МАКИЕВСКИЙ-ЗУБОК Н. Г.

Назначение графа И. И. Воронцова-Дашкова кавказским наместником, при настоящих политико-экономических условиях края, породило много толков, в особенности среди кавказского населения. — Некоторая часть общества приветствует эту меру, как акт величайшей государственной мудрости, а другие утверждают, что при существовании телеграфа и железных дорог нет надобности обращаться к административным формам далекого прошлого, и что эта мера не принесет государству никаких существенных выгод, хотя значительно возвысит расходы на администрацию края.

Может быть, восстановление наместничества на Кавказе доказывает особое внимание к нему со стороны правительства. — Но чем же вызывается подобное внимание? — Очевидно, соображениями чисто экономического характера, так как экономический строй в этом крае никого не удовлетворяет, тогда как в этом отношении мы всегда возлагали на край самые радужные надежды. На чем они основаны, — это пока остается загадкой.

Нет надобности доказывать, что от экономической оценки той или другой государственной области зависит в наибольшей степени судьба последней. Слишком высокая экономическая оценка Кавказа, собственно Закавказья, уже более ста лет заставляла наше правительство согласовать свою внутреннюю политику в крае с такой оценкой. Если экономические рессурсы [614] Закавказья слишком обширны, то внимательное отношение в нему правительства являлось неизбежным и необходимым. В противном случае, наше вековое исключительное внимание к Закавказью было роковой ошибкой, которую повторять было бы нежелательно.

I.

Ценители Кавказского края.

В конце истекшего года, в газетах появилась статья В. С. Кривенко, под заглавием: «Кавказ», где автор выражать такую мысль: «Еслибы подобно Закавказью и Северный Кавказ с Дагестаном также быстро признали русское подданство, то, вероятно, в настоящее время наша южная окраина представляла бы собою драгоценнейший бриллиант, а не тот тусклый алмаз, каким он остается до сих пор». — Но почему? — спросим мы. Разве мало прошло времени для надлежащей шлифовки этого алмаза? Кавказская война закончилась в 1862 году, а следовательно Закавказье пользуется миром и спокойствием уже около полувека. Период времени не малый, и потому, казалось бы, достаточно было времени, чтобы двинуть культуру края по пути экономического прогресса, если только в этом крае имеются на лицо условия для того.

Кавказ является, действительно, тусклым алмазом, но и в этом виде он представляет сам по себе большую ценность. Позволим себе сделать следующий вопрос: почему наш автор приравнивает Кавказ к алмазу, а не простому речному булыжнику, цена которого совсем другая?.. Нужны, как за, так и против, серьезные, обоснованные на фактах, доказательства, а таких доказательств у автора мы не находим.

Сказал ли г. Кривенко в этом случае что-либо новое? Нет! — Это говорилось давно. Высокая и даже слишком высокая оценка экономических рессурсов Кавказа и Закавказья имеет свою специальную историю, — потому мы и считаем нужным остановиться на ней.

Первым ценителем экономических рессурсов Кавказа является бывший камергер двора императора Павла, граф Мусин-Пушкин.

Во второй половине 1799 года, он доказывал, что Кавказские горы — это та Колхида, о которой повествуют греческие легенды; что горы эти заключают в себе руды равных [615] драгоценных металлов; что стоит за это дело взяться с надлежащей энергией, и в пределы России польются неиссякаемые материальные богатства. Граф Мусин-Пушкин верил в реальность своих предположений и успел внушить эту веру императору Павлу. Успех Мусина-Пушки на объясняется тем обстоятельством, что политика толкнула Россию за трудно проходимые Кавказские горы; что этот политический замысел вызывал чрезвычайные расходы, которые в то время были слишком тяжелы для русской казны, а потому надежда на возможность пополнить эти расходы за счет Кавказских гор была крайне соблазнительной для правительства. И вот, мы читаем предложение, данное 17 октября 1799 г., на имя председателя берг-коллегия: «Его императорское величество, высочайше позволяя камергеру гр. Мусину-Пушкину отправиться, по его желанию, в виде путешественника, к Кавказским горам, для взыскания руд благородных металлов, высочайше повелеть соизволил в помощь ему, графу Мусину-Пушкину, дать по его выбору, из принадлежащих ведомству берг-коллегии, двух доброго поведения офицеров, знающих горное дело, и столько же берг-гаиеров для шифрования». От того же 17 октября, высочайший рескрипт генералу Кноррингу: «Камергер гр. Мусин-Пушкин, из усердия к пользе нашей, просил нашего позволения отправиться, в виде путешественника, в Кавказские горы, для изыскания рудников благородных металлов; соглашаясь на таковое похвальное его намерение, повелеваю вам делать ему по начальству вашему, по линии Кавказской, всевозможные вспоможения и предохранять его, сколь возможно вам будет, от опасностей сего предприятия».

Проходит год; надежды на горные богатства Кавказа не ослабевают, — напротив, все больше и больше поглощают внимание правительства. Первое донесение гр. Мусина-Пушкина читается лично государем, причем император Павел пишет собственноручно, 8 октября 1800 г.: «В рассуждение осмотра вами чинимого, по вещам до горной части касающимся, повелеваю: 1) касательно рудников в Грузии находящихся и кои удобно быть-может обратить в пользу государства, вступить в трактование с царем грузинским о кондициях, но не приступая к заключению по оным, прежде мне донесть. 2) О горной минерализации Казбекских гор ожидать имеете отзывы к вам берг-коллегии и равномерно с нею сноситься в рассуждении трех офицеров, в коих вы, по части вам порученной, как пишете, имеете нужду. И на осмотр вам [616] будущею весною в окрестностях Эльборуса и каменного места гор, а осенью близь Каспийского моря лежащих, я соизволяю. О подарках, какие нужны вам для князей горских и прочих, повеление уже дано генерал-прокурору, которые к вам и будут доставлены»...

С воцарением Александра І-го, наступает второй период деятельности гр. Мусина-Пушкина; от слов он переходить к делу, хотя возможно было ожидать, что призванные к управлению судьбами империи новые люди вопрос о Грузии и действиях гр. Мусина-Пушкина в Кавказских горах заново пересмотрят и разрешат его с надлежащей осмотрительностью. Так и было поступлено в отношении вопроса чисто политического — о присоединении Грузии к пределам империи. Интриги грузинских царевичей, бунты со стороны влиятельных князей и духовенства давали повод отказаться в пользу прямых наследников от бедной, разоренной и крайне отдаленной Грузии, без ущерба политическому престижу России. Александр I склонялся на такой политический шаг, по его удержало от подобной меры указание генерала Кнорринга на то обстоятельство, что единоверный грузинский народ, народ угнетенный, ждет от русского императора защиты и спасения его от притеснителей, и что Грузия богата рудами благородных металлов, которые не разработываются, при чем грузинская казна получает ежегодно разных доходов до 240.000 р. сер. Трудно утверждать, но также трудно и отрицать, что на решение императора Александра в этом важном вопросе не имели хотя бы косвенного влияния толки о минеральных богатствах, хранящихся в недрах Кавказских гор. Об этих сокровищах уже докладывал ему неоднократно гр. Мусин-Пушкин, который внес даже по этому предмету особый доклад в государственный совет; о них говорят послы грузинского царя и, наконец, о тех же сокровищах доносил ген. Кнорринг, лично осматривавший грузинское царство. В рескрипте на имя последнего император Александр, 12 сентября 1801 г., указывает; «Сборы государственные в казну и особо царскому дому прежде принадлежавшие, привести в такое положение, чтобы все то, что, кроме хлеба, натурой прежде собиралось, обращено могло быть в сбор хлебный, по мере надобности оного к продовольствию войск, остальное рассчитать в подать денежную, наблюдая, однако, преимущественно, что бы сие новое распоряжение не только не произвело излишнего, отягчения жителям, но и подавало бы им всевозможное облегчение в их [617] упражнениях»... «Вникая в часть хозяйственную попечительным оком, не оставьте вы без внимания и прочие статьи, доходы приносящие, стараясь о приумножении оных елико возможно, без отягчения и стеснения народного, способом одобрения и распространения в земле торговли, ремесл, земледелия и скотоводства. Часть горная в Грузии, составляя свою важность, должна обратить на себя особое внимание. Мы предположили поставить ее там в лучшее устройство и на сей конец назначаем знатные капиталы в распоряжение тайного советника гр. Мусина-Пушкина, коему приведение этой части в желанный порядок, а равно и утверждение битья монеты от нас препоручается и что ему от нас предписано будет, то в свое время и вам сообщится».

Этим повелением император Александр I устанавливает план хозяйственных действий в Грузии, причем последний подразделяется на две самостоятельные группы: нормальное хозяйственное управление Грузией вручается бдительному оку главнокомандующего, а управление исключительное, как бы неотносящееся к Грузии, — хозяйство горное, — поручается специально гр. Мусину-Пушкину.

Интересен результат этой внутренней политики: указом правительственному сенату, в 19 день ноября 1801 года, император Александр I повелел: 1) «Как главная препона успешному действию заводов грузинских состоит в недостатке при них знающих свое дело мастеров, почему будущий успех заводов должен основываться на том, чтобы снабдить оные, на первый случай, искусными горными заводскими служителями, то я предоставить гр. Мусину-Пушкину выбрать лично, часть из Колывано-Воскресенских, часть же из прочих сибирских заводов, потребных ему людей. — Для производства выковки нужного заводскому действию железа на небольших горнах кричными кузнецами, дать ему 6 человек таковых мастеров, дабы сверх того главного предмета и сей вид ковки ввести в Грузии в употребление. 3) Для письмоводства и переписки откомандировать в ведомство гр. Мусина-Пушкина из чиновников, при берг-коллегии состоящих, пять человек. 4) Капитал нужный на осмотр заводов и горную разведку, в течении будущего года, також на награждение новым рудоприискателям, на подарки и угощение тех из князей, дворян и обывателей, с коими гр. Мусин-Пушкин в сношениях находиться будет, всего 12.000 руб., отпустить из доходов грузинских. Но как на счет сей суммы нужны будут, еще [618] до отправления туда, равные здесь на месте издержки, то повелели мы отпустить 5.000 р. сер. из кабинета нашего, которые и возвратить потом из грузинских доходов. 5) Потребную же, на содержание чиновников, мастеровых и рабочих людей, в сей экспедиции назначенных, сумму как на жалованье, которое им производить серебром, так и состоящим не в штаб-и обер-офицерских чинах, на провиант, по справочным ценам, натурою или деньгами, выдавать на счет прибавочной на чугун подати из нашего кабинета, сообразно тому, как сие предписано указом 16 июля сего года о чинах, состоящих уже при графе Мусине-Пушкине, так и командированным туда чиновникам, мастеровым и рабочим отпускать из помянутой прибавочной на чугун пошлины, равно как и издержки, потребные на доставление отсюда в Тифлис и к Алавертсвому заводу нужных материалов и орудий».

