ИВАНОВ И.

ЧЕЧНЯ

(Статья эта составлена мною из верных сведений, сообщенных мне К. Ф-н.)

Если есть в мире страна, которая может в настоящее время похвалиться разнородностью племен, разъединенных между собою нравами, обычаями, языком и т. п., то это, без всякого сомнения, один только Кавказ. Но край этот, приобретший себе громкую известность еще в самые отдаленные времена древности и постоянно обращавший на себя внимание любознательные людей, старавшихся изучить его разнообразие, остается мало исследованным, а в некоторых местах почти совершенно неизвестным, особенно в тех, где обитают беспокойные горские племена, между которыми племя Чеченское, по своему фанатизму и беспредельному своеволию, играет важную роль. Это племя, славившееся издавна своими набегами и разбоями и щеголяющее теперь удальством, скрывается в неприступных местах, защищенных самою природою. Земли, которые оно населяло назад тому несколько лет и в настоящее время, известны под именем Чечни.

Пределами Чечни, взятой вместе с принадлежащими к ней обществами, служат: на Севере река Терек от Липовского поста вниз по течению до впадения в него Сунжи и немного далее к Амир-Аджи-юртовскому укреплению; на Востоке владения Кумыков, до крепости Внезапной, потом река Акташа или Камбулат, отделяющая ее от Лезгинского племени Салатау; на кряж Дагестанских гор, известных под названиями Нахчилам, Тансутадаг и другими, разъединяющими Чечню от Лезгинских обществ Гумбет, Анди, Чарбили, Чамалал и Анвратль — и земля [173] Хевеуров; на Западе земли Ингушских племен Цори, Галгай, Галаш и Карабулак, — естественного же предела между Чечнею в этими последними двумя племенами не определено: одни считают границею реку Ассу, а другие Фортангу, — далее река Сунжа от Аула Самишки до Плиева, а от сего последнего идеть почти прямая линия до Липовского поста.

Чечня, заключенная в этих пределах, усеянная почти совершенно вся, кроме только северной своей части, высокими горами, покрытыми густым, вековым лесом, взрытая пропастями и оврагами, представляет глазам наблюдателя величественную картину, — дикую местность, особенно, как говорить, в южной стороне, близ гор Сулой-Лама, Нахчи-лама и Тансута-Дага, замечательных по своей возвышенности в неприступности.

В воде, как и в горах, Чечня также не имеет недостатка. Она изрезана на всем своем пространстве множеством рек в ручьев, шумно стремящихся по большей части в ущельях с Юга на Север. Между реками замечательны:

Терек, составляющий Северную границу, протекает около ста верст, начиная от станицы Галюгаевской до Амир-аджи-юрта. На этом пространстве, с наступлением жаров, от половины Мая до конца Июля, Терек от таяния в горах снега представляет разительное явление; воды его стремятся с такою быстротою, что уносят деревья и ворочают огромные камни; шум от волн его слышится за несколько верст. Прежде, когда в было чрез него устроено мостов, на этом месте всякое сообщение прекращалось. Против сильного напора вод его не только экипажи, даже тяжело нагруженные арбы и артиллерийские повозки не могли устаивать и постоянно были опрокидываемы. Опасность при переправе увеличивается еще от неровности русла, изрытого быстрым течением; самые отважные обитатели Чечни не осмеливаются в это время пускаться чрез реку.

Сунжа течет по Чечне от Плиева аула на В. С. В. почти с такою же быстротою, как и Терек, до самого слияния своего с ним у Брагунского поста. Она принимает множество горных речек, из которых более известны следующие.

Асса, по выходе из ущелья Гуро в Хевсурии протекает по землям Галгаев, Галашевцев и Карабулаков до впадения своего близ Закат-юрта, составляя, как думают некоторые, западную границу Чечни. Эта речка, во время лета, быстрым [174] течением своим наносит очень часто большой вред горским племенам, обитающим по течению ее, унося у них множество скота, единственное богатство горца.

Фортанга берет свое начало в пределах Чечни, составляясь из нескольких речек, Гая, Мереджи и других, течет на С. В. С., потом, по принятии в себя притока Натыхой, на С. до впадения в Сунжу близ Ассы.

Валарик течет на Север почти параллельно с Натыхоем и впадает в Сунжу у самого Закат-юртовского поста.

Гехи, образуясь в горах, населенных Чеченским обществом Ахо, и приняв несколько ручьев, течет до впадения своего близ Алхан-юрта на Север.

Рошин стремится в своем течении паралельно с Гехи.

Мартан, или, как никоторые называют, Урус-Мартан составляется в земле Пшехоицев из небольших ручьев, течет на Севере до аула Урус, где приняв речку Тенги-инжу, продолжает стремиться по тому же самому направлению до впадения своего в Сунжу.

Гонта вытекает из Северной части владений Кистов. Орошая прилегающие к ней с восточной стороны поляны, она приносит большую пользу Чеченцам-хлебопашцам, разливаясь во время весны по каналам и ручьям, которые после высыхают от жаров. Течение Гонты до самого впадения у аула Бугун-юрта довольно быстро.

Аргун, один из самых больших притоков Сунжи, берет свое начало в Северной части Хевсурии, образуясь из нескольких ручьев, вытекающих из ущелий Гуро, Иджа и Ардон и соединяющихся между собою на границах Чечни у деревини Шатиль, откуда Аргун течет несколько верст на Севере до аула Джерахо, потом поворачивает на Восток до Бочах-хо, принимая между этими двумя деревнями с обеих стороне множество горных притоков; далее принимает течение на Север до деревни Дачу-барзоя, где слившись с довольно большою и шумною рекою Шаро-Аргуном, продолжает катить свои быстрые воды в томе же самом направлении до впадения в Сунжу у деревни Дохен-нрзу.

Джалка, с притоком Бас, выходящим из горы Сулой-лама, течет до впадения своего на Севере.

Халхалу, последний приток Сунжи пред впадением ее в Терек, немного менее Аргуна, выходит из Ичкерийских гор, [175] течет на С. З. С. до укрепления Умахан-юрта. Халхалу принимает много горных ручьев и речек, из которых нам более известны Гумс с притоком Хумых и Мичик.

Далее к Востоку по Чечне во владениях Ичкеринского общества протекают реки: Аксай, образующийся в горах Нехчиламских, напаяет гористую Ичкерию в направлении с Юга на Северо-Восток до укрепления Герзель-аула, у которого он вступает во владение Кумыков. За Аксаем текут в том же направлении реки Яман-су, Ярыксу и наконец Акташ, отделяющий Чечню от Лезгинского общества Салатау.

Но кроме всех этих рек Чечня славится еще множеством горных источников и ключей, имеющих целебную силу, которые впрочем не пользуются между ее обитателями никаким уважением и остаются для нас мало известными.

В отношении климата и температуры положительно сказать ничего нельзя; вообще замечают, сообразуясь с местностию, что климате в Чечне должен быть здоровый, так как она вся, особенно в южных частях, покрыта высокими горами, на которых снег лежит в продолжении целого лета и тем умеряет жары; зимы бывают довольно суровы, но терпеливо, впрочем, переносятся обитателями Чечня.

Чечня с принадлежащими к ней обществами Ахо, Пшехой, Кисты, Шаро, Шатой, Дженибутр, Шабузы, Ичкери, Аух, Мичик и Качколы разделяется в настоящее время на две части: на Большую и Малую Чечню, пределом между которыми служат р. Гонта и Сунжа от деревни Бутун-юрт до своего впадения в Терек. Племена и общества, живущие в Большой и Малой Чечне, кроме того подразделяются еще между собою на несколько других мелких обществ, нередко враждебных одно другому. Сверх того Чеченские племена в отношении к Русским носят следующая названия: мирных, непокорных, горных, и живущих на плоскости.

