АФАНАСЬЕВ-ЧУЖБИНСКИЙ А. С.

ПЛАСТУНЫ

Геройская защита Севастополе, вызвав. на сцену обычные русским подвиги храбрости, показала также Европе один род войска, дотоле ей неизвестного, которое даже и у нас было знакомо большинству лишь по наслышке. Я говорю об особом разряде Черноморских казаков, известных под именем пластунов, этих бесстрашных линейцев, которые около семидесяти лет ежедневно борются с закубанцами и наводят страх на этих буйных и необыкновенно ловких хищников. Вообще у нас очень мало было писано о поселениях наших на Кавказе, и линейцы — целое народонаселение закаленных в бою воинов, не имеют еще своей истории. Начиная от Каспийского и до Черного моря, на всем этом огромном протяжении, раскинуты казачьи станицы, в которых живет бодрый, стройный, отважный народ русский, в течении многих лет усвоивший необыкновенно-воинственный характер, и создавший себе особый тип, вследствие климатических в других условий. Оставляю, однакоже, на дальше описание линии вообще, а займусь собственно черноморскими пластунами, и при этом случае скажу несколько слов о происхождении черноморцев.

Во время царствования императрицы Екатерины II, в семидесятых годах прошлого столетия, на Днепре доживало свой век — некогда славное, а в то время уже не современное войско запорожское. Об этом войске в теперь еще много различных мнений, как вообще о предмете, на изучение которого мало кто обращал внимание. Но трудолюбивый г. Скальковский издал очень много важных сведений о запорожцах, и хотя не совершенно уничто жил некоторые неверные мнения, однако объявлением оффициальных документов поставил преграду ни на чем не основанным выводам.

Когда мудрая Государыня, предвидя в будущем важное значение степей, составляющих нынешнюю Новороссию, начала заселять этот благодатный, но дикий край, лежавший почти пустыней под распоряжением войска запорожского, — Кош считал это как бы стеснением прав своих, имевших значение в начале столетия, но в то время уже потерявших всякий смысл в благоустроенном государстве. Окрепшая Россия, занявшая одну из важных ролей в Европе, не имела [50] надобности в запорожцах, служивших прежде оплотом границ от вторжения крымцев, и самое войско запорожское, оставаясь, пря тогдашних условиях, в своем прежнем виде, могло только замедлять устройство гражданского порядка и раждающейся цивилизации. В 1775 году Сечь была уничто жена, а военное братство — Сирома, как оно себя называло — разбрелось в разные стороны: часть даже вышла из края, а часть расседалась по степям и по деревням, принадлежавшим его сословию.

Мера эта была необходима в видах правительства, тем более, что Кош, в последнее время своего существования, всегда спешил исполнять повелевая, ему посылаемые, и часто действовал на основания своих преданий.

Скальковский, занимаясь предметом с любовью, сравнил Запорожье с рыцарским орденом, что навлекло на него некоторые нападки. Несмотря на это, я решаюсь и с своей стороны заметить, что дальнейшее существование войска запорожского в пределах благоустроенного государства было также несовременно в конце прошлого столетия, как не в порядке вещей было рыцарство, доживавшее свой век в западной Европе.

Когда правительство наше обратило внимание на побережье Черного моря и на границы с кавказскими народами, Потемкину блеснула счастливая мысль, укрепить эти границы поселением. В 1783 году он сделал воззвание к бывшим запорожцам и собрал их около 6,000 человек, которые и отличались в делах против турок. С завоеванием Крыма, уже по смерти Потемкина, именно в 1792 году, императрица Екатерина II даровала запорожцам Тамань, с землями между Кубанью, Черным и Азовским морями. С тех пор дружина эта получила наименование Черноморских козаков, основала на Тамани поселения, построила станицы, назвав их именами прежних сечевых куреней, и, оставаясь по старому воинственною, изменила коренной обычай безженства и начала вести жизнь семейную. Впоследствии народонаселение войска увеличивалось беспрестанным наплывом новых поселенцев из малороссийских губерний, которые, получая землю и льготы, поступали в ведение войска Черноморского.

