-

ДОКУМЕНТЫ,

касающиеся до похищения Хаджи-Муратом ханши Нох-Бике.

(Извлечение из архива Дагестанского областного правления.)

Письмо г.-л. Бебутова шамхалу Тарковскому от 16-го декабря 1846 г № 1341.

Вашему высокостепенству известно: что родная сестра ваша, ханша мехтулинская Нох-Бике, похищена мюридами; а что дети ее, сыновья Ибрагим и Решид, и маленькая дочь остались целы.

Считая необходимым озаботиться об участи этих малолетних, я обращаюсь к вашему высокостепенству с покорнейшею просьбою, чтобы вы, как дядя и ближний попечитель над ними, приняли их к себе в дом и имели бы на своем попечении впредь пока последует распоряжение насчет двух первых; при чем не оставьте приказать бдительно охранять этих мальчиков, дабы и они также не могли быть похищены, чего должно теперь всегда опасаться, тем более, что Нох-Бике вероятно пожелает иметь их при себе. О том, что детей этих я поручаю под ваше попечение, вместе с сим доношу г. главнокомандующему, и уверен, что ваше высокостепенство будете содержать и охранять их с отеческою заботливостью.

Все вещественное имущество, какое осталось после Нох-Бике, я приказал полковнику князю Орбелиани привести в известность и передать вам, которое также не оставьте принять по описи на свое сохранение.

Предписание князя Бебутова управляющему Мехтулинским ханством князю Орбелиани от 16-го декабря 1846 г. № 1342.

Получив донесение ваше о похищении ханши мехтулинской Нох-Бике, я считаю теперь необходимым озаботиться [4] об участи оставшихся детей ее и имущества, равным образом об охранении порядка и спокойствия между жителями, в случае если бы означенное похищение Нох-Бике могло произвести на них неблагоприятное влияние.

Вследствие этого предлагаю вашему сиятельству, по получении сего, распорядиться привести в известность все вещественное имущество Нох-Бике и отправить оное при описи к шамхалу Тарковскому, для сохранения в его ведении, так как он есть ближайший родственник Нох-Бике и попечитель в настоящее время над ее детьми; равным образом отправить к нему немедленно обоих сыновей и дочь Нох-Бике с тем, что они также будут находиться под его попечением впредь до распоряжения, какое угодно будет сделать высшему начальству касательно их участи. Предваряю вас, что отправление означенных малолетних и имущества из Дженгутая к шамхалу в Кафыр-Кумых должно быть обеспечено с вашей стороны всеми мерами для отклонения могущей встретиться опасности во время пути.

Опись имуществу, которое будет передано шамхалу, представьте ко мне, равным образом доставьте мне: какие меры полагаете вы нужными принять касательно доходов, какие получала ханша Нох-Бике с разных имуществ и повинностей с жителей по званию правительницы, и кому поручить заведывание тем и другим, а также какое распоряжение сделано вами в отношении наблюдения за порядком и спокойствием между жителями, а главное — за безопасностью от внезапных покушений неприязненных горцев, и, наконец, за небытностью ханши Нох-Бике полагаете ли вы нужным назначить кого-либо из мехтулинских беков для заведывания по внутреннему управлению и кого именно.

Вместе с этим я ожидаю ваше донесение как о том: принимаются ли со стороны вашей какие-либо меры к раскрытию, не окажется ли кто-либо из мехтулинских жителей [5] или аварских выходцев виновным в похищении Нох-Бике, так равно и о последующем по этому предмету.

Рапорт правителя Мехтулинским ханством полковника кн. Орбелиани командующему войсками в Северном и Нагорном Дагестане ген. Бебутову от 14 декабря 1846 г. № 237.

Вчера, по полуночи в 2 часа, неприятельская партия, в числе 500 чел. кавалерии, под командою Хаджи-Мурата подступила со стороны Арказа в глубочайшей тишине к дер. большой Дженгутай и, умертвив при входе в воротах караульного, направилась к дому, занимаемому ханшею Нох-Бике. Наружные ворота этого дома были крепко заперты. Вдруг один из мюридов, постучавшись, просил отпереть двери; караульные, приняв его за одного из служителей ханши и считая его пьяным, не отперли ворот; но в это время несколько мюридов успели перелезть стену и напали на караульных, из которых одного ранили смертельно. Тогда служанка ханши Фатима вышла к мюридам и отперла им комнату, в которой находилась ханша Нох-Бике и теща шамхала Тутум-Бике. В темной комнате мюриды схватили прежде последнюю, но, увидев свою ошибку, бросили ее с крыльца и начали бить жестоко, когда же Фатима принесла свечу, то нашли Нох-Бике; ее повели по лестнице, приставленной к стене служанкою, и оттуда передали своим товарищам на улицу. Между тем Фатима собирала все драгоценности ханши и передавала мюридам, сама потом последовала за ними. Все это происходило в величайшей тишине, не слышно было ни шуму, ни крику; только однажды раздался ружейный выстрел, произведенный одним из находившихся при Ибрагим-хане; вслед затем еще один от Шихша-бека; тогда я бросился с своими нукерами к месту тревоги, не зная еще причины оной и уже вблизи дома ханши [6] я узнал, что она похищена мюридами. Между тем роты Апшеронского полка были уже готовы у орудия, с ними я двинулся по дороге к Арказу, приказав следовать туда же и баталиону Дагестанского полка и жителям из верхнего Дженгутая, а атлинцам спешить прямо на Шаншерек. Недовольствуясь этим и полагая, что неприятель может направиться и мимо Казанищи, я в ту же минуту послал к Далгат-беку, прося со стороны его содействия. Неприятель действительно направился по арказской дороге к Араканам, но преследование наше было безуспешно, хотя оно было слишком быстро, так что на рассвете мы уже достигли Шаншерек, что отстоит от Аракан только в нескольких верстах. К счастью, все дети ханши спасены. По словам Ибрагим-хана и его служителя, служанка Фатима, в сопровождении нескольких мюридов, подошла к комнате, занимаемой им и начала вызывать его, уверяя, что мюриды бежали и ханша осталась дома; но Ибрагим-хан, не доверяя словам ее, выскочил из окна и тем спасся; а Решид-хана и маленькую дочь спрятали женщины в другой комнате, куда не входили мюриды, которые кричали: «отыщите детей и распорите им брюхо».

В этом деле сильно подозревается конюх Абдул-Мугабулу-оглы, потому что мюриды беспрерывно призывали его вместе с Фатимою. Ибрагим-хан говорит, что конюх подошел к окну и начал уговаривать его выскочить из оного и когда Ибрагим-хан исполнил это, то конюх принял его из окна, понес прежде к стороне мюридов, но потом увидев, что за ним следуют два нукера Ибрагим-хана, он повернул в безопасное место. Измена и мстительность Фатимы против своей ханши объясняется тем, что она была некогда любовницей Ахмед-хана, после смерти которого ханша не могла забыть своей ревности и для удовлетворения оскорбленного ее самолюбия назначила при своем дворе [7] Фатиму для черных работ и не позволяла выйти замуж; при том Фатима родная сестра жены Хаджи Мурата.

Удивительная, непостижима эта величайшая трусость, которая овладела здешними жителями, имевшими теперь славный случай совершенно истребить партию Хаджи Мурата. Они тогда вышли из домов своих, когда я с баталионом следовал уже к Арказской дороге.

При этом происшествии убиты с нашей стороны 4 чел. из жителей, неприятель же бросил одного смертельно раненого мюрида и одну убитую лошадь.

О чем имею честь донести вашему сиятельству.

Рапорт кн. Бебутова главнокомандующему от 16-го декабря 1846 г. № 1343.

С прискорбием обязанным себя считаю довести до сведения вашего сиятельства, что ханша мехтулинская Нох-Бике на сих днях внезапно и совершенно непредвиденно похищена из с. Дженгутая неприязненными горцами. Происшествие это, по донесению управляющего Мехтулинским ханством полковника князя Орбелиани, случилось нижеследующим образом (Приводится рапорт кн. Орбелиани за № 237.).

Получив от полковника князя Орбелиани сведение об этом происшествии, я, с моей стороны, для поддержания его в преследовании похитителей Нох-Бике посылал из Темир-Хан-Шуры и Казанищи на Арказ часть дагестанских всадников и два баталиона пехоты, а шамхал Тарковский и сын его, Далгат, ездили туда со всею конницею.

Почтительнейше изложив все это, долгом считаю присовокупить, что если и можно допустить с одной стороны, что положение Нох-Бике отчасти есть дело мщения и ненависти служанки ее Фатимы, но тем не менее нельзя не [8] полагать, чтобы оно не было сделано по приказанию самого Шамиля или с его согласия, дабы тем самым приобрести влияние на жителей ханства Мехтулинского, выгодное для предприятий его против нас, и чтобы сама Нох-Бике не была на это согласна. К последнему заключению подают мне повод нижеследующие обстоятельства: во-первых известно здесь, что при жизни Ахмет-хана, когда Хаджи-Мурат служил при нем, то пользовался особенно расположением Нох-Бике, и многие полагают даже, что причиною ненависти и гонений Ахмет-хана на Хаджи-Мурата служило много и это обстоятельство. Во-вторых, Нох-Бике, оставшись вдовою и будучи еще молода, а притом пылкого характера, выказывала большую наклонность к замужеству, особенно в последнее время; и даже незадолго перед этим проговаривалась, что она скоро выйдет замуж. И, в-третьих, если она согласилась уйти в горы, и если она имела возможность тайно условиться о похищении ее, то, конечно, к этому много могли послужить бывшие ее сношения о возвращении к нам Даниель-султана, о котором я имел честь доносить вашему сиятельству в последнем моем рапорте от 27 июля сего годя за № 162, что они не обещают хорошего конца.