Чеченцы, поселенные на Тереке, живя вблизи Русских, начинают привыкать к гражданственности и составляют образованнейшую часть всей Чечни. Они управляются своими князьями, волю которых во всем и всегда готовы исполнять. Они содержат теперь кордоны на правом берегу Терека и безусловно отдают требуемые от них повинности; с единоплеменниками своими нередко вступают в бой, особенно когда пожелают следовать за Русскими войсками; вообще они отвыкли почти от удальства и готовы совершенно развить мирную, общественную жизнь [176] в своих деревнях, если бы не опасались набегов со стороны враждебных им племен.

Другой роде мирных Чеченцев заселяет плоскости по обеим сторонам реки Сунжи и многих других речек, текущих с гор и впадающих в Сунжу или в Терек. Чеченцы эти состоят из племен Качкалых, Аух, частию Карабулак и собствено Чеченцев. Из деревень их более известны Аласхан-юрт, Уман-юрт, Шавдон, Аласхан, Наиб-верды, Кошкельды, Бахтой вблизи укрепления Герзель-аула, Тирасу, Карасу, Мискит, Алты-мурза-юрт, Ярыксу-аух, Акташ-аух, Кишен-аух, Юрт-аух и другие. Жители этих деревень, хотя также разделены в управлении между княжескими их родами, но слабо повинуются Правительству, потому что живут вблизи своих непокорных соотечественников; при малейшем удобном случае всегда стараются помогать в грабежах своим мятежным товарищам и очень часто занимаются разбоями и сами.

Из непокорных Чеченских племен, живущих большею частию в местах гористых, покрытых дремучим лесом, между скалами и глубокими оврагами, и отличающихся от прочих обществ своею ненавистию, жестокостию, грабежами, разбоями и убийствами, славятся более Мичик (Мичиковцы или Мичигизы) и Ичкери; остальные же роды Шаро, Кисты, Пшехой, Ахо, вообще, судя по рассказам, начинают против прежних лет ослабевать в своем безумном геройстве.

Все эти общества, имея один язык, не различествуя в характерах, господствующих наклонностях, нравах, обычаях, законах и вере, без сомнения должны принадлежать к одному племени, известному под именем Чеченцев, на которых мы преимущественно обратим теперь свое внимание, и посмотрим, как они рассказывают о своем происхождении, о состоянии у них общества до появления Шамиля, о адатном суде и проч., и наконец о новом управлении и преобразованиях, сделанных Шамилем, в Чечне и о том, к чему именно клонятся фантастические замыслы этого человека, — предводителя разбойнических шаек.

По рассказам Чеченцев, богатая плоскость, простирающаяся от Северного склона Дагестанских гор до Сунжи, представляла прежде вид дремучего и непроходимого леса, в котором рыскали одни только дикие звери, не встречая нигде человеческого следа. На эту-то самую плоскость, назад тому не более двух столетий, спустилось с гор Ичкерии несколько горских семей из племени Нашхой, стесненных на своих прежних местах [177] жительства, и следуя по течению вод, поселились в теперешней Чечне на плодородных полянах, выходящих местами во Аргуну, Шавдону и другим притокам Сунжи.

Земля, которую заняли Чеченцы, представляла все удобства, потребные для жизни, и полная девственных сил, всегда вознаграждала легкий труд человека. Юное общество, отделенное от прилегавших к нему владений вековыми лесами и быстрыми реками, неприметно росло и плодилось, не тревожимое ни Кабардинцами; ни Кумыками, ни Лезгинами, едва знавшими об его существовании. Одним словом, Чеченцы, первые обитатели этой пространной в плодородной земли, удовлетворявшей вполне требованиям их, пользовались и кормились ею, как Божьим даром, не имея совершенно никакого понятия о личной поземельной собственности. Земля у них, как вода и воздух, принадлежала всякому, в тот владел ею, кто хотел только ее обрабатывать.

Впоследствии, с размножением семей, Чеченцы также сохраняли главные черты своего первобытного общества, основанного не насилием, но возникшего, как бы случайно, из общего стечения взаимных выгод каждого. Право личной поземельной собственности у них не существовало и не существует почти до настоящего времени; но только при быстром увеличении народонаселения, они начали несколько ценить пахатные места и ограничили только общее право каждого владеть угодьями.

Предки теперешних Чеченцев, спускаясь с гор, селилась не единовременно и не на одних местах. Каждый новый пришлец выбирал себе место отдельно от прочих, и, поселясь с своею семьею, обработывал прилежавшую к нему землю. Семьи увеличиваясь, занимали более места, т. е. обработывали больший округ, наконец дошло до того, что две различные семьи, размножившиеся до несколько сот домов одного родства, съезжались с своими плугами на пашнях и должны были таким образом по необходимости положить границы между своими владениями: в одну сторону земля принадлежала одному родству, в другую — соседнему. Но земля, разделенная между этими маленькими племенами, или, как называют их в Чечне, Тохумами, не раздробилась на участки между членами их, а оставалась по прежнему общею нераздельною собственностью целого родства. Каждый год, когда настает время пахать, все родственники собираются на свои поля в делят их на столько равных дачь, сколько домов считается в Тохуме, потом уже жребий распределяет эти участки между ними. Получивший таким образом свой годовой участок делается [178] полным его хозяином на целый год, обработывает его сам или отдает другому на известных условиях, или наконец оставляет необработанным, смотря по своему желанию.

Относительно мест, занятых лесами, у Чеченцев существует особое право, и они не разделяются между ними, потому что лес не считается народным богатством. Вообще лес, которому в Чечне не знают цены, так как его слишком много и никто не ощущал в нем недостатка, составляет общую нераздельную собственность. Каждый пришлец или туземец имеете полное право вырубить себе участок леса и поселиться на расчищенной им земле, и тогда приготовленное и возделанное его трудом место становится уже частною неотъемлемою собственностию. Таким точно образом сделали Чеченцы, из Сунженских и Теречных деревень бежавшие за Сунжу во время возмущения в 1840 году. Они, не нашедши порожних мест, вырубили для себя поляны в лесах и поселились на них.

Посмотрим теперь, какое имеют понятие Чеченцы о разделении народа на классы и об отношениях их между собою. Все принадлежавшие к Чеченскому племени выселенцы из Ичкерии с верховьев Аргуна составляют один общий класс вольных людей, без подразделений на Князей, Дворян и т. п. «Мы все Узденя»,— говорят Чеченцы. Принимая слово Уздень (Ёзюдан — от себя) в собственном смысле, будет значить, что Чеченцы — люди, зависящие от самих себя. Но в массе народонаселения находится в Чечне немногочисленный класс личных рабов, образовавшийся из военнопленных. Класс этот ежедневно увеличивается вновь захваченными в набегах, и хотя состояние и тех и других рабов почти одинаково, но их различают: первых зовут лаями, вторых — иессирами; потому что судьба их еще не совсем определена: иессир может быть выкуплен и воротиться на родину; тогда как лай, забывший свое происхождение, без связей с отечеством своих предков, составляет неотъемлемую собственность своего господина. Положение лаев в Чечне есть то безусловное рабство, которое существовало в древнем мире. Раб считается не членом общества, а вещью своего господина, имеющего над ним неограниченную власть. Лай может быть продан, наказан, лишен жизни по воле своего владетеля; приобретенною собственностью пользуется до тех пор, пока господину не вздумается ее присвоить себе, потому что раб, труды его и вся жизнь принадлежать владельцу. Каковы бы ни были притеснения последнего, он не имеет права его покинуть и переселиться к [179] другому. Случается впрочем иногда, что раб, страшась жестокого наказания, бежит от своего хозяина и просит защиты у какого-либо сильного или уважаемого человека. Этот принимает его в свой дом и делается заступником у господина, уговаривает последнего смягчить наказание или вперед поступать милостивее, и, получивши в том обещание, отпускает лая обратно к нему. Но защитник лая не может удерживать его при себе против воли хозяина, под опасением преследования за воровство.

