X.

Гибель «Славянки» у Головинского форта. Бесплодные переговоры с ближними натухайцами. Экспедиция Серебрякова в ущелья Худако, Псомигуза, Геченсина, обоих Зеймесов, Адагума и Бакана. Просека у Неберджая. Новые переговоры.

22-го ноября с траверса Головинского форта, во время шторма, замечено было двухмачтовое купеческое судно в опасном положении. Генерал Вагнер, прибывший накануне в форт, приказал гарнизону быть в готовности для подания помощи экипажу в случае крушения, но в 150-ти саженях от берега судно стало на якорь и закрепило паруса, имея судовой флаг спущенным до половины грот-мачты. Ветер, сопровождаемый проливным дождем и градом, дул с юго-запада, и хотя судно все еще держалось на якоре и для спасения его время еще не было потеряно, но добраться до него не было никакой возможности ни ладьям, ни даже баркасам вследствие необыкновенно сильного прибоя, доходившего до 52-х сажен. Под вечер судно подняло якорь и с распущенным фок-парусом направилось к форту. Тотчас же большая часть гарнизона была вызвана на берег. Судну не удалось, однако, войти в геленджикский рейд: ветер, дувший все время с юго-запада, вдруг переменился и [2] начал дуть с северо-запада, так что судно отнесено было за реку Шахе и в 3-х верстах выше форта выброшено на берег. Неприятельские пикеты, заметившие угрожавшую ему опасность, дали знать в ближайшие аулы, и через полчаса балки по обе стороны форта заняты были горцами, сбежавшимися в значительном числе в надежде завладеть грузом, между которым они рассчитывали найти порядочный запас соли. Для спасения экипажа Вагнер отправил команду из 60-ти человек нижних чинов, под начальством азовского казачьего войска есаула Корчевского и Черноморского линейного № 7 баталиона подпоручика Рагозина. К сожалению, малочисленность гарнизона не позволяла послать более самостоятельную команду за три версты от форта для переправы через выступившую из берегов реку Шахе, откуда начинается покрытая лесом гористая местность; к тому же и сумерки начали окутывать окрестность, а число горцев продолжало увеличиваться. Они бросились уже толпою, чтоб захватить людей, спасшихся от крушения, но Корчевский открыл ружейный огонь, а добежавшему до берега экипажу приказал спасаться вплавь. Несчастные бросились в реку Шахе, несмотря на глубину и быстрое течение, и чуть не погибли, так как выбились из сил, но были спасены находившимся в форте вольнопромышленником, мингрельским дворянином Кахария, который верхом на своей маленькой лошадке, переезжая несколько раз взад и вперед под выстрелами неприятеля, доставил на берег в полусознательном состоянии двух человек из экипажа; двух других спасли азовские казаки. Экипаж состоял из 8-ми человек: 6-ти русских и 2-х австрийско-подданных; из них двое утонули и двух горцам удалось захватить в плен. “Славянка" — так звали судно — вышла из Керчи, зашла в геленджикскую бухту для починки, затем была застигнута бурею; валы перебрасывало через оба [3] борта и залило груз; особенно пострадала соль, которая до того размокла, что превратилась в воду. Все досталось горцам, исключая соли, которая для них была дороже всей остальной добычи. Одного из пленных г.-м. Вагнер выкупил; что касается до другого, то он надеялся, что в скором времени и его приведут ¹.

