МУРАВЬЕВ Н. Н.

ВОЙНА ЗА КАВКАЗОМ В 1855 ГОДУ

Намерение неприятеля вывести кавалерию из Карса. Карское начальство, поощренное удачным выпуском из крепости небольшой части своей кавалерии, попыталось в другой раз на подобное же предприятие, в больших размерах. [230] О сем намерении неприятеля уже носились у нас слухи; но мы, наученные недавним опытом, усилили осторожность на передовых постах наших, и хотя неприятель достиг своей цели — избавиться некоторого количества лошадей обременявших гарнизон по совершенному недостатку для них продовольствия — но высланная в другой раз из города конница, частью погибла при встрече с нашими блокадными отрядами, частью же разбежалась, так что войско сие, можно сказать, исчезло из состава анатолийской армии.

Приготовление к встрече неприятеля. Окрестности Чакмаха и долина Самовата, по коей, согласно известиям, доставляемым лазутчиками, неприятель должен был уходить, были заблаговременно и тщательно осмотрены кн. Дондуковым и бар. Унгерном, которые вместе избрали места для устройства застав, резервов, и условились в сигналах на случай ночной тревоги. Около полдня 22-го августа, Дондуков узнал через лазутчиков, что Виллиамс предупредил часть кавалерии быть готовою на ночь к выступлению из Карса по дороге через Чакмах, Самоват и далее к Ольте. Дондуков немедленно дал знать об этом Унгерну, прося его уведомить о том же Бакланова и всех отдельных постовых начальников, облегавших Карс с западной стороны.

Вследствие сего, Унгерн тотчас отправился к Бакланову и лично передал ему сие известие. Около семи часов вечера, войска Унгерна и Дондукова заняли назначенные им места. Все пространство, поперек дороги ведущей из Карса через с. Чакмах, по коей ожидали неприятеля, между с. с. Топаджик и Татлиджа, было занято густою цепью легкой конницы, всего осемью сотнями, в числе коих со стороны Унгерна находилось: одна сотня донцев № 2-го полка, четыре сотни конно-мусульманского № 3-го полка и одна сотня осетинской милиции; со стороны же Дондукова: одна сотня донцев № 4-го полка с подполковником Добрыниным и одна сотня конно-мусульманского (карабагского) № 1-го полка. Аванпосты Унгерна были поручены тверского драгунского полка подполковнику Лошакову, который в то время за болезнию князя [231] Орбелиана, командовал конно-мусульманским № 3-го полком. Кроме вышеозначенных отдельных частей, находилась у него еще одна сотня донцев № 21-го полка, с которою он стал в резерве к своей цепи (смотря от Карса) правее с. Джавры. Со стороны Дондукова находился в резерве, левее Джавры, с одним дивизионом драгун подполковник Кишинский, коему поручены были аванпосты по левую сторону дороги. Сверх того оба отрядные начальника изготовились к поддержанию своих передовых частей: барон Унгерн в Топаджике с полутора сотнею донского № 2-го полка, одною сотнею донского № 35-го полка и конно-ракетными станками, Дондуков же в своем лагере при с. Бозгала с одним эскадроном нижегородских драгун, пикинерным дивизионом, полутора сотнею донцев № 4-го полка, одною сотнею конно-мусульман, охотниками и также с конно-ракетными станками. Бакланов выдвинул весь свой отряд для наблюдения за неприятелем, в случае если б он вздумал двинуться правее, прикрыв таким образом и дистанцию полковника Унгерна, который со всеми своими силами приблизился к Джавре.

Приготовления турок. Между тем как наши начальники блокадных отрядов, принимали меры для встречи неприятельской вылазки, в Карсе, тогда же перед вечером, приказано было назначить в четырех полках регулярной кавалерии арабистанского корпуса, от 200 до 300 человек из каждого, что составило более 1,000 всадников; к ним присоединили 400 артиллерийских лошадей с 200-ми рядовых и часть баши-бозуков. Колонна сия, состоявшая таким образом из 1,200 человек регулярного войска, кроме баши-бозуков, и имея большое число заводных лошадей, была отправлена с тремя пашами ⁵⁰ и значительным, на вьюках, частным имуществом. В голове шли команды от 1-го, 3-го и 4-го арабистанских [232] полков, за ними артиллеристы с заводными лошадьми, в ариергарде команда 2-го арабистанского полка. С наступлением ночи, Виллиамс и Керим-Паша проводили, как до нас в последствии дошли сведения, отряд сей с Чакмахских высот, отдав приказание людям идти как можно стройнее и не размыкаться, что ими было в точности исполнено.

Ночное побоище. Трудно с точностию изобразить кавалерийское дело во всех его фазах, ежеминутно изменяющихся от безостановочного и быстрого движения его частей. Еще труднее изобразить событие такого рода, с самого начала принявшее вид погони, продолжавшейся по разным путям без дорог и происходившей ночью, не под общим распоряжением одного начальника. В такой встрече с верностью определяется только первое столкновение и обнаруживается результат по окончании дела. Частый переход боя с одного места на другое и длинное протяжение на котором он совершился, были причиною, что нельзя было и назвать дела сего, как обыкновенно водится, по имени одного из селений между коими оно происходило, и потому сеча сия получила название ночного побоища.

Начало дела. Ночь была такая темная, что в нескольких шагах нельзя было различить всадника — до восхода луны оставалось более трех часов. Этим-то временем надеялись турки воспользоваться, чтобы достигнуть в темноте через Самоватскую долину перевала Кизил-Гядук, где они могли считать себя почти в безопасности. Около 10-ти часов вечера, цепью конно-мусульманского № 3-го полка, был услышан шум движущихся войск по дороге от с. Чакмах к Джавре; на оклик нашей цепи, ответа не было. Подполковник Лошаков, замечая во мраке стройное движение значительной массы войска, дал знать о том Унгерну. Унгерн, во избежание наткнуться ошибкою на войска Дондукова, приказал было Лошакову стрелять, из предосторожности, сперва вверх. Когда по отблеску огня увидели, что то были турки, Лошаков немедленно ударил на них с резервною сотнею донского № 21-го полка. Атака в темноте пришлась в хвост трех передних полков, от чего испуганные артиллеристы с заводными [233] лошадьми большею частью повернули назад в Карс; шедшая же позади всех часть, как говорил пленный командир оной, Мин-Баши, 2-го арабистанского полка, еще до встречи с нашими повернула направо, была окружена и разбита.

Преследование. Как только были услышаны выстрелы около Джавры, Унгернштернберг, с имевшимися при нем двумя с половиною сотнями донцев, бросился на помощь к Лошакову. Еще ранее ударил с другой стороны в тыл передним полкам с двумя эскадронами нижегородских драгун, Кишинский, следивший подобно Лошакову за движением турок. Ночная свалка завязалась; через несколько времени, ринулся в нее прискакавший из Бозгалы кн. Дондуков с одним эскадроном, одною сотнею и 4-мя конно-ракетными станками — пикинерный дивизион его сбился с дороги и прибыл позже. Непроницаемая темнота ночи чрезвычайно затрудняла действия наши; но турки, освещаемые ракетами, которые мы бросали, не могли скрыться в ложбинах и ускользнуть от преследования, сделавшегося общим. В каждом овраге этой изрытой местности раздавались выстрелы, слышны были крики. Часть неприятеля была оторвана от сплошной массы его и уклонилась к Самовату другая же, пользуясь темнотою ночи, решилась спешиться в ущельи между селениями Чифтлик и Арам-Вартан, чтобы дать отпор нашей кавалерии; по действие ракет понудило турок вскоре оставить ущелье и искать спасения в бегстве по разным направлениям. Рассыпавшийся неприятель был преследуем казаками и частью милиционеров; драгуны же с ракетными командами двинулись за густою массою, которая, покушаясь остановить преследование, спешилась на хребте, между селениями Арам-Вартан и Сорхунли. Там, турки сомкнувшись в две отдельные толпы, и прикрываясь своими лошадьми, открыли беглый огонь; но драгуны дружною атакою сбили их и погнали, одних к с. Сорхунли, других же к с. Чигриган. В Сорхунли неприятельская партия засела по домам и стала отстреливаться. Тогда оцепили одним эскадроном селение, в коем, с рассветом, турки вынуждены [234] были сдаться военнопленными. Перед Сорхунли на время остановились Дондуков и Унгерн, чтобы собрать разбросанные по всем направлениям части; сюда казаки приводили пленных. К сожалению, милиция, которая в этом случае могла бы принести большую пользу в преследовании поодиночке неприятеля, почти вся осталась назади, предаваясь грабежу неприятельских вьюков и тяжестей, после чего всадники ее прямо возвращались в свои лагери, так что в 3-м конно-мусульманском полку, во время дела оставалось только двадцать человек при знамени. Донская сотня и осетинская милиция, находившиеся в цепи барона Унгерна, остались по какому-то недоразумению на своих местах и не участвовали в преследовании. В первом часу ночи показалась луна и кавалерия поспешила вперед за неприятелем к с. Чигриган, откуда она продолжала движение свое двумя колоннами до самого хребта, забирая отсталых турок, которые по всем направлениям разбрелись по одиночке, спасаясь большею частию через перевал к с. Ах-Ком.

