НИКОЛАИ Л. П.

ДНЕВНИК

КАВКАЗСКАЯ СТАРИНА.

(Материалы для истории кавказской войны).

(Выписки из дневника генерал-адъютанта барона Леонтия Павловича Николаи).

VI.

Военные действия зимою 1852 года.

3-го января. Я прибыл в Грозную с своим баталионом и, к великому моему удовольствию, застал князя Барятинского уже вступившим в должность начальника левого фланга и начальника отряда, предназначенного для зимней экспедиции.

4-го января. Я выступаю из Грозной с вверенною мне колонною пехоты и артиллерии, которую имею вести в Воздвиженское. За Ермоловым курганом князь Барятинский с атаманом Крюковским опережают нас с кавалериею. [2]

Мы приходим в Воздвиженское лишь в сумерках; я нахожу преудобное помещение и самый радушный прием у князя Семена Воронцова.

5-го января. Утро сырое — дождь, смешанный с снегом. После совершения молебствия, отряд выступает, наши кабардинские баталионы занимают правую цепь. Лагерное место избрано в 4-х верстах от Воздвиженского; наши три баталиона с кавалериею помещаются в верхней части лагеря. Вечером я узнаю, что предполагается ночное движение.

6-го января. Мы все на ногах в 2 часа утра, чтобы предпринять движение в Большую Чечню. Первая колонна составлена из всей кавалерии, под начальством атамана Крюковского; вслед за нею другая, из трех баталионов Куринского полка, под начальством князя Семена Воронцова, и наконец третья, состоящая из пяти баталионов (трех Кабардинского и двух Тенгинского полка) с восемью [3] орудиями — под моим начальством. Для охранения лагеря остаются два баталиона Навагинского полка и один баталион линейный, все три под командою командира Навагинского полка, полковника Карева. Ночь морозная. Сначала было некоторое замешательство, пока каждая колонна заняла свое место и приняла надлежащее направление. На рассвете мы достигли большого завала, около которого происходили прошлогодние действия, и оттуда моя колонна следует, в расстоянии 1/2 версты, за двумя другими, соединенными вместе. Мы переходим реки Шавдон и Бас (из последней неприятель отвел воду); недалеко оттуда небольшой кустарный лес из орешника, прорезанный извилистым ручейком. Местность очень красивая; направо от нас, у подошвы гор виднеется большой аул Урко. Пройдя мимо нескольких хуторов и обогнув оконечность высоко растущего леса, который тянется влево от нас, мы выходим на [4] большую поляну, которая расстилается до аула Автуры. Князь Барятинский следовал с кавалериею и с куринскими баталионами. Он ожидал встретить сильное сопротивление в ауле и в этих видах сделал надлежащие распоряжения: куринские баталионы, под начальством князя Воронцова, при барабанном бое были двинуты на аул; но оказалось, что он уже был оставлен жителями; они, впрочем, только что успели вывести свои семейства и выгнать свой скот в соседний лес, в домах же найдено все их имущество и даже несколько отсталых были взяты в плен. Автуры состоит из нескольких аулов, связанных между собою и носящих различные названия; они преимущественно расположены на довольно обрывистом правом берегу речки Хулхулу, но есть немалое число жилищ и на левом берегу. Из числа этих аулов, собственно называемый Автуры занимает последнее место на правом берегу [5] вниз по течению; он совершенно скрыт среди больших и прекрасных садов, которые примыкают к находящемуся за ними лесу, по-видимому не очень обширному. За Автурами продолжается опять до подошвы горы открытая равнина, пересеченная рвом. У нас в арриергарде было только несколько ружейных выстрелов, направленных из сакель, мимо которых мы проходили. Речка Хулхулу была покрыта льдом, и переход артиллерии нас несколько задержал. Пройдя только небольшую часть аула, мы вышли на противоположную равнину, где застали уже начальника отряда. Тут я узнал, что Семену Воронцову с тремя его баталионами и с одним из наших кабардинских было приказано остаться в Автуры и приготовить для отряда ночное расположение, и что князь Барятинский с остальною частью отряда предположил идти до отстоящего оттуда в 7 верстах аула Гельдигеня, чтобы сжечь его. После необходимого отдыха [6] войскам, я двинулся, имея вожаком Бату; мы прошли чрез аул Автуры и его прекрасные сады и вышли на открытое место, изредка пересеченное небольшими лесными группами. Князь Барятинский с кавалериею догнал нас при входе в несколько более густой лес, перерезанный небольшими полянами; лес этот составляет единственную преграду, отделяющую Гельдигенскую поляну от Автурской. В средине леса неглубокая, но довольно извилистая балка. Мы нигде не встретили никакого сопротивления и вышли на обширную поляну, в средине которой, на совершенно открытой местности, расположен аул Гельдиген, а несколько левее — другой большой аул, Осман-Юрт, почти примыкающий к Гельдигену. После короткой остановки перед аулом, кавалерия была послана чтобы его окружить, а пехота направлена в самый аул; он оказался пустым, а потому не было сопротивления; одни только казаки имели небольшую перестрелку, при [7] которой один или два человека были ранены. Немало труда стоило зажечь довольно обширные и просторные дома, тем более, что на это назначен был очень короткий срок. Как скоро пламя несколько распространилось, был дан сигнал к отступлению, что было исполнено и быстро, и в порядке. Так как день склонялся уже к концу, то нужно было поспешить возвращением. Обратный путь совершен также почти без всякого со стороны неприятеля сопротивления; была только небольшая перестрелка в левой цепи и несколько раненных в 3-й роте. Пройдя обратно лес, кавалерия опять отделилась вперед, а я с пехотою прибыл в Автуры уже при наступлении ночи. Тут еще немалое испытание ожидало мое терпение при переходе артиллерии через чрезвычайно плохие мостики, устроенные на ручье, перерезывающем аул; мост близ мечети был очень непрочен, а другой был так узок, что орудия и зарядные ящики постоянно [8] опрокидывались в ручей. Около часа времени пришлось стоять при 14° мороза, пока переправа была окончена. Ночь пришлось войскам провести на биваке при скудно поддерживаемых кострах. Я застал князя Барятинского с Семеном Воронцовым в довольно просторной сакле и с немалым удовольствием воспользовался чаем и ужином, после чего я кое-как устроился на ночь в другой маленькой сакле вместе с Мейендорфом и Безпятовым.

7 января. Выступление назначено в 7-мь часов утра. Я назначен командовать правою цепью, состоящею из 2-го и 4-го баталионов Кабардинского полка; нам предстоит прикрывать переход отряда через речку Хулхулу. Пока этот переход совершался, аул предается огню. Переход артиллерии чрез речку несколько нас задерживает; в арриергарде, который составляют тенгинцы, небольшая перестрелка. Когда весь отряд вышел на поляну, получается приказание [9] остановиться. Вскоре я узнал, что князь Барятинский отделился с колонною, составленною из двух баталионов Куринского полка и нашего 1-го баталиона, и предпринял рекогносцировку вверх по течению Хулхулу, на левом ее берегу; это дорога в Ведено. Пока мы, под начальством атамана, ожидали возвращения отошедшей колонны, послышалась постепенно все усиливавшаяся перестрелка в ущелье Хулхулу; я невольно стал беспокоиться за князя Барятинского и за Семена Воронцова. Между тем на скате горы, возле опушки леса, начали показываться значительные группы пеших и конных, которые спешили по направлению, откуда слышалась перестрелка вдруг раздался пушечный выстрел и ядро упало близ нашей казачьей цепи, потом второй и третий; к счастью, был убит только один человек в средине драгунской колонны; замечательно, что это оказался казак, который в то самое утро, или накануне, умертвил молодую [10] девушку в Автуры. Атаман приказал кавалерии немного отступить вне выстрелов. Наконец показалась колонна и во главе ее князь Барятинский с Воронцовым; она прошла расстояние около 4-х верст, следуя вверх по течению реки, мимо Сарьян-Хутора, до теснины, где лес совершенно заграждает путь; вся его опушка и скат горы были заняты неприятельскими партиями; говорили, что сам Шамиль, который шел из Ведено, там находился. Усиленный ружейный огонь наш остановил всякие покушения неприятеля приблизиться к нам. После получасового отдыха мы двинулись; но вместо того, чтобы идти обратно по той же дороге, по которой мы прошли вчера, мы круто поворотили под прямым углом, так что правая наша цепь шла параллельно с Автуринскими аулами и с речкою Хулхулу; у нас было несколько выстрелов в правой цепи. Но в левой цепи, которую занимали 1-й и 4-й куринские баталионы, [11] завязалось очень жаркое дело. Цепь эта шла около опушки высокорастущего леса, в средине которого скрывались два небольшие аула. Воронцов получил приказание сжечь их; храбрые куринцы быстро заняли их и как раз вовремя, ибо вслед затем огромная неприятельская конная партия прискакала, желая предупредить наших. Она с ожесточением бросилась на куринцев, сперва с одного фланга, потом с другого, но встреченная сильным ружейным огнем, а потом картечью, она была опрокинута. Все с уважением отзываются о хладнокровия и распорядительности, выказанных Воронцовым. Оказалось, что сам Шамиль предводительствовал этою партиею и был в таком ожесточении, что три раза лично выстрелил из винтовки и хотел броситься в шашки, но его, конечно, удержали. Два из преданнейших его мюридов были убиты возле него; тела и оружие их остались в наших руках. Это была [12] последняя попытка неприятеля, и после того он нас более не беспокоил. На пути были сожжены некоторые хутора, которые встречались по опушке леса. Направо от нас, посреди большой поляны, мы видели довольно значительный аул, который остался нетронутым. Совершив таким образом довольно значительный круг, мы возвратились на обычную нашу дорогу около речки Баса.

Уже впоследствии мы узнали, что Шамиль, желая воспрепятствовать нашему отступлению, занял небольшую мельницу на полпути и поставил там три орудия, которые должны были действовать нам во фланг, а большая конная и пешая партия имела занять опушку леса. Намерение это сделалось, должно быть вовремя, известным князю Барятинскому, и первое его движение по направлению к Ведено совершенно расстроило план имама, который вообразил, что идут на Ведено, и, как говорят, послал уже туда нарочного с [13] приказанием вывезти свое семейство; вся пехота его побежала по тому направлению и выбилась из сил. Второй поворот, сделанный нашим отрядом, окончательно сбил Шамиля с толку; он понадеялся еще преградить нам путь с своею кавалериею, но дело с Семеном Воронцовым уничтожило и этот замысел, и затем всякая надежда нанести нам вред была оставлена. Нельзя не отдать полной справедливости этим двум чрезвычайно удачным маневрам князя Барятинского; они свидетельствуют об истинных военных его способностях; благодаря им, вся наша потеря состояла из 24 человек и в том числе только одного убитого. Вообще все это движение, которое мы исполнили, заслуживает высшей похвалы; пройти в самое сердце Большой Чечни, в местности, о которых доселе говорили с каким-то страхом, доказывает большую решимость и верность взгляда. Пожалуй после скажут, что все это было очень просто; но [14] пускай вспомнят рассказ о яйце Христофора Колумба. Весь отряд возвратился в самом лучшем расположении духа; однако при самом прибытии в лагерь общее удовольствие было несколько помрачено известием, что во время нашего отсутствия четыре солдата Навагинского полка, которые пошли за дровами, были изрублены перед самым лагерем; бедные навагинцы! — Целый день холод был весьма чувствительный.

