ОБЗОР СОБЫТИЙ НА КАВКАЗЕ В 1846 г.
II.
Дагестан. Краткий очерк страны. Слухи о приготовлениях в горах. Наши мероприятия. Пререкание между командующими войсками. События в южном Дагестане. Бомбардирование Салты. Движение самурского отряда в Тленсерух. Бой на равнине Хундуз и на хребте Тлий. Последствия. Движение к Согратлю. Тревожные известия. Положение южного Дагестана к концу года. Перечень событий в северном Дагестане с января до июня месяца. Нечаянный взрыв в укр. Евгениевском. Нападение неприятеля. Вторжение Шамиля в Даргинский округ, Кутешинский бой. Положение северного Дагестана к концу года. Похищение ханши Нох-бике.
В Дагестане события были значительно серьезнее, хотя и здесь, как повсюду на Кавказе, мы вели в описываемом году войну строго оборонительную, при которой войска, стоявшие на высоте своей трудной задачи, должны были охранять огромное пространство, загроможденное гигантскими горами, с их бесконечными разветвлениями, и изрытое глубокими пропастями. Оборона и охрана такой местности не могла не быть особенно тягостною, потому что она не исключала ни беспрерывных передвижений, как и при войне наступательной, ни длинных форсированных переходов без дневок, ни даже самых схваток с неприятелем, нередко весьма серьезных. Население северного Дагестана не оказывало заметного влияния на ход военных событий в 1846-м году, поэтому достаточно ограничиться лишь перечислением главнейших обществ. В 1846-м году в северном Дагестане было два покорных и приязненных нам владения — шамхальство Тарковское и ханство Мехтулинское. К непокорным обществам принадлежали: Салатавия — за левым берегом Кулака, обращенная одним фронтом к [475] кумыкской плоскости, другим к Дагестану: Гумбет и Андия — за левым берегом андийского Койсу, и несколько других, менее значительных обществ по обоим берегам той же реки; койсубулинское владение, изрезанное скалистыми горами, аулы которого, покойные и воинственные, расположены на неприступных местностях, сильно укрепленных природою, и наконец, Авария — по обоим берегам аварского Койсу, населенная народом едва ли не самым бедным во всем северном Дагестане. К южной границе северного Дагестана примыкал покорный нам Даргинский округ, игравший очень видную роль в событиях 1846-го года. Он состоял из шести магалов: цудахарского, акушинского, усушинского, Меге, мекагинского и ораклинского. Из них цудахарский более всех других был предан русскому правительству, а за ним усушинский. Между акушинцами и жителями Меге было много фанатиков; мекагинцы и ораклинцы весьма были склонны к грабежам и хищничеству. Даргинский округ был чрезвычайно важен в стратегическом отношении, так как через него пролегала дорога из северного Дагестана в южный; кроме того, занятие его неприятелем изолировало войска самурского отряда и открывало непокорным племенам доступ к Дербенту и далее на юг к богатому Кубинскому уезду. Шамиль хорошо понимал значение Даргинского округа и постоянно мечтал об овладении им. Испытав раз неудачу, он возобновлял попытку и не терял надежды достигнуть своей цели после второй и третьей неудачи. Южный Дагестан, включая сюда уезды Дербентский и Кубинский, граничил к северу владениями мехтулинских ханов и шамхала Тарковского, к востоку Каспийским морем, к югу уездами Бакинским, Ширванским и Шекинским, а юго-западную границу его составлял Джаро-Белаканский [476] округ. На всем остальном протяжении своем западная граница никогда не имела определенных очертании: то она отодвигалась на запад и давала более простора нашим военным операциям, то она захватывала наши пределы, увеличивая затруднения при наступательных действиях наших в непокорных нам или отложившихся от нас обществах.
В первых числах января 1846-го года к нам начали проникать слухи о значительных сборах в горах северного Дагестана, преимущественно в Аварии, около селении Танус, Гоцатль, Чалды и Могох. Настоящей цели этих сборов Шамиль никому не открывал. Известно было только, что, оставив при себе по двести человек мюридов от каждого наибства, с которыми он намерен был двинуться в Чечню против действовавшего там отряда, остальных распустил по домам с тем, чтобы они никуда не отлучались, так как через десять дней снова призваны будут к оружию. Жители цудахарского магала и даргинского селения Уллу-Айя были сильно потревожены этими слухами и тем доказали свое нежелание принимать у себя неприятеля. Они просили временно командовавшего войсками южного Дагестана генерал-маиора князя Андроникова поставить в Даргинский округ один баталион пехоты в виде резерва. Присутствие в крае хотя небольшой части регулярных войск могло иметь, по их словам, благотворное влияние на настроение умов в народе, и жители непременно возьмутся за оружие, как только появятся мюриды на их границе — одни из неприязни к ним, другие из опасения обнаружить свои настоящие чувства и стремления. Признавая меру эту вполне целесообразной, князь Андроников отнесся о ней к командующему войсками северного и нагорного Дагестана, которому по месту расположения вверенных ему войск [477] удобнее было отделить от себя два баталиона пехоты с артиллерией, и, заняв ими селения Урму и Кулецму, Мехтулинского ханства, обеспечить безопасность Даргинского округа; что же касается до самурского отряда, то по отдаленности расположения своего от Даргинского округа он мог поспевать к нему на помощь, смотря по обстоятельствам, не ранее двенадцати или пятнадцати дней, т. е. слишком поздно для того, чтобы предупредить погром или отпадение округа. Войскам его, впредь до получения верных сведений о настоящих намерениях неприятеля, генерал-маиор князь Андроников предписал оставаться в местах их прежнего расположения — в Кумухе, Чирахе и Курахе, но быть в полной готовности к выступлению; сам же он отправился осматривать дороги, ведущие из северного Дагестана в южный. 17-го февраля прибыл в Дербент настоящий хозяин южного Дагестана генерал-лейтенант князь Аргутинский-Долгорукий. 25-го он донес главнокомандующему, что слухи о намерениях неприятеля не подтвердились, и хотя в аварских селениях Чалды и Могохе действительно стоят некоторые партии, но они занимаются укреплением гоцатлинских высот и подступов к ним; сверх того, неприятель укрепляет селение Тилитль и левый берег Кара-Койсу. В марте месяце, по поводу новых сведений, доставленных командующему войсками северного Дагестана, о намерении неприятеля возобновить вторжение в Даргинский округ, между генерал-лейтенантом князем Бебутовым и генерал-лейтенантом князем Аргутинским-Долгоруким возникла не безынтересная переписка, дающая нам наглядное представление о настоящем положении края в описываемое время и о существовавших между обоими командующими войсками не особенно приязненных отношениях. Первый из них, поставляя в известность [478] последнего о больших приготовлениях неприятеля, уведомлял его, что в настоящее время для наступательных действий может располагать не более как тремя баталионами Апшеронского пехотного полка, которые и будут двинуты в Мехтулинское ханство к стороне селения Урмы, или куда надобность укажет, т. е. смотря по направлению, какое примет неприятель; он просил князя Аргутинского сообщить ему, сколько баталионов могут быть двинуты из южного Дагестана «со стороны Дербента» в помощь войскам северного Дагестана. Князь Аргутинский отвечал, что сведения о неприятельских сборах не подтвердились, но в случае враждебных намерений неприятеля самурский отряд может двинуться для защиты наших границ «не иначе как через Чирах на Кумух и далее, смотря по обстоятельствам». Таким образом, войска его, прикрывая вверенный ему край, будут опираться на складочные пункты продовольственных и боевых запасов, находящиеся в Курахе, Чирахе и Кумухе, и вместе с тем через Цудахар войдут в сообщение с войсками северного Дагестана. Хотя было бы желательно не тревожить вновь формируемые части ранними движениями в горы, потому что этим затормозится формирование; но если бы пришлось выступить против неприятеля, он не затруднится двинуть и 14-й дивизии Подольский егерский полк, и вновь формируемый Самурский пехотный, наравне с прочими войсками, для защиты вверенного ему южного Дагестана, составляющей первую и прямую его обязанность. Соглашаясь с доводами князя Аргутинского, князь Бебутов однако продолжал настаивать на необходимости двинуть войска южного Дагестана в Акушу ближайшею дорогою со стороны Дербента; в противном случае, т. е. при направлении их через Кумух на Цудахар, участь Даргинского округа будет решена прежде, нежели [479] самурский отряд явится к нему на помощь. В заключение он просил направить баталионы Подольского егерского полка указанным им путем, т. е. из Дербента в Акушу, так как сам может выступить из Темир-Хан-Шуры с отрядом из трех, много четырех баталионов, недостаточно сильных для обороны края. Соглашаясь с мнением князя Бебутова относительно отдаленности расположения войск южного Дагестана на Самуре, и повторяя уже высказанный им недавно взгляд на назначение самурского отряда, которое состоит не в одной обороне Даргинского округа, князь Аргутинский сообщал, что путь, по которому должны двигаться войска самурского отряда, не может считаться «произвольным»; напротив, он именно должен быть избран как центральный, откуда войскам всегда может быть дано требуемое обстоятельствами направление, где бы ни показались неприятельские скопища. Затем князь Аргутинский обращает внимание командующего войсками северного Дагестана на свои боевые средства:
«Самурский отряд состоит в настоящее время — пишет он — из семи баталионов, численный состав которых не превышает четырехсот человек для каждого, и на укомплектование которых маршевые баталионы также еще не прибыли. При таких условиях отделить какую-либо часть из войск южного Дагестана на усиление войск северного Дагестана, не лишая самурский отряд необходимой самостоятельности, представляется невозможным».
Все это происходило в марте месяце. 23-го апреля князь Аргутинский лаконическим письмом уведомляет начальника главного штаба, что неприятель в незначительном сборе находится в селении Кудали, с намерением, как он полагает, охранять свои границы; конница Кибит-Магомы, неизвестно для чего, потребована в Аварию; [480] Согратль укрепляется. Хотя повсеместные ожидания тревог и нападений не оправдывались никакими приготовлениями в горах, где, напротив, царствовало полное спокойствие, тем не менее князь Аргутинский в начале июня сосредоточил войска вверенного ему отряда в лагере у селения Хараб-Кент, близь Чираха, центрального пункта, откуда ему одинаково удобно было действовать как для обороны вверенного ему края, так и для подания помощи нашим отрядам, если бы в том представилась надобность. Вместе с тем он сделал распоряжение о приготовлении к походу милиции от всех частей южного Дагестана. Бездействие его до первых чисел июня объясняется тем, что, имея сам превосходных лазутчиков, он знал, как относиться к сведениям, сообщаемым ему командующим войсками северного Дагестана. За то, сведения, которые доставлялись прямо ему, всегда оказывались верными. В июне месяце, по словам его донесений, о каких-нибудь сборах ничего не было слышно; не смотря на то, он принимал энергические меры на случай вторжения неприятеля, следовательно были признаки, по которым он угадывал наступление крупных событий. Шамиль находился в это время недалеко от границ его района, в селении Тилитль; затем он осматривал Ириб, укрепление, построенное Даниель-беком на Тленсерух-чае, выше Магара. Из Ириба он прибыл в Согратль, где оставался до 15-го числа; оттуда через кородахский мост вернулся домой. Пребывание Шамиля в Андалале и Тленсерухе и тревожные известия из Джаро-Белаканского округа заставили Аргутинского в конце июня придвинуться ближе к границе и расположить свой отряд лагерем у селения Мукарклю — что не осталось незамеченным в горах: население обществ, лежащих между Кара-Койсу и аварским, начало деятельно готовиться к [481] обороне; Кибит-Магома и Даниель-бек занялись укреплением левого берега Кара-Койсу на всех пунктах, доступных переправе; брат Кибит-Магомы, Муртузали, наступавший на верхние магалы Джаро-Белаканского округа, вернулся за Кара-Койсу.
В июле месяце князь Аргутинский получил предписание главнокомандующего выступить с отрядом на Турчидаг и угрожать центральному Дагестану наступательными движениями. Этим предполагалось развлекать силы неприятеля и не давать ему сосредоточиваться в больших массах для вторжений на линию. Отряд его состоял из шести баталионов пехоты: первых четырех пехотного фельдмаршала князя Варшавского полка и первых двух Самурского пехотного, роты кавказского стрелкового баталиона, команды в сто человек кавказского саперного баталиона, дивизиона крепостных ружей, трех взводов горной № 2-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады, дивизиона легкой № 4-го батареи 19-й артиллерийской бригады (два легких и два горных орудия), 2-й и 3-й сотен донского казачьего № 22-го полка, двух сотен кайтагской конницы, одной сотни конных табасаранцев, двух сотен кубинских военных нукеров и четырех сотен пешей милиции Самурского округа. Милиция под управлением князя Аргутинского играла в южном, а впоследствии и в северном Дагестане, такую же роль, какую играла русская кавалерия в отрядах кавказской линии 1. Она действовала иногда самостоятельно по его [482] указаниям, и даже большими массами, причем ядром или кадрами служили ей баталион или даже менее. Владетельные ханы, беки и агалары относились к нему не как к почетному, номинальному, но как к действительному, прямому начальнику своему, которому повиновались беспрекословно; и он, в свою очередь, видел в них не союзников, связанных с нами общими интересами, а подчиненных, которым давал предписания, как командирам казачьих полков, назначал их милициям сроки выступления и прибытия к известному пункту, определял даже число всадников. Такой порядок давал возможность не только поддерживать спокойствие в обширном крае, равно оказывать содействие Джаро-Белаканскому округу, но и предпринимать наступательные движения в пределы непокорных нам обществ.
Аргутинский не спешил на Турчидаг, опасаясь обнаружить прежде времени свое намерение и тем дать возможность аулам, расположенным к северу от этого хребта, вдоль южной полосы центрального Дагестана, приготовиться к обороне. 7-го июля прямо из лагеря при Мукарклю он предпринял движение на север к селению Кудали, служившему осенью и зимою 1845-го года притоном мюридов и сборным пунктом партий Кибит-Магомы и Даниель-бека. Близкое соседство этого многолюдного и враждебного нам селения с цудахарским магалом было очень тягостно для этого последнего 2. Князь [483] Аргутинский до времени не находил полезным уничтожать это селение, полагая ограничиться истреблением его продовольственных запасов и посевов для того, чтобы лишить его возможности содержать у себя партии, в особенности неприятельскую кавалерию. В этом предположении он выступил с отрядом к с. Кегер и ночевал на Турчидаге. При выступлении из Мукарклю к войскам примкнули тринадцать сотен милиции: две пешей сюргинского общества, пять пешей и три конной казикумухского владения, сотня аварцев и две чохцев, а на ночлеге подошла милиция Даргинского округа в числе пяти сотен. 8-го июля, оставив на Турчидаге, под начальством подполковника Трацевского, 2-й баталион Самурского пехотного полка со взводом легких орудий № 4-го батареи 19-й артиллерийской бригады, 2-ю и 3-ю сотни донского казачьего № 22-го полка, две сотни пешей и одну конной казикумухской милиции, князь Аргутинский с остальными войсками двинулся к селению Кегер двумя колоннами. Первая, состоявшая из двух баталионов пехоты, роты кавказского стрелкового баталиона, команды сапер, дивизиона горных орудий и девяти сотен милиции, под командою маиора Бибанова, ночевала на правом берегу Кегер-чая, по дороге к Кудали, а остальные войска, под начальством полковника Плац-Бек-Кокума, расположились для ночлега у селения Кегер, жители которого заблаговременно были отправлены за Кара-Койсу. Кудали также быстро опустело; население его, заметив движение войск, поспешило скрыть свои семейства, а затем, с прибывшими к нему в подкрепление жителями Кегера и Ругджи, заняло возвышенную часть аула в роде замка и приготовилось защищаться.
