ОБЗОР СОБЫТИЙ НА КАВКАЗЕ В 1846 г.

VII.

Отношение главнокомандующего к полученным известиям о сборах горцев. Значение нашей моральной победы над Шамилем; политика последнего. Роль начальника центра в обороне края; его бездействие. Изменения в дислокации войск. Русский Вейротер. Мнение Государя о кабардинских делах. Наказание изменников. Брожение в Кабарде. Образование летучего отряда на Тереке. Новые волнения в Кабарде. Мнение полковника Хлюпина о беспорядках в центре. Планы Шамиля и его окончательное отступление.

Первые известия о больших приготовлениях горцев застали главнокомандующего, в первой половине апреля, между Елизаветполем и Шемахой, на пути к северному Дагестану. Он обозревал в это время вверенный ему край и направлялся в Темир-Хан-Шуру. Командующий войсками в северном и нагорном Дагестане г.-л. Бебутов донес ему 8-го апреля, что, по слухам, постоянно подтверждающимся, Шамиль собирается напасть на Акушу или Цудахар, общества, не прикрытые нашими войсками и предоставленные собственной обороне. Для предупреждения нападения на эти два пункта необходимо было поставить в мехтулинском ханстве сильный резерв; а так как баталионы, назначенные на укомплектование формируемого Дагестанского пехотного полка, еще не прибыли и в распоряжении кн. Бебутова не было подвижных войск, кроме Апшеронского полка, то он счел необходимым приостановить [176] отправление в новороссийский край первых баталионов Волынского, Минского и Житомирского полков 14-й пехотной дивизии. Начальник 15-й дивизии г.-л. Гасфорт также донес главнокомандующему, что, по распоряжению начальника левого фланга г.-л. Фрейтага, он приостановил выступление первых баталионов 15-й дивизии, расположив их по Тереку от станицы Калиновской до г. Кизляра; а так как Люблинский егерский полк уже выступил к Ставрополю, то он просит генерала Фрейтага заменить этот полк маршевыми баталионами Дагестанского и Самурского пехотных полков, заняв ими дистанцию Гребенского казачьего полка. Одновременно с этим г.-м. Нестеров доложил рапортом главнокомандующему, что, по случаю больших неприятельских сборов в Чечне, он выехал 13-го апреля из Владикавказа на передовую линию вверенного ему округа, куда стягивает все находящиеся в его распоряжении войска. Командующий войсками в южном Дагестане г.-л. князь Аргутинский-Долгорукий при личном свидании с главнокомандующим в Шемахе доносил, что слухи о намерении неприятеля вторгнуться в Акушу, Цудахар или казикумухское ханство дошли до него и он, считая это нападение возможным, выдвинул к Кураху два баталиона пехоты и готовит к выступлению Самурский пехотный полк, который должен служить резервом войскам, прикрывающим Акушу со стороны мехтулинского ханства. Самурский пехотный полк, как и Дагестанский, еще только формировался, но это не могло удержать князя Аргутинского, который, в виду исключительных обстоятельств, считал возможным употребить в дело даже кадры формируемых частей.

Получив все эти сведения, главнокомандующий оставил без изменения все упомянутые здесь распоряжения и только предписал г.-л. Фрейтагу ни в каком случае не задерживать маршрут баталионов. Вообще же князь Воронцов [177] решил не предпринимать никаких мер и ни во что не вмешиваться до ближайшего ознакомления с настоящим положением дел в Темир-Хан-Шуре, куда думал прибыть к 1-му мая; можно было полагать, что к этому времени неприятельские сборы или разойдутся, или же не успеют еще обнаружить своих намерений ¹.

