ЭКСПЕДИЦИЯ В САЛАТАВИЮ В 1858 ГОДУ

Восемнадцатого мая, в Чиркее (укрепл. Евгениевское) сосредоточилась колонна: пехоты — апшеронцев три батальона, самурцев один батальон и штуцерных одна рота; кавалерии — дагестанского конно-иррегулярного полка четыре сотни, кюринской милиции две и сборной милиции по одной сотне; пешей артиллерии — легких орудий два и горных четыре.

День был жаркий; солдаты навеселе после проводов друзей, — и небольшой отряд оставил в Чиркее 32 больных, из коих 8 загоревшихся.

19-го мая, эта сила, со светом, полезла на Ибрагим-Дада. После утомительного перехода, не поднимаясь на самую вершину, повернули вправо и ночевали в окрестностях Гертме, на мягкой траве и веселеньких цветах.

20-го, поднявшись на хубарский хребет, мы увидели Буртунай на широком горном отроге. Серые его здания смотрели довольно уныло, только белый лагерь дагестанского полка немного разнообразил местность. На привале присоединился к нам батальон дагестанцев из Буртуная, два легких и два горных орудия. К вечеру мы [40] пришли на развалины аула Хубар и провели среди родников и рощ следующий день.

21-го, барон Врангель сделал рекогносцировку от Хубар к Костала и Инчхе, виделся с кн. Дондуковым, приехавшим из Миатлы — затем советовались: рубить ли просеку от Миатлы к Хубару и по лесу к Костала? Предполагалось, выступив из Чиркея, прежде всего заняться открытием дорог чрез леса от Миатлы, чрез Костала, к Делыму; от Миатлы же — на хубарский хребет и оттуда уже по открытым местам в Буртунай; наконец, докончить прошлогоднюю просеку от Делыма к новому Буртунаю. В этих рубках больших сплошных лесов не представлялось надобности; местность имела характер предгорий, т. е. отсутствие скал и обрывов, долины и хребты мелких очертаний, покрытых богатыми лесами или густою травой; дороги тянулись то в глубине долин и ущелий, то по волнистым возвышенностям или вдоль лесных хребтов. Хотя лес в зелени представлял непроницаемую чащу, и местность от Миатлы до Хубар и Костала была трущоба, пригодная для всяких предприятий со стороны неприятеля; но, имея в виду отряды наши в Буртунае и Миатлы, неприятель не имел возможности беспокоить нас вовремя сильными партиями, и мы окружили бы лес в две недели, отделавшись пустыми перестрелками. Тем не менее, начальство, в предупреждение потери в людях, начало колебаться в окончательном решении, не смотря на убеждения лиц близко стоявших к делу.

Однакож, 22-го мы спустились с хубарских высот, поворотили налево и заняли позицию в Костала пред перевалом в Делым, прикрывая таким образом леса, обреченные рубке.

На следующий день мы должны были послать вьюки в [41] Чир-Юрт за провиантом и полагали начать просеку, но, с наступлением ночи, в силу неизвестных причин, последовала отмена приказания.

Костала составляет буквально ореховую долину, живописная котловина поросшая лесом, место очень привлекательное для жизни, но неудобное, как военная стоянка, потому что все высоты ею командуют, а от леса, у самых палаток, уже начали в нас стрелять, вскоре после нашего прихода.

23-го, мы пошли на Делым. Поднимаясь на лесистый перевал, отделяющий Костала от делымской долины, мы заметили, что неприятель за нами следит: несколько конных ауховцев шли вместе с нами до Делыма; у последнего оказалась конная партия, человек 60 или 80, которая ускакала на Теренгул при появлении нашей кавалерии. Всадники наши перешли Теренгул и следующий овраг, и остановились у подошвы высот Янги-Юрта, на которых уселись бедные ауховцы, выходцы из Делыма, чтобы быть свидетелями сожжения нового своего аула, выстроенного зимою после разорения нового Делыма нашими войсками, в ноябре прошлого года; они ругались и перестреливались на два ружейных выстрела с аварцами иррегулярного полка; — между тем, колонна расположилась лагерем между старым и новым Делымом, на мысу, вблизи теренгульского оврага.