9-го июля войска стали против Кудали. Цудахарцы, дождавшиеся наконец случая свести счеты с ненавистными [484] им кудалинцами, ободренные присутствием отряда, высыпали из своего селения и завязали с ними перестрелку. В ночь на 10-е число кудалинцы удалились за Кара- Койсу на Гуниб, но оттуда направлены были в селение Салты, которому князь Аргутинский также угрожал наступлением. 10-го утром ему дали знать, что из Согратля партия в полторы тысячи человек двигается к высотам Дучра-Гатыр, вследствие чего управляющему Казикумухским ханством маиору Абдуррахман-беку приказано было идти на Турчидаг с двумя сотнями конной милиции, а подполковнику Трацевскому послано было предписание поддержать Абдуррахман-бека в случае надобности, но с Турчидага не спускаться. В час пополудни князь Аргутинский выступил с отрядом к селению Салты. Аул этот расположен при входе в ущелье, ведущее к салтынскому мосту, у самой вершины угла, образуемого оврагами двух рек — Кегер-чая и впадающей в нее с правой стороны Хунук-чая; третья, свободная сторона треугольника, обращенная к равнине, укреплена была стеною с пятью башнями. На защиту этого селения, жители которого также успели вывезти свои семейства, кроме направленных из Гуниба кудалинцев, прибыли жители некоторых селений, расположенных за Кара-Койсу. Так как князь Аргутинский не имел намерения штурмовать Салты, то главные свои силы он направил на гористый левый берег Кегер-чая, откуда, как с командующих высот, удобно было обстреливать аул артиллерийским и даже ружейным огнем. Милиции же даргинскую и чохскую он выдвинул из лагеря у селения Кудали и расположил на равнине. Ближайший подступ к селению с левой стороны Кегер-чая оборонялся передовою башнею, построенною на небольшом возвышении левого берега. Стоявшие в голове [485] колонны сотня казикумухской милиции и сотня Самурского округа (ахтынская) бросились к башне и выбили оттуда неприятеля, а команда саперов тотчас же принялась устраивать на высоте и левее ее, на другой возвышенности, батареи, милиция же — завалы. Скоро все пространство левого берега Кегер-чая, против аула, скрылось в пороховом дыму артиллерийского и ружейного огня, и многие сакли, в которых хранились продовольственные запасы, зерновой фураж или сено, загорелись от действия наших гранат. Между тем партия, выступившая из Согратля под предводительством брата Кибит-Магомы, Муртузали, не доходя Дучра-Гатыр, повернула к урочищу Цуара и к аулу Канарлю, но встретив дружный отпор со стороны жителей как атакованного селения, так и других соседних с ним, принуждена была возвратиться в Согратль. Два дня, 11-го и 12-го чисел, с левого берега Кегер-чая не переставали греметь наши орудия, крепостные ружья и штуцера. В эти два дня к аулу беспрестанно прибывали небольшими партиями подкрепления с левого берега Кара-Койсу. 12-го утром правитель казикумухского владения Абдуррахман донес командующему войсками, что сильная неприятельская партия, под предводительством бывшего элисуйского султана, заняла селения Кулусман, Халахлю и Чардахлю и угрожает сообщениям казикумухского укрепления с Чирахом, и что он выступил на встречу ей с кавалерией в селение Хитурлю, куда приказал также собираться из окрестных селений всем способным носить оружие. Князь Аргутинский хотел уже около полуночи отступить от аула и придвинуться к Кумуху, чтобы оттуда успеть вовремя подать помощь Абдуррахману, но получил от него новое донесение, что Даниель-бек, опасаясь быть отрезанным от Кара-Койсу движением самурского отряда, бежал с [486] своей партией в ночь на 13-е июля в магалы Дусрарат и Тленсерух, бросив на месте у селения Чардахлю двенадцать тел. Окончив уничтожение посевов у селений Кудали и Салты, князь Аргутинский 14-го на рассвете отступил от аула на Цудахар по той самой дороге, по которой в 1844-м году дагестанский отряд следовал от Цудахара к Салты. Пешие горцы провожали отряд издали, но ничего враждебного против него не предпринимали. Через несколько времени на высотах у селения Кудали показалась неприятельская кавалерия, часть которой настигла наш арриергард при подъеме на Хунук-даг и завязала перестрелку с третьим баталионом пехотного князя Варшавского полка. На Хунук-даге отряд простоял несколько часов и в тот же день вечером вернулся на Турчидаг. По показаниям лазутчиков, с кавалерией был Хаджи-Мурат, который прибыл в Салты накануне выступления отряда, и, полагая, что войска будут возвращаться по прежней дороге, ожидал их на позиции у селения Кегер. При движении к Салты и Кудали самурский отряд потерял убитыми нижних чинов девять, ранеными обер-офицера одного, нижних чинов тридцать восемь, контужеными обер-офицеров двух 3 и нижних чинов десять.
По возвращении из Цудахара князь Аргутинский предполагал двинуться с отрядом к дусраратскому магалу и в наибство Даниель-бека Тленсерух, но постоянные дожди и туманы, начавшиеся 15-го июля, заставили его простоять в бездействии почти целую неделю. 20-го погода установилась, и он мог привести свое намерение [487] в исполнение. Оставив на Турчидаге под начальством маиора Бибанова небольшой отряд — 3-й баталион пехотного князя Варшавского полка, два легких орудия легкой № 4-го батареи 19-й артиллерийской бригады, пятьдесят казаков донского № 22-го полка, пятьдесят всадников казикумухской конной милиции и две сотни пешей милиции того же владения, он выступил из лагеря к высотам Цуара и Дучра-Гатыр. Здесь он расположил отряд таким образом, чтобы неприятель никак не мог догадаться, по какому направлению он намерен двинуться, и в особенности, чтобы жители Согратля думали, что нападение будет сделано на их аул. Дусрарат — настоящая цель движения самурского отряда, составлял нагорный магал казикумухского владения. Жители его отличались примерной преданностью и покорностью нам, пока войска маневрировали в окрестностях Турчидага, вдоль Кара-Койсу и вообще на пространстве между правым берегом этой реки и левым казикумухского Койсу; но как только, с наступлением осени, отряд удалялся на Самур, в аулах этого магала появлялись мюриды, и даже целые неприятельские отряды зимовали и продовольствовались в них. Двусмысленное поведение Дусрарата не мало причиняло беспокойств командующим войсками и в прежние годы; после же измены элисуйского султана Даниель-бека, хорошо знакомого с положением края и в особенности с боевыми ресурсами Джаро-Белаканского военного округа и лезгинской кордонной линии, оно стало довольно опасным для наших границ. Даниель-бек, облеченный обширными полномочиями своего нового повелителя, и одушевляемый непримиримою и постоянно возраставшею ненавистью к русским, постоянно держал в сборе значительные партии в своем наибстве Тленсерухе и угрожал нападением то одному, то другому [488] пункту наших покорных владений, преимущественно же горному магалу Джаро-Белаканского военного округа и правому флангу лезгинской кордонной линии. Князь Аргутинский, не отступая от инструкции главнокомандующего развлекать неприятеля и по возможности удерживать его в пределах своих обществ, решил, между прочим, во-первых, наказать аулы Дусрарата за их вероломство и, истребив все их запасы, лишить их на будущее время способов продовольствовать неприятельские отряды; во-вторых, смирить Тленсерух. 20-го июля, с пробитием вечерней зари, князь Аргутинский приказал лейб-гвардии казачьего полка штабс-ротмистру Агалар-беку — с конными милициями казикумухской, аварской и чохской пройти ближайшею дорогой к Дусреку и, напав врасплох на это селение, овладеть мостом через Дусрарат-чай, чтобы самурский отряд мог безостановочно, не задерживаясь на переправе, продолжать наступление к Тленсеруху. Вслед за конной милицией выступила пешая — две сотни сюргинского общества и четыре Самурского округа. 21-го числа, за час до рассвета, весь отряд двинулся по тому же направлению. Спустившись с высот Дучра-Гатыр в изрезанную глубокими оврагами теснину, войска поднялись на Хардабар, оттуда вошли в ущелье реки Квичар-чай, у верховьев которой взобрались на перевал Куллух, и по другую его сторону, у выхода из ущелья Рохиш-Меер, в четырех верстах от Дусрека, расположились на ночлег. Дорога, пройденная отрядом 21-го июля, представляла неимоверные трудности: во многих местах она была непроходима не только для артиллерии, но и для вьюков; для разработки ее отряд должен был останавливаться, вследствие чего движение его замедлилось, так что не ранее одиннадцати слишком часов пополудни войска стянулись на ночлег. [489] Тяжести с прикрытием далеко отстали от отряда и должны были ночевать перед спуском с перевала; только на другой день в девять часов утра, преодолев на пути не мало новых затруднений, они присоединились к отряду. Селение Дусрек и переправа через речку Дусрарат-чай еще накануне заняты были нашей кавалерией; небольшие неприятельские караулы, стоявшие в Дусреке, поспешили отойти к селению Косрода. 22-го отряд, спустившись к Дусреку по ущелью, переправился через р. Дусрарат-чай, передвинулся к селению Косрода и впереди его расположился лагерем. Здесь оканчивалась долина Дусрарат-чая, и начинался хребет Тлий, служащий водоразделом между этой рекой и Тленсерух-чаем. 23-го июля от селения Косрода войска повернули на юг к урочищу Хундуз, лежащему на южной окраине возвышенной равнины того же имени, которая составляет одну из вершин хребта Тлий. В урочище Хундуз оставлены были, под начальством полковника Плац-Бек-Кокума, 2-й баталион пехотного князя Варшавского полка, взвод горной № 2-го батареи кавказской гренад. артил. бригады, пешая милиция Самурского округа, пешая сюргинская милиция, две сотни кубинских, две сотни кюринских военных нукеров и сотня конных табасаранцев. Остальные войска от урочища Хундуз повернули к западу и ущельем Магкелю (Могоклю), мимо с. Карануб и Дрануб, обогнули хребет Тлий с юга и против западных его склонов, на левом берегу Тленсерух-чая, остановились. Влево от него находилось селение Кутих: прямо против него, на реке Цемире, притоке Тленсерух-чая — Харабзух; впереди и несколько вправо, на правом берегу Тленсерух-чая — огромный аул Нухуш и за ним — резиденция тленсерухского наиба, бывшего элисуйского султана, сильно укрепленный Ириб. [490] Встревоженные движением отряда по Дусрарату и Тленсеруху, горцы начали собираться в больших массах за противоположным берегом Тленсерух-чая, впереди селения Харабзух, и завязали с нашими войсками перестрелку. Из аулов Нухуша и Ириба также высыпали значительные партии, которые, переправившись через Тленсерух-чая, заняли высоты против правого фланга нашего расположения. Князь Аргутинский направил к этим высотам из селения Карануб, также занятого нашими войсками, часть казикумухской конной милиции и 1-й баталион пехотного князя Варшавского полка с двумя горными орудиями и взводом крепостных ружей Самурского пехотного полка. В голове колонны шла казикумухская милиция. Как только она показалась над краем покатости, неприятель с вершины горы обдал ее ружейным залпом, и она повернула назад. Вслед за милицией взбирался на гору баталион князя Варшавского полка. Когда горцы увидели первые ряды его на верху подъема, они в свою очередь подались назад и поспешили занять другую крепкую позицию. Полковник Плац-Бек-Кокум послал им во фланг с урочища Хундуз милицию Самурского округа. Тогда они, не вступая в бой, бросили и эту позицию и, под сильным огнем нашей артиллерии и крепостных ружей, огромными толпами потянулись к селениям Нухушу и Ирибу. 24-го числа войска оставались на правом берегу Тленсерух-чая, занимаясь разработкой дороги к переправе между Каранубом и Кутихом. В этот же день разорены и обращены в пепел: Дрануб, Карануб, Кутих и Гилаб; опустошены и вытоптаны поля по ущелью Магкелю; уничтожен хлеб в скирдах и стога сена. Поход против Тленсерух-чая, кроме устрашения жителей этого магала, имел еще и другую, стратегическую цель: отвлечь неприятеля от [491] наших границ, в особенности от Джаро-Белаканского военного округа, и заставить его сосредоточить свои главные силы против самурского отряда. Цель эта была достигнута: с самого появления наших войск у переправы через Дусрарат-чай он был уже в значительном сборе; кроме того, в течение всего 24-го июля к нему прибывали все новые полчища, и еще утром на левом берегу Тленсерух-чая, против нашей позиции, показалась часть его кавалерии; другая же часть от Ириба спустилась ущельем Баказ к селению Косрода и даже доходила за Дусрек, где для охраны переправы через Дусрарат-чай оставлены были две сотни казикумухской милиции.
25-го, за час до рассвета, отряд отступил от Тленсерух-чая и прежнею дорогою — ущельем Магкелю, мимо дымившихся еще селений Дрануба и Карануба, поднялся на хребет Тлий. Рано утром он уже занимал новую позицию на возвышенной его равнине Хундуз. Работы, производившиеся накануне у переправы через Тленсерух-чай, и потом оставленные, ввели неприятеля в заблуждение, как того и хотел князь Аргутинский, и заставили его предположить, что отряд направляется к Караху, и что переправа против селения Кутих, которую русские начали и потом бросили, оказалась неудобною. Чтобы преградить доступ к другой переправе через ту же реку, горцы заняли в ночь на 25-е число сильными партиями все высоты хребта. Отсюда они надеялись нанести поражение нашему арриергарду в том случае, если бы войскам нашим удалось прорвать их боевую линию и спуститься на противоположную сторону хребта Тлий, к долине реки Тленсерух-чай. Когда же утром 25-го наибы увидели отряд на равнине Хундуз, они поняли, что разработка переправы была только [492] отводом; что князь Аргутинский не имел намерения идти на Карах; что он отступает от Тленсерух-чая по прежней дороге. Усилив партии на гребне Тлий, они расположили отряд пехоты в ущелье Баказ, по дороге от Ириба к селению Косрода, которого нам нельзя было миновать, с целью: когда войска начнут спускаться с хребта к сел. Косрода, главные их силы атакуют наш арьергард, а когда они подойдут к самому селению — огромная партия из ущелья сделает нападение на левый фланг. Таким образом самурский отряд был как бы заперт между реками Тленсерух-чаем и Дусрарат-чаем, где численный перевес и все выгоды местности были на стороне неприятеля. Продолжать движение при таких условиях было слишком опасно. Князь Аргутинский хотел притянуть на себя неприятеля, но притянул уж чересчур, так как кроме Даниель-бека, Кибит-Магомы и брата последнего Муртузали, против него выступили наибы: гидатлинский Кази-Магомет, каратынский Ковлатс-Дибир и огромные партии из Анкратля. Положение было затруднительное. Чтобы выйти из него, он решился на отчаянную меру — овладеть штурмом гребнем хребта Тлий и, сбросив неприятеля с высот в долину Тленсерух-чая, очистить себе путь к дальнейшему следованию. Только этим смелым ходом партия могла быть выиграна. Тогда и пехота неприятельская, расположенная при спуске у селения Косрода, будучи изолирована от главных сил, должна будет оставить ущелье. Горцы по-видимому ожидали штурма и приготовились отразить его. Кроме пехоты, которою усеян был гребень хребта на всем его протяжении, за двумя отдельными его пиками, оканчивавшимися котловинами и имевшими форму двустворчатой раковины, слегка наклонной к стороне неприятеля, засели мюриды; высоты правого фланга [493] командовали всею боевою линией горцев и составляли ключ их позиции. На эти-то высоты и были направлены впоследствии главные усилия атаки. В состав колонны, на долю которой выпала эта честь, входили: милиции самурская и сюргинская, 2-й баталион пехотного князя Варшавского полка, взвод орудий горной № 2-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады, взвод 1-й роты кавказского стрелкового баталиона и взвод крепостных ружей пехотного князя Варшавского полка. Колонну эту должен был повести в решительную атаку маиор Григорков. Против высот левого фланга направлены были, под начальством подполковника Трацевского, 1-й и 2-й баталионы Самурского пехотного полка со взводом горных орудий легкой № 4-го батареи 19-й артиллерийской бригады, взвод крепостных ружей Самурского пехотного полка и три взвода 1-й роты кавказского стрелкового баталиона. Правее этой колонны расположена была кавалерия из чохской, аварской и части казикумухской конной милиций, под начальством гвардии штабс-ротмистра Агалар-бека. Она должна была в одно время с Самурскими баталионами занять более доступные высоты по правую сторону той части дороги от Ириба, которая проходила через хребет. Милиция Даргинского округа, пешая и конная, заняла такую позицию, с которой, прикрывая наш правый фланг, она могла бы в то же время наблюдать за ущельем Баказ.