Вот вкратце история черноморцев. Прошло более полустолетия. Быв поселены на Кубани, в соседстве хищных кавказских народов, черноморцы постоянно оберегали свои границы от вторжения неприятеля, ежедневно должны было бороться с ним то силой, то хитростью и всегда выходили [51] победителями. Подобная боевая деятельность среди опасностей, укрепила и возвысила казачью отвагу, а семейная жизнь смягчила нравы воинственного народонаселения, сохранившего суровую запорожскую регулу только в отношении к врагам, и предавшегося душею своему вновь устроенному быту и исполнению своей трудной обязанности.

Запорожцы издревле воевали с азиятцами, знали превосходно их тактику в степях, умели приноровиться ко всякой местности, и черноморцы, поселясь на Кубани, в соседстве хитрых и коварных хищников, тотчас же придумали средство предупреждать и отражать набеги. Они внесли с собой и новое поселение древний обычай строить пограничные укрепления и сообщать соседним постам весть о приближении неприятеля. У запорожцев существовали для последнего обстоятельства фигуры, а черноморцы устроили манки другим образом, однако сохранили для них прежнее название. У запорожцев фигуры эти устроивались оригинальным образом, как описал Корж в своем устном повествовании. Возле каждого редута на расстоянии четверти версты и для предосторожности от огня, как наивно замечает повествователь: казаки строили из смоляных бочек фигуру. В основание ставили они шесть бочек в кружок тесно одну с другою и крепко связывали их насмолеными веревками, наблюдая при этом, чтобы в средине образовалось пустое пространство. Надо прибавить, что бочки эти имели одно только нижнее дно. На этот ряд уставляли пять таких же бочек и таким же способом. Третий этаж составляли три бочки, четвертый две, а на самом верху поставлена была одна бочка, не имеющая ни одного дна и завершавшая фигуру. К этой последней бочке приделан был блок, на котором висел шнур такой длины, чтобы концы его спускались до земли. Один конец шнура висел снаружи, а другой спускался внутрь фигуры, в пустоте, образуемой этажами бочек, и на конце его на проволоке привешен был пук пакли, намоченной в селитре. Во время тревоги зажигали фигуру посредством описанного блока, и пламя от нее, быв видимо на далеком расстоянии, извещало об опасности соседние редуты, которые зажигала у себя фигуры, и таким образом по всей линии распространялась тревога, как сзывавшая казаков, так и предостерегавшая жителей.

Но возвратимся к черноморцам. Чтобы удобнее проследить намерения врага, необходимо проникнуть внутрь его края, и вот отважные испытанной ловкости казаки начали отправляться за [52] границы горских земель, как лазутчики и, извиваясь словно змеи в густой траве в камышах, делали свое дело. Таким образом, в первые времена поселения возникло как бы особое сословие, которое и получило название пластунов, но обычному свойству малороссиян давать всему меткое название. Автор прекрасного очерка «Пластуны» (Русский Инвалид 1855. № 12) в примечании пишет: «Пластун значит, собственно охотник, егерь. Слово малороссийское, которого вековой корень теряется в польском языке». Что пластун слово малороссийское, в этом нет никакого сомнения, но чтобы оно означало охотник, егерь и происходило с польского, с этим очень трудно согласиться., Только в таком случае можно принять объяснение это за достоверное, если г. Н. Помандруйко представит доказательство, чем он оказал бы важную услугу филологии. Охотник и по малороссийски точно также называется. В старинном языке, правда, в некоторых частных письмах, мне известных, охотник назывался иногда: мыслымвец, что можно бы считать взятым с польского (mysliwy); но несмотря на это очевидное сходство, хочется верить, что в это слово, как и многие другие, незаимствовано от поляков. Мы знаем, что в областных наречиях белка называется мысью, да и самый мишка (медведь), конечно, получил свое наименование от того же самого корня. Пластун, по моему мнению, которое тоже может быть ошибочно, происходит от малороссийского глагола: пластать, идти по мокрому, по трясине; а как деятельность пластунов по большей части происходит в трясинах, поросших камышем, в плавнях, то я полагаю и название их произошло от упомянутого глагола и доселе употребительного в народе.