Шульц встречает бегущих. Полковник Шульц, начальствовавший в сем месте покосным отрядом, был также извещен поутру 22-го числа Дондуковым о предполагаемой вылазке неприятеля, с приказанием выставить сильный пикет на самом перевале. Около 12-ти часов ночи услышаны были Шульцем выстрелы со стороны Самовата, почему он немедленно послал потому направлению конно-мусульманскую сотню. Неприятель, неожиданно встреченный нашими войсками, рассыпался по ущелью и лишился тут нескольких человек. Около 2-х часов пополуночи, Шульц был извещен о новом появлении турок, со стороны Чигригана. Взяв одну сотню конно-мусульманского № 3-го полка, он отправился на перерез неприятелю. Видя, что турки при приближении его засели за камнями, он послал за ротою пехоты, бывшею на покосе, а кавалерии приказал занять дорогу в тылу неприятеля. Стрелки Белевского егерского полка выбили неприятеля, который, вскочив на лошадей, бросился назад, но был остановлен нашею конницею. Тогда турки спешились и окруживши себя лошадьми, начали было [235] отстреливаться; но наша пехота снова подоспела. Не видя возможности долее сопротивляться, неприятель положил оружие, потеряв на сем месте двадцать пять человек убитыми.

Добыча. Вышепомянутое обстоятельство, переданное пленным Мин-Башою 2-го арабистанского полка, что хвост турецкой колонны по выступлении ее из с. Чакмах, еще до встречи с нами повернул направо, был окружен и разбит — осталось необъясненным. Часть сия не наткнулась на заставы Бакланова; но известно, что уже при начале боя, татары 3-го конно-мусульманского полка, захватили множество вьюков с имуществом и лошадьми; почему полагать надобно, что вьюки сии, шедшие за головными полками, по первым выстрелам ударились вправо и смешались с ариергардом, причем неприятельские кавалеристы, отделившиеся вправо, пользуясь темнотою ночи, общим беспорядком и алчностию татар, обратившихся к добыче, успели частью возвратиться в Карс, частью же пробраться тропинками по направлению к Ардегану, оставя начальника своего в наших руках. И в самом деле, не малозначуща была приобретенная добыча. Многие из торговцев Карса, предвидя неблагоприятный исход своего положения, отправили в сию ночь, с выступавшею колонною свое имущество, товары и даже драгоценные вещи. Захвачены были в большом количестве сукна, бархаты, шелковые материи, ценные одежды, разные домашние утвари, посуда и серебряные вещи. Это было причиною, что многие из турок, могли укрыться от преследования и в перепуге своем рассеявшись по одиночке, пробраться к Ольте и в другие места, ибо татары наши, удовлетворяя алчность свою, в миг исчезли из боя. Через несколько дней узнали, что часть приобретенных вещей, была скрытно отправлена ими в дома свои, часть сдана в Ахалкалаках знакомым, часть же спрятана в ущельях под камнями. За сим явился у них в лагере, как в таких случаях водится, базар, на котором офицеры приобретали покупкою всякие товары.

Поле сражения. Лишь по утру открылась местность, на которой происходила битва. Пространство это состояло из скалистых балок, [236] пересекалось рытвинами и было усеяно огромными камнями. Понятно, что уходить по таким местам от гибели можно, но преследование стоило много трудов и усилий. В одном месте девять человек драгун, в жару преследования, оборвались с каменистой крутизны на неприятеля и при том так счастливо, что две только лошади изломали ноги, причем несколько человек было легко зашиблено. На возвратном пути, уже днем, всадники принуждены были сходить с лошадей, в тех местах, по которым они в темноте пронеслись карьером. Трупы пораженных во время погони, были разметаны во всех ущельях и по сторонам дороги до Кизил-Гядука ⁵¹.

Потеря неприятеля. По самым уменьшенным показаниям, насчитано было около 125 неприятельских трупов на поле сражения. Пленные говорили, что был убит один паша. В плен взято: штаб-офицеров два ⁵², обер-офицеров девятнадцать, регулярных кавалеристов и артиллеристов около 200, баши-бузуков 5. Отбито: три штандарта регулярной кавалерии, одно баши-бузукское знамя и девять медных труб. Захвачено более 800 лошадей и лошаков, множество оружия и амуниции. Кроме того в течение трех дней после сего дела, приводили еще по одиночке пленных, отбившихся совершенно в противоположные стороны: с нашего покосного отряда из долины Баш-Кев и из-за озера Айгыр-Гёл по ардеганской дороге. У одного из сих всадников, найдено в сумках сорванное с древка полотно баши-бузукского знамени. О числе турецкой кавалерии, успевшей ускакать, получено было через [237] несколько дней сведение, что ее было до 400 человек, на половину раненых. По словам турок полагали, что в Карс возвратилось не более 200 человек; но они не могли знать этого положительным образом. По всем вероятиям, надобно думать, что неприятель потерял в этом деле убитыми, ранеными и пленными, кроме разбежавшихся, более 600 человек ⁵³.

Наш урон. Наш урон при таком значительном поражении неприятеля, был ничтожен; убито: нижних чинов 1, милиционеров 2; ранено: офицеров 1, нижних чинов 5, офицеров милиции 2, милиционеров 5; контужено: нижних чинов 3; всего 19 человек. Лошадей убито в войске и милиции 8, ранено 15.

Неведение в Карсе о поражении конницы. В Карсе долгое время не знали об участи постигшей их кавалерию, не взирая на возвращение артиллеристов, которые, уклонившись при первой встрече с нами, конечно не могли обстоятельно знать о случившемся с передовыми; ибо они видели только перестрелку и начало погони. Впрочем, перестрелка, без сомнения, была видна и слышима с шорахских укреплений, близь которых она началась, так как ее заметили с вечера, и из нашего главного лагеря. Турки могли по выстрелам судить о направлении боя, о быстроте движений и преследования, и по этому уже заключить о каком-либо неблагоприятном для них событии. К удивлению, в [238] последствии только времени разнеслись о том кое-какие слухи между гарнизоном; однако известия сии не тревожили неприятеля, что можно приписать природному равнодушию турок к происходящему вокруг них, в особенности с войском, уже не полагавшимся за выступлением в числе защитников Карса. Виллиамс, по-видимому, также не имел верных сведений о поражении высланной им кавалерии, ибо в одном из писем своих, писанном спустя пять дней после дела, он передает, что им удалось вывести из своего лагеря и перевалить через горы 1,500 изнуренных голодом лошадей, присовокупляя к тому дошедшие к нему сведения, что «неприятель, захватил из них при этом случае 150 разного рода; т. е. артиллерийских, кавалерийских и вьючных лошадей» и более ничего.

Появление турецкой кавалерии на равнине. К вечеру 23-го числа, вся оставшаяся в Карсе турецкая кавалерия, вышла на равнину с юго-восточной стороны укрепленного лагеря. Должно было предполагать, что неприятель имел намерение пробраться к Араксу, не взирая на то, что движение сие было еще засветло нами открыто. Гр. Нирод немедленно выступил к туркам на встречу с шестью эскадронами Новороссийского драгунского полка, четырьмя сотнями сборного линейного № 2-го полка и 4-мя орудиями; но неприятель, заметив сие, возвратился в Карс без выстрела. Необъясненная попытка эта была последнею, ибо вскоре после того почти вся турецкая кавалерия исчезла.

Баши-бузук убитый турецким ядром. 25-го августа, охотники Лориса-Меликова, завязали с турецкими фуражирами перестрелку, которая осталась без последствий; но замечательно, что ядром, пущенным из крепости, убит один баши-бузук из их фуражиров, что случилось уже во второй раз. Трудно было решить, как некоторые полагали, не с умыслом ли приказало карское начальство выстрелить по своим, в досаде за постоянное уклонение их от нашей кавалерии.

Первый снег. Между тем приближалась осень, показывающаяся на возвышенных окрестностях Карса, ранее чем в долинах Закавказского края. Солнечный зной сменялся холодными ночами. [239] Перемены сии в температуре были причиною увеличения числа больных, так что к последним числам августа, во всех войсках облегавших Карс, считалось их до тысячи человек. С вечера 27-го числа поднялся свежий ветер; ночь была очень холодная, а на другой день поутру, увидели мы горы покрытые снегом. Главного лагеря при Чифтлигая, он еще не касался; но забелелось возвышение на коем был расположен наш вагенбург. Величественнее всех в этой зимней одежде, был Соганлугский хребет, на склоне которого виднелись, как черные пятна, купы сосен. Заботясь о заготовлении сена, главнокомандующий спешил усилить покосы в долине Баш-Кев, куда был отправлен полковник Серебряков с двумя баталионами Мингрельского полка. Усиление это имело и другую цель, как то будет видно впоследствии.

Горные пути к Карсу. После движений наших за Соганлугом и оттеснения Вели-Паши из укрепленного лагеря при с. Керпи-Кев, турки совершенно бросили сообщения между Карсом и Эрзрумом по большой соганлугской дороге, где наши разъезды никого более не встречали. И в самом деле, путь сей не представлял неприятелю удобств для военных действий, с тех пор как мы заняли обширную равнину, отделяющую Карс от Соганлугского хребта — пространство на два перехода, на котором при нашей кавалерии, всегда можно было бы поразить всякую помощь направленную к крепости. Но турки избрали себе другой путь — горный, на северо-западную сторону Карса, где высокие отроги, Кабах-Тепе и Буга-Тепе, давали им способ с большею безопасностию приближаться к Карсу. В видах сторожить и этот путь, был поставлен в Омараге отряд Базина. Ему было приказано наблюдать за возвышенною [240] равниною Гельского санджака и высылать разъезды к источникам р. Куры, что исполнялось и другими отрядами, которые блокировали Карс, с западной стороны.