Как только князь Аргутинский отдал приказание войскам начать атаку, первая колонна, т. е. 2-й баталион князя Варшавского полка, имея впереди милицию Самурского округа и сюргинскую, а по флангам крепостные ружья и кавказских стрелков, быстро начала наступать и, без особенного сопротивления со стороны неприятеля, овладела первым уступом; партия, [494] занимавшая его, поднялась выше, ко второму уступу. Прежде нежели продолжать наступление, маиор Григорков сделал несколько орудийных выстрелов против завалов, прикрывавших гребень хребта, после чего вся милиция его колонны, поддерживаемая тремя ротами пехоты, двинулась на штурм. Не доходя сорока шагов до завалов, дорога, все время позволявшая войскам идти развернутым фронтом, вдруг до того суживалась, что по ней не иначе можно было подниматься, как по три человека в ряд. Милиция, охваченная в этом узком проходе сильным перекрестным огнем, отшатнулась и отступила к колонне. Роты князя Варшавского полка, как только милиция очистила перед ними дорогу, в свою очередь пошли в атаку и также быстро были опрокинуты. Но колонна не отступила к подошве горы: напротив, войска остановились на самом близком расстоянии от передовой неприятельской позиции, шагах в сорока — не более, и рассыпавшись впереди завалов, залегли за неровностями почвы и завязали с горцами перестрелку. Пули ударялись об камни, из которых сложены были завалы, и не могли вредить неприятелю. Приподниматься для того, чтобы целиться, было слишком опасно: горцы осыпали целым градом пуль всякого, кто осмеливался выставлять голову из-за прикрытия. Это не остановило, однако некоторых офицеров князя Варшавского полка: желая новым штурмом загладить первую неудачу и личным примером неустрашимости одушевить своих подчиненных, они вставали во весь рост и, указывая рукой на завалы, уговаривали их броситься вперед вслед за ними. Но этим самоотвержением они только увеличили список героев кавказской армии, а делу не принесли пользы: подчиненные не трогались: из доблестных же начальников их трое поплатились жизнью за свою [495] благородную отвагу: капитан Кривоносов, поручик Меньшиков и штабс-капитан Угло, смертельно раненые, а четверо тяжелыми ранами: штабс-капитан Новоселов, подпоручик Могилянский, прапорщики Васильчиковский и князь Аргутинский-Долгорукий. Ружейный огонь не умолкал с обеих сторон по всей линии. Начальник артиллерии самурского отряда капитан Шликевич выдвинул далеко вперед два орудия и начал бросать в неприятеля гранаты, крепостные ружья и штуцера стрелков не отставали от артиллерии. Бой был упорный, отчаянный. Хотя отважным мюридам было также опасно, как и русским, выставлять головы из-за завалов, но, не смотря на то, многие из них поднимались, чтобы вернее целиться, и тотчас же падали под меткими выстрелами наших штуцеров. После неудачного штурма завалов правого фланга, князь Аргутинский усилил первую колонну двумя ротами пехоты и двумя сотнями спешившихся кюринских военных нукеров, под начальством полковника Плац-Бек-Кокума.
Между тем вторая колонна, состоявшая из двух баталионов Самурского пехотного полка и кавалерии шт. ротмистра Агалар-бека, под начальством подполковника Трацевского, продолжала наступление против левого фланга неприятельской позиции. Когда от подошвы хребта она стала взбираться по крутой его покатости, ее встретили сначала целым каскадом камней, а затем ружейным огнем из нескольких сот винтовок, не прерывавшимся ни на одну секунду. Колонна подвигалась медленно, но безостановочно, оглашая воздух от времени до времени громким, отрывистым «ура». Горцы продолжали держаться в своих завалах, и огонь их не умолкал: успех правого фланга неприятеля одушевлял и его левый фланг. Увлеченные им, фанатики думали отбросить Самурские [496] баталионы, как и баталион первой штурмовой колонны: но там были другие условия местности: здесь она была трудно доступна, а там неприступна. Расстояние между ними и нашей правой штурмовой колонной постепенно, хотя медленно, уменьшалось. Несколько сажен оставалось нашим войскам до завалов — а горцы стояли и пронизывали наши ряды своими меткими выстрелами. Колонна так близко подошла к завалам, и неприятель так упорно держался в них, что участь самурского отряда несколько мгновений была гадательна. Но когда штыки показались у самого завала, горцы выпустили из рук победу, одержанную их правым флангом, и бежали. Теперь дорога к правому флангу неприятельской позиции была открыта: с фронта он был неприступен, слева же, со стороны гребня, он охранялся досоле левым своим флангом, который был наконец сброшен и в беспорядке бежал по противоположному склону. Правому ничего более не оставалось, как отступать, может быть, даже без урона, но он держался — а гроза приближалась. Прежде всех заняли неприятельскую позицию на левом фланге три взвода кавказских стрелков. Не смотря на усталость после неимоверно трудного подъема от самой подошвы до вершины горы, они взбежали на гребень и потянулись к правому флангу. Здесь они остановились на ближний ружейный выстрел от левого края завала и открыли по неприятелю убийственный фланговый огонь из своих штуцеров; некоторые забегали даже в тыл завалам. В то же время и полковник Плац-Бек-Кокум, усилив первую колонну двумя ротами князя Варшавского полка и двумя сотнями спешенных кюринских военных нукеров, повел атаку с фронта. На этот раз штурм увенчался успехом. Впереди шли 4-я гренадерская и 10-я мушкетерская роты, прибывшие на усиление 2-го баталиона; за ними 2-й [497] баталион и в хвосте колонны милиция. Атакованный с двух сторон, неприятель бежал баказским ущельем за Кара-Койсу к Ирибу и Нухушу, оставив на месте более трехсот тел и заплатив полным поражением за свой мимолетный успех. Кроме множества убитых и раненых, он потерял пленными семь человек и лишился одного значка, доставшегося кавказским стрелкам.
В час пополудни грозный хребет Тлий был в наших руках, и не только на нем, но и по дорогам, по которым отряд затем должен был проходить, не осталось ни одного человека — ни пешего, ни конного. Некоторые части отряда стали на ночлег на занятой с боя позиции, а остальные войска спустились ниже, к селению Косрода. Вечером князю Аргутинскому дали знать, что неприятель опять занял все дороги и ущелья, по которым отряд должен был возвращаться к Турчидагу; но теперь ему нечего было опасаться за свои сообщения: Дусрарат-чай был в его руках. Он тотчас же составил новый план обратного движения, избрав для него одну из внутренних дорог, и за два часа до рассвета выслал из лагеря большую часть милиции. Она должна была пройти через селение Дусрек, подняться вверх но течению Дусрарат-чая, при впадении к него Шалю-чая повернуть налево, т. е. на восток, и у селения Шалю остановиться. Вслед за милицией по тому же направлению двинулся и весь отряд. В селении Шалю войска переночевали благополучно, 27-го прибыли в Чардахлю, а 28-го поднялись на высоты Цуара и Дучра-Гатыр, где и расположились лагерем. Урон, понесенный войсками самурского отряда в кровопролитном деле 25-го июля, состоял из трех обер-офицеров и семнадцати нижних чинов убитыми, пяти обер-офицеров и ста семнадцати нижних чинов ранеными, штаб-офицера, двух [498] обер-офицеров и пятидесяти нижних чинов контужеными 4. Но он не особенно велик, если принять во внимание обстановку боя, т. е. превосходство сил и позиции неприятеля.
Отношения к нам обществ, пограничных с нашими владениями в южном Дагестане, до последнего времени носили неопределенный характер; некоторые из них хотя и не принадлежали к безусловно покорным нам обществам, но не подчинялись в то же время и влиянию Шамиля. Так, Тленсерух на зиму спускал к нам свои стада в нижние магалы Джаро-Белаканского округа и принимал у себя на постой партии мюридов, а на Тленсерух-чае Даниель-бек возводил сильное укрепление. Теперь, походом князя Аргутинского отношения к нам жителей этого магала выяснились: они поголовно пристали к непокорным нам обществам и открыто отпавшими от нас селениями своими округлили владения тленсерухского наиба. К таким полунезависимым обществам принадлежал когда-то и Андалал, земли которого расположены были по обоим берегам Кара-Койсу. Те, которые были на левом берегу, давно отошли к Шамилю, а на правом оставались: полуразоренный аул Кегер, селение Салты, которое неприятель успел превратить в крепость, и Чох, где впрочем была сильная наша партия из влиятельнейших людей. Вследствие их преданности нам Чох в 1845-м году подвергся нападению мюридов, после упорной обороны был взят и срыт до основания. Отношения к нам и к нашим противникам Согратля [499] определились тоже только в 1845-м году, когда он окончательно признал над собою власть Шамиля, и с этого времени над ним стал развеваться значок андалальского кадия. Вместе с выселками своими Гонсутлем, Эбехом, Кулабом, Могобом и другими. Согратль мог выставить до двух тысяч винтовок. Это был опасный сосед казикумухцев, который, не ограничиваясь вторжениями в их пределы, простирал свою удаль даже до того, что тревожил наши войска на Турчидаге. Пора было сломить кичливость Согратля и наказать его.
В начале августа войска самурского отряда все еще стояли на высотах Цуара и Дучра-Гатыр, где они расположились после трудного похода в Тленсерух и славного штурма хребта Тлий. Здесь, как и на Турчидаге, их преследовали дожди и туманы, испытывая долготерпение начальника самурского отряда. Только 16-го разошлись тучи, и показалось наконец солнышко. Не теряя времени, князь Аргутинский велел готовиться к выступлению. На Турчидаге оставлены были, под начальством маиора Григоркова: 2-й баталион пехотного князя Варшавского полка, взвод легких орудий легкой № 4-го батареи 19-й артиллерийской бригады, сотня донского казачьего № 22-го полка, две сотни пешей и сотня конной казикумухской милиции. Остальные войска двинулись через селения Мукарклю и Бухты (Бухтилю) к реке Квичар-чай, на которой стоит Согратль. Отряд выступил тремя колоннами: в первой, под командой подполковника Горского, шли третьи баталионы пехотных полков князя Варшавского и Самурского, взвод горных орудий легкой № 4 батареи 19-й артиллерийской бригады, команда сапер и рота кавказского стрелкового баталиона; в авангард высланы были милиции чохская, аварская и казикумухская пешая и конная, под начальством [500] штабс-ротмистра Агалар-бека. В состав второй колонны, Плац-Бек-Кокума, вошли: 1-й и 4-й баталионы пехотного князя Варшавского полка с дивизионом горной № 2-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады, взвод крепостных ружей, две сотни донского казачьего № 22-го полка, милиция Самурского округа, кайтагская, табасаранская, кюринские и кубинские военные нукера. Третья колонна, подполковника Трацевского, состояла из первых двух баталионов Самурского пехотного полка, взвода горной № 2-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады, взвода крепостных ружей и даргинской милиции; она составляла арриергард. Первые две колонны расположились на ночлег у одного из согратльских хуторов, а арриергард у казикумухского селения Бухты. Ненастная погода не позволила продолжать наступление. 17-го войска заняли высоту над Согратлем, где отряд стоял лагерем в 1844-м году. Милиция Даргинского округа осталась в селении Бухты. Движение самурского отряда на Согратль не только должно было вызвать неприятеля с левого берега Кара-Косу на правый, но и угрожало вторжением в центральный Дагестан двумя путями: через Мукратль в Карах и через Ругджу и Куяду в Гидатль. Неприятель, все время наблюдавший за движениями отряда, начал стягиваться к Согратлю, куда прибыл вслед затем и наиб Инко-Гаджи с различными обществами андалальского магала. 18-го августа князь Аргутинский выступил из лагеря на рекогносцировку влево от Согратля, к селению Гонсутль и к стороне моста через Кара-Койсу, с двумя баталионами Самурского и одним князя Варшавского полков, дивизионом горных орудий, взводом стрелков, взводом крепостных ружей и милицией пешей и копной. Как только войска тронулись, горцы, занимавшие небольшими [501] партиями хутора (махи), начали отступать к стороне Согратля и Гонсутля, но конная милиция Даргинского округа, а за нею чохская и аварская, бросились вперед и так настойчиво преследовали их, что многие, не успевшие добежать до Согратля, были изрублены почти под стенами его. Милиция расположилась на ближайший ружейный выстрел от Согратля и Гонсутля и завязала оживленную перестрелку с неприятелем; регулярные же войска оставались в резерве на высотах, откуда открыли по аулу огонь из четырех орудий и крепостных ружей. Чохская милиция, давно искавшая случая выместить на Согратле свое прошлогоднее поражение, рассеявшись по хуторам, менее нежели в два часа четырнадцать из них истребила огнем. После полудня войска, выступившие на рекогносцировку в десять часов утра, никем не преследуемые, возвратились в лагерь.
19-го опять ненастье, и опять войска оставались в полном бездействии. В гористой местности между казикумухским и Кара-Койсу осень наступает рано: дожди и туманы в августе месяце составляют явление почти обыкновенное, и иногда по неделям не показывается солнце. 19-го князю Аргутинскому доставлены были сведения, которые нисколько не изменили его первоначальных предположений, так как он ожидал их. Они показали ему, что цель его движения к Согратлю достигнута: неприятель вызван на правый берег Кара-Койсу, и если у него были какие-нибудь замыслы, то он должен был поспешно броситься на помощь атакованным аулам; Кибит-Магома был в движении к Согратлю; Даниель-бек стоял в тылу нашего отряда; на хребте Меер-Дохалу-даге расположились не менее пятисот всадников. Тленсерухский наиб ждал только подкреплений из Анкратля, чтобы предпринять диверсию в пользу угрожаемых селений. [502] Нисколько не опасаясь за свои сообщения, так как они охранялись войсками, оставленными на Турчидаге, г. л. князь Аргутинский в десять часов утра 20-го августа предпринял новую рекогносцировку к той же стороне. Желая ближе ознакомиться с местностью, на которой стоит Гонсутль, командующий войсками приказал стрелкам и милиции как можно теснее обложить это селение. Когда они подошли к нему на расстояние выстрела, их приняли ружейным огнем из-за каменных стен с зубцами. На этот раз все уцелевшие от первой рекогносцировки махи (хутора) Согратля и Гонсутля были преданы огню, и все запасы уничтожены. В два часа пополудни, когда войска начали отступать, жители Гонсутля, поддержанные прибывшей к ним на помощь партией Кибит-Магомы, вышли из аула и начали преследовать колонну. Кавалерия наша, состоявшая из милиций аварской, чохской и даргинской, имея в резерве 3-й баталион пехотного князя Варшавского полка, вынеслась к ним на встречу и заставила их в беспорядке уйти назад в Гонсутль. После этой второй рекогносцировки неприятель сделался осторожнее и не только не преследовал нашего отряда, но даже не осмеливался открыто наблюдать за его движениями. Двумя рекогносцировками к Согратлю и Гонсутлю и переправою через Кара-Койсу, прикрываемой Гонсутлем, истреблением хуторов и запасов и опустошением окрестных полей ограничилась пятидневная экскурсия князя Аргутинского. Всякий раз, как он предпринимал движение, он заставлял Кибит-Магому и Даниель-бека собирать сильные партии около их резиденций Тилитля и Ириба. О том же, чтобы принимать участие в сборищах по ту сторону аварского Койсу или в Чечне, они не смели думать. Теперь командующий войсками южного Дагестана мог быть уверен, что [503] спокойствие всего края и соседних горных магалов Джаро-Белаканского округа в его руках; что от него будет зависеть дать то или другое направление партиям беспокойных наибов, и наконец, что в больших селениях, расположенных вблизи наших границ, не осталось никаких запасов для продовольствия неприятельских отрядов в предстоящую зиму.
22-го августа г. л. князь Аргутинский-Долгорукий повернул на юг от селения Согратля и гребнем хребта Кодода, отделяющего непокорный нам Мукратль от казикумухского владения, двинулся к высотам Меер-Дохалу-дага, где и остановился в два часа пополудни. Эту дорогу при отступлении он выбрал в надежде вызвать Кибит-Магому и Даниель-бека на преследование отряда, но ожидания его не оправдались: осторожный тилитлинский наиб, стоявший с кавалерией на высотах Гонсутля в то время, как войска наши начали отступать от Согратля, едва только заметил, что отряд направлялся к селению Кхунзы, поспешил обратно за Кара-Койсу, чтобы усилить оборону переправы: бывший же элисуйский султан при самом начале отступления нашего отряда, которому он хотел загородить дорогу, бежал за Тленсерух-чай и дальше к Ирибу. Как только весть о движении Самурского отряда к Согратлю дошла до Шамиля, он объявил, что сам выступит на помощь преданному ему аулу, и что для отвлечения от него князя Аргутинского вторгнется в Даргинский округ — угроза, которая не сходила с его уст в продолжение всего 1846-го года. Это известие заставило князя Аргутинского передвинуть самурский отряд на Турчидаг и ожидать там разъяснения настоящих намерений неприятеля. Под стенами Согратля и Гонсутля и при отступлении от этих селений, в самурском отряде выбыли из строя: убитыми нижних [504] чинов трое, ранеными обер-офицер один (Эриванского карабинерного полка поручик Бучкиев) и нижних чинов восемь человек; контужен один рядовой.