26-го ноября в Новороссийск прибыли старшины от ближних натухайцев. Неприбытие свое 23-го, в срок, назначенный им генералом Дебу, они объясняли тем, что вследствие проливных дождей, переполнивших реки и затопивших все переправы, многие не явились на совещание, которое могло состояться не ранее 24-го. На этом совещании решено было принять присягу русскому престолу и выдать аманатов; в вопросе о расселении большими деревнями, народ настаивал на прежнем желании жить небольшими аулами, не покидать насиженных мест, так как переселение сопряжено для многих с большими неудобствами, они должны будут удалиться на весьма значительные расстояния от своих полей и других земельных угодий. На это вице-адмирал Серебряков возражал, что они и теперь, как ему хорошо известно, далеко от своих жилищ уходят на полевые работы и что заботу о распределении им земельных участков он принимает на себя. Он указал им на простирающуюся вдоль Кубани, между Анапой и Гастагаевским укреплением, обширную и плодоносную равнину Хакой, принадлежавшую некогда закубанским ногайцам, куда приходили для полевых работ горцы из дальних мест, даже из окрестностей Геленджика, Новотроицкого укрепления и северной покатости хребта. Если они переселятся в большие деревни, то тем из жителей долин, которые при новом распределении аулов будут [4] лишены возможности сохранить за собой свои наследственные земли, будут предоставлены в собственность соответствующие участки этой равнины, и они от этого только выиграют. Если бы ближние натухайцы, писал начальник береговой линии в своем донесении главнокомандующему, были искренни в желании принести покорность нашему правительству, они бы приняли без всяких ограничений все предложенные им условия, но они действуют под влиянием страха, в случае измены боятся наказаний, для которых нам не придется предпринимать далеких экспедиций, так как владения их находятся в близком соседстве с самыми сильными укреплениями восточного берега — Анапой и Новороссийском. Что касается аманатов, они не могут служить надежным залогом благонамеренности всего народа. Общественный строй натухайцев ближе всего подходит к демократическому; они не знали наследственной власти, какая существует у закубанских племен с аристократическим строем, напр. у хатукаевцев, бжедухов, бесленеевцев, темиргоевцев и других; они управляются отдельными фамилиями, не имеющими между собой никакой другой связи, кроме той, которая основана на договорах и соглашениях и которая во всякое время может быть расторгнута; нет никакой связи даже между членами одной и той же фамилии; они обязаны защищать друг друга и мстить друг за друга — этим исчерпываются их взаимные отношения. У них нет даже постоянного несменяемого суда и никаких учреждений, регулирующих общественную жизнь. За невыполнение принятых на себя обязательств, за нарушение присяги никто никому не дает отчета. Каждый волен поступать во всем по своему усмотрению, не отвечая за свои поступки перед обществом. Участь аманатов никого не озабочивает, кроме выдавшей его фамилии. Народ может пожертвовать ими, если того потребует общая польза, не опасаясь навлечь [5] на себя месть родственников аманата. Даже те лица, которых мы называем старшинами, никакою властью не пользуются. Преклонный возраст их, опытность, приобретенная годами, и военные заслуги дают некоторый вес их мнениям в народных собраниях, иначе переговоры о принесении покорности ближними натухайцами не затянулись бы на целый год. Присягу они давали и Магомет-Амину, такому же правоверному как они сами, и однако изменили ей, когда страх миновал; они точно также изменят присяге, данной гяурам, когда сочтут измену безопасной и выгодной для себя. Вот почему Серебряков признавал необходимым поселить их большими обществами, которые наблюдали бы друг за другом и отвечали за каждого из своих членов. Это было и для них безопаснее, и нам облегчало надзор за их поведением. Серебряков особенно настаивал на последнем условии, считая его единственно полезною мерой для окончательного умиротворения края. Он объявил старшинам, что если через 15 дней они не принесут ему ответа, какой от них требуется, он отдаст приказание по линии не вступать с ними ни в какие переговоры и вообще прекратить всякие сношения с ними. Между тем из Адагума и с северной покатости доставлены были сведения о сильном брожении между жителями этих местностей, которые не только не помышляли о принесении покорности, но собирались, напротив, выместить свои неудачи на покорных нам обществах. Имея в виду не вполне выяснившиеся отношения к нам ближних натухайцев и опасаясь за дальнейший их образ действий, начальник линии стал готовиться к новому походу. 