Известия о намерениях неприятеля. Не менее того, частые сведения получаемые через лазутчиков, показывали, что в Ольте и Пеняке ⁵⁴ собирались значительные запасы продовольствия и что в Пеняке и Панжруте находились уже сильные отряды с артиллериею, пришедшие из Эрзрума. Отряды эти, со дня на день должны были перейти затруднительный хребет Карачли и усиленно ринуться по Ардеганской дороге в Карс, сквозь окружающие сию крепость посты наши. К предприятию сему, как гласили слухи, должны были приступить, по получении в Пеняке известия о появлении на высотах Соганлуга других турецких войск, с целью беспокоить наш тыл и угрожать покосному отряду, находившемуся между селением Баш-Кев и Аджи-Кала. Такими предположениями и слухами, доходившими к нам, независимо от лазутчиков, через пленных и перебежчиков, пользовалось карское начальство для поддержания ослабевавшего духа в войсках анатолийской армии.

Отряд назначенный в экспедицию с Ковалевским. Надобно было узнать положительно, находятся ли турецкие войска в сборе по ольтинской дороге и в случае, если бы они там были, то поразить их и тем разрушить надежды гарнизона; надобно также было обеспечить от внезапного нападения покосный отряд со стороны Соганлуга и Пеняка. В предупреждение ожидавшегося с двух сторон совокупного движения неприятеля, главнокомандующий внезапно сосредоточил при с. Баш-Кев, близь покосного лагеря, верстах в 35-ти от Чифтлигая, особенный отряд под командою г. л. Ковалевского, который выступил из лагеря при Чифтлигая в ночь с 28-го на 29-е августа. По соединении выступивших войск с прикрытием сенокоса, отряд Ковалевского, собравшийся около с. Баш-Кев, имел следующий состав: [241]

Отряд сей должен был, перевалившись через хребет Аллах-Экбер, что западнее горы Турначели, отделяющей покосную долину от Пеняка, атаковать собравшегося там неприятеля и при обратном следовании, открыть путь ведущий оттуда к Карсу через Панжрут и Гельский санджак. [242]

Изменения в блокирующих отрядах. С выступлением сих войск к Аджи-Кала, что близь с. Баш-Кев, в отрядах блокирующих Карс, были сделаны следующие перемены: на позиции при с. Гани-Кев, оставлено было, под командою подполковника Петрова, только два эскадрона драгун, две сотни линейных казаков и один взвод казачьей конной артиллерии; с остальными же войсками там находившимися, гр. Нирод был передвинут к с. Томра, находившемуся на левом фланге нижнего лагеря. Отряд при Бозгале, уменьшенный по случаю выступления оттуда большей части оного под командою Дондукова на присоединение к Ковалевскому, был поручен полковнику Рудановскому с подчинением ему и отряда полковника Шульца, находившегося на сенокосе в вершинах долины Бердыка, но по случаю наступивших холодов тогда же переведенного с гор в долину к с. Сорхунли. В то же время передвинут был из Омараги на истоки р. Куры, отряд ген. Базина, с целью воспрепятствовать какому-либо усиленному движению неприятеля для доставления в Карс провианта. Базин прибыл на урочище Ягмур-Оглы; но убедившись, что неприятельского движения с той стороны не предвиделось, он возвратился, по данному ему разрешению 30-го августа в свой прежний лагерь. Холод в это время на горах был уже очень чувствителен, дров в той стороне не имелось, и войскам трудно было бы занимать места сии без палаток, которые оставались в Омараге. По сей же причине бар. Унгерн спустился с занимаемого им на горах бивуака к с. Чалгаур, где и расположился на лежащих за оным высотах. Передвижением части войск с правого фланга блокадной линии в левую сторону, ослаблялся некоторым образом надзор на юго-восточной стороне города; но тут были равнины, где менее можно было ожидать вылазки, с тех пор как турецкая кавалерия частью была истреблена, частью же пришла в изнеможение. Напротив того, гористая местность, прилегавшая к Карсу с северо-западной стороны, над коей надзор был несколько ослаблен отправлением части войск с Ковалевским, представляла возможность неприятельской пехоте, пробираться по дороге к Ольте, откуда [243] ожидалось турками вспомогательное войско, почему сторона сия и была усилена с правой оконечности блокадной линии.

Пути к Пеняку. Сосредоточение войск, входивших в состав отряда Ковалевского, окончательно совершилось к вечеру 29-го августа. Расспросы о путях ведущих к Пеняку и обзор их с высот ограничивающих Аджикалинскую долину, убеждали, что все дороги туда ведущие, пересекаются горными кряжами, в коих подъемы и спуски весьма затруднительны и что лучшая из этих дорог, единственная по которой возможно было перетащить артиллерию, идет через Вартонетский подъем, вправо от с. Вартонета, мимо горы Аллах-Экбер, на сс. Арсинек и Косур. По этой дороге от Аджи-Кала до Пеняка близь 70-ти верст. Пройти такое расстояние по горам в один день, конечно было весьма трудно но принимая в соображение, что при населенности тамошних мест, в быстроте только заключалась возможность нечаянного нападения и следовательно успеха, Ковалевский решился на усиленный в один день переход к Пеняку.

Движение Ковалевского. Ковалевский выступил из Аджи-Кала 30-го августа, в 3 ч. утра; кавалерия его под командою Дондукова, выступила часом позже. Доведя пехоту до Вартонетского подъема, Ковалевский остановил ее и для ускорения следования, пропустил подошедшую в это время кавалерию, с которою он сам отправился, двинув отсюда все войска свои в трех эшелонах. Первый эшелон, весь конный н без вьюков, состоял под начальством кн. Дондукова и шел в следующем порядке:

Сотня охотников Лориса-Меликова.

Ракетная команда.

Пять сотен линейных казаков.

Дивизион донской артиллерии.

Шесть эскадронов драгун.

Две сотни конно-мусульман.

По следам кавалерии шел второй эшелон:

Две роты сапер.

Две роты стрелков.

Один баталион лейб-Карабинерного полка. [244]

Командиру сего эшелона, маиору Кобиеву, было приказано, по мере возможности, поспевать за кавалериею, коей вьюки следовали при этой колонне.

Сзади, в третьем эшелоне, следовали три баталиона Виленского егерского полка с дивизионом легкой пешей батареи № 7-го.

Начальнику сего эшелона, командиру Виленского полка, полковнику Шликевичу, также приказано двигаться с возможною скоростию; но вместе с тем ему разрешено остановиться на ночлеге там, где он найдет сие удобным, с тем чтобы давши о том знать, он ожидал дальнейших приказаний. Все войска сии были без колесных обозов и палаток и шли совершенно налегке, оставив все свои тяжести в покосном лагере.

Собираемые по дороге сведения о неприятеле были весьма разноречивы, но все согласовались в том, что в Пеняке есть турецкие войска и при них артиллерия. От горы Аллах-Экбер, куда кавалерия наша подошла во втором часу по полудни, отделяется боковое ущелье в Пенякскую долину. Отсюда, с помощию зрительной трубы, можно было убедиться, что у Пеняка действительно стоял турецкий лагерь но доступ к оному был затруднителен. Крутой спуск по коему пролегала дорога к белевшимся вдали палаткам, был очень тесен и покрыт лесом. Тут Ковалевский остановился на полчаса, казаки проскакали в с. Арсинек, впереди коего они заняли ущелье дабы воспрепятствовать сношениям жителей с турецким лагерем; Кобиеву послано приказание поспешить движением вперед. Ковалевский, отделившись от своей артиллерии, для прикрытия коей был оставлен один дивизион драгун и две сотни конно-мусульман под начальством командира донской батареи полковника Долотина, быстро двинулся вниз по ущелью. Трудно было подаваться вперед по каменистым спускам и подъемам, почти беспрерывно встречавшимся на всем пространстве от горы Аллах-Экбер до Пеняка и по местам, где весьма часто приходилось растягиваться в один конь. Но затруднения сии, при общем рвении встретить [245] неприятеля, превозмоглись — и к 3-му часу по полудни, кавалерия наша была уже у Арсинека, а в 5-м у селения Косур.

Ковалевский в Косуре. За перейденным хребтом и в долине Пеняка, еще не посещенных войсками, столпились жители окрестностей Карса, избегая разорительных для поселян военных действий. Из расспросов обывателей, Ковалевский убедился что о нашем движении они узнали только при появлении колонны; но в Косуре, движение наше было открыто неприятелем, так как охотники Лориса-Меликова, следовавшие впереди, встретили тут человек десять турецких всадников, которые разменявшись с ними несколькими выстрелами, ускакали в свой лагерь. Это было в половине пятого часа пополудни. По уверению жителей, Пенякский турецкий отряд состоял из регулярной и иррегулярной кавалерии, число которой простиралось от 2-х до 4-х тысяч человек, и при нем находилось 4-ре орудия и три паши. От Косура до Пеняка оставалось по извилистому пути более восьми верст, а оттуда до турецкого лагеря еще две версты; до сумерек — не более двух часов. Нужна была решительность, чтобы спуститься в лежащую впереди трущобу и с одною кавалериею атаковать неприятеля, коего силы настоящим образом не были известны, и когда не было верного отступления.