Хотя слух о намерении Шамиля прибыть в центральный Дагестан на защиту Согратля не подтверждался, но в горах шли приготовления для нападения на горный магал Джаро-Белаканского округа, вследствие чего князь Аргутинский занял на Турчидаге такую позицию, которая бы не укрылась от внимания неприятеля: он расположил свои войска у самого спуска к разоренному селению Чох, на главном сообщении с центральным Дагестаном. В этом расположении заключалась угроза селениям правого берега Кара-Койсу, и таким образом неприятель не мог думать о вторжении, когда с минуты на минуту сам должен был ожидать нападения. Не довольствуясь этим отрицательным результатом, князь Аргутинский хотел демонстрацией к правому берегу Кара-Койсу заставить Кибит-Магому, Даниель-бека и Хаджи-Мурата сосредоточить свои войска за левым берегом реки и охранять ее переправы. Тогда только он мог наблюдать за ними и быть уверенным, что пока они у него на глазах — спокойствию Джаро-Белаканского округа не угрожает никакая опасность. 28-го августа отряд спустился к селению Чох, а на Турчидаге оставлен был, под командою маиора Прегары, 1-й баталион Самурского полка со взводом легких орудий легкой № 4-го батареи 19-й артиллерийской бригады, сотня донских казаков № 22 полка и две сотни пешей и конной казикумухской милиции. Пока самурский отряд маневрировал между казикумухским и Кара-Койсу, Турчидаг постоянно был занят нашими войсками, так как он стоял на границе между непокорными нам магалами и владениями казикумухских ханов. 2-й баталион пехотного князя Варшавского полка, со взводом [505] горной № 2-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады, расположился у разоренного селения Чох, а две роты 4-го баталиона того же полка, с одним горным орудием легкой № 4-го батареи 19-й артиллерийской бригады и двумя сотнями казикумухской пешей милиции, заняли подъем на дороге от селения Чох к Кегеру. Этими двумя маленькими колоннами прикрывались наши фуражиры со стороны Согратля, Кудали и Салты. Все остальные затем войска продолжали наступление по направлению к Гудул-Мейдану, на правом берегу Кара-Койсу. У одного из разоренных хуторов, принадлежавших Чоху, в виду Гудул-Мейдана, им дан был трехчасовой привал, после которого они спустились к этому селению и к пяти часам вечера расположились подле него лагерем. Как только наибу Инко-Гаджи, избравшему своим станом один из уступов Гуниб-дага, дали знать, что русские войска спускаются с Турчидага, он тотчас же выстрелами из 12-ти фунтовой пушки, начал подавать сигналы к сбору партий. Когда войска подошли к Кара-Койсу, завалы, которыми укреплен был левый берег этой реки, были уже заняты двумя тысячами винтовок. Осматривая эти завалы, князь Аргутинский нашел, что они выстроены гораздо правильнее и прочнее, нежели старые, срытые нашим отрядом в 1845-м году. Чтобы показать неприятелю, что он действительно намерен переправиться на левый берег Кара-Койсу, князь Аргутинский приказал саперам возвести батарею на пять орудий, с прикрытиями для стрелков и крепостных ружей. Всю ночь работали саперы, и утром на другой день, под сильным ружейным огнем из завалов, не причинившим никому вреда, батарея была кончена. Неприятель между тем усиливался в завалах, а к девяти часам утра 29-го числа на высотах со стороны Ругджи и Караха [506] показались значительные партии конных и пеших. Предположив отступить в этот день за селение Чох, по направлению к Кегеру, князь Аргутинский, чтобы поддержать в неприятеле уверенность, что отряд собирается переходить на левый берег Кара-Койсу, приказал в десять часов утра 3-му баталиону Самурского полка, роте стрелков, двум взводам крепостных ружей и трем горным орудиям бегом занять батарею, а всем остальным войскам снимать палатки и готовиться к выступлению. Неприятель встретил войска, посланные на батарею, беглым огнем из завалов, но артиллерия, штуцера и крепостные ружья заставили его присмиреть. Однако он не оставлял завалов, зная очень хорошо, что, по случаю сильной прибыли воды в реке, переправа через нее в брод немыслима. Канонада с нашей стороны не прекращалась до тех пор, пока войска не вытянулись по дороге к селению Чох; тогда колонна была отозвана от батареи. Продолжая следовать от селения Чох на Кегер, отряд остановился на ночлег в том месте, где сходятся две дороги: одна от Турчидага к Кегеру, другая также от Турчидага к селению Куппа; по этой последней самурский отряд проходил в 1843-м году в Аварию. Эта новая позиция встревожила неприятеля не менее той, которую войска занимали у правого берега Кара-Койсу на Гудул-Мейдане; он потянулся к салтынскому мосту и в продолжение ночи сосредоточил главные силы свои между селениями Мурада и Чалды. Цель демонстрации князя Аргутинского была достигнута: удачным выбором позиций он показал неприятелю, что тот имеет дело с генералом, которому известны все больные места оборонительной линии противника, и что при малейшем его покушении на неприкосновенность наших границ, он или перейдет через Кара-Койсу, или же, если броды ее будут [507] затоплены, вторгнется в Аварию. 30-го августа отряд снова поднялся на Турчидаг и расположился на этот раз лагерем между селениями Турчи и Бегеклю. Не смотря на неумеренное расходование горцами с левого берега Кара-Койсу боевых патронов, не смотря на канонаду, которую из своего 12-ти фунтового орудия производил но войскам наиб Инко-Гаджи, мы потеряли всего одного обер-офицера (прапорщика милиции Мамало-оглы) и четырех нижних чинов ранеными. Как ни были тяжелы походы князя Аргутинского, как ни были велики трудности, которые приходилось преодолевать его войскам, слабые и отсталые составляли явление почти исключительное в его отряде 5.
31-го августа самурский отряд был распущен, потому что войска, находившиеся в продолжение двух месяцев в беспрестанных передвижениях по гористым местностям, где их постоянно преследовали дожди и [508] холодные туманы, сильно были изнурены и нуждались в отдыхе. Милиция разошлась по своим селениям, а регулярные части расположились в чирахском укреплении и в селении Кабире, к востоку от Кураха, на реке Курах-чай. 7-го сентября командующий войсками отправился в Даргинский округ и в эту поездку выбрал место для штаб-квартиры Самурского пехотного полка на урочище Дешлагар, между селениями Отамыш, Гюбдень и Мерега (Никей) — пункт чрезвычайно важный в стратегическом отношении, так как он прикрывал Кайтаг и Табасарань и допускал Самурский полк вовремя поспевать на помощь Даргинскому округу и мехтулинскому владению. Кроме того, от Чираха к Дешлагару дорога пролегала по открытой местности и не требовала почти никакой разработки. 17-го князь Аргутинский вернулся в Чирах и тотчас же приступил к исправлению дороги между Чирахом и Кумухом, чему много способствовала наступившая ясная погода. Хотя слухи о намерении Шамиля вторгнуться в Даргинский округ или в одно из подвластных нам ханств на некоторое время смолкли, или по крайней мере не имели под собой никакой почвы; но князь считал вторжение неприятеля в наши владения делом возможным, и чтобы не быть застигнутым врасплох, принимал меры. Временное затишье в горах объяснялось наступлением мусульманского поста (рамазана). Шамиль объявил своим приближенным, что до окончания поста не будет предпринимать никаких военных действий, и не хотел сдаваться ни на какие представления наибов об отмене этого распоряжения.
Рамазан кончился, и в двадцатых числах сентября в горах сильно зашевелились: везде готовились к походу. Слухи об этих приготовлениях проникли в покорные нам общества; одних они наполнили страхом, [509] в других возбудили надежды. Отдав приказание войскам южного Дагестана быть готовыми к выступлению по тревоге, князь Аргутинский из Кураха выехал в Казикумухское ханство, чтобы личным присутствием ободрить народ, сильно взволнованный дошедшими до него из соседних магалов известиями. 29-го сентября по дороге из Кураха в Чирах он получил сведение, что Даниель-бек намеревается через горный магал Джаро-Белаканского округа спуститься в самый округ. Обстоятельство это задержало его в Чирахе до 3-го октября. 4-го числа он прибыл в Кумух и здесь узнал, что нападения ждут повсеместно: в Джаро-Белаканском округе, в Казикумухском ханстве, в Даргинском округе и даже в шамхальском владении, а между тем в Дагестане никаких сборов пока еще не было. Все эти слухи были так неопределенны, что из-за них стягивать отряд к границе Казикумухского ханства в такое позднее время года, когда войска, по недостатку фуража и топлива, должны были подвергаться всякого рода лишениям, было по меньшей мере преждевременно. Заботясь прежде всего о сбережении здоровья нижних чинов, а затем желая лично ознакомиться с настроением умов в покорных нам обществах и убедить жителей, чтобы с оружием в руках встречали неприятеля, князь Аргутинский 6-го октября из Кумуха выехал в Даргинский округ. Ни в этот день, ни в следующий в положении дел не произошло никакой перемены. 8-го октября он получил сведение из самого надежного источника, что неприятель показался в значительных силах за Кара-Койсу. Он тотчас же вернулся в Кумух, откуда послал приказание войскам, расположенным в Чирахе и у Кабира, немедленно выступить к Кумуху, туда же предписал направить и всю милицию. В три часа пополудни на [510] Турчидаге и Цуара стояли уже неприятельские пикеты, а главное сборище мюридов потянулось к Цудахару. Крепкая позиция селения, готовность жителей его, доказанная не раз уже и прежде, оказывать неприятелю сопротивление, давали повод князю Аргутинскому надеяться, что Цудахар продержится по крайней мере до прибытия к нему двух баталионов из Чираха. В 10 часов вечера 9-го октября командующему войсками дали знать, что неприятель в больших массах переправился через казикумухское Койсу, между селениями Цудахаром и Ходжал-Махи, и атаковал первое из них со всех сторон. После непродолжительной перестрелки Цудахар был в руках мюридов. И так, угроза, изо дня в день повторявшаяся с начала года, в первых числах октября была наконец приведена в исполнение: неприятель вступил в Даргинский округ. Скопищем предводительствовал сам Шамиль. Два дня, 10-го и 11-го чисел, он простоял в Цудахаре и оттуда вел переговоры с жителями акушинского магала, а 12-го он двинулся в глубь Даргинского округа, сам с главными силами занял селение Акушу, а часть мюридов направил на Ходжал-Махи. В то же самое время Даниель-бек, переправившись через Кара-Койсу, вступил с сильным отрядом в мукаркский магал Казикумухского ханства, откуда угрожал Кумуху. Таковы были последние сведения, доставленные князю Аргутинскому лазутчиками.
Вся передовая линия — Кабир, Курах, Чирах и Кумух, пришла в движение; быстро начал стягиваться самурский отряд к селениям, пограничным с Даргинским округом. Командующий войсками предполагал, сосредоточив 7 баталионов, при 8-ми орудиях, у с. Вихлю, выступить не позже 15-го октября на встречу неприятелю: но так как не все войска стянулись к сборному пункту, [511] то он отложил выступление до 16-го. Вечером же 15-го он получил уведомление от командующего войсками северного Дагестана, что дагестанский отряд 14-го должен был занять селение Лаваши. Это заставило князя Аргутинского переменить намерения. Находясь у Лаваши, дагестанский отряд становился твердою ногою в Акуше, куда Шамилю не иначе можно было проникнуть, как одержав над нашими войсками решительную победу и отбросив их назад в Мехтулинское ханство. Двинуть самурский отряд через Турчидаг мимо Цудахара к селениям Куппе или Ходжал-Махи и таким образом зайти в тыл неприятелю и поставить его между двух отрядов — таков был новый план князя Аргутинского. Но ему не пришлось привести его в исполнение, так как в ночь на 16-е число ему дали знать, что Шамиль наголову разбит у селения Кутеши, акушинского магала, и скопище его, переправившись через Кара-Койсу, разбежалось в разные стороны. Даниель-бек также очистил мукаркский магал и укрылся в Мукратль, откуда бежал к Ирибу. Акуша изъявила покорность. И так, кутешинская победа, хотя и одержанная, в силу обстоятельств, войсками северного Дагестана, дала благоприятный оборот делам южного Дагестана, и князь Аргутинский решил не предпринимать более движений. Но войска свои он не намерен был выводить из казикумухского владения до тех пор, пока в обществах, взволнованных нашествием неприятеля, не водворится полное спокойствие. Оно скоро установилось: на третий день князь получил достоверные сведения, что возмутившиеся магалы успокоились, и все их жители вернулись к своим занятиям, прерванным вторжением скопища, а наибы отступили за Кара-Койсу. Он начал выводить войска из Казикумухского ханства в свои штаб-квартиры, удержав в селениях кюринского [512] владения на всю зиму два баталиона пехотного князя Варшавского полка, роту кавказского стрелкового баталиона, дивизион крепостных ружей и взвод горной артиллерии. Эти части его отряда составляли как бы авангард войск, находившихся в его распоряжении, и должны были служить предостережением неприятелю в случае нового покушения вторгнуться в казикумухское владение.
Обеспечив оборону вверенного ему края, насколько позволяли средства и время года, Аргутинский 3-го ноября предпринял поезду в Даргинский округ для того, чтобы на месте удостовериться — в какой мере пострадали от нашествия Шамиля селения Цудахар и Ходжал-Махи, и действительно ли восстание было поголовное, как о том писал командующий войсками северного Дагестана, равно точно ли жители отложившихся магалов действовали против нас с оружием в руках. Он посетил Цудахар, Ходжал-Махи, Кутеши, Уллу-Айя, огромные аулы Меге, Акушу и Усушу, главные селения обществ тех же наименований, аулы Гамшаман и Улучур. Везде он нашел одно и то же: жители, по удалении неприятеля из их пределов, водворились в своих селениях и занимались уборкой хлеба и другими спешными сельскими работами, как будто недавние смуты происходили не у них, а в других местностях, и с обычным строем их жизни ничего общего не имели. Исключение составляли Цудахар и Ходжал-Махи, лежавшие в развалинах. Жители этих двух селений, лишившись крова, должны были искать пристанища на зиму в своих хуторах, в селениях своего округа и даже соседних казикумухского и мехтулинского владений. Они все потеряли в несколько дней: имущество, запасы, рогатый скот и даже оружие. Тронутый их положением, и желая сколько-нибудь помочь им, а также предотвратить [513] неминуемый голод, который угрожал им в близком будущем, князь Аргутинский приказал выдать им безвозвратно четыреста четвертей пшеницы из кумухского провиантского магазина и вошел с представлением о выдаче им денежного пособия по числу восьмисот семейств 6. Главнокомандующий утвердил меру князя Аргутинского и назначил к отпуску в денежное пособие три тысячи рублей, обещая увеличить это вспомоществование контрибуцией с жителей возмутившихся деревень 7. Далее, князь Аргутинский нашел, что жители Даргинского округа, устрашенные взятием таких двух неприступных и многолюдных селений, как Цудахар и Ходжал-Махи, хотя и посылали к своему кадию Абакару-Гаджи, действительно передавшемуся неприятелю, и даже к самому Шамилю депутатов с изъявлением покорности, однако, когда от них потребовали, в доказательство искренности их образа действий, чтобы они присоединились к скопищу и с оружием в руках выступили против русских, они всячески старались уклониться и медлили исполнением, в ожидании помощи от наших войск. По строгом расследовании, произведенном лично князем Аргутинским, оказалось, что из всех жителей густо населенного Даргинского округа Шамилю удалось собрать в Кака-Махи и ближайших к нему селениях около двухсот пятидесяти человек, не смотря на содействие Абакара, пользовавшегося огромным влиянием в народе, так как и сам он был главным кадием, и предки его более столетия управляли Даргинским округом в том же звании; и эти двести пятьдесят человек все время оставались простыми зрителями кутешинского боя, [514] не принимая в нем никакого участия. Как только известие о движении наших войск от Кулецмы к селению Лаваши дошло до Абакара, он тотчас же отправил свое семейство за казикумухское Койсу, и сам поспешил к Шамилю в селение Кутеши из опасения, чтобы жители не схватили его и не предали в наши руки. Однако, чем же вообще объяснить странное поведение жителей по прибытии Шамиля в их округ, если вторжение его было подготовлено ими самими, как о том доносил кн. Бебутов? Князь Аргутинский накануне вторжения сам был в Даргинском округе, но видел повсюду порядок и обычное уважение к нам. Он не отрицал того общеизвестного факта, что в Даргинском округе, как и во всех покорных нам обществах, были фанатики, которые втайне проповедовали ненависть к неверным; но чтобы даргинцы могли предпочесть мирное и обеспеченное существование под кротким управлением русских суровому деспотизму Шамиля, с этим князь Аргутинский не соглашался. Слабое же сопротивление Цудахара, Ходжал-Махи и некоторых других селений он относил именно к неожиданности нападения, к неподготовленности жителей и к тому страху, который внушал им мстительный самосуд имама. Князь Аргутинский находил еще один веский довод в защиту жителей Даргинского округа: если бы они действительно вместе с неприятелем участвовали в делах против русских при селениях Аймяки и Кутеши, то между ними были бы раненые,— однако их не было, и князь Бебутов не мог воспользоваться этою сильною уликою, перед которою командующему войсками в южном Дагестане пришлось бы положить оружие, а не отстаивать жителей со свойственною ему мужественною правдивостью, за которую он поплатился впоследствии опалою. [515]
События в северном Дагестане не особенно разнились от всех предыдущих. В начале года донесения главнокомандующему и военному министру состояли из одной лаконической фразы: от такого-то до такого числа все спокойно. С прибытием же из Тифлиса в Шуру генерал-лейтенанта князя Бебутова, вступившего в командование войсками северного Дагестана на место генерал-лейтенанта Лабынцова, получившего другое назначение, в горах распространился ни на чем не основанный слух, что русские в скором времени должны будут предпринять движение со стороны Гергебиля на Гоцатль и Хунзах и занять Аварию. Шамиль начал деятельно готовиться к обороне и даже послал приказание тилитлинскому наибу Кибит-Магоме выселиться с своим семейством, имуществом и верными мюридами на Гуниб-даг, славившийся во всем Дагестане своею неприступностью. 1-го марта получено сведение от цудахарского кадия Магомета, что Шамиль собирал в Аварии своих наибов и, по совещании с ними, составил план нападения на акушинский и цудахарский магалы Даргинского округа. Это именно обстоятельство, как уже известно, возбудило опасения кн. Бебутова и подало повод к переписке с князем Аргутинским. 24-го марта правитель Мехтулинского ханства полковник князь Орбелиани получил новое заявление от цудахарского общества о тех же намерениях Шамиля, с просьбою выслать в Цудахар для защиты какую-нибудь часть войск. Командующий войсками поручил правителю Мехтулинского ханства успокоить жителей Цудахара и передать им от его имени, что, при первом известии о движении неприятеля к Цудахару, ему будет выслана помощь от войск северного Дагестана, как это уже было два раза в прошлом 1845-м году. В апреле уже по всему Кавказу начали [516] носиться слухи о больших приготовлениях в горах, небывалых по своим размерам. Слухи эти, постепенно разрастаясь, проникли наконец за Кубань и доходили даже до черноморской береговой линии. Предприятие, задуманное Шамилем, судя по приготовлениям, должно было иметь характер грандиозный; но куда он намерен был двинуть свои громадные скопища — никто не знал. Все ожидали нападения у себя, и все готовились встретить опасность.