Впереди Кубанской кордонной линии, на землях непокорных горцев выстроены у нас укреплённые посты, какие теперь везде встречаются по Кавказу. Небольшое земляное укрепление, обрытое рвом, по гребню которого заплетен тын, прикрытый колючками, окружает просторную избу, вмещающую в себе обыкновенно до пятидесяти казаков. И за подобным сколоченным на живую нитку укреплением, казаки сидят так же спокойно, как в настоящей крепости и часто выдерживают нападения огромного скопища горцев. На этих постах очередные казаки живут уже словно дома, занимаясь даже ремеслами, и отсюда же выходят на пикеты для наблюдения за неприятелем в разные стороны. Кто проезжал из Ставрополя хоть в Пятигорск, тот имеет понятие о постах [53] и пикетах с вышками, расставленных по дороге, как для защиты проезжающих, так и для предупреждения нападений хищников. Но по Кубанской кордонной линии посты эти имеют значение гораздо важнейшее, гарнизон которых, смотря по месту, иногда учетверяется. Там они устроены на землях непокорных горцев и со всех сторон окружены опасностями, как первый оплот, выставленный против неприятеля, могущего беспрерывно, в больших силах нападать на наших граничаров. И вот впереди этой линии на порядочном расстоянии содержатся пикеты как дневные, так и ночные, следовательно, постоянно находящиеся на стороже, и честь эта принадлежит пластунам черноморским.

Образовавшись издревле, сословие это отличается храбростью, расторопностью и необыкновенно искусною стрельбою. Назначаемые по очереди пластуны сами избирают себе товарищей, поэтому что от их ловкости и отваги часто зависит благосостояние целой окрестности. Отправляясь по обязанности службы, пластуны залегают на границе и не только что зорко сторожат приближенье хищников, но не редко, отряжая известных характерников, отправляют их внутрь вражеской страны для разведок. Характерниками в войске Запорожском назывались казаки, будто бы умевшие заговаривать неприятельское оружие, так что их не брали ни пуля, ни сабля. Единственный запорожец, описывавший нравы и обычаи своей общины, говорит об этом следующее: «Характерники, т. е. такие волшебники, что их никакое огнестрельное оружие, ни пуля, ни пушка уничто жить не может». (Устное повествование Коржа, стр. 22). Конечно, суеверие это сглаживается с каждым годом более и более, и скоро черноморцы поймут, что не характерство причиною их под час изумительных подвигов, но необыкновенная расторопность и отвага. Кроме описанных качеств от пластуна требуется еще много условий: превосходное зрение, тончайший слух, способность переносить голод и жажду, искусство плавать и уменье, при нужде, очень дорого продать жизнь свою в неровной битве.

Изучив все хитрости горцев, превзойдя их в изобретении новых, пластун преспокойно залегает и пустынной плавне, поросшей, густым тростником и делает свое дело, не заботясь ни о времени года, ни о погоде, имея в виду одно исполнение обязанности: подстеречь ли врага, разведать ли его замыслы, и отдать отчет в возложенном на него поручения. Сколько сцен, неуступающих Куперовским, происходило на [54] Кубанском побережьи, и подвиги эти расходятся лишь изустными рассказами, потому что, быв интересны как новость дня, они поглощаются другими событиями и никого не удивляют в краю, как дела самые обыкновенные.

