-

ОБЗОР СОБЫТИЙ НА КАВКАЗЕ В 1846 г.

Результат военных предприятии 1845-го года на восточном Кавказе и перемена образа воины. Предположения на 1846-й год. Распределение войск. Усиление кавказского корпуса. Переформирование. Обозрение главнокомандующим края. События в течение года к Джаро-Белаканском округе, на лезгинской кордонной линии и в примыкающих к ним горских обществах. Нападение на селение Гогами ¹.

Поход 1845-го года в Андию и Дарго, также, как и военные действия вспомогательных отрядов, предприняты были с целью одним ударом сломить могущество имама; но, к сожалению, цель эта не была достигнута. Насколько бедна результатами даргинская экспедиция, видно из одного донесения главнокомандующего, где говорится: „горцам доказана ныне возможность проникнуть в места, считавшиеся доселе неприступными". Это самый веский из результатов, добытых кровью пяти тысяч человек.

После [446] даргинской экспедиции главнокомандующий решил придерживаться исключительно систематического образа действий, наступать медленно, настойчиво и на каждом вновь занятом пункте становиться твердою ногою. Высочайше утвержденные предположения его о занятиях войск в 1846 году состояли в следующем: на правом фланге упразднить Каратюбинский пост и на место его возвести на Лабе, между Темиргоевским и Курганным укреплениями, один большой пост и два наблюдательных: устроить мосты через Кубань близ Прочного Окопа и у Невинномысской станицы и хорошие паромные переправы в станицах Усть-Лабинской и Тифлисской, с оборонительными казармами; соорудить в Прочном Окопе помещение для штаба Кубанского егерского полка; на лабинской линии упразднить укрепления Мохошевское, Новодонское, Новогеоргиевское и Егерукаевское, которые, по близости их к станицам Лабинского казачьего полка, не приносили никакой пользы; продолжать устройство зеленчукской линии. В центре: исправить в Нальчике существующие там помещения штаба Тенгинского пехотного полка; довершить устройство двух станиц на Сунже и водворить еще одну близ Казах-Кичу, или где удобно будет; построить промежуточные посты между Назрановским укреплением и Троицкой станицей на Сунже и между Сунженской станицей и предположенной к водворению в 1846 году. Во владикавказском военном округе: окончить оборону Назрановского укрепления; построить укрепленный пост по образцу Дарьяльского в джераховском ущелье; водворить на Сунже третью станицу и построить промежуточные посты между станицами, а также мост через р. Арагву на военно-грузинской дороге; завести при трех укреплениях подъемные и разборные мосты; упразднить укрепление Волынское и посты [447] Григориполисский и Елисаветинский; не уничтожая совсем Константиновского укрепления, сохранить его в виде поста с одним орудием, так, чтобы он служил опорным пунктом для летучего отряда и складочным местом для его запасов. Сохранением этого укрепления, которое было сначала предположено к совершенному упразднению, главнокомандующий выказал необыкновенный стратегический такт и проницательность: можно подумать, что он предчувствовал события 1846 года. На левом фланге кавказской линии: довершить оборону Воздвиженского укрепления: возвести на чеченской передовой линии Ачхоевское укрепление; достроить Куринское укрепление; возвести между Герзель-аулом и Внезапной на р. Ярыксу укрепление для прикрытия кумыкской плоскости; устроить штаб-квартиры егерских князя Чернышева и князя Воронцова полков; соорудить мосты у станицы Червленной и около Грозной; завести подъемные разборные мосты у семи укреплений. В северном Дагестане: улучшить оборону Темир-Хан-Шуры; построить там госпиталь и помещение для штаб-квартир Дагестанского и Апшеронского пехотных полков; водворить на Сулаке близь Чир-юрта Нижегородский драгунский полк; занять сулакскую линию; построить наблюдательные и укрепленный посты; если время и средства позволят ², возвести оборонительную башню в Бурундук-Кале; продолжать постройки в Чир-юрте и наконец воздвигнуть укрепление в Салатавии. В южном Дагестане: довершить укрепления в Кумухе и Чирахе; устроить штаб-квартиры Самурского и князя Варшавского пехотных полков. На лезгинской кордонной линии: достроить укрепление впереди селения [448] Ках и вознести другое близь селения Хупро в Дидойском обществе; разработать дороги в Ахты по шинскому ущелью и по разным направлениям в горы; устроить штаб-квартиру Тифлисского егерского полка на урочище Царские Колодцы. На черноморской береговой линии: построить пороховые погреба в Гаграх и Новороссийске и каменную оборонительную стену с двумя башнями в форте Лазаревом; укрепить берега геленджикской бухты; отвести реку Мзымту в укр. Св. Духа и насыпать части укрепления, разрушенные водою; продолжать устройство штаб-квартиры в станице Ивановской для Ставропольского егерского полка. К числу второстепенных задач отнесены: вырубка лесов гойтенского и гехинского и проложение дорог и просек к западу от укр. Воздвиженского на Гойту, Урус-Мартан, Гехи и Валерик; сооружение двух каменных башен на высотах близ Внезапной; упразднение укрепления в Баташ-юрте; дорожные работы между Владикавказом и Тифлисом и на кабардинской плоскости; устройство укреплений у аулов Ишкарты, Аймяки, Ходжал-Махи и нескольких других внутри края; сооружение укрепления на горе Кодор.