Распоряжение к атаке. В Косуре ⁵⁵, Ковалевский приказал войскам стянуться, Долотину спешить на соединение к нему, а Дондукову распорядиться кавалериею. Вследствие сего высланы были вперед сотня охотников, четыре сотни линейных казаков с войсковыми старшинами Демидовским и Тришатным и ракетная команда. Демидовскому, который по званию старшего принял над передовыми начальство, приказано было в случае отступления турок преследовать их; в противном же случае, завязав дело, стараться задержать неприятеля до прихода драгун. Для указания дорог и направления действий, с этими сотнями был послан генерального штаба капитан Романовский. Вслед за казаками двинулась и вся остальная кавалерия. [246]

Силы неприятеля. Турецкий отряд, находившийся в Пеняке, как оказалось впоследствии из расспроса пленных, имел до 1,500 человек регулярной кавалерии, около 1,000 баши-бозуков, 4-ре горные орудия и несколько сот пеших кавалеристов, вероятно прибывших из Карса. Отрядом сим командовал Али-Паша, старый н храбрый генерал, участвовавший во многих войнах веденных в последнее время Турциею.

Местность в Пеняке. Али-Паша узнал о приближении Ковалевского только за полчаса до прихода его в Косур. Полагая, что число войск наших невелико и что при отряде нет артиллерии, он решился защищаться; местность ему в том способствовала. С. Пеняк, в полуторе версте позади которого находился лагерь Али-Паши, расположено при выходе косурской дороги в долину, на последних уступах горы, образующей правую сторону ущелья. Между селением и лагерем, на расстоянии одной версты от первого, два небольшие хребта перерезывают долину от горы до речки Псняк-Су, по берегу которой идет косурская дорога. Далее открывается равнинное пространство, местами покрытое кустарником, который начинается по левой стороне речки, против селения Пеняк. Вся небольшая равнина эта имеет от двух до трех верст в длину. Посреди этого-то пространства был расположен турецкий лагерь. Кроме косурского ущелья примыкает к сей котловине три других ущелья: одно снизу — продолжение того же косурского ущелья к стороне Ольты, другое слева от с. Котык, а третье справа от с. Панжрут, по речке Канлы-Су.

Распоряжение Али-Паши. Как только Али-Паша получил сведение о движении наших войск, он приказал своим спешенным кавалеристам запять уступы гор, прилегающих к Пеняку; баши-бозуками занял он небольшие хребты, между лощиною и селением, позади же их построил свою регулярную кавалерию и артиллерию. Кроме того, он выслал на левый берег речки небольшую колонну, которая расположилась скрытно за кустами.

Первая атака. С необыкновенною быстротою проскакали казаки по скалистым обрывам ущелья, пространство, отделявшее их от неприятеля. Около шести часов вечера, передовые казаки [247] показались уже при выходе из ущелья, где они были встречены ружейным огнем с покатости горы от спешенных кавалеристов, а с фронта от баши-бозуков. Не обращая внимания на этот огонь, Демидовский стянул свои две сотни и присоединив к ним одну сотню охотников Лорис-Меликова, тотчас же ударил с ними на передовые войска турок, находившиеся в Пеняке, сбил их и занял первый хребет. В тоже время казаки изрубили несколько спешенных кавалеристов, которые, спустившись на нижний уступ, хотели огнем поддержать свои передовые войска. Вслед за тем, поспели к месту начинавшегося боя, ракетная команда и две сотни войскового старшины Тришатного. Сотник Вакульский немедленно выскакал вперед со своими ракетными станками на хребет; вновь прибывшие две сотни казаков, были оставлены в резерв; сотня охотников пристроилась к их левому флангу. Настоящие силы неприятеля и местность в это время не были еще открыты. Несколько удачно пущенных ракет настигли баши-бузуков и принудили их отойти за второй хребет, а спешенных кавалеристов подняться на верхние уступы гор. Таким образом, по внезапности нападения, отважности казаков и решимости Демидовского, с. Пеняк и первый хребет, замыкавший выход из ущелья, были заняты скоро и почти без потери.

Строй турок. В это время Ковалевский шел уже с остальною кавалериею на полных рысях и получив от Романовского донесение, что неприятель еще держится на позиции, выслал вперед оставшуюся сзади сотню эсаула Мурныкина, направив ее прямо по речке в обход правого фланга турок, чем угрожал путям их отступления; вслед за ней понесся он сам с драгунами. Между тем Демидовский успел уже, после новой стычки с баши-бузуками, занять второй хребет, за коим открылась неприятельская регулярная кавалерия, выстроенная в двух колоннах, имея между оными орудия. Демидовский, в ожидании прибытия драгун, выдвинул вперед конно-ракетную команду сотника Вакульского, который, действуя по баши-бузукам, вынудил их, равно как и [248] колонну, высланную на левую сторону речки, отступить за регулярную кавалерию. Турки открыли тогда огонь из орудий. Но в эту минуту, посланная по речке сотня, уже поравнялась с казаками, занимавшими второй хребет, и показались драгуны.

Вторая атака. Пользуясь этою минутою, Демидовский усилил первую линию сотнею из прибывших с войсковым старшиною Тришатным казаков, и пустился в атаку. Решительность стройно несшихся линейцев и приближение страшных для турок драгун, поколебали их. Недождавшись удара, левая половина их фронта, с ближайшими к ней двумя орудиями и частию баши-бузуков, начала отступать по дороге на Ольту; но правая осталась еще неподвижною; здесь находился сам Али-Паша.

Бегство турок. Турки встретили казаков картечью и ружейным огнем баши-бозуков, занявших оставленный лагерь и ближайший к нему кустарник. Часть их регулярной кавалерии тронулась было в атаку, но не дождавшись казаков повернула назад. Эсаул Сердюков, направленный на турецкие войска справа, опрокинул их кавалерию, бросился на батарею и взял с боя одно орудие. В то же время Тришатный с своими двумя сотнями и сотнею эсаула Мурныкина, ударил на турок во фронт и слева. Тогда все оставшиеся на позиции турецкие войска, пораженные страхом, бежали. Напрасно Али-Паша старался возобновить бой; он сам был окружен казаками, защищался геройски и получив несколько ран шашками, взят в плен эсаулом Сердюковым. Бежавшие турки разделились на две толпы; одна бросилась по дороге на Ольту, а другая на Котык.

Преследование. Сломив последнее сопротивление, казаки пустились в погоню за бежавшим неприятелем, и как большая часть турок обратилась на ольтинскую дорогу, то две сотни эсаула Сердюкова и сотня эсаула Мурныкина, под начальством Демидовского, направились по этой дороге; а остальные две с Тришатным, по дороге на Котык. Неутомимо преследуя бежавших, казаки не останавливались для сбора пленных и [249] заботились только о том, чтобы не дать возможности туркам занять выгодной позиции, которая представлялась на каждом шагу. Это горячее преследование продолжалось по обеим дорогам на 15-ть верст и дало возможность отнять у турок остальные три орудия. По дороге на Ольту взято их два, из коих одно сотнею эсаула Мурныкина; а другое сотнею эсаула кн. Туманова — последнее в расстоянии 10-ти верст от турецкого лагеря. Остальное же орудие взято по дороге на Котык, сотнями эсаулов Нольде и Соколова.

Сбор войск. И так, блистательное дело сие было совершено одними казаками с некоторою помощью охотников. Драгуны же послужили только страшилищем для турок, которые скоро показали тыл, при появлении за казаками грозного для них строя нашей регулярной кавалерии. Нижегородские драгуны, без сомнения, ударили бы на турок с обыкновенною их храбростью; нынешний раз им не удалось сего сделать, потому что они не могли поспеть вовремя. По овладении лагерем, один дивизион был выслан вперед, как опорный эшелон для увлекшихся в преследовании по ущельям казаков, к собиранию коих в темноте ночи давали на трубах сигналы, указывавшие им местонахождение наших войск. В 10-м часу вечера турецкий отряд был совершенно рассеян, и когда не было заметно даже отдельно бежавших всадников, казаки остановились и, простояв с полчаса, возвратились в пенякский лагерь. Не имея своих палаток, они нашли удобный приют в отбитых у неприятеля шатрах и в турецких шалашах. Полковник Долотин со своими орудиями прибыл к Пеняку ночью, сделав в восемь часов сорокаверстный переход от горы Аллах-Экбер по такой дороге, по которой движение артиллерии казалось невозможным. Первый эшелон пехоты маиора Кобиева, следовавший верстах в пяти позади Долотина, мог бы также в продолжение ночи еще придти к Пеняку; но по неимению в нем надобности, он был оставлен позади на ночлеге, и присоединился к войскам на следующее утро. Эшелон полковника Шликевича был остановлен у спуска к Арсинеку. [250]

Потеря турок. Весь турецкий лагерь с значительною добычею достался войскам нашим. Трофеи этого дня, кроме 4-х орудий, состояли из одного знамени, отбитого эсаулом Мурныкиным и двух штандартов, из коих один захвачен казаками Тришатного, а другой охотниками. Кроме того у Турок отбито: зарядных вьючных ящиков к орудиям 68, патронных 55, много разного имущества, лошадей и оружия. Потерю турок определить в точности невозможно, потому что преследование производилось по местности пересеченной и покрытой кустарниками; но судя по тому числу тел, которое было сосчитано, общее число убитых у неприятеля должно простираться до 300 человек — кроме раненых. Взяты в плен: начальник отряда Али-Паша, несший звание Мирмирана и имевший чин ферика, (дивизионного начальника), один обер-офицер и 45 нижних чинов.