В высочайшем рескрипте на имя гр. Мусина-Пушкина, от того же 19 ноября, выражено монаршее желание о скорейшей постановке горного дела в Грузии на широкую ногу. Этот рескрипт заключен следующими милостивыми словами монарха: «Неоднократные опыты отличного вашего усердия в службе, ревностных трудов и любви к отечеству удостоверяют меня заблаговременно, что вы сей новый подвиг предприемлете с обыкновенною вам деятельностью, увенчаете с желанным успехом и удостоитесь совершенного моего благоволения».

На 1803 год гр. Мусин-Пушкин испросил, кроме жалованья, при нем состоявшим офицерам, чиновникам, мастеровым и служителям, из средств государственного казначейства, 80.000 руб. сер., каковое его ходатайство было беспрекословно уважено. В то же время гр. Мусин-Пушкин возбуждает вопрос о необходимости дать ему средства на постройку в Тифлисе казенных зданий таких размеров, которые позволили бы разместить в этих зданиях, как горное управление, так и служащих при нем. Зашел, наконец, вопрос об охранной страже для горных работ, что видно из высочайшего рескрипта на имя ген. Кнорринга, от 26 августа 1802 г.: «Управляющий экспедицией для учреждения горного в Грузии производства, т.-е. гр. Мусин-Пушкин, представляет, что как внутренние беспокойства теперь в оном крае не только не превращаются, но еще и усиливаются, то непременно нужно, чтобы для прикрытия заводов и горных работ вообще иметь хотя один полк казачий и один [619] баталион регулярных войск с приличным количеством орудий, которые и должны находиться в совершенном его распоряжении. А как указом 19 ноября 1801 г. предписано было вам сделать с помянутым гр. Мусиным-Пушкиным общее положение, между прочим и в рассуждении обороны заводов, то и повелеваю вам, по предварительном с ним сношении, распорядиться сообразно надобности и обстоятельствам к охранению и совершенной безопасности горного производства».

В том же году гр. Мусин-Пушкин уже признает испрошенные им на работы 1803 г. 80.000 руб. недостаточными, недостаточным — и то количество войск, какое он первоначально испрашивал; а потому он входит с дополнительным представлением, коим испрашивает на тот же 1803 год 250.000 р. и ходатайствует об образовании особого корпуса войск для охраны горных заводов. На это представление последовал, от 25 ноября 1802 г., нижеследующий высочайший рескрипт: «Доклад ваш от 28 сентября сего года, ко мне из Тифлиса присланный, о новых предположениях по тамошнему горному производству, для которого требуется прибавка сумм и учреждение вооруженного горного корпуса, я читал. При всех выгодах, какие тут представляются, не нахожу я однако же удобности на сей раз оного в действие производить, а потому и препоручаю вам, до дальнейшего впредь усмотрения, будущий 1803 г. ограничиться в тех 80.000 р., кои вы сами, по представлению, от 12 июня, на сие назначили и указом от 25 августа сего года вам определены, стараясь по мере того и работы все расположить».

Двойственность целей, какие преследовало правительство в Грузии, в свою очередь внесла двойственность в систему финансового управления краем: одновременно в бывшей Грузии русское правительство поставило себя в положение хозяина, который заботится преимущественно об интересах вновь присоединенной в империи области, не эксплоатирует последней, а лишь хлопочет, чтобы обыкновенных доходов от этой области хватало на удовлетворение расходов по администрации края. В то же время русское правительство в последнем заняло место частного капиталиста-предпринимателя. Оно не жалеет денег на разработку горных богатств, эти деньги расходуются за счет русского народа, в надежде, конечно, что барыши от этого частного предприятия с избытком покроют все расходы на содержание русских войск и сделают [620] безубыточной рискованную политику в этом далеком от России, но многообещающем крае.

Гр. Мусин-Пушкин с 1803 г., желая доказать, что горное дело в Закавказье может идти за счет собственных прибылей, как видно из высочайшего указа, от 2-го октября 1803 г., установил следующий способ получения казенных денег: «Договорные статьи, вами заключенные с помещиками-заводскими и с греческими рудопромышленниками, при заводах обитающими, во всем их пространстве, утверждаю; согласен и на покупку лорийского уезда у владетельного карабахского мелика Джимшида Шахназарова за просимую им цену 6.000 руб., производимою на тамошних заводах медью, по торговым в Тифлисе ценам, для заселения того уезда новыми вышлецами греческого и армянского народа, равно как и на мнение ваше относительно заводов, чтобы очищенную на заводах медь вносить в тамошнюю казенную экспедицию, а заводам на место того за каждый грузинский пуд, мерою 43 фун. 67 золотников российского весу составляющий, получать через каждые 4 месяца, по приемным от экспедиции квитанциям, из астраханской казенной палаты по 10 р. серебряною монетою, которыми деньгами и производить уже все обороты заводские, не требуя на то новых сумм, предоставляя, впрочем, сделать вам общее с главнокомандующим Грузии, кн. Цициановым, положение, какими людьми производить заводские работы, доколе заселение лорийского уезда не сделает таковое распоряжение излишним». Гр. Мусин-Пушкин нашел в лице казны надежного покупателя меди, которая получалась на заводе, но которую не представлялось возможности сбывать в пределах края.

Деятельность гр. Мусина-Пушкина была прекращена смертью его, которая последовала в 1805 г. в Тифлисе. По обыкновению, после его смерти начали всесторонне обсуждать то, что было им сделано при жизни. Кн. Цицианов, ни единым словом не упоминавший раньше о горных работах в крае, 10 июля 1805 г., за № 773, донес гр. Васильеву, «что Мусиным-Пушкиным на жалованье и другие издержки употребляется несоразмерная приходам сумма»... «Медь никем из промышленников не покупается, по причине нековкости оной, которая, будучи отдаваема в казенную экспедицию верховного грузинского правительства, по квитанциям коей горное начальство получает из астраханской казенной палаты за оную плату, остается, как думаю, совсем не проданною, и казна [621] несет убытки. Не могу умолчать и о том, что необходимо нужно прислать сюда старшего и беспристрастного чиновника для личного и местного обозрения и рассмотрения, как способности выделки здешних руд, так и пользы государственной, оттого быть имеющей, ибо я в деле сем не знающ; знаю только то, что много десятков тысяч из астраханской казенной палаты отпущено и отпустить должно, а не продано и на 10 тыс. руб. Слышал также от горного начальства офицеров, что чинаровый уголь неспособен к большой печи и большой расплавке столько, сколько дубовый, а потому удовлетворительно, по долгу звания моего и присяги, сделать заключение, что покойный гр. Мусин-Пушкин, при первом обозрении рудников, не видал лесов, а после закрывал стыд своего невежества». Получив это донесение, министр финансов всеподданнейше доложил: «Меди очищенной в казенную экспедицию поступило 7.690 пудов грузинского веса; следовательно, астраханская казенная палата должна отпустить горному начальству 76.900 р., в число коих уже более половины получено, выручено же за медь, по 11 сентября, только 4.800 руб.; следовательно, еще более 70.000 руб. остается в одних графах».

Смерть гр. Мусина-Пушкина поколебала надежды на минеральные богатства Кавказских гор, и в то же время доказала, что увлечения этими проблематическими надеждами вовлекли казну в значительные непроизводительные расходы.

Но со смертью гр. Мусина-Пушкина, — очевидно, идеалиста и мечтателя, — не умерли надежды, что Кавказские горы, рано или поздно, сторицею возвратят то, что на долю Закавказья уделит русский народ. Надежды Мусина-Пушкина заключались в простой возможности найти в Кавказских горах богатый пласт золотой или серебряной руды; эти надежды не осуществились, но они не исчезли, а лишь видоизменили свой характер.

Горное управление с того времени продолжало существовать на Кавказе, принося казне только убытки, а в письме генерала Канкрина в генералу Сипягину, от 27 сентября 1827 г., за № 11, читаем: «по найденным в кабинете блаженной памяти государя императора Александра Павловича бумагам покойного вице-президента берг-коллегии гр. Мусина-Пушкина, ныне благополучно царствующему государю императору благоугодно было изъявить желание знать, что по оным бумагам заключит департамент горных и соляных дел и не полезно ли будет снова обратить внимание на Кавказские [622] горы»... «Судя по сказаниям древних и новых писателей, горы Кавказские и вся вообще полоса между Черным и Каспийским морями должна заключать в себе разного рода металлы; в особенности Мингрелия, Имеретия и Гурия, известная в древности под именем Колхиды, вероятно, изобилуют даже драгоценными ископаемыми, и что по всему этому, несмотря на прежние неудачи, надлежит преследовать во всем тамошнем крае горные разведки, и что департамент полагает ежегодно отпускать на это по 20.000 руб. ассигнациями». Скоро эти 20.000 превратились в 35.000 руб. сер., и этот отпуск неизменно и ежегодно продолжается до настоящего времени, без каких бы то ни было теоретических или практических результатов. Надежды на минеральные богатства Кавказских гор не оправдались, но казна на разыскание их понесла весьма значительные денежные расходы.

_______________

Кн. Цицианов, второй главнокомандующий на Кавказе, воочию убедился в безнадежности рассчетов на минеральные богатства Кавказских гор. Отказаться от подобных надежд и трезво посмотреть на край, оценив его по достоинству, было равносильно низведению этого края на уровень курской, орловской или другой какой-либо из внутренних губерний России, что равносильно было упразднению со стороны правительства исключительной заботливости об этом крае. Но князь Цицианов нашел из такого положения прекрасный исход: он заявил, что Грузия награждена от природы необыкновенными дарами, что последние сулят в скором будущем полное процветание Грузии и немалые пользы русскому народу. Склоняя правительство к присоединению к пределам империи царства Имеретинского, кн. Цицианов указывал на богатейшие леса в долине Риона, что из этих лесов будет выстроен весь русский черноморский флот, и что за счет тех же лесов будет довольствоваться вся безлесная Новороссия. Когда зародились эти мечты о естественных богатствах Закавказья, на тифлисском рынке установились цены (ст. 2065 Акт. кавказ. археограф. коммиссии, т. II):

В Душете:

Мука в то время в российских губерниях продавалась по 1 р. 50 коп. за четверть, а сено — по 1—2 коп. за пуд. Взгляд кн. Цицианова на Кавказский край, в смысле его естественных богатств, необыкновенно пришелся по вкусу кавказским правительственным канцеляриям. С тех пор все оффициальные представления, исходившие из этих канцелярий, когда требовались все новые и новые ассигнования на нужды Закавказья, всегда начинались основной посылкой, что край необыкновенно богат в естественном отношении.