8 января. Княгиня Мария Васильевна Воронцова посещает лагерь, откуда князь Барятинский с большою толпою офицеров — в том числе и я — провожает ее обратно до Воздвиженского; я праздную у себя с офицерами ваш кабардинский полковой праздник, который был 6 января, пока мы ходили в Автуры. Князь Барятинский оживляет праздник своим присутствием.

9 января. Вечером князь Барятинский меня предупредил, что мне предстоит участвовать в ночном движении, [15] назначенном под начальством барона Меллера-Закомельского.

10 Января в 3 1/2 часа утра я на ногах; колонна, состоящая из трех наших кабардинских баталионов, двух баталионов Навагинского полка и всей кавалерии, выступает до рассвета. Пройдя пригорок, мы, от прошлогодней просеки, сворачиваем вправо в лес. Дорога скверная и узкая. Мы выходим на Мязинскую поляну и опять, поворотив направо, направляемся к подошве горы. Приблизившись к оной, кавалерия пускается марш-маршем к опушке леса и открывает сильную перестрелку. С правой нашей стороны открывается глубокое лесистое ущелье; над ним виднеется аул на довольно дальнем расстоянии. Я получаю от барона Меллера приказание с 1-м и 2-м баталионами кабардинскими и 4-м навагинским идти и сжечь этот и несколько других мелких аулов, расположенных на противоположном скате ущелья. Видя, что местность [16] весьма трудная, настоящая трущоба, я сперва вообразил, что ошибочно понимаю данное мне приказание; но оно два раза мне повторяется, остается его исполнить. Я беру 2-й баталион кабардинский, а две роты первого баталиона, по указанию барона Меллера, оставляются назади, чтобы прикрывать мое отступление; 4-й же баталион навагинский следует за мною с четырьмя орудиями. Бата служит мне вожаком. После перехода через маленькую речку, дорога подымается по скату горы, сперва по открытой местности, а потом через высокорастущий, очищенный от мелкого кустарника лес, в котором направо и налево лежат срубленные деревья. Главный аул, который нам предстоит разорить, называется Беной, а малые аулы налево носят общее название Чингорой, или мязинские хутора; первый также называется хутор Сааб-Гирея, по имени Мязума, который в нем обитает. Беной скоро скрылся из глаз наших; Бата [17] меня уверяет что он близок;, это заставляет меня сделать ту ошибку, что я слишком скоро повел 2-й баталион кабардинский, так что люди утомились на подъеме, а навагинский баталион отстал. Я отдаю маиору Крылову с 1 и 3 кабардинскими ротами и маиору Богдановичу с стрелковою командою приказание идти сжечь маленькие аулы, расположенные влево, на дне ущелья, здесь уже глубокого и тесного; этим я желал обеспечить мой левый фланг от нападения неприятельского. Из малых аулов, предназначенных к сожжению, оставался еще один у опушки леса, на противоположном берегу оврага. Мы все продолжали идти вперед;, навагинского баталиона уже не было видно; Бата продолжал утверждать, что аул очень близок. Однако, выйдя на несколько более возвышенное место, мы увидели цель нашего движения еще в довольно дальнем расстоянии. Здесь я остановился в минутной нерешимости; Бата предложил [18] обождать, чтобы дать навагинцам время подойти; но возможно ли было ждать, когда со всех сторон виднелись толпы горцев, которые спешили к аулу? Перестрелка началась, и за неимением при себе артиллерии, я велел пустить ракеты, которые попали очень удачно. Не видя никакой возможности далее ждать, я дал приказание атаковать. Второй баталион молодецки пошел на аул, который оказался расположенным на хребте, отделяющем два глубокие ущелья. Натиск наших войск заставил неприятеля очистить ближайшую к нам часть аула, которая была занята и сакли зажжены; но неприятельский огонь, в особенности с другой стороны аула, все усиливался и пули летали вправо и влево. У Шелеметева лошадь ранена и опрокинулась на него; но он успел высвободиться. Оставаться в ауле было неудобно, число раненных увеличивалось, а потому я дал приказание к отступлению. Но главное-то [19] именно затруднение заключалось в том, чтобы очистить аул под неприятельским огнем, который все более и более сосредотачивался; толпы неприятельские с разных сторон наступали все с большею дерзостью. Храбрым карабинерам не один раз пришлось штыками отражать наседавшего врага. Между тем огонь был жестокий; маиор Тромбецкий ранен в бедро, но продолжает командовать своею частью. Мы отступили шаг за шагом, поддерживая батальный огонь. Посмотрев назад, я с удовольствием вижу навагинский баталион на позиции с четырьмя орудиями. Адъютант барона Меллера в это время подъехал ко мне, чтобы узнать, не нуждаюсь ли я в подкреплении; я просил прислать две роты 4-го кабардинского баталиона. Когда мы присоединились к артиллерии, то отступление значительно облегчилось: картечные выстрелы удерживали неприятеля; я отдал артиллерии приказание отступать эшелонами, не прекращая огня. [20] Вскоре отделенные прежде две роты и стрелковая команда присоединились к нам; они исполнили данное им поручение и сожгли мелкие аулы без значительной потери. Прибывшие две роты 4-го баталиона примыкают к нашему правому флангу. К счастью, неприятель не воспользовался, насколько бы он мог, невыгодною для нас с правой стороны местностью; мало по малу натиск его ослабевает. Барон Меллер, который распорядился поставить два батарейные орудия, чтобы обстреливать овраг и тем прикрыть наш левый фланг, в это время подъехал к нам, чтобы лично удостовериться в происходившем, и остался весьма доволен нашим отступлением. При выходе из леса перестрелка совсем прекратилась и мы застали на позиции кавалерию и остальную часть отряда, за исключением 3-го навагинского батальона; сей последний был отряжен влево, чтобы прикрыть часть кавалерии, которая выходила из леса. Вся [21] неприятельская конница бросилась в ту сторону, и любо было смотреть, как навагинцы бойко отступали перед неприятельскими массами. Заметив однако, что сии последние стали обходить баталион с левого фланга, я направил туда капитана Богдановича с стрелковою командою; она отбила неприятеля, который оставил на месте два тела своих убитых; засим для подкрепления правого фланга навагинцев послана 1-я карабинерная рота, но при ее приближении неприятель уже прекратил свое преследование. Взамен этого, он открыл огонь из трех орудий, которые он подвез в лес; ядра долетали в колонну, два человека и одна артиллерийская лошадь были контужены. Наконец мы вышли из-под выстрелов и уже спокойно совершили остальную часть пути. В нашем полку в этот день было около 35 человек раненых, из коих большая часть (24 или 25) во втором баталионе; из офицеров, к счастью, только [22] один, маиор Тромбецкий. Можно по справедливости сказать, что ваши храбрые кабардинцы и в этот день были молодцами. Лазутчики, прибывшие вечером в лагерь, утверждали, что потеря неприятеля была довольно значительная — не менее 40 человек убитых и в том числе несколько почетных людей.

11, 12 и 13 января. Я оставался в лагере.

14 января. Полковнику Рудановскому поручается произвести с колонною, в которой и я участвую, рекогносцировку в лес; мы идем по новой дороге, мимо того места, откуда снабжаемся дровами. Вместо сплошного леса мы находим ряд лесных полян, соединив которые посредством просек можно будет открыть отличную дорогу к плодородной Мятлинской поляне. Мы встречаем колонну под начальством Семена Воронцова, которая ходила на рубку, и с нею вместе возвращаемся в лагерь. [23]

15 января. Курьер из Тифлиса привез князю Барятинскому письмо от Главнокомандующего, в котором князь Михаил Семенович выражает особенное свое удовольствие за успешный поход в Автуры и отдает полную справедливость этому движению.

16 января. Барон Ипполит Александрович Вревский прибывает в лагерь; он был вызван князем Барятинским, чтобы участвовать в набеге, который предположен в Малую Чечню.

17 января. Приготовления к набегу. В 7 часов вечера начинается сбор двух колонн, первая состоит под начальством барона Вревского из наших трех батальонов кабардинских и 4-го навагинского, к которым имеют присоединиться 5 сотен Сунженского казачьего полка; колонне этой назначено сжечь несколько неприятельских аулов в верховьях Рошни; другая, под начальством князя Барятинского, из трех батальонов [24] куринских и одного Эриванского карабинерного полка, при всей нашей кавалерии, под начальством атамана Крюковского, имеет истребить аулы в верховьях Гойты. Так как первой колонне, в которой и я участвую, предстоит дальнейший путь, то мы выступаем вперед, в 8 часов вечера.

