] северным покатостям кавказского хребта имела то преимущество, что удачным исходом ее мы приобретали значительное влияние на общество ближних натухайцев, чего нельзя было достигнуть экскурсиями внутри края, прилегающего к 1-му отделению черноморской береговой линии, но время для того было упущено, а одному Серебрякову нельзя было отважиться, с его малочисленным отрядом, проникнуть по ту сторону хребта при бдительности и совершенной готовности неприятеля большими массами преградить нашим войскам путь по узким, едва доступным горным тропинкам, извивающимся между глубокими теснинами и густыми лесами. В силу этих соображений, Серебряков решил ограничиться наступательными действиями внутри 1-го отделения, не выходя из пределов своего района. 1-го февраля он стянул к форту Раевскому отряд в составе 2445 штыков пехоты, взятой из гарнизонов Новороссийска и Анапы, 240 чел. конницы, 4-х орудий полевой и 4-х горной артиллерии. Чтобы не замедлять движений отряда, он весь обоз, кроме ароб для раненых, отправил под особым прикрытием в Гастагаевское укрепление. Движение предполагалось произвести к долине Псебепса, где еще ни разу не были войска 1-го отделения, причем разорение аулов враждебного нам населения этой долины должно было послужить предостережением ближним натухайцам. Сбор отряда при форте Раевском распространил тревогу между горцами. Чтобы воспрепятствовать войскам перевалиться через хребет, они заняли в числе 4-х тысяч баксанское ущелье. В ночь на 2-е февраля поднялась метель, продолжавшаяся весь день 2-го. Серебряков продолжал наступление, несмотря на разыгравшуюся непогоду, и того же 2-го февраля направил отряд к Псебепсу. Усилившаяся вьюга с порывистым ветром и морозом заставила однако изменить движение. Перешагнув через Большой и Малый Докосы, [17] войска повернули налево, вдоль горного кряжа, который ближе к главному хребту носит название Муземель, а несколько далее Теришатль, и отделяет долину Гастагая от анапских равнин. В расстоянии верст 15-ти от форта Раевского начальник отряда расположил войска по черкесским саклям, объявив жителям, что он возьмет только необходимое для войск количество сена и соломы, домам же их и всему остальному имуществу не будет причинено никакого вреда, и что мера эта, слишком легкая, далеко не соответствующая их образу действий за последнее время, принята в наказание за преданность их Магомет-Амину. Ночь прошла совершенно спокойно. За несколько часов до зари буря улеглась, оставив после себя довольно чувствительный мороз; войска отдохнули и обогрелись. С первыми лучами солнца отряд продолжал наступление к Муземелю, истребив предварительно две сакли главных возмутителей общества. В направлении, которого держался Серебряков приближаясь к Муземелю, предстояло перейти через один из его отрогов, называемый Псикяга. В 1836 году генерал Вельяминов доходил до подошвы этого отрога и, предав огню несколько жилищ, принял другое направление, не поднимаясь ни на Муземель, ни на его отрог. В народе, между тем, сложилась легенда, что он был отброшен от обоих хребтов скопищем, под предводительством знаменитого в свое время старшины Вепша. Один из сподвижников Магомет-Амина, Хан-оглу, наблюдавший за движением отряда с высоты Псикягу, расположился со своими мутазигами за каменною грядою, венчавшею гребень горы, с тем чтобы не допустить отряд перевалиться через нее. Полагая, что об его засаде начальнику отряда неизвестно, он думал встретить войска неожиданным залпом и, пользуясь их расстройством, атаковать в шашки. Но Серебряков, узнав о [18] расположении неприятеля, выслал вперед команду с крепостными ружьями и отправил непосредственно за нею авангард. С трудом взбирались войска по крутизне, изрезанной оврагами, покрытой лесом и ледяной корой. Огонь, открытый из крепостных ружей, заставил горцев обнаружиться. Несмотря на чрезвычайно трудный подъем, авангард быстро взошел на вершину хребта и вытеснил неприятеля из его крепкой позиции. При дальнейшем движении отряда все встречавшиеся на пути жилища были истребляемы пожаром. По занятии Псикяги, войска продолжали наступать на Муземель. Окружив отряд со всех сторон, горцы главные усилия свои обратили против правой цепи, которой приходилось пробираться по волнистой, покрытой лесом местности. Начальник отряда усилил ее 2-мя ротами. Вследствие неровностей пути, беспрестанно попадавшихся оврагов и в особенности гололедицы, переход через Муземель занял почти четыре часа. Перед спуском с этого хребта в ущелье Гастагая горцы из закрытых мест, в которых они поджидали отряд, бросились на правую цепь в шашки. С четверть часа длился рукопашный бой. Гренадерская рота 3-го и 3-я линейная, рота 4-го баталионов были окружены сплошными толпами, натухайцев, но проложили себе дорогу штыками и опрокинули неприятеля. Разбитые наголову и преследуемые по пятам остальными войсками, горцы в величайшем расстройстве отступили, оставив в наших руках двух раненых. Несколько оправившись, они снова начали собираться к отряду и снова открыли по ариергарду и боковым цепям ружейный огонь, который не умолкал до наступления вечера. В одном месте конница неприятельская, все время действовавшая цепями, начала стягиваться для атаки. Серебряков выслал против нее полуэскадрон анапских всадников и всю наличную кавалерию, которые не только предупредили атаку, но дружным [19] натиском смяли неприятеля и обратили его в бегство; при этом казаки взяли в плен одного горца с оружием и лошадью. В сумерки отряд прибыл к Гастагаевскому укреплению, около которого расположился на ночлег. Натухайцы дрались в этот день с таким упорством, что только благодаря стойкости и хладнокровному мужеству наших войск, в особенности тех двух рот, которые занимали правую цепь, рекогносцировка окончилась с небольшими сравнительно потерями. У нас выбыли из строя: один обер-офицер раненым; нижних чинов — убитыми 6, ранеными 36 и контужеными 13. Натухайцы, как показывают пленные и лазутчики, потеряли 27 человек убитыми и около 150-ти ранеными и контужеными. В донесении своем ³ главнокомандующему Серебряков с величайшею похвалой отзывается о доблестном поведении войск, которые не только мужественно отстаивали указанные им позиции, но в критические минуты, нередко предваряя распоряжение своих начальников, с самоотвержением рвались выручать из опасности своих товарищей. Примером самоотвержения их может служит подвиг рядового 3-й роты Черноморского линейного № 14 баталиона Кузьмы Тимофеева. Когда при спуске отряда с горы Муземель неприятель, из засады, главными силами атаковал нашу правую цепь и находившийся в цепи прапорщик Яхнов, раненый пулею в челюсть и шашкою в голову, был окружен тремя горцами, Тимофеев, раненый сам одною и контуженый другою пулею в левую руку, бросился спасать своего офицера от угрожавшей ему смертельной опасности; двух горцев он заколол штыком, но когда направил штык против третьего, к нему подбежал четвертый горец и шашкою отсек ему правую кисть и разрубил голову ⁴. 4-го числа отряду дан был отдых, а [20] 5-го предполагалось двинуться на Псебепс, но сильная стужа и метель расстроили намерение Серебрякова. 5-го отряд возвратился в Анапу и расположился по квартирам в станицах Александровской и Николаевской. Части войск, принадлежавшие к новороссийскому гарнизону, 6-го февраля перешли в форт Раевский и 7-го прибыли в Новороссийск. Неприятель, следивший за всеми движениями нашего отряда, намеревался атаковать его на перевале от форта Раевского в долину Цемес, но, увидев деятельные приготовления к встрече, удалился, не сделав ни одного выстрела.