Убеждение в естественных анонимных богатствах края царило и царит в обществе и до настоящего времени непоколебимо.

Впоследствии выяснялось, что леса Имеретии годны только на дрова, так как при влажном и жарком климате древесина получается слишком крупнозернистой, рыхлой и некрепкой. При постройке сурамского туннеля лес на подмостки выписывался из Херсона, так как местный лес не выдерживал надлежащего давления. Остальные естественные богатства, которые определял Цицианов общей фразой, не перечисляя их, остаются пока неисследованными.

А было много оснований, чтобы над реальностью этих богатств призадуматься. Министерство финансов в 1816 году заметило (Акт. археол. ком., т. V, ст. 327): «с присоединением Грузии к России, в 1801 г., высочайшим манифестом того же года предположено доходы с края обращать на содержание правления, а остатки от доходов обращать в пользу Грузии, на восстановление расстроенных городов и селений, с доставлением, однако, о доходах и расходах в Грузии сведений министру финансов или государственному казначею. Таких обстоятельных сведений до 1810 г. не было. Как исчисляет шейная экспедиция, доходов в Грузии, вместе с присоединенными городами и областями от Персии — до 300.000 руб. сер. деньгами и хлебом в натуре до 17.000 четвертей»… «Доходы, однакоже, столь малы, в сравнении с тамошними нуждами короны, что оных едва достаточно на удовлетворение одних гражданских чиновников, пенсионных выдач и на содержание аманатов, и государственное казначейство принуждено посылать туда из внутренних губерний большие суммы в звонкой монете на содержание тамошних войск». Такого рода указания на недостаточность доходов, получаемых от богатого края, объяснялись кавказским начальством необходимостью жертв со стороны государственного казначейства ради [624] будущих интересов и невозможностью применять к этому краю строгие требования со стороны финансового ведомства». Эти объяснения казались совершенно правдоподобными: в гражданском управлении Кавказским краем царил полный хаос. Генерал Ермолов, в бытность свою главнокомандующим на Кавказе, по личному усмотрению, понижал податные оклады, прощал недоимки, накопившиеся за многие годы, прощал дани с подвластных России ханов, в виду их заслуг и добропорядочного поведения по отношению к России, в силу того правила своей внутренней политики, что кавказских жителей нужно ласкать и не причинять им никаких неприятностей. На протест со стороны министра финансов против таких произвольных действий Ермолов объяснил, что он поставлен в необходимость действовать так, а не иначе, в силу местных условий края, угрожая министру финансов, «что если случится какой-либо важный вред и замешательство, кои трудно будет поправить, то никакой упрек не может тогда пасть на меня, и я обязанным найдусь отклонить от себя всякую ответственность, представляя перед императорским величеством в настоящем виде весь ход сего дела» (ст. 23 Акт. арх. ком., т. VI). Неудовлетворительность государственного хозяйства в этом богатом крае граф Паскевич объяснил полным административным неустройством последнего, но мысль о естественных богатствах края никогда не умирала, что заставило наше правительство изыскивать всевозможные способы для пробуждения народных рабочих сил, которые могли бы способствовать надлежащей эксплоатации естественных богатств края.

Это печальное, повидимому, заблуждение породило со стороны правительства массу фальшивых политико-экономических мер, которые слишком дорого обошлись русскому плательщику государственных повинностей и привели край, вернее, его население, к полному экономическому застою.

Меры эти заключались в следующем:

1) Закавказье должно было обогатиться за счет торговли и казны, и —

2) жители Закавказья не должны были платить значительных государственных повинностей, даже вовсе могли быть освобождаемы от подобных повинностей.

Осуществление этой правительственной программы и началось с времен императора Александра I, полагавшего все убытки по управлению Закавказьем пополнить за счет минеральных богатств Кавказа. [625]

В видах слабого развития русской фабричной промышленности и невозможности конкуррировать с Западом, наше правительство, по указаниям Петра Великого, всегда ревниво оберегало азиатскую торговлю. Торг с Китаем, а в особенности торг с Персией, признавался самим выгодным для русских промышленников. По настоянию ген. Ермолова, ради интересов Закавказского края, этими дорогими для России торговыми связями с Персией было пожертвовано.

Из представления ген. Канкрина в государственный совет, от 21 мая 1827 г., читаем: «Внимательное наблюдение оборотов и хода торговли в Грузии и присоединенных от Персии провинций, со времени издания высочайшего указа, от 8-го октября 1821 г., открыло постепенно увеличивающийся привоз туда иностранных товаров. Указом сим постановлено: все товары, привозимые в Грузию из иностранных земель, не подвергать другому платежу, как по 5% с цены, объявленной сообразно тому, как после Гулистанского трактата взималась пошлина с товаров, из Персии привозимых. Иностранцы, пользуясь сим преимуществом, начали проникать во внутренность Азии, через Редут-Кале. Порт сей имеет в приходе значительное число судов разной величины. Привезенные на них иностранные товары водворяются в наши пределы с уплатою 5% пошлины» с объявленной цены, тогда как в других русских портах те же товары оплачивались пошлиной от 25 до 30%. Сверх того, эта 5% пошлина уменьшается еще от низкой оценки товаров»... «Опыты доказали, что наши фабрики требуют еще защиты и некоторых пожертвований; следовательно, правила, противные сей системе, полезны для Грузии, во вредны для России, так как значительно уменьшают потребность в российских товарах в Закавказском крае и Персии». «Четвертый уже год нижегородская ярмарка не снабжает Персию и Грузию товарами российских фабрик в той степени, как бывало прежде, и купечество на это жалуется единогласно». По таким уважениям министр финансов представил комитету министров, от 14 июня 1825 г., о необходимости принять меры, кои бы затруднили сбыт иностранных товаров через Грузию в Азию, и, по предварительному одобрению, комитет определил сообщить оные для соображения главнокомандующего в Грузии, каковое положение было удостоено высочайшего утверждения». Ген. Ермолов сообщил: «Воспрещение транзита европейскими изделиями через Грузию в Персию только тогда могло бы служить [626] оградою от подрыва фабрик наших, когда бы Персия не имела других путей для получения европейских товаров посредством караванов, отправляемых из Константинополя через Анатолию и Эрзерум, каковой путь совершается с меньшими издержками, нежели провоз товаров через Редут-Кале и Тифлис, и что не только пошлина по европейскому тарифу, но даже и ныне взимаемые по транзитному торгу 5%, заставляют их всегда предпочесть направление товаров через турецкие владения, где все расходы их на подарки пашам и проч. составляют гораздо менее сей суммы. Известно также, что англичане, или, лучше сказать, «Ост-Индская компания», производят значительный торг с персиянами через Бендер-Аббаси. Сверх того, при всеобщем стремлении к открытию новых источников и путей к сбыту товаров, могут быть найдены предприимчивыми и расчетливыми негоциантами и другие для ввоза в Персию европейских товаров пункты, как-то: через Тавриз, Батум и проч. И так, вообще от запретительных с нашей стороны мер, в отношении к транзитному через Грузию торгу, воспоследует только то, что тамошние области лишатся выгод, доставляемых таковым торгом, едва еще там возникающим, и что распоряжение это обратится собственно в пользу англичанам».

В 1842 г. последовало Высочайшее повеление (Полн. Собр. зак., ст. 16.008) об учреждении особого комитета и временного отделения для управления Закавказским краем.

В именном указе по этому поводу читаем: «В видах скорейшего водворения в Закавказском крае прочного устройства, соответствующего обстоятельствам края и действительным потребностям его жителей, признавая необходимым дать более единства и быстроты всем мерам, предпринимаемым по управлению сим краем, в порядке законодательном и исполнительном, повелеваем: для предварительного рассмотрения и обсуждения всех вообще дел по управлению сим краем, подлежащих разрешению нашему, учредить особый комитет и сверх того временное отделение в составе собственной нашей канцелярии, для обработки всех новых предположений по устройству края. Комитету состоять, под председательством военного министра кн. Чернышева, из председателя департамента законов государственного совета, министров — финансов, государственных имуществ, внутренних дел и юстиции и управляющего временным отделением собственной нашей канцелярии». [627]

Кавказский комитет, по своему существу, напоминал то, что во Франции и Англии называют министерством колоний. В данном случае роль итого комитета была бы необыкновенно полезной, если бы он не имел узкоспециального назначения — служить только интересам Закавказья, а не всем вообще русским окраинам, что придало бы правительственным распоряжениям касательно окраин строго определенный характер и внесло бы в управление этими окраинами общую для всех систему. Учреждение кавказского комитета лишь доказывало, насколько имп. Николай Павлович заботился об устройстве этой русской южной окраины.

В том же 1842 г. (Полное Собрание законов, ст. 16.244) последовало высочайшее повеление об упразднении звания тифлисского военного губернатора: «вместо того, учредить звание начальника гражданского управления Закавказского края, вверив ему, под начальством главноуправляющего, заведывание гражданскою частью в том крае, на основании особо данных наставлений».

Но все это не помогало делу — край продолжал существовать за счет русских плательщиков податей, так как правители края отказались от правила, начертанного при императоре Павле: чтобы «в Закавказье ничего не заводилось, чего нельзя было покрыть за счет доходов края». Это правило овивалось неосуществимым, и правительству осталось только желать, чтобы доходность края соответствовала хотя бы расходам по гражданскому управлению последним, и была бы достигнута возможность уделять хотя часть этих доходов на военные издержки, что могло быть достигнуто лишь путем коренных реформ в области податного обложения и вообще правильной постановки финансового в крае управления.

Время податной реформы, как сказано было раньше, для Закавказья уже давно наступило в интересах как казны, так равно я плательщиков государственных повинностей, так как народ там отбывал массу повинностей.

К ним присоединялись: поборы в пользу грузинских князей и дворян, которые за свою службу не получали от царей жалованья, а жили на счет народа; постоянные грабежи и набеги со стороны мусульманских народов; отсутствие каких бы то ни было отхожих промыслов и сторонних заработков; — и потому необходимо придти к заключению, что население Грузии было обременено повинностями до крайней степени. Благодаря этим повинностям, поборам и грабежам, [628] грузинский простолюдин того времени был в полном смысле слова — «гол, как сокол».

С присоединением Грузии к пределам империи, все неопределенные повинности, под названием разных приношений и подарков, были отменены. Махта, кодис-пуры, калан и сурсат были оставлены в том же виде, как взыскивались они при царях. Кулухи хе, саагдамо и сашабо и натуральные повинности были обращены в денежную повинность, по очень низкой расценке, что составило ничтожную сумму, каковая без изменения взыскивалась с жителей до 1844 г.