Для выполнения всех этих предприятий войска были распределены следующим образом: в чеченском отряде девять баталионов пехоты, рота кавказского стрелкового баталиона, команда в сто человек кавказского саперного баталиона, по четыре сотни казаков и милиции и 18 орудий. Им приказано было собраться к 15-му мая при Назрановском укреплении и оттуда двинуться к ачхоевской поляне. Для содержания караулов, устройства штаб-квартир и для других работ, а также для охраны кумыкской плоскости, на левом фланге, кроме чеченского отряда, назначены 8 баталионов пехоты, 8 сотен донских казаков и 10 орудий. Назрановский отряд [449] составляли четыре баталиона, двенадцать сотен и двенадцать орудий, которые должны были собраться в Назрановском укреплении по усмотрению начальника владикавказского округа непременно в марте месяце, занимаясь до выступления на Сунжу работами по окончанию Назрановского укрепления и возведению постов. В центре — небольшой отряд из трех баталионов пехоты, трех сотен и четырех орудий. В северном Дагестане — десять баталионов, одиннадцать эскадронов (одиннадцатый запасный), четырнадцать сотен и двенадцать орудий. Назначение срока для сбора войск отряда на Сулаке предоставлено было усмотрению командующего войсками. Сбор самурского отряда находился в прямой зависимости от обстоятельств края, так как в южном Дагестане не предстояло таких занятий, которые бы требовали сильных прикрытий. В южном Дагестане — два пехотных полка в пятибаталионном составе, рота кавказского стрелкового баталиона, команда кавказского саперного баталиона, двадцать сотен милиции и десять орудий. На лезгинской кордонной линии — пять баталионов, рота кавказского стрелкового баталиона, две сотни пешей и две конной милиции, три сотни казаков и десять орудий. На правом фланге — семь баталионов пехоты, девять с половиною сотен и четырнадцать орудий. В Черномории — три баталиона пехоты. Остальные подвижные войска отдельного кавказского корпуса расположены были в стороне от главных театров военных действий: в Грузии — три баталиона для работ по дорогам, и в крепости Александрополе также три; для содержания караулов в Тифлисе два баталиона и в резерве один. Так как в течение 1846-го года не предполагалось никаких наступательных действий, то относительно заготовления провианта для войск со стороны главного штаба не последовало распоряжений; [450] исключение сделано было для отрядов ачхоевского и назрановского и для лезгинской кордонной линии. Государь Император, одобряя и утверждая предположения о занятиях войск на 1846-й год, между прочим, разделял сомнение главнокомандующего в возможности построить укрепление в земле дидойцев с достаточным количеством воды для гарнизона и без командующих высот на расстоянии пушечного выстрела.

Кроме занятия новых линий, 1846-й год ознаменован еще одним событием, очень важным для истории кавказской войны: усилением постоянного состава отдельного кавказского корпуса, из которого раннею весною 1846-го года должен был выступить обратно в Россию 5-й пехотный корпус, присланный временно на Кавказ. 26-го августа 1845-го года проект о том главнокомандующего был отправлен при докладной записке на Высочайшее имя и утвержден 11-го января 1846-го года. Приказом по кавказскому и 5-му пехотному корпусам предписывалось: для усиления постоянного состава отдельного кавказского корпуса сформировать два пехотных и два егерских полка, наименовав пехотные Дагестанским и Самурским, а егерские Ставропольским и Кубанским. Государь сам определил состав дивизий отдельного кавказского корпуса: 19-й, 1-я бригада — Тенгинский и Навагинский пехотные; 2-я бригада — Ставропольский и Кубанский егерские: 20-й, 1-я бригада — Апшеронский и Дагестанский пехотные: 2-я бригада — генерал-адъютанта князи Чернышева и генерал-адъютанта князя Воронцова егерские; 21-й дивизии, 1-я бригада — генерал-фельдмаршала князя Варшавского и Самурский пехотные, 2-я бригада — Тифлисский и Мингрельский егерские. Взамен четырех линейных баталионов, обращенных в пятые баталионы полков вновь сформированной 21-й пехотной дивизии, [451] назначено сформировать четыре новых баталиона внутри России, в городах: Астрахани, Воронеже, Рязани и Новгороде, которые затем причислить к кавказским линейным баталионам в одинаковом с ними составе.

Вместе с тем возбужден был вопрос об увеличении состава полевой артиллерии. В июле месяце 1846-го года проект о переформировании и новом размещении артиллерии отдельного кавказского корпуса был окончательно выяснен, разработан и утвержден Государем Императором. На основании этого проекта, кавказская гренадерская артиллерийская бригада сохранила свой настоящий четырехбатарейный состав; 19-я и 20-я артиллерийские бригады должны были иметь каждая одну батарейную, две легких и одну горную батареи, 21-я — одну батарейную, одну легкую и две горных. Два подвижных запасных парка, переименованные из прежних летучих, должны были состоять при 20-й и 21-й бригадах ³. В заключение Император разрешил оставить на Кавказе 3-ю и 4-ю роты 5-го саперного баталиона и повелел, присоединив к ним ведомства главного управления путей сообщения две военно-рабочих роты №№ 34-й и 35-й, образовать из названных четырех рот особый баталион, присвоив ему наименование 3-го резервного саперного баталиона и состав 1-го и 2-го резервных саперных по военному положению; остальные же две роты 5-го саперного баталиона должны были возвратиться в Россию с войсками 5-го пехотного корпуса.

Дав движение всем этим вопросам и разрешив другие, которые входили в пределы власти главнокомандующего, князь Воронцов предпринял объезд края. В половине мая он посетил южный Дагестан и через [452] Мехтулинское ханство, Акушу и Цудахар прибыл в Казикумух. Жители везде выходили к нему навстречу, заявляли о своей преданности русскому престолу, о готовности защищать свои границы и оказывать мюридам вооруженное сопротивление; но в то же время сетовали на свою беспомощность и необеспеченность их магалов, всегда открытых нападениям неприятеля, вследствие отдаленности расположения наших войск. Вопрос этот давно стоял на очереди и не раз обсуждался командующими войсками. Главнокомандующий признал необходимым для обороны Акуши и Цудахара, ближе всех расположенных к границам непокорных нам обществ, содержать постоянно в Мехтулинском ханстве два баталиона пехоты, а в случае усиленных сборов со стороны неприятеля — высылать туда и резерв. Он оставил повсюду самое благоприятное впечатление, и оно произвело благотворное влияние на отношения к нам подвластных народов. Главнокомандующий обозрел Казикумух, Чирах, Курах, Ахты и Хазры и направился в Кусары — штаб-квартиру пехотного князя Варшавского полка (Ширванского). Дороги и переправы от Акуши до Кубы он нашел в самом удовлетворительном состоянии и приписал это вниманию и заботливости командующего войсками князя Аргутинского. 25-го он вручил представителям ширванской, казикумухской, кюринской и ахтынской милиций и кубинских военных нукеров Всемилостивейше пожалованные им грамоты и знамена, которые в его присутствии, со всеми церемониями, предписываемыми уставом, прибиты были к древкам. Затем он посетил Кубу, Баку, Нуху и через урочище Царские Колодцы возвратился в Тифлис.