Наш урон. Наша потеря была ничтожна: она состояла из двух раненых казаков и шести раненых милиционеров; убито у нас: лошадей 13, ранено 9. Столь ничтожный, сравнительно с неприятельским урон, можно объяснить только внезапностию нападения и паническим страхом, объявшим турок от удачно произведенной первой атаки. В этот день, кавалерия прошла близь 70-ти верст по трудным дорогам и сверх того, казаки преследовали неприятеля еще на расстоянии около 15-ти верст, что с обратным путем их к пенякскому лагерю и пройденным через горы переходом, составляло близь 100 верст в одне сутки.

Движение в Панжрут. Необходимо было дать войскам некоторый отдых, почему большая часть их оставалась день 31-го августа в Пеняке; но по полученным ночью известиям, узнано было, что еще 30-го августа вечером находилось до 1,000 человек неприятельской кавалерии в с. Панжрут, что вверх по речке Канлы-Су при южной подошве хребта Карачли, отделявшего Пенякский санджак от Гёльского, через который Ковалевскому надобно было, согласно данному ему приказанию, возвращаться. По сему он послал с рассветом 13-го августа в Панжрут с подполковником генерального штаба Ермолинским два [251] эскадрона драгун и три сотни казаков. Прибыв на место в восемь часов утра, Ермолинский не застал уже неприятеля, который узнав о поражении Али-Паши в Пеняке, еще накануне в десять часов вечера, ушел с поспешностию по дороге на Панаскер и Каях, оставив в Панжруте заготовленное продовольствие и 600 баранов. Из Панжрута посланы были разъезды в Пертеван, где находился турецкий госпиталь; но и оттуда было все вывезено, и разъезд нашел там только четырех человек тифозных, брошенных и обобранных самими турками или жителями.

Г. Ольта изъявляет покорность. Вечером 31-го августа, приходили к Ковалевскому в Пеняк жители города Ольты, с просьбою о выдаче им охранных листов и говорили, что после дела ни один турецкий всадник к ним не заезжал. В Ольте находилось несколько хлебных запасов и жители в последствии времени привезли к нам часть оных; орудий же и снарядов там не было. Движение Ковалевского в Ольту конечно принесло бы некоторую пользу тем, что навело бы страх в Эрзруме, который впрочем и без того был довольно настращен. Оставить нам в Ольте небольшую часть войск в таком большом расстоянии от главного лагеря и за трудно проходимыми горами — было бы неосновательно. С этой отдельною частью могло бы случиться тоже что с отрядом Али-Паши. Притом же войска Ковалевского крайне устали от форсированных маршей; скудный запас сухарей, который люди на себе несли истощился, и было известно, что впереди Пеняка свирепствовала между жителями холера; по этому Ковалевский, вполне достигнув предназначенной ему цели, не ходил в Ольту, а оставив в Пеняке пехоту, артиллерию, несколько казаков и милиции, 31-го же числа вечером двинулся с большею частью кавалерии в Панжрут, где присоединил к себе Ермолинского; эшелонам же пехоты, приказал 1-го сентября стягиваться обратно тою же дорогою, которою пришли. 3-го сентября прикрытие покоса остановилось около с. Баш-Кёв, а 4-го остальная пехота возвратилась в лагерь, привезя с собою раненого Али-Пашу, турецкие знамена и взятые орудия. [252]

Партии на встречу Ковалевского. Допуская, что неприятель вытесненный из Панжрута, мог броситься через Гёльский санджак к Ардегану, главнокомандующий выслал еще 31-го августа в ту сторону три сильные кавалерийские партии: одну от ген. Базина через с. Учь-Килиса за Дадашин, из Бозгалы две сотни донских казаков с подполковником Болдыревым, коему велено было следовать через Ах-Кох за Гоком, и наконец направлен из главного лагеря конный отряд, состоявший из одной сотни грузинской дворянской дружины и двух сотен курдов № 2-го полка, под начальством предводителя дворянства кн. Орбелиана, коему приказано было пройти через Лаурсан вдоль всей Гёльской равнины, также до Дадашина. Партии сии вошли в связь с Ковалевским, который на основании первоначального предположения, на обратном пути из Панжрута открывал дороги ведущие от тех мест через Гёльский санджак к Карсу. На всем этом пространстве, нигде не встретили неприятеля.

Возвращение кавалерии. Холера. 1-го сентября Ковалевский поднялся с кавалерийским отрядом своим, по довольно крутым и лесистым оврагам на хребет Карачли, по северной покатости которого расположены были селения и кочевья Курдов. От них узнал по свирепствовавшей в Гёльском санджаке и особенно в с. Дадашине, холере, почему отряд обошел это место и расположился несколькими верстами выше, около с. Салит, в долине р. Лаурсан-Чай, где он встретился с конною партиею кн. Орбелиана. Здесь, на этом ночлеге, суждено было отряду Ковалевского бороться с первыми проявлениями холеры: несколько человек драгун н казаков, заболели и ночью же умерли. Ковалевский поспешая возвратиться, в ту же ночь отправился с частью казаков в главный лагерь, поручив Дондукову довести казаков. Эпидемия сильно развивалась, почему Дондуков, не имевший ни палаток, ни обоза, не взирая на усталость людей и лошадей, двинулся форсированным маршем. 2-го сентября, сделав около сорока верст, он перешел через перевал Кизиль-Гядук, и ночевал в с. Бозгуин, где представилась возможность найти несколько арб для больных [253] и 3-го сентября кавалерия возвратилась в свой лагерь у с. Бозгала.

Движение Баязидского отряда. Экспедиция Ковалевского была поддержана движением, которое генерал Муравьев заблаговременно приказал Суслову сделать по направлению к с. Кёрпи-Кёв, для отвлечения внимания эрзрумских войск, от предприятия в долине Пеняка. 27-го августа утром, Суслов выступил по данному ему направлению с тремя баталионами своего отряда, (по одному от полков Ширванского пехотного, Тифлиского и Мингрельского егерских) с 6-ю легкими орудиями и четырнадцатью сотнями легкой конницы. Перевалившись через хребет Драм-Даг, он дошел 31-го числа до ущелья Кара-Дербент, находившегося в трех или четырех верстах не доходя с. Дели-Баба, где оставался 1-го и 2-го сентября. 1-го числа были посылаемы по направлению к с. Кёрпи-Кёв малые разъезды; но неприятеля не открыли. 2-го же числа был выслан сильный разъезд, который доходил до речки Чичекрак (12 верст за горою Дели-Баба) и открыл неприятельскую кавалерию в числе 1,200 человек, большею частью баши-бозуков. Между передовыми частями нашей и турецкой кавалерии, произошла перестрелка, после которой баши-бозуки отступили. Сие движение Суслова, встревожив турецкие войска, находившиеся в окрестностях Эрзрума, отвлекло внимание их от совершавшегося в окрестностях Ольты. Неприятельские войска остались неподвижными в Эрзруме на прежних своих позициях. Доходили до нас слухи, что Гафиз-Паша, начальствовавший в то время в Эрзруме, заблаговременно получил от султана повеление не трогаться с места и ограничиться охранением Эрзрума впредь до другого распоряжения, что не согласовалось с требованиями начальства в Карсе, настоятельно домогавшегося появления с той стороны войск на выручку осажденных. В Эрзруме и лагере, находившемся около города, свирепствовала тогда холера. Собираемые туда лазы разбегались.

Последствия экспедиции в Пеняк. Таким образом, с полным успехом совершилась посланная в Пеняк экспедиция. Раскрыты таинственные сведения о каком-то сильном отряде войск, собиравшемся около Ольты [254] для вспомоществования Карсу; найденный в Пеняке отряд отбит и поражен блистательным образом; карский гарнизон на время лишился надежд своих на выручку — на время, потому что туркам, по легковерию их, вскоре опять внушили, что из Эрзрума подходят новые войска на выручки; кроме того, продовольственные заготовления в долине Пеняка и в окрестностях ее, о размерах коих носились преувеличенные слухи, были обнаружены в настоящем их виде. Турецкое правительство точно усиливалось сделать большие заготовления в тех местах; но при общем расслаблении, в котором оно тогда находилось, распоряжения сии не имели должного успеха. Жители немногих только деревень свозили податной хлеб свой, но тем все и оканчивалось. В числе выгод приобретенных нами от сей экспедиции, должно также считать подробное узнание местности Гёльского и Пенякского санджаков на дальнее расстояние от Карса, как и путей ведущих через высокие перевалы на Ольту — следственно к Эрзруму не по большой обыкновенной дороге через Соганлугский хребет; на исследование путей сих, было обращено особенное внимание и посылаемы были нарочно офицеры.