Но о настоящем положении дел он узнал гораздо раньше, чем предполагал: 21-го апреля курьер вручил ему три документа — спешное донесение помощника начальника главного штаба генерала Норденстама об отпадении Малой Кабарды, приведенное выше письмо генерал-лейтенанта Гурко на французском языке и его же другое письмо, в котором говорилось уже о вторжении Шамиля в Большую Кабарду. Итак, горцы не разошлись; быстрыми действиями изменили даже маршрут главнокомандующего, заставив его отложить поездку в Темир-Хан-Шуру на неопределенное время. Обстановка изменилась настолько, что он сам теперь был вынужден просить через военного министра о задержании войск 5-го пехотного корпуса на Кавказе ². Несмотря однако на красноречивые факты, изложенные в трех доставленных документах, главнокомандующий, подобно генералу Норденстаму, не считал появление неприятеля на Тереке настоящей целью всех его сборов и приготовлений; это была, по мнению кн. Воронцова, диверсия, предпринятая Шамилем для отвлечения нашего внимания и наших войск от Дагестана и кумыкской плоскости, где предполагалось возвести (на Ярык-су) новое укрепление. Главнокомандующий решил остаться в Шемахе, как центральном пункте, откуда одинаково скоро можно поспеть в Тифлис или в Дагестан, смотря по тому, будет ли неприятель угрожать военно-грузинской дороге или появится у истоков Кара-Койсу. [178]

В ночь на 23-е апреля из Дагестана получено было уведомление, что главные силы неприятеля направились к левому флангу; это служило окончательным подтверждением того, что Шамиль находится в Большой Кабарде.

23-го утром главнокомандующий выехал из Шемахи и 28-го был во Владикавказе. В Душете он узнал, что все уже кончено — сцена опустела и главные действующие лица разошлись по своим местам: Шамиль вернулся за Сунжу, Фрейтаг в Грозную, Нестеров во Владикавказ. В донесении своем к военному министру ³ кн. Воронцов не скрывает важности разразившихся над краем событий.

"Нашествие Шамиля на Кабарду — говорит он — могло иметь весьма важные последствия на положение наше на Кавказе... Предприятие это, уже давно задуманное Шамилем, должно было дать решительный оборот делам его, прекратить общее стремление закубанских народов к примирению с нами, восстановить против нас давно покорные, но воинственные племена центра кавказской линии и владикавказского округа; прервать или, по крайней мере затруднить сообщения Тифлиса с кавказской областью, укрепить дух непокорности и сопротивления в Чечне и утвердить еще более враждебное нам его владычество в Дагестане."