Главнокомандующего однако сильно озабочивало шаткое положение прекрасной алазанской долины, в [453] нескольких местах доступной вторжениям больших неприятельских скопищ и охраняемой на огромном протяжении, от бывшего владения элисуйского султана на востоке до северной границы Телавского уезда на западе, всего двенадцатью укрепленными пунктами и несколькими башнями, из которых состояла лезгинская кордонная линия. В числе укрепленных пунктов этой линии были только три, которые заслуживали названия укреплений: Новозакатальское, Бежаньянское и возведенное в 1845 году, но еще не достроенное Кахское. Из них только первое могло оказать неприятелю посильное сопротивление до своевременного прибытия отряда; оно составляло ключ лезгинской кордонной линии и опорный пункт действовавших на ней отрядов. Остальные девять фортов: Белаканский, Лагодехский, Каратубанский, Натлис-Мцемельский, Кварельский, в селениях Шильды, Сабуи, Греми и Артаны играли скромную роль постов. Прежде нежели начать строить крепость у подошвы горы Кодор для подъема на главный хребет, нужно было разработать дорогу в натлис-мцемельское ущелье, к чему и было приступлено начальником Джаро-Белаканского округа и лезгинской кордонной линии генерал-маиором Горским. Работы производились под прикрытием трех рот Тифлисского егерского полка, при двух орудиях, самими жителями Кахетии, без расходов для казны, на основании «Положения бывшего комитета грузинского дворянства», утвержденного наместником. Осьмнадцать дней сряду безостановочно раздавался стук топоров по темному натлис-мцемельскому ущелью. В этот короткий промежуток вырублена просека по всему протяжению ущелья не менее пятидесяти сажень в ширину и даже шире там, где позволяли условия местности. Ровно через два месяца, 3-го апреля, приступлено было к разработке дороги через просеку. Генерал-маиор Горский, [454] доводя об этом до сведения главнокомандующего, начинает свое донесение словами: „Бог да благословит исполнение предначертаний вашего сиятельства". Из этого видно, какая важность была придана в то время указанному предприятию. 24-го мая дорога была уже доведена до подъема на хребет Кодор. 25-го же числа начальник округа выступил из ущелья с 2-м баталионом Тифлисского егерского полка, сотнею милиции и двумя горными орудиями батарейной № 1-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады и занял вершину Кодоры, откуда он прикрывал работы, производившиеся на подъеме. Хотя позицию свою он считал безопасною, однако на всякий случай укрепил ее каменными завалами. 12-го июля дорога окончена была вчерне. Начальник лезгинского отряда находил ее впрочем, неудовлетворительною и предполагал исправить в следующем году ⁴. Что же касается натлис-мцемельской дороги, то главнокомандующий, осмотрев ее в половине июля, отозвался о ней в самых лестных выражениях. Он нашел сквозную открытую просеку и посреди ее дорогу от трех до трех с половиною сажень ширины, с тремя прочными мостами через глубокие овраги и водосточными канавами, шоссированную прекрасно, „не уступающую лучшим шоссейным дорогам наших внутренних губерний". Одновременно с разработкою дороги к подножию главного хребта прорубались просеки и прокладывались по ним дороги — одна от укр. Бежаньяны к сацхенисскому ущелью, где зимовали мирные капучинские семейства, другая от Натлис-Мцемельского укрепления по прямому направлению через гору к селению Шильды. Этою просекою, всего в несколько сажень ширины, на шесть верст сокращалось [455] расстояние между названными пунктами: по ней они могли в случае опасности подавать друг другу руку помощи, и при нападении на Шильды заходить горцам в тыл на пути к отступлению.

Несмотря однако, на дорогу по ущелью, доведенную до перевала через главный хребет, на укрепление, заложенное под самым перевалом, и на просеки у второстепенных пунктов линии, безопасность Кахетии не была обеспечена, абсолютного спокойствия также не было, и для уничтожения замыслов неприятеля пока ничего не сделано: он мог прорываться на алазанскую долину большими массами в нескольких пунктах. Предупреждать подобные вторжения на том огромном протяжении, которое занимала лезгинская кордонная линия, не представилось возможности по ограниченному числу войск. Вследствие этого, чтобы с одной стороны не дать слишком смелым покушениям неприятеля развернуться до опасных размеров, а с другой — всегда своевременно поддержать войска лезгинской линии, главнокомандующий решил продолжать соединение Алазани с Самуром посредством военно-ахтынской дороги ⁵, которою в два форсированных перехода войска самурского отряда могли поспевать на помощь лезгинскому. Рекогносцировка этой дороги, произведенная еще в 1845 году от селения Лаиски по направлению к горе Салават, дала благоприятный результат, и проложение ее „признано было возможным", хотя и не в прямом направлении. Она начата была тогда же у Лаиски на р. Шин-чай и доведена по шинскому ущелью до одиннадцатой версты, а также сделана трассировка по южному склону горы Салават на протяжении одиннадцати верст. В 1846 году, по непредвиденным [456] обстоятельствам, работы могли быть возобновлены только в первых числах июня месяца. В распоряжении начальника работ инженер-генерал-маиора Бюрно находились: команда в сто человек кавказского саперного баталиона, жители Шекинского уезда и, вместо назначенного по первоначальному расписанию баталиона князя Варшавского, 4-й баталион Самурского пехотного полка, с прикомандированием к нему, вследствие малого числа людей (всего 237 человек) ста человек от 5-го баталиона того же полка. Когда получено было известие о намерении Шамиля и Даниель-бека вторгнуться в наши пределы, в шинское ущелье направлено было одно горное орудие дивизиона легкой № 1-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады, расположенного в крепости Новых Закаталах. Работы в шинском ущелье подвигались медленно. Медленность эту генерал Бюрно объяснял явным нерасположением к работе жителей Шекинского уезда, которое он, не стесняясь, называл в донесении своем отвращением к работе; войска, по его словам, работали также неохотно. 1-го июля с горы, почти отвесной, образующей одну из стен ущелья, упал завал из грязи, щебня и камней и уничтожил все, что было приготовлено для моста через поток Шин-чай; этим же завалом снесено двадцать пять сажень берега, на котором устроены были инженерный парк и пороховой погребок, и засыпаны две с третью версты разработанной колесной дороги. Это не могло не отразиться вредно на ходе работ. В сентябре месяце Самурский баталион возвращен был в свою штаб-квартиру, в укрепление Хазры, а на место его прибыл в шинский отряд 3-й баталион Тифлисского егерского полка. С половины сентября начались дожди. Не смотря однако на все неблагоприятные условия, которыми была обставлена разработка дороги по шинскому ущелью, [457] результаты получились вполне удовлетворительные: к началу ноября между деревнями Лаиски и Борч, отстоящими одна от другой на сорок одну версту, открыто сообщение, до половины расстояния колесное, а далее на гребне горы Салават вьючное. Кроме того устроены два каменных моста: один через Шин-чай, другой через Салават-чай. 11-го ноября войска и жители распущены. Разработка остальных сорока двух верст между деревнею Борч и Ахтынским укреплением отложена была до следующего 1847-го года. Об окончательном устройстве укрепления впереди селения Ках, на правом фланге линии, не получено никаких сведений главнокомандующим. Хотя отчет заведывавшего там работами инженер-штабс-капитана Каменского и был представлен, но почему-то не был приложен к донесению генерал-маиора Горского. Что же касается до укрепления на Кодоре, то оно было возведено теми самыми войсками, которые проложили к нему дорогу. 14-го июля, после молебствия, приступлено было к заложению его, и работы продолжались до конца октября; в начале ноября они были прекращены, и войска распущены по штаб-квартирам. Вновь сооруженный форт состоял из каменной стены в сажень толщины, в виде параллелограмма, имевшего в длину 32 и в ширину 15 сажень, с двумя каменными башнями на одну роту гарнизона.