Англичане о пенякском деле. О движении Ковалевского в долину Пеняка, англичане, находившиеся в Карсе, узнали еще 30-го августа через беглого нашего солдата; но о пленении Али-Паши, они узнали только спустя несколько дней. Виллиамс в уведомлении своем о сем событии Стратфорду, от 7/19 сентября, пишет, что Али-Паша, вышедший из Карса со многими другими, имел поручения, поправить на подножном корме выведенных им из крепости кавалерийских лошадей и воспользоваться удобным случаем, чтобы привезти ячменя к осажденной армии; но что Али-Паша, неосторожно отделившись со свитою от своего отряда, был взят в плен. О поражении же отряда и отбитых у турок четырех пушках он не упоминает, почему полагать можно, что он в то время еще не знал о сих обстоятельствах; равно заметно, что он тогда не знал и о поражении в ночном побоище на 23 число августа высланной им конницы, если он мог полагать, что она, поправившись [255] на подножном корме, могла еще доставить продовольствие в Карс. Из вышеописанных подробностей дела в долине Пеняка видно, что остатки карских кавалеристов действовали без лошадей, разбитый же нами отряд состоял из войск высланных из Эрзрума, как то видно и из донесения английского консула Бранта в Эрзруме, к Кларендону. Брант пишет от 3/15 сентября, что два английские офицера, маиор Стюарт и капитан Камерон, отправились в Ольту с Тагир-Пашею, еще 24 августа /5 сентября, дабы, вместе с Али-Пашею, ввести в Карс сильный отряд конницы н запас ячменя ⁵⁶. Но 24-го августа не могли еще знать в Эрзруме о прибытии из Карса в Ольту остатка разбитой ночью кавалерии, при том же в донесении Бранта упоминается о сильном отряде конницы, и потому заключать надобно, что конница сия пришла из Эрзрума, что доказывается еще тем, что при ней находилась артиллерия. Кроме того о появлении из Эрзрума в Ольту войск имелись у нас постоянно сведения.

Али-Паша. Раненный Паша, по совершении дальнего и трудного для него пути от Пеняка в лагерь, представился ген. Муравьеву, который возвратил ему саблю. Почесть сия несказанно порадовала старика с жаром выразившего, что дар этот для него драгоценнее всех богатств, которых он лишился в Пеняке. Он тут же хотел надеть саблю, но не мог сделать сего, потому что рука его была в перевязке, и в эту только минуту вспомнив о тяжелой ране своей, он немного поморщился, но сей час же улыбнулся и просил одного из присутствовавших, чтобы ему помогли опоясаться. Вся наружность Али-Паши напоминала турок старого времени; но лицо его не выражало особых дарований, как и разговор его не представлял ничего занимательного. В речах его заметна была одна ненависть к союзникам, распространенная по словам его в турецких пределах Малой Азии. Пашу нельзя было отправить в скорости в Александрополь, почему он [256] был оставлен на некоторое время в лагере, дабы разболевшиеся раны его не сделались опасными. Терпение с которым старик переносил перевязку и расположение духа его, вызывали к нему общее участие. После необходимого отдыха в лагере, Али-Пашу перевезли в Тифлис, где он оправился от своих ран; по окончании же войны он возвратился в Эрзрум, где проживал без должности и в бедности, не пользуясь, как слышно было, особенным уважением.

Рахманов. Выдача икон. 5-го сентября, по случаю пенякского дела было отслужено в походной церкви благодарственное молебствие, причем производилась пальба из привезенных турецких орудий. Здесь не следует умолчать о раздаче войскам после молебствия образков, сделанной по приказанию ген. Муравьева и об обстоятельстве служившем к тому поводом. Дань сия принадлежит священному чувству любви к родине, возбудившемуся тогда в России, как в 1812-м году. Она принадлежит тем почтенным лицам, которые в то время по летам своим и немощам будучи лишены возможности жертвовать собою, призывали благословение Божие на оружие наше, и употребляли все зависящие от них средства к поощрению. К числу таких принадлежал ростовский (Ярославской губернии) купец Василий Рахманов, который выслал в распоряжение начальства 2,000 икон с изображением ростовских угодников, писанных на финифти, при письме, в коем, выражая безыскусственно речь и чувства свои, он просил раздать иконы воинам для ношения на шее. Иконы были в этот день освящены при литургии и розданы согласно желанию Рахманова; при чем было прочитано письмо усердного приносителя и вызваны из рядов ярославцы, которые могли его помнить. На этот вызов вышли два старые гренадера, которые объявили, что знают Рахманова как человека благочестивого и делающего много добра. Им обоим выданы были первые иконы; остальные же розданы в каждый баталион, эскадрон, сотню и батарею, по мере числительности людей в частях. Такое торжественное изъявление усердия соотчичей еще более возбудило дух в войсках, нетерпеливо желавших боя с неприятелем. [257] Рахманов известившись о происшедшем при молебствии, еще несколько раз после того присылал во множестве подобные иконы в разные части войск и особенно к некоторым из нижних чинов, вступившим с ним в переписку. К нему впоследствии присоединились и другие лица из Ростовского купечества.

Горная артиллерия. Предвидя в скором времени надобность в горной артиллерии, которой при войсках в походе не было, главнокомандующий пожелал воспользоваться приобретенными орудиями; но вьючные лошаки со сбруей принадлежавшие к ним, так быстро были захвачены, перепроданы и разметаны по всем частям лагеря, что на шестой день после дела не было никакой возможности их собрать. Посему приказано было по исправлении лафетов, назначить из парков людей и лошадей к турецким пушкам. Начальником к сим четырем горным орудиям, был назначен артиллерии поручик Броневский, который вскоре в бою оправдал избрание его. Таким образом, через несколько дней у нас явился исправный дивизион горной артиллерии с прислугою, в короткое время применившеюся к своему делу.

Поиск Бакланова 31 августа. Пока часть войск наших ходила в долину Пеняка, прочие не оставались без действия под Карсом и ежедневно почти ловили на турецких форпостах фуражиров. Замечательнейшая из сих стычек была в отряде Бакланова, который на рассвете 31-го августа отбил из под Карадагских батарей, стрелявших по нем ядрами и картечью, 313 штук разного скота, выгнанного из крепости на пастьбу, и взял 19-ть человек из турецких войск в плен; с нашей стороны убито только две лошади.

Карапапахцы гонят турок 2 сентября. Ни подножного корма, ни хлебов не было более впереди карских укреплений; на расстояние дальнего пушечного выстрела все было скошено, стравлено или выбито. Кое-где оставались только былинки сухого бурьяна, который иногда употреблялся нами для варения пищи; но крайность была так велика в Карсе, что турки всячески усиливались воспользоваться сим скудным кормом для своих изнуренных лошадей. [258]

2-го сентября, вся оставшаяся в Карсе кавалерия, поддержанная частью пехоты, опять высыпала из-за укреплений и заняла равнинную часть к стороне с. Азат-Кёв, держа лошадей своих в поводу. Немедленно были высланы к ним на встречу некоторые части войск; но турки, не допустив их, поспешно отступили, потеряв в перестрелке и рубке с гнавшеюся за ними карапапахскою милициею, несколько человек убитыми оставшимися на поле, семнадцать человек пленными и сорок лошадей захваченных милиционерами. Урон с нашей стороны состоял из одной раненой лошади. Карапапахская милиция, составленная из жителей покорившихся нам турецких санджаков, еще недавно подданных Турции, держалась стараниями Лориса-Меликова. Всадники ее часто разбегались по своим домам и опять собирались. В сей погоне, им в первый раз удалось поживиться добычею около своих прежних властителей, и они с радостию приняли несколько серебряных медалей, выданных им в награду, для ношения в петлице. Хищный народ сей, не признавал над собою постоянного хозяина и служил той стороне, от которой он мог ожидать скорейшего удовлетворения своей алчности — на сей раз проявилось между карапапахцами и чувство честолюбия.

Разработка родников при с. Визин-Кев. Постоянно перехватываемые почты, частные успехи наши в отражении приближающихся извне неприятельских войск на помощь Карсу, ежедневные поражения их фуражиров, недостатки всякого рода терпимые гарнизоном — все эти обстоятельства более и более стесняя осажденных, были причиною, что расстройство Анатолийской армии ежедневно усугублялось. Побеги стали увеличиваться и с тем вместе расширялся круг сведений наших о происходившем в крепости. Слышно было, что остатки регулярной кавалерии неприятеля и баши-бозуки, намеревались пробраться из Карса массою в южном направлении к Араксу, между оставленными деревнями Магараджик и Визин-Кев, где по скудности воды не имелось особенного отряда, почему пространство сие наблюдалось только одними разъездами. Принимая во внимание, что брошенные [259] селения равнины, некогда имели воду, генерал Муравьев приказал со вниманием осмотреть местность, с намерением возобновить бывшие водопроводы; но как предприятие сие требовало больших трудов, то он ограничился очищением, сочившихся еще при оставленном с. Визин-Кев, ключей.

Охранение линии к Александрополю. Затем для охранения сего маловодного пространства, сделаны были некоторые перемены в расположении блокирующих отрядов: при с. Магараджике, где имелось более воды, поставлено было под начальством гр. Нирода восемь эскадронов драгун, две сотни линейных казаков и 4-е конно-казачьих орудия. Гр. Нироду поручены были также небольшие кавалерийские отряды, расположенные по направлению к Александрополю, и пересекавшие путь тем частям или одиночным беглецам, которые пробирались из Карса к берегам Аракса. Сии конные отряды состояли из следующих войск: при Хаджи-Вали было поставлено четыре сотни конно-мусульманского Карабагского № 1-го полка, сменившего в сем месте три сотни конно-мусульманского Ширванского № 2-го полка, который был менее надежен первого и вследствие сего занял посты на которых стоял Карабагский полк в тылу нашем по берегам р. Карс-Чай, наблюдая разъездами за равниною простирающеюся до подошвы Соганлуга. В с. Огузле были поставлены одна сотня Донского № 20-го полка и одна сотня Шурагельской армянской милиции. Хотя войска сии и находились ближе других к границе нашей, но пребывание их в тех местах было затруднительно, потому что оне не имели палаток и должны были пребывать в постоянной бдительности на местах, где корм был совершенно вытравлен и выбит часто проходившими транспортами, и где для разведения огня, в тогдашнее холодное время, не было другого способа, как посылать команды за бурьяном за восемь верст ⁵⁷. [260] Немедленно было приступлено к свозу в эти два этапа соломенной сечки для корма скота двигавшихся транспортов, что могло продолжаться до поздней осени. Учреждение этой новой линии постов имело последствием то, что на пути сем также начали ловить беглых из карского гарнизона. Было однако же время, что в продолжение трех суток не показалось ни одного беглого и мы против обыкновения, не имели в этот промежуток никаких известий о происходившем в городе. Причина сего заключалась в строгих мерах, предпринятых Виллиамсом, который начал вешать и расстреливать дезертиров; но к зрелищу казни скоро привыкли, и побеги открылись с новою силою.