Таким образом, грузинское население, с первых же дней прихода в край русских, получило значительное облегчение в податном обложении. Затем, постепенно, произвол князей и дворянства был значительно ослаблен, что в свою очередь составляло большое облегчение для простолюдина; пределы Грузии были расширены, соседние независимые магометанские народы покорены русским оружием, чем были превращены набеги на Грузию, которые разоряли последнюю в конец. А прилив в пределы края чужих денег породил всевозможные источники для заработков, возвысил стоимость сельско-хозяйственных произведений и создал небывалую до того торговлю. Пребывание же в пределах Грузии главного русского начальства, в свою очередь, исключало возможность со стороны местных чиновников чрезмерно злоупотреблять своею властью. Словом, на долю грузинского народа досталось не мало, — благодаря факту добровольного его присоединения к России, — как в политическом, духовном, так равно и в экономическом отношениях.

Народонаселение области могло благоденствовать только при условии постоянной и систематической борьбы с природой, чему мешали междоусобные войны, набеги соседних горцев, в том числе преимущественно из турецких пределов, что составляло явление почти заурядное, если не повседневное. Население Имеретии при ее царях было настолько бедным и угнетенным, что среди него вошло в обычай торговать собственными детьми. Продавались, по дешевым ценам, как мальчики, так в особенности девушки, которыми наполнялись гаремы мусульманских государств. Мальчиков в значительном числе доставляли в Грузию, где они местным дворянством зачислялись в число их крепостных, против чего ратовал бывший тифлисский губернатор Симонович.

В первое время присоединения Имеретии к России, порядок взимания податей был оставлен прежний, а в 1823 г. [629] все сборы, за исключением пшеницы и гоми, были переложены на деньги, по ценам того года, и к ним добавлено — по 1 р. с казенных крестьян и по 50 к. с крестьян, перешедших в казну от князей, изменивших правительству. Эти рубль и полтинник заменили собою натуральную службу царю и князьям, что, очевидно, было громадным облегчением для имеретинского простолюдина.

Так называвшаяся армянская область, по системе податного обложения, до присоединения к России, делилась на две части, — Эриванскую область и Нахичеванскую провинцию с Ордубатским округом.

В Эриванской области народонаселение отбывало повинности, как денежные, так и натуральные. Сердар ежегодно назначал сумму, которая подлежала поступлению от хлебопашцев, кочевников, городских жителей и проч., и затем сами города или деревни должны были сделать раскладку между жителями поселения, сообразно с платежною способностью каждого из них.

Вообще, обложение жителей армянских областей, по истине, было тяжелое. Нет сомнения, что азиатские сборщики податей умели взять с населения не только все то, что с них следовало по раскладке, но и то, чего вовсе не следовало, а потому ханский гнет в этих областях был доведен до последней возможности.

С присоединением в России Армянской области, все многочисленные и разнообразные повинности были заменены, — подымною денежною повинностью. Кочевники были обложены денежной податью по 5 р. с дыма. Кроме того, немалым податным облегчением являлось то, что ионха (люцерна), саман (солома), сено и семена хлопчатника были свободны от обложения, а подать в натуре должна была поступать в казну только пшеницею, ячменем, просом разного рода, хлопчатой бумагой и табаком. Русское правительство, по меньшей мере, уменьшило налоги с жителей Армянской области на 2/3. Но это облегчение отчасти парализовалось произвольными действиями со стороны сборщиков податей, откупщиков и коммиссионеров; тем не менее, жителям этой области под властью России жилось легче, чем во времена ханского владычества, и хотя, как свидетельствовал г.-м. Скалон, некоторые жители переселялись из наших владений в пределы Персии и Турции, но эти переселенцы или принадлежали в разряду кочевников, и ныне постоянно перекочевывающих из одного соседнего государства в другое, или же находились люди, которые, в силу своих [630] религиозных верований, не хотели мириться с новыми порядками жизни. Последняя причина в позднейшее время побудила кавказских горцев в большом числе выселиться в пределы Азиатской Турции.

Повинности в других мусульманских провинциях, как и в Армянской области, также были тяжелы и разнообразны при прежнем ханском режиме и значительно облегчены по инициативе русских военачальников.

А потому, как было сказано выше, время податной реформа в Закавказском крае уже давно настало, и казалось бы, что цель этой реформы должна была сводиться к двум главным положениям: а) уравнять повинности, отбываемые населением, принимая в соображение почвенные, климатические, экономические и этнографические условия; и б) установить необременительные повинности, но такие, которые соответствовали бы нуждам края и ставили бы население в возможность участвовать в несении расходов, в соответствующей пропорции, на общегосударственные потребности, — что, между прочим, предписывалось высочайше утвержденным наказом, данным главному управлению края.

При главноуправляющем ген. Головине начал разрабатываться вопрос о податной реформе, и с этою целью в Тифлисе, в 1842 г., была образована особая коммиссия, которая обязана была выработать подробный проект этой реформы.

Что делала эта коммиссия, сказать в настоящее время очень трудно. Повидимому, она не составляла проектов, а довольствовалась теми, какие доставлялись ей со стороны. Одним из таких сторонних сотрудников явился управляющий тифлисскою казенною палатою Безак. В поданном им проекте он заявил, что существовавшая в крае система податного обложении заключала в себе слабые стороны, а именно: оклады податей определялись на целые участки, а не на селения, что порождаю массу злоупотреблений; эти оклады не соответствовали современной численности жителей податной единицы обложения, т.-е. участка; взыскивались с жителей разные мелкие налоги, которые, не принося казне существенных доходов, порождали массу злоупотреблений, и самым существенным недостатком системы было допущение натуральных повинностей.

В своем проекте Безак рекомендовал обратить внимание на три основные элемента податного обложения — почву, хозяйство и промышленность, причем все казенные земли, не входившие в состав оброчных казенных статей, оставить в [631] полном распоряжении крестьян, принять за единицу обложения дым и назначить оклады, в которые входили бы все виды обложения, а именно — податной, оброчный и земский. Понятие о дыме, как податной единице, с точностью никогда не было определено. Кавказские горцы южного и северного склонов живут большими семьями, в которых зачастую насчитывается несколько взрослых мужчин с их женами и детьми, но, по принятой ныне податной терминологии, они признаются, как единая семья, за один дым. Армяне в свою очередь живут подобными же большими семьями; среди грузинского населения замечается то же самое.

Безак предложил существенное нововведение — подати определять не по участкам, а по селениям, по числу дымов в последнем, согласно камеральному описанию. Причем раскладка подати между дымами предоставлена жителям селений. Впоследствии выяснилось большое неудобство подобного податного обложения; камеральные описания производились очень редко, — в период времени между описанием первым и последним число дымов по деревням или значительно увеличивалось, или значительно уменьшалось, вследствие переселения крестьян, или по другим причинам. Обложение селений, тем не менее, оставалось неизменным, что являлось очень выгодным для селений, в которых число жителей с каждым годом увеличивалось, и тяжелым для тех, в которых число дымов уменьшилось против камерального описания, в большем или меньшем количестве. Эти беднейшие села скоро оказывались неспособными платить податей, накоплялись безнадежные к поступлению недоимки, а в результате получалось — неравномерное обложение жителей государственными повинностями и крупные финансовые убытки казны.

В проекте Безака предлагалось включить оклад в 5 руб. для лиц, занимающихся торговлей и не обложенных до того никакими налогами. Определение же в каждом отдельном случае того или другого подымного оклада предоставлялось местному главному управлению.

Комитет по делам Закавказского края, журналом, высочайше утвержденным в 26 день января 1843 г., проект Безака одобрил, при условии: а) чтобы все сборы, с какою бы целью ни предполагались они, были исчислены для предъявления к мятежу в одной общей сумме, и б) все натуральные повинности, где только возможность представится, были обращены в денежные. [632]

При осуществлении этого проекта, в Армянской области подымное обложение было точно рассчитано. Но и здесь, как и в пределах бывшей Грузии, подымные оклады возвышались или уменьшались по усмотрению местного высшего начальства, что оставалось в силе до 1901 года.

Подымные оклады, установленные в 1844 г. при наплыве в край русских денег, при дешевизне этих денег, когда за вязанку дров на тифлисском рынке можно было выручать не менее 50 коп., а за арбу — столько, сколько требовалось для взноса казенных повинностей, т.-е. 3 руб., — были не только не обременительны для жителей, но положительно ничтожны.

То же самое, хотя в меньшей степени, в силу климатических особенностей западного Закавказья, можно сказать про обложение подымным сбором населения бывшей Имеретии.

Что же касается Армянской области, то русское подымное обложение, по сравнению с тем, что платило население своим ханам, было равносильно полному освобождению этого населения от каких бы то ни было повинностей в пользу государства.

Казалось поэтому, что русским правительством было все сделано для процветания Закавказского края, но результаты всех этих милостей и забот получились совершенно нежелательные. Край продолжал оставаться мертвой красавицей, и потому предстояло найти волшебника, который разбудил бы эту красавицу к действительной трудовой жизни.

II.

Кн. Михаил Семенович Воронцов, первый кавказский наместник. 1845-1854 гг.

Император Николай Павлович, в рескрипте на имя Воронцова, 17-го ноября 1844 г., писал: «Считаю нужным избрать исполнителем моей непременной воли лицо, облеченное всем моим неограниченным доверием и соединяющее с известными военными доблестями опытность гражданских дел, в сем поручении равномерно важных. Выбор мой пал на вас, в том убеждении, что вы, как главнокомандующий войск на Кавказе и наместник мой в сих областях, с неограниченным полномочием, проникнутые важностью поручения и моим в вам доверием, не откажетесь исполнить мое желание».

27-го января 1845 г., кавказский комитет заслушал проект [633] высочайшего рескрипта на имя наместника кавказского Воронцова, предварительно высочайше одобренный, следующего содержании:

«Возлагая на вас, вместе с званием главнокомандующего войсками на Кавказе и главное начальство над гражданскою частью в том крае, в качестве моего наместника, находя нужным для пользы службы усилить права, которые доныне были даны главноуправляющим гражданскою там частью, и в полном доверии к лицу вашему — повелеваю: 1) в общему составу гражданского на Кавказе управления, в высшем отношении, присоединить и область Кавказскую и, на сем основании, кавказскому областному начальству по всем делам, власть его превышающим, не обращаясь в министерство, входить в вам представлениями. Затем, от усмотрения вашего, по прибытии на место, будет зависеть сообразить и представить на мое утверждение: отменить ли вовсе влияние на гражданское управление области командующего войсками на кавказской линии, или ограничить это влияние известными предметами; 2) все те дела, которые, по существующему ныне порядку, представлялись от главного управления Закавказским краем на разрешение министров, предоставляется вам решать на месте. Движение и разрешение дел законодательных подчиняются порядку, ныне существующему, и 3) начальник гражданского управления в Закавказском крае будет вместо вас постоянно председательствовать в совете главного управления. Вы определите на месте, какие именно дела могут быть разрешаемы сим советом, и по каким затем делах должен он испрашивать у вас разрешений; 4) сверх того, предоставляется вам, когда вы найдете нужным, принимать на месте меры, обстоятельствами требуемые, донося прямо мне, как о действиях ваших, так и о причинах, к ним вас побудивших».