С начала года внимание постоянных и главных врагов Кахетии дидойцев было обращено преимущественно на жителей общества Капучи, выселившихся в Кахетию из своих селений Бежита и Калаки в 1845-м году, когда войска паши ходили в Дидо. Эти выселенцы в то время служили нам проводниками и восстановили против себя не только дидойцев, но и остальных своих соплеменников. Довольные своим положением и опасаясь [458] возмездия, они не хотели возвращаться в горы, не смотря даже на увещания Даниель-бека, который отправил к ним два письма. В первом из них он уговаривал капучинцев возвратиться в дома, где им нечего будет опасаться мщения за измену, и где, никем не тревожимые, они будут заниматься своими работами. Он обещал им даже выдать от себя аманатов. Второе письмо, с оттенком угрозы, доставлено было в подлиннике начальнику Джаро-Белаканского военного округа и заключалось в следующем:

«От уповающего на Бога — пишет он — султана Даниеля к дорогому мне народу капучинскому и в особенности к жителям Калаки. Мир! Благо будет вам, люди умные, когда вы поклонитесь создавшему вас. Возвратитесь к своим жилищам и подумайте о последнем поступке вашем. Я же прощаю вам вину вашу, только бы возвратились с раскаянием. Если же вы откажетесь, то вина ваша будет на вас.— Я учу вас, а вы понимайте меня».

Капучинцы не сдавались. Жители дидойского селения Кидеро просили Шамиля выслать им помощь для наказания их, или же они сами покорятся русским по примеру капучинцев. Вообще, в горах против левого фланга лезгинской кордонной линии было непокойно: к чему-то готовились, шли переговоры, совещания, а в Бежите стояла партия. Сведения, доставляемые лазутчиками относительно настоящей цели этих приготовлений, не сходились, и только одно было верно, что душою их был Даниель-бек. Начальник Джаро-Белаканского военного округа был в большом затруднении: не зная, куда будет сделано нападение, он должен был ожидать его на всех доступных неприятелю пунктах, а прикрывать их, по недостатку войск, было некем. Описывая положение лезгинской кордонной линии, он указывал главнокомандующему на необходимость усилить вверенные ему войска баталионом [459] Тифлисского егерского полка, который взят был с Алазани на усиление самурского отряда. Раннею весною Нижегородский драгунский полк, служивший резервом Джаро-Белаканскому военному округу и всей кордонной линии, выведен из своей штаб-квартиры, урочища Карагач, в северный Дагестан, и недостаток боевых сил в крае стал ощутительнее. Команды этого полка, рассеянные по алазанской долине в лесах, на пастбищах и покосах, составляли сеть, сквозь которую трудно было прорываться незамеченными мелким хищническим партиям, а с уходом полка сеть эта перестала существовать, и правый берег Алазани, и долина Иоры остались без прикрытия. Положение Кахетии было ненадежное, особенно в то смутное время, когда оборона наших линий находилась, так сказать, в переходном состоянии: когда предположение об усилении ее еще только начинало осуществляться, и горцы употребляли самые энергические меры, чтобы помешать его осуществлению. Если алазанская долина и разбросанные по ней богатые селения пользовались относительною безопасностью, то благодаря, во-первых, благоразумным мерам начальника округа и уменью его быстро передвигать части войск от одного угрожаемого пункта к другому, а во-вторых — вследствие содействия командующего войсками в южном Дагестане, который зорко следил за неприятельскими сборами и всякий раз предпринимал диверсии, чтобы привлечь на себя партии. Наконец, среди наибов обществ, смежных с лезгинской линией, не было ни одного предприимчивого в роде Хаджи-Мурата или Шуаиб-муллы. Анцухский и дидойский наибы только собирали партии, распускали слухи о своих намерениях, но в исполнение их не приводили, не смотря даже на то, что Шамиль предоставил им право требовать подкреплений от дагестанских наибов. Что касается до [460] тленсерухского наиба, бывшего элисуйского султана, то, узнав из какого-то источника, что голова его оценена, он постоянно находился под влиянием страха быть изменнически убитым или преданным в руки нашего правительства ⁶. Играя роль наперсника имама в том крае, он содействовал ему в военных предприятиях, возмущал покорные нам общества, но от встречи лицом к лицу с нашими войсками уклонялся, предводительствуя лично партиями только тогда, когда ему предстояло иметь дело с одними милициями — что иногда случалось в южном Дагестане.