9-го декабря он отплыл из Керчи в Новороссийск, по дороге, в Анапе, сделал распоряжение о назначении в отряд и о времени выступления некоторых частей гарнизона этой крепости и из ближайших к ней станиц. По прибытии в Новороссийск, [6] он отправил пароход в Геленджик за Черноморским линейным № 15 баталионом, одна рота которого должна была пройти сухим путем с одним горным единорогом, вьюками патронными ящиками и упряжными волами для обоза. Весь отряд стягивался 12-го декабря у форта Раевского. К вечеру 11-го прибыл в Новороссийск №-ра 15-го баталион, а на следующий день назначенные в состав отряда войска выступили из Новороссийска по дороге к форту Раевскому четырьмя эшелонами: первый в четыре часа утра, три остальные через час один после другого. Этот порядок следования принят был для того, чтобы облегчить движение войск и дать неприятелю преувеличенное представление о наших силах. В тот же день прибыли к форту Раевскому и войска из Анапы. В составе отряда находились: три черноморских линейных баталиона — 3-й, 13-й и 14-й в полном составе, три роты 15-го, к которому взамен четвертой роты прикомандирована была учебная команда, сводный баталион из двух рот 1-го, одной 4-го и одной 10-го баталионов, полторы сотни Донского казачьего № 29 полка, Анапский горский полуэскадрон, 4 полевых и 7 горных орудий; всего 4182 человека. При отряде находились генерал-маиоры Вагнер и Дебу. Первому из них на все время похода поручены были авангард и правая цепь, второму ариергард и левая цепь. В 5-ти верстах от Новороссийска навстречу отряду выехал Карабатырь, сын известного Сефер-бея, жившего в Турции под надзором турецкого правительства ². Карабатырь, родом натухаец, по существующему между знатнейшими черкесскими фамилиями обычаю не воспитывать сыновей дома, отдан был на [7] воспитание убыхам. Когда он достиг совершеннолетия и получил право носить оружие, то вместе с убыхами постоянно действовал против нас. Между тем Серебряков, в бытность свою начальником 1-го отделения, после удаления Сефер-бея в Турцию, принял под свое покровительство его семейство, жившее в окрестностях Анапы. Мать Карабатыря, признательная за оказываемые ей русским начальником благодеяния, относилась очень неодобрительно к образу действий своего сына. Узнав об этом, Карабатырь, не менее отца ненавидевший все русское, прибыл от убыхов в окрестности Анапы, забрал семейство своего отца и выселил его за хребет. К концу 1851 года в нем произошла внезапная перемена. Он начал искать сближения с русскими и в декабре месяце в первый раз вступил в переговоры с начальником береговой линии. Он изъявил желание поселиться на прежних своих родовых землях в окрестностях Анапы, под покровительством русских властей. Для этого ему необходимо было предварительно испросить согласие отца. В письме к Сефер-бею, которое он незапечатанным передал вице-адмиралу Серебрякову, прося переслать его в Турцию, он говорил между прочим, что Турция оказала великое благодеяние закубанским народам, уступив власть над ними России, что он освободился от предубеждений против русских, что между правоверными, добровольно передавшимися на их сторону, нет ни одного, который бы имел право пожаловаться на свою участь. Серебряков, хорошо знавший Сефер-бея, сделал от себя приписку, в которой убеждал изгнанника не противиться желанию сына. Сефер-бей и Карабатырь происходили по прямой линии от некогда сильной и влиятельной княжеской фамилии Цан, под властью которой находилось целое племя хеаки, отрасль натухайского племени, и владения которой простирались от Анапы на северо-восток до Гастагаевского [8] укрепления и на юго-восток до форта Раевского. Вследствие различных переворотов у закубанских черкесов, вызванных войною 1828 года и ее последствиями, фамилия Цан утратила большую часть своих земель, а подвластное ему племя хеаки рассеялось в разные стороны, переселившись частью к ближним и дальним натухайцам, частью к шапсугам. Карабатырь, оставшись за отсутствием Сефер-бея главою фамилии и желая вернуть своему знатному роду его влияние, обратился к своим бывшим подвластным и крестьянам с воззванием, в котором приглашал их водвориться на земле своих предков, в окрестностях и под защитой русских укреплений, где они будут пользоваться всеми преимуществами добровольно покорившихся обществ. Призыв его не остался без ответа: натухайцы племени хеаки начали собираться вокруг потомка своих властителей. Обширный треугольник, много лет остававшийся безлюдным и необработанным, начал мало по малу заселяться аулами. Начальник береговой линии, находя полезным заручиться доверием и расположением этого возродившегося общества, всеми мерами поощрял заселение покинутого ими края. Сближение Карабатыря с русскими, намерение его при содействии русских восстановить свою фамилию в ее прежних нравах и местопребыванием своим избрать окрестности Анапы произвели сильный переполох между непокорными нам племенами. Они все еще ожидали прибытия на помощь к ним из Турции Сефер-бея с войсками и артиллерией, как он не раз писал о том своим приближенным. К немалому удивлению их, время шло, а помощь из Турции не приходила; сын и преемник Сефер-бея вместо того, чтобы занять место отца и стать во главе враждовавших против России обществ, со всем подвластным ему народом перешел на сторону русских, а сам Сефер-бей перестал давать о себе вести. Никто не [9] знал за Кубанью, что он томится в изгнании и не вернется на родину до тех пор, пока в отношениях России и Порты не произойдет благоприятный для враждебного нам населения перемены. Сефер-бей, на которого возлагалось так много надежд, потерян был для них, сын его изменил им, Магомет-Амина они покинули, и делу объединения закубанских народов, начавшемуся с такою энергией, суждено было оставаться в застое до новых политических событий, которых тогда никто не предвидел.