Известия о высадке Омер-Паши. Через перебежчиков и пленных мы узнали, что в Карсе еще распространился слух об ожидании из Батума Омер-Паши, с 30,000 войском. Мы достоверно знали через лазутчиков о высадке в Батуме свежих турецких войск, а по заготовлявшемуся турками провианту в Аджарии, где вооружались жители, могли заключать о намерении неприятеля вторгнуться в Ахалцыхский край. Вследствие сих последних известий главнокомандующий предписал начальнику Гурийского отряда кн. Мухранскому, сделать демонстрацию с должною осторожностию, дабы не подвергнуть себя невыгодам неровного боя. Независимо оттого, были сделаны некоторые перемены в расположении отрядов, блокирующих Карс с северо-западной стороны.

Перемещение войск. Две сотни из отряда Унгернштернберга, остались в числе блокирующих войск при отряде Бакланова; с остальными же обращен он к Омарагу на усиление Базина, которому приказано было снова занять г. Ардеган легким отрядом и наблюдать как за Гёльским санджаком, так и к стороне Арданучского, соединяясь на горе Улгар с разъездами [261] высылаемыми от жителей, по распоряжению Ахалцыхского начальства. В то время управлял в Ахалцыхе один из бригадных командиров 13-й пехотной дивизии, г. м. Будберг. Кроме сего отряд Базина был усилен двумя баталионами его резервной дивизии, именно пятыми: Гренадерского и лейб-Карабинерного полков, а также 6-ю орудиями из резервной же дивизии.

Покушение неприятеля к Ахалцыху. Сообщения отряда Базина через Улгарскую гору были тем нужнее, что слухи о намерении неприятеля двинуться к Ахалцыху, подтверждались. Говорили даже, что в Батуме ожидали десанта европейских войск. Положительно же знали, что из Батума было отправлено приказание в Арданучь и соседственные Ольте селения, выслать обывателей с инструментом для разработки дорог в Аджарии, что небольшая часть Батумских войск дошла уже до с. Кеда, находящегося на речке Аджар-Чай, и что в верхне-Аджарском санджаке при с. Хула делалось заготовление продовольствия. Опыт движения произведенного ген. Ковалевским в 1854 году с небольшим отрядом от Ахалцыха к с. Хула, показывал, что не взирая на затруднения встречаемые на сем пути от дурного состояния дорог, проникнуть этими местами было возможно. По сему, известия получаемые из Аджарии на первых порах были тревожны, ибо появление неприятеля в стороне Ахалцыха, отвлекло бы часть войск от блокады Карса; но вскоре узнано было, что предприятие это, на которое неприятель точно покушался, приостановилось вследствие дурного состояния дорог, неисправного сбора рабочих и затруднений встретившихся при собирании продовольствия в гористом и бедном краю, где жители всегда нуждаются в хлебе. Не менее того, в окрестностях Ахалцыха мы постоянно должны были принимать меры осторожности против мелких хищнических нападений аджарцев.

Высадка Омер-Паши. Еще тревожнее были верные известия о появлении войск Омер-Паши на берегах Черного моря. 2-го сентября действительно вышло на берег в Батуме около 8,000 турецких войск. Прибывший с ними Омер-Паша, проведя два дня в [262] Батуме, отправился для осмотра Редут-Кале и Сухума, а суда свои послал обратно в море за другими войсками.

Распоряжение по сему случаю. Правый фланг оборонительной линии нашей всего Закавказского края, видимо надобно было усилить; но по неизвестности направления, которое Омер-Паша изберет, оставалось только приблизить к той стороне часть войск; вследствие чего разрешено было Базину, из войск назначенных на усиление его отряда, отправить в Ахалцых резервный баталион лейб-Карабинерного полка с одним взводом резервной батареи, находившимся тогда в Ахалкалаках. На случай надобности можно было также стянуть к Ахалцыху резервные войска стоявшие в Боржомском ущельи, а для вящего усиления Ахалцыхского гарнизона и правого фланга всей линии, имелись еще в виду три роты 6-го резервного баталиона Тифлисского егерского полка, расположенные в Ахалкалакском участке. Кроме того было предписано Базину, в случае получения им положительных известий о движении неприятеля к Ахалцыху, перейти со всем своим отрядом из Омараги к с. Гюля-Верды, откуда он мог спуститься через гору Улгар вниз по р. Поцхо, в тыл неприятелю ⁵⁸. Между тем конный отряд полковника барона Унгерна, к коему опять были присоединены первоначально задержанные две сотни конницы, посылал разъезды свои как можно далее к Аджарии и влево за Ардеган. Эти разъезды достигали с. Каладжук, откуда равно как и из селений: Ерам-Туркашен, Дичар и Казнафар, 9-го сентября пришли старшины с изъявлением покорности, с Ардеганского же санджака мы начали собирать хлебную подать.

Холера. Не без забот было и в блокирующих Карс войсках, между коими холера, уже несколько времени свирепствовавшая в Эрзруме и постигшая как выше объяснено во время Пенякской экспедиции Нижегородский драгунский полк, [263] проявилась во всех частях действующего корпуса. Эпидемия на первых порах разразилась, как то всегда бывает, с силою, к чему способствовала еще холодная погода перемежавшаяся сыростью от выпадавшего и таявшего снега. Спустя четыре дня после возвращения войск из Пеняка, было уже 40-к холерных случаев, из коих 13 смертных. Хотя походный госпиталь содержался в порядке, но он не представлял главнейшего удобства для больных —теплого помещения, ибо палаты не имели другого крова как обширные наметы, разбитые на так называемом Княжем дворе. В отвращение по возможности сего неудобства, были заняты в с. Гани-Кёв, где жители оставались на местах, несколько обширных полуземлянок и устроили в них нары, на которых размещали больных, преимущественно холерных; в предупреждение же сильнейшего развития сей болезни между войсками, назначены были в выдачу людям винные порции сверх положенного количества оных. Расход на это казны, с избытком покрывался значительными сбережениями по разным частям управления и в особенности по продовольствию войск, снабжавшихся податным хлебом, который сбирался с занятых нами турецких санджаков. Эпидемия продолжалась обыкновенным своим ходом, т. е. но мере увеличения числа больных, относительная смертность уменьшалась; так что к 18-му сентября, со времени появления холеры, всего заболело 234, выздоровело 17, умерло 69 человек — в числе последних один офицер. За всем тем люди бодрились и веселились, приговаривая, что появление холеры доставило им по две лишних чарки водки в неделю.

Тревожные слухи распускаемые в лагере. При войсках всегда находится сословие людей праздных и делу сторонних, готовых пересуживать всякое действие и распоряжение, как бы они мало ни знали о ходе событий и причин сих распоряжений. Такие люди часто домогаются легкой и безответственной выслуги, утруждая начальство пустыми записками, проектами и объяснениями, не имеющими никакого основания.

Таким образом доставлялись и главнокомандующему [264] письменные указания, что не взирая на все предпринятые меры, Карс по ночам снабжался продовольствием от жителей окрестных селений и что поэтому его никогда не возьмут голодом. В коннице, содержавшей аванпосты около города, не сомневались в том, что вести сии не справедливы; но такие нелепости распространялись по лагерю, пересылались в Тифлис и отозвались даже в столицах. Поводом к сим слухам, послужили несколько сумок с мукою, которые окрестные жители действительно старались передать родным своим нуждавшимся в Карсе, но были на пути схвачены казаками; когда же, в прекращение пустых доносов, было наряжено строгое дознание, то простывал след первоначальных сплетней и обнаруживалось только неуместное усердие последнего показателя.