24-го, мы пошли на Буртунай. Дорога идет по гребню хребта между оврагами нового Буртуная и Черто. Этот хребет был покрыт лесом, но в конце прошлой экспедиции его вырубили, за исключением саж. 700 или 800 у нового Делыма. — Мы снялись рано, но дорога чрез овраг у нового Делыма оказалась до того непроходимою, что небольшой наш отряд истратил четыре часа времени на переправу. Лес приказано было занять батальону [42] самурского полка, который должен был пропустить отряд и двинуться вслед за арьергардом; батальоном этим командовал подполковник Горшков. С утра любопытные горцы смотрели за нами и менялись выстрелами с милицией и цепями. Горшков, в лесу, на каждый татарский выстрел отвечал батальонным огнем, оглашая окрестности эхом жаркого дела. Даже артиллерия показала желание вступить в бой, бросая изредка гранаты везде, где появлялись кучки неприятеля. В одиннадцать часов утра вся наша колонна втянулась в лес, и за ней пошел арьергард — 1-й батальон апшеронцев майора Егорова с двумя легкими орудиями; батальона же подполковника Горшкова в лесу не оказалось, и никто не мог сказать, куда он девался. Горцы, как любители арьергардных дел, пошли вслед за 1-м батальоном. Егоров рассыпал боковые и заднюю цепь; перестрелка усиливалась, и один раз я приказал остановить орудие и сделал два картечных выстрела по лесу. Солдаты шли в цепях кучками по четыре человека, соблюдая дистанцию и не обращая внимания на местные прикрытия и на горцев, перебегавших между деревьями. Для выстрела из орудия назад, задняя цепь, вместо того, чтобы разомкнуться, бросалась на орудие, задерживая этим выстрел, а когда орудие двигалось, то мы оставались уже без цепи сзади. Я несколько раз говорил командиру батальона об этой ошибке, но он, пока не вошли в лес, ограничивался только тем, что повторял громко: "поставить цепь, поставить цепь"! Со входа в лес, правая наша цепь постоянно приближалась к колонне. Я указывал, что цепь лезет на колонну и скоро присоединится к ней; но на это не было обращаемо внимания, и мы дошли до того, что боковые цепи были в нескольких шагах от колонны — левая, которой не [43] дозволяли удалиться местность, а правая потому, что ей так вздумалось; — и пули начали лететь в колонну. Двигаясь помаленьку, мы дошли до кургана, на коем был завал неприятеля 13-го ноября прошлого года, и нашли здесь самурцев Горшкова; они занимали два кургана, один — вправо от дороги, другой — в саженях 100 сзади и седловину между ними; — на этом основании цепь Егорова примкнула к колонне. Начиная с кургана до просеки, дорога имеет узкий проход, образуемый курганами с одной стороны и ущельем слева. Вьюки столпились впереди, и мы остановились у подошвы кургана; орудия обстреливали дорогу. Вдруг, по сигналу, данному сзади от Горшкова, цепь самурцев, нас прикрывавшая, бросилась налево-кругом, очистив курган, на котором сейчас же явились горцы, — и выстрелы посыпались на нас сверху. Егоров, вместо того, чтобы занять курган своею цепью, ограничился пассивным положением. Пришлось действовать по кургану картечью. Самурцы, продолжая отступление, очистили седловину и удалились на задний курган, а неприятель занял седловину, и мне по необходимости пришлось обстреливать седловину из другого орудия. В нас стреляли с самого близкого расстояния; у меня ранили офицера (капитана Карлгофа) и я, видя, что это добром не кончится, двинул одно орудие вперед, приказав ему очистить дорогу силою, а сам остался с одним орудием. Рота, находившаяся при артиллерии, столпилась за оставшимся орудием и оттуда стреляла; у меня ранили двух солдат и несколько лошадей. Предчувствуя минуту, когда лошадей могут перебить, как только очистилась дорога, я взял орудие назадки и двинулся. В это мгновение прикрытие орудия с правой стороны, т. е. от неприятеля, составлял я, с лошадью в поводу; я видел чеченские лица за деревьями и начал помышлять о [44] револьвере, висевшем у меня на поясе. В таком порядке мы дошли до кургана; там был горный взвод и часть батальона Горшкова. Я распорядился, чтобы горные орудия чередовались с моим легким, останавливаясь каждый раз в стороне от дороги, когда я двигаюсь, и обратно. Так мы дошли до просеки, куда, конечно, неприятель не показался.