В форте Раевском к начальнику линии прибыли старшины от ближних натухайцев и вместо ответа, которого так долго ожидали от них, сами с нескрываемою робостью обратились к нему с вопросом, не к ним ли он идет разорять их аулы за отказ принять условие о переселении. Серебряков отвечал, что еще не знает, какого направления будет держаться, но что если ему представится надобность проходить по их земле и они не обнаружат при этом никаких враждебных намерений, то им не будет угрожать никакой опасности. Старшины дали слово, что не только не допустят никого из своих нарушить добрые отношения к русским, но встретят выстрелами жителей северной покатости, если те спустятся в их долины для неприязненных действий против отряда. Жители верховьев рек, сбегающих с северных склонов главного хребта, считали себя вполне обеспеченными от вторжений наших отрядов, хотя зимняя экспедиция 1851 года и доказала им, что они ошибаются. Предположение начальника отряда состояло в том, чтобы подняться около форта Раевского на главный хребет и, следуя параллельно его гребням, разорять аулы, рассеянные по трущобам северной покатости. 13-го декабря в 2 часа пополуночи, отдав приказание не тушить бивачных огней, Серебряков выступил из лагеря. Войска, соблюдая тишину, начали взбираться на горы, направляясь к [10] верховьям ущелья Бакана. Отсюда они повернули влево и продолжали подъем на хребет Тхычагиз. Дорога была до того трудна, что только к рассвету авангард достиг вершины хребта, сделав переход в 10 верст, т. е. проходя с небольшим полторы версты в час. Вскоре после поворота от ущелья Бакана, к начальнику отряда прибыл посланный от местных жителей с известием, что они очень встревожены появлением русских войск и желают знать, что должны делать, чтобы не навлечь опасность на семейства и жилища. Так как жители этой местности находились в пределах владений ближних натухайцев и старшина их принимал участие в переговорах, то адмирал отвечал посланному, что если они не сделают по отряду ни одного выстрела и никакими сигналами не будут давать знать о приближении русских, то он отвечает за неприкосновенность их семейств и имущества. Войска прошли между аулами, ничего не тронув, а когда они поднялись на вершину Тхычагиза, то начальник отряда имел возможность убедиться, что жителям северной покатости о приближении наших войск ничего не было известно. Авангард, вступив на гребень горы, остановился, чтобы дать стянуться всему отряду. Тут только неприятель увидел русских и ружейными выстрелами стал поднимать тревогу по всем аулам. По одну сторону вершины Тхычагиза начинается ущелье р. Псебепса, по другую берет начало р. Худако. Серебряков избрал этот пункт, желая держать неприятеля в недоумении относительно дальнейшего направления отряда. С приближением наших войск горцы, как случалось всегда, не отходили далеко от своих домов, чтобы вовремя успеть укрыть семейства и угнать скот; когда же опасность проходила, они следовали за отрядом и вступали с ним в перестрелку. После непродолжительного привала отряд повернул вправо, к ущелью Худако, и по чрезвычайно [11] крутым подъемам и спускам продолжал движение, придерживаясь правого берега этой реки. Войскам отдано было строгое приказание не начинать дела с неприятелем, пока сам он не начнет его. На пути отряда встретился небольшой поселок, крайняя сакля которого горела. Хозяин поселка вышел навстречу начальнику отряда и, жалуясь на горцев, пытавшихся сжечь его усадьбу, умолял его пощадить остальные четыре сакли, в которых хранились все его запасы. Адмирал отдал приказание потушить пожар и оцепить поселок. Пять верст прошел отряд по нагорному берегу р. Худако и на месте, представлявшем некоторые удобства и довольно хорошо защищенном природою, остановился для ночлега. Сюда прибыли депутаты от местного общества с изъявлением готовности принести покорность русскому правительству, уверяя, что они ведут переговоры с ближними натухайцами и для заключения окончательных условий, отправили уже к ним своих старшин. Серебряков был предупрежден о вероломстве жителей этого округа и о враждебном настроении их к нам; ему было известно также, какие общества северной покатости завязали сношения с ближними натухайцами по вопросу о принятии русского подданства, и он собирался уже обличить их в обмане, как в это время против левой цепи раздались выстрелы, а минут через пять с двух сторон загремела перестрелка, не умолкавшая до самой ночи. С нашей стороны ранены 1 обер-офицер и 1 рядовой. На месте ночлега было достаточно воды для войск, но не было водопоя. Перед вечером начальник отряда приказал лошадей и упряжной скот, под прикрытием линейного № 14 баталиона, вести в ущелье р. Худако, где были удобные спуски к реке. Командир баталиона маиор Бибиков, согласно полученному им приказанию, сжег все попавшиеся ему на пути аулы и хутора и отступил в лагерь без потери, [12] хотя прикрытие имело с горцами перестрелку. 