-

Раннею весною 1848 года, я, чиновник особых поручений при Дербентском военном губернаторе, возвратился из командировки. Иду в канцелярию, передаю «следствие» и спрашиваю «секретного» столоначальника: нет ли новостей? — «Как не быть! Есть, и очень много». И показывает мне два секретных циркуляра министра внутренних дед: один о том, что дошло до сведения правительства о напечатании в Америке множества прокламаций под названием в роде: «Листы до панив, козакив и до всей громады», и что эти «Листы» будут пересланы в Россию под видом частной клади, почему и пр. При этом я вспомнил об Иване Афанасьевиче Ромашове (который был гораздо старше Николая Ивановича и потому не мог быть его товарищем по университету, как об этом напечатано в «Русской Старине»). Этот Ромашов предлагал мне еще в 1841 году поездку в Америку для печатания того, что велят, на очень выгодных условиях; но я счел это шуткою... Ромашов мог встречаться с Николаем Ивановичем у меня — и только. Другой циркуляр... я не верил глазам своим! — изъимал из продажи все сочинения Шевченка, и Костомарова «Саву Чалого», «Ветку» и «Украинськии Балады»; о других сочинениях его, помещенных в «Снипе», как и о самом «Снипе», не упоминалось... Что же это такое? Почему?.. ¹ Я присел к столу в той же канцелярии и написал к Николаю Ивановичу в Киев длинное послание на большом почтовом листе, прося разъяснить мне дело и, конечно, преисполнив свое писание различными воспоминаниями о нашем прошлом. Письмо отослано... Не получая ответа, я подумал: Бедный профессор! Ему некогда и двух слов написать приятелю!

Известно, почему я не мог получить ответа... И вот что последовало. Тогда, в 1848 году, было в Дербенте два жандарма: полковник К...н, из Московских частных приставов, и адъютант его, капитан фон-дер П...н. Оба простые, невинные существа. У последнего, кроме жены и детей, жила теща; по слухам, дамы держали его «под башмаками» и обратили Немца в православные. Прошло с отсылки моего письма Николаю Ивановичу не больше месяца; слышу, что П...н уволен, а на его место едет другой, чистокровный Русак, Змеев. [215]

По Пятницам обыкновенно мы, Дербентцы, собирались у полковника Ибрагим-Бека, некогда владетельного хана Табасарани, а в то время только помещика Карчагского, главного аула его владения. Я как-то опоздал и пришел после обеда, когда компания сидела уже за преферансом. Только что я успел войти в комнату, не повидался еще с хозяином, как вдруг вскакивает из за стола человек в голубом сюртуке с аксельбантом, стискивает меня в объятиях, отводит в сторону к окну (вероятно для того, чтобы лучше следить за выражением глаз и игрою лицевых мускулов) и говорит, что давным давно слыхал обо мне, очень обрадовался узнавши, что придется со мною служить, что мы с ним одних убеждений, и в заключение, чтобы разом покончить рекомендацию, объявляет мне шопотом, что он сам тоже писатель, поэт и что «Невольный Брак», известное произведение графини Е. П. Ростопчиной, написано им Змеевым...

Меня эта хлестаковски-шпионская выходка не удивила: «кусала такам» еще в Харькове... Но меня поразила эта неистовая развязность, эта какая-то дикая самоуверенность читать в сердцах и поймать на такую скверную удочку человека по совести вполне благонамеренного и в известном отношении безгрешного.

«Я о «Насильственном Браке» не имею никакого понятия».

— Полноте, как можно! И он начал полушепотом декламировать это стихотворение, тщательно отчеканивая известные места.

Слушал я, слушал, и наконец сказал: «Неужели же вы это написали?»

— А что? Правда — хорошо? Я сам с, собственною своею вот этою рукою...

«Ну, я бы не хвалился таким писанием! Правда, стих великолепен, но дух стихотворения в высшей степени... ходулен, что-ли. Разве Польша не благоденствует?» Посмотрел на меня Змеев своими бегающими серыми глазками и отошел к картам.

Мы сделались большими приятелями, и не прошло месяца со дня нашего первого свидания, как уже я знал, почему сменили Палена и заменили его «тонкою» штукою...

Господи Боже мой! Да могла ли кому-нибудь из мыслящих людей, кроме помешанных на какой нибудь idee fixe, придти в голову мысль о сепаратизме или о соединении с Польшею, которая своим управлением осталась незабвенною до сих пор в недоброй памяти о ней южнорусса!

Комментарии

1. По иезуитскому внушению из Вены. П. Б.

Текст воспроизведен по изданию: Костомаров Н. И // Русский архив, № 10. 1890