Пластуну иногда нипочем просидеть несколько часов в воде неподвижно, если ему нет другого спасения, даже пробыть долгое время под водою, дыша посредством тростинки, если горцы караулят его, и все-таки он перехитрить их, дождется ухода неприятеля, просидит еще целый час и только уверившись в безопасности, вылезет из болота и с улыбкой проговорит какую нибудь малороссийскую насмешку. Раненый пластун ползет иногда большое расстояние и достигает своих для того только, чтобы умереть возле товарищей, которые закроют ему глаза и положат в наскоро вырытую могилу, как тех героев казачества, которым, по словам исторической песни:

 

Шаблямы, надилкамы суходил копалы,
Шапкамы, прыполамы персть выбиралы.

И ни к кому больше кроме пластуна нельзя применить казачьей песни, воспевающей убитого героя:

 

«Ой кинь бижыть,
Земля дрыжыть,
Ой там козак убыт лежыть
На купыни головою
Прыкрыв очи осокою».

Потому что пластун долго иногда пролежат в подобном положении, быв убит на одиноком поиске, и товарищи найдут всегда труп героя с выклеванными глазами... Пластуны завелись в войске черноморском вероятно с первых же дней поселения на Кубани, и в последствии уже образовали как бы отдельное сословие. Звание пластуна не наследственно, и каждый хороший стрелок из черноморцев легко делается Пластуном, однако же сыну известного удальца, снискавшего славу в трудных поисках, как-то более прилично идти по следам отцовским. И в силу этого обычая, есть роды, отбывающие эту трудную обязанность с начала поселения. Линейный казак, вообще дорожит славой, с радостью видит сына своего удалым наездником или отличным стрелком, и даже нарочно подвергает отвагу его не всегда безопасным испытаниям. Однажды, после удачной экспедиции, казакам пришла пора расходиться по домам. Несколько сотен, в [55] присутствии отрядного командира известного генерала Ф…ва, собирались переправляться через Терек. Но Терек после обильных дождей быстро переполнился и с шумом катил мутные свои волны, грозя потопить дерзкого, кто отважился бы переплыть его. А между тем надо было переправляться на другой берег. Казаки в половодье переходят реку довольно оригинальным образом. Сколотив кое-как что-то в роде легкого плота, она складывают на него оружие и разные вещи, а сами плывут вместе с лошадьми держась за хвост или гриву. Но впереди плота непременно должен быть вожатый, иначе его снесет, да в лошади, следующие сзади могут взять долевое направление. В отряде с одним из казаков был сын его мальчик лет тринадцати, который ловко ездил на коне и мастерски владел оружием. Когда был готов плот, казак жестом только показал сыну на реку, и мальчик, досидевшись, мигом снял одежду, оружие и схватился за лошадь, но когда подошел к Тереку, робость объяла мальчика: он попятился. Отец прикрикнул на него. В это время генерал, вблизи которого происходила эта сцена, заметил казаку, что не слишком ли уж много он требует от мальчика. Почтительно, но с неудовольствием отвечал отец:

— Каков же будет казак из трусишки, который испугался добро бы чего путного, а то речки! Пусть учиться казаковать, ваше превосходительство, прибавил он: — а если утонет, туда ему и дорога увальню — значит негоден на службу царскую.

Вслед за этим, пристыженный робостью сына при товарищах, влепил ему удара два нагайкой, и через минуту мальчик плыл уже через Терек, разумно управляя плотом. На другом берегу генерал подарил мальчику червонец и назвал его молодцом, что искупило казачку недельную его робость. И подобные обстоятельства случаются сплошь и рядом по линии.

Черноморское войско состоит из пехоты, кавалерии и небольшой флотилии, и не только содержит посты и пикеты по границе, но также посылает по наряду известное число казаков в экспедиции. Как в пеших батальонах, так и в конных полках пластуны составляют неизменных застрельщиков и по штату положения 1842 года находятся в батальоне по 94 человека, в конном полку по 60. Но количество их превышает эту оффициальную цифру, потому что много отличных стрелков на черномории, и не один казак [56] перебывал по нескольку раз на передовых постах и пикетах. Пешие пластуны вооружены штуцерами, а конные обыкновенно казачьими ружьями, но отправляясь в свои поиски охотиться на закубанцев, берут черкесскую же винтовку, добытую где нибудь в бою, и смело можно поручиться, что пластун не истратит даром заряда.