Так прошло для лезгинской кордонной линии первое полугодие. Нападений не было, работы производились беспрепятственно, и до последних чисел июня на линии было спокойно. Внутри же неприятельской страны, а именно в капучинском обществе, вследствие отказа бежитцев и калакцев выселиться обратно в горы, происходили постоянные неурядицы, окончившиеся разорением их жилищ и увлечением в Анцух их семейств. В этих внутренних беспорядках принимало участие Дидо и частью Анкратль. Опасаясь нашего вмешательства в свои дела, горцы на границе Анцуха и Капучи начали строить укрепление; к ним прибыли из Дагестана мастера для отливки медных и чугунных орудий. Дидойцы, надеявшиеся отвлечь русских от натлис-мцемельского ущелья нападением на Кахетию, были приведены в крайнее смущение, когда дорога, выдвинувшись из ущелья, стала подниматься на гору. Они уже готовы были прислать своих старшин с изъявлением покорности, но в эго время в горах прошел слух об удачном нашествии [461] Шамиля на Кабарду и овладении им несколькими русскими крепостями ⁷. Они снова ободрились, подняли головы и с прибывшими к ним из Дагестана пятью наибами начали готовиться к выступлению, но куда именно — этого не мог сказать ни один лазутчик. Известно было только, что дидойский наиб посылал секретно двух человек высмотреть натлис-мцемельскую позицию. На этом обрывались все события первого полугодия собственно со стороны лезгинской кордонной линии. В Джаро-Белаканском же округе в первой половине мая случилось происшествие, которое само по себе не имело большой важности как военное событие, но переписка, возникшая по поводу его, показывает, насколько основательна была неуверенность генерал-маиора Горского в безопасности вверенного ему края. Партия тленсерухцев, численностью до восьмисот человек, по распоряжению бывшего элисуйского султана, угнала у некоторых жителей горного магала Белаканского округа до восьми тысяч голов мелкого рогатого скота, пасшегося на горе Хуртай-даг. Даниель-бек писал по этому поводу жителям горного магала:

«Я приказал отбить баранов прапорщика Джами-аги (Джанов-бека), потому что он, служа русским, изменил вере своих предков. Знайте, жители торного магала, старшины и все, что Шамиль недавно был в Кабарде и сделал там много вреда всем приверженцам России. Хаджи-Мурат был около Темир-Хан-Шуры, и вы вероятно знаете, что он был там не даром: он забрал там весь скот, и баранов окрестных жителей. Та же участь ждет и вас, если вы не послушаетесь меня. Я приду к вам с войском и разорю все до основания. Если же вы меня послушаетесь, я буду вашим защитником и буду за вас биться с русскими до последних сил моих». [462]

Цохурский мулла Ахмет отвечал на это послание от имени старшин:

«Если мы служим русским, то будьте убеждены, что одна крайность заставляет нас оказывать им притворную преданность, ибо в душе у нас к ним ненависть. Верьте, что это истина».

После этого многие из старшин и духовенства отправились к Шамилю и Даниель-беку в Тленсерух, в селение Ириб, под предлогом получить отбитых баранов. Шамиль принял их ласково и приказал относиться во всем к Даниель-беку; султан же объявил им, что не отдаст баранов во-первых потому, что хочет раздать их своим тленсерухцам, а во-вторых, что шариат предписывает грабить и делать всякие обиды тем, кто служит гяурам. Сообщая главнокомандующему эти факты ⁸, генерал-маиор Горский доносил, в то же время, что вообще жители горных магалов элисуйского участка и Белаканского округа находятся с бывшим султаном в самых дружеских отношениях: получают от него письма, принимают его «послов» и посылают ему подарки; что самым деятельным агентом Даниель-бека служит его молочный брат, к поимке которого приняты меры. Присутствие Шамиля в Тленсерухе в таком близком расстоянии от Джаро-Белаканского округа, прибытие в селение Хупро пятитысячного скопища из Дагестана, наконец, сведения из надежных источников, беспрестанно поступавшие к генералу Горскому, о намерении неприятеля спуститься в алазанскую долину, заставили его удвоить меры воинской осторожности. Послано было также извещение в шинское ущелье генерал-маиору Бюрно об угрожавшей краю опасности. Куда именно [463] неприятель бросится — никто ничего не мог сказать. После долгого совещания с Даниель-беком, Шамиль решил обратить значительные силы горцев против лезгинской кордонной линии.