В этих замечательных рескриптах почти нет указаний на порядок и способы ведения войны в пределах Кавказских гор, где, по прежнему, Шамиль продолжал упорную борьбу с русскими войсками. Исход этой борьбы, очевидно, не особенно беспокоил высшие правительственные власти, в виду назначения главноуправляющим кн. Воронцова, хотя эта борьба требовала от России ежегодно больших расходов, как людьми, так и деньгами. В цитированных рескриптах внимание Воронцова обращается исключительно на гражданские дела в крае, которые — что ясно видел Николай Павлович — шли не так [634] удачно, как бы этого хотело высшее правительство. Эти-то гражданские дела породили мысль о необходимости выделить Кавказ в особое наместничество, чтобы дать возможность Воронцову, облеченному полным доверием государя направить их на надлежащую дорогу.

Для исторического исследователя время управления Кавказом кн. Воронцовым и последующими наместниками должно представлять двойной интерес, в отношении чисто историческом и как исторический материал для решения вопроса за и против децентрализации государственной власти в пределах России.

Кн. Воронцов вступил в управление краем в то время, когда по настояниям Головина, а в особенности сенатора Гана, Закавказье получило более или менее определенное административное устройство, по своим формам тождественное с администрацией губерний и областей центральной России. Но это гражданское устройство края было слишком молодым, еще не успевшим на новой почве пустить глубоких корней, что не исключало возможности, но первым шагам этой административной машины, судить о ее целесообразности и пригодности для своеобразного Закавказского края. Из многочисленных архивных документов и «Полного Собрания российских законов» за 1845—1855 г.г. видно, что Воронцов, отдавая полную справедливость работам сенатора Гана, пришел к заключению о необходимости в некоторых частях целого сделать частные изменения. Так, по проекту Гана, Закавказье было подразделено на Грузино-Имеретинскую губернию и Каспийскую область, — кн. Воронцов, принимая во внимание географические, топографические и этнографические особенности края, приэнал подобное подразделение недостаточным, и по его представлениям Закавказье было подразделено на губернии Тифлнсскую, Кутаисскую, Шемаханскую, Дербентскую и Эриванскую, что (Полное Собрание законов, ст. 20.702, 20.703, 20.709 и 23.303) возвысило стоимость местной администрации на 273.195 руб. сер.

Учреждена должность директора походной канцелярии наместника кавказского (П. С. з., ст. 22.113) с содержанием в 2.600 руб. сер. Усилена канцелярия при совете главного управления наместника кавказского (П. С. з., ст. 19.716), на содержание которой, по штату, было назначено — 16.090 руб. сер.

Канцелярия наместника кавказского, в коей по штату 1840 г. состояло чиновников 65, с содержанием 43.650 р., была значительно усилена (П. С. з., ст. 19.716), причем на ее содержание, по новому штату, было исчислено — 53.675 руб. сер. [635]

При той же канцелярии (П. С. з., ст. 20.723) учреждено новое отделение по части сельского хозяйства и горной промышленности, с ежегодным расходом, согласно штату, 8.435 р. с.

Сверх того, кн. Воронцов признал необходимым иметь особую канцелярию при наместнике кавказском, и таковая была образована (П. С. з., ст. 18.709), на что ежегодный расход был исчислен в 3.800 рублей.

Учреждена новая должность управляющего гражданскою медицинскою частью за Кавказом (П. С. з., ст. 20.724) и при нем канцелярия, с расходом по штату — 4.880 рублей.

Совершенно преобразован тифлисский приказ общественного призрения, который превращен в земельный и городской кредитный банк, городской ломбард и правительственную сберегательную кассу, что (П. С. з., ст. 22.855 и 22.722), согласно штату, вызывало ежегодный расход со стороны казны на содержание чиновников этого приказа до 29.363 руб., более против штата 1840 г. на 16.488 руб.

В некоторых уездах вновь образованных губерний увеличено число полицейских участков, усилен состав некоторых уездных полицейских управлений и городских полиций, что, согласно штатам (П. С. з., ст. 20.721), возвысило расход на администрацию в сумме 24.385 руб.

Учреждено управление, долженствовавшее наблюдать за торговлею с горцами, с ежегодным расходом в 4.300 р. с.

Одновременно с значительным развитием и усилением местного административного управления, некоторые частя последнего Воронцов нашел возможным совратить. По штату 1840 г., в Закавказье были учреждены две палаты государственных имуществ, — установления коллегиальные, на обязанности которых лежало управление всеми казенными крестьянами, казенными имуществами и казенными оброчными статьями. Учреждение этих палат вызвано было тем обстоятельством, что, как доносили сенаторы гр. Кутайсов, Мечников и затем Ган, государственные крестьяне, а в особенности государственные недвижимые имущества в Закавказском крае, благодаря невнимательному к ним отношению со стороны местных полицейских властей, представляли собою нечто совершенно неопределенное. Описки этим имуществам, какие имелись в распоряжении бывшей казенной экспедиции, являлись продуктом свободного канцелярского творчества, совершенно не отвечавшего действительности. Палаты государственных имуществ являлись центральными управлениями и действовали через [636] подчиненные им попечительства, которые, как местные органы, обязаны были в своих районах собирать точные сведения о всех тех имуществах, кои или принадлежали казне, или должны были принадлежать последней по тем или другим обстоятельствам или соображениям. На содержание этих палат и подчиненных им попечительству согласно штатам 1840 г., ежегодно расходовалось казной 89.240 р. 80 к. с. Князь Воронцов признал расход на содержание этих установлений непомерно большим и существование палат — несоответствующим целям правительства. По этому поводу он, 30-го июля 1848 г., за № 955, писал кн. Чернышеву, как председателю кавказского комитета: действие палат «с 1841 по 1848 г. состояло: в распоряжениях о переселениях туземных крестьян; в составлении выписок из дел о преступлениях и происшествиях в селениях; в собрании сведений о числе умерших людей и павшего скота, извлекаемых из ведомостей уездных начальников; в оказании пособия поселянам в случаях неурожая, — впрочем, не частых; в переселении крестьян из одной деревни в другую; в поселении раскольников и кочующих; в распоряжениях по сбору податей; в участии при разбирательстве споров между казной и частными лицами и в отдаче в оброчное содержание казенных статей»... «Нельзя не сознаться, что действие палат по управлению государственными имуществами не соответствовало цели их учреждения, и что результаты сих действий в течение 7-ми-летнего их существования, даже и там, где чиновники показывали особое усердие, не дают главной причины на дальнейшее оставление их в настоящем составе»... «Если попечением палат возвращены в казну несколько незначительных участков земли, то, с другой стороны, они возбуждали такие иски, которые были отвергнуты главным начальством, как совершенно бездоказательные и как противные высочайшему повелению 18-го января 1843 г., в воем сказано, чтобы не колебать ни прямыми, ни косвенными мерами прав владельцев и не возбуждать никаких тревог и волнений в народе, почему и сделано распоряжение, дабы никакой иск со стороны казны не был начинаем без особого на то разрешения начальства».

В силу этих соображений, несмотря на возражения гр. Киселева, бывшего министра государственных имуществ, который доказывал необходимость существования палат во всех губерниях Закавказья, последние упразднены; упразднены также и уездные попечительства, а порядок управления государственными [637] имуществами в Закавказье совершенно изменен: вместо палат учреждена особая экспедиция при главном управлении Закавказского края, которая, согласно утвержденному штату (П. С. з., ст. 23.753), состояла из управляющего экспедицией, — он же член совета главного управления, — 14 чиновников и 9 писцов разных окладов, с расходом в год 17.585 руб. сер. Эта экспедиция, являясь для края центральным управлением, имела свои исполнительные органы, — при губернских управлениях тифлисской и шемахинской губ. были образованы особые отделения, в составе 1 советника, 2 столоначальников, 2 помощников столоначальника, 1 землемера и 6 писцов, с ежегодным расходом по тому же штату — 11.740 руб. При губернских правлениях кутаисской и эриванской губерний с этою же целью учреждены особые столы, в составе 1 столоначальника, его помощника и 3-х писцов, с расходом — 3.060 р. с. При канцелярии дербентского военного губернатора — помощник делопроизводителя и писец, с расходом — 790 р. с. в год. При немецких колонистах в Закавказье — смотритель, с окладом содержания в 1.275 р. с. Всего на управление государственными имуществами в крае — 34.450 р., что, против штатов 1840 г., составляло сбережения в сумме 54.790 руб. 80 коп.

Рассматривая организацию этих новых установлений, невольно возникает вопрос, — кто же, согласно новым штатам, должен был являться блюстителем интересов казны? Кто должен непосредственно, на месте нахождения государственных имуществ, заботиться о их цели и продуктивности, в смысле извлечения возможных казенных доходов? Ни начальники отделений, ни столоначальники, сидя в своих канцеляриях за сотни верст от управляемых ими государственных имуществ, не могли в действительности управлять последними, а потому необходимо заключить, что князь Воронцов, взамен палат государственных имуществ с их попечительствами, создал лишь органы, которые должны были контролировать действия тех лиц, кои были обязаны непосредственно распоряжаться этим видом государственного достояния. И действительно, из того же штата мы видим, что непосредственное заведывание государственными имуществами в крае снова перешло в местной полиции, т.-е. к уездным и участковым полицейским властям. При упразднении палат, а вместе с ними и бакинского попечительства государственных имуществ, в состав которых входили самые богатые в крае казенные оброчные статьи, как, например, соляные озера, нефтяные [638] земли, рыбные и тюленьи промыслы и т. д., кн. Воронцов распорядился — «бакинское попечительство государственных имуществ упразднить, заведывание же оными возложить на помощника уездного начальника». Этот незначительный чиновник должен был приватно, помимо своих прямых полицейских обязанностей, ведать тем крайне ценным имуществом, ради которого можно было не жалеть казенных денег.

Против такого отношения кн. Воронцова в государственным имуществам, несмотря на весь его авторитет, не мог не возражать бывший министр государственных имуществ, гр. Киселев, а потому состоялось высочайшее повеление (П. С. з., ст. 26.739) об отмене присылки на заключение министра государственных имуществ дел по Закавказскому краю, относящихся к ведомству сего министерства.