В заключение имею честь донести вашему сиятельству, что оставшихся в Дженгутае сыновей ханши Нох-Бике: Ибрагима и Решида и маленькую 6-ти летнюю дочь ее, Уми-Кюльсум, приказал отправить к шамхалу Тарковскому, как ближайшему их родственнику, которому поручено иметь об них попечение впредь до распоряжения правительства нашего насчет устройства участи двух первых, а вещественное имущество, оставшееся после Нох-Бике, привести в известность и также передать шамхалу под сохранение. Касательно же наблюдения за порядком и спокойствием жителей Мехтулинского ханства, в случае если бы похищение Нох-Бике могло иметь на них неблагоприятное влияние, а также насчет [9] внутреннего управления жителями, равно ханскими имуществами и повинностями, приносившими доходы ханше, приняты по ближайшему его усмотрению нужные меры.

Вместе с тем я поставил ему в обязанность постараться открыть, не окажется ли кто-либо виновным из жителей мехтулинских или проживающих в этом ханстве аварских выходцев в содействий к похищению Нох-Бике, дабы за измену и предательство этих людей подвергнуть их должному наказанию, и о последующем буду иметь честь донести вашему сиятельству. Между тем, как из вышеизложенного видно, что при похищении Нох-Бике мюриды старались отыскать и детей ее, следовательно эти малолетние хотя будут находиться у шамхала, но при всем том нельзя ручаться, чтобы не было новых попыток к похищению их, тем более, что и сама Нох-Бике вероятно пожелает иметь их при себе, то я полагал бы полезнейшим сыновей ее, Ибрагима и Решида, без отлагательства времени отправить в Тифлис, где они могли бы воспитываться при штабе вашего сиятельства, или быть отправленными в военно-учебные заведения в Петербург. А так как Нох-Бике по званию правительницы Мехтулинского ханства получала от казны содержание по 2 тыс. руб. сер. в год, то посему я также полагал бы, если не все это содержание, то необходимую часть оного обратить теперь же на воспитание детей ее. О соизволении же вашем по этим двум предметам буду иметь честь ожидать предписания вашего сиятельства.

Письмо шамхала Тарковского Абу-Муселим-хана князю Бебутову от 13 декабря 1846 г. № 359.

С искренним удовольствием я желаю принять в дом свой племянников моих, Ибрагима и Решида, и иметь за [10] ними отеческий надзор и попечение, тем более что и прежде получения настоящего письма вашего сиятельства за № 1342, которое ныне меня уполномочивает, я имел это намерение, и Тутум-бике, выезжая из Дженгутая, взяв с собой маленькую дочь Нох-Бике, хотела также и их привезти в дом мой, но дженгутаевцы этого ей не позволили. Почему неугодно ли будет вашему сиятельству предписать управляющему Мехтулинским ханством полковнику князю Орбелиани, чтобы он доставил их ко мне. Что же касается до принятия под свое сохранение вещественного имущества детей Ахмет-хана, то покорнейше прошу ваше сиятельство уволить меня от этой обязанности и приказать кому следует другому позаботиться об этом, потому что я не имею достаточного помещения, даже и для собственного своего имущества. При чем смею уверить ваше сиятельство, что над ними будет такой же надзор, как над собственными детьми моими. Если бы ваше сиятельство и не изволили предупредить меня, чтобы они также не могли быть похищены, тем более, что будто бы Нох-Бике вероятно пожелает иметь их при себе.

Мне кажется, ваше сиятельство, что не только Нох-Бике, томящаяся теперь в неволе у злейших врагов своих, но всякая мать скорее пожелает себе смерти, нежели иметь участниками и смотреть на страдания собственных детей.

Рапорт правителя Мехтулинским ханством полковника князя Орбелиани к князя Бебутову от 19 декабря 1846 г № 240.

Вследствие предписания вашего сиятельства от 16 текущего месяца за № 1341, относительно отправления детей ханши Нох-Бике и имущества, оставшегося после ее похищения, под попечение к шамхалу Тарковскому, долгом считаю [11] почтительнейше донести, что это удаление ханских детей из Дженгутая производит самое неблагоприятное впечатление на жителей Мехтулинского ханства, которые считают это за величайшее бесчестие для себя, а в безрассудстве своем приписывают проискам шамхала, имеющего целью завладеть ханством удалением ханских детей. Народ по этому случаю просил меня о дозволении лично подать просьбу вашему сиятельству.

Действительно, от удаления ханских детей из Дженгутая неминуемо произойдут вредные последствия для спокойствия этого ханства, потому что с выездом этих детей вынуждены будут, по необходимости, выехать эсижаки, чанки и все те из преданных ханскому дому, которые, по родственным или другим каким-либо связям, обязаны находиться при своих ханах. А это составляют лучшую часть жителей, имеющих по происхождению своему влияние на остальное население и с помощью которых, по возможности, сохраняется спокойствие и порядок в Мехтулинском ханстве. Они составляют связь между мною и низшим классом народа; с удалением этих почетных лиц разрывается эта связь, коею держится здесь ныне существующий порядок, и я неминуемо через то лишусь самых действительных средств для управления народом. И потому, для отвращения всех беспорядков, сопряженных с удалением ханских детей, я полагал бы оставить их в Дженгутае. Пребывание их здесь есть самый верный залог спокойствия этого края.

Для обеспечения ханских детей от внезапных покушений неприятеля я назначаю ночной караул из 25 нижних чинов и кроме того из 15 преданнейших ханскому дому здешних жителей. В случае выступления баталиона нижние чины заменяются двойным числом жителей.

Прапорщик Шихма-бек, известный своею преданностью, должен поселиться с своим семейством в доме ханских [12] детей, чтобы более иметь наблюдение как за безопасностью их, так и за нравственностью.

Я назначаю четырех человек, на обязанность которых возлагается собирание доходов и приведение оных в ясность записыванием в книгу. Эти люди суть: прапорщик Шихма-бек, прапорщик Ангуш-кади, Челах-Ахмет и Темир-хан. Прапорщику Шихма-беку поручаются два сундука, в которых хранятся вещи, оставшиеся после ханши. К этим сундукам приложены три печати: моя, Шихма-бека и капитана Исибит-бека. Опись всему оставшемуся имуществу не замедлю представить вашему сиятельству.

Внутреннее управление ханством я полагал бы поручить подполковнику Али-султану, которому жить для этого чаще в Дженгутае, чем как в Шуре. Ему же, как родному дяде ханских детей, иметь строжайший надзор за безопасностью их.

Для обеспечения деревни в ночное время от нападения неприятеля учреждены караулы у всех ворот при входе в деревню. и, независимо от этого, еще в десяти местах в самой деревне. Днем же выставляется к стороне Арказа пикет, состоящий из 30 чел., число которых увеличивается по мере надобности.

О похищении Нох-Бике я произведу следствие и что по оному окажется, я буду иметь честь донести вашему сиятельству.

Рапорт князя Бебутова к кн. Воронцову от 24 декабря 1846 г. № 1368.

В рапорте моем к вашему сиятельству, от 16 сего декабря за № 1344, я имел честь изъяснить, что по случаю похищения ханши мехтулинской, Нох-Бике, оставшихся детей ее и вещи я поручаю шамхалу Тарковскому, генерал-маиору [13] Абу-Муселим-хану, на его попечение, что сыновей ее, Ибрагима и Решида, полагал бы полезным без отлагательства времени отправить в Тифлис, где они могли бы воспитываться при штабе вашего сиятельства, или быть отправленными в Петербург; и, наконец, что относительно внутреннего управления ханством Мехтулинским, а также заведывания имуществами н повинностями, составляющие ханские доходы, предписать полковнику князю Орбелиани принять по ближайшему его усмотрению нужные меры. После этого шамхал Тарковский уведомил меня, что он с искренним участием готов принять к себе детей Нох-Бике и иметь об них отеческое попечение. Но жители Мехтулинского ханства, когда узнали, что сыновья Нох-Бике должны отправиться к шамхалу, то пришли в большое беспокойствие, ибо, будучи, уже и без того повергнуты в уничижение похищением Нох-Бике из среды их самих, они таковое удаление от них ханских детей считают за величайший стыд и бесчестие для всего народа мехтулинского, и в своем безрассудстве даже приписывают это проискам шамхала, который, по их мнению, будто бы пользуется похищением Нох-Бике и удалением детей ее, чтобы овладеть Мехтулинским ханством; почему все почетные беки, старшины мехтулинские, прибывая ко мне, просили оставить у них сыновей Нох-Бике и ручались головами своими, женами, детьми и всем своим достоинством, что малолетние ханы, Ибрагим и Решид, будут сохранены ими в совершенной безопасности.

В бытность мою на сих днях в Мехтулинском ханстве я лично удостоверился, что вышеизъясненное желание всех мехтулинских жителей единодушно; а при том сообразив, что с выездом ханских детей по заведенному обычаю неминуемо должны будут выехать с ними все эсижаки, чанки и все те из преданных ханскому дому людей, которые, по родственным или другим каким-либо связям, [14] обязаны находиться при своих ханах; следовательно, за удалением всех этих лиц, составляющих лучшую часть жителей, и по происхождению своему имеющих влияние на остальное население, труднее будет сохранять порядок и спокойствие в ханстве, а управляющий оным лишится самых верных, самых действительных средств для управления народом, и в необходимости был согласится оставить сыновей Нох-Бике в Дженгутае; но за всем тем полагаю, что когда жители успокоятся и ежели какие-либо особенные причины не будут служить новым препятствием, то малолетних этих необходимо будет отправить или в Тифлис или же в Петербург весною будущего года.

Для обеспечения ханских детей от внезапных покушений неприятеля и по прочим предметам со стороны полковника князя Орбелиани приняты следующие меры:

Каждую ночь высылаются в караул к ханскому дому 25 наших солдат и по 15 человек преданнейших жителей. Кроме того учреждены жительские караулы у всех ворот при входе в селение и независимо от оного в десяти местах в самом селении, а к стороне Арказа высылается денной пикет, состоящий из 30 человек, число которых увеличивается по мере надобности. Мехтулинскому жителю прапорщику Шихма-беку, известному своею преданностью, приказано поселиться с семейством своим в доме ханских детей, чтобы иметь более наблюдения как за безопасностью их, так и за нравственностью.