В последних числах июня выяснились, наконец, настоящие намерения неприятеля: на высотах вокруг Кодеры несколько раз показывались мелкие партии горцев, которые тотчас же скрывались. Там стояли в это время лагерем, для прикрытия работ по проложению дороги к перевалу через главный хребет: 2-й баталион и две роты 4-го баталиона Тифлисского егерского полка, рота сапер, Грузинский пеший полк и четыре горных орудия батарейной № 1-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады. В ночь на 29-е июня, за час до рассвета, пикет от пешего Грузинского полка, расположенный на гребне горы вправо от лагеря, у самой снеговой линии, заметил огромную толпу, двигавшуюся по направлению к Кодоре, дал по ней залп из ружей и тотчас же спустился с горы к отряду. Не смотря на ранний час утра, в одно мгновение войска вышли в ружье. Едва начало светать, как обе высоты, поднимающиеся над кодорским перевалом, уже заняты были неприятелем. На высоте слева стояло не более ста пятидесяти человек; на хребте же с правой стороны, куда от лагеря выставлялся пикет, заметно было сильное движение: к партии, и без того уже довольно значительной, беспрестанно прибывали новые толпы. Неприятель не долго оставался в бездействии: как только снежные вершины гор окрасились первыми лучами солнца, главная партия быстро начала спускаться к перевалу; в то же время горцы, показавшиеся на высоте слева, стали пробираться к натлис-мцемельскому ущелью с намерением, вероятно, занять спуски и отрезать лагерю сообщение с алазанской долиной. [464] Кодорский отряд, при наличном составе войск на лезгинской кордонной линии, был поставлен в опасное положение. Начальник работ полковник Вильде выдвинул навстречу главной партии две роты Тифлисского егерского полка с одним орудием и сотню пешей милиции. Неприятель, остановившись на довольно близком расстоянии от лагеря, расположился за огромными камнями, которые разбросаны были на верхней площади Кодоры. Когда высланная полковником Вильде колонна приблизилась к горцам на ружейный выстрел, они встретили ее залпом из винтовок. Роты Тифлисского полка, не отвечая на выстрелы, взяли на руку и штыками выбили неприятеля из завалов. Горцы отступили к резерву, стоявшему в полуверсте от подошвы горы, но несколько гранат из горного единорога заставили их удалиться и с этой позиции: они подались к расселине, которая протянулась вдоль подножия горы, где снова засели за камнями, разбросанными по ее краям. Между тем другая партия, начавшая к этому времени уже спускаться к натлис-мцемельскому ущелью, опасаясь быть отрезанной от резерва, бросилась к той же расселине. Чтобы дать почувствовать горцам все безрассудство их намерения и в то же время наказать их за самонадеянность, нужно было настойчиво их преследовать. На усиление колонны, высланной против них, из лагеря направлены были еще полторы роты Тифлисского егерского полка с одним горным единорогом, рота кавказского саперного баталиона и сотня Грузинского пешего полка. Заметив приближение этой новой колонны, неприятель бросил и третью позицию и от рассеянны стал, подниматься на гору, продолжая отстреливаться. К этому времени в кодорский лагерь прибыла сотня тушино-пшаво-хевсурской милиции. Не дав ей осмотреться, генерал Горский двинул ее вперед и [465] приказал занять вершину снеговой горы. Появление этого нового эшелона озадачило лезгин, и они побежали, не останавливаясь на пути за попадавшимися им завалами и даже едва отвечая на выстрелы преследовавших их тушин. Скоро они скрылись за вершиной горы на противоположном ее склоне. Войска наши отступили с потерею шестнадцати нижних чинов ранеными; потеря же неприятеля неизвестна, но, судя по сорока буркам, подобранным нашими солдатами при отступлении, она должна быть немаловажна.

На другой день генерал-маиор Горский получил от управлявшего Джаро-Белаканским военным округом маиора Колюбакина ⁹ сведение, что наибы Даниель-бек и Кибит-Магома намерены спуститься в округ, куда из непокорных нам обществ ведут три дороги по ущельям цохурскому, мухахскому и белаканскому. Какую из них выберет неприятель — пока еще неизвестно. Колюбакин на протяжении слишком семидесяти верст вверенного ему округа мог располагать только двумя баталионами пехоты, с которыми он думал стать у входа в мухахское ущелье, чтобы прикрывать деревни енисельского участка: что же касается до аулов собственно Джарского округа, то они были настолько укреплены, что могли защищаться сами, не требуя содействия русских войск — чем бы доказали — по словам Колюбакина — непритворную преданность облагодетельствовавшему их русскому правительству. Идти же к ним на помощь, если бы они обратились за нею, не зная настоящего расположения умов сплоченного мусульманского населения округа, было бы [466] крайне опасно: дорога, пролегала в близком расстоянии от аулов Гогами и Джары и через самые аулы Катехи, Мацехи и Белаканы, мимо бесконечных тутовых и виноградных садов, лабиринтом каменных оград. Маиор Колюбакин не мог помешать вторжению неприятеля и даже угрожать его тылу, если бы он, углубившись в Кахетию, начал разорять селения по правому берегу Алазани, потому что в таком случае ему пришлось бы обнажить весь правый фланг округа. В его затруднительном положении ему оставалось одно: обратиться к содействию командующего войсками в южном Дагестане — что он и сделал, с ведома впрочем, генерал-маиора Горского, находившегося в это время на левом фланге линии в натлис-мцемельском ущелье, и почему-то не возлагавшего большой надежды на помощь самурского отряда ¹⁰. В первых числах июня командующий войсками в южном Дагестане стоял с отрядом в глуши на высотах Дучра-Гатыр и не имел никаких сведений о том, что делается по ту сторону главного хребта, а, следовательно, и о затруднительном положении лезгинского отряда; он даже не знал, где находится главнокомандующий. Получив рапорт маиора Колюбакина, он тотчас же притянул к себе два баталиона пехоты с четырьмя орудиями и тридцать сотен милиции. Таким образом самурский отряд был «окончательно сосредоточен» и обратил на себя внимание Даниель-бека и Кибит-Магомы. Через два дня князь Аргутинский предполагал перейти в наступление. Бывший элисуйский султан перевел свое [467] семейство на левый берег Кара-Койсу и укрыл его в укрепленном Ирибе: туда же начали сносить свои пожитки и запасы многие тленсерухцы. Известие о внезапном усилении самурского отряда застало брата Кибит-Магомы в полном движении на наш горный магал. Он тотчас же повернул назад, а сам Кибит-Магома ринулся к Ругджабу. Таким образом безопасность лезгинской кордонной линии на этот раз была обеспечена.