18 января. Мы идем всю ночь. Обойдя Урус-Мартан, который остается влево от нас, мы переходим речку Мартанку близ Джаган-Юрта, затем, перейдя Рошню, сворачиваем налево и вторично переходим эту речку, на так называемой русской дороге, потом идем вверх по реке, на правом ее берегу и, дойдя до опушки леса, скрываемся в овраге, в ожидании прихода сунженских казаков. Спустя час или полтора они прибывают, под начальством своего полкового командира, маиора Предимирова, запоздав, потому что ожидали нас около Гехинки. Мы вновь двигаемся вперед, кавалерия следует по отдельной [25] тропе, вправо, около самого берега речки. Со входом в лес мы встречаем разные препятствия, в виде завалов из срубленных дерев, маленьких рвов, которыми неприятель перерыл дорогу, и без того узкую и извилистую; проходя чрез густой орешник, она в полном смысле прескверная, и саперам достается порядочно поработать. Наконец колонна, которой почти все время пришлось идти гуськом, выходит на открытую местность; но тут мы встречаем вал и за ним ров, которые пересекают всю поляну, упираясь с одной стороны в уступ, над самою речкою, а с другой в гущу леса. Не было возможности перейти; нужно было спуститься с крутого уступа в ложе реки, что конечно для повозок не обошлось без трудностей. Пехота и конница стянулись под прикрытием этого уступа. Пока еще не было видно ни одного неприятеля и не слышался ни один выстрел, а уже было 9 часов утра! Когда голова колонны [26] выбралась, барон Вревский двинулся вперед с кавалериею, нашим четвертым баталионом и полубаталионом навагинским; я был оставлен с остальною частью колонны, чтобы ускорить переправу артиллерии; второму же баталиону кабардинскому назначено остаться на поляне, чтобы устроить дорогу чрез вал и ров, а в особенности чтобы охранять это место. Переправив артиллерию, я двинул остальную часть пехоты, и заметив, что передовая колонна уже отошла на 1 1/2 версты, я поскакал к ней; местность здесь открытая, по обоим берегам Рошни; по мере того, как мы удалялись от вала, она расширяется, но берега, при постепенном уклоне, суживают реку до тех пор, пока она течет между отвесными стенами. Долина эта имеет около 4 верст протяжения; она волниста, покрыта маленькими хуторами, в которых чеченцы живут летом, а на зиму переходят в большой аул, расположенный в конце долины, [27] при самом входе в ущелье Черных гор, или же в другие хутора и мелкие аулы, скрытые в лесной чаще. Близ самого аула Рошня течет в глубоком ущельи, имеющем по крайней мере одну версту ширины. Когда я догнал пехоту первой колонны, она уже прошла мимо первых хуторов, но еще никакого неприятеля не было видно. Кавалерия, отделившись вперед, бросилась в аул Шуаниб, тот самый, который был при входе в ущелье; тогда только раздались первые ружейные, выстрелы. Казаки весьма скоро заняли весь аул, из которого неприятель побежал в овраг и на ту сторону реки. Недолго спустя, мы увидели казаков, выходящих обратно из аула; они гнали перед собою от 15 до 20 штук скота и везли разную добычу, они примкнули к нам и отступление началось. Перестрелка пока слабая. Приказание сжечь хутора несколько, а по моему мнению даже слишком, замедляет наше движение. Артиллерия в свою [28] очередь также делает остановку, ибо пользуется каждым пригорком, чтобы производить выстрелы. Я получаю от барона Вревского приказание отделить, под начальством полковника Булгакова, наш 4-й баталион и две роты навагинские вправо, для составления чего-то в роде отдельной и усиленной цепи, и дабы сжечь маленькие аулы, которые виднеются у опушки леса. Это опять замедляет движение. Между тем в лесу виднеются толпы конных и пеших неприятелей, которые по-видимому спешили нас предупредить. Вскоре сильная перестрелка началась в правой цепи; пламя и густой дым известили, что аулы горят; а пока мы все медленно отступали к завалу, который прикрывал вход в лес. Вдруг я заметил какого-то раненного офицера, которого положили в повозку, и врача, который около него суетился; на мой вопрос: «кто это»? — мне отвечают, что это Корсаков; бедный юноша! мне очень жаль [29] его. Приблизившись к нему, я по бледному и страдальческому выражению его лица и по затемнелым глазам вижу, что рана должна быть тяжелая; он ранен в бок и пуля осталась в теле. Вслед затем я узнаю, что штабс-капитан Пяткин, 4-й карабинерной роты, также ранен, но легче, хотя в грудь; что капитану Богдановичу пуля попала в руку, но это не препятствует ему оставаться верхом во главе своей храброй команды. Мало по малу вся колонна подошла к завалу, через который между тем наш второй батальон проделал отверстие, достаточное для прохода артиллерии. Четвертый батальон также подошел. Барон Вревский приказывает установить шесть батарейных орудий перед завалом, чтобы обстреливать картечью правую опушку леса, где неприятель должен быть сосредоточен. Вместе с тем, к немалому моему удивлению, он объявляет мае, что намерен остановиться на этом [30] месте, чтобы рубить лес. При этом отдается приказание, чтобы 2-й батальон кабардинский, который я назначил для охранения завала до прохода всей колонны и для составления затем арьергарда, занял обе цепи, и чтобы навагинский батальон прошел лес в авангарде; мне же предоставляется затем сделать остальные распоряжения. Эти передвижения заставили меня назначить в арьергард 1-й батальон, с которым я шел, и перевести 4-й батальон с правой цепи на левую сторону в лес. Все это было не мало затруднительно в столь невыгодной местности, где лес был так густ, что ничего не было видно на 40 шагов. Между тем артиллерия не переставала стрелять картечью; поручик 1-й егерской роты, Рындин, ранен в ногу, но продолжает командовать ротою. Пока это происходило, остальная артиллерия и обоз въехали в лес; после более нежели получасовой канонады, барон [31] Вревский прислал мне приказание начинать отступление и командовать арьергардом; орудия постепенно перевозятся через завал и за ними следует первый батальон. Я расположил первую кабардинскую роту с левой стороны дороги, за завалом, и первую егерскую в резерв, а на правой стороне вторую егерскую, приказав им до того, пока они тронутся, поддерживать учащенный ружейный огонь, При невозможности действовать орудиями на столь узкой и извилистой дороге, а отдал подполковнику Янову приказание отвезти последние два орудия, которые еще оставались около завала; третья егерская рота назначена составлять голову правой цепи, и хотя ей следовало примыкать к четвертому батальону, но по причине неимоверной густоты леса нельзя было избегнуть перерывов. Когда я удостоверился, что орудия отъехали на некоторое расстояние, арьергард тронулся; капитану Богдановичу было приказано составить с своею [32] стрелковою командою угол соединений арьергарда с левою цепью; имея основание ожидать в этом месте самых усиленных неприятельских покушений, я счел нужным вверить этот важный и опасный пост расторопному начальнику и столь надежной команде. Впрочем я пока предполагал, что со стороны неприятеля будет только очень сильная перестрелка и быть может несколько частных попыток нападения холодным оружием, но никак не ожидал того, что за сим последовало; чуть только роты, которые охраняли завал, отошли от него шагов на двадцать, как я заметил появление сплошной массы пешего неприятеля около дерева, находившегося на оконечности завала (См. план о. а.). Намерение их броситься в шашки на арьергард было очевидно; направо и налево лес был так густ, что первая карабинерная и первая егерская роты должны были следовать по одной только узкой [33] дороге, и потому скучились, составляя одну массу. Чувствуя всю важность этого момента, и понимая, что единственное средство остановить дерзость неприятеля состояло в том, чтобы самому перейти в наступление, я, хотя с трудом, остановил роты, которые растянулись, и, крикнув: ура! повел их вперед; храбрые солдаты, под предводительством своих отличных офицеров, двух юнкеров Бибиковых, которые состояли при мне, и кумыхского жителя Амир-Хана, бросились на неприятеля, повторяя мой крик: ура! Неприятель не выдержал натиска и обратился в бегство, но, прикрывшись лесом, он тотчас открыл убийственный огонь, который стоил нам немало жертв; не прошло мгновения как уже вынесли убитого офицера, молодого князя Бебутова, вслед затем маиор Крылов ранен пулею в нижнее бедро; зато солдатам удалось нескольких чеченцев поднять на штыки, другие же пали от пуль наших. Перед самым [34] наступлением нашим, был слышан из неприятельской толпы голос, который кричал по-русски: «А! попались наконец! вот мы вам зададим!», но крикуна вслед затем уложила пуля; храбрый штабс-капитан Сурин шел впереди своих карабинеров, а поручик Рындин схватил солдатские ружье. Однако нужно было опять обратиться к отступлению; как только после нескольких шагов первый изгиб дороги закрыл от нас завал, послышался новый гик неприятеля. Минута была критическая. Я понял в этот момент, насколько отступление ставит в невыгодные условия, имея само по себе неблагоприятное влияние на расположение духа людей; бывает невольное колебание! Я должен был суетиться, кричать; старые солдаты меня поддержали, с ними Сурин и Рындин; наконец нам удалось вновь броситься на неприятеля. Хотя ряды наши были значительно уменьшены, успех был несомненен; неприятель [35] опрокинут во второй раз, но бедный Рындин тяжело ранен в ногу и его пришлось вынести. Как только неприятель побежал, я тотчас, не преследуя его, приказал продолжать отступление; он в третий раз возобновил нападение, потом в четвертый и даже в пятый; каждый раз повторилось тоже самое; но зато и каждый раз было минутное недоумение. Между тем я посылал одно за другим приказание 4-му баталиону идти к нам в подкрепление, ибо ни 3-ю, ни 2-ю роту я не мог употребить в дело, так как оне имели свое назначение охранять правую сторону и место было слишком тесно. Штабс-капитан Сурин своим хладнокровием и мужеством вызывал мое искреннее удивление. Во все это время мы прошли не более полверсты. Пока это происходило, капитан Богданович с своими храбрецами оказал нам значительные услуги, удерживая натиск неприятеля; стрелки даже успели овладеть двумя [36] неприятельскими телами; если бы неприятелю удалось пробить этот пункт, он бы атаковал нас с тылу, и тогда Бог весть, чтобы случилось, ибо наши постоянные наступательные действия отдалили нас от колонны, которую скрывала густота леса, и мы по-видимому были совсем одни в лесу. Мы все были пешие, и я приказал всей моей свите спешиться. Наконец я увидел маиора Цитовского, идущего к нам с 4-ю карабинерною ротою; дело обратилось в жаркую перестрелку, неприятель по-видимому утомился. Я отдал приказание маиору Цитовскому с 4-ю ротою вступить в арьергард, пропустив горсть наших храбрецов, которая выдержала весь натиск неприятеля и этим, можно сказать, спасла отступление колонны. Честь и слава молодцам! С неописанным удовольствием мы наконец увидели конец этого страшного леса; я тотчас распорядился поставить четыре орудия, для того, чтобы, после [37] выхода 4-й карабинерной роты из леса, они обстреливали сей последний картечью. Но дело было уже окончено, и самая ружейная перестрелка мало по малу прекратилась. Благодарение Богу, который и меня охранил в такой опасности! Я сердечно поблагодарил штабс-капитана Сурина и его храбрых карабинеров, а также капитана Богдановича и его стрелков за их истинно геройское поведение. К сожалению, число раненных, и между ними тяжелыми ранами, велико: в одной первой карабинерной роте 25 человек лучших солдат, в стрелковой команде 10 человек; всего наша потеря доходит до 82 человек, а в целой колонне около 100 человек. Это значит платить немного дорого за сожжение нескольких сакель! Барон Вревский, поблагодарив меня, сознался мне, что он такого дела не ожидал; он с кавалериею отправился вперед к Урус-Мартану, где нам назначено было соединиться с другой колонной. [38] Погода была благоприятная, утром выпал небольшой снег. Около одной версты от укрепления нас встретила сотня казаков с подводами для наших раненных; но каково было мое изумление, когда начальник сотни мне объявил, что атаман Крюковский убит; потом прибавил, что маиор Полозов также убит, равно хорунжий Дорохов и много казаков, и присовокупил к этому, что тела атамана и двух остальных офицеров были некоторое время в руках неприятеля, который их разрубил в куски, обобрав с них все! Печаль и удивление общие: что же еще могло случиться! Под этим впечатлением мы вступили в укрепление. Я пошел в дом воинского начальника; на лицах всех меня встречавших было выражение печали; я застал князя Барятинского огорченного понесенною потерею, но не упавшего духом. Отслуживается панихида по атамане и его убитых сподвижниках; тела его и маиора Полозова [39] выставлены в церкви, первое в простом досчатом гробе, второе просто на полу — какое потрясающее зрелище! Когда вспомнишь, что эти два умершие, не более как несколько часов тому назад, были полны жизни и бодрости, не думая о том, что до вечера они будут тут лежать трупами,— есть о чем призадуматься! По выходе из церкви я озаботился удобнейшим помещением для бедного Корсакова; он находит приют на квартире артиллерийского офицера; бедный юноша очень страдает. Оттуда я пошел осмотреть размещение остальных раненых наших; офицеры помещены в лазарете. Затем зашел на бивак храбрых наших солдат.