Для собирания ханских доходов и отчетности в них избраны четыре человека, а именно: прапорщики: Шихма-бек и дженгутаевский Ангуш-Кади и почетные жители: Чолох-Ахмет и Темир-хан. Вещи ханские описаны и хранятся в двух сундуках в ведении прапорщика Шихма-бека и капитана Гимбат-бека аварского. [15]

Внутреннее управление ханством полковник князь Орбелиани хотя и полагает удобным поручить подполковнику Али-султану, но как Али-султан после смерти Ахмет-хана совершенно устранен от всякого участия ханством, чем он остался весьма недоволен, то, сообразив, что в настоящее время поручение ему этой власти может послужить поводом к каким-либо замешательствам, в особенности по его легкомыслию, я полагал бы полезнейшим оставить таковое управление в непосредственном ведении нашего штаб-офицера, тем более, что к этому и сами жители уже довольно привыкли.

Почтительнейше донося об этом вашему сиятельству в дополнение вышеупомянутого рапорта моего, честь имею присовокупить, что для узнания цели похищения Нох-Бике и о ее положении был послан к ней один дженгутаевский гаджи, которому было также вручено письмо от полковника князя Орбелиани к Даниель-султану Елисуйскому с просьбою, чтобы он, как родственник Нох-Бике, принял в ней участие и постарался о возвращении ее к нам.

Помянутый гаджи по возвращении своем объявил следующее:

Нох-Бике находится близь Хунзаха на хуторе, в доме Хаджи-Мурата, и по ее уверению она увезена совершенно неожиданно и насильно; впрочем, гаджи нашел ее довольно спокойною, и Хаджи-Мурат оказывает ей все уважение.

Когда гаджи спросил Хаджи-Мурата, для чего он увез Нох-Бике, то Хаджи-Мурат будто бы отвечал, что он сделал это из мщения к одному человеку, не назвав такового по имени, и думал об этом уже три года, а когда ему было отдано письмо, написанное к Даниель-султану, то он будто бы с запальчивостью изорвал его.

По обычаю горцев, Нох-Бике и все похищенное вместе с нею составляют добычу всей партии, участвовавшей [16] в хищническом подвиге. Но будто бы Хаджи-Мурат желает оставить Нох-Бике у себя и предлагал за нее 1500 руб. сер., а как они не соглашались на это условие, то дело это было представлено на суд Шамиля, и будто бы Шамиль отвечал, что он предоставляет Хаджи-Мурату рассчитаться с соучастниками его по набегу, а с Нох-Бике поступить как хочет.

Через помянутого гаджи Нох-Бике просила прислать ей некоторые необходимые вещи для одежды, а также чаю и сахару, и все это к ней отправлено.

Хотя сведения, доставленные помянутым дженгутаевским гаджи, не могут быть довольно полны, но за всем этим они не раскрывают еще настоящей побудительной причины, настоящей цели похищения Нох-Бике, ни того, против ли желания или по согласию ее увезена она в горы; и совершенного раскрытия всего этого нужно ожидать от времени и обстоятельств.

Рапорт полковника кн. Орбелиани князю Кудашеву от 15 января 1847 г. № 7.

В дополнение рапорта моего от 18 декабря месяца истекшего года, № 254, почтительнейше представляя при сем на благоусмотрение вашего сиятельства показания, снятые со служителей ханши мехтулинской Нох-Бике, бывших при дворе ее ночью, в которую она была похищена мюридами, имею честь донести, что, как видно из этих показаний, ханский, конюх Абдул-Керим, взятый мною под арест по подозрению в сношении с мюридами, ни мало не обвиняется, напротив того, он оказал большую услугу тем, что через наружное окно дома вынес Ибрагим-хана и этим спас его от неизбежной гибели, в чем сам Ибрагим-хан. [17] подтвердил это при вторичном допросе. И потому осмеливаюсь покорнейше просить разрешения вашего сиятельства об освобождении поясненного конюха Абдул-Керима из под стражи.

Показания:

1) 1846 года, декабря 14 дня, житель сел. Большого Дженгутая Сурхай-Мамай-оглы, был спрашиван и показал: от роду мне 55 лет, веры магометанской, женат, детей имею, под судом и в штрафах не был. Будучи наряжен вчера для ночного караула к наружным воротам дома, занимаемого ханшею нашею Нох-Бике, я, по обязанности своей, разложив огонь у самых ворот, сидел подле него вместе с кулецминским жителем, проживающим ныне с семейством в Дженгутае, Радаил-Ибисом-оглы, который по бедности своей не имеет никакого оружия кроме дрянного кинжала.

После вечернего намаза, и когда придворные служители, отужинав, разошлись по своим местам, ворота были крепко заперты на замок ханским кулом Уразаилом и взяты с собою ключи. Просидя, таким образом, до глубокой ночи, я однако ж заметил особенное беспокойство в служанке Фатиме, которая в продолжение всего вечера неоднократно подходила к окнам и дверям комнат занимаемых людьми, при дворе ханши находящимися, и прислушивалась; о чем с крайним удивлением я рассказывал и товарищу моему Дада; и когда ханша Нох-Бике легла спать и приняли свечу из комнаты ее, Фатима со свечою долго сидела в передней комнате и беспрестанно выходила на двор. Между тем, вдруг в полночь слышен был за воротами топот лошадей и в это время кто-то, постучавшись, просил на аварском языке отпереть дверь и впустить их во двор. Не соглашаясь на это, я кроме того обругал стучавшего, считая его за служителя ханши, Бацилова, который еще с вечера в пьяном виде, поссорившись с крепостным ханским человеком [18] Бек-Булатом, оставил двор, но когда сильнее и сильнее стучался и настоятельно требовал отпереть ему ворота, я привстал, взял ружье свое и прицелился чрез скважину, но, к несчастью, по неисправности замка ружья моего, я не мог спустить курка, потом обернулся назад и, не выдумав другого средства, начал я громогласно кричать по двору и вызывать людей для отражения хищников, нападающих на дом; но никто из людей не вышел; между тем, подошел я к дверям комнаты, где спал Бек-Булат, думая вызвать его, как в это время я был ранен с крыши пулею из ружья на вылет в спину, от чего я и упал. После этого мюриды вылезли на крышу и оттуда неоднократно кричали служанку Фатиму и конюха Абдул-Керима и потом спустились в двор. Что же после случилось, я не мог заметить по причине тяжелой моей раны, и только слышал крик и шум Тотум-Бике, умолявшей о пощаде, которая, между прочим, кричала, что она чужая и приехала в гости, и что Нох-Бике с своим богатством находится в своей комнате. Я же, опасаясь. чтобы мюриды не умертвили меня, просил товарища моего Дада оттащить меня в сторону, что было им исполнено и я лежал до тех пор, пока мюриды, которых было числом, как мне кажется, не более 15 человек, ушли из двора. И тогда уже поясненный Бек-Булат выскочил с ружьем на двор и начал плакать по несчастной Бике. Наружные ворота были разломаны мюридами тогда, когда они уходили. Нох-Бике, сколько могу припомнить, повели по лестнице, приставленной к стене, а не в ворота. Показав все это по сущей справедливости, в том за неумением грамоты доверяю подписаться прапорщику Аюб-Кадию дженгутайскому.

2) 1846 года, декабря 14 дня, кулецминский житель, ныне проживающий в сел Дженгутае, Дада-Ибисов-оглы был спрашиван и показал: от роду мне 60 лет, женат, детей имею, веры магометанской, под судом и в штрафах [19] не был. Будучи наряжен вчера дженгутайским човушом Османом для ночного караула в наружных воротах замка ханши нашей Нох-Бике, я. вместе с дженгутайским жителем Сурхаем-Мамай-оглы, разложив огонь у самых ворот, сидели подле него. С вечера многие проходили мимо нас, но из них никого я не узнал, будучи близорук от преклонных лет, и только Атани Ражаба (молочного отца Решид-хана), который последний вышел из двора и за ним ворота были заперты большим замком ханским кулом Уразаем и взяты с собою ключи. Просидя до поздней ночи с Сурхаем, я в продолжение всего вечера несколько раз заметил женщину, которая ходила по двору и на спрос мой: кто она такая? Сурхай отвечал: служанка ханши беспрерывно ходит по двору и прислушивается. Когда же все придворные спали и уже не видно было более свечей, кроме одной в противоположной комнате, вдруг кто-то постучался в ворота и так сильно, что Сурхай, не спрашивая, кто он такой, начал бранить его скверно-матерными словами, но тот, продолжая стучать сильнее и сильнее, на горском языке требовал отпереть двери, а то сломает их и убьет нас. После этого я с Сурхаем обратились ко двору и начали громко кричать и вызывать людей для защиты дома ханши от мюридов, которые в это время начали прыгать с крыш на двор, а из них некоторые стояли на верху. Впрочем, сколько я мог заметить, мюриды сначала не решались спускаться на двор, но когда совершенно уверились и видели, что никого кроме нас не видно, спустились вниз. Сурхай же Мамай-оглы был ранен с крыши мюридами против дверей комнаты, где спал Бек-Булат, которого он, Сурхай, и я просили отпереть двери для совместного отражения мюридов, но этот Бек-Булат, отперев дверь и взглянув на двор, сейчас же опять заперся, не дав времени втащить в комнату даже раненого Сурхая, которого я успел только оттащить в сторону. Между [20] тем мюриды, числа которых определить не могу, шумели на дворе, кричали и врывались в комнаты. В шуме их я слышал слова: "дай сюда, подними, протяни", слышал также крик женщин, просивших о пощаде. После непродолжительного времени мюриды оставили двор и ушли, сломав под конец наружные ворота. В чем за неумением грамоты доверяю подписаться ему же Аюб-Кадию.