Нельзя сказать того же о Тушино-Пшаво-Хевсурском округе, начинавшемся за левым флангом линии у истоков Алазани и простиравшемся на север до истоков Аргуна. В военном отношении он подчинялся начальнику Джаро-Белаканского округа и лезгинской кордонной линии. Во второй половине июля в одно из обществ Тушетии, Перекительское, расположенное на севере у границы Кистии, явились четыре человека требовать от тушин именем Шамиля подати, угрожая, в случае отказа, разорением страны. Чтобы удостовериться, действительно ли эти люди присланы от Шамиля, тушины отправили к нему для переговоров двух выбранных из своей среды парламентеров вместе с двумя из прибывших от его имени агентов, оставив других двух у себя в виде заложников. Оказалось, что люди присланы были в Тушетию без ведома Шамиля подвластными ему наибами. Шамиль, однако, спросил у парламентеров, согласны ли бы были тушины платить ему дань, если бы он потребовал ее. На это посланные отвечали, что для сохранения спокойствия в стране они готовы исполнись его требование, если только он со своей стороны даст слово не присылать к ним войска и запретит хищникам делать набеги на их страну. Шамиль не принял условий, и переговоры прекратились, а 25-го июля на рассвете на высотах, окружающих гору Лай, показались [468] огромные толпы пеших и конных, под предводительством двух наибов — богозского и дидойского. Было ли это вторжение неприятеля следствием отказа платить дань Шамилю, или нападение на Тушетию задумано было ранее — осталось не разъясненным. Стоявшие на пикете у Лайского поста тушины, заметив неприятеля, сделали залп из ружей, чтобы поднять в крае тревогу, и поспешно спустились с горы. После них тот же пост заняли лезгины, зажгли его и тем помогли распространить тревогу. Разделившись на три партии, из которых одна бросилась к стадам, пасшимся на Нокудуртской горе, они подступили к селениям Кумелаурту и Хирсо. Но осторожных тушин трудно было захватить врасплох: они уже сидели по своим укрепленным саклям и открыли по неприятелю сильный ружейный огонь. После нескольких бесплодных попыток ворваться в селения, лезгины подались назад к горе Лай и расположились на ее вершине. В это время на помощь тушинам подоспели пшавы и хевсуры в числе нескольких сот человек. Ободренные прибытием к ним подкреплений, тушины вышли из своих селений и с двух сторон атаковали неприятельскую позицию. На вершине горы Лай завязался бой, окончившийся поражением неприятеля: лезгины показали тыл, и тушины преследовали их настойчиво, неутомимо до самых границ дидойского общества и только к вечеру вернулись в свои селения с трофеями, в числе которых были — один значок и пятьдесят две кисти правых рук, отрезанных от павших в бою лезгин по обычаю страны. Тушины потеряли в этот день четырех раненых, в том числе одну женщину, и четырех убитых ¹¹. У кодорского перевала ничего не знали [469] о происходившем в Тушетии, не смотря на близость горы Лай к Кодоре. У наибов было предположение напасть 25-го июля на рассвете на кодорский лагерь, чтобы отвлечь наше внимание от Тушетии, но оно почему-то не состоялось. Партия, потерпевшая поражение у горы Лай, не расходилась. Отправив убитых и раненых по своим селениям, она бросилась на мирных жителей, кочевавших со своими стадами в горах неподалеку от Бежиты. В завязавшейся между ними перестрелке принимали участие только немногие капучинцы: большая часть из них передалась неприятелю, не смотря на то, что от них отобраны были аманаты. Так как горцы смотрели на выдачу аманатов, как на пустую формальность, ни к чему их не обязывавшую, и совершенно свободно переходили на сторону неприятеля, когда того требовали их интересы, то генерал-маиор Горский просил разрешения главнокомандующего: или отдавать аманатов в солдаты, или ссылать в Сибирь. Главнокомандующий изъявил согласие на последнее, и капучинские аманаты были сосланы в Сибирь.

В последних числах августа в селения покорного нам горного магала спустилась партия лезгин под предводительством трех наибов: ирибского, каратынского и мукракского. Жители магала не только не противились вторжению и принимали горцев как дорогих гостей, но даже указывали им действительно преданных нам людей, которые за свою благонамеренность относительно нас подверглись полному разорению; мало того, они дали неприятелю в обратный путь лошадей, на которых горцы увезли все награбленное ими имущество. Такой образ действий горного магала угрожал большою опасностью всему округу и лезгинской кордонной линии, так как через его земли открыт был неприятелю [470] свободный путь для вторжений в наши пределы и для отступления. Почти одновременно с этим генерал-маиору Горскому доставлено было верное сведение, что наибы, кроме Даниель-бека, предлагали Шамилю сделать нападение на Казикумух и Джаро-Белаканский округ, так, чтобы лезгинский отряд не мог рассчитывать на помощь дагестанского, но Шамиль отказался предпринимать что-либо до окончания поста. Летние военные события у северных пределов лезгинской кордонной линии завершились незначительною перестрелкою в митхоевском обществе, во время обзора Тушетии, по поручению главнокомандующего, подполковником Гродским, в которой с нашей стороны ранен один всадник. Осень прошла совершенно спокойно.

Рамазан между тем кончился, и в горах зашевелились. Даниель-бек собирал партии в Ирибе, пользуясь удобством для нападения, так как в последнее время одно из главных обществ, дидойское, через которое проходила дорога в Кахетию, вместо ожидаемой от него покорности обнаружило полное к нам нерасположение и доказало его двумя нападениями на кодорский лагерь и на Тушетию, а другое — горный магал, считавшееся вполне нам покорным, пропускало через свою землю неприятеля и принимало участие в разорении преданных нам людей. При таких обстоятельствах генерал Горский получил предписание отправить 3-й баталион Тифлисского полка в шинское ущелье на смену Самурскому и недоумевал о причинах ослабления линии в такое смутное время ¹². Описывая положение края, он указывал главнокомандующему на угрожавшую ему опасность и на имевшиеся у него средства для борьбы с нею. На его рапорт князь Воронцов отвечал: [471]

«Относительно охранения Джаро-Белаканской области, не имея возможности ослабить другие пункты, я вполне надеюсь на деятельность и распорядительность вашего превосходительства. Вы уже много сделали в нынешнем году благоразумным перемещением некоторой части передовой линии и построением укрепленного поста на Кодоре. Вы успокоили всю Кахетию, которая давно не имела столько отдыха от тревог и столько способов для хозяйственных занятий. При первом моем с вами свидании мы посоветуемся и о других мерах для лучшего предохранения по вашим предположениям вверенной вам линии и края. Что же касается до 3-го баталиона Тифлисского егерского полка, который должен был прибыть в шинское ущелье к 1-му октября, я надеюсь, что к тому времени вы его туда отправили, тем более, что в сие позднее время года опасность сильных движений на вас весьма уменьшилась» ¹³.