Не смотря на унижение, в котором находятся лаи, рабское происхождение не почитается постыдным. Дети отпущеника пользуются всеми правами вольных коренных Чеченцев. Сам отпущеник, со дня своей свободы, вступает тотчас в класс вольных и равен всем, но он, как человек одинокий, которого легко всегда обидеть, не может иметь ни веса, ни значения, потому что то и другое основано, как в Чечне, так и в Дагестане, на многочисленности родства, от того отпущенники, по большой части, воспользовавшись свободою, не покидают бывшего своего владельца, а берут в замужество одну из дочерей или родственниц его и населяются при нем, как члены его семейства. Чтобы отпустить раба на волю, надобно дать ему письменную отпускную, составленную Кадием, скрепленную им и двумя свидетелями. Когда же раб откупается, — должен быть сохранен тот же обряд. При чем откупные деньги вручаются Кадию, который передает их владельцу. Отпущеник зовется азатом.

Что же касается до общественного управления, то у Чеченцев, до Шамиля, — почти никакого не было. Если же до того замечено было в их действиях единство, то оно происходило естественно и случайно от одинаковых выгод, месте жительства и обычаев, но не было следствием какого-либо устроенного порядка. Каждый Тохум, каждая деревня управлялись отдельно, не вмешиваясь в дела соседей. Старший в роде выбирался обыкновенно в посредники или судьи в ссорах между родственниками. В больших деревнях, где жило несколько Тохумов, каждый выбирал своего старика, и ссоры уже разбирались всеми стариками вместе. Впрочем, круг их действий был очень ограничен и власть почти ничтожна. Кто желал — приходил к ним судиться, но кто хотел отыскивать лично свое право, преследовал сам врага и делал с ним расправу, минуя стариков; наконец решения их были не обязательны, в большой части случаев исполнения их зависели от воли тяжущихся. Суд стариков, лишенный всяких понудительных средств, [180] не менее того однакоже был постоянно уважаем Чеченцами и сохранился до самого водворения Шамиля. Врожденное чувство некоторой подчиненности, как необходимое условие всякого общества, было оплотом, ограждавшим эту слабую гражданскую власть от разрушительных порывов духа необузданной вольницы полудикого народа. Чеченец, убегая всякого ограничения своей воли, как нестерпимой узды, невольно покорялся превосходству ума и опытности и часто исполнял добровольно приговор стариков, осудивших его.

Важные дела, касавшиеся до целой деревни, решались на мирских сходках, на которые сбегались все жители. Правиле же для этих народных собраний совершенно никаких не существовало. Приходил всякий, кто хотел, говорил, что знал: толкам, крику и шуму не было конца. Случалось часто, что спор кончался жестокой дракой; деревня вся делилась на две враждующие партии, и одержавшие верхе выгоняли безжалостно побежденных, которые шли селиться на новых местах. Вот еще как беспорядочно сзывался народ на эти чеченские вечи: кто-нибудь из жителей, задумавши потолковать о важном деле, влезал на кровлю мечети в оттуда сзывал народ, как муэззины призывают правоверных на молитву. Праздные сбегались на его голос, за ними поспешало все мужское народонаселение деревни, и таким образом на площади перед мечетью составлялась мирская сходка. Когда предложение, делаемое виновником собрания, не быдо достойно внимания, — толпа скоро расходилась, без негодования на нарушителя общественного покоя, потому что для Чеченца всякая новость, всякий шум занимательны, а сходить на площадь из пустяков для людей, проводящих целый день без дела, — ничего не значит. Суд по адату, о котором мы будем говорить после, и мирские сходки составляли долгое время в Чечне единственную основу всего общественного благоустройства. Впрочем, по преданиям стариков, однажды начал было вводиться новый порядок вещей, более сообразный с правилами устроенного общества, но как подчиненность высшей власти весьма ненавистна для Чеченца, то порядок этот не мог долго продолжаться. Причина же возникшего было благосостояния заключалась в следующем.

Горские выходцы, составившие теперь Чеченское племя, в первые времена своего поселения, спокойно обработывали свою землю, не тревожимые сильными соседями Кумыками и Кабардинцами, которые, если даже и знали об их существовании, то мало обращали внимания на горсть этих выходцев, рассеянных по [181] лесам, не успевших еще ни обжиться, ни разбогатеть, — и не представлявших, следовательно, для хищнических набегов богатой приманки. Сами Чеченцы, чувствуя свою слабость, жили в то время смирно, не обижая никого, и как бы скрываясь в своих лесах. Те из них, которые выселились ближе к Кабардинцам, как напр. Урус-Мартанцы, или к Кумыкам, как наприм. Качкалыковцы и Мичиковцы добровольно даже отдавались под покровительство тамошних князей, чтобы обезопасить себя от притеснений; они платили им ежегодную легкую дань и считались их приверженцами, клиентами, по Кумыкскому выражению: «смотрящим народом». Князья не вмешивались в их управление, а только заступались иногда за них, когда они прибегали к защите.

Когда Чеченцы были бедны, пока народонаселение их, разбросанное по небольшим хуторам, не составляло еще порядочных общин, они были покойны и нетревожимы; но когда стали возникать богатые деревни, когда на тучных лугах стали ходить многочисленные стада, — мирные дотоле соседи их превратились в неукротимых хищников. Набег в Чечню был пир для удалых наездников: добыча богатая и почти всегда верная, опасности — мало, потому что в Чечне народ, еще немногочисленный, жил, не зная ни единства, ни порядка. Когда отгоняли скот одной деревни, — жители соседних деревень редко подавали помощь первым, потому что каждая из них составляла совершенно отдельное общество, без родства и почти без связей с другими.

Долго страдали Чеченцы, не умея принять мер для своей защиты: богатство их привлекало хищников, слабость и беспорядок не давали им возможности успешно отражать нападения. Наконец они положила призвать к себе сильного и храброго князя и поручить ему восстановить порядок и защитить их от врагов. Таким образом поселилась в Чечне славная семья Князей Турловых, призванных из Гумбета. Турловы пришли с гор с многочисленною дружиною, всегда готовою идти за ними в битву и, по, первому приказанию, затушить семена бунта в неповиновения, могущие возникать в самой Чечне. Власть Турловых, основанная на выгодах самого народа, скоро окрепнула и принесла свои благодетельные плоды. Чеченцы, все равно подчиненные одному княжескому дому, получили впервые понятие о своем народном единстве; подлежа все одинакой службе, нося одинакие обязанности, они перестала чуждаться друг друга и начали составлять нечто целое, одноплеменное. Выезжал ли Князь на [182] тревогу, жители окрестных деревень должны были следовать за ним, не ограничиваясь, как было прежде, одною защитою своей частной собственности. Чечня разбогатела и отдохнула под управлением своих Князей. Удалые наездники Кумыкские и Кабардинские, встречая в своих набегах сильный отпор, перестали гнаться за трудной и неверной добычей. Чеченцы, дотоле всегда ограбленные и притесненные, стали, в свою очередь, страшилищем своих соседей; воинственный дух их развился вместе с сознанием своей силы, и толпы смельчаков их для грабежа начали спускаться на Кумыкскую плоскость и за Терек.

Имя Турловых пользовалось общим уважением в Чечне; влияние их много способствовало к учреждению внутреннего порядка, но вся власть их основывалась лишь на добровольною согласии и на уважении к ним народа; она не имела законного основания, упроченного силою. Чеченцы призвали Турловых в эпоху бедствий и слабости, поэтому трудно было полагать, чтобы, по прошествии стеснений, шаткая, власть князей могла сохраниться навсегда в Чечне, чтобы чувство признательности к оказанным заслугам могло побороть в полудиком народе врожденное отвращение к подчиненности и любовь к необузданной личной свободе. Так и сбылось: народонаселение в Чечне быстро возрастало, благосостояние жителей увеличивалось ежедневно, дух воинственный достигал своего полного развития. В то самое время соседние племена быстро ослабевали и падали постепенно. Распри между сильными княжескими семьями, успехи русского оружие на Кавказе, изнеженность и порча нравов низводили первенствовавшие племена Кумыков и Кабардинцев на второстепенные места.