3) Конюх ханши Нох-Бике, аварский выходец Абдул-Керим-Магома-оглы, при спросе показал:

От роду мне 30 лет, веры магометанской, женат, детей имею, под судом и в штрафах не был. При жизни покойного Ахмет-хана я служил при дворе его три года, т. е. с восстания горцев в 1843 году; в этом же году, при отступлении горцев из Мехтулинского ханства, вместе с другими горскими выходцами с семейством своим удалился я в Аварию, откуда через год выбежал с семейством же опять в Дженгутай и по-прежнему поступил в двор ханский, и с тех пор уже полтора года, как я служу безвыходно конюхом. Когда ночью, по всегдашней привычке своей, после ужина пошел я спать в конюшню и спал до тревоги, случившейся в эту ночь, услышав ружейный выстрел, произведенный на дворе, сейчас оделся и выскочил на двор, где встретил я проживающего при дворе ханши карабудакентского Канлы-Ази-Вали-оглы, который на спрос мой: кто такие ломают двери, отозвался незнанием и потом вместе с ним взошли на крышу и бросились вниз. Обошед кругом, мы оба подошли к окну, где спал Ибрагим-хан, здесь я кричал Батыр-Киши, служителя Ибрагим-хана; и просил передать мне его, Ибрагим-хана, которого нет другого средства спасти от близкой гибели; услышав мой голос, сам Ибрагим-хан выломал из внутри стекла и я его вытащил в окно, сбежал с горы вниз и принес на руках во двор, где квартирует Мирза-бек, а оттуда поспешил к князю [21] Орбелиани, которого встретил я на дворе, вышедшего по тревоге же; за мною следовали из под окна Батыр-Киши, Мирза-бек, которые выскочили также в окно за ханом и карабудакентский Ази-Вали-оглы. Таким образом, я спас Ибрагим-хана от поисков мюридов и гибели. Когда из конюшни я выскочил, в просонье никого формально, кроме поясненного Ази, не заметил и только услышал выстрел и сильный стук в ворота, вышел и так поспешно, что позабыл взять ружье свое. Показав все это по чистой совести, за неумением грамоты доверяю за меня подписаться прапорщику Аюб-Кадию дженгутайскому.

4) Карабудакентский житель Ази-Вали-оглы был спрашиван и показал:

От роду мне 25 лет, веры магометанской, холост, под судом и в штрафах не был. Два года тому назад, оставив жительство в дер. Карабудакенте за убийство в пьяном виде односельца своего Даштемира, я перешел по обычаю нашему в Дженгутай и находился в услужении при дворе ханши Нох-Бике. Вчера ночью я спал в кунацкой комнате вместе с андреевским жителем Муртузали и гергебильским выходцем Кураша-Магома-оглы. Вдруг, ночью поздно, от выстрела, произведенного на дворе, мы проснулись; надев архалух и сапоги, я вышел на двор и видел ужасную суматоху, стук в комнатах Нох-Бике, крик и большой шум; при чем заметил я на дворе служанку Фатиму, разговаривавшую с каким-то незнакомцем по-аварски, но, по незнанию этого языка. я не понял ничего, кроме того, что она беспрестанно говорила: братец мой, братец мой; в это время вышел из конюшни конюх Абдул-Керим и, ни мало не останавливаясь, подошел ко мне и спрашивал: кто такие ломают ворота, я ответил, что не знаю. Побоясь хищников этих, я вылез на крышу; за мною последовал и Абдул-Керим. Здесь слышал я крик Тотум-Бике, которая [22] беспрестанно повторяла, что она не Нох-Бике, а чужая, приезжая в гости, а Нох-Бике с богатством находится в своей комнате. После чего мы оба спрыгнули вниз, и, подошед к окну, где спал Ибрагим-хан, из нас Абдул-Керим кричал Батыр-Киши и просил его передать ему в окно Ибрагим-хана, могущего подвергнуться несчастной участи. Услышав это, Ибрагим-хан сам сейчас же выломал стекла и протянул руки, за которые схватив, он, Абдул-Керим, вытащил в окно и побежал под гору. Из окна выскочили за Ибрагим-ханом также Мирза-бек и Батыр-Киши, который достал мне ружье мое и патронницу, оставленные мною вечером в этой же комнате, и тогда мы все трое последовали за Абдул-Керимом, несшим в безопасное место маленького хана, которого, наконец, доставили в дом, где квартирует сказанный Мирза-бек; здесь остался я при Ибрагим-хане и Мирза-беке, а Абдул-Керим и Батыр-Киши ушли, по их словам, первый к князю Орбелиани для донесения об этом происшествии, а второй для разведывания о случившемся в дворе ханши. Более этого я ничего не знаю. Показав все это по сущей справедливости, за неумением грамоты доверяю подписаться прапорщику Аюб-Кадию.

5) Гергебильский выходец Курашагома-Магома-Али-оглы был спрашиван и показал:

От роду мне 40 лет, веры магометанской, женат, детей имею, под судом и штрафах не был. Вчера ночью я спал в кунацкой комнате вместе с андреевским жителем Муртузали Кумушичи и карабудакентским жителем Ази-Вали-оглы; вдруг, в полночь, от выстрела и большого шума и крика на дворе мы проснулись, но, по неимению ни одного ружья, никто из нас не мог выйти, кроме карабудакентского Ази, который, когда вышел на двор, за ним заперли мы двери и до тех пор просидели в комнате, пока мюриды оставили двор. Более я ничего не знаю. Показав по сущей [23] справедливости, в том доверяю подписаться Аюб-Кадию.

Андреевский житель Муртузали Кумушичи, которому от роду 20 лет, холост, веры магометанской, под судом и в штрафах не был; показав во всем согласно с гергебильским выходцем Курашагомою-Магома-Али-оглы, в том за неумением грамоты доверил за себя подписаться прапорщику Аюб-Кадию дженгутайскому.

6) 15-го декабря 1846 года, крепостной человек ханши Бек-Булат-Ягуб-оглы при спросе показал:

От роду мне 28 лет, веры магометанской, женат, детей имею, под судом и в штрафах не был. 13-го числа ночью, когда ханша наша Нох-Бике была похищена мюридами, я с семейством своим спал на кухне и по привычке своей так крепко, что о происшедшем на дворе слышал весьма поздно и когда я вышел, никого из мюридов на дворе нс было. Показав по чистой совести, доверяю за себя подписаться прапорщику Аюб-Кадию.

7) Крепостный ханский человек, Уразай, которому от роду 30 лет, веры магометанской, женат, детей имеет, под судом и в штрафах не был, показал согласно с показанием Бек-Булата с отменою, что он спал с семейством возле пекарни в другой сакле и после вечернего намаза запер на ключ наружные ворота, и взял с собою ключи. В чем за него подписался Аюб-Кадий.

8) Дженгутайский житель Шихма Осман-оглы при спросе показал: от роду мне 30, веры магометанской, вдовец, имею сына, под судом и в штрафах не был. 13-го числа этого месяца ночью я спал в комнате Ибрагим-хана, вместе с Батырь-Киши и Мирза-беком. В полночь, услышав ружейный выстрел, я встал и присел подле камина; услышав ружейный выстрел и, кроме того, сильный шум и крик на дворе, я разбудил Батырь-Киши, с которым вместе хотели выйти из комнаты, как вдруг Ибрагим-хан [24] закричал и просил не оставлять его. Несмотря на это, Батырь-Киши отпер дверь и, увидев толпу людей, хотел выстрелить из ружья, но мюриды, приближавшиеся к нашей комнате, как они говорили между собою, для взятия или истребления Ибрагим-хана, остановили его и мы оба вошли опять в комнату. Опасность, угрожающая Ибрагим-хану, заставила нас думать о спасении его, и мы советовались между собою вывести маленького хана чрез наружное окно, или же кому-либо из нас выйти и сделать тревогу; наконец я решился исполнить это последнее наше предположение, но, вышед из комнаты, я не нашел возможности дальше идти, шатался на дворе между мюридами, из которых один гнался за мною убить меня, но я скрылся в пекарне и думал выйти опять в комнату Ибрагим-хана, но за всеми просьбами не мог я добиться даже ответа от Батырь-Киши. На дворе заметил я толпу врывавшихся в комнаты мюридов, которые в разных местах спускались прямо с крыш и поднимались по лестнице; от сильного шума я ничего не мог разобрать, что мюриды говорили между собою; только понял я, как мюрид, стоящий на крыше, кричал Фатиме, служанке ханши, следующими словами: «скорее, скорее, дай сюда, дай руку». Наконец после непродолжительного шума и крика мюриды поспешно оставили двор и ушли, сломав под конец наружные ворота. Все это показав по сущей справедливости, в том за неумением грамоты доверяю за себя подписаться Аюб-Кадию.

9) 18 декабря 1846 г. житель дер. Дженгутай Батирь-Алхас-оглы был спрашиван и показал: от роду мне 27 лет, веры магометанской, женат, детей имею, под судом и в штрафах не был. 13-го числа декабря этого года, ночью я спал в комнате Ибрагим-хана вместе с Мирза-беком Куцал-хан-оглы и Шихмою Осман-оглы; в полночь последний этот, разбудив меня, сообщил мне о выстреле и шуме, слышном на дворе. Встав сейчас же с места, я хотел [25] выйти с ружьем на двор, как в это время Ибрагим-хан закричал и просил не оставлять его; между тем Мирза-бек начал одевать его, а я, несмотря на воспрещение Ибрагим-хана, вышел с Шихмою на двор, где хотел я стрелять но мюридам, врывавшимся в комнату ханши Нох-Бике, но сделать этого не успел, заметя приближавшихся к нам мюридов, разговаривавших между собою о взятии и истреблении ханских детей я вернулся обратно с ним же Шихмою в комнату, которой двери притворив, смотрели на происходимое на дворе, но подходившие к дверям этим мюриды, предводимые Фатимою, служанкою ханши, заставили затворить их крепко; спустя немного, когда мюриды оставили наши двери, мы выслали из комнаты поясненного Шихму, чтобы он вышел н сделал тревогу в деревне о происшествии этом. Между тем вдруг слышали из-под окна голос Абдул-Керима, который просил меня передать ему в окно Ибрагим-хана, в противном случае он может тоже подвергнуться несчастной участи; с ним вместе был и карабудакентский Ази, коему я отдал ружье и патронницу, оставшиеся с вечера в комнате нашей. Передав Ибрагим-хана чрез окно Абдул-Кериму, я и Мирза-бек побежали за ним под гору в безопасное место и принесли его в дом, где квартирует Мирза-бек; здесь, оставив с сим последним Ибрагим-хана, я пошел обратно в ханский двор, где уже не застал мюридов и пришел назад к Ибрагим-хану; а Абдул-Керим побежал к князю Орбелиани для донесения об этом происшествии. Показав все это по сущей справедливости, в том за неумением грамоты доверяю подписать за меня прапорщику Аюб-Кадию.