К концу февраля на всем протяжении черноморской береговой линии от Анапы до Навагинского форта включительно черкесы не только прервали все сношения с гарнизонами наших укреплений, но стали обнаруживать открытую неприязнь к нам. Только из ближайших окрестностей Новороссийска, Геленджика и Новотроицкого укрепления они продолжали еще являться для обмена своих произведений на предметы первой необходимости, в которых всегда сильно нуждались, но это была далеко не та бойкая меновая торговля, которая поддерживалась все время существования линии до прибытия Магомет-Амина, и на почве которой подготовлялось умиротворение если не всего закубанского края, то обширной береговой полосы его. Если между жителями оставались еще люди, расположенные к нам и враждебно относившиеся к новому порядку вещей, то, по малочисленности своей, они не смели высказываться, находясь под гнетом своих старшин и духовенства, зорко следивших за ними и строго преследовавших малейшую попытку [21] возобновить сношения с нами. Последние облечены были широкою властью, которою прежде пользовались одни владетельные князья. Дворянство, которое с особенной энергией восстало против Магомет-Амина при первых его попытках к водворению своей власти, не переставая твердить о необходимости покончить с враждою и вступить в подданство России, теперь всецело передалось ему, рискуя даже поколебать свое влияние в народе. Джубгские старшины, даже после присяги на верность Магомет-Амину не только продолжавшие поддерживать миролюбивые отношения к нам, но и на деле не раз доказывавшие свою преданность, теперь открыто перешли на его сторону. В феврале месяце распространилось известие о намерении Магомет-Амина прибыть с значительными силами в землю ближних натухайцев. Влиятельные люди этого племени, опасаясь гнева своего нового повелителя, тотчас же положили на совете прекратить сношения с русскими. Когда же недостаток в важнейших жизненных потребностях, в особенности соли, начал давать себя чувствовать, они поняли, что шейх слишком далеко зашел в своей ненависти к гяурам и отправили послов в землю абадзехов, где он находился в то время, с представлением о тех лишениях, которым они подвергаются вследствие прекращения меновой торговли с русскими. С своей стороны и Магомет-Амин понял затруднительное положение, созданное его фанатическою нетерпимостью, и разрешил не только ближним натухайцам, но всем вообще прибрежным племенам возобновить торговлю с русскими с тем однако, чтобы она производилась под наблюдением установленных им в каждом округе властей, называемых мехкеме и состоявших из эфендиев, мулл и кадиев, на обязанности которых лежало проверять, действительно ли тот или другой аул терпит недостаток в том или другом предмете первой необходимости. Несмотря, однако, на [22] дозволение Магомет-Амина, торговля не возобновлялась: князья и дворяне сильно воспротивились ей: Магомет-Амин, говорили они, изыщет другие пути для удовлетворения народных нужд. Вера их в непогрешимость его возрастала по мере того, как дело объединения закубанских народов под его управлением подвигалось вперед. Тем не менее натухайцы прежде нежели отказаться от выгод, предоставляемых им меновою торговлей, два раза собирались на совещания, но и тут вопрос о возобновлении сношений с русскими решен был отрицательно: они верили, что Магомет-Амин, и помимо меновой торговли, найдет средства удовлетворить их насущным потребностям. На тех же двух собраниях другой не менее важный, если не самый жизненный вопрос подвергался их обсуждению. С приближением весны их начинала озабочивать мысль о вероятности наступательных действий со стороны русских для того, чтобы препятствовать их полевым работам и тем заставить выселиться из края. Они во второй раз отправили послов к Магомет-Амину просить его прийти к ним на помощь. Шейх отвечал послам, что, не имея артиллерии, он не в состоянии держаться против русских в открытом поле, а чтобы завести артиллерию, ему необходимо овладеть по крайней мере одним каким-нибудь береговым укреплением. Тогда один из джубгских старшин предложил ему атаковать Новороссийск, избрав для этого такое время, когда Серебряков уйдет с отрядом куда-нибудь подольше и крепость останется под защитой небольшого гарнизона. Предложение было заманчивое: артиллерия этой крепости, снаряды и порох достанутся горцам; продовольственные запасы, в том числе и соль, также достанутся им в добычу, не говоря уже о том, какой удар будет для русских, когда, вернувшись из похода, они найдут свою крепость в развалинах и гарнизон ее уничтоженным. Если же, [23] опасаясь нападения, слух о котором дойдет до русских непременно, они не будут выходить из крепости, тогда и натухайцам нечего бояться наступательных действий с их стороны во время полевых работ, а удар для овладения артиллерией можно будет направить на другой пункт, охраняемый менее сильным гарнизоном. Весть о намерении Магомет-Амина овладеть одною из важнейших крепостей края быстро облетела все непокорные нам общества береговой волосы и поселила в легковерных умах несбыточные надежды, которых не разделял и сам Магомет-Амин: он понимал, что для овладения Новороссийском нужно было собрать не менее 12-ти или по крайней мере 10-ти тысяч человек, но чем продовольствовать их и притом в зимнее время? Однако он продолжал действовать так, как будто препятствий к осуществлению его плана не существовало. Прежде всего необходимо было вызвать войска из Новороссийска и заставить их двинуться далеко в сторону, а для этого показаться в значительных силах в виду какого-нибудь другого укрепления. Пунктом для такой демонстрации избрано было Гастагаевское, отстоявшее в 40-ка верстах от Новороссийска. Натухайцы два раза подходили к нему: 11-го и 13-го февраля, и оба раза ночью — 11-го двумя, а 13-го тремя толпами, которые двигались по направлению к капителям бастионов, но оба раза приближение их вовремя было открыто. Тотчас же начинала греметь артиллерия, снаряды которой падали в самую середину скопищ, благодаря светящимся ядрам, превращавшим темные пространства вокруг укрепления в ярко освещенные местности. Демонстрация стоила натухайцам многих жертв и, не причинив нам ни малейшего вреда, кончилась беспорядочным бегством горцев.