На просеке Горшков, вступив в обязанности начальника арьергарда, занялся маневрами и пришел на место полутора часами позже нас. Барон Врангель, проехав с авангардом за новый Буртунай, не слышал артиллерийских выстрелов и был удивлен, узнав о деле. Мы потеряли 1-го убитого и 37-мь раненых, в этом числе двух офицеров, тогда как могли отделаться 5-ю, 6-ю человеками, потому что до завала, где нас оставил Горшков, у нас было двое раненых.

Грустно и тяжело рассказывать о таких ошибках, как 24-го мая.

Оставаться в арьергарде без всякой надобности, без всякой команды, волонтером при колонне, находящейся под командою младшего в чине, и врезаться в такое приключение, где подвергают опасности орудия моей батареи, при которых, по порядку службы, я не должен был находиться — положение крайне незавидное!!! Я находился первоначально в хвосте колонны из любопытства, а пред входом в лес я предвидел перестрелку; следовательно, ни самолюбие, ни честь не дозволяли мне уехать от опасности, где находились орудия моей батареи. Кто служит в артиллерии, тот должен мириться с двусмысленною, неопределенною ролью артиллерийского штаб-офицера в деле: смотреть и ничего не делать, видеть ошибки и не иметь средств поправить их; словом, быть паразитом. Трудное, тяжелое состояние, в котором [45] очень часто приходилось находиться большинству артиллерийских штаб-офицеров.

Переночевав у нового Буртуная, мы 25-го пришли в настоящий Буртунай (Бывшая штаб-квартира дагестанского пехотного полка. Ред.).

Настоящий Буртунай — серая четырехугольная масса, с фланговою обороною с исходящих углов, по образцу многих кавказских укреплений; он лежит на левой стороне Теренгула, в версте от него. Сообщение чрез Теренгул обеспечено двумя башнями и капониром; к северу от укрепления, над оврагом, находится еще башня. Вооружение укрепления и башен слабо, но крепкая местность, занимаемая укреплением, делает ее неприступною для горцев. Все здания сложены из камня на глине, крыты железом и отличаются мрачным цветом. Постройки в Буртунае прошлого года ограничились чертою укрепления; сделаны казармы, необходимые для помещения двух батальонов, без потолков, печей, дверей и окон, а строить далее не дозволяла зима. И все, что нужно для помещения полка. Остальные казармы, госпиталь, конюшня, мастерские, ротные дворы, дома офицеров и женатых солдат, все должно быть сделано в настоящее лето; — можно думать, что экспедиция будет поглощена работами.

Буртунай и полк обеспечивают занятие Салатавии, когда будут сделаны дороги и просеки; при дальнейших действиях в Чечне или к Андии, Буртунай, вместо Чиркея, будет служить основанием действий дагестанского о грядя. Буртунай, находясь вблизи Гумбета, в девяти только верстах от андийского хребта, дает средство делать набеги до Ахульго и Мехельты и поставит Гумбет в такое же печальное положение, как Салатавию до постройки Буртуная. Но Салатавия — кусочек Чечни (в [46] географическом смысле) и для покорения Чечни занятие Салатавии увело нас не далее, как только отрезав частицу Качкалыка, не производя даже влияния на остальную местность чеченского народа. Таким образом, в сущности, в 1857-м и 1858-м годах сделано было очень мало в Дагестане, хотя несколько и отвлекло внимание Шамиля от Чечни, куда были направлены главные действия с нашей стороны.

