-

1843-Й ГОД НА КАВКАЗЕ

VI.

Настроение горских обществ Дагестана в конце 1843-то года. Переписка их с генералами Гурко и Клугенау. Намерение генерала Гурко отправиться на линию. Новые тревожные известия. Мастерская демонстрация Шамиля к деревне Андреевой и вызванное ею движение генерала Гурко на плоскость. Гергебиль. Возвращение генерала Гурко и попытка его спасти гергебильское укрепление. Положение отряда князя Аргутинского-Долгорукого. Военный совет и отступление генерала Гурко к урочищу Гаркас, Решение его очистить Аварию. Возвращение отряда в Шуру и слухи о намерении неприятеля напасть на это укрепление. Заботы командовавшего войсками об усилении обороны Темир-Хан-Шуры и сосредоточение к этому пункту войск. Волнения в северном и нагорном Дагестане. Блокадное положение Шуры. Участь аварского отряда. Осада укр. Низового. Действия генерала Фрейтага для выручки этого укрепления. Дело на Сулаке, у с. Миатлы. Расположение кумыкского отряда для обеспечения плоскости и приготовление генерала Фрейтага для выручки Шуры. Бездействие и нерешительность Шамиля под Шурою. Кружное движение князя Аргутинского в северный Дагестан. Прибытие в Шуру генерала Фрейтага с отрядом.

Настроение дагестанских обществ осенью и зимою 1843-го года было самое тревожное, так как Шамиль разослал повсюду своих агентов для побуждения их к [131] восстанию. Одни из покорных нам обществ, как Акуша и Цудахар, вступили уже в сношения с Шамилем и ждали лишь падения Хунзаха, чтобы совсем от нас отложиться; другие, как Андалял — даже шамхальцы и мехтулинцы — открыто волновались; и наконец, третьи, как чохцы, наиболее преданные нам из всего Андаляля, находились в страхе от возможного прибытия мюридов. В непокорных обществах, фанатизм горцев был искусно подогрет Шамилем, и там никто не сомневался, что владычеству русских в Дагестане скоро будет положен конец.

На тогдашнее состояние умов в Дагестане проливает некоторый свет переписка горских обществ с генералом Клугенау в последней четверти описываемого года (приложение VIII). Все письма эти, переданные на линии аванпостов генерального штаба капитану Капгеру, дерзкого содержания; но наиболее резки, полученные от горных обществ. Генерал Гурко разделил их на два разряда: письма жителей нагорного Дагестана возвращены были разорванными и без ответа, а письма жителей, проживавших на плоскости, отправлены с следующею надписью: “жалею о вашем заблуждении. Придет время, вы сами о том будете сожалеть, — и это время близко. Тогда вы, с низкою головою, будете просить милосердия Государя Императора, уже будет поздно".