Лучшие наездники их, более уважаемые старики оставались или на поле битвы, или, покидая народное дело, переходили к Русским. Чеченцы перестали их бояться, время слабости для них прошло, наступила эпоха могущества и с нею вместе возник дух необузданной вольницы, временно укрощенный перенесенными бедствиями. Княжеская власть, которой они сами добровольно подчинились несколько десятилетий тому назад, показалась им тяжелым ярмом, когда они почувствовали себя в силах с успехом противиться своим врагам. Нужда миновалась, вместе с нею исчезли подчиненность и повиновение, оказываемый князьям, и Турловы, не находя более в Чечне ни уважения, ни послушания, к которому привыкли, покинули неблагодарных и переселились в Надсунжинские и Теречные Чеченские деревни, где долгое время еще пользовались правами, принадлежащими их роду. Правление Турловых, никогда почти не касавшееся внутреннего [183] устройства, мало изменило Чеченцев в их граждаиском быту. По выходе, или лучше, по изгнании их, гражданственность представлялась в том же самом положении, как и в первые времена населения края; вся разница состояла в том, что там, где прежде дымился в лесу одинокий хуторок, раскидывался теперь огромный аул в несколько сот домов, большею частию одного родства. Круг связей общественных, по прежнему, не переступал границ родственных связей, однакоже стал обширнее, потому что Тохумы росли непомерно. Чтобы выразить одним словом тогдашнее положение Чечни, можно сказать, что все формы общественные остались неприкосновенными, один только размер общества изменился, с умножением его материальных сил.

Изображая общие черты гражданского устройства в Чечне, необходимо здесь сказать несколько слове о Чеченских Надсунжинских и Теречных деревнях, во многом несходствующих с описанным нами выше. Левый берег Сунжи и правый Терека, по которым до возмущения 1840 г. были расположен богатые Чеченские деревни, населенные Чеченцами, как полагают, после образования Большой и Малой Чечни, эти земли, заключеные между Тереком и Сунжею составляли издревле собственность Кабардинских князей, имевших там своя покосы. Выходцы Чеченские, селившись на земле, имевшей уже своих хозяев, должны были, по необходимости, заключать с ними условия и подчиняться известным правилам в отношении вознаграждений за землю, которою они пользовались. Кабардинские князья, в первые времена поселения их, довольствовались наложением легкой подати, — по мерке пшеницы с каждого дома, потому что сами жили слишком далеко оттуда в своих кабардинских аулах. Но впоследствии, когда Надсуженские и Надтеречные деревни размножились и разбогатели, многие из Кабардинских князей, покинув свои отцовские жилища, перешли туда на постоянное жительство и ввели в то время все разнообразные формы феодального устройства, существовавшего в Кабарде, в простой и односложный элемент Чеченского общества.

Мы не будем входить здесь в рассмотрение их гражданского быта, который почти во всем одинаков с порядком общественным, существующим у Кумыков, но скажем только, что власть князей в трех Чеченских деревнях, не бежавших за Сунжу в возмущение 1840 года (Старом-Юрте, Новом-Юрте и Брагунах), в настоящее время постоянно клонится к упадку, частию от влияния Русских, частию от того, что народ, [184] разбогатевши и размножившись, начинает тяготиться податью, платимой князьям, которые ни в каком случае не могут оказать ему ни покровительства, ни защиты.

Замечательно еще, что в Чечне на управление не имело влияния магометанское духовенство, которому, по смыслу самого Корана, не только предоставлено высокое значение и почетное место в обществе, но даже и власть гражданская, дающая ему большое участие в управлении общественном: так как, по завещанию пророка, суд и расправа между правоверными должны быть всегда деланы по шариату, т. е. согласно правилам суда, изложенным в Коране на всевозможные случаи преступлений. Кому же, кроме мулл и ученых алимов, трудившихся всю жизнь над истолкованием часто темных и неопределенных изречений священной книги, должна принадлежать власть судная? Вот главная причина того величия и той важности, который постоянно имело духовенство во всех благоустроенных магометанских государствах. Стоя, во образованию, выше всех классов народа, к тому же, держа в руках всю судную власть, оно управляло произвольно умами легкомысленных мусульман, привыкших во всех делах своей жизни покоряться его превосходству. Так было везде, в Турции, Персии, в наших закавказских ханствах, и даже в Дагестане; но в Чечне, одной, может быть, из всех мусульманских земель, духовенство не пользовалось принадлежащим ему уважением до самого водворения Шамиля. Чеченцы всегда были плохими мусульманами, суд по шариату, слишком строгий по их правам, в редких случаях находил место, — обычай и самоуправство решали почти все дела, потому что в Чечне, как было сказано выше, не существовало никакого единства, никакого порядка. В подобном обществе власть духовенства, основанная на уважении к религии и на некотором гражданском порядке, не могла найти способной почвы, чтобы укорениться. Не поддержанное чувством своего достоинства, духовенство пришло в упадок в до водворения Шамиля было бедно и невежественно; во всей Чечне не было ни одного ученого алима; молодые люди, посвятившие себя изучению арабского языка (металимы), ходили воспитываться в Чиркей, в Акушу или Кази-Кумык. Знание грамоты было единственное преимущество, которое Чеченские муллы имели над своими прихожанами: оно доставляло нм некоторое уважение в народе, потому что, как грамотные люди, они были необходимы при описи имения, при составлении духовных завещаний и других письменных документов. Вообще духовенство в [185] Чечне не пользовалось никакими особыми правами и находилось в совершенной зависимости у мирян. Посвящения в духовное звание не существовало, каждая деревня выбирала себе какого-либо грамотея, знающего по-арабски, и назначала его своим муллою, так как церковнослужение в магометанской религии не требует особого приготовления, а состоит в одних только молитвах, известных каждому. Решение по шариату некоторых тяжб в составление письменных актов, суть главные обязанности в круг деятельности приходского муллы. В остальном, он по образу жизни ни чем в отличался от мирян. При ежегодном дележе земель, он получал участок наравне с прочими жителями, и, как все прочие, занимался хлебопашеством и торговлею. Особых доходов, предоставленных магометанскому духовенству, Чеченские муллы не получали до водворения власти Шамиля, хотя, по Корану, каждой мусульманин обязан вносить ежегодно в свою мечеть десятину годового жалованья и сотую часть своего стада. Сбор этот, называемый зекатом, обыкновенно делится муллою на три пая: один он берет себе, а остальные два должен раздать бедным, вдовам и сиротам. Кроме того торговцы должны жертвовать ежегодно в мечеть десятый процент с годичного приращения их капитала, состоит ли он в деньгах или товаре. Сбор этот, подобно зекату, делится муллою на несколько долей: одна из них принадлежит ему, а остальные должны быть розданы бедным. Но до настоящего времени обычай этих ежегодных приношений, подобно многим другим обрядам мухаммеданской религии, был слабо исполняем в Чечне, по общей холодности к вере; а если немногие из набожных стариков уделяли часть своих доходов, для вспомощесвования бедным, то редко вручали зекат свой муллам, во большею частию сама раздавала его нуждающимся.

В некоторых больших деревнях было несколько мечетей в несколько мулл; в таком случае один из них обыкновенно выбирался в Кадии; достоинство его не составляло какой-либо высшей степени в духовном звании и не давало ему никакой власти над прочими муллами. Кадий был ничто более, как доверенное духовное лицо, которому предоставлялось пред прочими муллами исключительное право разбирательства по шариату случающихся в его околотке тяжб, составление письменных актов и вообще все гражданские дела, в которых допущено было вмешательство духовенства. Муллы, жившие в округе, где находился Кадий, должны была ограничиться одним церковнослужением. Сбор [186] зеката с денежных капиталов делался Кадием, который, отделивши часть, следующую бедным, мог все остальное взять себе, не уделяя ничего муллам. Впрочем Кадиев в Чечне было немного, потому что избрание их требовало от жителей единства, которое трудно было установить.

Перейдем теперь к рассмотрению в Чечне суда, основанного на адате, и бросим предварительно взгляд на происхождение самого адата.