Главнокомандующий отдавал при этом полную справедливость распорядительности начальников отдельных отрядов, неутомимости и выносливости наших войск и в особенности энергии генерала Фрейтага, который, следуя по пятам неприятеля, являлся почти в одно время с ним на всех пунктах, так что Шамиль принужден был укрываться со своей грозной ордой в неприступных местностях и тем самым ронять свое достоинство в глазах народа, перед которым думал выступить в роли завоевателя и освободителя. Для выполнения своей цели ему удалось собрать громадное ополчение. С ним было пять наибов из [179] Чечни: Атабай, Саибдулла, Дуба, Талгик и Бата; из Дагестана в его скопище находились: андийский наиб Лабазан, ауховский Гойтемир, аварский Хаджи-Мурат, койсубулинский Ибрагим-хаджи, андалальский Муртузали, брат Кибит-Магомы тилитлинского; кроме того, к нему прибыли ополчения с аварского Койсу, из Гидатля и Ахваха. Под личным предводительством Шамиля сосредоточилась вся кавалерия, а из пехоты он оставил при себе только тысячу человек; все же остальное, под начальством Нур-Али-муллы и Даниель-бека, действовало отдельно. Из артиллерии, которою командовал Ягья-хаджи, он взял с собой восемь полевых орудий с прекрасною упряжью, сильными, отборными лошадьми, по 8-ми в каждом орудии, 16 зарядных ящиков и 40 вьюков с запасными снарядами. За ним следовало до 60-ти вьюков с казной и лично ему принадлежавшим имуществом; съестные припасы перевозились также на вьюках, по одному на каждые 7 человек. Порядок шествия отличался некоторою торжественностью: впереди ехали дагестанские наибы с кавалерией, за ними Шамиль, окруженный ста приближенными мюридами с винтовками на плечах; за Шамилем артиллерия и обоз, под прикрытием тысячи человек пехоты; шествие замыкали чеченские наибы с кавалерией. Никогда Шамиля не видали таким приветливым и веселым. Он строго запретил грабить и прибегать к насилиям и говорил: “я никого не буду принуждать; они сами последуют тому, что будет угодно Богу.” Со всеми встречавшимися по дорогам он обходился ласково, а одного казака, попавшегося в плен, приказал немедленно отпустить и нитки не позволил тронуть на нем. На левом берегу Терека к нему выехали на встречу князья и уздени Большой Кабарды, которых он одарил оправленными в серебро шашками и кинжалами ⁴. О настоящей [180] цели вторжения Шамиля в наши пределы никто из его приближенных ничего не знал до последней минуты. Он говорил своим наибам, что если поход его в Кабарду увенчается успехом, то двинется на запад, за Кубань, где его с нетерпением ожидают абадзехи и выселившиеся кабардинцы; к абадзехам, господствующему племени, пристанут шапсуги, натухайцы и все другие племена, населяющие береговую полосу. Быть может, если бы он выждал выступления полков 5-го пехотного корпуса за пределы кавказского наместничества, мечты его и осуществились бы, но он поторопился вторжением. Кроме войск, действовавших в Кабарде и на линии, т. е. главного отряда генерал-лейтенанта Фрейтага, назрановского генерал-маиора Нестерова, маленького екатериноградского полковника Левковича и подвижной колонны полковника барона Меллера-Закомельского, были еще другие отряды, в ряду которых самое видное место должен был занимать отряд начальника центра генерал-маиора князя Голицына, так как Кабарда находилась в центре кавказской линии; но “о князе Голицыне с милицией и не слыхать: он, как полагают, заперся в Нальчике," говорил в письме своем к помощнику начальника штаба генерал-лейтенант Гурко. Начальник центра заявил о своем существовании только двумя рапортами, написанными в один день, 18-го апреля, и полученными в главном штабе только 26-го, накануне развязки, когда Шамиль уже приближался к последней преграде, отделявшей его от правого берега Сунжи, за которым он был у себя дома. В одном из рапортов Голицын доносил, что, по смутным обстоятельствам в Кабарде, он предписал полковнику Левковичу следовать усиленными переходами из станицы Екатериноградской через станицы Пришибскую и Котляревскую и Черекское укрепление к Нальчику; если же неприятель еще не удалился из наших пределов, то оставаться в [181] ст. Екатериноградской ⁵. По удалении неприятеля, надо было в стране восстановить порядок; может быть, этим объясняются усиленные переходы. В другом рапорте ⁶, в тот самый день, когда у Минарета неприятель окружил маленький отряд полковника Левковича, ставший ему на дороге, и отбросил его с уроном к станице Урупской, кн. Голицын доносил, что Шамиль атакован с двух сторон: с правой, со стороны Терека, генерал-лейтенантом Фрейтагом, с левой — начальником линии нижней военно-грузинской дороги полковником Ильинским. Рапорт свой он заканчивает лаконическим известием: “Кабарда спокойна." На другой день, 19-го, после заявления о спокойствии Кабарды, он уведомил генерала Фрейтага, что в Кабарде “не осталось ни одного аула, ни одного человека," 26-го в первый раз проявил деятельность, выступив из Нальчика с пятью сотнями Волгского линейного казачьего полка при двух орудиях на Терек, в станицу Александровскую, а 27-го возвратился обратно ⁷. Этим движением, предпринятым с целью отрезать от переправы мелкие партии, которые могли отстать от главного скопища Шамиля, ограничиваются военные операции князя Голицына в его собственном районе, который был главным очагом пожара, охватившего всю линию.