Впрочем, действия кн. Воронцова в области управления государственными имуществами не являлись ошибочными, а вытекали, как результат строго последовательный, из той системы, которая была положена Воронцовым в основу управления краем. Что существование в крае палат государственных имуществ не согласовалось с системой управления последним, это доказывается уже тем, что такой хозяин, каким был в сущности первый кавказский наместник, не мог не видеть совершенно ясно, что государственные имущества, без явного ущерба для казны, не могли оставаться без надлежащего присмотра и строгого контроля со стороны высшей в крае власти. Это заключение подтверждается отчасти: в 1852 г. последовало высочайшее повеление (П. С. з., ст. 26.736) о принятия в казенное управление имений духовного ведомства, с производством последнему ежегодно платежа в 72.503 руб. 51 к. сереб., — той именно суммы, какую духовное ведомство выручало в последние годы с этих имений. Духовные имения, в большинстве случаев, состояли из незначительных клочков земли, годных только для занятия под постройку туземных деревенских домов, из городских участков, уже состоявших на аренде у частных лиц, мелких зданий и лавок и т. п. Весьма возможно, что, при тщательном наблюдении за этим недвижимым имуществом со стороны духовенства, они доставляли ведомству те именно доходы, какие указаны выше. Тем не менее, эти мизерные имущества, по сравнению с казенными имуществами края вообще, представляли собою ничтожную величину. Но, по представлению Воронцова (П. С. з., ст. 28.728), помимо возложения заведывания этими имуществами на экспедицию, [639] для той же цели были назначены три отдельные управляющие, коим производилось ежегодно жалованье от казны в сумме 3.300 руб. Какое же число чиновников необходимо было, еслибы Воронцов желал привести в точную известность все вообще казенное имущество Закавказья? Следовательно, Воронцов преднамеренно не желал достигать указанной цели, на что, конечно, имел свои причины.

Что при уничтожении палат государственных имуществ Воронцовым не могло руководить желание достигнуть ничтожных сбережений, в размере около 50 тысяч рублей ежегодно, это доказывается тем, что он вообще не был скуп на казенные деньги, когда дело касалось интересов края. В этом случае могут служить доказательством его меры по народному образованию. Желая поднять туземное население в смысле европейской культуры, он не останавливался ни перед какими жертвами со стороны казны. Первой мерой Воронцова в этом направлении — было ходатайство об изъятии учебных заведений Кавказа из-под ведомства харьковского учебного округа. Это представление было уважено (П. С. з., ст. 19.755), учебные заведения края были подчинены наместнику. В 1846 г., последовали высочайшие повеления об учреждении в Тифлисе школы кавказских межевщиков (П. С. з., ст. 20.378) с расходом из казны на этот предмет 7.650 руб. ежегодно. Открыто (П. С. в., ст. 20.719) женское учебное заведение св. Нины; последовало высочайшее повеление о воспитании 4 туземцев (П. С. з., ст. 22.066) в петербургском технологическом институте и ремесленном заведении московского воспитательного дома на полном казенном иждивении.

В 1847 г. (П. С. з., ст. 22.838) образован независимый от министерства народного просвещения кавказский учебный округ, содержание, которого, с подведомственными ему учебными заведениями, уже открытыми и подлежащими открытию, согласно штату, определилось в 185.980 рублей сер.

В 1848 г. последовало высочайшее повеление (2.307) об открытии в высших учебных заведениях России 160 казенных стипендий для воспитанников кавказских учебных заведений, причем стипендиаты на казенный счет отправлялись в эти заведения и на тот же счет возвращались на родину. Во время учения им отпускалось от казны от 300 до 350 р., в год. Для надзора за этими стипендиатами были назначаемы особые надзиратели в столичных городах России, на что, в [640] общем, ежегодно расходовалось около 60.000 руб. сер. из государственного казначейства.

В 1850 г. (25.245) в тушино-пшаво-хевсурском округе учреждено приходское училище, с 50 казенно-коштными воспитанниками, полное содержание которых было отнесено за счет военного ведомства, с отпуском от казны на вознаграждение учителей по 1.545 руб. в год, хотя этот округ во всей совокупности уплачивал казенных податей всего 1.200 руб. в год.

В 1853 г. (27.646) штатные расходы на кавказский учебный округ доведены до 210.740 рублей.

По тому времени расходы на кавказский учебный округ, перечисленные выше, являлись более, чем значительными, если принять во внимание, что в указанное время население края не превышало 1.400.000 душ обоего пола, что доходы этого края не приносили казне более 2.800.000 руб., — следовательно, кн. Воронцов не останавливался перед чрезмерными расходами казенных денег, если признавал этот расход производительным и полезным для края.

Кн. Воронцов, изыскивая средства к сокращению штатных расходов, остановил свое внимание и на казенных палатах. Он не нашел возможным совершенно уничтожить эти органы министерства финансов, подобно палатам государственных имуществ, но решил, что для Закавказья совершенно достаточно одной казенной палаты, которая обязана была играть в крае роль центрального управления, а потому, 18 декабря 1848 г., последовал высочайший указ: существующие ныне в Закавказском крае две казенные палаты: тифлисскую и шемахинскую, соединить в одну, общую для всего края, казенную палату, под названием закавказской.

При прежнем порядке финансового управления не было оснований ожидать в крае хороших финансовых результатов, что в достаточной степени подтверждается всеми всеподданнейшими отчетами кн. Воронцова.

Неудовлетворительное финансовое положение края, в первый год управления кн. Воронцова, было очевидным. Но, приступая в разного рода реформам и нововведениям, — что требовало со стороны казны все больших и больших материальных пожертвований в пользу края, казалось бы, Воронцов принимал на себя нравственную обязанность найти нужные для них денежные средства в самом крае, а не строить исключительно свои рассчеты «на тех подкреплениях», какие можно было [641] получать от русского министра финансов, фактически устраненного от влияния на код финансовой жизни края. Следовательно, сокращение в крае числа казенных палат, тогда как в увеличении числа этих финансовых органов настояла неотложная необходимость, кажется деянием трудно объяснимым, если не искать разгадки этому деянию в той же системе, которою руководствовался Воронцов при управлении Закавказским краем.

_______________

Для того, чтобы вполне обрисовать духовный облив кн. Воронцова, как государственного человека, необходимо обратиться к тому, что было написано или подписано кн. Воронцовым в период времени с 1845 по 1855 г.г. Совокупность архивного материала, материала обширного и крайне разнообразного по содержанию, но не по руководящей мысли, приводит в заключению, что было бы большой несправедливостью причислить кн. Воронцова в разряду умных, трудолюбивых, но заурядных администраторов, которые ведут дело по примеру прежних лет, по тем руинным системам, какие кем-то когда-то выработаны и положены в основу всевозможных административных работ. Нет, кн. Воронцов не походил на такого рода полезных в большинстве случаев, но заурядных общественных и государственных деятелей. У кн. Воронцова мы ясно видим свою особую систему делать государственное дело, благодаря которому к нему нельзя приложить той заурядной мерки, при посредстве которой обыкновенно составляется общественное мнение о заслугах и достоинствах администратора. Кн. Воронцов в деле управления Закавказьем является безусловно новатором, с точно определенной, тщательно обдуманной программой действий, которой он не видоизменяет со дня оставления края навсегда.

Кн. Воронцов, облеченный полным доверием государя, поставлен был в необходимость изыскать средства, чтобы в наилучшей степени выполнить волю монарха, чтобы, помимо обременительной войны с горцами, дать краю надлежащее гражданское устройство, которое отвечало бы целям правительства. А потому кн. Воронцов был поставлен в необходимость решить очень сложную дилемму: каким путем выполнить волю монарха? Главное, каким путем эту богатую естественными дарами природы страну поставить в экономическом отношении на собственные ноги. Кн. Воронцов сознавал, что это — задача очень трудная, но вполне разрешимая и [642] при том разрешимая в относительно короткий срок, исключительно при посредстве местного населения. Но —

В этих восьми строках, со всей вдохновенной прозорливостью, Лермонтов нарисовал истинный нравственный облик края того времени.

Кн. Воронцов видел то же самое, но он был убежден, что против такого общего недуга можно найти радикальные средства, которые разбудят спящий восток и в его обветшавший организм вольют бодрость и новые веяния жизни. Такие лекарства, по глубокому убеждению Воронцова, должны были заключаться — в приобщении азиатских народов к общеевропейской цивилизации, что в свою очередь вызывало необходимость дать этому народу нужные для подобного приобщения материальные средства. А так как это лечение с наибольшим успехом возможно было применять одновременно не во всей массе народа, а к лучшим представителям последнего, то, в силу необходимости, нужно было употребить все средства, чтобы подвергнуть лечению местное дворянство, которое, познакомившись с удобствами жизни вполне культурного человека, будет являться самым действительным проводником просвещения для остальной массы населения. А с просвещением, сами собою, проснутся дремлющие экономические силы края.

Эти соображения послужили краеугольным камнем для той административной системы, какой руководствовался кн. Воронцов в течение 10-летнего управления Закавказским краем.

Коран не допускал возможности, чтобы государство свое право владеть поземельной собственностью передавало на вечные времена и потомственно в пользование отдельным членам государства. Все правоверные, согласно тому же корану, не могли быть рабами, и потому пользовались полным правом личной свободы. За государством, в лице его верховного властелина, коран устанавливал лишь право обложения подданных повинностями в пользу государства, и для сбора доходов в пользу властелина существовал многочисленный класс правительственных чиновников, под разными наименованиями. [643] Вообще, по догматам учения Магомета во всех магометанских государствах нет места для какой бы то ни было родовитой земельной аристократии. Порядки в Персии доказывают правильность сказанного выше, где и по настоящее время родственникам и любимцам шаха, а также заслуженным чиновникам, раздаются в управление не земли, а люди, живущие в том или другом участке государства. Магометанские провинции восточного Закавказья, путем войны, приобретены нами от Персии, а потому в этих провинциях мы нашли не местных лэнд-лордов, а чиновников ханских, управлявших отдельными поселками, под названием беков, медиков и агаларов, которые являлись и низшими полицейскими чиновниками, и сборщиками податей в пользу хана, за что, по общему правилу на Востоке, имели право пользоваться услугами управляемого ими поселка и некоторой частью собираемых повинностей, так как эти чиновники не получали от своих ханов жалованья. Следовательно, в закавказских татарских провинциях не имелось на лицо местной родовитой аристократии, а потому и не представлялось возможности князю Воронцову применить в этим богатейшим в крае провинциям свою систему управления, т.-е. действовать на народную массу через посредство родной этому народу аристократии. Предстояло одно из двух — или отказаться от существеннейших начал системы управления, или искусственным образом создать в татарских провинциях местную аристократию. Князь Воронцов предпочел последнее. По его настояниям и усиленным представлениям, 6-го декабря 1846 г. (Полн. Собр. зак., ст. 20.672), за беками, медиками и агаларами на вечные времена были закреплены те казенные земли, кои состояли в районах поселков, которыми, до присоединения ханств в пределах России, управляли отцы или деды этих заштатных беков, медиков и агаларов. Таким путем, ради принципиальных начал административной системы князя Воронцова, казна навсегда лишилась самых дорогих земель в пределах Закавказья, на разумной эксплоатации которых можно было строить небезосновательные экономические надежды. Как велики были в этом случае материальные жертвы казны, до полного размежевания земель в пределах края, сказать невозможно; известно только, что, одновременно с закрепощением за беками, медиками и агаларами казенных земель, за ними же были закрепощены и казенные крестьяне, — частью в виде нукеров, частью в виде арендаторов, живущих на помещичьих землях, что в свою очередь сократило [644] размер казенных повинностей, кои раньше собирались в польку казны, так как подымная подать в пользу казны с крестьян, живших на помещичьих землях, взыскивалась в значительно меньшем размере.