Командующий войсками северного Дагестана князь Бебутов, получая постоянно известия о намерении неприятеля вторгнуться в Даргинский округ, предписал наконец правителю Мехтулинского ханства двинуть 1-й баталион Житомирского полка из Дженгутая в Оглы, а Дженгутай занять 1-м баталионом Минского пехотного полка. Если же дела приняли бы опасный для Даргинского округа оборот, то кн. Бебутов намерен был сформировать отдельный самостоятельный отряд и расположить его в верхних селениях ханства. 11-го апреля, когда из Цудахара получилось известие, что главные силы мюридов собраны у кородахского моста, а передовые партии вступили в Салты и Кудали, командующий войсками, сознавая, что Даргинскому округу, по отдаленности его расположения от операционных линий южного Дагестана, может быть подана скорая помощь со стороны северного Дагестана, выдвинул к селению Оглы еще 1-й баталион Апшеронского полка с одним горным орудием. Щадя постоянные войска дагестанского отряда, он расходовал до сих пор баталионы 14-й пехотной дивизии, которые через несколько дней должны были выступить в Россию; теперь же ему пришлось тревожить настоящие кавказские войска. 12-го апреля 1-му баталиону Волынского пехотного полка предписано прибыть в Темир-Хан-Шуру для усиления подвижного резерва, и всем войскам дагестанского [517] отряда отдано приказание быть готовыми к выступлению по первому требованию. Шамхал был предупрежден, что, в случае выступления русских войск, его владения останутся неприкрытыми, и потому он должен заблаговременно сделать распоряжение и наборе пешей и конной милиции. Между тем главные силы неприятеля спустились в Ругджу и Голотль, а оттуда направились в Чечню, чтобы напасть на укр. Воздвиженское. Еще 9-го апреля командующий войсками уведомил частным письмом главнокомандующего, что, вынужденный обстоятельствами, он позволил себе задержать на некоторое время войска 14-й пехотной дивизии, а 16-го числа он вошел с формальным представлением о необходимости приостановить их выступление в Россию по крайней мере до окончательного сформирования Дагестанского пехотного полка, к которому уже прибыл маршевой баталион, или же до открытия военных действий в Чечне, куда неминуемо будут отвлечены от Дагестана неприятельские сборы. 16-го апреля лазутчик из Унцукуля привез Бебутову известие, чрезвычайно важное и слишком скоро подтвердившееся событиями, что Шамиль имеет намерение вторгнуться в Кабарду. Лазутчики, посланные в горы проверить это сведение, не только не опровергали его, но и дополнили другим не менее важным: что некто Салехиль-хаджи, житель селения Аргуани (в Салатавии), взятый нами в плен в 1839-м году под Ахульго и все время скрывавшийся в Кабарде, ходил от имени кабардинцев к Шамилю с предложением поднять оружие против русских, если только Шамиль решится придти к ним на помощь. 18-го генерал-маиор Козловский уведомил командующего войсками, что в Дылыме стоит сильная неприятельская партия, которая ожидает только прибытия Даниель-бека, чтобы, устроив переправу в Зубуте, броситься на шамхальское [518] владение и на кумыкскую плоскость. Вследствие этого начальник чир-юртовского отряда получил предписание командующего войсками выслать к Байрам-аулу баталион пехоты с казаками, если услышит в той стороне канонаду, или если получит достоверное сведение, что неприятель на кумыкской плоскости. Слухи о намерении горцев вторгнуться в ту или другую часть наших владений в двадцатых числах апреля смолкают. Все находившиеся в сборе партии потянулись вслед за Шамилем к центру кавказской линии, и в Дагестане на некоторое время водворилось спокойствие.
Первые сведения о результатах нашествия на Кабарду получены командующим войсками 2-го мая от помощника начальника главного штаба отдельного кавказского корпуса. В горах еще ничего не знали об участи Шамиля и его скопища, а когда впоследствии и узнали, то не имели повода сокрушаться, так как имам с свойственною ему находчивостью представил все в самом благоприятном для него свете, чему не мало способствовал ничтожный сравнительно урон, понесенный им за все время пребывания в Кабарде. Что в горах не упали духом, доказательством служат беспрестанные тревоги, преимущественно на кумыкской плоскости и на линии. Одна из них, довольно серьезная, случилась и в северном Дагестане, у самой резиденции командующего войсками. В ночь на 26-e мая из селения Гимры выступили две партии: конная в пятьсот и пешая в полторы тысячи человек, под предводительством Хаджи-Мурата и других двух наибов — гимрынского и балаханского. Спустившись с гимрынских высот, они ночью же, пользуясь пересеченною местностью, незаметно пробрались к окрестностям селения Эрпели и притаились в глубоком лесистом овраге, окаймляющем с двух сторон [519] эрпелинскую поляну, на которой обыкновенно паслись наши стада и табуны. В прикрытие в этот день выслана была рота пехоты в сто пятьдесят штыков и человек сорок казаков. Когда офицер отдал все нужные приказания, одних распределил по пикетам, других назначил в резерв и таким образом раздробил прикрытие, из оврага показались несколько сот всадников, которые сначала всею массою устремились на резерв, но потом разделились надвое: одна часть завязала с прикрытием перестрелку, чтобы задержать его, а другая, обскакав табун, погнала его к оврагу, где все время стояла в резерве пешая партия. По тревоге князь Бебутов послал из Шуры на эрпелинскую поляну командира Дагестанского пехотного полка полковника Евдокимова, а вслед за ним баталион пехоты и одно орудие. Евдокимов застал на поляне только конную партию, которая вела с прикрытием перестрелку; пешая же партия была в это время далеко и гнала перед собой отбитый табун. Конная партия отступала медленно, чтобы дать время укрыться добыче от преследования. В ишкартынском лесу она остановилась, полагая, что здесь преследование прекратится; но когда, по словам Евдокимова, увидела настойчивость пехоты, вступившей также в лес — перед самым селением Ишкарты прямо поднялась на гору Амир-Тюбе, приняла на себя скот, прикрыла его и удалилась, оставив по дороге двух тяжело раненых. Преследование однако с нашей стороны не прекращалось; солдаты все время почти бежали, но увидели свой табун уже на гимрынских высотах. Пехота неприятельская была за оврагом, отделяющим Ишкарты от каранайских высот, и отступала к Гимры мимо селения Каранай. Не останавливаясь, полковник Евдокимов перешел через овраг, и, поднявшись на высоты, повернул к [520] селению, давая знать неприятелю, что он идет кратчайшим путем к гимрынскому спуску; но от Караная он не мог уже продолжать преследования и должен был остановиться, потому что люди выбились из сил, дальше идти было опасно и бесполезно, окрестные высоты усеяны были толпами горцев, а высланный в подкрепление баталион с орудием не подошел еще. Темир-хан-шуринский гарнизон лишился в этот день ста пятидесяти восьми лошадей и ста восьмидесяти восьми голов крупного рабочего скота. Но гораздо чувствительнее была потеря нашего прикрытия: оно лишилось двадцати человек убитыми, трех нижних чинов ранеными и одного без вести пропавшим 8.
Командир донского казачьего № 29-го полка полковник Протопопов бросает несколько иной свет на это дело 9, которое таким образом является немного загадочным: из его рапорта видно, что три казака, отправленные в разъезд к верховьям реки Озень, наткнулись на партию хищников, были окружены и изрублены, а четвертый казак убит при нападении на прикрытие; со всех четырех казаков снято оружие, боевые патроны, и отняты у них их строевые лошади; что преследовали неприятеля за селение Ишкарты и вели с ним перестрелку одни казаки „без своей пехоты, не успевшей догнать неприятеля", и при этом еще два казака и две лошади ранены.
В конце мая Шамиль, принимая меры к ограждению от нашего посягательства своих владений во всех концах Дагестана, потребовал от салатавцев, которым не особенно доверял, двух аманатов, в том [521] числе племянника старшины Джамала, а вместе с тем приказал постоянно содержать два пикета: один по дороге от Черкея к хубарским высотам, а другой на самых высотах, вменив им в обязанность следить за всем, что будет происходить около Евгениевского укрепления и, в случае появления там русского отряда, немедленно дать ему знать. На поляны же около Буртуная он велел выгнать табун, чтобы истощить траву и лишить наши войска на время экспедиции подножного корма. Приказано было также и койсубулинцам следить за движением отряда, который должен выступить к сел. Ишкарты, и по возможности препятствовать устройству там штаб-квартиры для нашего полка. Но это нимало не помешало нашему предприятию, и 3-го июня выступили из Темир-Хан-Шуры к селению Ишкарты, под командою полковника Евдокимова, 1-й и 2-й баталионы Дагестанского пехотного полка, при двух орудиях легкой № 3-го батареи 19-й артиллерийской бригады и двух сотнях дагестанских всадников. Полковнику Евдокимову дана была инструкция — вырубить предварительно лес между Ишкарты и Темир-Хан-Шурой по обе стороны дороги на дальний ружейный выстрел. Работы начались весьма энергично, и затем никаких тревог в течение июня не произошло. Однако то и дело продолжали поступать сведения о сборе партий за правым берегом Кара-Койсу, у селений Салты и Кудали, а вместе с тем и об опасности, явно угрожавшей Даргинскому округу и Казикумухскому ханству, так что командующий войсками должен был предупредить обо всем этом г. л. князя Аргутинского.
Первая половина июля была так же спокойна, как и весь предыдущий месяц, и только ознаменовалась одним частным событием, имевшим свою относительную важность: 10-го числа, в два часа [522] пополудни, молния ударила в пороховой погреб укрепления Евгениевского и зажгла его. Взрывом причинены страшные опустошения: стены двух фасов укрепления и некоторые здания рухнули; стены остальных двух фасов и многие строения были потрясены до основания и угрожали падением; орудия сброшены с батарей, а самые батареи разрушены; пять человек было убито, и в числе их один обер-офицер, и тридцать три ранены. Такой неожиданный и грозный погром очень обеспокоил князя Бебутова по двум серьезным причинам: во-первых, укрепление принадлежало к числу важнейших стратегических пунктов северного Дагестана и, расположенное на правом берегу Сулака, над обрывистою его тесниною, против жалких остатков огромного аула Черкея, разоренного русскими, охраняло мост через реку и прикрывало мирные аулы правого ее берега со стороны беспокойной Салатавии. Во-вторых, в этой самой Салатавии, начинавшейся за противоположным берегом реки, должны были в тот же день, а может быть и в тот же час, узнать о катастрофе и конечно воспользоваться ею для довершения погрома. В виду этого на другой же день, 11-го июля, было преступлено к самому энергическому исправлению повреждений. Наскоро выведена была стена с бойницами для ружейного огня, расставлены и прикрыты орудия, укреплены расшатанные стены, а на место разрушенных, из их же остатков сложен был бруствер, плотно утрамбованный землей; затем, из укрепления Ишкарты подвезены снаряды и порох, и в помощь гарнизону высланы две роты Дагестанского пехотного полка. Через восемь дней Евгениевское укрепление уже настолько было приспособлено к обороне, что могло продержаться до прибытия к нему войск из ближайших пунктов. Это было очень кстати, потому что случилось именно то, что и следовало ожидать: [523] черкеевский старшина Джамал поспешил дать знать о случившемся в Дарго и стал убеждать Шамиля немедленно сделать нападение на Евгениевское укрепление. Шамиль уступил доводам Джамала и приказал салатавскому наибу Шахмандару-хаджи и гумбетовскому Абакар-Дибиру собрать партии и сделать все нужные приготовления к нападению. В огромном ауле Дылыме, у верховьев Акташа, собрано было ополчение в семь тысяч человек, с тремя полевыми орудиями, под командою самого начальника артиллерии Хаджи-Ягья. Горцы должны были разделиться на две партии: в то время, как одна откроет по укреплению канонаду и будет стараться овладеть переправой, другая обходным движением займет лесистую гору Хутумбаш, на правом берегу Сулака, и сделает нападение с тыла. Командующий войсками, узнав об этом 16-го июля, тотчас сделал следующие распоряжения: предписал начальнику отряда, расположенного в Чир-юрте, выслать усиленные разъезды на Хутумбаш и к стороне Зубута и, при первом известии о появлении партий, направить к зубутовской переправе баталион пехоты с казаками и двумя горными орудиями; велел командиру Нижегородского драгунского полка приготовить к выступлению по тревоге три эскадрона драгун; дал знать полковнику Евдокимову, чтобы он по первому выстрелу в стороне Евгениевского укрепления выступил с одним баталионом пехоты, одним горным орудием, милицией и казаками; такое же распоряжение сделал он и относительно милиции шамхала Тарковского, с которою сын его, гвардии поручик Далгат, должен был отправиться на поиски к окрестностям Хутумбаша и к зубутовской переправе. Эти своевременно принятые меры конечно предупредили задуманное Джамалом нападение, но тем не менее горцы все-таки приступили к военным [524] действиям против наших войск, стремясь наносить нам вред, где только казалось им удобным и возможным.
17-го июля команда охотников Дагестанского пехотного полка разобрала мост, переброшенный неприятелем через Койсу около урочища Гурко. Недалеко от этой переправы на охотников наткнулись хищники в числе десяти человек. Охотники хотели окружить их, но с левого берега Койсу по ним открыли сильный ружейный огонь из сорока винтовок, причем один из них был ранен. Так как небольшая партия, скрывавшаяся на нашей стороне, имела по всей вероятности намерение устроить новую переправу через Койсу, то на урочище Гурко в скрытном месте поставлен был караул из тех же охотников Дагестанского полка, которым велено было зорко следить за левым берегом реки и при первом появлении партии дать знать начальнику ишкартынского отряда. 19-го июля Далгат, находившийся с милицией из ста пятидесяти всадников в разъезде к стороне Евгениевского укрепления, был внезапно окружен партией, поджидавшей его в одном из лесистых оврагов Хутумбаша. В перестрелке, завязавшейся при этом столкновении и распространившей тревогу по всей окрестности, он потерял пятьдесят человек убитыми и ранеными, т. е. третью часть бывшей при нем шамхальской конницы. По тревоге, из Темир-Хан-Шуры выступил с двумя ротами Апшеронского пехотного полка генерал-маиор князь Кудашев. Появление его на высотах, примыкающих к Хутумбашу с востока, спасло милицию Далгата от поголовного истребления, и партия поспешно отступила к Зубуту. Князь Кудашев, присоединив к себе шамхальцев, преследовал неприятеля до зубутовской переправы и только к вечеру вернулся в Темир-Хан-Шуру. К слухам о намерении наибов открытою силою [525] овладеть Евгениевским укреплением и переправой, 23-го июля присоединились и другие, на основании которых не одному Евгениевскому укреплению, но и всей западной границе северного Дагестана угрожала опасность, а именно — что наибы намереваются вторгнуться в наши пределы двумя партиями: одна от зубутовской переправы к Евгениевскому укреплению, другая, переправившись через Койсу у селения Ахатлы или несколько южнее, к недостроенной штаб-квартире Дагестанского пехотного полка и на вновь заселенный и не совсем еще устроенный аул Эрпели на реке Шура-Озень. Вследствие этих сведений князь Бебутов сделал новые распоряжения: командиру Нижегородского драгунского полка послано было предписание немедленно собрать отряд из баталиона пехоты, двух горных орудий и четырех эскадронов драгун и расположиться на Хутумбаше так, чтобы прикрывать тыл Евгениевского укрепления; командиру Дагестанского пехотного полка приказано было оставаться на месте и с войсками, расположенными в укреплении Ишкарты, приготовиться к обороне штаб-квартиры; к Темир-Хан-Шуре стянуты два баталиона Апшеронского пехотного полка, которые, с двумя горными орудиями, должны были составлять подвижную колонну, но никуда не трогаться впредь до окончательного разъяснения обстоятельств.