Шамиль, не делая еще сборов, призывал к себе на совещание наибов и отдал им строгое приказание, чтобы к 27-му октября все было готово, и чтобы каждый горец, имевший корову и пару быков, непременно обзавелся бы лошадью. Распоряжение это как бы намекало на намерения имама — сформировать многочисленную конницу, и перенести военные действия на плоскость. Наше начальство поддалось на эту уловку — что видно из донесения [132] генерала Гурко корпусному командиру, от 23-го октября, № 225-й. Тем временем, воспользовавшись относительным затишьем, и командовавший войсками, приняв все зависевшие меры к возможному обеспечению Дагестана от всяких случайностей, испросил разрешение корпусного командира — предоставить управление краем, по-прежнему, генералу Клугенау, и уже готовился отправиться на линию. Он опасался, чтобы там, в его отсутствие, в наступавшее осеннее время, всегда богатое тревогами, не произошло бы каких-либо замедлений или упущений в распоряжениях, требовавших более чем когда-либо точности и скорости. Вдруг, ряд сведений, свидетельствовавших о намерении Шамиля вновь обрушиться на Дагестан, заставил его остаться в Шуре. Сведения эти были следующие: генерал Фрейтаг доносил о сборах в селении Дылыме чеченцев, ауховцев, ичкеринцев и частью лезгин — для действий против деревни Андреевой. По сведениям же из Дагестана, Шамиль намерен был броситься на Хунзах. Для этого, сосредоточивались в сел. Чиркат, куда были привезены запасы снарядов и пороха, жители Гумбета, Андии, Технуцала, Тлоха и Ихали, вместе с переселенными туда Шамилем койсубулинцами, при пяти орудиях. Между прочим, туземцы рассказывали, что Шамиль приказал немедленно приступить к разработке дороги на гору Арактау. В это же самое время, Кибит-Магома формировал сильные скопища близь селений Тилитля и Куяды, а Хаджи-Мурат — в селении Карата. Все это наводило на мысль, что Шамиль намерен действовать против Аварии. Другие же известия противоречили этому, а именно: воинский начальник гимрынского укрепления доносил, что, но словам жителей, горцы намерены напасть на с. Гимры: воинский начальник Гергебиля писал, что ему угрожает скопище Кибит-Магомы; лазутчики же утверждали, что Шамиль [133] хочет действовать на сулакскую линию или броситься на плоскость. Таким образом, генерал Гурко не имел вполне достоверных сведений об истинных намерениях горцев. Это следует приписать уменью и ловкости Шамиля — скрывать до последней минуты все свои замыслы, а затем, благодаря центральному своему положению и замечательной быстроте маршей, обрушиться, как снег на голову, на любой пункт наших владений.

Вследствие рапорта пристава кумыкской плоскости о том, что сам Шамиль прибыл в сел. Дылым и намерен снова атаковать дер. Андрееву, генерал Гурко, для поддержания кр. Внезапной и плоскости, выступил из Шуры, 22-го октября, в восемь часов пополудни, с сводным апшеронским баталионом и двумя баталионами тифлисского егерского полка, при двух легких и двух горных орудиях. На другой день, перед вечером, отряд этот прибыл в Султан-Янги-Юрт, где уже находились: первый баталион кабардинского полка, два легких орудия и шесть сотен донских и уральских казаков, прибывшие с Сулака, под начальством подполковника Евдокимова. Здесь сведения о чрезвычайных сборах неприятеля, с целью вторжения в кумыкские владения и нападения на дер. Андрееву, подтверждались последующими донесениями генерала Фрейтага, полковника Козловского и исправлявшего должность главного кумыкского пристава, равно как и слухами и показаниями лазутчиков.

Основываясь на этом, войска, собравшиеся при Султан-Янги-Юрте, 24-го октября, перед вечером, были переправлены на левый берег Сулака и расположены лагерем близь Темир-аула. Отсюда они прикрывали нижнюю часть кумыкского владения и, не имея впереди себя переправы, свободнее могли двинуться к деревне Андреевой; находясь же недалеко от Сулака, всегда имели возможность защищать [134] с. Миатлы и укр. Чир-Юрт, если бы неприятель обратил силы свои к стороне шамхальской плоскости.

25-го октября, отряд простоял на занятой им позиции. В этот день наступил сильный холод; ночью, он чрезвычайно усилился, а к утру другого дня — вершины ближайших гор покрылись снегом. На другой день, в четвертом часу утра, генерал Гурко получил донесение от генерал-майора Фрейтага о том, что неприятель собирается в двух местах: на р. Мичике, в с. Аки-Юрте, и на урочище Мискит; что сбор его, в котором участвуют не только чеченцы и ближайшие лезгины, но и другие отдаленные племена (галашевцы, шатоевцы, богуляльцы и прочие) чрезвычайно велик, и что, по слухам, Шуаиб-мулла, с кавалериею, при одном орудии, должен переправиться за Терек выше с. Хамамат-Юрт, где найден им удобный брод. Эта конная партия назначалась действовать вниз по Тереку; партия же, собранная в с. Аки-Юрте, должна была подступить к Ойсунгуру (Куринское укрепление), а сам Шамиль, с главными силами, собранными на урочище Мискит, намеревался, как показывали лазутчики, двинуться по направлению к с. Казак-Мурза-Юрт и расположиться в лесу Кара-Агач. Вслед затем, генерал Фрейтаг донес, что Шуаиб-мулла, со всею партиею, бывшею в с. Аки-Юрте, за исключением пеших мичиковцев, оставленных им на своих местах, двинулся к урочищу Мискит; Шамиль же прибыл, как показывали лазутчики, в ауховское владение. Шуаиб-мулла послал осматривать окрестности селений Байрам-аул, Бата-Юрт и Костек. Из этого генерал Фрейтаг заключил, что известия, доставленные ему прежде, правдоподобны, и что неприятельская кавалерия бросится в означенные места. Поэтому, он, с первым и третьим батальонами куринского полка, при восьми легких орудиях и [135] со всею кавалериею, перешел от Куринского укрепления в укрепление Таш-Кичу, уведомив по линии о намерениях неприятеля и приказав майору Суслову — притянуть главные резервы к станице Старогладковской.