Везде и постоянно пластуны отличались, как в истинном смысле превосходные воины, но, конечно, побережья Кубани были до сих пор главной сценой их — иногда не вероятных — подвигов. Есть ли в мире солдат, неисключая зуавов, приобревших славу в Африке, который в состоянии был бы выносить сверхъестественные труды и преодолевать невероятные препятствия, достающиеся иногда на долю пластуна, остающегося целые дни в непроходимом болоте. Кроме физических лишений, кроме грозящей смерти, о которой пластун не слишком заботится, — у него еще постоянно в голове мысль, что от малейшей его неосторожности или недосмотра, постовые его товарищи, да и не одна станица может подвергнуться бедствию. Но пластун, как и вообще все черноморцы, очень набожен: в самые тяжкие, трудные минуты он укрепляет себя верою, — и утром и вечером лежа в засаде, тихо творит молитву, уповая на Промысел Божий.

Черноморцы вообще склонны к добродушной насмешке, и я не могу не привести одного маленького происшествия, случившегося с одним путешественником. В 184... N. N. объезжал некоторые места по Черномории для этнографических изыскании и однажды должен был проехать водою значительное расстояние. На шестивесельной шлюбке ехал он один и любовался физиономиями гребцов и рулевого. Собираясь попросить черноморцев спеть какую нибудь песню, чтобы занести ее в свою дорожную книжку, он хотел набить себе трубку и выколачивая ее о борт, — уронил в море. Конечно досада изобразилась на лице его. Рулевой в это время вынул свою трубку, и сказал обращаясь к путешественнику:

— Оттак у нас у розумных людей завсегда бува: а як мы дурни, то прывъязуем свою люльку мотузочкою.

Путешественнику было довольно неприятно подобное замечание, потому что он лишен был удовольствия курить в дороге, — и он махнул рукою.

— Та я ж кажу, продолжал рулевой: — що у вас у розумных людей завсегда так, — а як мы дурни, то ще беремо у кышеню и другу люльку про запас. [57]

И улыбаясь вынул из кармана запасную трубку и подал путешественнику. Очевидно, что рулевой желал услужить, но два раза он вежливо выбранил путешественника за неосторожность и за непредусмотрительность.

Последние события под Севастополем показали, что значат пластуны и как эти отважные казаки не только меряются искусством с цветом лучших европейских армий, но всегда выходят победителями, — как будто даже прославленные зуавы для них не важнее Шапсуга или Абадэеха! Как для стрелка или для лазутчика, для пластуна нет ничего невозможного; куда только долетит его пуля, — там одним врагом меньше; где нужно проползти змеем или продраться сквозь кустарник подглядеть, что делает неприятель, — пластун принесет самые верные известия, хотя иногда и возвратится умирая от голоду в жажды, с взорванной одеждой, с окровавленным телом. Раны и физическая боль не вызовут у него страдания, и пластун за несколько минут до смерти не вытерпит иногда, чтобы не сказать товарищам какой нибудь обычной малороссиянину остроты, и отходит в иной мир истинным христианином, — как умирали сечевые предки его, — без стона, без жалобы, с молитвой на запекшихся кровью устах.

Желающие познакомиться с некоторыми подробностями боевой кавказской жизни пластунов, прочтут с удовольствием статью г. Помандруйка в 12 и 13 №№ «Русского Инвалида» 1855, а я изложил только вкратце значение этих бесстрашных и непобедимых черноморцев.

…ский.

Текст воспроизведен по изданию: Пластуны // Современник, № 9. 1859

© текст - Афанасьев-Чужбинский А. С. 1855
© сетевая версия - Thietmar. 2021
© OCR - Андреев-Попович И. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Современник. 1855