14-го декабря, за час до рассвета, в отряде пробита была повестка, служившая сигналом к выступлению из лагеря трех отдельных колонн, из двух рот каждая, для истребления аулов, расположенных в глубоких лесистых оврагах, из которых два составляли как бы ветви ущелья Худако, а третий направлялся к ущелью Бакана. Несмотря на то, что было еще совершенно темно, особенно в лесных лощинах, уничтожение неприятельских жилищ шло быстро и успешно, хотя колоннам приходилось спускаться и подниматься по отвесным крутизнам. В 7 час. утра весь отряд снялся с бивака и продолжал следовать по тому же направлению, вдоль верховьев реки, иногда по нависшим над пропастью каменистым выступам. Неприятель, где только местность позволяла, вел перестрелку то с одною, то с обеими цепями и непрерывную с ариергардом, а войска истребляли аулы, хутора, зимовники и стога сена огнем, освещавшим их трудную горную дорогу. В одном ауле, вправо от дороги, горцы приготовились защищаться. Даровать пощаду этому аулу только потому, что он расположен был в стороне, не было основания. Начальник отряда приказал правой цепи подаваться вправо; в то же время и отряд, уклоняясь от прежнего направления, стал заходить левым флангом вперед, так что авангард показался впереди аула и на одной с ним линии. Горцы не поняли цели этого маневра и продолжали занимать аул. Когда правая цепь приблизилась к ним на ружейный выстрел, они открыли по ней огонь, но подоспевшим к ней из авангарда подкреплением едва не были отрезаны и окружены, и только поспешным и беспорядочным бегством врассыпную избегли этой опасности. Аул постигла участь всех остальных, пройденных отрядом. Вслед затем послан был маиор Бибиков с 2-мя ротами и анапскими всадниками в ущелье Псемигуз, где также [13] предполагалось сравнять с землей все аулы. Жители этого ущелья оказали сильное сопротивление, но устоять против смелой и дружной атаки нашей колонны не могли и при отступлении бросили одно тело. Они так мало ожидали появления русских солдат в их глухой местности, что не считали даже нужным укрыть свое имущество. От верховьев Псемигуза дорога привела отряд к верховьям Гечепсина. Серебряков предположил разгромить аулы, рассеянные по долине этой реки. Для этого необходимо было ввести в заблуждение неприятеля, собравшегося в значительных массах впереди, на вершине поросшей лесом горы Шалдукас, и заставить его думать, что мы будем держаться одного и того же направления, никуда не уклоняясь в сторону. Необходимо было также обеспечить беспрепятственное движение правой цепи, путь, который лежал по косогору мимо занятой неприятелем вершины. Начальник отряда приказал Бибикову с 5-ю ротами пехоты, анапскими всадниками и 2-мя горными единорогами атаковать гору Шалдукас и, заняв ее вершину, держаться на ней до тех пор, пока отряд не спустится к Гечепсину. Неприятель, принявший колонну Бибикова за авангард, очистил высоту, не сделав ни одного выстрела. Он понял свою ошибку и опасность, которой подвергались аулы по Гечепсину, когда колонна Бибикова, спустившись с Шалдукаса и истребив по пути один большой аул, начала отступать не к самым верховьям реки, но по ее течению, чтоб кратчайшим путем присоединиться к отряду. Горцы с гиком бросились к ней, в надежде отрезать ее от главных сил, и горячо преследовали по ущелью. Но колонна Бибикова картечью двух единорогов и батальным огнем пехоты сдерживала пылкость неприятеля и в порядке подвигалась к отряду. Когда же она вступила в него, все усилия горцев обратились против ариергарда и левой цепи. Эта последняя [14] двигалась по высоким горам, беспрестанно переходя с одной вершины на другую. Дорога была очень тяжела: начавшийся с утра и не перестававший лить дождь распустил вязкую глинистую почву и сделал движение по ней крайне затруднительным. Незавидно было положение и правой цепи: ей пришлось пробираться густыми лесами, покрывавшими склоны таких