Долгое время не получалось никаких сведений о деятельности и намерениях Магомет-Амина. Неизвестность эта [24] неблагоприятно отзывалась на положении войск, составлявших гарнизоны укреплений, так как день и ночь держала их в напряженном состоянии. Носились слухи о больших сборах в горах, но какую цель имели эти сборы, куда намерен броситься неприятель — этого никто не знал. Каждое укрепление должно было ожидать нападения на себя и принимать самые строгие меры воинской осторожности, чтобы не быть застигнутым врасплох. Лазутчики, для которых в прежние времена не существовало никаких преград, с прибытием Магомет-Амина и установлением новых правил для охраны аулов, совсем перестали являться в укрепления, ибо нарушителя карантина ожидало разорение, истязание и, если он не имел сильных покровителей, то и смертная казнь. Из влиятельных лиц, которые прежде так часто посещали начальников края и в расположении которых они не имели повода сомневаться, многие передались Магомет-Амину; некоторые же, хотя остались преданными нам, но преданность свою держали про себя и наружно состояли в рядах наших противников. В последних числах марта одному дворянину из племени убыхов, Дзеушу, удалось прорваться через цепь неприятельских форпостов и после многих приключений добраться до Керчи, где он явился к начальнику черноморской береговой линии. Известия, принесенные им и впоследствии подтвержденные до мельчайших подробностей, были настолько серьезны, что генерал-адъютант Будберг решил сначала проверить их, и тогда уже сообщить о них главнокомандующему. Незадолго до прибытия своего с берегов Аргуна на Кубань, Магомет-Амин принял учение мюридизма; еще будучи наибом Малой Чечни он уже облекся в красную хламиду и высокую белую чалму мюрида. Прежде нежели начать проповедовать новое учение закубанским племенам, он посвятил целых два года исследованию преданий их, поверий и религиозных [25] верований. Исследование показало, что только духовенство, побывавшее в Мекке, хаджи и лица из фамилий привилегированных сословий, побывавший в Стамбуле и до уничтожения контрабандной торговли находившиеся в постоянных торговых сношениях с турками и научившиеся объясняться на турецком языке, имеют право считать себя настоящими правоверными; все же остальное население края исповедует какую-то смешанную религию, в которой заметны следы язычества и христианства. От язычества в народе сохранились жертвоприношения и священные рощи, за которыми он ухаживает и которым поклоняется; от христианства остались водруженные на вершинах некоторых холмов кресты, к которым он относится с особенным благоговением, украшая их и некоторые священные деревья оружием, цепочками и разными другими, большею частью металлическими изделиями; приношения эти считаются святынею, к которой никто не должен прикасаться. Магомет-Амин приказал вырыть и порубить кресты, называя эти символы христиан остатком идолопоклонства. Уничтожение их началось с земли шапсугов. Народ пришел в такое негодование, что не побоялся сжечь все материалы, заготовленные для вновь возводимого на их земле укрепления. В этом открытом неповиновении принимало участие более 800 семейств; особенным неистовством отличались женщины. Затем все уничтоженные кресты заменены были новыми и водружены на прежних местах. Этих уже не трогали; народ показал, как они ему дороги и к каким последствиям может повести их уничтожение. Когда узнали о подвиге шапсугов убыхи, они послали сказать им, что вполне сочувствуют их образу действий, но сами последовать их примеру не отважились. Магомет-Амин знал, что, коснувшись религиозных преданий народа, он восстановит его против себя, но был уверен также, что [26] очень скоро вернет себе его расположение, на что у него было в запасе одно могучее средство. Он до сих пор таил от всех политическую и общественную основу мюридизма; теперь настало время открыть ее. Согласно новому учению, которое он объявил обязательным для всего привилегированного сословия, между мусульманами не должно быть рабов, ибо мусульманин может быть рабом одного Аллаха; а так как крепостное состояние есть то же рабство в несколько ограниченной форме, то настало время положить ему конец и всем правоверным, состоящим в крепостной зависимости от владетельных дворян и князей, даровать личную свободу. Некоторые из менее влиятельных предшественников Магомет-Амина также пытались ввести в общественный строй это гуманное начало, но по причинам, оставшимся невыясненными, встретили противодействие со стороны самого народа. Против задуманной Магомет-Амином перемены выступили с горячим протестом все влиятельные лица, имевшие крестьян в крепостном владении — она подрывала их благосостояние — но с протестом своим, очевидно, опоздали, так как уже приняли новое учение, а приняв его, не могли отвергать одного из самых важных его положений. Между абадзехами по этому поводу происходили бурные совещания, окончившиеся тем, что представители привилегированного класса объявили собранию, что если затея Магомет-Амина будет приведена в исполнение, они отправят в Керчь депутацию для переговоров о принятии их под покровительство России и навсегда удалятся из края. Народ, открыто восставший в защиту своих религиозных преданий и отшатнувшийся от своего властителя, теперь смотрел на него, как на своего избавителя. Раздвоение сословий могло только усилить власть Магомет-Амина, так как между ним и народом являлось единственным посредником духовенство, [27] фанатическая преданность которого новому учению хорошо была известна шейху.

После долгого перерыва наших сношений с непокорными обществами, в Новороссийск 17-го марта прибыла депутация от ближних натухайцев. Народ этот не далее как в феврале месяце обращался к Магомет-Амину с просьбой прибыть к нему на помощь для прикрытия полевых работ. Магомет-Амин обещал прибыть и не только не прибыл, но даже неизвестно было, где он находился. Теперь натухайцы старались заручиться расположением русских и пришли просить начальника 1-го отделения не препятствовать их весенним посевам и не настаивать на немедленном исполнении предъявленных к ним требований. Они готовы исполнить все и показать русским насколько непритворно их желание сблизиться с нами, но только время для этого еще не наступило. Пусть русские между их владением и землею родственного им племени дальних натухайцев построят несколько укреплений — тогда они убедятся в преданности ближних натухайцев; в противном случае они постоянно будут находиться под давлением исконных врагов своих, дальних натухайцев, которые очень недружелюбно относятся к их миролюбивым намерениям. Не желая принимать на себя ответственность в таком щекотливом деле, вице-адмирал Серебряков вошел с представлением к начальнику черноморской береговой линии и, чтобы выиграть время, решил до тех пор не прибегать ни к каким крутым мерам, пока он не получит достоверных сведений о положении дел в земле абадзехов. В силу этих соображений он разрешил начальнику 1-го отделения оказать снисхождение ближним натухайцам и не торопить их исполнением принятых на себя обязательств. Он объявил прибывшим для переговоров натухайцам, что дает им сроку два с половиной месяца. [28]

С наступлением теплых весенних дней горцы особенно часто стали показываться в окрестностях береговых укреплений. В зимние месяцы при нападениях на наши команды у них не было другой цели, кроме нанесения им возможно большого вреда. Тогда, кроме ненависти к нам, ими руководили удальство и более всего праздность. Теперь, вместе с пробуждением природы, в них заговорили хищнические инстинкты: они уже не ищут встречи с нашими командами, они их избегают — им нужна добыча; они выходят в надежде, при малейшей оплошности со стороны прикрытия, отогнать пасущийся вблизи укреплений скот иди лошадей. Чтобы заставить их сидеть дома и заботиться об охране своих собственных пастбищ, начальник черноморской береговой линии разрешил воинским начальникам некоторых укреплений, удаленных от главных сборных пунктов неприятеля, предпринимать небольшими отрядами частные набеги в ближайшие окрестности, если только будет дознано, что никаких сборов по соседству не происходит. Разрешением этим однако воспользовались немногие укрепления: Гастагаевское, Новороссийск, форт Раевский и укрепление Кабардинское. Воинский начальник последнего капитан Марский, не довольствуясь угоном принадлежавшего аулу Аберде скота, внезапно атаковал самый аул, предал его пламени и взял в плен 11 душ, не потеряв ни одного человека. За свой смелый и удачный набег он удостоился благодарности главнокомандующего в приказе по Отдельному кавказскому корпусу. В общей сложности за все поиски из этих укреплений в земли непокорных обществ отбито 1192 головы крупного и мелкого рогатого скота и 3 лошади.