Адат есть суд, основанный на некоторых принятых правилах или законах, установленных обычаем и освященных давностию. Вот как Ичкиринские старики толкуют происхождение адатного суда. В прежние времена, говорят они, когда народ Чеченский был еще малочислен и жил в горах Ичкерии и по верховью Аргуна, все ссоры судились стариками; старики в то время были умные, жили долго, знали многое и всегда решали справедливо по своему уму, не руководствуясь никаким законом. Впоследствии, народ Чеченский размножился, в горах стало тесно и многие племена выселились па плоскость к Сунже и Тереку. Новые племена сохраняли сперва обычаи предков и по-прежнему слушались стариков; но вскоре сделались буйными, неповинными, и перестали почитать старшин. Наконец народу наскучил беспорядок, никто не мог решить дело по уму предков, старики были не разумнее молодых, потому что сами, пока держались на коне, проводили время в разбоях и не знали ничего, что было в старину. Все общим голосом положили отправить посольство в Нашхой, колыбель Чеченского народа, и спросить, как делалось прежде, какой был порядок у дедов, чтобы опять ввести его у себя. Нашхойские старики долго думали об этом, их затрудняла просьба Чеченцев не от того, чтобы они не знали преданий, но с тех пор, как выселились Чеченцы, многое переменилось и у них самих. До того времени Нашхоевцы не имели настоящей религии, не знали Божьего правосудия, а старики их всегда судили справедливо, по обычаям народа: но теперь они стали мусульманами; многое, что приказывает религия, несогласно с их обычаями; многое, что допущено обычаем, запрещается Кораном. Что делать? Старики думали, советывались и наконец решились согласовать народные обычаи с догматами Корана, в тех случаях, где это оказывалось возможно, не отнимая совершенно от народа его любимой, разгульной вольницы. От этого составились теперешние законы адата, для тех случаев, когда народ, по своему праву, по своим обычаям, не мог судиться [187] так, как изложено в Коране; относительно наследственных дел, духовных завещаний и опек, Нашхойские старики определили разбираться по шариату, так как повелено Богом. С тех пор правила эти сохранились в преданиях и живут постоянно в народной памяти.

Таким образом у Чеченцев введено было смешанное законодательство, составленное из двух противуположных начал: шариата, основанного на общих правилах нравственности и религии, и адата — на обычаях народа ребяческого и полудикого, у которого первый закон, единственный, краеугольный его гражданского устройства — есть право сильного. Отсюда произошло, что адат распространялся и усиливался всякий раз, когда шариат приходил в забвение, и наоборот, адат падал и был отменяем каждый раз, когда шариат находил себе ревностных проповедников и последователей.

В последнее время адате много потерпел от влияния Русской власти; с другой стороны вновь возникшее учение в Дагестане о мюридизме, совершенно изменившее прежнее условие общественной жизни, перешло и утвердилось в Чечне. В настоящее время прежний адат остался между Чеченцами только в одних надтеречных деревнях, Новом и Старом Юрте и Брагугунах и Чеченских деревнях, расположенных на Кумыкской плоскости, но и здесь он изменен влиянием Русских законов.

Приступая к описанию законодательства у Чеченцев, чтобы составить об нем ясное понятие, надобно рассмотреть тот порядок в условиях общественной жизни, который существовал в Чечне еще до завоевания этого края Русскими и до утверждения там Шамилем новой организации. Поэтому мы примем здесь за основание положение общества в Ичкерии, в последнее время, до прибытия туда Шамиля, так как оно менее имело сношений с Русскими и следовательно сохранило вполне свои древние обычаи.

Гражданственность вообще у Горцев стоит еще на низкой степени образованности, почему в ней невозможно отыскать той определительности в правах, какая заметна у народов более образованных. Адат можно назвать первым звеном соединения человека и общество, переходом его от дикого состояния к общественной жизни. Человек, соединясь в общество, старается оградить себя от насилия, чувствует для этого необходимость условий и создает правила, на которых должна покоиться общественная жизнь; но правила эти, как и все, созданное человеком в состоянии его младенчества, неполны, слабы, и, по [188] неимению письмен, существуют в одних лишь преданиях; а потому и исполнительной власти в адате почти даже не существует, штрафов и наказавший за преступления никаких нет, или положены весьма слабые. Вообще можно сказать, что адат нечто более, как посреднический суд, лишенный большею частью понудительных мер; исполнение решений зависит от доброй воли тяжущихся, в противном случае, если одна сторона находит решение для себя слишком невыгодным, адат пренебрегается. Тут последняя граница закона и гражданского порядка, и первый шаг к личному праву. Там, где закон бессилен, каждый получает обратно природное право мстить за обиду и наказывать своих врагов, и вот начало этого странного законодательства канлы (кровомщение), признанного у всех горских племен, как дополнительный устав личного права, помещенного в своде их преданий в гражданских постановлений.

Таким образом все личные обиды и важнейшие преступления, как-то: убийство, насилие, у горцев никогда не судятся. По недостатку порядка и правильной организации их общества, совершивший злодеяние имеете всегда возможность уйти от преследования; на основании этого адатом допущено, не только кровомщение на лица, сделавшие злодеяние, но и на их родственников. Канла вообще состоит в том, что родственник убитого должен убить убийцу или кого-либо из его родственников. Те, с своей стороны, опять должны отмстить за кровь кровью, и таким образом убийство продолжается бесконечно. От этого, после каждого убийства, между родственниками убитого и родственниками совершившего злодеяние, возникает право канлы или кровомщения, которое переходит потом даже от одного колена к другому.

Бывают, впрочем, случаи, в которых канла прекращается. Для этого лице, желающее примириться, против которого имеют канлы, отпущает себе волосы, и чрез знакомых просит противника о прощении. Если последние согласятся дать его, тогда желающего примириться приводят к нему в дом, в, в знак примирения, тот должен обрить ему голову. Примирившиеся почитаются после кровными братьями и клянутся на Коране быть верными друг другу. Впрочем иногда бывают примеры, что простивший, не смотря на примирение, убивает своего кровного брата. За кровь можно также откупаться, то есть лицо, на котором состоит канла, платит противнику известную сумму, за что тот при свидетелях должен дать клятву, что проследовать его не будет. В случае, если бы после того [189] согласившийся простить за деньги убил откупившегося, то родственники могут заставить первого возвратить деньги или и иметь на него канлу.

Воровские дела у горцев подчинены также разбирательству адата. Ответчик, не опасаясь строгости закона, идет без сопротивления на суде, в надежде оправдаться, ибо в случае даже обвинения наказание заключается в одном лишь возвращении истцу украденного у него и небольшого штрафа, например, за воровство лошади, ответчик платит только шесть рублей, за воровство коровы — три рубли серебром. За похищение же, сделанное в доме, то есть в сакле, вор обязан заплатить истцу вдвое против того, что стоит пропажа.

Вообще обряд суда по адату весьма прост. Противники, желая кончить дело, по адату выбирают, обыкновенно, в посредники или судьи для себя, одного или двух старшин. Старшины, для избежания лицеприятия, выбираться должны не из того колена или тохума, к которому принадлежат тяжущиеся, а непременно из другого. Старики выслушивают отдельно каждого из разбирающихся, и, выслушав, произносят приговор. Старикам за суд ничего не платится.

Для обвинения необходимо, чтобы истец представил с своей стороны одного или двух свидетелей. Свидетели должны быть совершеннолетие, мужеского пола и не из рабского сословия, лаев. В случае же, если бы истец не нашел свидетелей, то виновный оправдывается присягою на Коране. Сверх того должны присягнуть в его оправдание шесть посторонних лиц, по его выбору, но Чеченцы мало уважают присягу, и по адату, за ложное свидетельство не положено никаких наказаний, а потому присяга, хотя и пустой обряд, но в разбирательстве допускается для того, что в некоторых случаях, по неимению ясных доказательстве, дело решить было бы затруднительно.