2-го июля, барон Врангель уехал в Шуру, намереваясь проехать по передовой линии Дагестана до Лучека; но 13-го возвратился в Буртунай и 17-го двинулся в Гумбет, для отвлечения неприятеля от отряда Евдокимова.

Колонна барона Врангеля имела следующий состав: пехоты — апшеронцев с стрелковыми ротами 2 бат., дагестанцев 2 бат., штуцерных — 1 бат., сапер 1 рота; кавалерии — аварцев 5 сот., кюринцев 1 сот., сборных 1 сот., мехтулинцев 1 сот., салатавцев 1 сотня; артиллерии — шесть горных орудий.

Командир дагестанского полка, полковник Ракусса, с батальоном своего полка и 7-ю сотнями кавалерии, составил авангард и, выступив в четыре часа утра, потянулся к р. Акташу, на высоте нового Буртуная; авангард поворотил на юг и начал взбираться на мичикальский подъем. В пять часов утра двинулась главная колонна тою же дорогой. Мы дошли без выстрела до мичикальского спуска, на правом берегу Акташа, при выходе этой реки из мичикальского ущелья. Движение наше, благодаря излишней заботливости начальства, останавливавшего колонну после подъема на каждый бугор, было очень медленное; к тому же, каменистый мичикальский спуск, проходимый только для вьюков, еще более задерживал наше движение. С высоты, при входе в Мичикал, видимый горизонт доходил до Зонагбага (в андийском хребте, у левого [47] истока Акташа); правая сторона Мичикала, верстах в девяти от входа, пересекалась ущельем р. Арубата. Бока последнего составляли: правый — г. Огюз-Тау, левый — г. Анчимеер. Спуски этих гор упирались в правый берег Акташа. На склоне Анчимеера к Акташу, за Арубатом, виден был черный завал, занятый горцами, и пред ним наш авангард. До Арубата мы сделали еще два привала, так что и счет потеряли привалам от выхода из Буртуная, и в 4-е часа пополудни, соединившись с авангардом, очутились напротив завала, на пушечный от него выстрел, отделенные ущельем Арубата. От мичикальского спуска до Анчимеера нас провожали выстрелами, снизу от Акташа; полк не подходил ближе 500 шагов к дороге, и стрельба неприятеля вверх оказалась совсем плоха: убили одну лошадь и ранили двух; да и сбора, как видно, не было.

Правый фланг упирался в скалистый уступ Анчимеера (воробьиной горы); далее завал тянулся параллельно к речке Арубату и, не достигнув саженей сто до последних скрытых склонов р. Акташа, покрытых лесом, оканчивался на открытом месте, левее дороги, вдоль Мичикала, на которой мы стояли. Завал был сделан из дерна, имел сильную профиль, не допускающую эскалады, длиною 250 саженей, но был выстроен непомерно дурно, будучи совершенно открыт с левого фланга. Сотни три храброго Гумбета, с тремя значками, занимали завал, придерживая лошадей в завале, что убеждало нас в решимости твердо держаться, не проливая крови. На левом берегу Арубата несколько десятков мехельтинцев, с контр-форса Огюз-Тау, свирепо взирали на нас, а чрез Акташ, с противоположных высот, толпа ауховцев занималась такими же действиями. Но Гумбет, сидящий в завале, сознавал, что самая блестящая роль предоставлена ему; поэтому, [48] потрясая значками, вся толпа немилосердно ревела “ля-ил-ляхи-иль-алла."