24-го марта за султановским курганом, близ Витязевой станицы, усмотрено было казачьим разъездом скопище в 4, если не более тысячи горцев. Передовые толпы [29] его уже успели изрубить 6 казаков, работавших невдалеке от станицы, и сам разъезд едва успел ускакать. В виду этих сведений, вице-адмирал Серебряков приказал анапскому коменданту усилить Гастагаевское укрепление, если бы неприятель сделал нападение на один из пунктов 1-го отделения. Через несколько дней из мирных аулов получено было известие, что очень сильное скопище горцев, под предводительством самого Магомет-Амина, выступило из адагумского ущелья и направляется к Анапе. Еще до получения этого известия из Анапы к Гастагаевскому укреплению послан был транспорт с провиантом, под прикрытием 438 чел. пехоты, сотни донских казаков и 2-х полевых орудий; кроме того, к колонне присоединились всадники анапского горского полуэскадрона в числе 13-ти. Получив из Новороссийска сведение о выступлении неприятеля из Адагума и принятом им направлении, а следовательно и об опасности, угрожавшей одному из укреплений 1-го отделения, анапский комендант послал колонному начальнику, командиру Черноморского линейного № 13 баталиона маиору Корзуну, приказание оставить из вверенной ему колонны в Гастагаевском укреплении столько людей, сколько потребуется для того, чтобы довести численность его гарнизона до 450-ти человек, что и было исполнено тотчас по прибытии транспорта в названное укрепление, так что при выступлении колонны в обратный путь в составе ее находилось 290 чел. пехоты, два орудия, сотня казаков и всадники анапского полуэскадрона. При обратном движении в Анапу, когда колонна отошла версты две от Гастагаевского укрепления, маиор Корзун увидел большие массы горцев, расположившиеся за левым берегом Гастагая, что заставило его поспешнее перейти овраг, по дну которого бежит эта речка, чтобы успеть выбраться на открытое пространство прежде нежели неприятель [30] спустится к нему в овраг; но неприятель именно на открытой местности поджидал колонну, что было непонятным промахом со стороны Магомет-Амина, который, атакуя наш маленький отряд в самом овраге, мог истребить его весь, так как одна кавалерия его численно в десять раз превосходила состав отряда. Как только колонна наша выровнялась из оврага на открытое пространство, горцы начали охватывать ее. Маиор Корзун остановился, спешил казаков и всадников и, усилив ими пехоту, построил транспорт в вагенбург. Горцы не замедлили атаковать его. Пехота открыла по ним пальбу рядами, орудия громили их картечью, сначала дальней, но когда они сделали отчаянную попытку ворваться в середину, их встретили ближней картечью. Все их усилия, несколько раз возобновлявшиеся, расстроить вагенбург разбивались о стойкость гренадер Черноморского линейного № 13 баталиона, поддержанных метким огнем полевых орудий. Услышав канонаду в стороне Витязевой станицы и догадавшись, что атакована колонна, возвращавшаяся из Гастагаевского укрепления, анапский комендант выслал на помощь ей 300 человек Черноморского линейного № 2 баталиона, под начальством командира баталиона подполковника Шуляковского, при 2-х полевых единорогах. Колонна эта должна была следовать за Нашебургское укрепление и оттуда повернуть к стороне выстрелов. Подполковник Шуляковский, миновав Нашебургское укрепление и не слыша канонады со стороны Витязевой станицы, двинулся по гастагаевской дороге, на которой впереди, в расстоянии дальнего ружейного выстрела, увидел несколько партий горцев, не обращавших, по-видимому, внимания на его приближение и державшихся одного с ним направления. Верстах в 7-ми от Анапы, над оврагом реки Гастагая, показались наконец облака порохового дыма. Убедившись, что нападению подверглась действительно [31] колонна маиора Корзуна, подполковник Шуляковский поспешил к нему на помощь, но на пути его встретили густые толпы горцев, все усилия которых направлены были к тому, чтобы не допустить его соединиться с колонной Корзуна. Роты 2-го баталиона, одушевляемые примером своего начальника, зная к тому же, что идут выручать товарищей, штыками заставили горцев расступиться и очистить дорогу к атакованным войскам. Корзун, теснимый со всех сторон неприятельской пехотой и принужденный несколько раз останавливаться, двигался чрезвычайно медленно, так что в час времени отошел всего на одну версту от оврага Гастагая. Когда высланный из Анапы отряд был от него уже недалеко, неприятельская пехота, опасаясь очутиться между двух огней, показала тыл. Казаки и анапские всадники сели на коней и врубились в самую середину ее беспорядочной массы, но, заметив обходное движение кавалерии, намеревавшейся отхватить их, быстро отретировались к колонне. В этом деле мы потеряли одного убитым, четырех ранеными, 2-х контужеными и 4-х лошадей ранеными. Нападение на оказию произведено было тем самым скопищем, которое накануне видели близ Витязевой станицы. Нападение это не было предумышленным. Магомет-Амин не мог знать, что в этот день из Анапы под сильным прикрытием будет послан транспорт в Гастагаевское укрепление. Он выступил из Адагума и расположился у султановского кургана с тем, чтобы 25-го марта атаковать указанное укрепление, но присутствие двух колонн на гастагаевской дороге и понесенный его пехотою урон, в особенности во время часового боя над оврагом, где она стойко выдерживала и картечный, и ружейный огонь, заставили его отменить свое намерение. В половине марта начальник 3-го отделения черноморской береговой линии г.-м. Гогенбах получил донесение, что 28-го февраля убыхи, пользуясь [32] темною и бурною ночью подкрались к Навагинскому форту, подрезали общий гальванический проводник фугасов, расположенных на капители одного из бастионов, и приступили уже к извлечению мин, когда работы их были открыты и картечный выстрел разогнал их. Им все-таки удалось унести четыре соединительных прибора и около 60-ти сажен проводников. Чтоб наказать их за это дерзкое покушение и вообще за постоянные их нападения на наши команды, Гогенбах предписал приставу джигетского народа маиору Павлову сделать набег на аулы, расположенные в окрестностях Навагинского форта, и прислал к нему около 40-ка милиционеров из мингрельцев, абхазцев и преимущественно убыхов, которые, будучи преследуемы у себя на родине родовою местью, выселились в разное время в Абхазию. В ночь на 17-е марта Павлов с милиционерами отплыл на двух ладьях азовской флотилии из укрепления св. Духа в форт Навагинский. Здесь он собрал команду из 114 человек 8-го и 16-го черноморских линейных баталионов и в ночь на 18-е выступил к аулу Архшна-аху, отстоявшему в 5 1/2 верстах от форта. Убыхи после нападения в 1850 году на один из их аулов, Кадели, стали соблюдать большую осторожность, а, по распоряжению Магомет-Амина, меры эти были даже усилены. Но, так как ночь была темная, местность между фортом и аулом представляла не мало затруднений для движения войск даже днем, то пикеты неприятельские, не ожидая появления русского отряда в их стороне, не особенно зорко наблюдали за дорогами. Это дало возможность колонне пройти незамеченной между ними. Оставив в одной теснине, в виде опорного пункта при отступлении, 30 рядовых при одном офицере, Павлов на рассвете подошел к аулу, употребив на переход 6 1/2 часов. Разобрать ограду из тонкого палисада, которою обнесен был аул, и вступить в него [33] было делом нескольких минут. Жители, застигнутые врасплох, оказали слабое сопротивление, но и за него поплатились 11-ю убитыми, с которых снято было оружие, и 7-ю взятыми в плен. Аул со всеми хранившимися в нем запасами тотчас же запылал. С первого момента нападения, встревоженные выстрелами, со всех окрестных мест начали сбегаться горцы к атакованному аулу. До перехода через теснину число их было не особенно велико. В значительных силах они показались уже по ту сторону теснины; здесь на каждом шагу они затрудняли движение колонны, налегая на нее со всех сторон. Авангард, состоявший из 30-ти человек, штыками расчищал путь колонне. Убыхи не забывали и ариергарда, на который, где местность позволяла, несколько раз бросались в шашки. Когда же они замечали, что люди берут “на руку”, прием давно и хорошо им знакомый, они тотчас же рассыпались. Только в полдень Павлов вернулся в Навагинский форт, провожаемый неприятелем вплоть до передовой его башни. В этом набеге с нашей стороны ранено 7 человек, из них двое шашками; контужено пять.