По закону царя Вахтанга, который служил единственным письменным кодексом для бывшей Грузии и руководством до 1840 г., при решении гражданских дел в русских судах, действовавших в то время в пределах Грузии и Имеретии, было положительно указано: — «лес, трава и вода никому не принадлежат».

Грузия, непосредственная соседка магометанских государств, не могла не позаимствовать от соседей взглядов на поземельную собственность в том смысле, что эта собственность есть исключительное достояние государства, — что, между прочим, возможно заключить и по тем спискам недвижимых имений, кои были предъявлены русским властям членами царского грузинского дома в первый год присоединения Грузии к пределам России. С приходом русских в Закавказье, эти взгляды местного населения на поземельную собственность быстро уступили место новым взглядам, занесенным на юг с севера, так как русские порядки пользования землей для привилегированных классов грузинского населения были несравненно выгоднее. Русская закавказская администрация в течение первых 50-ти лет по присоединении Грузии, не привела в достаточную известность, как число членов привилегированных сословий, так равно и того, что им принадлежало. А потому в пределах Грузии на долю казны из поземельной собственности осталось лишь то, на что не было охотников, которые пожелали бы это присвоить.

Во всеподданнейшем отчете кн. Воронцова за 1849—1851 гг. читаем: «К бесчисленным щедротам, изливаемым в. и. в. на здешний край, присоединилось еще в настоящем году благодетельное разрешение одного важного дела, которым вы исторгнули из нищеты одну из первых здншних княжеских фамилий, а именно кн. Мачабели. Сопротивление, оказываемое принадлежащими им крестьянами в 7-ми ущельях Осетии, вынуждало правительство в равное время употреблять военные силы для приведения их в покорность, и в 1850 г. отряжаемо было войско для их усмирения; между тем, указом правительствующего сената, осетины эти отчуждены из владения князей Мачабели, и хотя они, основываясь на своих правах на оных и повергли к стопам в. и. в. просьбу о [645] всемилостивейшем повелении пересмотреть это дело в общем собрании сената (Сенат отверг притязания кн. Мачабели, основываясь на том, что осетины никогда не состояли в крепостной зависимости у кого бы то ни было), но в то же время, сколько я по совершенному знанию этого дела ни уверен в несомненности их прав, но, имея в виду высочайшее мнение в. н. в., сообщенное мне военным министром во время совершавшейся экспедиции для усмирения осетин, что каковое бы ни было решение высших судебных мест, трудно будет признать и привести в действие таковое в пользу Мачабели, так как опытом дознано, что горные осетины не будут, без употребления военной силы, исполнять следующей от них повинности, — я имел счастие испрашивать всемилостивейшего назначения им потомственного пенсиона в шесть тысяч рублей сер., взамен отчужденных из зависимости их осетин, с тем, чтобы кн. Мачабели, оставаясь владельцами земли, получали за пользование оною с этих осетин, обращаемых в казенное ведомство, 1/19 часть урожая с земельных произведений, и вместе с тем установлено, что кн. Мачабели, хотя бесспорные владельцы земли, не имеют права выгонять с оной тех осетин, которые пожелают на ней остаться»... «Этим благодеянием важный во всех отношениях край выведен из положения шаткого, и вместе с тем многочисленная фамилия, — многие лица которой служили верно и усердно, проливали свою кровь в боях последнего полувека, и теперь служат престолу с отличием, — навсегда обеспечена в средствах существования».

Но, стремясь к уничтожению палат государственных имуществ, как учреждений, мешавших высшему сословию края производить повсеместный захват казенных земель, и, в то же время, заботясь о переселении в край русских и других колонистов, кн. Воронцов сам себе противоречил: хлопотать о заселении края русскими переселенцами, возможно было при условии, если в распоряжении правительства имеются свободные казенные земли, а между тем только учреждения, подобные палатам государственных имуществ, могли сохранить за казной эти земли. Но как ни странно кажется, а в таком обширном, малонаселенном крае, как Закавказье, уже во времена Воронцова, казенных свободных земель не имелось!

Своеобразная административная система иногда ставит творца последней в необходимость поступаться всем, что есть в нем лучшего и что составляет непременное качество для всякого [646] представителя народа, в которому он принадлежит по рождению и которому он служит. Кн. Воронцов, как вдохновенный художник, верил в непреложность своей системы, и ради того, чтобы выполнить ее неуклонно, решил, что местное дворянство должно было занимать высшее служебное положение в крае. А потому на все высшие места, как административные, так и строевые, с чем были связаны значительные материальные выгоды, назначались преимущественно грузинские князья. Здесь шел вопрос не о пригодности или непригодности того или другого князя для отправления той или другой должности, а в силу высших политических соображений кн. Воронцова грузинские князья назначались для того только, чтобы обеспечить их приличным казенным содержанием. Встречались командиры старых русских полков из грузинских князей, которые ни слова не знали по-русски, тогда как офицеры и солдаты того же полка не знали ни слова по-грузински, и потому все приказания отдавались по полку через переводчика («25 лет на Кавказе. Записки Зисермана»). Главный авдитор кавказской армии из грузинских князей, кое-как говоривший по-русски, умел только подписывать свою фамилию, причем обыкновенно встречал докладчика вопросом: «Нам пишут, или мы пишем?» — За этих кавказских орлов времен кн. Воронцова, само собою разумеется, дела вершились русскими мелкими чиновниками и адъютантами. Нужна была только подпись начальника да росписка в требовательной ведомости о получении им содержания.

Эта политика кн. Воронцова имела свою нехорошую сторону по отношению в тем же дворянам, которым он всячески покровительствовал. Грузинские князья перестали заботиться о своем хозяйстве, уповая исключительно на казну, а тем временем их имения приходили в полное запущение, обременялись казенными и частными долгами и потому довольно часто переходили в чужие руки.

Предоставив грузинскому дворянству всевозможные материальные выгоды, связанные с государственной службой, кн. Воронцов, с терпением образцового педагога, заставлял это дворянство усвоивать привычки к жизни, свойственные вообще европейскому дворянству. В этих видах кн. Воронцов всегда охотно принимал у себя всех влиятельных грузинских князей, не отказываясь, в свою очередь, посещать последних. Это имело свои результаты: князья и дворяне бывшей Грузия начали быстро усвоивать внешнюю сторону цивилизации, [647] патриархальная простота жизни скоро уступила место безумной роскоши, на удовлетворение которой требовались все большие и большие суммы денег. Кн. Воронцов был этим доволен, так как ему казалось, что его административная система начинает приносить желанные результаты: народился стимул в деятельности — жажда денег, который заставит местное дворянство подумать о возможности и необходимости извлекать нужные средства из своих обширных имений, лежавших пока втуне. Но начать сельско-хозяйственное дело, по мнению кн. Воронцова, местные помещики не могли, за неимением денег, и в крае создан, преимущественно для нужд дворянства, особый приказ общественного призрения, который давал дворянам денежные ссуды на необременительных для них условиях. Грузинское дворянство не замедлило воспользоваться услугами приказа. А так как в крае в то время еще не имелось помещиков, земли которых были бы размежеваны, то ссуды выдавались приказом по облегченным правилам, сущность которых сводилась к тому, что это кредитное установление не знало, под залог какого именно имения выдается ссуда. Конечно, дворянство отлично понимало свои выгоды в этих коммерческих сделках, и потому не торопилось вносить в приказ срочные платежи. Возникала бесконечная переписка о продаже имений за долг приказу, но это обыкновенно ничем не кончалось, так как, во-первых, не находилось охотников покупать нечто совершенно неопределенное, а во-вторых, возбуждались со стороны должника всевозможные ходатайства, в силу которых недоимки прощались или рассрочивались на бесконечно долгое время.

Князя Воронцова не смущали подобные явления в жизни края, и он продолжал свое дело с прежней энергией. Снабдив местную старую и новую аристократию обширной земельной собственностью, возможностью добывать значительные деньги путем государственной службы, путем эксплоатации закрепощенных крестьян, в крайнем случае, путем займа в приказе общественного призрения, — кн. Воронцов безусловно верил, что эти лэнд-лорды, обратясь к рациональному сельскому хозяйству, обогатят как себя, так и казну, — стоит только указать путь, как следует взяться за сельское хозяйство. И кн. Воронцов в одном из своих всеподданнейших отчетов, пишет: «С особенным удовольствием доношу в. и. в., что в последние два года разные отрасли сельской промышленности получили сильное развитие во всем крае. [648] Несмотря на саранчу, засухи и другие бедствия, примеры правительства возбуждают охоту в частных лицах, и многие из них уже начинают видеть пользу, происходящую от усовершенствования сельского хозяйства. Первое место по частя сельского хозяйства занимает садоводство. Еще в 1845 г. в. и. в. благоугодно было упразднить существовавшее без всякой полью в крае общество сельской и мануфактурной промышленности и повелеть обратить отпускавшуюся из казны сумму на устройство новой фермы. Тогда же отведен, близ самого Тифлиса, удобный участок земли, который и обнесен глубоким рвом. В течение 1846 и 1847 г. г. посажено, на приготовленных местах, большое число виноградных лоз, выписанных из Крыма, фруктовых деревьев и растений до 170 т. К несчастию, существовавшая в течение 2-х лет саранча истребила некоторые из посадок, и особенно виноград»... «В нынешнем году производятся на этой ферме необходимые простые постройки; но один из важных предметов, на который нужно было задержать довольно значительную сумму, состоял в проведении на ферму воды. Работы по водопроводу постоянно продолжаются».

Жители Тифлиса знают, что место для этой фермы было выбрано совершенно неудачно, так как в соседних холмах не нашлось достаточного количества воды для поливки этой фермы, и потому последняя была скоро заброшена.