Завал запирал нам дальнейший ход по Мичикалу; но имел ли барон Врангель намерение идти до Зонагбага, или нет, во всяком случае завала нельзя было оставить без внимания. В первом случае нечего распространяться: для того, чтобы съесть орех, надо разгрызть скорлупу; во втором — надобно было показать гумбетовцам, что завал, хотя и крепкий, для нас — не остановка, и если мы пришли только посмотреть на завал, то и тогда ему не удержаться. Мне известно было, что имелось в виду идти на Зонагбаг, но, придвинувшись к завалу, явилось ничем необъяснимое колебание, которое никакие убеждения различных лиц не могли изменить. Два часа прошло. Наконец, было решено, что мы не берем завала и на другой день пойдем назад. Вслед за этим, войска расположились биваком, а Ракусса, с третьим батальоном его полка (майора Ассеева) послан вниз за Арубат, за дровами. Едва Ракусса начал спускаться, как в завалах сделалось волнение, и когда он перешел через реку и стал подниматься на другой берег, чтобы прикрыть дровосеков, то горцы, бывшие в лесу и назначенные вероятно для защиты завала от обхода, сели на коней. Этот подвиг убедил, наконец, начальство, что неприятель не расположен держаться. Послали батальон штуцерных (подполковника Кобиева) вправо от Ракуссы, по лесистым крутизнам, с приказанием — выйти наверх уже в тылу завала. Вправо от Ракуссы, по дороге, направлен 2-й батальон апшеронского полка (подполковник Сабуров), с приказанием — поравнявшись с завалом, ударить на его левую оконечность, а аварцам (князя Багратиона) приказано, обскакав завал, ударить в тыл. Ракусса, смекнув, в чем дело, [49] и не выжидая приближения Сабурова и Кобиева, пошел по лесу на гору, прогнал неприятеля из леса и, поравнявшись с оконечностью завала, ударил на завал. В это время Багратион обскакивал завал, и горцы, сделав залп из всех ружей, даже из тех, которые были на два ружейных выстрела, сели на конь и помчались восвояси; аварцы понеслись за ними, а Ракусса вошел в завал. Кобиев и Сабуров подошли, когда уже было все кончено. Покорение твердыни стоило нам одного убитого и пяти раненых.

Вблизи взятой позиции была стоянка полковника Ковалевского в 1845-м году, во время даргинской экспедиции.

Батальоны Сабурова и Ракуссы расположились на завале, а остальные войска ночевали на правом берегу Арубата.

18-го июля, раскидав твердыню, мы должны были идти на перевал Зонагбаг и посмотреть на Андию, но дождь и непроницаемый туман сделали это движение лишним, и мы ограничились разбрасыванием завала. Среди завала был выход, и над ним камень с такою надписью: "Во славу Бога истинного, воздвиг сию твердыню Абакар-Дебир (Абакар-Дебир — наиб Гумбета), на страх неверным."

19-го июля колонна двинулась обратно, вверх по Арубату, на бывшее укрепление Удачное (Временно выстроенное генерал-адъютантом Граббе в 1839-м году, во время экспедиции его в Аргуани и Ахульго. Авт.), и через перевал Кырк (по этой дороге шел князь Воронцов в Анди и Дарго). В авангарде — саперы и 3-й батальон апшеронцев (подполковник Тер-Гукасов) с вьюками, потом 1-й [50] батальон апшеронцев, штуцерные; 2-й батальон апшеронцев в арьергарде, и влево, по Анчимееру, Ракусса, с 3-м дагестанским батальоном. Совершенно испорченные подъемы к Удачному и на Кырк замедлили наше движение. Тучи рассеялись, и от Удачного открылся прекрасный вид на Гумбет и Аварию. Массы гор поразительной величины замыкали горизонт; меж ними глядели темные щели бешеных рек; тропинки вились по лесистым горам и скалам; внизу — зеленые сады и пашни, обозначавшие аулы, но рек и аулов нам не было видно: они были ниже горизонта зрения. Однако, нам указали места, близь коих лежат: Аргуани, Чиркат, Ашильта, Цатаных; а Ахульго мы узнали по конусам его гор. Но вскоре туман застлал окрестности, и мы не могли воспользоваться видами с Кырка, которые должны быть еще лучше. Жители Аргуани и Мехельты затеяли перестрелку и едва не нарезались на засаду, устроенную всадниками аварского полка.

К вечеру колонна возвратилась в Буртунай, наделав своим движением тревоги в Гумбете и Анди; но отвлекла ли она Шамиля от чеченского отряда — мы пока не знаем этого.

Граф Добровольский-Евдокимов.