10) 18 декабря 1846 г. Дженгутайский житель Хасов-Абакар Ажи-оглы был спрашиван и показал: от роду мне 24 года, веры магометанской, холост, под судом и в штрафах не был. 13 числа текущего месяца пошел я в двор [26] ханши нашей Нох-Бике с тем, чтобы остаться там для содержания ночного караула, но служанка Фатима, не знаю по какому случаю, вышедши от ханши, приказала мне возвратиться домой, что было мною и исполнено; показав по сущей справедливости, в том доверяю за себя подписаться Аюб-Кадию.

11) 20 декабря 1846 г. Мирза-бек Нуцал-хан-оглы был спрашиван и показал: от роду мне 16 лет, веры магометанской, холост, под судом и в штрафах не был. 13 числа ночью я спал в комнате Ибрагим-хана вместе с Шихмою Осман-оглы и Батырь-Киши Алхас-оглы, который, в полночь разбудив меня, сообщил о нападении мюридов на дом, встав, сейчас я оделся, одевал также и Ибрагим-хана; между тем Батырь-Киши выслать Шихму из комнаты и просил его кричать тревогу в деревне, а мы советовались: как спасти Ибрагим-хана, как в это время слыхали из под наружного окна голос Абдул-Керима, который просил отпереть ставни и передать ему хана, при том, прибавил он, Абдул-Керим, что к спасению его более нет другого средства. Выломав стекла сейчас Абдул-Керим вытащил Ибрагим-хана, за ним выскочили в окно же я и Батырь-Киши, побежали за Абдул-Керимом под гору и пришли на мою квартиру, откуда Батырь-Киши и Абдул-Керим пошли: первый обратно в ханский двор, а последний к князю Орбелиани, я же, с карабудакентским жителем Ази остались при Ибрагим-хане. Показав по сущей справедливости в том за неумением грамоты доверяю за себя подписаться прапорщику Аюб-Кадию. Показание отбирал прапорщик Каснаров, при снятии показаний присутствовал полковник князь Орбелиани.

12) 22 декабря 1846 года, житель из разоренного сел. Хунзах Магома-Дебир-оглы, при спросе показал: 12 числа этого месяца Хаджи-Мурат с конною партиею до 3000 [27] человек, в том числе и я, выступил из Аварии, как было слышно, для нападения и разграбления даргелинских жидов, и к вечеру прибыл в хутора близ деревни Магох, где, ночевав, на другой день по течению Койсу, через Ирганай, Бурундукале и Казанищский лес прибыли вечером недалеко от Дженгутая и расположились на поляне. Здесь простоял до зарождения луны. Между тем в партии поговаривали, что Хаджи-Мурат не желает уже идти на Даргели, а намерен сделать нападение на Дженгутай, куда послал людей осмотреть караул этой деревни и окружность ее. По наступлении глубокой ночи двинулись мы по дороге к Дженгутаю, останавливаясь не знаю по какому случаю несколько раз на пути следования. Вступив в ворота дженгутайские, убили караульного, и тогда Хаджи-Мурат впереди партии приказал скорее следовать за ним к дому, занимаемому ханшею Нох-Бике. Часть партии до 40 человек, в том числе и я, по случаю темноты ночи, отстали от передовых, долго бродили по переулкам Дженгутая, но не могли найти выхода из деревни. В это время, не знаю в каком именно месте, я был сильно ранен пулею в лицо, отчего я упал с лошади и остался на месте до утра. Когда партия наша выступала в деревню, многие из дженгутайцев встретили нас на переулках, но никто даже вопроса не делал о том: кто мы такие. В чем за неумением грамоте доверяю подписать Аюб-Кадию. Показание отбирал прапорщик Каснаров, при снятии показания присутствовал полковник князь Орбелиани.

Рапорт начальника главного штаба войск на Кавказе находящихся командующему войсками в северном и нагорном Дагестане от 29 января 1847 г. № 14.

Г. Военный министр сообщил господину главнокомандующему, в отзыве от 12 сего месяца № 468, что Государь [28] Император, усмотрев из приложенного к рапорту вашего сиятельства, от 28 прошлого декабря № 262, журнала военных происшествиям с 14 по 28 число того месяца, что в ночь с 13 на 14 декабря партия, из 500 конных горцев, скрытно подошла к сел. Дженгутаю и похитила ханшу мехтулинскую Нох-Бике, Высочайше соизволил отозваться, что безнаказное исполнение подобного предприятия многочисленным скопищем конницы, в таком месте, где расположены два баталиона пехоты, Его Величество изволил находить совершенно непонятным; полагая при том, что оно могло случиться только вследствии неисполнения гарнизоном прямой его обязанности и при совершенной даже его оплошности, Государь Император изволит надеяться, что на это обстоятельство будет обращено строгое внимание и что виновные не останутся без должного взыскания.

О таковом Монаршем отзыве имею честь по поручению г. главнокомандующего уведомить ваше сиятельство и покорнейше просить представить князю Михаилу Семеновичу подробное объяснение насчет виновных в помянутом происшествии.

Рапорт генерал-маиора князя Кудашева начальнику главного штаба генерал-маиору Коцебу от 22-го февраля 1847 г. № 157.

При разбитии хищнической партии Гумбетовского наиба Абакар-Дебира, на урочище Гаркасе, в прошедшем январе месяце, взяты из оной в плен 17 чел. горцев, о которых я имел честь представить г. главнокомандующему именной список, при рапорте моем от 18 того же января за № 11. После того на другой день доставлен из той же партии еще один горец, пойманный жителями Шамхальского владения. [29]

Приобретением этих пленных я полагал бы иметь возможность выменять на них ханшу мехтулинскую Нох-Бике; но горцы, коих добычею она сделалась, на таковой размен не согласились. Вследствие чего не остается более ничего, как выменивать на этих пленных наших солдат, находящихся в плену у горцев, но при этом есть еще один случай, которым можно было бы воспользоваться, а именно: брат предводителя дворянства Астраханской губернии коллежского ассесора Давыдова, отставной поручик Давыдов, об освобождении которого из плена г. главнокомандующий во время пребывания своего в г. Т.-Х. Шуре в прошедшем году изволил принимать милостивое участие, находится еще и до сих пор в плену у Шамиля, потому что за него требуется выкупку слишком более того, сколько было предложено от нас. Поэтому, я полагал бы объявить горцам, что находящиеся у нас вышеупомянутые пленные не иначе могут быть освобождены, как только посредством вымена за каждого по одному пленному солдату и с условием, чтобы кроме того был выдан непременно поручик Давыдов, если не совершенно без выкупа, то за объявленную прежде цену — 1300 рублей.

Донося об этом вашему превосходительству для доклада на благоусмотрение и распоряжение г. главнокомандующего, имею честь покорнейше просить о последующем не оставить уведомить командующего здесь войсками.

Письмо шамхала Тарковского ген. м. князю Кудашеву от 1 марта 1847 г. № 53.

Сейчас получил я сведение чрез моих посланных от сестры моей, Нох-Бике и Даниель-султана, что Шамиль, на доклад последнего, не иначе соглашается отпустить ее, как с придачею сверх 5 тыс. рублей 17 человек пленных [30] гумбетовцев и салатаевцев, находящихся ныне под арестом в г. Темир-Хан-Шуре, захваченных управляющим Мехтулинским ханством князем Орбелиани с дженгутаевскою н параульскою конницею на Гаркасе, из партии салатаевского наиба Дебир-Абакера, разграбившей еврейскую слободу близ г. Торку.

Так как Шамиль для окончания этого дела назначил очень короткий срок, т. е. только 5 дней, то честь имею покорнейше просить ваше сиятельство сделать ваше распоряжение о передаче мне тех пленных; на что, я уверен, и его сиятельство князь наместник с удовольствием будет согласен, тем более, что означенные пленные захвачены моими и мехтулинскими подвластными во время набега их в мое владение.

Если же по каким-либо причинам вы изволите найти просимое мною теперь невозможным, то покорнейше прошу ваше сиятельство довести о сем до сведения г. главнокомандующего по завтрашней летучей почте и меня почтить вашим уведомлением с этим же прапорщиком Калтуко Чопановым, дабы я мог с своей стороны успеть просить его сиятельство Михаила Семеновича по этому предмету.

Князь Кудашев полковнику кн. Орбелиани от 2 марта 1847 г. № 71.

Ибрагим-хан с почетными жителями Дженгутая приезжал ко мне с просьбою о том, чтобы я дозволил произвести обмен ханши Нох-Бике на пленных, взятых вашим сиятельством в деле на урочище Гаркасе 16 января сего года, при чем он объяснил мне, что Шамиль не иначе хочет выдать ханшу, как за всех тех пленных. Признавая таковой размен возможным, я покорнейше прошу [31] ваше сиятельство по прибытии ханши в с. Аймаки прислать сюда из Дженгутая одну роту пехоты для препровождения туда означенных пленных, при размене коих я покорнейше прошу вас присутствовать лично, если здоровье вашего сиятельства позволит, наблюдая при том, во избежание обмана, ежели можно, чтобы не иначе выдать пленных, когда уже ханша будет находиться среди наших войск.