29-го марта во второй раз в Новороссийск прибыли почетные старики ближних натухайцев. Зная, как отнеслись к ним за сношения с русскими соплеменники их, дальние натухайцы, и опасаясь последствий своего примирительного образа действий, они пришли просить начальника 1-го отделения о принятии мер для предупреждения неприятельских действий против них со стороны непокорных нам обществ. Вице-адмирал Серебряков заметил им на это, что содержать отдельного отряда для постоянной охраны их он не может, но что двинется к ним с войсками, если им будет угрожать непосредственная опасность. Уполномоченный начальником черноморской береговой линии вести с ними переговоры совершенно самостоятельно, [34] соображаясь с обстоятельствами, он объявил депутатам, что готов продолжить срок окончательного вступления их в подданство России еще на три месяца с тем, однако, непременным условием, чтоб они ничего враждебного против наших войск не предпринимали ни в укреплениях, ни вне укреплений и своевременно доставляли сведения о всех замыслах непокорных нам народов и о появлении в окрестностях их владений Магомет-Амина или кого-либо из его эмиссаров. Старшины остались очень довольны новой отсрочкой, дававшей им возможность беспрепятственно предаваться мирным занятиям и озаботиться исправлением их жилищ, пострадавших во время наших последних экспедиций. В заключение переговоров Серебряков объявил им, что в случае неисполнения ими хотя бы одного из предложенных условий, он вынужден будет силою оружия вытеснить их из края и расселить по Кубани между покорными нам аулами. Он также дал им почувствовать, что они очень ошибаются, если с понятием об отсрочке соединяют понятие о перемирии, что перемирие может быть заключаемо только между свободными народами, тогда как они и весь закубанский край по адрианопольскому трактату на вечные времена уступлены падишахом России, следовательно считать себя свободными они не имеют основания. У старшин была еще одна просьба, которую они берегли к концу свидания — о разрешении им свободной торговли солью. В этом им было отказано. Переговоры ближних натухайцев с нами и благоприятный их исход привели в немалое смущение родственное им племя дальних натухайцев; этих последних страшила мысль, что отныне, не занятые военными операциями вблизи, русские обратят свои силы против отдаленных мест, следовательно против них. Узнав о происходившем 29-го марта в Новороссийске, Магомет-Амин разослал во все [35] мехкеме натухайцев и шапсугов воззвание, в котором укорял первых за сношения с русскими властями, запрещал возобновлять их и, прикидываясь незнанием истинного характера этих сношений, советовал им до его прибытия не предпринимать ничего против русских, чтобы не подать им повода подозревать, что примирение их было притворное и что они по-прежнему остаются верными данной ему, Магомет-Амину, присяге. Натухайцы отвечали, что они уже заключили договор с русскими и теперь желают одного только — спокойствия. Отсрочка, дарованная ближним натухайцам, и благодетельные для них последствия ее распространялись на жителей довольно обширного района, граничившего с одной стороны Кубанью от впадения в нее Псебепса до устья, с другой Черным морем от Анапы до Новороссийска и с третьей горным хребтом от устья Псебепса мимо форта Раевского к Новороссийску. Сюда же включено было за главным хребтом население долин Неберджая и Аттикая. Воззвание Магомет-Амина не прошло бесследно для ближних натухайцев; оно поселило рознь между ними — одни желали покровительства русских, как надежного оплота против притеснений и поборов всесильного духовенства, другие противились им. Таким образом, все население этого района распалось на две партии, враждебно относившиеся друг к другу, к великому облегчению дальних натухайцев, принимавших сторону последних.

В виду предстоявших в недалеком будущем наступательных действий к стороне Адагума необходимо было проложить просеку через лес, тянувшийся за хребтом Маркотх, по продолжению константиновской дороги. С этою целью Серебряков выступил 13-го апреля из Новороссийска с отрядом из 7-ми рот пехоты при 3-х горных единорогах. Хотя жителям Неберджая, принадлежащим к племени ближних натухайцев, не могло быть [36] неизвестно о дарованных им льготах, тем не менее они были встревожены появлением наших войск и начали уже выбираться из аулов, но Серебряков остановил их, объявив, что пока они будут свято соблюдать предложенные их депутатам условия, им нечего опасаться неприязненных действий со стороны русских. Готовность свою исполнять принятые ими на себя обязательства они не замедлили доказать на деле, так как во время двухдневного пребывания отряда за хребтом ни одного движения неприятеля не пропустили без того, чтобы не сообщить о нем тотчас же в наш лагерь. Для наблюдения за ним они даже в скрытных местах выставили пикеты. В полдень, во время рубки леса, жители дали знать Серебрякову, что сильная неприятельская партия идет из Адагума. Вскоре после того с пикета пришли сказать, что неприятель обходит отряд справа и двигается по направлению к Новороссийску. Но там все меры предосторожности заранее были приняты и даже лошадей и рогатого скота не выпускали из крепостной ограды. Обозрев с гребня горы окрестности Новороссийска и убедившись, что крепость эта не дремлет, а, напротив, как будто ожидает тревоги, горцы решили в тылу нашей колонны устроить засаду, чтобы внезапно напасть на нее, когда она будет возвращаться в Новороссийск. Однако для засады не нашлось удобной позиции, так как, спустившись к лесу, где предполагалось устроить ее, предводители партий нашли его совершенно вырубленным. На другой день, 14-го, колонна отступила, но горцы почему-то опоздали и преследовали войска на очень коротком расстоянии; в перестрелке с ними убит один рядовой. 8-го апреля, в первый день Светлого Праздника, в седьмом часу утра, против Кабардинского укрепления начали стягиваться значительные неприятельские партии. Они намерены были атаковать его в надежде захватить гарнизон врасплох, не подготовленным [37] к отпору. Огонь крепостных орудий, едва только они подошли к нему на расстояние пушечного выстрела, показал, что именно в такие дни, скорее нежели во всякое другое время, русские войска ожидают тревоги и если не стоят под ружьем, то в одно мгновение выходят на валы. Неприятель отступил скрытными местами и расположился в лесу, рассчитывая, что через два-три часа, в самый разгар праздника, когда бдительность гарнизона уступит место беспечности и разгулу, предприятие его увенчается полным успехом. Но и на этот раз его постигла неудача: он замечен был с моря крейсировавшим вдоль берега баркасом, который открыл по нем канонаду из фальконетов и принудил его удалиться в горы. Таким образом мечты овладеть укреплением, его артиллерией и запасами пороха и соли рассеяны были несколькими 3-х-фунтовыми ядрами. Неудача эта привела в сильное негодование Магомет-Амина и он поклялся выместить ее рано или поздно на том же Кабардинском укреплении.