За обедом я узнал следующие подробности прискорбного эпизода, который стоил нам почтенного атамана: князь Барятинский рано утром с колонною своею дошел до переправы через Гойту; там своротил на лево и, пройдя через не широкий и негустой лес, вышел на [40] стелющуюся по обе стороны реки равнину, похожую на ту, которую мы встретили на Рошне. Подобно нашему движению, он поднялся по правому берегу и дошел до подошвы Черных гор. Тут скучено большое количество хуторов и аулов, расположенных на полугоре, в лесу и на опушке его, и тут население весьма значительное. Князь Барятинский, с кавалериею под начальством атамана, опередил колонну; пехота следовала в расстоянии одной или двух верст. Перейдя на левый берег реки, пришлось подыматься на гору, между двумя глубокими оврагами; направо и налево были мелкие хутора. Атаман, всегда осторожный, и неохотно рисковавший кавалериею, тут предложил князю Барятинскому ограничиться сожжением двух небольших аулов; до того отряд наш неприятелем еще не был замечен. Увидев, что князь намеревался идти вперед, атаман, с выражением некоторой щекотливости, попросил его [41] остановиться и предоставить ему действовать. Тогда князь Барятинский остановился с драгунами и с четырьмя орудиями. В это самое время раздался сигнал тревоги в аулах; почти невероятно, что все это население, не подозревая прихода русских, до этого времени было погружено в глубокий сон; издали показались женщины и дети, которые, погоняя скот, выходили из дворов и спешили в лес. Между тем атаман выдвинул две сотни казаков, чтобы сжечь два маленьких аула; но эти две сотни совершенно неожиданно пустились во весь галоп вверх по ущелью: жажда добычи их увлекла. Атаман, разгневанный этим, вместо того, чтобы послать в погоню, дабы остановить их, сам поскакал за сотнями, не предупредив остальные 4 сотни, чтобы оне оставались на местах своих. Эти сотни видя скачущего атамана, пустились вслед за ним, и, привлекаемые надеждою на добычу, в скором времени рассеялись в ауле. Они разбрелись [42] по два и по три по саклям, отыскивая и вытаскивая всякого рода имущество, которое им попадалось. Князь Барятинский, увидев издали такой беспорядок, отправил один эскадрон драгун, под начальством маиора Моллера, в распоряжение атамана; сам же остался с остальными тремя эскадронами на пригорке, который был отделен небольшим оврагом от аула, занятого казаками. Неслышно было почти ни одного выстрела и по-видимому неприятеля никакого не было. Несколько раз князь посылал адъютантов, чтобы узнать о происходившем, и все они возвращаясь докладывали, что все благополучно и что атамань собирает казаков, чтобы вывести их обратно из аула. На оконечности местности, занятой казаками, почти уже в лесу, было узкое пространство, нечто в роде выдающегося мыса между двумя оврагами; пространство это было отделено от аула огромным срубленным чинаровым деревом [43] необыкновенных размеров, которое служило завалом, защищавшим аул; однако несколько сакель находились и за этим завалом, и туда-то атамань отправился, чтобы собрать и повести назад забравшихся казаков. Вдруг адъютант, поручик Машков, подъехал к князю Барятинскому и доложил ему о распространившемся слухе, будто атаман убит; князь, не желая этому верить, запретил это разглашать; но между тем сам поскакал, чтобы отыскать атамана. По-видимому атаман, дав по необходимости казакам некоторое время потешиться грабежом, захотел положить этому конец и несколько раз приказал протрубить сбор; находя, что приказание не исполнялось довольно быстро, он лично стал выгонять людей из сакель и таким образом доехал до оконечности аула, к самой опушке леса. Тут он заметил, что около него осталось не более двадцати человек; понимая, что положение было опасно, он [44] послал своего адъютанта Кологривова, чтобы потребовать сотню; сей последний застал все сотни собранными в одном месте, но перемешанными между собою и занятыми распределением добычи; офицеры отыскивали и собирали своих людей. Нока Кологривов сформировал сотню, чтобы повести ее к атаману, пронесся слух, что сей последний убит, и что тело его осталось в руках неприятеля. Первое впечатление было общее смущение, многие растерялись; Кологривову стоило не малого труда, чтобы собрать людей для того, чтобы идти выручить начальника или его тело; наконец, около тридцати гребенских казаков, под начальством сотника Фролова, отправились с Кологривовым. Подоспевшая в это время пехота (4-й Куринский баталион), последовала за ними к указанному месту. Тут между саклями найдено тело атамана в одной рубашке и нижнем платье, все же остальное было обобрано; [45] глубокая сквозная рана от пули виднелась на груди, голова была изрублена шашкою от черепа к виску; но эта рана очевидно была нанесена уже убитому, ибо не было следа крови. В 50 шагах от атамана лежало тело командира Волжского полка, маиора Полозова, еще более изуродованное; на нем остался бешмет; около них до двадцати тел изрубленных казаков. Из рассказов вышедших после того чеченцев оказалось, что смерть атамана сопровождалась следующими обстоятельствами: некто чеченец Мурдали был настигнут казаками в то время, как уводил свою мать; казаки изрубили сию последнюю; сам же Мурдали успел с тремя другими мужчинами и одною женщиною спастись в мечеть, где они скрывались, боясь ежеминутно быть открытыми. Заметив, что шум уменьшался и удалялся, чеченцы решились осторожно подойти к окну и выглянуть из него; они увидели в нескольких шагах от мечети личность [46] высокого роста на красивом коне, в отборной одежде, который стоял неподвижно. Это был атаман! В нескольких шагах от него в такой же неподвижности стоял маиор Полозов; около них было несколько казаков. Скрытые в мечети чеченцы, заметив, что дорога в лес была свободна, решились выстрелить из своих ружей, первым выстрелом атаман был убит; он по-видимому упал с лошади на лицо, ибо на лице оказались следы крови. Неожиданность этих выстрелов озадачила всех присутствовавших; маиор Полозов с казаками бросились подымать атамана; в это время бывшие в мечети чеченцы, к которым подкрались из оврага еще 11 других, бросились с гиком на казаков; захваченные врасплох казаки, желая прикрыться за валом, бросились к оному, оставив тело атамана; но не успели этого исполнить и были все, в том числе и маиор Полозов, изрублены шашками или убиты [47] выстрелами. Появление гребенцев и пехоты заставило чеченцев бежать; но беда уже была совершена. Можно себе вообразить впечатление, которое это печальное событие произвело на князя Барятинского и на всю колонну. Оставалось только отступать, и пехота была оставлена в арьергарде. Неприятель очень слабо преследовал и то только до перехода через Гойту; в пехоте потери было всего от 15 до 36 человек.

19 января. Перед выступлением из Урус-Мартана, я еще успел посетить наших раненных и бедного Корсакова; может быть это последнее с ним прощание. По возвращении нашем в лагерь, мы присутствуем на панихиде по атамане. Тела его и маиора Полозова отвозятся в Грозную.

21 января. Раздача Георгиевских крестов; после того я поехал в Воздвиженское и там узнал о смерти Корсакова; тело его выставлено в церкви; бедный [48] юноша, ему, казалось, предстояла еще такая долгая будущность! Я посетил наших раненных офицеров и остался на ночлег у Воронцовых.

22 января. Я возвращаюсь в лагерь.

23 января. Тело Корсакова отвозится в Хасав-Юрт; я узнаю, что предстоит ночное движение.

24 января. В полночь колонна собирается, она состоит из всей кавалерии и из восьми баталионов пехоты; они распределены в два эшелона: в первом 2 1/2 баталиона кабардинских и полубаталион куринский, а во втором 2 баталиона Тенгинского полка, 2 Навагинского и один линейный баталион; первому эшелону назначено следовать тотчас за кавалериею. Мы идем по берегу Аргуна, прикрытые высоким уступом, и выходим на возвышенность, где был наш лагерь в прошлую зиму. Пройдя прошлогоднюю просеку, мы переходим речку Басс, потом дорога идет между небольшими лесками. Цель нашего [49] движения заключалась в том, чтобы настигнуть врасплох партию тавлинцев, которая должна была ночевать около Саит-Юрта, в одной иди двух верстах не доходя Автуры. За две или три версты неприятель открыл наш авангард. Кавалерия отделилась вперед; но к сожалению, по ошибке, драгуны отстали; пехота следовала беглым шагом. Князь Барятинский с казаками атаковал аул; две сотни были направлены налево, чтобы его обогнуть, две сотни прямо на аул, а сам князь, с двумя остальными, занял место, чтобы напасть на выходящих из аула. Тавлинцы, которые успели сесть верхом, вышли толпою, но в порядке. Тут только князь Барятинский, который хотел пустить на них свои две сотни, заметил отсутствие драгун; его это очень раздосадовало, ибо по этой причине он только мог захватить хвост неприятельской конницы; казаки, преследуя ее, перерубили однако [50] порядочное число, и взяли нескольких в плен. Между тем мы подоспели и составили арьергард. Отступление совершилось в отличном порядке. Неприятельские массы, следуя за нами, старались нас атаковать с разных сторон, но действие артиллерии препятствовало им приблизиться. Дойдя до Беной-хутора, мы застали второй наш эшелон, который был оставлен там, чтобы занять довольно опасный лес, перерезанный канавою, недалеко от Басса. Неприятель всячески старался нас здесь опередить, и не мало был озадачен, встретив здесь нашу пехоту; мы прошли между нашими баталионами, как через ворота. Когда мы достигли реки Басс, показались неприятельские орудия; они провожали нас выстрелами до средины просеки, но успели задеть только одного или двух человек. Перейдя большой завал, войскам был дан отдых, после чего мы возвратились в лагерь.

25 января отдых. [51]

26 января полковник Булгаков идет на рубку леса.

27 января. Барон Меллер отправляется для вырубки орешника за речкою Басс, два кабардинских баталиона участвуют в этом движении. Неприятель беспокоит колонну артиллерийским огнем, а во время вашего отступления действует даже картечью.

28 января князь Барятинский производит осмотр сделанной рубке.

29 января. Я назначен на рубку леса. Колонна моя состоит из четырех баталионов: 2-го кабардинского, одного куринского и двух навагинских, при трех сотнях казаков. Рубка производится на оконечности просеки, при выходе на Мязимскую поляну (См. план № 2-й.). Пока пехота занимала позицию, я отправился с кавалериею сделать рекогносцировку. Я объехал лес, (б. А) который был направо от нас, и прошед у самой подошвы возвышенностей, на которых неприятель обыкновенно выставляет [52] свои орудия; но на сей раз все ограничилось несколькими ружейными выстрелами. Пока я совершал этот объезд, рубка производилась успешно под руководством почтенного Ильченко; но моя прогулка по-видимому была замечена неприятелем, который, вероятно предполагая, что у нас значительная кавалерия скрыта в лесу, долго медлил подвозить свои орудия из опасения, что кавалерия эта бросится их отбивать. Но наконец, и в то самое время, когда я сел верхом, чтобы объехать рубку, первые неприятельские выстрелы стали долетать; с нашей стороны тотчас был открыт огонь из шести батарейных орудий; они действуют весьма успешно; неприятель на них преимущественно направил свою артиллерию, и хотя она стреляла довольно метко, но к счастью не причинила большого вреда. Около 2 1/2 часов по полудни я начал отступление; но, предвидя что неприятельский огонь, который на время уменьшился, [53] непременно усилится как скоро наша колонна будет в сборе, я приказал частям оной выступать отдельно: сперва второму баталиону кабардинскому с двумя орудиями, потом рабочей команде. На оконечности леса, который был на левой нашей стороне (б. Б), нужно было пройти одно открытое место (от Б до В), особенно подверженное действию неприятельских орудий. Пропустив рабочую команду, я велел навагинцам, занимавшим левую цепь, пройти незаметно лесом; правая цепь, состоявшая из куринцев, должна была по необходимости пройти через эту открытую местность, чтобы затем занять опять свое место; к счастию неприятель, который по-видимому не понимал цели наших движений отдельными частями, вовсе не стрелял. Только когда арьергард, с шестью батарейными орудиями, снялся с позиции, неприятельский огонь возобновился довольно усиленно; несколько ядер перелетело через наши головы и одну [54] гранату даже разорвало среди наших орудий, но к счастью без вреда; только мой человек, который следовал за мною, был легко контужен в голову, от чего на время оглох. Когда мы прошли открытое пространство, неприятельский огонь прекратился, и, сформировав опять колонну в должном порядке, мы направились в лагерь. Потеря в этот день к счастью была не более 5 или 6 человек. Вечером прибыл Властов, который принял командование первым баталионом.