Сельским хозяйством занималась вся администрация Закавказского края, за исключением лишь тех, кто должен был заниматься этим делом, и потому результаты получались отрицательного свойства.

О развитии торговли в Закавказском крае, в исключительных интересах последнего, кн. Воронцов заботился с присущей ему энергией, и направил свои усилия на возобновление тех торговых льгот, которыми пользовался край с 1821 по 1831 г.г.

Статс-секретарь Вронченко, 28 февраля 1846 г., сообщал кн. Воронцову: «По случаю предположений об изменении торговой системы в Закавказском крае, находя нужным иметь сколь можно достовернейшее сведение о количестве привозимых туда из России мануфактурных изделий, и имея в виду, что главная закупка сих изделий для края совершается постоянно пребывающими в Москве армянами у тамошних и частью Владимирских фабрикантов и кроме того на нижегородской ярмарке теми же, временно приезжающими на ярмарку, армянами, большею частью у тех же фабрикантов, — я поручил председателю [649] московского отделения мануфактурного совета, д. с. с. барону Мейендорфу, отобрать, как от фабрикантов, так и от армянских торговцев в Москве, сведения, на какую сумму и каких изделий отправляется ими ежегодно в Закавказский край, причем убедить их к сообщению полных показаний, с предъявлением Мейендорфу соответствующих статей в подлинных конторских книгах, или подлинных счетов». По собранным таким путем сведениям, привоз из России в Закавказье определен в 5.534.600 руб. сер. Можно было предполагать, что отправка товаров в край была больше, так как спрашивались только крупные фирмы и книжные записи проверялись у последних. Спрос более мелких купцов едва ли был удобовыполним, что подтверждается тем, что барон Мейендорф вытребовал из московской казенной палаты выписку из книг московского маклера Лаушкина, из которой было видно, что в 1844 г. отправлено в Тифлис и другие города Закавказья (не считая Нахичевани, куда большая часть товаров также отправляется для Закавказья) более 3.600 мест с разными русскими изделиями». Эти сведения не понравились кн. Воронцову и его сторонникам, и потому он в своей записке говорят: «Я счел необходимым собрать о сем предмете, как частно, так и оффициально, сколь возможно верные сведения, — посредством спроса всех торгующих в Тифлисе купцов; о торговле же прочих городов я потребовал такие же сведения через уездных начальников. Дознание сие привело к следующим результатам: но показаниям тифлисских торговцев, отобранным от каждого из них порознь и которые, по объяснению управляющего тифлисскою таможнею, кому сие дело было поручено, представляются преувеличенными, вследствие свойственного купцам желания дать сколь можно высокое понятие о размере производимых ими оборотов, — тифлисские торговцы, по сложности трех последних лет, получают в год русских товаров на 2.011.000 руб. Во всех прочих городах, по сведениям уездных начальников, привоз русских товаров составляет никак не более 500.000 руб.» Несмотря, однако, на убедительность этой статистики, вопрос о возобновлении свободной торговли в Закавказье не прошел, хотя в законодательных мерах для подобной торговли не настояло существенной необходимости, так как в крае свободно процветала торговля контрабандными товарами. Ввоз контрабанды почти не встречал препятствий по той простой причине, что службу пограничной стражи (П. С. з., ст. 21.827) отправляло [650] местное население под названием конных нукеров или чапаров, совершенно не отвечавших своему назначению.

Несмотря на контрабанду и облегченные таможенные правила, которые заключались в том, что иностранные товары оплачивались пошлиной в тифлисской складочной таможне, цены на мануфактурные произведения в Закавказье были необыкновенно высоки, причем добротность этих товаров была ниже посредственной, так как местные купцы-армяне, не встречая конкуррентов на местных рынках, поставили за правило — все нужное покупать как можно дешевле и продавать как можно дороже. В крае в то время еще не было правильной торговли. Тифлисские купцы-армяне, как люди уже более развитые и более зажиточные, монополизировали торговлю в крае: Тифлис стал поставщиком товаров для всего края, так как в этом городе сосредоточивался главный контингент покупателей, состоявший из русских чиновников, офицеров и кавказских войск. Местное население попрежнему спало мирным сном, сделав уступку новому времени лишь в том отношении, что начало довольствоваться для прикрытия своего грешного тела дешевой бязью, дешевыми ситцами и отслужившими срок солдатскими шинелями, пристрастие к которым среди грузинских крестьян осталось до настоящих дней. В силу сказанного, местные купцы совершенно уподоблялись маркитантам, — они довольствовали кавказскую армию и армию кавказских чиновников, причем как та, так и другая ничего не могли добыть иначе, как из рук местных армянских купцов. Действуя вполне солидарно и зная, что торговые обороты края весьма ограничены, — так как нельзя продать больше того, что нужно русскому пришлому народу и грузинским князьям, эти купцы все свои рассчеты строили на возможности продать товар по невероятно высокой цене, а потому они являлись большим экономическим злом в крае. Нужно было, во что бы то ни стало, создать конкурренцию на местных рынках. Но в создании последней почин был сделан помимо кн. Воронцова.

Не успев возобновить торговых льгот, практиковавшихся в Закавказье с 1821 по 1832 г., кн. Воронцов тесно связал свое имя с установлением закавказского транзита. Кн. Воронцов неутомимо доказывал, что эта торговля будет благодетельна для Закавказья, так как она даст значительные заработки, как местному купечеству, так равно, и населению, которое примет участие в перевозке транзитных товаров от [651] Черного до Каспийского моря. Старания кн. Воронцова увенчались успехом: 14 декабря 1846 г. (П. С. з., ст. 20.699) последовало высочайшее повеление «Об облегчении Закавказского края в торговле». В этом повелении было, между прочим, сказано: «открыть беспошлинный транзит европейских товаров из Редут-Кале и Сухум-Кале в Персию через Тифлис и Нахичевань и персидских товаров в Редут-Кале, на основании правил у сего приложенных». Правила эти были несложны: купец в пограничной таможне заявлял о желании своем отправить товар транзитом в Персию или обратно; на места этих товаров налагались таможенные пломбы, и товар отправлялся под надзором таможенного объездчика к месту назначения.

Все симпатии кн. Воронцова в области торговли были на стороне Одессы, как складочного пункта европейских товаров, а потому со стороны кн. Воронцова были приняты разные меры к облегчению сношений закавказских купцов с Одессой. Одна из подобных мер заслуживает особого внимания: кн. Воронцов исходатайствовал высочайшее повеление о предоставлении купцам Закавказского края вносить деньги в интендантство кавказского корпуса, по квитанциям которого эти купцы, отправляясь за товарами в Одессу, получали свои деньги из одесского коммерческого банка. Как контролировались в этих случаях действия кавказского интендантства и коммерческого банка — неизвестно, но без надлежащего контроля эта операция могла обойтись казне очень дорого.

В интересах же торговли в Тифлисе был учрежден специальный коммерческий суд, на что расходовалось из казны ежегодно 10.710 руб.

Вопрос об изъятии из обращения старой негодной грузинской и татарской монеты, обращение которой в народе было неудобно, был решен по настоянию кн. Воронцова в том смысле, чтобы правительство купило этот брак по его номинальной стоимости, не нанося населению чувствительных убытков. Как велики были в этом случае убытки казны, об этом в наших летописях не имеется указаний.

Чтобы развить в населении края более или менее утонченные вкусы, в Тифлисе был построен театр, в котором вначале играла русская и грузинская драматические труппы, а затем была выписана итальянская оперная труппа. Это развитие в местном населении вкуса к прекрасному обошлось казне очень дорого. По высочайшему повелению на содержание [652] тифлисского театра назначена была субсидия по 12.000 руб. ежегодно. Но помимо этой субсидии, кн. Воронцов с 1845 по 1854 г.г. на содержание театра израсходовал из казенных средств еще 124.463 руб. 63 коп.

Производя подобные крупные расходы на нужды края, кн. Воронцов, к сожалению, не принимал никаких мер к усилению его доходности, что видно из кассовых ведомостей закавказской казенной палаты. Так, в 1853 году поступило действительных доходов — 2.214.847 руб. 12 коп.; в том же 1853 г. израсходовано на гражданское управление края 3.153.256 руб. 99 коп.; вследствие чего получился дефицит в 938.409 руб. 87 коп. В 1854 г. поступило действительных доходов — 2.380.336 руб. 98 коп., а израсходовано в том же 1854 г. на гражданское управление краем 3.263.085 руб. 56 1/2 коп., вследствие чего получился дефицит в 883.748 руб. 58 1/2 коп. Все эти дефициты покрывались на счет монетного двора и государственного казначейства.

Но, помимо перечисленных выше доходов и расходов, в крае ежегодно расходовались значительные суммы военным ведомством. Эти расходы подразделялись на две группы — расходы мирного времени и расходы, вызываемые войной. Расходы первой группы в 1853 г. выразились в сумме 6.966.157 р.

Что же касается расходов чисто военных, то в местных архивах о размере этих расходов сведений не имеется, по той причине, что кн. Воронцов вовсе не настаивал на составлении отчетов. Из отношения государственного контролера к кн. Воронцову, от 13 февраля 1854 г., читаем: «Интендантство отдельного кавказского корпуса не доставило государственному контролю отчетов по мирным расходам за 1847, 1848, 1850 и 1851 г.г. и по военным расходам с 1843 по 1851 г.г. и сверх того отчетов дополнительных с 1837 г.».

А потому остается только предполагать, что эти расходы были немалые. Довольствие войск провиантом обходилось казне дорого, что видно из сохранившихся ведомостей кавказского интенданта.

_______________

Таким образом, результатом девятилетнего управления краем кн. М. С. Воронцова получилось: израсходованы непроизводительно в крае многие миллионы рублей, добытые потом и кровью русскими плательщиками государственных податей; казенная собственность в виде недвижимой земельной собственности совершенно расхищена, — осталось только то, что казалось [653] ничего нестоющим; грузинское дворянство, усвоившее внешний лоск цивилизации, совершенно расстроило свое материальное положение, став легкой добычей разного рода эксплоататоров; то же дворянство, получавшее не по заслугам ответственные должности на государственной службе, усвоило себе мысль, что оно должно пользоваться исключительным положением среди остального русского дворянства, и что правительство обязано всеми своими средствами поддерживать грузинское дворянство; наплыв в край чужих денег, незначительность податного обложения, свобода по отбыванию воинской повинности — совершенно деморализовали местные производительные силы края.

Н. Г. Макиевский-Зувок.

Текст воспроизведен по изданию: Кавказ и кавказские наместники // Вестник Европы, № 2. 1906

© текст - Макиевский-Зубок Н. Г. 1906
© сетевая версия - Thietmar. 2020
© OCR - Андреев-Попович И. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вестник Европы. 1906