В то время как в 1-м отделении, после заключения с ближними натухайцами окончательных условий, водворилось спокойствие и возобновились торговые сношения с окрестными аулами, в средней ее части, в особенности между укреплением Тенгинским и фортом Навагинским жители продолжали держаться прежнего неприязненного образа действий, тревожить высылаемые в лес команды, устраивать засады против пастбищных мест для угона скота, завязывать перестрелки с караулами передовых башен и блокгаузов. Но и между ними были партии мира, которые начинали открыто высказывать свое желание передаться на сторону русских на одинаковых с ближними натухайцами условиях, а так как эти партии по своей малочисленности не могли иметь решающего голоса в народных собраниях, то в отношениях к нам неприятеля в средней части [38] береговой линии не произошло никакой перемены. Даже торговля не возобновлялась, несмотря на ощутительные лишения в домашнем быту горцев, между которыми недостаток соли занимал первое место. Убыхи роптали и волновались, но продолжали слепо повиноваться распоряжениям Магомет-Амина, который обещал им лучшие времена, называя настоящее положение их переходным. Те же невзгоды приходилось испытывать и дальним натухайцам и их соседям шапсугам. Так как после приложения просеки к стороне Адагума с нашей стороны не было предпринимаемо никаких наступательных действий, к тому же и не через весь лес прошла просека, то между горцами адагумских обществ сложилось убеждение, что просека не имеет того значения, которое они приписывали ей сначала, что русским нужен был лес и они рубили его по продолжению давно существующей дороги, чтоб облегчить движение транспортов, посылаемых за лесными материалами. Но так как из Новороссийска за ними ни разу не высылались колонны по ту сторону хребта, к долине Неберджая, а продолжают набирать его по сю сторону, как и до разработки просеки, то шапсугам и натухайцам пришлось убедиться, что в первом предположении своем они не ошиблись, что просекою русские открывают себе доступ к Адагуму, для овладения которым возведут укрепление, как они всегда это делают, и тогда сношения их с другими непокорными племенами будут крайне затруднительны и дело объединения, с таким успехом начатое Магомет-Амином, встретит с этой стороны неодолимое препятствие. От них зависело не допустить русских до Адагума.

В это время, благодаря заключенным с ближними натухайцами условиям, Серебряков, узнав о намерении их противиться дальнейшему наступательному движению нашему к Адагуму, собрал отряд из 1709-ти человек [39] пехоты и трех горных единорогов и 28-го апреля выступил из Новороссийска по константиновской дороге за хребет, в долину Неберджая, для окончания работ по проложению просеки. Неприятельский пикет встретил колонну залпом, причем ранен один рядовой. Залп поднял на ноги жителей всего округа и они густыми толпами начали сбегаться к нашему левому флангу, но гранаты 3-х единорогов предупредили их намерение броситься в шашки. Рассыпавшись в кустарниках против нашего ариергарда, они вели с ним перестрелку, довольно впрочем слабую и не причинившую нам никакого вреда. Той же слабой перестрелкой провожали они колонну и при ее отступлении. Главною причиною бездействия неприятеля как во время производства работ на просеке, так и при обратном движении отряда было недовольство жителей адагумского округа действиями Магомет-Амина, вступление во власть которого ознаменовалось разорением, бедствиями войны, тревожным положением края и прекращением торговли с русскими, дававшей им возможность сбывать избыток своих произведений и получать все необходимое, в особенности соль, отсутствие которой все сильнее и сильнее давало себя чувствовать. Вести такую жизнь стало для них невыносимым. В первом же народном собрании, созванном после вторичного движения наших войск к адагумской просеке, решено было изложить перед Магомет-Амином все недочеты их нового положения и требовать от него, чтоб он принял немедленные меры к отвращению народных бедствий или чтоб сам открыто вошел в сношение с русскими властями о прекращении неприязненных действий и возобновлении меновой торговли; этим он докажет, что он действительно уполномоченный турецкого султана ⁵. Другим предметом совещания был вопрос о снаряжении депутации в [40] Новороссийск для переговоров относительно принесения покорности жителями адагумской долины с тем непременным условием, чтобы русские не строили крепости на Адагуме. Когда известие о волнениях в обществах дальних натухайцев и шапсугов дошло до Магомет-Амина, то чтобы поднять свой начинавший падать авторитет, он распустил слух о намерении своем, по окончании полевых работ, с огромным скопищем двинуться в наши пределы и силою добиться того, чего нельзя достигнуть переговорами. Во все мехкеме послано было приказание готовить ополчения.

Вследствие распространившихся в крае слухов о сборах неприятеля, на черноморской береговой линии приняты были такие меры осторожности, что некоторые из укреплений остерегались даже высылать скот на пастбища; у других скот ходил на подножном корму не далее ружейного выстрела от гласиса. К числу последних принадлежало Тенгинское укрепление, чаще всех остальных подвергавшееся нападениям. 19-го мая из ущелья против его правого фаса крупною рысью выехала партия с двумя значками, состоявшая вся из панцырников. Увидев стадо, пасшееся под прикрытием слабого конвоя из тридцати рядовых и трех унтер-офицеров, и зная, что если она вступит в рукопашный бой, по ней стрелять из орудий не будут, она с шашками наголо бросилась прямо к прикрытию. Десять человек рядовых, отделившись от конвоя, тотчас же погнали стадо в укрепление; двадцать человек остались на месте и штыками приготовились встретить нападение. Горцы обступили их; завязался бой; дрались молча, но с ожесточением. В то время, как одна партия употребляла все усилия, чтобы сломить стойкость солдат, опрокинуть и рассеять прикрытие, другая, настигнув стадо, отбила двадцать пять штук крупного рогатого скота и погнала их в ущелье. Воинский начальник капитан [41] Кожушков, поручив оборону укрепления старшему по себе офицеру капитану Ольшевскому, вызвал в ружье резерв из ста девяносто нижних чинов 6-го и 15-го черноморских линейных баталионов и сам выступил на помощь атакованному прикрытию. Едва резерв показался в воротах укрепления, как горцы повернули назад к так называемому Малому ущелью, из которого сделали нападение, другая же партия с захваченною добычею направилась к Большому ущелью. Кожушков преследовал неприятеля в обоих ущельях до отвесной скалы, далее которой не было ходу. На обратном пути горцы вели с ним оживленную перестрелку, что не мешало ему уничтожать попадавшиеся скирды хлеба. Капитан Ольшевский, беспокоясь об участи слишком далеко увлекшегося преследованием резерва, выслал навстречу ему 60 человек с одним горным единорогом. Два картечных выстрела значительно увеличили расстояние между неприятелем и нашими колоннами, а когда они подошли к выходам из пещер, горцы дали по ним прощальный залп и удалились. Потеря их неизвестна, но она должна быть велика. Потеря с нашей стороны состояла из двух убитых рядовых, одного унтер-офицера и четырех рядовых ранеными и трех рядовых контужеными.