30 января. Полковник Левин идет на рубку, а 31 января Воронцов; но в оба эти дни дело обошлось без выстрела.

1 февраля. Отряд снимается с своего лагерного места. Часть его, в составе трех баталионов, с обозом, под начальством подполковника Ольшевского, имеет следовать по левому берегу Аргуна; остальная часть по правому. За отсутствием Семена Воронцова, мне приходится командовать пехотою. Мы [55] выступаем около 8 часов утра, следуем по берегу, под уступом, проходим мимо места, где была наша прошлогодняя лагерная стоянка, и продолжаем движение параллельно Аргуну. На пути встречается мало леса; только направо от нас тянется лесная полоса и около самого берега Аргуна попадаются группы деревьев. Пройдя мимо горы Хан-Кале, мы достигаем одиноко стоящего холма Гойтин-Кут, куда русская нога не доходила со времен Ермолова. С вершины его представляется прекрасный вид; вся ближайшая часть Чечни расстилается перед нами; отсюда видно, сколько лесных полян и просек, так как сплошного леса в Чечне нет! Никакого неприятеля не было видно, за исключением дальних пикетов, расставленных в некотором друг от друга расстоянии; однако нашим милиционерам все-таки удалось захватить одного пленного. Оставив Хан-Кале за собою и следуя по дороге совершенно открытой, [56] мы опять подошли к Аргуну. Князь Барятинский с кавалериею отправился вперед, чтобы избрать лагерное место; берега реки для этого неудобны, ибо правый берег очень полог, а левый, более возвышенный, покрыт густым лесом. Наконец, останавливаются на местности сравнительно лучшей, где ложе реки пересекается продолговатым островом; это несколько выше прежнего аула Тепли. Кавалерия и три баталиона размещаются на острове, наши три баталиона на правом берегу, а остальная часть отряда с штабом на левом берегу, в лесу. Приходится нам одну роту выдвинуть вперед, для прикрытия фронта нашего лагеря; для нее устраивается нечто в роде редута из срубленных деревьев. Невыгода этого расположения лагеря заключается в его растянутости и в том, что он разбит на три отдельные части; но приходится помириться с этим.

2 февраля. Князь Мирский приезжает [57] в лагерь; мне очень приятно его видеть. Мы получаем известие о блистательном деле генерала Суслова в Дагестане. Партия отборных мюридов от 500 до 600 человек, под предводительством наиба Бук-Магома, внезапно ворвалась в Кайтаг; часть Кайтага восстала, Акуша и Табасарань были готовы последовать этому примеру; все висело там на волоске. К счастию генерал Суслов получил вовремя приказание двинуться с четырьмя баталионами Графского и Самурского полков; он пошел быстро и энергично. Неприятельская партия, усиленная присоединением к ней жителей двух или трех аулов, заняла укрепленный аул Шелага. Генерал Суслов потребовал от неприятеля сдачи, но получил отказ, ибо аул считается неприступным. Тогда приказано было его штурмовать. В первый день успели овладеть только 50 саклями; видя, что потеря очень значительна, генерал Суслов на следующий [58] день вызвал несколько партий охотников, которым поручалось войти в аул с различных сторон и постараться его зажечь. Это вполне удалось; через несколько времени весь аул был в пламени и вся неприятельская партия уничтожена; только 30 человек спаслось в Аварию, все же остальные убиты или взяты в плен; сам наиб Бук-Магома, тяжело раненный тремя пулями, взят в плен; 6 значков составляли трофеи этого дела. Удар, нанесенный неприятелю, был жесток и решителен; но он и нам обошелся не дешево; потеря простирается до 140 убитыми и 350 человек раненными; в числе сих последних полковник Манюкин ранен легко, а полковник Ракусса получил тяжелую рану в левую руку, так что придется ее отрезать; очень жаль: он отличный офицер. Дело это происходило 18 января.

3 февраля князь Чавчавадзе, командир Нижегородского драгунского полка, прибыл [59] в лагерь, чтобы принять начальство над всею кавалериею.

7 февраля князь Барятинский делает рекогносцировку к реке Джалке, чтобы избрать место для рубки; послышалось несколько неприятельских выстрелов и маиор Карпов, к сожалению, ранен в голову, но есть надежда, что рана не опасна.

8 и 9-го февраля в лагере.

10 февраля получается приказ о производстве князя Барятинского в генерал-лейтенанты.

11 февраля полковник Веревкин идет на рубку. Лорис-Меликов отличается в трех удачных атаках на неприятельскую кавалерию, которая обращается в бегство, потеряв много убитыми, в том числе одного наиба, и оставив на месте много оружия. Дело это делает тем более чести Лорис-Меликову, что у него было всего три сотни казаков гребенских, а два эскадрона драгун, бывшие тут же, вероятно по какому-нибудь недоразумению, не [60] приняли никакого участия в деле; наша потеря в этот день не превышала 28 человек.

12 февраля полковник Левин идет на рубку; она совершается без сопротивления. Вечером князь Барятинский меня предупредил, что мне на следующий день назначено идти с двумя баталионами, под командою князя Чавчавадзе, которому приходится в первый раз в жизни начальствовать колонною.

13 февраля. Колонна состоит из пяти баталионов (двух кабардинских, одного куринского и двух навагинских) и из всей кавалерии. Мы выступаем в 4 часа утра; довольно много времени употребляется на приведение колонны в маршевой порядок, и затем на переход через Шавдонку. Около рассвета мы дошли до реки Джалки, к месту, где прежде находился аул Мискир-Юрт (См. план № 3-й.); единственный оставшийся след оного это — кладбище на левом берегу. Опять немало времени [61] употребляется на расположение отряда; ему предстоит рубить лес по берегу Джалки, а до этого произвести рекогносцировку по ту сторону реки. После довольно продолжительных приготовлений, наконец дается приказание кавалерии, второму кабардинскому баталиону и стрелковой команде перейти через сухое русло Джалки; по ту сторону лес, который мы быстро проходим, и за ним обширная поляна направо и налево; но ширина ее не более 300 или 400 сажень, а затем видна опять опушка леса; но можно было догадаться, и показания лазутчиков подтверждали, что лес этот не широк. Несколько правее нам виднелась даже просека, через которую вероятно можно обогнуть лес. Я ожидал, что мы туда направимся, или по крайней мере, что вышлются фланкеры для того, чтобы осмотреть местность; но вместо того, к немалой моей досаде, наша прекрасная кавалерия только развернулась и, простояв немного, [62] возвратилась тем же путем, которым пришла. Не имея возможности возражать, я направился к углу (б. Б.), который река делала изгибом своим, и куда я поставил 3-ю егерскую роту и стрелковую команду, дабы оне прикрывали производившуюся на противоположном берегу рубку (б. А). Около 10 часов, только что я поместился тут под деревом для чтения, как открылась неприятельская канонада из двух орудий, поставленных за тою лесною равниною, которой мы не решились коснуться. Ядра летели безвредно чрез наши головы; мы отвечали из орудий и ракетами, но, конечно, также на удачу. Вырубив лес на левом берегу, мы снялись с позиции и, преследуемые до Шавдонки неприятельскими ядрами и некоторыми всадниками, которые издалека джигитовали, мы возвратились в лагерь.

14 февраля. Поездка в Грозную к Воронцовым.

15 февраля. Рано утром прибывший [63] курьер привез Семену Воронцову Георгиевский крест, который его очень обрадовал. В этот день барон Меллер ходил на рубку леса по ту сторону Джалки и вырубил перелесок около самого берега и другой, который прикрывал большую дорогу, идущую, как говорят, до Герменчука; канонада была с обоих сторон довольно сильная.

16 февраля. Отдых. Князь Барятинский предупреждает меня, что он предполагает сделать ночное движение. Вечером делаются приготовления; большая часть отряда назначена в поход, а именно: 8 баталионов пехоты, вся кавалерия и большая часть артиллерии; весь тяжелый обоз и все палатки оставляются в укрепленном лагере на левом берегу Аргуна, под прикрытием трех баталионов (одного Куринского и двух Навагинских), при 6 или 8 орудиях. Сухарей велено взять на три дня; сбор отряда назначен в 2 часа утра; общее любопытство возбуждено! [64] Князь Барятинский говорит, что он намеревается сделать движение к Гельдыгену, чтобы осмотреть новую дорогу, о которой доставлены ему сведения.

17 февраля. Хотя сбор колонны и был назначен в 2 часа утра, но выступление не могло совершиться ранее 4 часов. За исключением кавалерии, которая под командою князя Чавчавадзе имела следовать впереди и при которой находился и сам князь Барятинский, отряд был разделен на два эшелона: первый, под начальством князя Семена Воронцова, состоял из двух баталионов (2-го и 4-го) Куринского и одного баталиона Эриванского карабинерного полка; второй, под начальством полковника Веревкина, из пяти баталионов — трех Кабардинских и двух Тенгинских с необходимым обозом (хотя сей последний велено было ограничить самонужнейшим, по он все-таки состоял из 60 повозок). Этот второй эшелон, к которому принадлежал и [65] я, был распределен следующим образом: наши 1-й н 2-й баталионы — в голове колонны, а 4 баталион — в левой цепи; один баталион Тенгинский (под командою маиора Баженова) — в правой цепи, а другой баталион того же полка (подполковника Меркулова) — в арьергарде. Подполковник Мюллер, недавно переведенный из 5 корпуса, имел непосредственное начальство над обоими Тенгинскими баталионами. Мы направились по знакомой дороге в Мискир-Юрт; па рассвете мы дошли до переправы через Джалку; лес, который мы проходили 13 числа, на правом берегу реки, уже не существовал после рубки барона Меллера. Перейдя Джалку, мы поворотили направо, по направлению к Герменчику. Густой туман заменил ночную темноту и скрывал от глаз наших всю местность направо и налево; все, что я мог видеть, было то, что леса не было, и что даже редко встречался кустарник. Между тем, подвигаясь [66] вперед, мы оставили Герменчик направо от себя и направились по новой дороге к Гельдыгену. После перехода через довольно широкую балку показался кустарный лес, и тут же началась в авангарде небольшая перестрелка с неприятелем, при которой был ранен молодой офицер Энгельгардт. Наконец мы увидели перед собою аул,— то был Цацин-Юрт или хутор. Авангард занял уже его без боя; перед самым аулом глубокая и узкая балка; сам Цацин-Юрт весьма незначителен и за ним опять начинается равнина; направо и налево, сквозь несколько редеющий туман, замечался редкий лес, или лучше сказать группы дерев. В авангарде была слышна несколько более учащенная перестрелка, и неприятельская конница виднелась в некотором расстоянии. Спустя несколько верст мы дошли до второго аула, Эссен-Юрт; мы прошли мимо его; он также расположен па открытой местности, [67] недалеко от речки Хулхулу. Около Эссен-Юрта пришлось несколько остановиться, чтобы притянуть 4-й Куринский баталион, который, под командою подполковника Ляшенко, при обходе аула с левой стороны, слишком отделился; довольно значительная неприятельская партия, по-видимому заметив это и желая этим воспользоваться, открыла сильный огонь. Я сначала не понял этого движения и удивлялся смелости неприятеля подходить на столь близкое расстояние; но в то время я не знал, что Хулхулу нас отделял от него. Князь Барятинский, в ожидании Куринского баталиона, приказал выдвинуть несколько орудий, нашу стрелковую и Куринскую штуцерную команды.