Начальник 15-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Гасфорт командовал отрядом, состоявшим из 1-го баталиона Люблинского егерского полка (раньше других полков 15-й дивизии выступившего в Россию и возвращенного на линию при начале тревоги), двух орудий донской казачьей № 1 батареи и двух сборных сотен Горского и [182] Моздокского линейных казачьих полков. Отряд этот, охраняя сообщения между Ставрополем и военно-грузинской дорогой, в то же время должен был наблюдать за аулами, расположенными по Малке и ее притокам, и вообще удерживать край в повиновении. По распоряжению командующего войсками на кавказской линии и в Черномории генерал-лейтенанта Завадовского в Пятигорске расположен был 1-й баталион Тенгинского пехотного полка и две роты 1-го баталиона Литовского егерского полка (13-й дивизии), который также успел выступить в новороссийский край, но был возвращен форсированным маршем на линию. В Георгиевск направлены были 2-й и 3-й баталионы Тенгинского пехотного полка и остальные две роты 1-го баталиона Литовского егерского. Начальство над пятигорским и георгиевским отрядами, имевшими назначение охранять группы кавказских минеральных вод и поддерживать спокойствие в крае, поручено было генерал-лейтенанту Лабинцеву. По недостатку провианта в Нальчике, гарнизон которого усилен был 4-м баталионом Кубанского егерского полка и тремя сотнями казаков, генерал-лейтенант Завадовский направил 150 конных подвод подвижного транспорта левого фланга для перевозки провианта из Георгиевска через Известный брод и р. Баксан. Для перевозки же провианта из Екатеринограда в действующие отряды назначено им 200 воловьих подвод того же транспорта. Провианта в центре кавказской линии не было, за то было на чем перевозить его. Двум батареям 14-й артиллерийской бригады (5-го корпуса) велено было без дневок следовать в Георгиевск для принятия из тамошнего арсенала зарядов, которые они успели сдать перед выступлением в новороссийский край. Задержанные на Кавказе первые баталионы Брестского и Белостокского пехотных полков (13-й дивизии) должны были поступить на усиление двух отрядов, сформированных на правом [183] фланге кавказской линии генерал-маиором Ковалевским, одного при станицах Вознесенской и Лабинской, другого — в баталпашинском участке; в его же распоряжение направлено 6 орудий батарейной №3 батареи 20-й артиллерийской бригады. К Ставрополю стянуты 5 донских казачьих полков. Всем начальникам отдельных отрядов, постов и укреплений разослана инструкция поддерживать между собой быстрые и постоянные сообщения и при первом известии о тревоге немедленно оказывать друг другу содействие. Завадовский за все время пребывания Шамиля в наших пределах ни разу не показывался ни в центре кавказской линии, ни на левом ее фланге. Подобно блаженной памяти гофкригсрату, он издали писал дислокации, сидя у себя в кабинете, передвигал войска, настоящего положения которых не знал, усиливал гарнизоны тех пунктов, которым не угрожала непосредственная опасность, в ущерб действующим отрядам направлял к этим последним большие транспорты для перевозки несуществующего провианта и предоставлял двум генералам с шестью-семью баталионами пехоты управляться в обширном крае, население которого с минуты на минуту готово было поднять против нас оружие и удвоить, если не утроить и без того уже громадное 14-ти-тысячное полчище неприятеля. В письме своем к помощнику начальника главного штаба (от 18-го апреля) генерал-лейтенант Гурко говорит:

“Завадовский сидит в Ставрополе; он почти отказался от дел левого фланга и центра и предоставил каждому из частных начальников действовать по своему произволу. Одно продовольствие отрядов требовало бы его присутствия."