Действительно, тучи, собиравшиеся на горизонте округа, удалились на север во второй половине октября, и опасения генерал-маиора Горского наконец развеялись. Наступило затишье в округе и на линии в продолжение целых четырех месяцев. Оно не было нарушаемо ни выстрелами, ни даже окликами караульных, точно жившие по соседству с Алазанью непокорные нам общества выселились куда-нибудь далеко. Вдруг, в глухую зимнюю ночь под 22-е декабря, в довольно близком расстоянии от крепости Закатал, вооруженной и охраняемой баталионом пехоты, раздались выстрелы, и поднялась по линии тревога. Причина скоро разъяснилась, и она исключительно состояла в непростительной оплошности самих жителей Белаканского округа. В это время в горах стояли сильные холода, метели почти не прекращались, и все тропинки до такой степени были занесены снегом, что даже опытному проводнику, хорошо знакомому с [472] местностью, трудно было не сбиться с дороги и не слететь в обрыв, особенно в темную ночь. Жители долины это знали и были уверены, что при таких условиях безопасность края может считаться обеспеченною, так как не только партии, но и ни один отчаянный хищник не решится с опасностью жизни спускаться на плоскость за неверной добычей. Вследствие этого они перестали выставлять обычные пикеты на высотах, командующих проходами, и по дорогам к селениям и таким образом открыли неприятелю свободный доступ к своим жилищам. Не стесняясь никакими невзгодами и всеми невероятными трудностями переходов через перевалы, занесенные снегом, жители Анкратля, в числе шестисот человек, под начальством ташлынского наиба Магомет-хана, двинулись на плоскость. По дороге они зашли в Джурмут и там оставались два дня, а между джурмутцами, считавшимися нам преданными, не нашлось ни одного человека, который бы дал знать о намерении неприятеля спуститься в Джаро-Белаканский округ. От Джурмута партия направилась к верховьям Катех-чай и ущельем этой реки 21-го декабря ночью вышла на селение Катехи, где все погружено было в глубокий сон. Обогнув селение, партия перешла через большую дорогу и, никем не замеченная, пробралась к селению Гогами, где также царствовало безмолвие. Здесь горцы разделились, и часть из них заняла дорогу к Закаталам, чтобы никого не пропускать в крепость, а остальные окружили дома пяти влиятельнейших старшин, пользовавшихся особенным вниманием нашего правительства и даже награжденных офицерскими чинами за свои заслуги. Все они пали жертвами мести за то, что преследовали изменников и предавали их в руки правосудия: дома их обращены были в пепел, женщины поруганы. Один из них, после [473] шести полученных им ран, каким-то чудом бежал и избавился от смерти. Не смотря на все предосторожности горцев, другой из жителей Гогами окольными дорогами добежал до Закатал и дал знать о случившемся окружному начальнику. Маиор Колюбакин в ту же минуту выступил с ротою из крепости и бросился в догоню за неприятелем, а в Белаканы отправил нарочных к мажору Кара-Али, предложив ему занять с милицией хребет Акимал, чтобы пресечь неприятелю путь отступления. Пока рота успела добежать до входа в ущелье, горцы были уже далеко. Маиор Колюбакин пять верст прошел по ущелью до того места, с которого, по заявлению самих старшин, движение регулярных войск становилось невозможным. Жители Гогами принимали горячее участие в преследовании: они доходили до самого перевала, взяли в плен одного горца, отбили одну лошадь и привезли с собою тело одного убитого. Многие из них вернулись с отмороженными ногами. Между тем неприятель, поднявшись от верховьев Катехи на утесы Моуров-дага, принял несколько вправо и таким образом миновал хребет Акимал, где, может быть, подозревал засаду. С Моуров-дага он спустился на Маал-Расу и оттуда в Джурмут. Неделю спустя после катастрофы 22-го декабря, на линии получено было известие о намерении горцев подвергнуть почетных старшин остальных аулов Джаро-Белаканского округа одинаковой участи с гогамскими, вследствие чего из Царских Колодцев вытребованы были две роты Тифлисского егерского полка для усиления гарнизона белаканского форта.

Комментарии

1. Материалами для помещенного здесь описания событий на лезгинской кордонной линии и в Дагестане послужили дела архива штаба кавк. воен. округа 1845 г., инж. отд. №№ 55, 134, 1 отд. деж. №№ 1053, 1055, 3 отд. деж. №№ 683, 716, 727, приказы по корпусу; 1846 г. 2 отд. г. Шт. №№ 11, 15, 16, 19, 27, 63, 66, 141, секр. 5, 6, 9, 14.

2. Всего ассигновано на производство работ в 1846 году миллион шестьсот тысяч семьсот восемьдесят один рубль тридцать девять с четвертью коп.

3. Военный министр главнокомандующему 19-го июля 1846 г. № 6558.

4. Донесение г. м. Горского 16-го июля № 1643.

5. Ахтынское укрепление стоит при впадении р. Ахты-чай в Самур.

6. Это сведение занесено мною со слов бывшего наиба большой Чечни Ваты, который в свою очередь обязан им Чопану, двоюродному брату Шамиля.

7. Рапорт генерал-маиора Горского начальнику главного штаба от 10-го мая 1846-го года № 992.

8. 15-го июня 1846-го года № 1322.

9. Район генерал-маиора Горского состоял из двух отделов: Джаро-Белаканского округа, которым управлял маиор Колюбакин, и лезгинской кордонной линии, начальником которой был полковник Марков.

10. Рапорт г. м. Горского 1-го июля 1846 г. № 1494, оканчивающийся словами: «за отсутствием моим маиор Колюбакин писал к князю Аргутинскому-Долгорукому, что только сильная с его стороны в нашу пользу диверсия может остановить неприятеля. Дай Бог, чтобы князь Аргутинский предпринял что-нибудь, в чем однако же я сомневаюсь».

11. Донесение начальника Джаро-Белаканского военного округа и лезгинской кордонной линии главнокомандующему 28-го июля 1846 года № 1735.

12. Рапорт г. м. Горского главнокомандующему 26-го сентября 1846-го года № 2354.

13. Главнокомандующий генерал-маиору Горскому 14-го октября 1846-го № 1551.

Текст воспроизведен по изданию: Обзор событий 1846 года на Кавказе // Кавказский сборник, Том 14. 1890