Усиленный огонь этих частей нанес по-видимому сильный урон в рядах тех, которые слишком смело приблизились. Между тем авангард переходил через Хулхулу, и за ним обоз; в то самое время неприятельская артиллерия начала [68] действовать; сначала два орудия, поставленные с двух противоположных сторон, обстреливали переправу через реку; нужно было проходить под этими выстрелами. На одном берегу было несколько мелкого леса и кустарника, но за ним уже виднелась обширная равнина, посреди которой расположен аул Гельдыген. — Перейдя Хулхулу нам пришлось опять остановиться в ожидании арьергарда, который был скрыт от нас леском, окаймляющим левый берег реки; сильный ружейный и пушечный огонь был слышен, его производил Тенгинский баталион подполковника Меркулова, при котором находился подполковник Мюллер; но как огонь этот продолжался чересчур долго, то дано было знать г. Мюллеру, что весь отряд уже перешел речку, и что он напрасно задерживает движение. Наконец оп решился перейти через реку; но, как и нужно было предвидеть, неприятель в это время не дремал, и, пользуясь отличным [69] прикрытием, которое ему доставлял лес на левом берегу, занял его, имея над нами ту большую выгоду, что мы стояли на совершенно открытом месте, а ложе реки не имело более 50 или 60 саженей ширины. Огонь сделался очень сильный, и пули свистали на радость. Недовольный остановкою на левом берегу подполковник Мюллер захотел повторить ее на правом, выстроил баталион, и стал из нескольких орудий отвечать на огонь неприятельский. Тогда полковник Веревкин, находя, что баталион командуемого им полка уже достаточно пострадал, приказал мне с моими Кабардинцами заменить его. Первый и второй баталионы тотчас приготовили залоги; последний с начала был мною назначен в арьергард, и так как местность была перерезана канавками, проведенными параллельно реке,— остатки прежнего орошения,— то я приказал в них расположить залоги. Они составляют наилучшее средство для отступления под [70] сильным огнем неприятельским, но требуют хороших и опытных войск; при том же необходимо, чтобы залоги не были слишком отдалены друг от друга, дабы находящиеся в залоге люди, в случае получения кем-либо из них раны в то время, когда они, выпустив свой залп, встают и перебегают за следующий залог, имели возможность без затруднения вынести раненного; иначе они рисковали бы оставить его в руках неприятеля. Наши залоги были отлично расположены, благодаря капитану Шелеметеву, отличному офицеру, который временно командовал 2-м баталионом.

Стоило некоторого труда, чтобы убедить подполковника Мюллера отойти с Тенгинским баталионом, дабы открыть нам возможность действовать против неприятеля, которого он от нас заграждал. Как только он уступил настоятельным требованиям и отвел баталион, весь лес на противуположном берегу Хулхулу [71] мигом оживился; показались три значка и большие толпы, которые очевидно намеревались перейти речку и броситься на арьергард; огонь их был беспрерывный. Но тогда началось действие наших залогов; сперва первый дал залп и тотчас отступил, потом второй, а там третий и т. д. За вторым баталионом был расположен первый, под начальством храброго маиора Властова, а также молодецкая стрелковая команда под начальством капитана Богдановича; все исполнили свое дело отлично. Эти непрерывные, дружные залпы озадачили неприятеля, и дали нам возможность отступить медленно, в отличном порядке, как на плац-параде. Мирский приехал посмотреть в качестве охотника, на подвиги своих боевых товарищей. По мере того как мы удалились от Хулхулу, огонь неприятельский ослабевал, и когда мы вышли на открытую поляну он почти совсем прекратился; один только артиллерийский огонь продолжался; но он [72] был преимущественно направлен против главной колонны, которая в это время заняла Гельдыген. Князь Барятинский находился там, делая распоряжения для дальнейшего движения. Все полагали, что мы тут остановимся на ночлег, так как время дня уже было довольно позднее, люди еще ничего не ели и все порядочно утомились. Но князь Барятинский рассудил иначе и решился идти на Маюртуп. Нельзя не признать, что Гельдыген, расположенный на совершенно открытом месте, был слишком подвержен действию неприятельской артиллерии, чтобы отряд мог удобно тут переночевать. Уже теперь, пока отряд занимал Гельдыген, неприятельские ядра и гранаты осыпали его так, что из сих последних много разорвало около самого начальника отряда и его штаба; тут бедный есаул Чуксеев, казачьей конной артиллерии, видный молодой человек, был ранен в руку ядром, которое задело большой палец с такою силою, что вся кость руки треснула. [73]

Пока мы медленно отступали от Хулхулу, я получил приказание принять начальство над целым арьергардом; он имел состоять из 1-го и 2-го баталионов Кабардинских, с присоединением к ним баталиона Эриванских карабинеров, при восьми орудиях; в правую цепь назначен был 2-й баталион Тенгинского полка, под начальством полковника Веревкина; в левую — наш четвертый баталион н второй Куринский, под командою маиора Цитовского, а четвертый баталион Куринский с кавалериею образовали авангард, который в это же время двинулся; вслед за ним выступил обоз.

Когда вся колонна пришла в движение, мы с арьергардом достигли Гельдыгена; мне трудно было разузнать в нем тот самый аул, в котором мы были 6-го января. Мы только что собирались его очистить, когда было получено приказание остановиться. Оказалось, что авангард встретил неожиданное препятствие [74] при переходе через речку или канаву, которая текла между отвесными берегами; неприятель до того испортил мост через оную, что повозки никаким образом не могли переезжать; по ту сторону этой речки тянулась опушка леса; оказалось однако, что это была только лесная полоса, отделяющая поляну Гельдыгенскую от другой обширной равнины. Такое ничтожное препятствие создало столько хлопот, что явилось сомнение в возможности продолжать путь: ибо неприятель, который предвидел это затруднение, направил на это место свои четыре орудия, из которых производил беспрерывный огонь. Тут инженерный офицер Шелиховский, весьма способный и в особенности расторопный, взялся устроить переправу и исполнил это молодцем, не смотря на ядра, которые не переставали сыпаться. Пока разрабатывался спуск, и с другой стороны подъем, и пока после того орудия и повозки по одиночке [75] переправлялись и проезжали по узкой дороге, ведущей через лес, колонна стояла не подвижно. Хотя до того я уже и вышел из Гельдыгена, но счел нужным опять занять его передовые сакли, и назначил для этого Эриванский и второй кабардинский баталионы. В это время некоторые из наших офицеров указали мне на неприятельскую партию, переходившую через равнину, которую мы только что прошли; она по-видимому имела при себе одно орудие, и направлялась к опушке леса на лево от нас. Минута казалась очень удобною, чтобы наказать такую дерзость, и по крайней мере попытаться взять это орудие, которое так смело двигалось по совершенно открытому месту. От неприятеля нас отделял только ручеек, который протекал через аул; для кавалерии легко было его перейти. Я послал к князю Барятинскому, чтобы уведомить его об этом; он поручил князю Чавчавадзе удостовериться в возможности [76] атаковать неприятеля. К сожалению, вместо того, чтобы прибыть тотчас с частью кавалерии, князь Чавчавадзе счел нужным сначала приехать с одною своею свитою, от этого были потеряны время и удобная минута. Мне это было очень досадно; между тем некоторые неприятельские партии начали входить в аул; я их угостил порядочным приемом гранат и картечи, и этим отбил у них охоту. Наконец колонна опять тронулась; я послал вперед 1-й баталион с приказанием перейти ров, занять опушку леса и приготовить залоги. Только что успели мы очистить Гельдыген, как значительные неприятельские массы стали стекаться к нему и оттуда проходить вправо и влево с очевидным намерением беспокоить нас при проходе чрез лес. И действительно, как скоро первый баталион, пропустив весь арьергард, начал отступление, неприятельский огонь сделался непрерывный. Дорога была узкая и извилистая; к счастью [77] лес был не широкий, не имея более 200 или 300 саженей протяжения. Залоги оказали опять огромную услугу. Я уже выходил из леса с первым баталионом, как мне донесли, что у одного из патронных ящиков сломалась ось, и что он остановился в нескольких шагах от опушки. Пришлось остановиться, и даже занять опять часть леса. Положение было незавидное! Неприятель, вероятно угадывая причину остановки, усилил свой огонь и бросился с гиком на арьергард; нужно было идти в штыки; маиор Властов и храбрый баталион его исполнили это отлично: неприятель был отброшен с уроном. Между тем ящик был исправлен и можно было отойти от опушки. Мы опять вышли на обширную поляну, расстилавшуюся до подошвы Черных гор, от которых мы были в недалеком расстоянии. Впоследствии я узнал, что при выходе на эту поляну наша кавалерия имела случай произвести удачную атаку на неприятельскую [78] партию, которая шла ей на встречу; неприятель был опрокинут, несколько человек изрублено и двое взяты в плен. В некотором отдалении от нас виднелся горящий аул, это был Индо-Юрт, место жительства наиба Гехи. Бата, который питал к нему личную вражду, указал этот аул князю Барятинскому, который отрядил кавалерию, чтобы сжечь его. Когда мы дошли до этого аула, солнце уже было на закате. Здесь нам пришлось опять простоять по крайней мере 2 1/2 часа для перехода через глубокую, с крутыми берегами, балку. Орудия и повозки могли спускаться только с тормозом и по одиночке; один из зарядных ящиков был опрокинут на самом дне балки, что задержало всю колонну. Между тем князь Барятинский, после перехода через эту балку кавалерии и двух Куринских баталионов, двинулся с ними вперед, чтобы до наступления ночи занять аул Маюртуп, до которого оставалось около 3 верст; [70] вскоре послышались пушечные выстрелы, а мы в это время наслаждались свистом пуль, которыми нас угощал неприятель, засевший в некоторых саклях горящего аула. Утомленный, я, пока продолжалась переправа, прилег на земле и вздремнул. Наконец можно было опять тронуться. Отъезжая вперед князь Барятинский передал начальство над всею колонною полковнику Веревкину; но мы не покончили еще с остановками; оказалось, что Тенгинский баталион, который замыкал правую цепь, неизвестно почему отстал; пришлось его ожидать; мое хладнокровие мне изменило и я не мог удержаться, чтобы не дать свободу своему неудовольствию; хотя дорога шла по открытой местности, но она уже проходила по первым отрогам гор. Наконец в 8 1/2 часов вечера мы дошли до Маюртупа; вид бивачных огней нашего авангарда обрадовал всех. По прибытии я с некоторым удивлением узнал, что этот считавшийся неприступным аул, [80] нечто в роде твердыни Чеченской, был занят без всякого сопротивления; ожидать этого было трудно и нужно было много решимости со стороны князя Барятинского, чтобы в сумерках с одною кавалериею и двумя баталионами пехоты занять такой аул. Подойдя к нему, он велел открыть огонь из всех орудий своих, и затем послал две сотни казаков, под начальством Лорис-Меликова; за ними следовала остальная кавалерия. Храбрый Лорис-Меликов молодцем бросился в аул; но оказалось, что он уже был очищен неприятелем. Расположив свои баталионы, я отправился отыскивать саклю, в которой поместился князь Барятинский. Я застал его уже спящим; но Мирский еще бодрствовал, сидя около горящего камина; какое наслаждение погреться и выпить чаю после такого утомительного дня! Мирский мне сообщил, что князь Барятинский решился на другой день идти вперед на Куринское и отправил нарочного к [81] Бакланову с приказанием придти к нам на встречу, — браво! Я прилег в углу этой единственной комнаты, в которой помещались Барятинский, Мирский, Бата и я; но я долго не мог заснуть.