Император Николай остался очень доволен исходом кабардинской кампании ⁸. Особенно лестно Государь отзывался [184] о действиях генерала Фрейтага, сожалея, что Шамиль не продлил своего пребывания в Кабарде, что дало бы нам возможность во-первых нанести ему “конечное поражение" и во-вторых — отличить истинно преданных нам людей в Кабарде от легкомысленных и вероломных. Государь повелел конфисковать земли всего рода Анзоровых, открыто принимавших участие в восстании, приглашавших Шамиля в Кабарду и последовавших за ним после удаления его из наших пределов, передать эти земли во владение командиру лейб-гвардии кавказского горского полуэскадрона ротмистру Анзорову, “долго и верно служившему в конвое". Шамиль же назначил начальника этого рода Магомет-Мирзу Анзорова наибом гехинского округа в Малой Чечне на место низложенного им наиба Атабая. Кроме фамилии Анзоровых, призывавших имама в Кабарду и открыто содействовавших народному восстанию, были еще и тайные агитаторы, которые, под личиною преданности русскому правительству, принимали деятельное участие в подпольной крамоле. Во главе этих последних стоял народный эфенди Умар Шаротлоков. В самый разгар возмущения он послал своего сына к начальнику центра передать, что Шамиль, приставив кинжал к его груди, требовал, чтобы он отрекся от русских, и что будто бы он, Шаротлоков, как милости просил у Шамиля позволения “не быть ни на той, ни на другой стороне". Это заявление сильно противоречило показаниям пленных, утверждавших, что Шамиль и сам не прибегал к насилиям, и наибам своим предписал придерживаться того же образа действий. Он даже с пленным казаком обошелся кротко и запретил отбирать от него оружие. Вечером того дня, когда сын народного эфенди был у начальника центра, князь Голицын виделся с подполковником Атажукиным, старшим князем Большой Кабарды, от которого узнал, что Умар Шаротлоков [185] подсылал к нему доверенное лицо, уговаривая принять участие в восстании и пристать к Шамилю ⁹. Получив о деяниях народного эфенди донесение начальника центра, главнокомандующий приказал арестовать его и препроводить в Ставрополь, где он должен был оставаться до окончательного решения своей участи. Кроме того, всех кабардинцев, приставших к скопищу Шамиля и не возвратившихся в свои аулы после умиротворения края, приказано объявить вне закона и признать абреками, а крепостных людей изменивших нам кабардинских дворян и князей освободить от крепостной зависимости.

После вторжения Шамиля Кабарда наружно была спокойна, т. е. если изредка и случались мелкие военные происшествия, то не было, по крайней мере, таких тревог, которые вызывали бы выступление или передвижение войск. Но в умах жителей уже не замечалось прежнего спокойствия. Брожение все еще продолжалось, так как следы, оставленные в стране апрельскими событиями, долго не могли изгладиться. Влиятельные люди, замешанные в них и уже не пользовавшиеся прежним доверием правительства, политические и религиозные фанатики, а с ними и праздная, легкомысленная молодежь, не знавшая куда девать избыток энергии и воинственных наклонностей, внезапно пробудившихся при всеобщем возбужденном состоянии,— все это с нетерпением ожидало нового вторжения Шамиля, о чем настойчиво говорили кабардинские абреки и лазутчики. Так, например, в июне месяце начальник владикавказского военного округа генерал-маиор Нестеров, со слов своих шпионов, уведомил полковника Хлюпина, исправлявшего должность начальника центра в отсутствие князя Голицына, назначенного начальником кавалерии ачхоевского отряда, о намерении Шамиля по окончании рамазана повторить нашествие на [186] Кабарду и по пути наказать жителей Эльхотова аула за участие в истреблении партии абреков ¹⁰.