В лагере скучали от продолжительности блокады и войска, кроме кавалерии, утомлялись не от трудов, а от недостаточной деятельности. Наступали холода и хотели скорейшей развязки с Карсом — желали приступа, к чему еще более склонялось общее мнение с тех пор, как стали расходиться известия о высадке Омер-Паши и о намерении неприятеля атаковать Ахалцых. Рассказы такого рода, передаваясь в кружках праздных людей, возрастают, как в подобных случаях водится, до безобразных размеров, и тогда всякое необыкновенное явление представляется воображению в формах не существующих в природе. Люди не знавшие ни местности, ни путей, толковали о возможности Омер-Паше внезапно явиться с армиею на освобождение Карса. Они увлеклись до такой степени, что по ночам им стало казаться в большем отдалении от лагеря, через крепость, к стороне Ардегана, появление огромных огненных шаров, в которых они признавали сигналы подаваемые Омер-Пашею гарнизону о своем приближении. В настроенном сими видениями воображении, ускользала вся неосновательность подобного рассказа. Какой размер должны бы иметь огненные шары, чтобы их можно было видеть в расстоянии 70 или 80 верст, коего достигали разъезды Базина, стоявшего в той стороне? Каким [265] искусством можно было бы произвести такое явление и какую бы имел Омер-Паша надобность подавать сигналы несколько ночей сряду, когда бы он сам приближался и когда он мог пропустить в крепость ловкого лаза с известием о себе? Случалось так, что когда ген. Муравьев выходил по ночам смотреть огненные шары, то они не показывались; но из лагеря нашего стало открываться, через Карс, на горах окаймляющих крепость с северо-западной стороны, пламя занимавшее большое пространство и подававшееся по направлению ветра к западу — горели высохшие травы. Ночи были в то время темные и как во мраке нельзя было различить гор за Карсом, то не предстояло возможности определить с точностью места пожара трав. Для узнания этого были запеленгованы ночью инструментом обе оконечности пламени — и диоптры, оставленные в том положении до утра, показали что пожар простирался по хребту, между с. Чамурлы и горою лежащею за Самоватом. Первая мысль, явившаяся при виде пожара на горах, была та, что он произведен по распоряжению Карского начальства, дабы лишить нас кормов. По этому, для открытия неприятельских партий, были посланы к Базину нарочные офицеры и далее от него во все стороны разъезды, посредством которых убедились, что за Ардеганом нигде нет неприятеля; трава же была зажжена жителями или загорелась от небрежности наших казаков.

Известия о падении Севастополя. В таком нравственном расположении духа находилось блокирующее Карс войско, когда утром 11-го сентября увидели мы белые клубы дыма, вырывавшиеся из амбразур карской цитадели. Вскоре донеслись до нас звуки выстрелов — видимо салютных; но причина их не была нам известна. С пикетов наших слышались радостные клики гарнизона; в турецком лагере, доселе столь унылом, все пришло в движение и закипело необычайною жизнию. Вскоре узнали мы, что в крепости праздновали взятие союзными войсками Севастополя и в то же время весть о высадке турецких войск в Трапезунте. Известия сии были доставлены в Карс ловким и известным разбойником, беглецом из наших [266] провинций, которому удалось проскочить мимо наших застав. Не прежде как по выходе его из палатки карского мушира, было разглашено по городу радостное известие, как о том нам передали перебежчики. Официального сведения о падении Севастополя мы еще не имели, но поверили прискорбной новости переданной нам неприятелем, как потому, что ожидали сего горестного события, так и потому, что в лагере уже дня два носились о том глухие слухи, коих источники и следы обыкновенно бывают непроницаемы. Убедились же мы в справедливости их, из газет доставленных из России с обыкновенною почтою.

Поиск Бакланова под Карадагом 11 сентября. Больно было узнать причину поднявшейся из цитадели пальбы; но в тот же вечер Бакланов несколько порадовал нас известием об удачном поиске. Сим объяснилось сделанное нами замечание, что салютная пальба цитадели, вскоре после начала своего, заменилась боевыми выстрелами, загремевшими с карадагских укреплений. Бакланов несколько дней уже замечал, что турки выводят лошадей своих для пастьбы на скудное кормом место, и с целию заманить их далее, оставлял в покое. 11-го сентября фуражиры их подались вперед, прикрываясь частью пехоты и кавалерии, которые однакоже остановились не переходя с. Калаба-Килиса. На рассвете того же дня Бакланов распорядился атаковать фуражиров; он скрыл у подошвы горы казаков и милиционеров с одним орудием, приказав одному эскадрону драгун с другим орудием поддерживать готовившуюся атаку движением к с. Калаба-Килиса, куда назначено также было двинуться подполковнику Лошакову с кавалериею от с. Чалгаур. Выждав пока турки рассыпались, скрывшиеся казаки и горская милиция стремительно бросились на них. Неприятеля погнали и преследовали до укреплений, не смотря на открытую с батарей пальбу, прервавшую салютные выстрелы из цитадели. Турецкие войска расположенные у Калаба-Килиса, не решились спуститься с занимаемых ими высот. Далекое расстояние помешало нам отрезать всю турецкую партию; но из той части, которую казаки отхватили, не многие [267] спаслись бегством; до 30-ти человек остались изрубленными на месте и 12-ть человек взято в плен. В числе последних находился бессменный ординарец мушира и слуга одного из приближенных чиновников Васиф-Паши. Лазутчики наши, бывшие в то время в городе, видели до 20-ти человек раненых, которых провезли через базар. В сем нападении отбито у неприятеля 42 лошади.

Подвиги Казбека и Гиго. В этом деле урон наш состоял только из одного раненого юнкера горской милиции, молодого князя Казбека, который, преследуя неприятельских всадников, занесся под самые укрепления; под ним убили лошадь и его ранили саблею в голову и двумя пиками в бок; удалой горец, у которого в свалке оторвали даже темляк, думал что не избежит смерти но находившийся при войсках, известный своею храбростью молодой имеретин Гиго Гуатуа, один бросился на выручку Казбека, с коим он был дружен, изрубил трех турок и привез обратно на своей лошади раненого. В сем поиске мы лишились четырнадцати лошадей.

Два нападения на фуражиров 11 сентября. Случилось, что на рассвете того же дня, подполковник Петров с линейными казаками, также атаковал турецких фуражиров против с. Магараджик, при чем убито у них шесть человек регулярной кавалерии и три взято в плен с лошадьми и оружием. С нашей стороны потери тут никакой не было. В тот же день выхвачен охотниками полковника Лориса-Меликова, один отличный всадник из рассыпавшихся баши-бозуков.

Неожиданное нападение Бакланова было по-видимому причиною, что турки на время приостановили свою салютную пальбу и довершили ее только перед вечером.

Движение в Баязидском отряде. В первых числах сентября, в Баязидском отряде не происходило ничего особенного. Так как движение Суслова по направлению к с. Кёрпи-Кёв, совершенное одновременно с экспедициею Ковалевского к Пеняку, достигло предположенной цели — отвлечь внимание неприятеля от сего последнего, то Суслову было предписано возвратиться в Алашкертский санджак. 11-го сентября отряд его выступил от Кара-Дербента [268] обратно; но вследствие доходивших до главнокомандующего известий о высадке турок в Трапезунте, Суслову снова было предписано выдвинуть небольшой отряд конницы на вершины Драм-Дага, для наблюдения за неприятелем. Вместе с тем ему приказано было в случае движения турок от Эрзрума к Ольте или от с. Кёрпи-Кёв к Соганлугу, немедленно перейти в наступление, чтобы тем отвлечь неприятеля от движения к стороне Карса.

Комментарии

49. Сл. план сражения в ночь с 22-го на 23-е августа.

50. За справедливость сведения о присутствовании трех пашей при выступлении из Карса конницы, нельзя столько поручиться, как за верность показания количества и названия частей войск, вошедших в состав сего отряда.

51. Страшны были раны нанесенные драгунскими шашками. Видели одного убитого, у которого голова, почти до горла, была рассечена пополам. В другом месте лежала рука, отрубленная выше кисти.

52. Один из пленных штаб-офицеров, при виде главнокомандующего, изъявил радость свою встретить бывшего, как он выразился, начальника своего; ибо он, в 1833-м году, служил поручиком в турецком гвардейском кавалерийском полку Авни-Бея, который состоял тогда при нашем десантном отряде на берегах Босфора, под командою ген. Муравьева. Оба штаб-офицера были приглашены к столу главнокомандующего.

53. Неприятельский урон был бы еще значительнее, и даже весь отряд его мог погибнуть, если бы по предварительным извещениям, разосланным Дондуковым, большее число войск приняло участие в сем деле. Здесь рождается вопрос: зачем Дондуков не был усилен из главного лагеря легкою конницею? Дондуков с вечера послал записку к своему начальнику ген. Ковалевскому, о намерениях неприятеля и сделанных им по этому поводу распоряжениях; но тут встретились два обстоятельства: первое, что записка Дондукова пришла в нижний лагерь несколько поздно — около десяти часов вечера; и другое, что старший адъютант, получивший ее, по оплошности своей, не рассудил за нужное доложить в тоже время о том генералу, который узнал о поражении неприятеля только на рассвете другого дня. Случается, что маловажное обстоятельство влечет за собою важнейшие последствия.

54. На пятиверстной карте, с. Пеняк, показано по речке, выше развалин крепости того же имени.

55. Смотри план дела под Пеняком.

56. В приложениях под буквою К. помещены с большею подробностию сведения доставленные о сем деле от консула Гранта.

57. Ширванские конно-мусульмане, пришедшие из домов своих к действующему корпусу в слабом состоянии, не выдерживали холода и предстоявших им трудов, от чего они, находясь в Хаджи-Вали близ границы нашей, начали было по одиночке уходить в дома свои, к чему им предстояло менее способов стоя близь Соганлуга. Карабагцы были свежее и охотно пускались в перестрелку; их удерживало, как приманка, приобретение лошадей, которых карский гарнизон выгонял во множестве за укрепления на гибель, без караула и пастухов. Наши татары без труда ловили лошадей сих десятками и продавали их за бесценок жителям в наших пределах.

58. Подобное движение было совершено в этих местах ген. Муравьевым, в начале кампании 1829-го года; последствием чего было тогда поражение Эрзрумского Киагии, 2-го июня при с. Чабория.

Текст воспроизведен по изданию: Война за Кавказом в 1855 году. Том I. СПб. 1877

© текст - Муравьев-Карсский Н. Н. 1877
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001