24-го июля неприятель показался у Черкея, но целый день ничего не предпринимал. Наибы ожидали последствий распущенных ими слухов о намерении напасть на Ишкарты и Эрпели. Цель их была достигнута: никто не являлся на помощь Евгениевскому укреплению, и все ожидали нападения у себя. Баталионы Апшеронского полка, стянутые к Темир-Хан-Шуре, должны были, при первом известии о наступлении неприятеля на Ишкарты, следовать на выручку Дагестанского полка. Маленький отряд [526] полковника Круковского, стоявший на Хутумбаше, в таком только случае мог действовать и привлечь на себя часть неприятельского сборища, если бы наибы, переправившись через Сулак у Зубута, вздумали зайти ему в тыл. Но неприятель знал его расположение, равно присутствие регулярной кавалерии в отряде, и был осторожен. И так, Евгениевское укрепление, кое-как оправившееся от катастрофы 10-го июля, благодаря недобросовестности лазутчиков, не явившихся предупредить о настоящей цели неприятеля, предоставлено было собственной защите. К вечеру наибы, спустившись с черкеевских высот, заняли позицию влево от разоренного аула, за буграми, против правой фланговой башни мостового укрепления, по которой тотчас же открыли канонаду из трех орудий. Велико было их изумление и разочарование, когда амбразуры всех трех башен разом заклубились, и из них полетели снаряды. Батарея их замолчала. За то, мстительные жители разоренного Черкея, хотевшие во что бы ни стало овладеть переправой, толпами бросились к угловой башне, но гранаты и меткий огонь из бойниц заставили их податься назад и снова засесть за буграми. Долго оставались они на этой позиции, поддерживая безвредную для нас перестрелку, пока наконец снаряды нашей артиллерии не вытеснили их и оттуда. Тогда они отступили к высотам Ибрагим-Дада, где и оставались до рассвета, в семи верстах от переправы. С первыми лучами раннего летнего утра они спустились с высот и удалились вглубь страны, и волнистая местность Салатавии скоро совершенно скрыла их из вида. Евгениевское укрепление, не потерявшее ни одного человека, но получившее два удара ядрами — один в железную крышу, другой в потолочную балку башни, одно, без посторонней помощи, [527] не смотря на свои увечья, справилось с величайшею опасностью, когда-либо угрожавшею нашим укреплениям, если принять во внимание страшные опустошения, произведенные недавним взрывом, огромный сбор неприятеля, доходивший с партиями Абакар-Дибира и Хаджи-Ягья до восьми тысяч, и слабый состав гарнизона из двух неполных рот кавказского линейного № 13-го баталиона, так как прибывшие на другой день взрыва две роты Дагестанского пехотного полка отозваны были обратно в свою штаб-квартиру. Осмотрев через два дня после тревоги в Евгениевском укреплении местность против зубутовской переправы, где, пользуясь глубокими оврагами и лесом, постоянно укрывались партии, командующий войсками предписал командиру Нижегородского драгунского полка расположить на Хутумбаше, около родников, три роты пехоты, два эскадрона драгун и одно горное орудие, а на обильных травой лугах этой горы немедленно приступить к заготовлению сена для драгунского полка, только что прибывшего из Закавказья и едва начавшего устраивать для себя временные помещения из турлука и камыша.
В первых числах августа Шамиль должен был прибыть в Аварию, в селение Гоцатль, где предполагались большие сборы: но, узнав о наступательных движениях самурского отряда, отправил сильные партии в помощь Даниель-беку. В половине августа он возвратился в свою прежнюю резиденцию Дарго и объявил, что до окончания поста ничего важного предпринимать не намерен. Рамазан, великий магометанский пост, которому посвящается девятый лунный месяц мусульманского года, приходился в 1846-м году в первой половине августа и оканчивался 10-го сентября. В Дагестане до второй половины сентября было спокойно. После байрама, [528] которым заканчивается рамазан, у Шамиля происходили совещания и затем обычные приготовления к походу. Сборы назначены в Салатавии, а целью нападения — пограничные пункты шамхальского владения. Сам Шамиль и гумбетовский наиб Абакар-Дибир, с кавалерией, должны были вторгнуться к нам через миатлинскую переправу на Сулаке, оставив пехоту в резерве у переправы. Даниель-бек с своими тавлинцами и чеченские наибы должны были сделать нападение: первый на селение Гимры, гораздо южнее миатлинской переправы, вверх по течению Койсу, а последние гораздо севернее, на аул Султан-Янги-юрт, расположенный на правом берегу Сулака, в пяти верстах от штаб-квартиры Нижегородского драгунского полка. Через несколько дней слух этот подтвердился, но не вызвал никаких новых мер предосторожности со стороны командующего войсками. В двадцатых числах сентября Хаджи-Мурат, со значительной партией и с тремя другими наибами, показался у Гергебиля, откуда он мог угрожать южной границе Мехтулинского ханства. Жители были сильно встревожены его появлением, но опасения их не оправдались: Хаджи-Мурат ничего не предпринимал; он послан был осмотреть местность на левом берегу аварского Койсу, к северо-западу от Гергебиля, около аула Кикуны, где предполагалось на скале возвести новое укрепление. Тем не менее, командующий войсками на всякий случай сделал распоряжение занять селение Дженгутай двумя баталионами пехоты и двумя горными орудиями. Около того же времени со всех сторон стали получаться сведения, что Шамиль намеревается произвести восстание в Даргинском округе, а план вторжения в шамхальское владение оставил. 2-го октября из Темир-Хан-Шуры выступил 3-й баталион Дагестанского пехотного полка к селению [529] новому Эрпели для проложения просеки к укреплению Ишкарты, но тотчас же возвращен в Шуру вследствие сильной тревоги, распространившейся по всему району, покорных нам обществ. Генерал-лейтенант князь Бебутов поспешно начал стягивать к своей резиденции все подвижные войска, какими только мог располагать. Отозван был даже стоявший на Хутумбаше маленький отряд из двух рот пехоты с одним горным орудием и двадцатью пятью казаками.
В начале октября силы неприятеля сосредоточивались в Аварии, а Шамиль из Дарго выехал в Тилитль. Слухи о намерении его вторгнуться с разных сторон в шамхальское владение возобновились, но им уже никто не верил, потому что цель его занять Даргинский округ была для всех очевидною. Неизвестно только, какую дорогу изберет он для своего вторжения. С 5-го октября к командующему войсками беспрестанно прибывали нарочные из Акуши и Цудахара с требованием войск, и он спешил уведомить обо всем Аргутинского. В Темир-Хан-Шуре получено было положительное сведение, что Шамиль идет на Цудахар, откуда намерен вторгнуться в Акушу; в то же время лазутчики дали знать князю Бебутову, что Хаджи-Мурат из Гергебиля с сильною партией наступает на Ходжал-Махи. 10-го октября командующий войсками, к двум баталионам пехоты, расположенным с начала тревоги в Дженгутае, направил еще два баталиона, два легких и два горных орудия, и начальство над этими войсками, которые он в донесениях называет мехтулинским отрядом, поручил генерал-маиору князю Кудашеву. 11-го октября он сам выступил туда же с остальными войсками дагестанского отряда: первыми тремя баталионами Апшеронского пехотного полка, 2-м и 3-м Дагестанского, двумя [530] дивизионами драгун, дагестанскими всадниками, двумя сотнями казаков донского № 29-го полка, шестью орудиями горной № 3-го батареи 19-й артиллерийской бригады, двумя полевыми той же батареи с усиленною упряжью, ракетной командой и шамхальской милицией, пешей и конной, в числе четырехсот человек. Того же 11-го октября он донес главнокомандующему, что Акуша отложилась, и жители ее пристали к Шамилю; что они с давних пор находятся в тайных сношениях с ним, и что следовательно измена их давно подготовлялась. Вот почему они не только не требовали никакой помощи от русских 10, но даже старались скрывать от всех наступление Шамиля к границам Даргинского округа. Мюриды без выстрела заняли Ходжал-Махи и лишь при слабой перестрелке Цудахар, и с этой минуты сообщение дагестанского отряда с самурским было прервано. Цудахарский кадий, с которым князь Бебутов виделся в Дженгутае и в Темир-Хан-Шуре, еще до занятия его магала неприятелем дал ему понять, в довольно впрочем, неясных выражениях, что он не слишком полагается на верность жителей и предвидит измену. Итак, войска дагестанского отряда, сосредоточенные в Дженгутае и окрестных нагорных селениях, с целью выступить на помощь Даргинскому округу, должны были теперь, когда жители этого округа передались Шамилю, прикрывать Мехтулинское ханство и владения шамхала тарковского. Присутствие, их в этой местности приносило еще и ту пользу, что не давало распространяться движению, охватившему соседний [531] Даргинский округ. Между жителями покорных нам обществ, отличавшимися непостоянством и вообще легко увлекавшимися всякими переменами, многие втайне сочувствовали восстанию и ожидали только случая примкнуть к нему. Наступательных действий для покорения вновь Даргинского округа командующий войсками не решился предпринять, не надеясь на благоприятный исход их по малочисленности отряда 11 и по недостатку перевозочных средств, и потому, не смотря на трудность и опасность сообщения с дагестанским отрядом, вошел кое-как в сношение с князем Аргутинским о том, не найдет ли он возможным двинуть войска самурского отряда в возмутившиеся общества. 12-го октября мюриды заняли селение Аймяки, не смотря на то, что в помощь ему послана была милиция шамхальская и мехтулинская. Соединившись с неприятелем, жители заперлись в мечети и завязали перестрелку с своими же охранителями, продолжавшуюся более трех часов, пока в подкрепление аймякинцам, по их же просьбе, поспешала из Гергебиля свежая партия от четырех до пяти сот человек. При приближении ее милиция отступила в селение Оглы под прикрытием баталиона Апшеронского полка. К вечеру в селении Аймяки стянулось до трех тысяч горцев, под начальством наиба Мусы балаканского, который получил приказание занять нагорные селения Мехтулинского ханства Оглы и Кулецму, как только русские войска двинутся в Акушу, и затем распространять восстание по всем [532] деревням шамхальства и Мехтули. Но это распоряжение уже не было необходимым, потому что аулы шамхальского владения Буйнаки, Карабудахкент и Губдень сами готовили депутации для встречи Шамиля.
Командующий войсками, выступив 11-го октября из Темир-Хан-Шуры в Кулецму, прибыл туда ночью, захватив по дороге большую часть войск князя Кудашева, расположенных в Дженгутае. 13-го он двинулся к селению Аймяки, оставив в Кулецме тяжести под прикрытием двух рот Апшеронского пехотного полка, дивизиона драгун и двух горных орудий. Не доходя до селения, другой дивизион драгун и конная шамхальская милиция отделились вправо от колонны и расположились у дороги, ведущей к аулу Араканы. В авангарде, под начальством князя Кудашева, находились: 2-й баталион Апшеронского пехотного полка с двумя горными орудиями, две роты 3-го баталиона того же полка с крепостными ружьями и охотники от трех баталионов того же полка, дивизион драгун, дагестанские всадники, шамхальская и мехтулинская пешая и конная милиции; кавалерия и милиция шли впереди. В составе главной колонны были: первые баталионы Апшеронского и Дагестанского пехотных полков с двумя полевыми орудиями легкой № 3-го батареи 19-й артиллерийской бригады и ракетная команда. В арриергарде следовали: 3-й баталион Дагестанского пехотного полка с двумя единорогами горной № 3-го батареи 19-й артиллерийской бригады и сборная сотня казаков донского № 29-го полка. Селение Аймяки лежит в котловине, образуемой высокими отрогами Койсубулинского хребта, спуск с которого чрезвычайно крут и каменист. От подошвы его до самого селения на протяжении трех четвертей версты дорога пролегала по оврагам, в которых неприятель, оградив себя во время ночи наскоро [533] набросанными каменными завалами, ожидал, в своем трехтысячном составе, наш отряд. Князь Бебутов, имея в виду, что это скопище, не будучи им поражено и рассеяно, займет селения Кулецму и Оглы, где находились склады продовольственных и военных запасов, и отрежет дагестанский отряд от Темир-Хан-Шуры, решил тотчас атаковать его. Остановив главные силы на хребте горы, он быстро направил к аулу роты с крепостными ружьями, охотников и обе милиции, подкрепив их баталионом Апшеронского полка. Авангард штыками проложил себе дорогу через завалы к передовым саклям селения, будучи прикрываем все время орудийным огнем двух орудий, поставленных на одном из уступов хребта. Генерал-маиор князь Кудашев направил роты с крепостными ружьями и охотников к бугру, возвышавшемуся среди аула, против мечети, в которой заперлись мюриды, вытесненные из завалов; роты же 2-го баталиона Апшеронского полка двинуты были по дорогам справа и слева от бугра, а 1-й баталион оставлен в резерве. Бодро шли апшеронцы на штурм этой цитадели, поддерживаемые орудийным огнем, и быстро овладевали одною саклею за другой: когда же мюриды выбиты были из мечети, стоявший в резерве 1-й баталион послан был к выходу из аула загородить им дорогу. Опасаясь быть запертыми в ауле, мюриды бежали; большая часть их бросилась по дороге к селениям Кудух и Араканы, где их ожидали драгуны и дагестанские всадники. Завидев еще издали эту западню, они повернули назад к неприступным утесам и тесным ущельям, за которыми стоит Гергебиль. На этой местности кавалерия уже не могла их преследовать и потому присоединилась к отряду. В этом авангардном деле мы потеряли одного убитого и шесть раненых нижних чинов. Неприятель [534] бросил на месте, по словам донесения 12 „до сорока тел“ и оставил в наших руках трех пленных и один значок. Весть об изгнании мюридов из Аймяки разом водворила порядок в ханстве. Аймякинцам, которые не последовали за мюридами, позволено было переселиться в селения Кулецму и Оглы; имущество же и дома тех, которые нам изменили, преданы были огню. Для того, чтобы по отступлении нашем неприятель не мог вновь занять этого пункта, делать отсюда набеги на верхние мехтулинские деревни и угрожать нашим сообщениям с Темир-Хан-Шурой, уничтожены все находившиеся в ауле и его окрестностях продовольственные запасы. После этого войска отступили к селениям Кулецме и Оглы, где расположились на ночлег. Ночью к ним прибыл 4-й баталион Дагестанского пехотного полка.
14-го октября на рассвете войска двинулись к селению Лаваши. Князь Бебутов хотел через нарочного уведомить князя Аргутинского о положении дел в возмутившемся крае и о своем выступлении из Мехтулинского ханства в Даргинский округ, для того, чтобы дать ему возможность согласовать свои действия с действиями дагестанского отряда; но не нашлось ни одного человека, который бы взялся даже за дорогую плату отвезти бумагу прямою дорогою из Акуши к Казикумух, и вот почему князь Аргутинский так долго не имел никаких сведений о дагестанском отряде. Первоначально князь Бебутов предполагал, ничего далее не предпринимая, охранять и удерживать в повиновении шамхальское и мехтулинское владения до тех пор, пока не узнает положительно, какого направления держится князь Аргутинский, и как скоро он прибудет с отрядом в Даргинский [535] округ; но известия, полученные им 14-го числа в селении Лаваши, заставили его переменить намерение и прибегнуть к энергическому образу действий, т. е. перейти в наступление. В известиях этих заключались подробности о восстании жителей подвластных нам обществ и новые последствия его. Оказалось, что это восстание было задумано в начале года и даже, может быть, раньше; во всяком случае оно уже существовало в то время, когда к командующему войсками начали поступать первые сведения о намерении Шамиля вторгнуться в Даргинский округ. Первые семена заговора брошены были, как говорили, всеми уважаемым в народе девяностолетним стариком Зухумом, которого не следует смешивать с преданным нам акушинским кадием Зухумом. Старик Зухум был в плену у Шамиля, а сыновья его продолжали жить в горах в качестве аманатов. Возвратившись из плена, Зухум начал проповедовать мюридизм и постоянно говорил жителям, что рано или поздно все они должны умереть, но что жить следует свободными, как жили их предки. Пустив в Акуше корни и постепенно разветвляясь, заговор в продолжение нескольких месяцев успел проникнуть на север в шамхальское владение и на юг в селения нагорного Кайтага. Подвластные шамхалу аулы Губдень и Буйнаки выслали наконец на встречу Шамилю депутации, а когда он вступил в Акушу, то к нему явились депутаты от терекемейского участка и от Кайтага. Только Табасарань оставалась спокойною. По настоянию жителей возмутившихся селений шамхальства, казаки должны были оставить карабудахкентский, буйнакский и каякентский посты, и сообщение с Дербентом было прервано, так что почта, отправленная туда из Темир-Хан-Шуры, должна была вернуться назад. Всего этого было достаточно, чтобы не медлить наступление [536] и разрушить план Шамиля, который уже не был секретом. План этот основывался на следующих соображениях: так как со стороны непокорных нам владений Даргинский округ запирался Цудахаром и селением Ходжал-Махи, то, ворвавшись в них и уничтожив, Шамиль надолго оставлял наши владения открытыми для будущих своих вторжений, потому что возобновление этих двух пунктов, при совершенном отсутствии леса и других строительных материалов, требовало много времени и сопряжено было с большими затруднениями. Вступив теперь в Акушу, уклоняясь от боя и отступая перед нашими войсками, Шамиль имел целью заманить их вглубь страны, и затем, заняв сильным отрядом в тылу у них ущелье близь селения Лаваши, отрезать нас от Темир-Хан-Шуры и вообще от плоскости. Следуя этому плану, он и занял фланговую позицию у селения Кутеши. Если бы князь Бебутов, не постигнув его намерения, приостановил бы наступление, то дагестанский отряд, выступивший в поход без тяжестей, с десятидневным провиантом и с одним комплектом зарядов и патронов, был бы поставлен в крайне опасное, почти безвыходное положение. Позиция, которую занял Шамиль, была такого рода: к югу от с. Лаваши тянулось длинное и узкое ущелье, у вершины которого стоял аул Кака-Махи; южнее его находился другой Уллу-Айя. Оба они прикрывались целой системой завалов, устроенных при начале восстания. К западу от Лаваши, на местности сильно укрепленной природой, расположен был огромный и многолюдный аул Кутеши, самый важный в данный момент стратегический пункт всего акушинского магала. Отсюда Шамилю открывался свободный путь отступления через Ходжал-Махи и Куппу к Гергебилю и кородахскому мосту, и он мог, при движении [537] русских войск к Уллу-Айя, действовать главными силами во фланг и в тыл дагестанскому отряду. На этом основании он предвзял для них следующую диспозицию: если бы войска наши, минуя Уллу-Айя, двинулись прямо к селению Кутеши, то Хаджи-Мурат из Уллу-Айя должен был ударить им в тыл, а жители селений Лаваши и Кака-Махи занять ущелье, приходившееся, как уже сказано, на нашем сообщении с Темир-Хан-Шурою. План оказывался хорош, а сам Шамиль всегда отличался предусмотрительностью и уменьем пользоваться местностью и обстоятельствами; только полчищам его не доставало стойкости и дисциплины наших войск, о которые разбивались самые лучшие его комбинации.