же высоких гор, и попадавшимися на каждом шагу оврагами, которыми перерыты были эти склоны. Перестрелка в левой цепи не умолкала до тех пор, пока войска, в 8-ми верстах от истока Гечепсина, не остановились для ночлега. Местные жители успели предупредить отряд: отделившись от действовавшего против нас сборища, они сожгли все ближайшие к месту ночлега хутора и аулы, в которых могли бы укрыться от непогоды раненые; запасы сена также были ими истреблены. Люди ночевали на размокшей от дождя земле, а лошади и упряжные животные до следующего дня остались без корма. У нас выбыло из строя в этот день 10 рядовых: 1 убитым, 6 ранеными и 3 контужеными; половину этой потери понесла левая цепь. 15-го декабря отряд двинулся вниз по течению Гечепсина, истребляя все попадавшиеся на пути аулы. Жители этой долины известны были всему населению береговой полосы своими хищническими набегами и потому заслуживали этой кары. Впереди отряда на всем протяжении, которое ему предстояло проходить, пылали огромные запасы сена и соломы, уничтожаемые самими горцами. Перестрелка, начавшаяся с утра в левой цепи и ариергарде, очень скоро загремела со всех сторон, так что отряд буквально шел опоясанный ружейным огнем. Влево от направления отряда тянулась хорошо населенная балка, но для истребления ее аулов цепи приходилось удалиться на довольно значительное расстояние от колонны, почему начальник отряда усилил ее лишнею ротой. Горцы были застигнуты [15] врасплох, и домашний скот с имуществом достались отряду. В то время как Бибиков, командовавший левой цепью, не давал жителям опомниться, быстро оцепляя и уничтожая их аулы, полковник Вунш с летучим отрядом, состоявшим из сводного баталиона, полуэскадрона анапских всадников и 2-х горных единорогов, командирован был за правую цепь, которая также не могла действовать самостоятельно по дальности расстояния между нею и подлежавшими истреблению аулами. Жители этих аулов заблаговременно убрали свои семейства, имущество и скот и расположились на одной из высот, откуда следили за всеми действиями колонны, не препятствуя уничтожению своих жилищ с тем, однако, чтобы налечь на нее при отступлении и, если можно, отрезать от дороги. Удачные действия единорогов, пославших несколько гранат в самую середину толпы, и затем смелая атака анапских всадников рассеяли их, и Вунш отступил к колонне без потери, превратив все аулы в груды развалин. Так как решено было ограничиться разорением гнезд, лепившихся у верховьев рек, то, отложив истребление аулов по нижнему течению Гечепсина до ближайшей экспедиции, Серебряков переправился через эту реку и через р. Мекеретук, параллельную Гечепсину, по мостам, которые горцы не догадались разобрать, повернул направо и по лесистой местности продолжал наступать к двум следующим горным потокам: Малому и Большому Зеймесам, а влево, вниз по Мекеретуку послал Вунша с отрядом в прежнем составе. Энергичный Вунш в короткий промежуток времени выжег аулы на протяжении двух верст. Главная колонна между тем занималась истреблением аулов по Малому Зеймесу. На ночлег отряд расположился у Большого Зеймеса, вокруг одного богатого аула, где найдены были в изобилии провизия и фураж. По берегам обоих Зеймесов [16] жило много последователей одного фанатика-муллы, который, подобно мюридам, проповедовал священную войну против гяуров и не допускал жителей вступать в какие-либо сношения с нами. В этот день мы потеряли двух нижних чинов — одного раненым и одного контуженым. 16-го декабря на рассвете войска, за исключением летучего отряда, начали переходить через Большой Зеймес по наведенной за ночь переправе между обрывистыми берегами реки, протекающей в узком и глубоком овраге. За переправой отряд повернул на восток и, двигаясь вверх по течению реки, истреблял огнем все попутные аулы. На противоположном берегу, параллельно главной колонне, шел с летучим отрядом Вунш, отмечая свой путь пожарами и разрушением. Еще до выступления из лагеря уничтожены были маиором Бибиковым на протяжении версты аулы, расположенные вниз по течению Большого Зеймеса. Не в дальнем расстоянии, за левой цепью, параллельно Зеймесу сбегала с гор речка Вона. Жителей, живших в долине этой реки, начальник отряда не приказал трогать, так как они еще ранее присылали к нему своих старшин просить о пощаде и предупредить его, что между ними происходят совещания о принесении покорности русскому правительству. Нельзя было