Сообщая об этом вашему сиятельству, я имею честь присовокупить, что ежели вы найдете нужным присутствие при размене наших войск в достаточном числе, то ваше сиятельство можете взять из с. Аймаки 2-й баталион князя Варшавского полка, если к тому времени прибудет, в противном случае разрешаю вам двинуть туда баталионы Апшеронского и Дагестанского полков, в Кулецене и Дженгутае расположенных; впрочем, все это я предоставляю исполнить вашему сиятельству так, как вы найдете лучшим. О последующем по сему покорнейше прошу меня уведомить.

Рапорт кн. Орбелиани к кн. Кудашеву от 28 февраля 1847 г. № 54.

Вследствие предписания вашего сиятельства ко мне, от 17 февраля за № 144, и в дополнение прежних моих донесений о похищении ханши мехтулинской Нох-Бике, имею честь почтительнейше представить следующие объяснения:

1) Во время похищения ханши Нох-Бике в сел. Бол. Дженгутае расположен был один баталион с 2-мя горными орудиями в противоположной стороне от дома ханши, по крайней мере на четверть версты расстояния; другой же баталион около 3 верст в дер. Верхнем Дженгутае. Баталионы эти содержат караулы в кругу своего расположения, имея приказание в случае тревоги быстро собраться у орудий в [32] Большом Дженгутае и у квартиры баталионного командира в Верхнем Дженгутае. Ханша, довольствуясь жительскими караулами, не изъявила желания иметь при своем доме караул от баталиона, хотя мною и было предложено ей. При въездах в селение баталион не имел своих караулов и не должен иметь, потому что: а) окружность дер. Дженгутая простирается до 6 верст с одиннадцатью воротами, для занятия которых потребовалось бы не менее 100 человек и в случае, если неприятель учинит ночью нападение на эту деревню, тогда мелкие караулы эти, удаленные от резерва, не имея между собою связи и разбросанные по всем частям обширного селения, неминуемо подвергнутся величайшей опасности среди ночной тревоги и смятения жителей, между коими хотя много искренно преданных нам, но много также и фанатиков и тайных недоброжелателей, доверенность которых в эту минуту я не могу испытывать, примеры такого пагубного доверия были уже неоднократно в этой стране; б) назначение этих баталионов есть поддержание караулов для прекращения воровства или похищений в какой-нибудь одной деревне, но они служат резервом, прикрытием, защитою для целого ханства от явных и внезапных нападений неприятеля; следовательно, баталионы здесь должны быть во всякое время дня и ночи в полной готовности совокупны и свободны для быстрого движения к угрожаемому пункту. И потому, не взирая нм на какие похищения и воровства, я не могу, я не осмелюсь решиться держать баталион в здешних деревнях иначе, как в совокупности, возлагая на жителей обязанность иметь собственные караулы при въездах в селение и всюду, где укажет необходимость, и знаю, что баталион не в раздробленном состоянии защитит и себя и деревню. Похищение же ханши Нох-Бике было не следствием победы, одержанной неприятелем над баталионом, но удачное воровство, вспомоществуемое изменою служанки ее и трусостью дворовых [33] людей, которые, в числе 12 человек, всегда вооруженных, не только осмелились сразиться с 5-ю мюридами, перелезшими чрез стену во внутренний двор, впоследствии присоединились к ним еще 5 мюридов,— но даже произвесть тревогу выстрелами или криком.

2) Сел. Дженгутай окружено забором с колючкою, и где местность позволяет — рвом. При въездах в селение всегда бывают в ночное время жительские караулу. Три улицы ведут к дому ханши, расположенному не вдалеке от края деревни, которая лежит на соединении многих больших дорог, ведущих из Темир-Хан-Шуры, шамхальских деревень Мехтулинского ханства. Поэтому через эту деревню, во всякое время дня и ночи, проходят то команды пехоты, то проезжают казаки, всадники, жители, акушинцы, аварцы, так что, когда небольшая партия хищников проезжала одну из улиц деревни, то на спрос нескольких, случайно повстречавшихся дженгутайцев, хищники отвечали: “аварцы, нукеры князя" и, таким образом, тихо, покойно, как обыкновенные проезжающие, не трогая никого, подъехали к дому ханши; пятеро из них перелезли через стену, ранили одного из караульных, с помощью изменницы служанки ворвались стремительно в комнату и взяли ханшу. Все это совершилось в 2 часа пополуночи, в глубочайшей тишине; ничто не нарушало спокойствия ночи, так что, когда раздались первые выстрелы, пробужденные жители долго еще не знали настоящей причины н полагали, что где-нибудь пирующие на свадьбе осмеливаются стрелять вопреки строжайшему воспрещению, другие же считали эти выстрелы за обыкновенный сигнал, которым здесь сзывают народ для потушения пожара и

3) Для наблюдения за неприятельскими партиями в окрестностях обоих Дженгутаев ежедневно высылаются разъезды к стороне Арказа и выставляются днем в двух местах пикеты, состоящие из 30 человек здешних жителей. [34]

В заключение имею честь донести, что по самовернейшим сведениям, собранным мною по этому делу, у Хаджи-Мурата было не 500 человек, как я вначале донес, но до 170; из них только только до 30 человек вошли в деревню, предводимые абреками, которые заранее убили двоих караульных у въезда в селение. Остальная же партия скрывалась далеко к стороне Арказа.

Рапорт кн. Кудашева к кн. Воронцову от 1847 г. №175.

Из донесения генерал-лейтенанта князя Бебутова, от 16 декабря прошлого 1840 года за № 1343, ваше сиятельство изволите быть известны, что ханша мехтулинская Нох-Бике похищена через предательство ее служанки Фатимы, родной сестры Хаджи-Мурата.

Нет сомнения, что таковое похищение было заблаговременно условлено между Фатимою и Хаджи-Муратом. Это под твердилось и дознанием. произведенным об этом случае по распоряжению генерал-лейтенанта кн. Бебутова.

Из показаний, отобранных от лиц приближенных к Нох-Бике, находившихся при ней во время ее похищения, видно, что Фатима накануне похищения Нох-Бике от имени ее распорядилась отправить по домам караульных, высылавшихся обыкновенно из Дженгутая к ханскому дому, и оставила только двух человек, которые, при наступлении ночи, затворив ворота, заняли свои пост. Между тем Фатима с заметным беспокойством выходила несколько раз на двор как бы желая посмотреть, что делается около дома, и до самой полночи не ложилась спать; но на это не было обращено тогда особенного внимания, потому что совершенно никто не предполагал в поступках ее какого-либо злого умысла. Когда же наступила глухая полночь и все, как в доме, так [35] и в селении, были преданы сну, то Хаджи-Мурат с партиею, которая хотя по первоначальным сведениям предполагалась в 500, но по показанию горца, оставшегося в Дженгутае раненым из этой партии, состояла не более, как из 300 человек, подошел в глубочайшей тишине к сел. Дженгутаю; поставив партию в окрестном месте за селением, сам с несколькими приближенными к нему отважнейшими людьми, как полагают — в числе не боле 15 человек, отправился в селение и, умертвив при входе двух караульных, подъехал к дому ханши, перелез стену н при содействии Фатимы похитил Нох-Бике, так что пока люди, бывшие в доме и проснувшиеся от возникшего шума, опомнились, то уже помощь их оказалась бесполезною.

Вследствие повеления вашего сиятельства, изъясненного в отношении г. начальника главного штаба свиты Его Величества генерал-маиора Коцебу к генерал-лейтенанту князю Бебутову, от 29 прошлого января за № 14, почтительнейше донося об этом вашему сиятельству, имею честь объяснить при том нижеследующее:

Во-первых сел. Большой Дженгутай, по разбросанному своему положению, имеет в окрестности около 6 верст и 11 въездов с разных сторон. Поэтому, хотя оно по возможности укреплено рвом и колючкою, а при въездах ставятся жительские караулы, но как в этом селении расположены дагестанские всадники, разные горские выходцы, и при нынешних обстоятельствах беспрерывно приезжают в селение н выезжают из оного конно вооруженные люди по разным делам, то весьма легко могло случиться, что появление Хаджи-Мурата с несколькими всадниками, если и было случайно замечено кем-либо из жителей, то не обратило на себя особенного внимания. Впрочем, для наблюдения за безопасностью от хищнических партий постоянно посылались и ныне конные разъезды в окрестностях селения. [36]

Во-вторых. В сел. Большом Дженгутае во время похищения Нох-Бике был расположен только один баталион (другой находился в верхнем Дженгутае), но как баталионы эти имеют целью служить защитою целого Мехтулинского ханства и Даргинского округа совокупным действием в случае покушения неприятеля, и потому во время нахождения на квартирах должны располагаться сосредоточенно, тем более, что этого требует и самая предосторожность против жителей, на которых ни в каком случае нельзя совершенно полагаться, при оном с двумя горными орудиями весь расположен в одной части селения, отдаленной от ханского дома, и имеет караулы и часовых только около своего расположения, на случай тревоги собирается и выстраивается на площадке около орудий. Поэтому самому и охрана въездов в селение возложена на жителей, ибо, по обширности селения и многочисленности въездов, потребовалось бы для занятия оных воинскими караулами весьма большое число людей, и нужно было удалить их малыми частями друг от друга, а это в случае тревоги, подвергая опасности самые караулы, вместе с тем значительно бы ослабляло главный резерв. Нох-Бике хотя же и было предлагаемо иметь воинский караул, но она для облегчения солдат и полагая себя достаточно безопасною в кругу своих подвластных от такового караула отказалась; и, наконец.