В августе месяце, вследствие убыли воды, на всех реках сунженской и кабардинской линий открываются броды и с ними свободный доступ хищническим партиям в пределы владикавказского военного округа и центра кавказской линии. В виду этого, по представлению генерал-маиора Нестерова, главнокомандующий приказал собрать летучий отряд из одного баталиона пехоты, двух сотен кавалерии, впоследствии увеличенных до четырех, и двух конных орудий, и расположить его недалеко от Терека, около аула Батрас-юрта, против Моздока. Этот отряд, охраняя Малую Кабарду, кабардинскую плоскость и часть военно-грузинской дороги, имел в то же время назначение следить за всем, что происходит в аулах Большой и Малой Кабарды. В случае появления у границ владикавказского округа или центра больших неприятельских скопищ, на встречу им во всякое время мог выступить и предупредить вторжение отряд генерала Лабинцева, стоявший на ачхоевской поляне. Летучий отряд не вполне достигал цели, для которой был собран: своим расположением на Тереке он мог угрожать хищническим партиям, прорывавшимся в наши пределы, но не мог овладеть движением, охватившим Кабарду в первой половине сентября. К концу рамазана в нее начинали проникать слухи о сильных неприятельских сборах в горах, вся Кабарда пришла в волнение, жители распродали свое имущество, рогатый скот, овец, пчельники, сады, все что только можно обратить в деньги, не исключая домашнего скарба, чтобы как можно меньше понести потерь при переселении в горы. Сношения с Малой Чечней возобновились, завязались даже сношения с закубанскими племенами. Страна по-прежнему наводнилась мелкими [187] партиями хищников, укрывавшихся частью в мирных аулах, частью в лесистых ущельях тех самых рек, между которыми в апреле маневрировали Фрейтаг и Шамиль. Партиями предводительствовали недавно пользовавшиеся вниманием нашего правительства кабардинские князья и уздени — Куденетовы, Докшукины, Анзоровы, Темтировы и другие. Сообщения по дорогам стали не безопасными даже днем; где прежде женщины в сумерки или в поздние часы вечера возвращались одни с полевых работ или из ближайших селений в свои станицы, там теперь не решались ходить поодиночке хорошо вооруженные люди. В поместьях частных землевладельцев далеко за левым берегом Подкумка, куда до вторжения Шамиля может быть только немногие кабардинцы знали дорогу, неожиданно найдено несколько убитых крестьян, уведены горцами в плен малолетние дети. Смелость абреков дошла до того, что они стали появляться не мелкими шайками на скрытных тропах, а большими партиями по большим дорогам. Так, 2-го сентября около самой Николаевской станицы, в числе 60-ти человек, они напали на табун двух донских казачьих полков, №№ 11 и 34, и 7-й гарнизонной артиллерийской бригады и угнали в горы несколько лошадей. 17-го сентября в четырех верстах от Архонской станицы они перехватили, изранив трех нижних чинов, гурт в 160 голов крупного рогатого маркитантского скота. 28-го в 3-х или 4-х верстах от станицы Николаевской 8 человек абреков сделали из кустов залп по обратным ямщикам, двух из них ранили, ехавшего с ними отставного унтер- офицера убили на месте и увели в горы все три почтовые тройки. Это происходило не на рассвете и не ночью, а в 2 часа пополудни, в виду Минаретского поста. Эти случаи и непрерывный ряд других происшествий не могли остаться незамеченными в главном штабе отдельного кавказского [188] корпуса. Главнокомандующий потребовал объяснения от начальника центра.