Очные ставки не требуются при суде адатом, и свидетели или донощики, опасаясь мщения, обвиняют преступника в тайне. От этого часто бывает, что обвиняемый, по неведению, выбираете в число свидетелей, присяга которых должна оправдать его, и то лицо, которое его уличает, таким образом воровство открывается. Иногда случается, что один донощик имеет дело и разбирается с обвиняемым, и если старики приведенные им доказательства найдут основательными и достаточными к обвинению, то обиженный получает удовлетворение по приговору их, не быв призван на суд. [190]

При решении адатом необходимое условие, чтобы судьи единогласно положили приговор; в случае же разногласия между стариками, тяжущиеся стороны выбирают других судей. Если из тяжущихся кто-либо остается недовольным приговором и не хочет выполнить возложенных на него условий, то тогда он имеет дело не только с противником, но и с свидетелями и стариками, находившимися на суде, и те обязаны уже принудить его к исполнению. Впрочем обвиненному предоставлено также право и в этом случае выбирать других судей. Иногда бывает, — так как в адате исполнительной власти не существует, — что обиженный не в состоянии принудить своего противника разбираться с ним. В этом отношении, по адату, предоставляется обиженному во всякое время украсть у своего врага лошадь или какую-либо вещь, и таким образом, заставив противника разбираться с собою, он представляет украденные им вещи старикам, которые, оценив их, отдают обиженному ту часть, на которую он имел право, а остальные возвращают хозяину.

Подобное право предоставлено адатом слабому при тяжбе с сильным, так как обидчиком очень часто бывает лицо, пользующееся в обществе весом и старики не в состоянии принудить его к исполнению приговора; в этом случае обиженный, собрав свое имущество, удаляется в другую деревню, в которой есть больше его родственников, и с помощию их старается украсть у своего обидчика лошадь, оружие или какую-либо вещь, чтобы заставить этим врага невольно исполнить приговор. Вот обычаи, на которых основано в Чечне разбирательство дел между частными лицами. Взглянем теперь на их семейные отношения и на некоторые обряды.

В Чечне не существует ни одного закона, определяющего или ограждающего власть отца над детьми. Пока дети малолетны, пока не могут сопротивляться насилию, они в беспредельной зависимости у отца; но как скоро подросли и начали владеть оружием, право сильного становится их законом. Все они считаются членами одного семейства и перед судом адата пользуются одними правами наравне с отцом. Канла также может быть между отцом и детьми, и не редко случались примеры, что если отец убивал одного из своих сыновей, то остальные мстили отцу.

На домашнее имущество отец и сыновья имеют одинаковое право. Последние могут во всякое время заставить первого разделить между ними имущество, в котором им адатом [191] предоставляется одинаковая доля с отцом. От этого у Чеченцев бывают странные случаи, например: один отец, имея шестерых взрослых сыновей, задумал взять другую жену; сыновья, узнавши об этом намерении, потребовали от него сначала раздела, потому, говорили они, что было бы не справедливо дать, по смерти его, равную часть из наследства детям второй жены, так как теперешнее имение нажито их трудами. Отец должен был согласиться. Разделив имение с своими сыновьями, он взял другую жену, от которой имел в последствии семерых детей. По смерти отца сыновья от первой жены вступили в спор с детьми второй и требовали, чтобы отцовское наследство было разделено поровну между всеми. Дело разбиралось по адату, и старики оправдали первых. Таким образом остальное имущество было разделено на тринадцать частей, и каждый из детей от второй жены получил только тринадцатую долю той части имения, которая досталась отцу их после первого раздела.

За сыновнее неповиновение отец вознагражден беспредельною покорностию дочерей, пока они находятся в его доме. Он содержит их, как знает, и выдает замуж за кого хочет. Дочерям не предоставлено адатом никакого права в дележе отцовского имения, потому что дочь и дети ее не отвечают за совершенное отцем или братьями убийство. Если по смерти отца остаются незамужние дочери, то старший брат или ближайший родственник обязан содержать их и выдать замуж. Вообще адат не предоставляет женщине никакой собственности, кроме только одного калыма или кебина, получаемого от мужа, и женихового подарка, делаемого обыкновенно во время сговора или сватовства следующим образом:

Когда отец согласится засватать дочь свою, — жених подносит девушке подарок, состоящий из шелкового головного платка и десяти рублей серебром. После этого жених получаете право видеться се своей невестой втайне, но если они встретятся в гостях или вообще при людях, приличие требует, чтобы они не говорили друг с другом, и невеста должна отвернуться от своего жениха, так, чтобы он не мог видеть ее лица. Жениху предоставляется также право оставить невесту, или, как говорится, отпустить ее, то есть дозволить ей выдти за другого, но сама собою, сговоренная девушка не можете отойти от жениха, — она должна смиренно ждать, пока он согласится освободить ее, т. е. заплатить калым. Между сговорами и женитьбой [192] проходит часто несколько лет, иногда от того, что жених не имеет чем заплатить калыма, а иногда, рассердясь за что-либо на девушку, он не отпущает ее нарочно и, наконец, сам женится на другой.

Мы сказали выше, что отец имеет полное право засватать свою дочь, за кого хочет; но есть обычай, по которому можно получить девушку от брата. Если брат во время пирушки согласится выпить за здоровье своей сестры с кем-либо из присутвующих и тут же примет от него какой-нибудь подарок, сестра его, значит, засватана, и он обязан принудить отца выдать ее за своего приятеля. В противном случае, отдаривший брата преследует его, как за кровную обиду. Впрочем, подобное сватовство редко встречается и принадлежит к отчаянным попыткам искателей, которые не надеются обыкновенным путем получить руку девушки. Сюда же должно отнести еще следующий, довольно странный, обычай, существующий у Чеченцев. Молодой человеке сговаривается с некоторыми своими приятелями похитить девушку и силою привести ее в свой дом. Для этого они в избранное время нападают на нее, и, не смотря на сопротивление, на драку, возникающую с родственниками, увозят ее в дом влюбленного. Потом запирают их вдвоем и караулят у дверей до тех поре, пока влюбленный позовет их в комнату. Тогда девушка при них объявляет, хочет ли она воротиться в дом родителей или оставаться у него; обыкновенно необходимость заставляет ее выбирать последнее, и она, с этого времени, становится его законною женою.

Отец невесты, по получении от жениха калыма, обязан его передать вполне своей дочери, в то время, когда она выходит замуж. Калым и подарок жениха составляют неприкосновенную собственность замужней женщины. Муж, без согласия жены, не имеете никакого права распоряжаться ими, а если бы вздумал силою вынудить у своей супруги калым или подарок, то она может прибегнуть к родственникам и просить у них защиты. Во всем остальном жена подчинена мужу, как лай своему господину. Она должна работать на него, сносить безропотно наказание и во всем стараться оказывать ему раболепное уважение. Жена не имеете даже права сидеть в присутствии своего мужа и вместе с ним разделять трапезу. Подобное положение женщины обыкновенно в необразованном, полудиком обществе, где физическая сила преимущественно признается законным правом, а потому можно удивляться, что в Чечне женщина, не [193] смотря на рабство, в котором находятся, пользуется, однако, некоторыми правами и ограждается несколько обычаем от беспредельного самовластия мужчины. Например: муж ни в каком случае не может лишить жизни своей жены, даже и тогда, если он убеждается в ее неверности; обычаем предоставляется ему только право согнать ее со двора, откусив зубами нос. Жена может во всякое время развестись с мужем, но в таком случае, при выходе из дому, она должна оставить ему свой калым и все находящееся у ней имущество. Если же, напротив, муж первый требует развода, то он должен отпустить жену с калымом и со всем ей принадлежащим.

Мать над детьми не имеете никакой власти и едва только пользуется тем уважением, которое сама природа вложила в человека к виновнице его существования.