В-третьих. Во время похищения Нох-Бике не было произведено никакой тревоги, кроме двух выстрелов, сделанных людьми, находившимися в ее доме; но когда по выстрелам этим было узнано о случившемся, то баталион, расположенный в Дженгутае, в тоже время был готов под ружьем и немедленно двинут для преследования хищников.

Из всего этого ваше сиятельство усмотреть изволите, что похищение Нох-Бике не есть неприятельское вторжение в сел. Дженгутай допущенное оплошностью гарнизона, и что [37] баталион, находившийся в этом селении, не составляя гарнизона оного, но по обстоятельствам будучи временно расположен в селении и соответственно штатным потребностям соблюдая надлежащую воинскую осторожность, исполнил в этом случае обязанность свою как следует.

Перевод письма Даниель-султана полковнику князю Орбелиани от 4 марта 1847 г.

Я получил ваше письмо и понял его содержание благодарю вас за оное; сказанные в нем деньги вы пришлите в воскресенье в селение Гергебиль; чтобы положить их в доме Идриса наиба.

Нох-Бике успеет приехать в понедельник с нашими конными в селение Гергебиль; вы пришлите гумбетовцев тоже с прикрытием в Аймакинскую землю, оттуда они перейдут в гергебильские границы. Размен будет на границе, между Аймаками и Гергебилем, и там кончим это дело. Нох-Бике будет провожать 20 почетных людей при кадие, до самого места размена.

Перевод письма ханши Нох-Бике князю Орбелиани от 4 марта 1847 г.

Посланный вашего сиятельства Гаджиев приехал ко мне и я поняла слова его. Пришлите пленных и деньги в тот день, в какой сказано в письме Даниель-султана. Остальные слова скажет вам податель сего. [38]

Перевод письма начальника всех мусульман Шамиля Даниель-султану от 24 февраля 1847 г.

Посылаю большой поклон. Братья наши гумбетовцы жаловались мне насчет своих пленных и плакали при мне и хотели прислать к нам женщин с детьми. Теперь наше дело так необходимо, ты должен выменять тех пленных на свою мать Нох-Бике, иначе нельзя нам се отпустить. Ты постарайся об этом деле.

Рапорт кн. Кудашева к кн. Воронцову от 13 марта 1846 г. № 212.

В рапорте моем, от 22 прошлого февраля за № 157, через г. начальника главного штаба, я имел честь испрашивать разрешения вашего сиятельства, чтобы 18 человек пленных горцев, взятых при разбитии хищнической партии Абакар Дебира на урочище Гаркасе, разменять на наших пленных солдат, с тем, чтобы при этом вытребовать за них и находящегося в плену у Шамиля отставного поручика Давыдова.

Через несколько дней после этого я получил извещение, что Шамиль дозволил на означенных пленных разменять ханшу мехтулинскую Нох-Бике, но на совершении такового размена после получения нами этого извещения назначил сроку только пять дней.

Хотя командующий здесь войсками не имел еще никакого разрешения, как насчет самой Нох-Бике после ее похищения, так равно и насчет того: благоугодно ли вашему сиятельству выручить ее из плена посредством размена на упомянутых пленных горцев, но, принимая в соображение во-первых, что освобождение таким образом Нох-Бике из рук неприятелей, как владетельного лица, [39] пользующего особенным уважением правительства нашего, не может быть не соответственно, и во-вторых, что по краткости срока, назначенного на размен, я не мог бы успеть испросить на этот предмет особого разрешения вашего сиятельства, и, наконец, убеждаясь полученными мною сведениями, что Нох-Бике больна и терпит от мюридов разные утеснения, счел приличным и необходимым немедленно объявить согласие на изъясненный размен, который таким образом приведен в исполнение 11-го числа сего месяца, и ханша Нох-Бике возвратилась в селение Дженгутай.

Почтительнейше донося об этом вашему сиятельству на благоуважение, долгом считаю присовокупить, что из числа вышеупомянутых пленных горцев за Нох-Бике выданы 14 человек; из остальных же 4-х один помер в Шуринском госпитале, а трое по болезни находятся в том же госпитале, которые и по выздоровлении останутся в руках наших для употребления их на вымен от горцев кого-либо из лиц наших подчиненных.

Предписание Коцебу кн. Кудашеву от 12 марта 1847 г. № 13.

В дополнение отзыва моего за № 408, поспешаю сообщить вашему сиятельству, что г. главнокомандующий, получив сведения, что ныне Шамилем изъявлено согласие на вымен Нох-Бике на пленных, взятых при разбитии партии наиба Абакир Дебира, находит, что делом этим полезно сколько можно поспешить, а потому разрешает вам отдать названных пленных, если взамен того возращена будет Нох-Бике.

Поручая вашему сиятельству вести дело это сколь можно поспешнее, князь Михаил Семенович приказать мне [40] изволил присовокупить, что если вы увидите, что переговоры хотя немного затянутся, то, продолжая таковые, отправить несмотря на то пленных в путь в г. Ставрополь, на основании распоряжения, изложенного в отзыве моем № 408, объявив горцам, что так как они медлят возвращением Нох-Бике, то вы, имея приказание главнокомандующего на отправление пленных, не можете их оставить, но что они могут быть возвращены и после во Внезапной или в другом месте.

Рапорт обер-квартермейстера штаба Отдельн. Кавказского корпуса командующему войсками в Северном Дагестане от 12 февраля 1847 г. № 31.

Г. начальник главного штаба поручил мне донести вашему сиятельству, что г. главнокомандующий с нетерпением ожидает подробного объяснения вашего насчет виновных в похищении ханши Нох-Бике, для представления оного Государю Императору, о чем его превосходительство Павел Евстафьевич имел честь покорнейше просить вас рапортом от 29 января № 14.

Ответ князя Бебутова генералу Вольфу от 25 февраля 1847 года № 8.

На отношении ваше, от 12 числа сего месяца № 31, честь имею уведомить ваше превосходительство, что для представления подробного объяснения насчет виновных в похищении ханши Нох-Бике требуются от управляющего Мехтулинским ханством некоторые сведения, по получении которых немедленно донесено будет его сиятельству, г. [41] главнокомандующему, вследствие отзыва ко мне г. начальника главного штаба от 29 января № 14.

Рапорт начальника главного штаба к князю Бебутову от 8 марта 1847 г. № 374.

Г. главнокомандующий, не получая до сих пор объяснения вашего сиятельства о виновных в деле похищения ханши Нох-Бике и имея в виду необходимость сообщить о том г. военному министру, снова поручить мне изволил покорнейше просить ваше сиятельство доставить ко мне те сведения об этом деле, которые вы в настоящую минуту у себя имеете, для представления о том на благоусмотрение Государя Императора.

Ответ Бебутова генерала Коцебу от 9 марта 1847 года № 18.

Честь имею уведомить ваше превосходительство, что по получении отношения вашего, от 29 января № 14, я в тоже время, чрез генерал-маиора князя Кудашева, требовал дополнительных сведений от управляющего Мехтулинским ханством, полковника князя Орбелиани, но, не получая таковых по сие время, вследствие вторичного отношения вашего от 8 марта № 374, долгом поставляю сообщить вам для доклада его сиятельству князю Михаилу Семеновичу сведения, в настоящую минуту у меня имеющиеся. Хотя в донесении полковника князя Орбелиани о похищении ханши Нох-Бике означено не было, что партия хищников состояла из 500 человек, согласно чего и в журнале о военных происшествиях помещено было такое же число; однако впоследствии оказалось, что в селение Дженгутай вошли скрытным образом не [42] более 30 человек, вспомоществуемые горничною девкою ханши, которая, изменив своей госпоже, и способствуя хищникам посредством лестницы с крыши дома и указанием комнаты ханши, сама последовала за горцами.

Селение Дженгутай, подобно другим деревням Мехтулинского ханства, не укреплено, не имеет застав, а потому не представляет никакого удобства к расположению наших караулов кругом этого селения. В сел. Дженгутае расположен баталион, который содержит караул у орудий, а ночью имеет дежурную роту в резерве. Во время помянутого происшествия резервом и некоторыми часовыми замечены были конные азиатцы по улице, но таковые приняты были за разъезды наши, которые по обыкновению возвращались иногда весьма поздно ночью. По произведенному только выстрелу одним из дженгутайцев сделалась тревога в деревне, и баталион мгновенно выступил по назначению князя Орбелиани, который в то же время бросился преследовать хищников с конными жителями селения Дженгутая и бывшими при нем дагестанскими всадниками.

Для охранения дома, занимаемого ханшею Нох-Бике, по распоряжению ее наряжался всегда караул из ее подвластных, но в эту ночь девка изменница, без ведома ханши, с умыслом отпустила караульных, будучи в заговоре с хищниками, что самое способствовало воровству и изменническому похищению ханши вкравшимися в дом ее несколькими горцами.

В селение Дженгутае, открытому со всех сторон, как равно и в прочих деревнях того края, где побаталионно расположены наши войска, невозможно исполнять гарнизонной службы в строгом смысле, и целого баталиона недостаточно для такой надобности; в противном случае войска наши в пограничных селениях расположенные для охранения края обязаны будут только содержать беспрерывно караулы и, [43] будучи по малым частям разделены около деревень, не могут в случае тревоги своевременно собраться и дать отпор неприятелю.

Разъезды для предупреждения нечаянных нападений со стороны горцев производятся туземцами, а содержание караула в доме ханши Нох-Бике возложено было по согласию и распоряжению ее на самих жителей сел. Дженгутая, бдительность которых обманута была изменою приближенной ханши служанки; при этом долгом поставляю присовокупить, что все почти деревни Мехтулинского ханства и некоторые Шамхальского владения так близко расположены к неприязненным горцам, что отвращать или предупреждать подобные воровские нападения, изменою покровительствуемые, невозможно или по крайней мере очень трудно.

Соображая вышеизложенные обстоятельства с настоящим положением края, по всей справедливости, войска наши не подлежат обвинению в оплошности; что же касается до жителей селения Дженгутая, то поражение партии хищников 16 числа января дженгутайцами, под начальством полковника князя Орбелиани, может служить доказательством усердия их и преданности правительству.