До 1836 года на восточном берегу Черного моря, никем не стесняемая, процветала контрабандная торговля и в особенности торг невольниками, в котором принимали участие джигеты, убыхи и прибрежные шапсуги. Турки подвозили в обмен на невольников и сельские произведения горцев оружие, порох, артиллерийские орудия и снаряды. Они же завозили в наши пределы различные инфекционные болезни, в том числе и самую грозную из них — чуму. С учреждением в 1836 году Черноморской береговой линии контрабандная торговля значительно ослабела, а с усилением крейсерства почти прекратилась, так как против [42] устьев всех впадающих прямо в море рек воздвигнуты были укрепления, и приставать турецким судам было уже некуда. Это до такой степени неблагоприятно отразилось на благосостоянии береговых племен, что все их помыслы направлены были к тому, чтобы заставить нас упразднить береговую линию. Этим объясняются постоянные нападения их на наши команды, блокада укреплений и попытки овладеть некоторыми из них. Зимой они старались вредить нам в лесу во время рубки дров, летом на покосах. В последних числах мая воинский начальник Головинского форта подполковник Баньковский донес генерал-маиору Вагнеру, что по малочисленности гарнизона вверенного ему укрепления он не имеет возможности заняться заготовлением сена, а следовательно и продовольствовать в зимние месяцы порционный скот. Вагнер 5-го июня прибыл в Головинский форт и тотчас же вытребовал из укрепления Вельяминовского и форта Лазарева команду в 140 нижних чинов, которая вечером того же числа была доставлена в форт на баркасах азовской флотилии. 6-го июня на рассвете из форта Головинского выступил на покос отряд в составе 183-х нижних чинов черноморских линейных 6-го и 7-го баталионов, 108-ми азовских казаков и двух горных единорогов при трех штаб-офицерах и одиннадцати обер-офицерах, под личным начальством Вагнера. Четырем азовским баркасам отдано было приказание обстреливать ущелье реки Шахе и субашинское, а артиллерии форта — как только покажутся толпы горцев, открыть по ним огонь из крепостных орудий. Рано утром отряд расположился на позиции в ущелье против форта, выставив пикет из 40-ка человек, под командой Черноморского линейного № 7 баталиона штабс-капитана Подкользина, и прикрывшись цепью стрелков; 80 человек назначены были косить траву. Как только голова колонны [43] показалась в воротах укрепления, на всех высотах, где стояли неприятельские пикеты, раздались обычные призывные крики, на которые очень скоро сбежались толпы убыхов и шапсугов. Пред наступлением покосного времени Магомет-Амин послал во все мехкеме приказание не дозволять русским заготовлять сено. Горцы не нуждались в таком приказании: одушевляемые ненавистью к нам, усилившейся за последнее время вследствие недостатка предметов первой необходимости, они выказали в деле 6-го июня необыкновенное ожесточение, несколько раз с гиком бросались в шашки на наши прикрытия, пытаясь сбить и опрокинуть пикет, который Вагнер нашелся вынужденным усилить 20-ю отборными азовскими казаками. Благодаря прибывшему к нему подкреплению, пикет имел возможность не только удержаться на позиции, но и отражать нападения, после которых неприятель, осыпаемый нулями и картечью, отступал с уроном, поспешно подбирая своих раненых. Отряд возвратился в укрепление с потерею одного обер-офицера Черноморского линейного № 7 баталиона прапорщика Ярцева, раненого двумя пулями, 10-ти нижних чинов, раненых пулями и шашками, и трех контужеными. Чтобы не дать горцам расположиться залогами в тех местах, куда, как им известно, гарнизон Головинского форта каждый год выходил на покос, Вагнер 7-го утром отправил колонну к р. Шахе для вырубки росшего на правом ее берегу высокого кустарника, служившего горцам закрытием от выстрелов из крепостных орудий и позволявшего им подходить к стенам форта на близкий ружейный выстрел. Вырубив кусты, колонна возвратилась в укрепление. В 4 часа пополудни она снова выступила из форта и направилась к покосным полянам. Горцы, лишившись многих убитыми и ранеными, на этот раз не особенно беспокоили наши войска. У нас выбыло из строя ранеными: Черноморского линейного № 7 [44] баталиона капитан Орел, которого начальник 2-го отделения называет в своем донесении храбрым и распорядительным офицером, и того же баталиона один рядовой. 8-го июня отряд опять выступил из форта. Когда косцы стали подходить к субашинскому ущелью, из-за завала, устроенного в ущелье, неприятель открыл ружейный огонь. Вагнер приказал Баньковскому с командой из пятидесяти человек выбить горцев из завала. Как только команда спустилась с высоты, на которой расположен был отряд, за завалом и по сторонам его показалось до пятисот человек пеших. Вагнер тотчас спустился с остальным резервом, состоявшим также из пятидесяти человек, и обе команды с криком “ура” ударили в штыки. Это смелое нападение озадачило горцев и они несколько подались назад, но к ним стало подходить подкрепление — большая конная партия, скрывавшаяся до того момента в лощине — и они остановились; команды, заметив это, построились в кучки. К ним также спешила помощь: Азовского казачьего войска полковник Барахович собрал косцов, в числе восьмидесяти человек, и так быстро подкрепил ими кучки, что неприятельская конница не успела доскакать до места боя. Полагаясь на свое численное превосходство, горцы атаковали одновременно все кучки, но принятые перекрестными залпами и картечью двух единорогов, смешались и так поспешно отступили, что не успели подобрать тела своих убитых, а их было не менее пятнадцати. Вагнер запретил солдатам подбирать их, не желая обременять ими своего малочисленного отряда. Общая потеря неприятеля осталась неизвестной; 15 или 16 тел остались на месте и столько же лошадей. С нашей стороны ранены два: Азовского казачьего войска есаул Корчевский и один рядовой. Об упорстве, с каким дрались два дня, 6-го и 8-го июня, шапсуги и убыхи можно судить по числу израсходованных [45] артиллерийских снарядов: 1/2 пудовый единорог, громивший неприятеля с крепостного вала, выпустил 113 гранат и 56 дальних картечей, два 3-х-фунтовых горных единорога 13 гранат и 457 картечей, четыре баркаса стреляли из своих фальконетов 480 раз ядрами и 460 картечью.