18 февраля (См. план № 4-й.). По диспозиции на сегодняшний день и опять назначаюсь в арьергард с моими кабардинцами; Куринцы и кавалерия в авангарде; в цепях те же войска, как и вчера. Эриванский баталион остается под моею командою. С раннего утра обоз начал переправляться через глубокий с отвесными берегами овраг, шириною не более 80 сажень, который проходит возле аула; с другой стороны этого оврага расположены еще сакли, нечто в роде предместья Б. Мы занимали только южную оконечность этого огромного аула, в котором насчитывается от 800—900 домов. Нельзя не удивляться тому, что неприятель не беспокоил нас артиллерийским огнем. Благодаря принятым мерам, переправа через овраг [82] совершилась довольно быстро. Дабы быть готовым встретить неприятеля, если бы он вздумал атаковать арьергард, когда уже весь отряд был на той стороне оврага, я произвел отступление эшелонами; сперва переправил почти всю мою артиллерию, которую поставил на противуположном берегу, дабы обстреливать аул (а); затем 2-й баталион отправлен для занятия сакель над оврагом (а. б.), за ним Эриванский баталион, который имел служить прикрытием для орудий, и наконец уже первый баталион и стрелковая команда. Неприятель пока не показывался, часть аула, которую мы занимали ночью (А), была предана пламени. По ту сторону оврага местность опять открытая; но я скоро заметил, что это была только узкая полоса между оврагом Маюртупским и высоким отвесным левым берегом Гудермеса; правый же берег этой реки гораздо ниже и на нем виднеются группы деревьев, которые мало-помалу переходят в [83] сплошной лес. Последний эшелон арьергарда перешел овраг без бою; только издалека виднелась неприятельская партия. Князь Барятинский с нетерпением ожидал известия о переправе всех частей, и когда я дал знать, что она совершилась, то отряд двинулся. При выходе из аула, открытая местность имеет легкое наклонение к северу; далее все пространство между берегами оврага и Гудермеса перерезано ретраншементом, состоящим из невысокого вала и рва (вг). Я воспользовался им, чтобы расположить под его прикрытием 1-й баталион, которому приходилось остановиться на некоторое время, так как при двух узких и крутых спусках к реке е, к и при переправе через сию последнюю, войска и обоз несколько столпились. Как только авангард перешел на правый берег Гудермеса, неприятель открыл огонь из нескольких орудий, которые он поставил на высотах, расположенных к югу. После [84] прохода кавалерии, я поставил эшелонами две роты 2-го баталиона при спусках (е, ж), а артиллерию свою я отправил под прикрытием Эриванского баталиона, приказав ей стать на правом берегу (д), дабы отвечать на неприятельский огонь, пока арьергард совершит переправу. Как скоро она была окончена, я быстро отошел от берега, чтобы возможно скорее удалиться от господствующих высот левого берега. Во все это время неприятельские ядра не переставали долетать до нас; но гранаты направлялись преимущественно против авангарда и центра колонны, в особенности же против кавалерии, которая растянулась по узкой дороге, ведущей через довольно густой орешник. Лес этот вначале не сплошной и перерезывается полянами, весьма удобными для нашей системы отступления. Я опять расположил залоги; между тем я получил из авангарда приказание остановиться, ибо переход через лес произвел задержку. [85] В это время неприятельское ядро пролетело так близко между Шелеметевым и мною, что мне в первый момент показалось, что я контужен в спину; но это обошлось без последствий. Неприятель беспокоил нас также ружейным огнем. Орешник, через который проходила одна только узкая и извилистая дорога, постепенно делался более сплошным и составлял весьма трудную местность. 1-й и 2-й баталионы, с стрелковою командою, сменивались постоянно в залогах. Единственное неудобство этого порядка отступления,— а именно трудность сохранять постоянную и неразрывную связь с боковыми цепями, движение которых необходимо согласовать с арьергардом, дабы не произошло разрыва,— в настоящем случае осуществилось: оказалось, что наша 12-я рота в левой цепи и рота Тенгинского баталиона, которая замыкала правую цепь, сделались предметом особенно усиленных неприятельских нападений; в [86] особенности Тенгинцы — которые, при всех своих достоинствах, менее привыкли к этой лесной войне и к тому, чтобы вглядываться в движения арьергарда и соображаться с оными — имели выдержать несколько натисков холодным оружием, так что некоторые солдаты были ранены шашками. Мне дали знать, что положение этой роты весьма опасно и я тотчас отрядил первую карабинерную и первую егерскую роты, чтобы восстановить сообщение с арьергардом и поддержать Тенгинцев; появление этих рот остановило попытки неприятеля. 12-я рота также испытывала сильные нападения, так что хотя она и была составлена из испытанных солдат и находилась под командою отличного офицера, штабс-капитана Яновича, но тем не менее я счел нужным подкрепить ее 5-ю ротою. — Мы таким образом продолжали отступление при непрерывном бое, а лесу, по-видимому, не было конца. Я поехал несколько [87] вперед, чтобы осмотреть местность, и вдруг встретил часть войск, мне незнакомую на вопрос мой: откуда она? — получил ответ, что это три роты Дагестанского полка, присланные князем Барятинским мне в подкрепление; из этого и заключил, что соединение полковника Бакланова с нашим отрядом совершилось. Действительно оказалось, что пока мы в арьергарде дрались, авангард, кавалерия, и за ними обоз, выдержав сильный огонь неприятельской артиллерии, вышли из лесу на равнину. Вдруг князь Барятинский увидел конного и затем двух других с значком, скачущих к нему на встречу; он вскоре узнал типичную фигуру полковника Бакланова, который для большого эффекта скрыл свой отряд в лощине и ехал сам, чтобы отрапортовать. Получив среди ночи записку от князя Барятинского из Маюртупа, с приказанием немедленно идти чрез Мичик на встречу нам, полковник Бакланов с [88] отличною быстротою собрав бывшие у него под рукою пять рот (три — Дагестанского полка, одну пятого баталиона Кабардинского и одну — линейного баталиона полковника Ктитарева) и 6 сотен своего полка, прошел Мичикский перевал, по новой дороге поднялся до Исти-су, и, в ожидании нашего прихода, сжег маленький аул. Три условленные пушечные выстрела дали знать князю Барятинскому о приходе полковника Бакланова в то самое еще время, когда он входил в лес. Известие о соединении двух отрядов и приход трех Дагестанских рот произвели самое приятное впечатление в арьергарде. Наконец увидел я предел этого скверного леса, и застал на поляне Эриванский баталион и одну сотню казаков под командою г. Гескета, которые были присланы мне в подкрепление. Не находя более нужным посылать эти части в лес, я расположил их на поляне с орудиями, направленными на опушку. Огонь в [89] лесу ослабевал по мере того, как войска приближались к выходу из него. Наконец арьергард весь вышел на поляну; пропустив его за те части, которые мною были на ней расставлены, и приказал некоторое время обстреливать лес картечью, что имело последствием окончательное прекращение перестрелки с неприятелем. После того я удалился вне ружейного выстрела от опушки. Так кончилось это дело, в котором наш храбрый полк еще раз покрыл себя славою.