Относительно порядка и взаимных прав родственников, в Чечне определено руководствоваться одними законами шариата, но и здесь древний Чеченский обычай очень часто заменяет поведения Корана, и адате действует вместе с шариатом, отвергая частию определения последнего. От того в Чечне происходит смешанное законодательство, которое, смотря по воле тяжущихся, опирается то на адате, то на шариат. Естественное право сыновей делить между собою поровну отцовское имение, признано одинаково по адату и шариату, но состояние дочерей определяется ими различно. Адат совершенно устраняете их от дележа имения; по шариату, напротив, дочь получаете третью долю из наследства, достающегося брату. Впрочем, надобно заметить, что незамужняя сестра поступает, обыкновенно, по смерти отца на попечение старшего брата или дяди, которые обязаны содержать ее до замужества и составить приданное. Если отец, умирая, не оставил после себе сыновей, имение делится на две равные части; одна половина отдается дочери, другая — ближайшему родственнику; когда несколько дочерей, — имение делится на три доли: две принадлежат дочерям, а третья отходить к родственнику.

Закон о порядке наследства в одной нисходящей линии у Чеченцев не соблюдается. По неимению прямых наследников, имущество сына переходить к отцу, предпочтительнее пред братьями и племянниками; точно также дядя во многом предпочитается двоюродным братьям. Это постановление, естественно, должно быть в обществе, в котором не существует отцовской власти над взрослыми сыновьями и в котором отец считается равным с ними. В Чечне, где почти нет понятия о [194] личной недвижимой собственности, домашнее имущество, временно приобретенное трудом каждого из членов семьи, должно поровну делиться между ними, потому что каждый, не исключая самого отца, одинаково участвовал в приобретении. Еще до сих пор право собственности в понятии Чеченцев не имеет положительного основания: оно считается не более, как личным трудом, и потому не удивительно, что отец, обязанный во всякое время, по требованию сыновей, делить с ними свой дом, получает по смерти одного из них право наследовать его имуществом, предпочтительно пред другими членами семейства. Жена не наследует мужу, но должна выйдти за его ближайшего родственника, если он пожелает ее взять, в противном случае, она получает только четвертую долю из мужнего имущества и приобретает тогда полное право располагать собою. По смерти жены, муж ни в каком случае не становится ее наследником; принесенный ею калым, подарок жениха и другое, могущее быть приобретенным ею имущество делится между детьми ее, соблюдая те же самые правила, как при дележе отцовского имения, то есть, чтобы доля сестры составляла третью часть братнего наследства. Если же жена бездетна, имущество ее возвращается в родительский дом или переходит к ближайшим ее родственникам.

По не имению прямых наследников, к которым, по Чеченскому обычаю, должно причислить отца, имение покойного переходит в боковые линии, к родным братьям предпочтительно племянников, к племянникам, предпочтительно дядей и к дядям, предпочтительно двоюродных братьев.

Есть, сверх того, обычай, на основании которого постороннее лицо заменяет всех прямых наследников, например: хозяин наследует после своего кунака (гостя) умершего в его доме всеми вещами, которые при нем находились, как-то платьем, оружием, хотя бы у гостя были дети, отец или разные братья. Понятие о гостеприимстве служит основанием этому обычаю у всех вообще Горцев. Куначество считается наравне с родством, а потому хозяин, наследовавший имуществом своего гостя, обязан также принять на себя его канлы, точно так, как и прочие родственники.

Долги, оставшиеся после умершего, должны быть уплочены из имения его, прежде раздела между наследниками, если между ими и заимодавцами не существуете особой сделки. В случае, [195] если бы заимодавец объявил претензию, когда имение уже разделено, тогда долг разделяется поровну между всеми наследниками мужеского пола. Но для того, чтобы претензия была действительна, они обязаны представить письменный документ, засвидетельствованный и скрепленный Кадием. Кадий по этому же документу обязан удовлетворить заимодавца из имения должника.

Когда умирающий человек — одинокий, без родства, ему представляется право завещать свое имение, кому он пожелаете. Это единственный случай, в котором духовное завещание покойника имеет полную силу. Когда же у него есть родственники, он не может, ни под каким предлогом, устранить их от законного наследства. Пожертвование в мечеть и на богоугодные дела дозволяется, но в таком только случае, если они не превышают третьей части имения. Составление духовных завещаний, как дело, требующее грамотного и добросовестного человека, принадлежите духовным лицам — Кадию или Мулле. Желающий передать свою последнюю волю призывает Кадия и двух посторонних лиц, при которых Кадий пишет духовное завещание со слов объявителя и скрепляет действительность завещания своею печатию вместе с свидетелями. Составленная таким образом духовная хранится у завещателя и по смерти его получает законную силу.

Ввод во владение наследников производится также духовными лицами. Кадий, по объявлении ему о смерти одного из его прихожан, обязан тотчас составить подробную опись всему имению умершего и пещись о его сохранении до окончательного раздела между наследниками, которым он сдает имущество по составленной описи. Исполнение в точности воли умершего, когда оно не противно существующим законам, возложено по обычаям на Кадия. Назначение душеприкащиков особою волею покойника допускается тогда только, если Чеченец умрет на чужой стороне или посреди неверных.

В случае, когда наследники малолетны, над имением учреждается опека, которая принадлежит преимущественно ближайшему родственнику, дяде или старшему брату, а за неимением их Кадию. Опекуну не предоставляется никакой доли из доходов имения, зато он не обязан представлять отчетов в своих расходах, лишь бы только имение сохранено было им в том виде, как оно принято по описи от Кадия, и лишь бы питомец содержан был прилично своему состоянию. Если родственники заметят недобросовестные действия опекуна, растрату [196] собственности или дурное обращение с наследником, то они имеют право жаловаться об этом Кадию, который разбирает дело, и, если найдете опекуна виновным, сменяет его и присуждаем пополнить растраченную собственность малолетнего из своего имения.

Чеченец делается совершеннолетним в 15 лет; тогда над ним оканчивается опека и опекун в присутствии Кадия и родственников сдает имение своему бывшему питомцу, согласно той описи, по которой сам принимал; чего при этом не достанет, он обязан пополнить из своего. Женщины к опеке не допускаются.

Если в опеке состоите несколько братьев, и если старший из них совершеннолетен, то может требовать выдела своей части. Для этого он обращается к Кадию, который, с двумя или тремя свидетелями, разделив на равные части все имение, кидает жребий, и та часть, которая придется на долю старшего брата, поступает в его собственность.

____________________________

Изображая Чеченское общество до появления Шамиля, мы упомянули прежде, что возникшее в Дагестане новое учение о мюридизме имело сильное влияние на общественную жизнь Чеченца. Теперь мы рассмотрим, в чем именно заключаются перемены, произведенные в Чечне мюридизмом и мюридами, главою которых считается Шамиль.

В начале 1840 года, Чеченцы взбунтовались и призвали к себе Шамиля. Постигая хорошо народ, с которым он имел дело, зная дух непостоянства и своеволия — отличительные черты в характере Чеченца, Шамиль не вдруг решился приехать к ним. Он, после продолжительных переговоров, прибыл в Урус-Мартан и наконец согласился принять управление над Чечнею, но только с условием, чтобы Чеченцы дали ему прежде присягу в строгости исполнять все издаваемые им законы и постановления.

Из обстоятельств, более всего споспешествовавших Шамилю к утверждению власти в Чечне, было возмущение Надтеречных и Сунжинских деревень против Русских. Возмутители, страшась наказания, искали спасения в лесах и по необходимости должны были покориться власти одного человека, а человеком этим у Чеченцев был Шамиль. В след за этим последовало движение наших войск и разорение некоторых аулов. Чеченцы, гонимые с [197] одного места на другое, боясь наказания за непокорность, начали уже искать спасения в благоразумии и воле человека, которого избрали своим начальником. Шамиль пользовался случаем, он утешал их сладкою надеждою в будущем, представлял разорение аулов их нашими войсками бедствием временным, скоропроходящим, и возбуждал в них религиозный фанатизм, который всегда легко возбудить в невежественном народе, особенно когда он находится в критическом положении. Таким образом власть Шамиля принимала формы более правильные и положительные. Заметим еще здесь, что Шамиль, приобретя однажды силу, не терял ее уже после, но напротив каждый случай, всякое ничтожное обстоятельство служили ему предлогом к утверждению владычества, и он так искусно наложил на Чеченцев оковы, что им освободиться после сделалось уже невозможно.