Если на левом фланге кавказской линии уже много лет шли кровавые распри и столкновения с неприятелем составляли явление нормальное, даже неизбежное, то в совершенно иных условиях находился центр. Он огибался со всех сторон линиями станиц и укреплений, связанных между собою непрерывною цепью пикетов и постов с их резервами, от которых беспрестанно высылались разъезды, а на ночь, иногда даже днем, выставлялись секреты; прорываться через такие линии даже мелким партиям, не подняв на ноги целого кордона, было почти невозможно. Кроме того, при выходах из ущелий главнейших рек были поставлены сильно укрепленные наблюдательные посты. Наконец население центра с незапамятных времен пользовалось всеми благами нашего протектората. Отчего же эта мирная и цветущая страна вдруг превратилась в арену наглых хищнических набегов? Ответ на этот вопрос формулирован ясно, с резкою откровенностью в предписании исправлявшего должность начальника центра полковника Хлюпина к полковнику Ильинскому, который был начальником линии военно-грузинской дороги и в то же время командиром Владикавказского линейного казачьего полка ¹¹. В этом предписании все происшествия, в короткое время случившиеся на нижней военно-грузинской дороге, приписываются неисполнению правил кордонной службы, неисполнению предписаний и распоряжений высшего начальства, беспечности и нерадению кордонных и постовых начальников, вялости и робости казаков, уклонению их от встречи с неприятелем. Если бы резервы на постах и в станицах имели всегда под рукой на случай тревоги оседланных лошадей, хищники не [189] успевали бы далеко уходить от места происшествия и преследование девять раз из десяти не прекращалось бы "за темнотою ночи." Далее и. д. начальника центра замечает между прочим, что распоряжение его относительно равномерного распределения по постам и резервам трех полков Владикавказского линейного и двух донских казачьих почему-то оставлено без внимания и вся тяжесть кордонной службы таким образом лежит на казаках Донского № 34 полка, отчего лошади их доведены до полнейшего изнурения, а казаки Владикавказского полка пользуются, напротив, льготами, так как не только не высылаются на кордоны, но даже и на тревоги почти никогда не выезжают. Этим предписанием с достаточной яркостью освещается истинное положение дел в центре кавказской линии и затрагивается больное место обороны края. Если бы командир Владикавказского линейного казачьего полка не был в то же время и начальником линии военно-грузинской дороги, полкам велась бы очередь при назначении их на службу, казаки выезжали бы на кордоны на свежих лошадях, хищники преследовались бы быстро и настойчиво, а селениям, в которых до того времени никогда не было слышно о тревогах, возвращена была бы прежняя безопасность. В заключение начальник центра требует, чтобы денные пикеты расставлялись как можно чаще, так чтобы они могли видеть друг друга и, в случае появления подозрительных личностей на дорогах, своевременно давали бы знать о том на посты и в станицы. До какой степени доходило пренебрежение к самым элементарным мерам воинской осторожности, можно судить по двум происшествиям, вполне и рельефно подтверждающим справедливость замечаний полковника Хлюпина. Одно из них, самое удивительное, беспримерное, случилось 1-го августа, в 10 часов вечера, за оградой Ардонской станицы. Хищники взяли в плен без выстрела, [190] без сопротивления часового, стоявшего у ворот госпитальной слободки; выбежавшая на его крик команда ни в тот вечер, ни на другой день нигде никаких следов неприятеля не открыла. К случаю этому, может быть ради его оригинальности, следовало бы отнестись несколько снисходительнее, так как и сам часовой и разыскивавшая его команда принадлежали к инвалидной роте, но главнокомандующий пришел в сильное негодование, назвав его “постыдным” ¹². Другое происшествие, также далеко выходящее из ряда обыкновенных, случилось 21-го октября. Арестант, бывший наиб Шамиля из закубанских узденей, Исмаил-мулла Вуяков, следовавший с конвоем от чернореченского поста в ст. Екатериноградскую, бежал к Тереку, “вооруженный," от сопровождавшей его команды и только к ночи был настигнут в лесу и убит казаками, так как живым не хотел отдаться в руки неверных. Государь Император нашел это происшествие необыкновенным, о чем собственноручно заметил на рапорте начальника центра — “...не понятно!" ¹³.

Однако ожидания кабардинцев не сбылись. В горах хотя и шли большие приготовления к походу после рамазана, но только не в Кабарду двинул Шамиль свои полчища. На этот раз у него была другая цель: он намеревался занятием двух магалов даргинского округа, Цудахара и Акуши, отторгнуть от нас все наши владения в северном и южном Дагестане; но он бежал из Акуши, оставив в наших руках одно орудие, двадцать один зарядный ящик, несколько значков, секиру, заменявшую ему скипетр, и даже свою собственную шубу ¹⁴. Одновременно с этим смолкли последние слухи о новом вторжении Шамиля в Кабарду и спокойствие, водворившееся в центре [191] кавказской линии, можно было бы считать абсолютным, если бы оно не нарушалось от времени до времени абреками, предводительствуемыми кабардинскими князьями и узденями.

К.

Комментарии

Текст воспроизведен по изданию: Обзор событий 1846 года на Кавказе // Кавказский сборник, Том 17. 1896

© текст - К. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Валерий Д. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1896