не дать им веры, хотя они и составляли часть беспокойного адагумского округа, так как находились под влиянием своего 80-ти-летнего старшины Алибея, того самого, который вместе с таким же 80-ти-летним старцем Хамызом содействовал ниспровержению власти Магомет-Амина у ближних натухайцев и прибрежных шапсугов. Алибей был в отсутствии, но приветствовать начальника отряда при вступлении наших войск в аул вышли старшие члены его семейства. От верховьев Зеймеса отряд направился к Адагуму. Тем временем Вунш, быстро двигаясь вдоль левого берега Зеймеса, обогнул значительное [17] пространство. При перевале через один горный отрог, заграждавший ему путь, он потерял отряд из вида, но продолжал наступление до тех пор, пока не достиг верховьев ущелья Чхалока, поворачивающего к баканскому ущелью. Здесь он выжег все аулы, и так как дальше некуда было идти, то предпринял обратное движение. Когда он показался в виду отряда, к нему послано было приказание двинуться в ущелье Псемигуза, на правый берег реки того же имени, и, соображаясь с движением главной колонны, спуститься прямо в долину Адагума. Следуя параллельно отряду в расстоянии 3-х и 4-х верст, Вунш выжег все ущелье Псемигуза и вышел в Адагум прежде главных сил. Перед входом в ущелье колонну поджидала толпа горцев; анапские всадники атаковали ее и оттеснили за Адагум. Горцы снова начали собираться. Они только теперь увидели, что не с авангардом имели дело, а с отделившеюся далеко от отряда небольшою колонной. Ободренные численным превосходством, они начали обходить ее с флангов, но Серебряков приказал коннице скакать к ней на помощь, после чего неприятель отказался от своего маневра. По вступлении в Адагум, Серебряков, присоединив к себе колонну Вунша, продолжал двигаться по долине на протяжении пяти верст. Неприятель вплоть до ночлега, выбранного недалеко от устья Бакана, провожал ариергард ружейным огнем и даже на месте ночлега перестрелка не прекращалась более часа. От фуража, на который рассчитывал начальник свернув далеко в сторону, остались только груды золы и пепла, а потому баталион вверенный Бибикову, послан был на фуражировку. Задача была не легкая, так как горцы, наученные опытом, уничтожили все запасы в тех местах, где, по их соображениям, можно было ожидать появления наших войск. Еще засветло он возвратился в лагерь с фуражом и без [18] потери, истребив, при незначительной перестрелке, попадавшиеся ему на пути аулы. В этот день у нас выбыло из строя 5 человек нижних чинов ранеными. 17-го числа за час до рассвета Бибиков со своим баталионом и учебной командой выступил из лагеря для разорения аулов по устью баканского ущелья, остававшегося в 2-х верстах позади лагерного расположения. На случай, если бы встретилась надобность поддержать его, особенно при отступлении, выдвинуты были в виде репли две роты с двумя горными орудиями, под начальством Вунша. Но в аулах никого уже не было: горцы выбрались из них перед вступлением отряда в Адагум, и они были уничтожены без выстрела. Когда репли и колонна Бибикова присоединились к остальным войскам, отряд двинулся вверх по Адагуму. Сюда простиралось влияние преданного нам Алибея, и потому аулов здесь не трогали. Но движение к истокам Адагума все-таки не обошлось без перестрелки; ее завязали с раннего утра не отстававшие от отряда горцы посторонних обществ; особенно сильно налегали они на ариергард и преследовали его до тех пор, пока войска не перешли через неберджайские теснины. 17-го числа отряд возвратился в Новороссийск, имея в этот день только 3-х человек контужеными. За все 6 дней похода на северной покатости у нас убит 1 рядовой, ранены 1 обер-офицер и 14 нижних чинов, контужены 7 нижних чинов. Урон неприятеля в людях неизвестен, но он понес чувствительную потерю, лишившись среди зимы убежищ и продовольственных запасов. Поплатились и ближние натухайцы, которые и на этот раз не удержались, чтоб не выступить против нас в рядах неприятеля. 18-го декабря отряд был распущен. В донесении своем главнокомандующему начальник черноморской береговой линии писал:

“При каждом движении с отрядами по неприятельской земле я [19] все более и более утверждаюсь в том хорошем мнении, которое уже давно имел о войсках береговой линии. Отличаясь бодрым духом, храбростью, которую надобно даже удерживать, терпением в перенесении трудов и лишений и соблюдением строгого порядка, они заслуживают всякой похвалы ³”.