Жители аулов, расположенных в ближайших окрестностях форта Лазарева, доведенные до крайности лишениями вследствие перерыва сношений с нами, исподволь начади нарушать запрещение Магомет-Амина. Первые попытки их в этом направлении отличались робостью и делались скрытно: они выбирали или предрассветные часы ночи, когда бдительность караульных ослабевала, или поздние вечерние сумерки, когда появления русских войск не ожидалось и следовательно дороги наблюдались не так зорко. За более смелыми последовали и другие, и скоро движение сделалось общим. Первое время горцы против них устраивали засады и у захваченных, как от контрабандистов, отбиралось все приобретенное ими у русских; когда же стали открыто прибывать в форт и открыто уходить из него, и не поодиночке, а целыми партиями, преследования прекратились. Даже пикеты, на которые назначались наиболее благонадежные, вместо того, чтобы останавливать других, сами пробирались в форт вместе с другими, оставляя незамеченными свои посты. Таким образом и лазутчикам открыт был свободный доступ на линию; под предлогом меновой торговли, появились и они в укреплениях. Благодаря этому обстоятельству начальник 2-го отделения своевременно получал сведения о замыслах и сборах неприятеля и мог действовать уже не ощупью, но принимать меры против действительных опасностей и в определенных местностях. От лазутчиков он узнал, между прочим, что в делах при Головинском форте 6-го и 8-го июня шапсуги и убыхи потеряли более ста человек убитыми и [46] ранеными и что они дали клятву выместить свою неудачу на других укреплениях, действуя против них в больших массах и с большею энергией. Сведение это было не маловажно — покос мог обойтись нам слишком дорого. Чтобы помешать горцам сосредоточиваться в одном каком-нибудь пункте, Вагнер составил план заготовления сена одновременно в трех укреплениях: Тенгинском, Вельяминовском и Лазаревском. Собрав команду из 184-х нижних чинов 5-го и 15-го черноморских линейных баталионов, 20-ти азовских казаков для прислуги при трех фальконетах, пяти обер-офицеров и двух штаб-офицеров: командира Черноморского линейного .№ 15 баталиона полковника Масловича и казачьего полковника Бараховича, Вагнер отплыл 23-го июня на пароходе “Колхида" в укрепление Тенгинское. Здесь он оставил 100 нижних чинов, поручив начальство над ними и над гарнизоном укрепления на время покоса полковнику Масловичу, который должен был начать покос 24-го числа, в один день с покосом форта Лазарева, который решено производить в присутствии и под наблюдением самого начальника 2-го отделения. По окончании покоса, ему приказано было наломать камня для возводившихся в Тенгинском строений. С остальными офицерами, нижними чинами, оставшимися в учебной команде, и азовскими казаками генерал направился далее, к форту Лазарева, но по дороге завернул в устье Туапсе, в Вельяминовское укрепление, и приказал воинскому начальнику подполковнику Зоммеру приступить к покосу только 26-го июня. Так как покосные луга находились вблизи укрепления, почти под его выстрелами, то гарнизон, не подвергая себя опасности, мог отделить для заготовления сена две роты в усиленном составе. 24-го утром Вагнер прибыл в форт Лазарева. В тот же день он выступил с отрядом из 12-ти офицеров, 277-ми нижних [47] чинов, 20-ти азовских казаков, 3-х горных орудий, 3-х фальконетов и 129-ти косцов по направлению к реке Псезуапе, переправился через нее и стал на позиции против сенокосных мест, вдоль морского берега, по дороге к Головинскому форту. Два баркаса посланы были обстреливать ущелье Голиех, в случае переправы убыхов, ожидавшихся из субашинского ущелья. Работа производилась успешно, чему не мало способствовал пасмурный день. На ближних высотах показались большие толпы горцев, но стройный порядок, в котором войска прикрывали работы, и вид шести артиллерийских орудий, обращенных к ним своими темными жерлами поубавили в них самонадеянность, и они, ограничившись легкой перестрелкой, даже не преследовали колонны при отступлении, несмотря на то, что надвигались сумерки и обоз ее состоял из восьмидесяти пяти возов, тяжело нагруженных травой. 25-го июня, с отрядом в том же составе, генерал снова выступил на покос, но на этот раз занял позицию влево от форта, по направлению ущелья Чешхепе. Перед входом в ущелье, на небольшой возвышенности, выставлен был пикет из 70-ти человек с одним фальконетом. Довольно значительное расстояние, отделявшее пикет от колонны, вселило в горцах надежду завладеть фальконетом. С уверенностью в успехе, которая оправдывалась их численным превосходством, они атаковали пикет в шашки, но, опрокинутые штыками и картечью, обратились в бегство. В этой кратковременной стычке с нашей стороны ранен один унтер-офицер и контужен один казак. Проливной дождь с градом не позволил продолжать работу, и колонна возвратилась в форт. Так как Геленджик и Новотроицкое не могли долгое время оставаться с гарнизонами, ослабленными выделением от них некоторых частей войск для усиления Тенгинского укрепления и форта Лазарева, то [48] необходимо было торопиться заготовлением сена, вследствие чего в тот же день отряд снова выступил на покос, под командой капитана Жукова. С захождением солнца отряд вернулся в форт, накосив 120 воловьих подвод и, несмотря на перестрелку, не потеряв ни одного человека. На другой день, 26-го, отряд послан был в последний раз на покос в прежнем составе и под командой того же Жукова к ущелью реки Псезуапе. Ночью в помощь жителям долины Псезуапе прибыли жители Варданэ, самые отчаянные контрабандисты всего восточного берега и непримиримейшие враги русских, продолжавшие поддерживать тайные сношения с турками и нередко из засад, устраиваемых на берегу моря, провожавшие ружейным огнем крейсировавшие вдоль берега наши баркасы. Едва войска расположились на позиции, как горцы завязали с ними перестрелку. Главные усилия их направлены были против пикетов, но командовавшие ими штабс-капитан Подкользин и подпоручик Красовский, одушевляя примером своим подчиненных, несколько раз с уроном отбрасывали наседавшие на них толпы. В пикете подпоручика Красовского ранен один урядник и сильно контужен горнист. Образцовый порядок при отступлении отбил у горцев охоту преследовать нашу колонну, и они отстали от нее пред выходом из ущелья. Генерал Вагнер в донесении своем главнокомандующему 6 отзываясь о прекрасном поведении войск в делах 24-го, 25-го и 26-го июня, называет их достойными товарищами гарнизона Головинского форта, не раз обращавшего на себя своими подвигами внимание высшего начальства. Азовские казаки показали себя такими же неустрашимыми на суше, какими их привыкали видеть на море. Литтихские штуцера, которыми генерал вооружил десять человек охотников, приводили горцев в изумление и наводили на них ужас, [49] поражая их на расстояниях, на которых они считали себя в безопасности от ружейного огня. За все время неприязненных действий на покосах Лазарева форта неприятель потерял убитыми 15 и ранеными 35 человек — потери бесплодные, так как он не достиг своей цели. Вскоре по возвращении колонны из ущелья Псезуапе, к начальнику 2-го отделения, в форт Лазарев, явились старшины некоторых из окрестных аулов с выражением раскаяния, что они присягнули Магомет-Амину и обещанием на будущее время не только прекратить неприязненные против русских действия, но и возобновить с нами мирные сношения, если не встретят к тому препятствий со стороны своих властей. Вагнер отвечал старшинам, что войдет с представлением к высшему начальству, разрешает им по-прежнему посещать меновой двор, но соль будет отпускаться только людям известным своею преданностью нам и в количестве, необходимом для домашнего обихода. Исход свидания с русским начальником не удовлетворил старшин: меновую торговлю они могли возобновить и не спрашивая на то разрешения; им нужна была соль; с целью добиться отпуска ее они и прибыли в форт Лазарева, но в ней-то именно и отказывали. 28-го июня Вагнер отплыл к Вельяминовскому укреплению. Здесь он узнал, что покосы Зоммера сопровождались незначительными перестрелками и окончены своевременно без всяких потерь с нашей стороны. В отряде полковника Масловича, заготовлявшем сено для гарнизона Тенгинского укрепления, ранено нижних чинов четверо, контужены один обер-офицер, трое рядовых и переводчик.

Комментарии

1. Кранцы — сплетенные из веревок и осмоленные мешки для переноски ядер.

2. Донесение начальника черноморской береговой линии 23-го февраля № 30.

3. 23-го февраля 1851 г. № 30.

4. Приказом по Отдельному кавказскому корпусу рядовой Тимофеев награжден знаком отличия военного ордена. Рядовой этот в течение нескольких минут получил три раны и одну контузию, и в главном штабе неизвестно было — остался ли он жив, так как в донесении вице-адмирала Серебрякова об этом умалчивается. Только в конце марта генерал-адъютант Будберг официальным письмом уведомил начальника главного штаба, что, объезжая черноморскую береговую линию, он видел рядового Тимофеева в анапском госпитале и что медики подавали надежду на его выздоровление.

5. Донесение начальника черноморской береговой линии 29-го мая № 70.

6. 28 июня № 1695.

Текст воспроизведен по изданию: Обзор событий на Кавказе в 1851 году // Кавказский сборник, Том 21. 1900

© текст - К. 1900
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Валерий. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1900