В ночь на 15-е октября жена Муртузали, племянника Зухума, из преданности к русским, прислала сказать командующему войсками, что Шамиль, поручив оборону Уллу-Айя Хаджи-Мурату, отправился к главным силам в селение Кутеши. Занятием Уллу-Айя нашими войсками настоящая цель движения отряда не была бы достигнута: Хаджи-Мурат мог отступить и даже бежать, а по удалении наших войск ворваться в селение, укрепить его и угрожать нам в тыл. Нужно было нанести поражение главным силам Шамиля, чтобы произвести полную деморализацию в отложившихся от нас обществах и заставить их раскаяться в измене. Поэтому князь Бебутов решил идти прямо на Кутеши и взять аул приступом. Так как неприятель далеко превосходил наш отряд численностью и притом занимал почти неприступную позицию, то чтобы ввести его в заблуждение и неожиданным появлением в ауле озадачить и захватить врасплох, акушинскому кадию приказано было распустить слух между жителями, среди которых были [538] конечно и лазутчики Шамиля, что отряд из селения Лаваши идет в селение Акушу на соединение с отрядом князя Аргутинского, который должен следовать туда же из Кумуха через селение Вихлю. По войскам отдано было с вечера приказание — выступить с рассветом 15-го по дороге к селению Акуше. Всего в отряде было утром 15-го октября шесть баталионов пехоты, в две тысячи восемьсот двадцать штыков, четыреста девяносто шесть драгун, сотня казаков, пятьдесят дагестанских всадников, триста человек пешей и конной милиции мехтулинского и шамхальского владений, восемь орудий, девяносто крепостных ружей и сто боевых снарядов ракетной команды. Едва начало светать, войска выстроились у южных ворот Лаваши. Отсюда дорога шла мимо лавашинского ущелья на Кака-Махи и далее на Уллу-Айя; в недальнем расстоянии от селения Лаваши она разветвлялась, отбрасывая вправо от себя дорогу на Кутеши. Под покровом густого тумана, окутавшего за ночь всю окрестность, и соблюдая возможную тишину, войска повернули на эту последнюю дорогу. Пока все благоприятствовало нечаянному нападению и давало право надеяться на удачный исход. Головная часть авангарда, состоявшая из шамхальской и мехтулинской конной милиции и дагестанских всадников, под начальством управляющего Мехтулинским ханством Грузинского гренадерского полка полковника князя Орбелиани 1-го, так близко подошла к неприятельским пикетам, незамеченная ими, что они не успели даже сделать сигнальных выстрелов, и поскакали в аул. К этому времени туман начал расходиться. Князь Орбелиани занял своею кавалериею высоты, огибающие селение с восточной стороны, и послал сказать командующему войсками, что в ауле заметно сильное замешательство; что неприятель по-видимому [539] никак не ожидал появления русских войск и действительно застигнут врасплох. Князь Бебутов приказал начальнику авангарда генерал-маиору князю Кудашеву ускорить движение войск и, не теряя ни минуты, атаковать аул, пока еще неприятель не успел придти в себя. Так как штурмовать укрепления принято обыкновенно пехотою, а быстрая атака может быть произведена только кавалерией, то драгуны, совмещавшие в себе оба эти условия, понеслись к аулу, шашками опрокинули толпу, выступившую к ним на встречу, и вслед за нею, на ее плечах, ворвались в него. Впереди скакали 1-й и 2-й эскадроны под начальством своего дивизионера подполковника Обухова. 2-й эскадрон повернул прямо к аулу, а 1-й занял отдельное строение в роде блокгауза, стоявшее на прямой к нему дороге. Вторгнувшись в аул, драгуны спешились и бросились в штыки на растерявшихся мюридов, изумленных этим внезапным превращением кавалерии в пехоту. Третьи баталионы Дагестанского и Апшеронского пехотных полков, под начальством маиоров Самойлова и Бергмана, входившие в состав штурмовой колонны, не отставали от драгун и почти в одно время с ними добежали до аула. Между ними, с песнями и барабанным боем, шли на штурм охотники Апшеронского полка и команда с крепостными ружьями, под начальством маиора Раутенберга. Это быстрое и неожиданное нападение до того озадачило горцев, что они от окраин аула бежали в середину его, заперлись в саклях, построенных в несколько ярусов на отвесной скале, и своею геройскою защитою на два часа отодвинули развязку боя. Если бы они сохранили присутствие духа в первый момент нападения — может быть, не все было бы для них потеряно, так как у них были сильные резервы вдоль лавашинского ущелья. [540]
В то время, как авангард наш занимал с боя квартал за кварталом, саклю за саклей — в тылу нашего отряда показался новый противник Хаджи-Мурат, с своими партиями, поджидавшими нас в Кака-Махи и Уллу-Айя. Полагая, что дагестанский отряд действительно идет на соединение с самурским, знаменитый аварский партизан приготовился встретить его на южной дороге; но когда совершенно рассвело, туман рассеялся, и выставленные им в обе стороны от Уллу-Айя пикеты принесли ему известие, что на всем протяжении между Лаваши и Уллу-Айя не заметно никакого движения, и даже следов нигде по дороге они не могли открыть, он выступил из Уллу-Айя и, притянув к себе партии из Кака-Махи и лавашинского ущелья, двинулся к селению Кутеши, куда прибыл в самый разгар битвы, когда аул был уже в руках нашего авангарда. Не зная, как далеко зашло дело между главным скопищем и нашими войсками, он сильно атаковал наш арьергард, состоявший из двух баталионов Апшеронского пехотного полка, 4-го баталиона и двух рот 1-го баталиона Дагестанского, одного полевого и двух горных орудий и сборной сотни казаков. С кавалериею он бросился в шашки, а пехоту послал в обход нашего левого фланга. Но кавалерия, встреченная картечью трех орудий и беглым огнем наших цепей и сомкнутых резервов, отшатнулась в беспорядке от нашего строя, оказавшегося неподвижным как стена, а пехота опрокинута была штыками двух Апшеронских рот, 2-й гренадерской и 4-й мушкетерской, которыми командовал штабс-капитан Дьяконов. Если бы Хаджи-Мурату удалось пробиться через арьергард и вторгнуться в аул, он поставил бы в очень опасное положение разбросавшиеся по аулу мелкие [541] части нашего отряда. Он пытался возобновить атаку, но в помощь арьергарду прискакали два эскадрона драгун, а за ними прибежал с двумя горными орудиями 1-й баталион Апшеронского пехотного полка. Тогда все орудия арьергарда, выстроившись в одну батарею, принялись громить партии отважного наиба, а баталионы наши из неподвижного строя перешли в наступление. Неприятель не выдержал, и первою подалась назад его пехота. Сначала она отступала и даже отстреливалась, но потом побежала и в бегстве своем увлекла кавалерию. Драгуны понеслись в атаку. Долго преследовали они неприятеля по дороге к ходжал-махинскому ущелью, по которой горцы разбросали тела своих убитых. Когда драгуны вернулись к отряду, в ауле все было кончено: не только частные дома, даже мечеть, в которой мюриды долго сопротивлялись, была в наших руках. Последняя надежда Шамиля и приставших к нему покорных обществ — резерв Хаджа-Мурата — была рассеяна. Еще до прекращения боя, когда в исходе его нельзя уже было сомневаться, к командующему войсками явились депутации от всех деревень возмутившегося магала с повинною и с изъявлением покорности. Шамиль отступил к Гоцатлю, и к ночи 15-го октября в Даргинском округе не осталось ни одного мюрида. Занятие этого округа было в 1846-м году вторым покушением Шамиля вторгнуться в наши владения, которое окончилось такою же неудачею, как и первое в апреле месяце. Но тогда удар, нанесенный его престижу, был далеко не так ощутителен: тогда, с изумительным искусством маневрируя между Тереком и ущельями его многочисленных притоков, он постоянно уклонялся от встреч с нашими отрядами, и ему удалось избегнуть поражения, а при отступлении он избрал такую дорогу, по которой [542] его не решились преследовать. Из Акуши же он бежал позорно и, чего с ним никогда не бывало, бросил одно орудие, то самое, которое было отбито им у нас 11-го июля в даргинскую экспедицию; бросил также двадцать один зарядный ящик; оставил в наших руках знаменитую свою секиру, орудие его неумолимого правосудия, даже собственную шубу свою. Все это доказывает, как внезапно было появление наших войск, и какая паника охватила всех, начиная с повелителя. В числе трофеев, доставшихся нам в этот день, было также несколько значков, множество оружия, печать Кибит-Магомы, до трехсот человек пленных обоего пола и всех возрастов, и между ними четыре русских солдата. Командующему войсками предписано как можно тщательнее расследовать — кто эти солдаты: пленные ли, принужденные под страхом смерти действовать против нас, или беглые, добровольно ставшие в ряды неприятеля.
Дело 15-го октября при селении Кутеши в одном отношении, по словам участвовавших в нем, резко отличается от всех других громких дел наших на Кавказе, потому что оно выиграно самими войсками и частными их начальниками — ротными, эскадронными и даже взводными командирами. После приказаний, отданных перед вступлением в аул командующим войсками начальнику авангарда, а этим последним баталионным, дивизионным и ротным командирам, никто уже не отдавал больше, да и не мог отдавать приказаний: ворвавшись в селение и овладев важнейшими его пунктами, войска раздробились на множество мелких партий, действовавших совершенно самостоятельно, по своему усмотрению, имея в виду одну цель — не выпускать из рук победы. Таким образом бой 15-го октября распадался на множество отдельных мелких схваток: одни штурмовали [543] сакли, другие вступали в рукопашную свалку на улицах, третьи преследовали бегущих; были и такие, которые оберегали раненых, переносили их в безопасное место. Нельзя не отдать справедливости мюридам: оправившись от первого впечатления, многие из них упорно держались в саклях и дорого продавали свою жизнь. Кутешинский бой замечателен еще и в том отношении, что у вас выбыло из строя в этом деле ровно сто человек: убитыми двадцать два нижних чина и шесть милиционеров; ранеными семь штаб и обер-офицеров, сорок три нижних чина и двадцать два милиционера 13.
Шамиль был закален в неудачах, и кутешинский погром перенес довольно спокойно; но о потере орудия сильно сокрушался, что доказывает его письмо к наибу б. Чечни Талгику такого рода:
«Брат мой Талгик, желаю тебе вечный мир с Богом. Вам уже известно, что я с большою партией горцев был в Дагестане, где взял много больших и малых деревень и истребил множество людей, не признававших моей власти и не соблюдавших святости мусульманского закона. В этом пособил мне всемогущий Бог. Но среди успехов моих некоторые горские наибы поступали недобросовестно; русские, со свойственною хитростью, неожиданно напали на меня и сделали, что могли, поэтому я сменил несколько наибов. По возвращении моем из Дагестана я ожидал, что ты, Талгик, приедешь ко мне для совещаний об одном важном деле, но ты не приехал, и я вынужден писать к тебе. Приказываю тебе быть твердым и непоколебимым врагом русских и употреблять все старания, чтобы отнять у них одно орудие. Мне верные люди говорили, что это легко можно сделать в то время, когда они сопровождают [544] свои большие транспорты с колоннами или с оказиями. Прошу тебя подробно разузнать об этом и, если можно, возвратить потерянное нами орудие. Уведомь меня, и я пришлю к тебе пешие и конные партии в таком числе, какое ты найдешь необходимым. Я надеюсь, что ты, Талгик, будешь постоянно непримиримым врагом русских и не откажешься действовать решительно. При этом прошу тебя сохранить содержание этого письма в тайне и не рассказывать никому, потому что люди с большим трудом могут сохранять тайну предприятий. В 3-й день месяца Зильгидже 1262 г. (11-го ноября 1846-го года). Ведено».
Талгику не суждено было возвратить это орудие. Одного из самых верных сподвижников своих, Кибит-Магому, Шамиль устранил от должности начальника пяти наибов и оставил его при одном тилитлинском наибстве за беспорядки, допущенные в его войсках при движении в Даргинский округ и в особенности 15-го октября в селение Кутеши, а двоюродного брата его Гази-Магомета лишил звания гидатлинского наиба 14. Главнокомандующий предписал начальникам: левого фланга кавказской линии генерал-лейтенанту Фрейтагу и владикавказского военного округа генерал-маиору Нестерову оповестить все народы подведомственных им районов о поражении скопищ Шамиля 15-го октября при селении Кутеши, и в ознаменование нашей победы над ними произвести по десяти пушечных выстрелов в укреплениях: Воздвиженском, Закан-юрте, Ачхоевском, Казах-Кичу и Нестеровском 15. После поражения Шамиля Даргинский округ был очищен от неприятеля, и войска северного Дагестана расположились в селении [545] Наскенте, центральном пункте акушинского магала. Сюда, по приказанию командующего войсками, собраны были все старшины этого магала, и ожидалось прибытие командующего войсками южного Дагестана для совещаний о мерах к восстановлению нашей власти и прежнего порядка по управлению краем. Но князь Аргутинский, в непосредственном ведении которого находился Даргинский округ, уклонился от свидания, отозвавшись, что по некоторым причинам не может прибыть в Акушу в настоящее время. На этом основании князь Бебутов ограничился временными мерами: все должностные лица Даргинского округа, с управляющим округом Зухум-кадием во главе, оставлены были на своих местах; старшинам, возобновившим свои заявления о неизменной преданности жителей русскому правительству на будущее время, вручено было по экземпляру воззвания к народу, которое они должны были прочесть на джаматах вверенных им обществ. Но старшины воззваний наших никогда не читали; они носили их в боковом кармане своей черкески до нового воззвания, и тогда старое уничтожалось, а на место его опускалось в карман новое. Шамиль же, которому больше всех доставалось в этих воззваниях, продолжал пользоваться между покорными нам племенами высоким нравственным авторитетом, не смотря ни на какие погромы.