Двукратное наступление наших войск на северную покатость Кавказа навело страх на все ее население. Самонадеянности горцев, уверенных в неприступности их дебрей, нанесен был сильный удар. Ближние натухайцы разочаровались в своих дальних единоплеменниках, которые позволили русским испепелить все их долины и не нанесли им сколько-нибудь чувствительного вреда, потеряв многих из лучших своих джигитов. Некоторые общества, более других пострадавшие от погрома, убедились, наконец, в безрассудстве дальнейшего сопротивления и послали сказать ближним натухайцам, что они бы желали принять участие в их совещаниях о принесении покорности русским. Жители долин Непитля, Хопса и верхнего Адагума, аулы которых по просьбе их старшин были пощажены, держали себя все время безукоризненно. Они одни на всем пройденном нами пространстве сохранили свои жилища и запасы. Обстоятельство это не осталось без влияния на умы жителей враждовавших против нас обществ, которые, лишившись всего, не знали, оставаться ли им на прежних местах, где они ничем не обеспечены от нового разорения, искать ли более безопасных для поселения — но такие, куда бы русские не могли проникнуть, едва ли найдутся — или же последовать примеру ближних натухайцев и отказаться от мысли продолжать борьбу с неприятелем, наступательного движения которого ни время года и никакие преграды остановить не могут. Некоторые из этих обществ избрали последнее, и таким образом к концу 1851 [20] года район нашего владычества заметно начинает расширяться.

4-го ноября генерал-маиор Дебу с отрядом в тысячу человек при двух орудиях выходил из Новороссийска для продолжения просеки. 3-го и 4-го числа к нему являлись старшины Неберджая с заявлением, что они готовы исполнить наши требования, предъявляемые ближним натухайцам. Жители Музекича, жившие в близком соседстве с Новороссийском и постоянно занимавшиеся грабежами и разбоями в надежде, что русские никогда не доберутся до них, объявили одинаковое желание с неберджайцами и даже выдали всех укрывавшихся у них дезертиров. Такого доказательства искренности намерений мы не видели ни от одного из покорившихся нам обществ. Большая часть долины Псебепса приняла решение прекратить неприязненные действия и искать сближения с русскими. Дебу оставался за хребтом Маркотхе до 5-го ноября, и никто отряда его не тревожил, напротив, сами жители тревожились опасением, как бы русские не двинулись дальше. Что касается остальных обществ дальних натухайцев, то они до того были смущены последними событиями, что даже перестали собираться на совещания. Причину этой растерянности Серебряков объяснял тем, что со времен Вельяминова никто никогда их не тревожил, а бедствия последних двух экспедиций застали их не приготовленными и лишили их способности к самопомощи.

Жители окрестностей Геленджика и тех ущелий, которые находятся за хребтом, возвышающимся впереди укрепления, опять присылали к генерал-маиору Вагнеру своих старшин просить об отпуске им соли и о дозволении отправляться по торговым делам в Турцию. Вагнер объяснил им, что запрещение того и другого было следствием данной ими Магомет-Амину присяги. Если они желают [21] пользоваться прежними преимуществами, то могут достигнуть этого не иначе, как под условием принесения покорности русскому правительству, выдачи аманатов и дезертиров. Старшинам условия эти показались не особенно тягостными и они обещали передать слова генерала народу. Донося об этом начальнику черноморской береговой линии, генерал добавляет, что все прибрежные жители от Геленджика до Новотроицкого ожидают только окончания переговоров с нами ближних натухайцев чтобы последовать их примеру. Не то происходило в окрестностях Головинского форта. Ближайшие его соседи убыхи не давали ему покоя, то устраивая засады, то нападая на команды и на прикрытие порционного скота, то пытаясь зажечь форштадт. Но все их усилия разбивались о бдительность гарнизона и распорядительность воинского начальника. Себе они вредили гораздо более нежели нам, так как редкое покушение обходилось им без потерь.

Комментарии

1. Донесение начальника 2-го отделения начальнику черноморской береговой линии 28-го ноября 1851 года № 652.

2. В 1846 году Сефер-бей издал прокламацию ко всем непокорным нам обществам, в которой возбуждал вопрос о том, имело ли право оттоманское правительство располагать независимыми закубанскими народами и уступать их России, и не следует ли им о неправильном образе действий правительства падишаха обратиться с протестом к четырем первоклассным европейским державам. «Кавказский Сборник» том XVII, “Обзор событий на Кавказе в 1846 году», глава X.

3. Донесение 28-го декабря 1851 года № 154.