Рапорт генерала Коцебу князю Бебутову от 28 марта 1847 года № 511.

Командовавший, за отсутствием вашим, войсками в северном Дагестане, генерал-маиор князь Кудашев от 13 марта за № 212 доносит, что он в размен на ханшу Мехтулинскую Нох-Бике 11 числа сего марта выдал 14 человек из числа, пленных, захваченных при истреблении хищнической партии на уроч. Гаркасе, и что затем ханша благополучно прибыла в Дженгутай.

Его сиятельство кн. Михаил Семенович изволил одобрить таковое распоряжение. О чем имею честь уведомить ваше сиятельство. [44]

Перевод письма ханши Нох-Бике князю Бебутову от 16 марта 1847 г.

Я была уверена, что ваше сиятельство всегда были ко мне н к моим детям снисходительны и благосклонны, поэтому я спешу объявить вам об избавлении меня от неприятеля. Я освобождена уже из плена, по стараниям Даниель-султана и полковника князя Орбелиани (6 числа рабианахар) по-русски 10 марта. Слава Богу.

Каждому русскому начальнику известны разбои Шамиля, в особенности в 1843 году он ворвался в Шамхальское владение и тогда ограбил мое имущество.

Всем также известен изменник Хаджи-Мурат, который ограбил все последние драгоценные и дорогие вещи и казну до последнего, что было при взятии меня в плен. Теперь я осталась с малыми детьми в совершенно бедном положении, и как ваше сиятельство были всегдашним моим добродетелем, я не преминула теперь уведомить об этом вас. Я полагаю, что во всем Дагестане беднее меня теперь никого нет. По сему несчастному случаю имею честь покорнейше просить ваше сиятельство объявить мое бедственное положение г. главнокомандующему генерал-адъютанту князю Воронцову, дабы его сиятельство довел об этом до сведения Государя Императора и просил бы о пособии мне и детям моим. Я уверена, что просьба моя по ходатайству вашего сиятельства достигнет желаемой цели по этому предмету; при всем этом я сочла уже лишним подробно пояснить здесь мои убытки.

Перевод письма ханши Нох-Бике к князю Бебутову от 14 апреля 1847 г.

Уже известно вашему сиятельству какие несчастия случились со мною, чрез которые получила я большие убытки и [45] потери. Известный изменник Хаджи-Мурат при взятии меня в Нижнем Дженгутае из моего дома в плен, в то время он ограбил все мое имение и большую сумму денег. Когда же я была в плену в горах, не знала верного сведения, что именно было похищено из моего дома. Между тем, его сиятельство управляющий Мехтулинским ханством, полковник князь Орбелиани, после ограбления моего дома собрал некоторые простые, оставшиеся от грабежа вещи, сложив их в сундук, запечатал до моего возвращения. По прибытии же моем из плена, распечатавши сундук, увидела в нем очень незначительные вещи и не нашла совершенно ничего хорошего. Теперь я осталась в самом бедном положении и не имею ничего кроме 400 рублей серебром, данных мне вашим сиятельством, и даже пенсия моя употреблена на выкуп меня из плена.

Посему имею честь просить ваше сиятельство не оставьте просьбу мою благосклонным вашим вниманием довести об этом несчастии до сведения г. главнокомандующего, дабы его сиятельство вошел в мое теперешнее бедное существование. Похищенным же моим вещам прилагаю при сем подробный список.

Рапорт помощника начальника главного штаба командующему войсками в северном Дагестане от 30 апреля 1847 г. № 20.

Г. военный министр, от 7-го сего апреля № 3320, сообщил г. главнокомандующему, что государь император, усмотрев из представленного генерал-маиором князем Кудашевым, при рапорте от 15 прошлого марта № 43, журнала военных действий в северном Дагестане, что 11 марта ханша мехтулинская Нох-Бике благополучно прибыла в сел. Большой Дженгутай, изволит желать, чтобы от нее [46] отобрано было показание обо всех заслуживающих внимания обстоятельствах, как относительно похищения ее, так в особенности о пребывании ее в плену и личных ее сношении с Шамилем и его наибом. По соображении показания ханши с отзывами лиц, бывших в Дженгутае при ее похищении, и другими данными, Его Величеству благоугодно, чтобы князь Михаил Семенович довел до высочайшего сведения.

Согласно таковой высочайшей воли, г. главнокомандующий просит ваше сиятельство внимательно и со всею подробностью расспросить ханшу Нох-Бике о вышепрописанных обстоятельствах, внушив ей, что все требуемые от нее сведения Государь Император желает знать из любопытства и что при этом случае ханша может тоже объяснить с откровенностью и о стеснительном положении своем в отношении денежном, присовокупив с вашей стороны, какую бы полагали вы необходимым исходатайствовать ей сумму для поправления ее обстоятельств.

О таковом приказании г. главнокомандующего имею честь донести вашему сиятельству для надлежащего исполнения.

Рапорт князя Бебутова к князю Воронцову от 9 го июля 1847 года № 488.

Вследствие воли вашего сиятельства, изъявленной в отзыве ко мне помощника начальника главного штаба генерал-маиора Гогегя, от 30 апреля этого года за № 20, имею честь донести, что главные подробности похищения ханши Нох-Бике известны уже вашему сиятельству, от 6 и 9 марта за №№ 175 и 18, кроме некоторых, которые я узнал при личном свидании моем теперь с нею и которые заключаются в следующем:

Ханша личного свидания с Шамилем, равно как и с другими наибами, не имела. Во все время пребывания своего [47] в плену никого к ней не допускали, а потому она не могла иметь никакого с кем-либо сношения. На другой же день по похищении ханши Хаджи-Мурат дал знать о том Шамилю, присовокупляя, что драгоценные вещи и деньги, захваченные при этом, по обычаю горцев разделены между людьми составлявшими партию; вместе с тем Хаджи-Мурат просил дозволения Шамиля взять себе ханшу в жены, утверждая, что на это согласна будто бы сама ханша. Вследствие этой просьбы Шамиль прислал к Нох-Бике Муса Гаджия и Амир-хана с предложением выйти замуж за Хаджи-Мурата, согласно ее желанию. Ханша отвечала на это, что она никогда не изъявляла согласия и не желает выйти за Хаджи-Мурата, хотя бы отказ ее имел последствиями истязание или смерть ее. В доме Хаджи-Мурата ханша не пользовалась особенным уважением, напротив ей делали там всевозможные притеснения с тою целью, чтобы вынудить у нее согласие на замужество, но когда она передана была от Хаджи-Мурата в дом Ахвердия, бывшего крепостного человека (называемого в Дагестане куль) Аварского ханского дома и отца Ахвердия Магомы, известного наездника при Шамиле, то она имела все удовольствия жизни и ей оказывали всевозможные уважения. Служанку свою Фатиму ханша в бытность свою в Дженгутае не подозревала в измене, но в плену узнала от Даниель-бека, что Фатима передавала все, что в Дженгутае происходило Хаджи-Мурату, а он доносил Шамилю, о чем достоверное имел сведение Даниель-бек. Между тем Даниель-бек, зять ханши, по убедительной просьбе согласил Шамиля и Хаджи-Мурата отдать ему ханшу за 5 тыс. рублей серебром, в счет коих прислал немедленно 3 тыс. рублей, а остальные 2 тысячи рублей обещал отдать через 20 дней, на основании чего ханша и была перевезена в Карах, к бывшему елисуйскому султану Даниелю, который, войдя в сношение с управляющим Мехтулинским ханством, [48] полковником князем Орбелиани, получил 5 тыс. руб. серебром и пленных, взятых при разбитии партии хищников на урочище Гаркасе — возвратил ханшу.

При этом свидании моем с ханшею она вновь объявила мне стесненное свое положение по случаю разграбления вещей и денег при ее похищении, и просила довести до Высочайшего сведения о понесенных ею потерях, при сем в описи представляемых.

В заключении при сем имею честь присовокупить, что кроме выданных мне 400 рублей из экстраординарной суммы, в ведении моем состоящей, кои еще не пополнены, удержано у ханши третное ее содержание на пополнение выкупа и что в настоящее время она находится в крайнем положении, а потому я имею честь покорнейше просить ваше сиятельство исходатайствовать ей для поправления ее обстоятельств от щедрот Его Величества вспомоществование, необходимое для пропитания ее с детьми, потому что, сверх потерь ею понесенных при похищении, она по случаю выкупа впала в неоплатимые долги.

И. д. начальника главного штаба войск на Кавказе и времен. командующему войсками в Прикаспийском крае от 8 октября 1847 года № 1784.

Г. управляющий военным министерством сообщил на зависящее распоряжение г. главнокомандующего корпусом рапортом 3 сентября сего года за № 3454, что Государь Император, по всеподданнейшему докладу отношения его светлости князя Михаила Семеновича от 28 прошлого февраля, всемилостивейше повелеть соизволил, собственно в уважение к ходатайству его светлости, выдать вдове генерал-маиора Ахмет-хана Мехтулинского Нох-Бике в единовременное пособие 2000 руб. серебром, к сему генерал-адъютант князь [49] Долгоруков присовокупил, что об отпуске по требованию г. главнокомандующего пожалованных единовременно денег из Тифлисского уездного казначейства с тем вместе сообщил и управляющему министерством финансов.

Вследствие сего князь Михаил Семенович изволил вместе с сим дать предложение Закавказской казенной палате деньги эти отправить по почте к вашему сиятельству для доставления по принадлежности.

О чем имею честь уведомить ваше сиятельство, вследствие представления генерал-адъютанта князя Аргутинского, от 2-го февраля за «№ 123, для объявления ханше мехтулинской Нох-Бике.

Текст воспроизведен по изданию: Документы, касающиеся до похищения Хаджи-Муратом ханши Нох-Бике // Кавказский сборник, Том 31. 1911