Главнокомандующий продолжал получать донесения командующих войсками в северном и южном Дагестане, противоречившие одно другому, в которых первый продолжал настаивать на своих прежних заявлениях, что в Акуше давно существовал заговор, и вторжение неприятеля в Даргинский округ заранее было подготовлено жителями, а второй, ссылаясь на произведенное лично им на месте строгое расследование и на развалины двух [546] сильных и многолюдных селений, отвергал это обвинение, и главнокомандующий старался примирить эти противоречия. Соглашаясь с мнением князя Бебутова, что в Акуше действительно был заговор, он в то же время оговаривался, что число принимавших в нем участие не велико, хотя при смутных обстоятельствах и это могло иметь влияние на расположение умов в обществе. Высказывая свое удовольствие князю Аргутинскому по поводу его заявления, что жители некоторых селений, присоединившись к скопищу Шамиля, действовали не по убеждению, но под влиянием страха, он в то же время напоминал ему о недавнем прошлом акушинского магала, три раза изменявшего нам в течение трех лет: в 1844-м году, пользуясь смутами, волновавшими страну, и неблагоприятный условиями, в которые поставлены были наши войска, жители его участвовали в нападении на Низовое укрепление и готовились действовать в тыл отряду генерал-лейтенанта Гурко при отступлении его от Гергебиля; в 1845-м году, когда им велено было поддержать атакованное неприятелем селение Чох, они разошлись по домам 16, при чем выказали открытое неповиновение своему приставу; наконец, и теперь, при последнем вторжении Шамиля, они не только не делали никаких приготовлений к вооруженному сопротивлению и не искали нашей защиты, но даже не уведомили командующего войсками в северном Дагестане о движении неприятеля. В заключение главнокомандующий предписывал князю Аргутинскому, как настоящему хозяину Даргинского округа, во-первых, потребовать от общества выдачи тех лиц, которые содействовали призыву Шамиля, а во-вторых — обложить Акушу контрибуциею, освободив от нее те [547] селения и семейства, неприкосновенность которых к восстанию будет доказана положительно. Контрибуция должна была заключаться в безвозмездном снабжении войск дровами, в перевозке провианта и в исправлении дорог. Кроме того от акушинского магала и изменившего нам шамхальского селения Гюбденя велено было отрезать ближайшие к урочищу Дешлагару пастбищные и покосные места в размере необходимом для штаб-квартиры Самурского пехотного полка. Так как, с разорением двух сильно укрепленных аулов Ходжал-Махи и Цудахара, запиравших вход в Даргинский округ, наша граница с этой стороны оставалась открытой, то на очередь поставлен был вопрос о том, какие меры принять для предупреждения новых вторжений неприятеля в покорные нам общества. Генерального штаба подполковник Веревкин 17 предлагал уничтожить Салты и Согратль, две сильные крепости, стоявшие против нашей обнаженной границы и служившие главными сборными пунктами неприятелю при нападениях на наши владения. По мнению его, следовало бы подчинить Даргинский округ начальнику северного Дагестана, как по положению Акуши, отстоящей от Темир-Хан-Шуры всего в шестидесяти верстах, так и потому, что в последнее время Даргинский округ охранялся преимущественно войсками северного Дагестана. Другое мнение, изложенное в письме управлявшего Даргинским округом Зухум-кадия на имя главнокомандующего, заключалось в том, чтобы селения Ходжал-Махи, Цудахар и Кутеши занять русскими войсками, причем жители их обязывались сами доставлять [548] войскам дрова и на себя принимали перевозку провианта от Кака-Шуры до указанного пункта. Жители округа, по его словам, покоряются неприятелю только потому, что боятся за свои семейства и за свое имущество; когда же русские будут возле них, они будут защищаться. Мнение Зухум-кадия относительно обороны края разделял и командующий войсками северного Дагестана, находя, что если бы предположение его почему-либо оказалось невыполнимым, то следовало бы расположить в самом центре Акуши, например в селении Наскенте, отряд, настолько самостоятельный, чтобы, в случае наступления неприятеля, он мог продержаться до прибытия к нему подкреплений. Что касается командующего войсками южного Дагестана, то он полагал, что защита Даргинского округа должна быть возложена на войска северного Дагестана только с октября по июнь месяц, когда сообщения между севером и югом Дагестана становятся почти невозможны. По его мнению, присутствие Самурского пехотного полка в новой его штаб-квартире, урочище Дешлагаре, значительно облегчит задачу обороны края, и, при первых известиях о намерении неприятеля вторгнуться в наши владения, два баталиона этого полка и два или три баталиона от войск северного Дагестана могли быть выдвинуты к селениям Урме, Кулецме или Оглы, где они не только охранили бы порядок и спокойствие в покорных нам обществах, но и в состоянии были бы задержать дальнейшее наступление неприятеля. Главнокомандующий остановился на этом последнем мнении и предписал командующему войсками поспешить отправлением двух баталионов Самурского пехотного полка к урочищу Дешлагар.
Около половины ноября командующими войсками в северном и южном Дагестане получено известие, что против [549] Гергебиля, на скале, выбранной Хаджи-Муратом по ту сторону кикунского моста, гергебильский наиб Идрис строит укрепление для обороны переправы через Койсу, и на работу высылается каждый день до пятисот человек, которые на ночь уходят в селение Кикуны. Укрепление назначается для одних абреков, которые будут жить в нем постоянно, и, по приказанию Шамиля, для них отводится даже значительный участок пахотной земли; когда оно будет окончено, к нему предполагалось свезти одно орудие. Главнокомандующий по поводу этого высказал желание 18, чтобы горцы, выходившие на работу, были рассеяны, а самые работы уничтожены. Предприятие это, по его мнению, не должно было встретить больших затруднений, так как селение Кикуны лежит в довольно близком расстоянии от Дженгутая, откуда войска наши могли совершенно неожиданно появиться у переправы через Койсу и захватить гергебильского наиба врасплох. Устами главнокомандующего говорила дальновидность старого опытного полководца, но его не послушали. Командующий войсками генерал-лейтенант князь Бебутов находил предприятие невыполнимым с теми боевыми средствами, которыми он располагал в данный момент. Он требовал по меньшей мере шесть баталионов пехоты 19; он доказывал, что по какой бы дороге отряд ни двинулся, через аймякинское ли ущелье, или в обход на селение Ходжал-Махи, и как бы скрытно ни старался подойти к селению Кикуны, он будет открыт очень рано и привлечет на себя значительные сборища. Таким образом, вопрос о Гергебиле, только начинавшем поднимать свои неприступные стены, был [550] оставлен до того времени, когда он сделался вопросом первой важности, и когда, превратившись в настоящую твердыню, Гергебиль потребовал уже не нечаянного нападения и не шести баталионов, а огромных средств, усилий и долговременной осады. 28-го ноября Хаджи-Мурат, с партией до тысячи человек, прибыл в селение Кикуны и осматривал вновь возводимые укрепления. Вообще, на аварском Койсу шли приготовления на случай вторжения русских войск: кроме Гергебиля, в первых числах декабря начали укреплять Ирганай, а балаканский наиб Муса строил мост против араканских садов с тем, чтобы при первом появлении в той стороне нашего отряда выселить араканское общество за Койсу. Через Сулак, против Зубута, также устраивалась переправа; спуски к реке, испорченные нашими войсками, снова разрабатывались, и через реку наводили мост. Узнав об этом, командующий войсками предписал воинскому начальнику Евгениевского укрепления двинуться на Хутумбаш с шестью ротами пехоты, при одном горном орудии, с четырьмя крепостными ружьями и пятнадцатью казаками для уничтожения зубутовской переправы. На Хутумбаше стояла небольшая партия горцев, которая, обменявшись несколькими ружейными выстрелами с ротой грузинского линейного № 13-го баталиона, рассеялась в разные стороны. 13-го декабря переправы уже не существовало, мост был разрушен, и спуски к реке срыты. Наибы ауховский и салатавский, собрав в это время довольно значительную конную партию, собирались сделать нападение на селения шамхала Тарковского, о чем, кроме лазутчиков, командующему войсками дал знать и генерал-маиор Козловский. Увидев, что зубутовская переправа уничтожена, наибы бросились к миатлинской; но постоянные разъезды к той стороне Нижегородского [551] драгунского полка заставили их удалиться и распустить свои партии.
В декабре в горах опять пронесся слух о приготовлениях к нападению на Даргинский округ. Еще он не подтвердился, как уже неприятель занял конными партиями селение Ходжал-Махи, а пешими Цудахар. В Темир-Хан-Шуре поднялась тревога. Из Чир-юрта вызваны были три эскадрона драгун, которые через Кака-Шуру, вместе с шестью ротами Самурского пехотного полка, двумя горными орудиями и конной и пешей кайтагской милицией, направлены были на селение Урму; генерал-маиор князь Кудашев занял двумя баталионами пехоты, при четырех орудиях, и мехтулинскою милициею верхние селения ханства Оглы и Кулецму; управляющему Даргинским округом Зухум-кадию велено было расположить акушинскую милицию у выхода из ущелья, по которому пролегала дорога из Ходжал-Махи в Кутеши; 1-й баталион Апшеронского полка, с двумя горными орудиями, выступил из Шуры в Дженгутай. Эти повсеместные передвижения заставили неприятеля бросить Цудахар и Ходжал-Махи и отступить за аварское Койсу. Настойчивость, с которою возобновлялись попытки Шамиля овладеть Даргинским округом, объясняется очень просто: отсюда он мог взволновать Мехтули, шамхальство, Кайтаг и Табасарань; крамола могла распространиться и далее на юг, проникнуть в Кюринское ханство, в Кубинский уезд и даже за Самур. Занятием Даргинского округа разрывалась связь между войсками северного и южного Дагестана, и первые могли ожидать помощи только с кумыкской плоскости, с линии; самурский отряд оставался изолированным, окруженным непокорными и возмутившимися обществами и подкреплений ни откуда не мог ожидать. Даже если бы военно-ахтынская дорога, [552] только что начатая, была совершенно окончена, то и тогда лезгинская кордонная линия не могла бы отделить от себя ни одной части войска, потому что всех сил ее едва было достаточно, чтобы в случае смут удерживать в повиновении огромные лезгинские аулы, рассеянные по Алазани. Вот почему Шамиль так дорожил вечно ускользавшим от него Даргинским округом.
1846-й год в северном Дагестане закончился одним интересным эпизодом средневекового характера, который имел очень важное местное значение и отличался замечательным удальством. В два часа ночи с 13-го на 14-е декабря к резиденции правителя Мехтулинского ханства, селению большой или нижний Дженгутай, скрытно подошли конные мюриды в числе пятисот человек. Партия эта осталась за оградой, и только несколько человек отделились от нее и прошли в самое селение, умертвив в воротах караульного, который не успел ни выхватить винтовку из чехла, ни даже крикнуть. От ворот они направились к дому ханши Нох-бике, вдовы Ахмет-хана мехтулинского 20. Там опять, захватив врасплох часового, мюриды смертельно ранили его и через двор проникли во внутренние покои, похитили ханшу и с нею ускакали по направлению к Аркасу. Все это произошло в величайшей тишине. Один из нукеров Ибрагим-хана, может быть разбуженный конским топотом, или следивший за всей этой сценой притаившись, чтобы не подвергнуться участи часового, сделал выстрел, когда все [553] уже было кончено, и поднял на ноги весь Дженгутай. Выбежавший по тревоге баталион Апшеронского полка выстроился у орудий в ожидании приказаний. Когда правитель Мехтулинского ханства полковник князь Орбелиани узнал в чем дело, он выступил с этим баталионом вслед за мюридами и, проходя через верхний или малый Дженгутай, присоединил к себе стоявший там баталион Дагестанского пехотного полка. Многие из жителей обоих селений также приняли участие в этой ночной экспедиции; но как быстро все ни преследовали неприятеля до Аркаса и даже за Аркас, он успел скрыться.
Трофей в особе ханши был для Шамиля до времени весьма достаточным вознаграждением за потерянное в кутешинском бою орудие, о котором он так скорбел.
Комментарии
1. Милиция от подвластных нам владений, округов и магалов выставлялась в следующем составе: пешая — 4 сотни Самурского округа, 5 сотен казикумухского владения, сотни общества Сюрги и 2 или 3 сотни Даргинского округа; конная — 2 сотни кубинских и 2 сотни кюринских военных нукеров, 1 сотня табасаранцев, 2 или 3 сотни кайтагцев, 3 сотни казикумухцев, 2 или 3 сотни Даргинского округа, 1 сотня аварцев и 2 сотни чохцев, а всего 13-14 сотен пешей и 15-17 сотен конной милиции.
На каждых десять милиционеров полагалась одна вьючная лошадь. В сотне находились: сотенный командир, его помощник, четыре наиба или взводных командира и восемь векилей или урядников. В каждой сотне было не менее 124-х человек и 20 вьючников. Каждый милиционер получал, кроме провианта, три рубля сер. в месяц, коновод (с вьюком) 1 1/2 рубля, векиль 5 и наиб 8 рублей. Сотенный командир и его помощник вместе, кажется, не менее 40 рублей. («Дагестанская область», ч. V № 57).
2. Донесение князя Аргутинского 16 го июля 1846-го года № 96.
3. Ранен состоящий по кавалерии штабс-ротмистр Векилов; контужены: пехотного князя Варшавского полка поручик Михайлов и прапорщик Ржесиский.
4. Кроме офицеров 2-го батальона пехотного князя Варшавского полка, поименованных в тексте, ранен Самурского пехотного полка прапорщик Борвинский; контужены: состоящий по кавалерии майор Юсуф-бек кюринский, кавказского стрелкового батальона поручики Геннинг и Бучинский. (Донесение командующего войсками южного Дагестана генерал-лейтенанта князя Аргутинского-Долгорукого 1-го августа 1846-го года № 106).
5. Забота о сбережении здоровья нижних чинов всегда брала перевес над всеми другими его соображениями, вследствие чего он иногда делал привал и останавливался на ночлеги в ущерб своим стратегическим комбинациям. Эта постоянная заботливость его о материальных нуждах и благосостоянии вверенных ему войск доставила ему громадную популярность между ними, какою пользовался генерал Козловский на левом фланге кавказской линии. Его любили, как отца, и уважали, как начальника, всегда спокойного, невозмутимого, не терявшего головы в минуты самой страшной опасности, которых он переживал не мало. Он не был приветлив; напротив, он даже слово одобрения произносил с нахмуренными бровями. Его угрюмый вид внушал робость и недоверие; но все, близко знавшие его, понимали, что за этою кажущеюся неприступностью скрывается постоянная готовность помочь, облегчить, утешить. О его тайной благотворительности, на которую он употреблял все, что получал, узнали только после его смерти. Инвентарем оставшегося после него имущества поражены были все, начиная с только что вступившего в звание главнокомандующего генерал-адъютанта Муравьева. Его пришлось хоронить на казенный счет, тогда как за время командования его войсками, сначала южного, а потом северного Дагестана прошла не одна сотня тысяч рублей экстраординарной суммы.
6. Рапорт главнокомандующему 9-го ноября № 224.
7. Предписание главнокомандующего 23-го ноября № 138.
8. Рапорт командующего войсками 28-го мая 1846-го года № 101.
9. Рапорт командира донского казачьего № 29-го полка главнокомандующему 1-го июня 1846-го года № 230.
10. В донесениях: 30-го марта № 59, 13-го апреля № 66, 15-го июля № 125 и 10-го октября № 200 говорится, что Акуша и Цудахар просили прислать им войска. В последнем из этих донесений сказано: «нарочные из Цудахара, начиная с 5-го октября, постоянно просили о высылке в Акушу войск наших». Этот навет, как увидим впоследствии, намекает на князя Аргутинского, который постоянно отстаивал Даргинский округ.
11. 11-го октября № 201. Малочисленным князь Бебутов называет отряд из семи батальонов пехоты, четырех эскадронов драгун, двух сотен казаков, дагестанских всадников, четырех сотен шамхальской милиции пешей и конной, четырнадцати орудий и ракетной команды. Кроме семи батальонов, расположенных в Мехтулинском ханстве, из Чир-юрта в Темир-Хан-Шуру прибыл батальон Дагестанского пехотного полка, назначенный на усиление отряда.
12. 19-го октября № 12.
13. Донесения командующего поисками северного и нагорного Дагестана 16-го октября № 9 и 29-го октября № 222. Ни к одному из них не приложен список раненых штаб и обер-офицеров.
14. Донесение кн. Бебутова 16-го ноября 1846 года № 232.
15. Предписания 24-го октября 1846 года №№ 1644 и 1645.
16. См. «Кавк. Сб.», т. VI, стр. 257.
17. Подполковник Веревкин командирован был в Темир-Хан-Шуру для сообщения командующему войсками некоторых видов и замечаний главнокомандующего по поводу последних событий в Дагестане. (Письма его к начальнику главного штаба 22-го и 25-го октября).
18. Отзыв начальника главного штаба 30-го ноября № 134.
19. 31-го декабрь № 265.
20. Нох-бике, за свою преданность России и за услуги, оказанные ею нашему отряду во время восстания покорных нам обществ в октябре месяце, удостоилась от Государя лестного рескрипта, а жена Муртузали, племянника Зухума, известившая князя Бебутова в ночь на 15-е октября о настоящем местопребывании Шамиля, получила кабинетный подарок. (Главнокомандующий князю Бебутову 14-го ноября № 1408).
Текст воспроизведен по изданию: Обзор событий 1846 года на Кавказе // Кавказский сборник, Том 14. 1890
© текст - К.
1890
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Валерий Д. 2019
© дизайн -
Войтехович А. 2001
© Кавказский
сборник. 1890