Первым действием Шамиля, по прибытии в Урус-Мартан, было потребовать аманатов из тех семейств, которые имели наиболее влияния в народе. После он начал вербовать в мюриды к себе и своим сообщникам лучшее юношество. Этими мерами он привязал к себе главные чеченские семейства. Каждый, вступивший в мюриды к Шамилю, к Ахверды-Магоми, Шуаиб-Мулле и другим лицам, приближенным к основателю мюридизма, приносил на коране присягу слепо и свято исполнять все приказания, какого бы рода они ни были. Мюрид обязывался поднять даже руку на родного брата, если бы потребовал того начальник. Таким образом мюриды составили, как бы, особый орден, исполнявший волю одного только человека, забывая для него самые узы родства. Такой строгий устав мюридизма послужил Шамилю главным орудием к распространению власти и дал ему средство употреблять мюридов к истреблению опасных для него людей. Мюрид, совершивший, по приказанию своего начальника, несколько убийств, возбуждал против себя врагов, а чтобы избавиться от них, он, по необходимости, должен был с своим семейством и родственниками поступить в слепые приверженцы к Шамилю. Так как по обычаю, существовавшему прежде у Чеченцев, между семейством мюрида, совершившего злодеяние, и между родственниками убитого возникало кровомщение, то Шамиль постоянно старался побуждать молодых людей к убийствам, чтобы чрез то привязать их к себе.

Шамиль, приобретя посредством мюридов влияние в Чечне, начал помышлять об упрочении там своей власти. Чтобы [198] обуздать вольницу дикого народа, он нашел нужным уничтожить адат, потворствующий слабостию своих постановлений буйным страстям Чеченцев, и вместо адата предписал судить все преступления по шариату. Духовенство получило с этого времени значительную силу и вес. Шамиль поручил ему также воспитание юношества, учредив в разных местах при мечетях школы для того, чтобы наставники, выбираемые всегда из преданных ему людей, внушали молодому Чеченскому племени привязанность и любовь к своему начальнику.

Шамиль в непродолжительном времени ввел в Чечне новую администрацию, положил основание правильному образованию войска и издал свод новых постановлений, незнакомых до того времени Чеченцам.

В настоящее время Чечня разделяется на три участка: Мичиковский, большую и малую Чечню. Каждый из этих участков имеет своего особого начальника, который соединяет в своем лице военную и гражданскую власть. Начальник этот называется Наибом. При Наибе, для разбирательства гражданских дел, постоянно находится Кадий.

Наибство делится на округи, которые управляются Мазунами; при Мазуне, для разбирательства дел, находится мулла. Кроме того мулла находится в каждой деревне для разбирательства словесных тяжб. Муллы эти составляют первую инстанцию судебной власти. Рассмотренные ими дела поступают потом на решение к Мазуну, а в важных случаях Мазун представляете их на рассмотрение и решение Наибу.

Для решения же деле, касающихся общественного управления и верховного суда, Шамиль, по предложению Джелал-Эддина, учредил в 1811 году совет Диван-Хан, в котором присутствуют люди духовного звания, известные своею ученостию и преданностию к мюридизму. Учреждение этого совета происходило в прежде бывшем главном местопребывании Шамиля, Даргах, изятых в 1845 году князем М. С. Воронцовым.

Для приведения в исполнение приказаний и распоряжений Наибов, при каждом из них находится постоянная стража, составленная из мюридов; число людей в этой страже бывает не одинаково и простирается от ста до двухсот и даже трехсот человеке.

При Мазуне вместо мюридов находятся мартазски, которые набираются из десяти семейств по одному. Марстазски [199] составляют отборную конницу, действующую всегда отдельно от прочих войск, под командою своего Мазуна.

Наибы обязаны давать войска по первому востребованию Шамиля. Каждое семейство должно выставить одного вооруженного пешим или конным, по назначению, сделанному Наибом, и снабдить их нужным провиантом. Над этими людьми назначены десятники, сотенные и пятисотенные начальники.

Сбор больших партий производится обыкновенно следующим образом: Наиб отправляет мюридов к мазунам с приказанием о сборе войска и о заготовлении на известное число дней провианта. Мазуны с своей стороны рассылают мартазсков к сотенным начальникам, а сотенные обязаны уже, собрав свою сотню, являться с нею на сборный пункт, где над собравшеюся партиею принимает командование Наиб. О заготовлении же провианта мартазск обращается к бегсулам или десятиикам, на обязанности которых лежит наблюдение за исправным отбыванием повинностей. После того мазун собирает своих мартазсков, и явившись с ними к Наибу, командует ими в продолжении похода, по усмотрению Наиба. В отсутствии мазуна место его занимает один из мартазсков. Иногда Наибы не довольствуются сбором с каждого семейства по одному человеку, но приказывают выходить всем, кто только в состоянии носить оружие, под опасением, за неисполнение, строгого наказания.

Преступившие военные законы предаются суду, по усмотрению мазунов. Если преступление не столь важно и виновный не заслуживает смертной казни, то приговор произносит сам мазун, исполняя свое решение — чрез мартазсков. Важное же преступление, по рассмотрении мазуном, поступает на решение к Наибу, который, при разбирательстве вообще военных преступлений, обязан руководствоваться особыми законами, изданными на этот предмет Шамилем. По этим законам, за побег к неприятелю и измену определена смертная казнь, но кроме виновника, который заочно присуждается к казни, за него отвечают еще десять поручителей, обязанных заплатить пени 50 руб. сер. Для чего в Чечне все мужеское народонаселение совершеннолетних людей разделено на десятки; зачисленные в них составляют круговую поруку и обязаны наблюдать за поступками один другого. За изменническое сношение, как-то шпионство, полагается также смертная казнь. Всякое сношение с, племенами, покорными Русскому правительству, хотя бы и [200] торговое, строго воспрещается; провинившегося в этом сажают в яму, подвергая телесному наказанию. За ослушание и неповиновение к старшему мера наказания зависит от важности обстоятельств и времени, в которое оно было оказано, так например: во время похода или битвы ослушание очень часто наказывалось смертию; в других же менее важных случаях преступник подвергается обыкновенно телесному наказанию. За неявку на службу наказание состоит в посажении виновного в яму на несколько дней, или в палочных ударах.

За храбрость и общественные заслуги Шамилем установлены особые ордена, заключающиеся в медалях. Наибы Шуаиб-Мулла и Улубей за подвиги свои в 1842 году получили знак в виде звезды, с надписью: «нет силы, нет крепости, кроме единого Бога». Сверх того Шамилем учреждены еще денежные награды и подарки.

На содержание мартазсков, духовенства, мечетей, бедных, вдов и сирот Шамилем указаны особые доходы, заключающиеся в следующем: а) зекат или десятая часть с доходов имения; b) хомус, пятая часть со всей добычи, сюда принадлежат и пленные, и с) бойтиу-мом — штрафных деньгах, взыскиваемых за разные преступления, и имуществе, оставшемся по смерти казненного преступника. Шамиль, как глава духовенства и правления и предводитель военных сил, все эти доходы, которые составляют так называемую шариатскую казну, берет в свое распоряжение.

Из этого обзора нового управления, введенного Шамилем в Чечне и других подвластных ему Дагестанских обществах, видно стремление его к основанию государства. Но государство это может существовать только в одном воображении Шамиля, а не на самом деле, вблизи такой могущественной державы, как Россия, с которою все разнородные обитатели Кавказских гор, по своему географическому положению, непременно должны слиться в одно целое.

Иван Иванов.

Ставрополь.
2 Сентября 1851 года.

Текст воспроизведен по изданию: Чечня // Москвитянин, № 19-20. 1851

© текст - Погодин М. П. 1851
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
© OCR - Андреев-Попович И. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Москвитянин. 1851