Мы застали весь отряд близь аула Аку-Юрт или Гурдали, и не без удовольствия сделали привал. Как только, окруженный офицерами нашего полка, расположился я на пригорке, к нам подошел Бакланов; он был встречен с восторгом офицерами и солдатами, ему крикнули ура! и выпили за его здоровье. После некоторого отдыха, мне передали приказание князя Барятинского оставить в арьергарде [90] один Эриванский баталион, а самому с Кабардинскими баталионами перейти через овраг Хантцаул и присоединиться к князю Барятинскому, который уже был на той стороне; кавалерии велено оставаться на левом берегу до прохода всего отряда. Дошедши до оврага, я нашел спуск претруднейшим, гораздо более крутым и неудобным, нежели все предшествовавшие; это в полном смысле слова — огромная трещина, прорезывающая равнину. Дорога для спуска и подъема была не шире тропы, и притом покрыта гололедицею; только одно орудие могло кое-как спуститься в один раз, но при необыкновенной крутизне казалось невозможным перевезти артиллерию и повозки. В это время практический ум почтенного капитана Ильченко пришел нам на помощь; он предложил мне проделать в ледяной коре нечто в роде глубокой борозды или колеи, дабы колеса, с одной стороны схваченные в оную, задерживали слишком [91] быстрое движение вниз. Но на все это требовалось очень много времени: каждое орудие, каждый зарядный ящик и каждая повозка должны были быть спускаемы на руках веревками; всем конным пришлось сойти с лошадей, и даже пешком не легко было спускаться. Наконец переправа совершилась и я застал на той стороне князя Барятинского с его штабом и с полковником Баклановым. Положение в это время весьма усложнилось: Бата только что доставил известие, что Шамиль, соединив все свои силы, с четырьмя орудиями и 18 наибами занял Мичикский хребет и, испортив дороги, намеревался энергически воспрепятствовать нашему переходу; между тем время шло уже за полдень, и казалось весьма сомнительным, чтобы можно было до вечера совершить переход; ночью же дело не представлялось очень заманчивым. Однако решимость князя Барятинского его не покинула: он приказал полковнику [92] Бакланову, собрав весь свой полк и еще четыре сотни линейных казаков, с летучею артиллериею и ракетными станками, идти вперед, и занять Шамиля, дабы освободить подступ к Мичику для прохода отряда. Еще не кончилась переправа отряда и обоза через овраг Хантцаул, когда уже послышался артиллерийский и ружейный огонь Бакланова. Не дождавшись перехода всей кавалерии, которая с Эриванским баталионом и 4 Кабардинским осталась в арьергарде, князь Барятинский двинулся с остальным отрядом. Выйди из аула, мы свернули на право, идя параллельно Мичику; прямо перед нами выходила дорога, по которой прошел утром отряд полковника Бакланова, но нам нужно было пройти выше по реке, через Куринскую просеку. Мы проходили по ровной местности, через обработанные поля, направо незначительная возвышенность господствовала над нами,— затем дорога подымается на эту возвышенность. Князь [93] Барятинский уже пред тем отрядил 4-й Куринский баталион (подполковника Ляшенко) с четырьмя орудиями для подкрепления полковника Бакланова; теперь он послал еще наш 1-й баталион с двумя орудиями. Поднявшись на возвышенность, мы уже были на расстоянии не далее одной или полуторы версты от леса, в котором был расположен левый фланг неприятеля. Это был высокорастущий и хорошо расчищенный лес, так что можно было ясно видеть в нем неприятельские массы; они были многочисленны и считали себя совершенно обеспеченными против нас под прикрытием леса. Бакланов стоял спиною к Мичику; он сначала приблизился к опушке леса и открыл перестрелку с неприятелем; но, теряя много людей, он отодвинулся назад; пушечные заряды и ракеты летали беспрерывно; но и неприятель не оставался в долгу, действуя из своих четырех орудий. Можно было предвидеть, с какою [94] потерею придется отряду проходить параллельно всей неприятельской позиции, потом перейти через Мичик и затем подниматься на хребет по испорченным дорогам. В это время, у князя Барятинского блеснула счастливая мысль: получив удостоверение Баты, что лес удобопроходим для атаки конницы и пехоты, князь Барятинский решился атаковать и обогнуть левое крыло неприятельское и одновременно поручить Бакланову исполнить тоже самое против правого его крыла, чтобы таким образом стеснить центр неприятеля, и направить против него действие всей нашей артиллерии; в это время весь обоз и главная колонна должны были пройти к переправе и постараться перейти ее до сумерек. Обождав немного прихода арьергарда (переправа через Хантцаул заняла 5 часов времени), и в то время, когда вся кавалерия собралась, князь Барятинский приказал строиться к атаке. Князь Чавчавадзе, с двумя сотнями казаков впереди [95] и четырьмя эскадронами драгун для их поддержания, имел направиться вправо, на неприятельский редут, Шуаиб-Капу, с целью обогнуть неприятельский левый фланг. Бата должен был служить ему проводником. Полковник Веревкин, с двумя Тенгинскими баталионами имел следовать несколько правее и, стараясь не отставать от кавалерии, занять лес, в котором находилось неприятельское крыло, дабы совершенно его оттуда вытеснить. Колонна эта шла без артиллерии. Великолепное представилось тут зрелище, когда вся эта кавалерия тронулась, сперва шагом, потом рысью, наконец марш-маршем по направлению к лесу, а пехота шла беглым шагом. Можно было видеть, какое это произвело удивление на неприятеля; он по-видимому не принял этого движения за серьезное, ибо сначала многие конные переезжали около опушки, то направо, то налево, спокойным шагом; но когда наша кавалерия пустилась рысью, [96] между большими деревьями произошло смятение и беготня во все стороны; в тоже время полковник Бакланов начал свою атаку на правое крыло. Между тем мы все подвигались вперед; полковнику Левину было поручено расположить всю артиллерию на возвышенности над Мичиком и непрерывно обстреливать лес, из которого производился неприятельский артиллерийский огонь. Вскоре в лесу, на который были направлены князь Чавчавадзе и полковник Веревкин, раздалась жестокая непрерывная перестрелка; производилась атака. Когда мы приблизились к первой неприятельской батарее, ядра стали долетать. Дабы избавить обоз от необходимости проходить по возвышенности, под огнем неприятельской артиллерии, место переправы было избрано вне действия оной. Саперы и часть пехоты были посланы вперед, чтобы сделать спуск более удобным, что было исполнено весьма быстро; после чего князь Барятинский приказал немедленно и [97] безостановочно обозу переправляться и затем подниматься на гору по дороге, ведущей в укрепление Куринское; наш 2-й баталион и 4-й Куринский следовали вместе с обозом для его прикрытия. В тоже время наш 1-й баталион с четырьмя орудиями поддерживал непрерывный огонь против неприятельской батареи, которая могла действовать на переправу; подполковник Ляшенко с своими Куринцами подошел ближе к опушке и открыл ружейную перестрелку. В лесу все слышались выстрелы; но вскоре мы увидели драгун, выезжавших из оного; они свою задачу исполнили. Появление князя Чавчавадзе привело неприятельские толпы в полное смятение: преследуя их, он овладел знаменитым редутом Шуаиб-Капу, который так долго устоял против наших разновременных усилий, и сжег его. Неприятель искал спасения в соседнем лесу, который был отделен оврагом. Быть может, более предприимчивый кавалерийский [98] начальник, как напр. Бакланов или Слепцов, не остановился бы перед этим препятствием и продолжал бы преследование, но подобная смелость не может быть предписываема; князь Чавчавадзе поступил осторожно; у оврага он остановил драгун, приказал им спешиться и открыть перестрелку, пока Тенгинские баталионы подошли и заняли их место. Пока все это происходило, обоз продолжал переправляться, но как ни спешили, нельзя было однако избегнуть некоторого столпления. Между тем сумерки наступили: оне великолепно освещались пожаром редута и некоторых батарей, которые были устроены неприятелем, а также тысячами огней пушечных и ружейных выстрелов, эхо которых передавалось горами. Зрелище было истинно величественное! Неприятельский огонь почти прекратился; только одно орудие от времени до времени еще действовало. Трудно было понять это молчание, когда представлялась такая удобная [99] цель, как масса людей, переходившая через реку и подымавшаяся на гору на противоположном берегу. Ожидали, что неприятель изберет другую местность, из которой он еще удобнее и безопаснее мог бы наносить нам вред. Всякий понимал важность спешить переходом и всякий тому содействовал. Наконец весь обоз и за ним драгуны были на той стороне. Князь Барятинский, поручив полковнику Бакланову начальство над всем арьергардом, в состав которого вошла вся иррегулярная кавалерия и три баталиона пехоты, переехал через реку; Семен Воронцов и я находились при нем. Подымаясь медленно на гору, мы часто оборачивались и любовались зрелищем пылавших батарей: издали виднелись выстрелы из орудий, находившихся при арьегарде, который подходил к переправе. Неприятельский огонь совсем прекратился.

Так кончилось это блистательное дело, которое можно уподобить правильному [100] сражению, и которое, при самой незначительной с нашей стороны потере, обеспечило славное окончание смелого движения через Большую Чечню. Нельзя не признать, что князь Барятинский при этом выказал все способности отличного военачальника. Из доставленных после дела сведений оказалось, что Шамиль с 18 наибами и около 6 т. человек, разгневанный смелым движением через Чечню, решился здесь преградить во чтобы то ни стало переход через Мичик; он, говорят, сказал при этом: «Князь Барятинский молод; он смел потому, что еще не узнал, что такое поражение; я ему дам урок». По-видимому Шамиль был обманут атакою Бакланова, предположив, что ему одному было поручено прикрывать движение отряда; левое свое крыло он считал обеспеченным, не рассчитывая, что наши решатся иметь дело в лесу. Посему, когда атака князя Чавчавадзе последовала вслед за натиском полковника Бакланова, то [100] по-видимому неприятель совершенно растерялся; с обоих флангов все хлынуло к центру, и в этой столпившейся массе вся наша артиллерия, ракеты и ружейный огонь произвели страшные опустошения. Три орудия были подбиты, у двух лошади и прислуга были убиты. В этой суматохе менее храбрые, и в их числе наиб Гехи, по-видимому хотели укрыться бегством в лесную глубь; но Шамиль, боясь, чтобы его орудия не остались в наших руках, лично остановил наиба Гехи, назвал его трусом, угрожая отрубить ему голову, и объявил, что он, из единственного оставшегося у него целого орудия, будет стрелять картечью в бегущих. Можно себе представить, какой беспорядок произошел в этой толпе, которая страшилась и неприятеля и своих. Неудивительно, что потеря была огромна; ее рассчитывают до 1 т. человек, и это весьма вероятно, ибо сделалось известным, что во всех окрестных округах: Мичикском, [102] Ауховском, Салатавском, Гумбетовском и Андийском мало было семейств, в которых не оплакивали бы по одному или по два убитых. Сильнейшим доказательством наведенного на неприятеля ужаса было то, что в первый день в Куринское не явился ни один лазутчик. Шамиль, упавши духом, изнеможенный печальным зрелищем и разгневанный, оставил поле сражения с своими подбитыми орудиями, и отправился прямо в Ведено. Победа наша была полная. Можно себе представить, с каким наслаждением мы все вступили в Куринское; радость была общая, н тем более, что потеря была незначительна: всего в эти два последние дня не более 17 убитых и 160 раненых; в том числе в нашем полку около 60. Из офицеров маиор Ванников, полка Баклановского, был тяжело ранен в живот,— он умер ночью,— и бедный Чуксеев, которому еще накануне отняли руку в Маюртупе подавал мало надежды. [103] Воронцов, Мирский и я остановились с князем Барятинским в доме воинского начальника; мы отправились ужинать к полковнику Бакланову; рассказам и поздравлениям не было конца. Лишения и труды двух дней были забыты при мысли, что мы прошли со славою через всю Большую Чечню!

19 февраля отдых. Князь Барятинский благодарит войска. Размещение раненных. Воронцов уезжает в Грозную.

20 февраля выступление из Куринского мы направились к Умахан-Юрту, и оттуда своротили на Брагуны. Князь Барятинский с кавалериею опережает отряд; пехота остается под начальством полковника Веревкина. В Брагунском лесу мы встречаем целое стадо ланей. Мы переходим Сунжу по какому-то первобытному мосту, устроенному для пешеходов, и располагаемся лагерем вне аула.

21 февраля. Погода прекрасная; мы выступаем в 7 часов утра и идем между [104] Тереком и Сунжею. Для защиты узкого пространства между двумя реками, жители устроили маленький завал со рвом. Далее — цепь возвышенностей, через которую мы прошли осенью на пути к Дяхин-Ирзаву, так приближается к Тереку, что составляет нечто в роде теснины почти до Нового-Юрта. После долгого и довольно утомительного похода, мы доходим до Старого-Юрта, где застаем солдатские котлы, высланные князем Барятинским на встречу; он прошел здесь еще накануне.

22 февраля. Мы идем в Грозную, где нам делается восторженный прием.

23 и 24 февраля. В Грозной; я посещаю раненных.

25 февраля. Отряд выступает; мы идем по правому берегу Сунжи и потом сворачиваем направо по нижнему течению Аргуна. Мы проходим через лес, имеющий несколько верст ширины: по мере того как мы приближаемся к Аргуну, [105] лес делается гуще; туземцы бережливо охраняют его, ибо он защищает доступ к ним. Наконец мы достигаем реки; правый берег совершенно открыт, а левый покрыт сплошным лесом; на первом виднеется кладбище разоренного аула Устырь-Гордой; тут мы располагаемся лагерем; наши три баталиона и вся кавалерия на правом берегу, в отличной местности; остальная часть отряда с отрядным штабом помещаются на левом берегу посреди леса, в видах скорейшего его уничтожения. К вечеру он уже достаточно очищен вокруг лагеря, при чем сделаны засеки. Князь Барятинский поручает мне, с четырьмя сотнями и двумя Кабардинскими баталионами, произвести рекогносцировку окружающей местности. Я убедился, что лес, который виднелся перед нами, не имел значительной ширины, что в нем много полян и что он везде удобопроходим, так что неприятель не может рискнуть подвезти ночью [106] орудие; несколько направо заметил я также редкий лес, в котором кавалерия может беспрепятственно произвести атаку; а, за ним опять обширная поляна, которая тянется по направлению к тому месту, где мы перед этим стояли лагерем. Вниз по течению Аргуна правый берег также весь открытый и плоский.

26 февраля. По случаю отъезда князя Чавчавадзе, я остался начальником лагеря на правом берегу. Я отправился с Мирским осмотреть рубку, которую с необыкновенною деятельностью и быстротою производит почтенный старик Ильченко.

27 и 28 февраля, по случаю нездоровья, я вынужден не выходить.

29 февраля. Лорис-Меликов прибыл из Тифлиса с ответом на известие о нашем движении чрез Чечню. Раздача Георгиевских крестов.

1 марта — в лагере.

2 марта. Выступление из лагеря и обратное движение в Грозную; неприятель [107] беспокоит арьергард некоторыми выстрелами; Куринские баталионы отделяются и идут прямо в Воздвиженское. Прибытие в Грозную. Г. Бюнтинг, офицер прусской службы, вступивший юнкером в наш полк, представляется мне; он производит очень выгодное впечатление.— Роспуск отряда.

Зимняя экспедиция окончена!

Перепечатано из №№ 80, 81, 84, 88 и 93 й газеты «Кавказ» за 1873 год.

Текст воспроизведен по изданию: Кавказская старина. (Материалы для истории Кавказской войны). Выписки из дневника генерал-адъютанта барона Леонтия Павловича Николаи. Вып. 6. Тифлис. 1873

© текст - ??. 1873
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001