Отряд, расположенный при Темир-ауле, под начальством генерала Гурко, 20-го числа, с рассветом, двинулся к Нуцал-аулу и стал впереди этого селения. Выгоднее места нельзя было выбрать: отсюда можно было быстро подоспеть к кр. Внезапной, если бы она подверглась нападению сильного неприятельского скопища, к селениям: Костек, Бата-Юрт и Султан-Янги-Юрт; отсюда же прикрывалась и нижняя часть кумыкского владения, а наши войска всегда могли отрезать неприятелю обратный путь, если бы его кавалерия ночью успела пройти к Тереку. Положение Нуцал-аула на правой оконечности леса Кара-Агач, а укрепления Таш-Кичу — на левой, позволяло отрядам, расположенным в этих пунктах, быстро соединиться и общими силами вытеснить неприятеля из леса, если бы Шамиль, действительно, его занял. Удаляясь от Сулака, командующий войсками предписал генералу Клугенау — для защиты миатлинской переправы, направить от Темир-Хан- Шуры батальон пехоты. Согласно этому приказанию, туда были посланы три роты князя Варшавского полка, при одном горном орудии. В таком положении простояли войска 26-го и 27-го октября. Неприятель нигде не показывался. В ночь на 27-е число, разъезды, посланные из Нуцал-аула на урочище Кок-Рек, открыли следы значительной конной партии, повернувшей к реке Акташ, на левой стороне которой были замечены неприятельские огни.

27-го октября, получено было донесение от исправлявшего должность главного кумыкского пристава, что, в ночь с 25-го на 26-е число, Шуаиб-мулла, с многочисленною конною партиею, прошел мимо Герзель-аула к Сулаку, но, [136] открыв отряд наш близ Темир-аула, преграждавший ему дорогу к нижним сулакским деревням, повернул через сел. Дылым к Акташ-Аух. Огни, усмотренные из Нуцал-аула за р. Акташем, также, как и следы, открытые разъездами, принадлежали возвратившейся партии Шуаиб-муллы. В тоже время, генерал Фрейтаг донес, что Шамиль распустил партию по домам, а Шуаиб-мулла возвратился на р. Мичик, вследствие чего, он сам из сел. Таш-Кичу выступает обратно в Куринское укрепление. Таким образом, движение генерала Фрейтага к сел. Таш-Кичу, а генерала Гурко к сел. Темир-аулу, в связи с выгодно избранною позициею при Нуцал-ауле, предохранило линию и кумыкское владение от неприятельского вторжения и заставило Шамиля распустить огромное скопище, одновременно угрожавшее деревне Андреевой, терским станицам, кумыкскому владению и шамхальской плоскости. Своевременное принятие мер к уничтожению замыслов неприятеля позволило нам в этом случае, не сделав ни одного выстрела и не потеряв ни одного человека, достигнуть желаемой цели.

Удостоверившись через лазутчиков, что кумыкское владение вне опасности, генерал Гурко, 28-го октября, двинулся с отрядом к крепости Внезапной — для того, чтобы снабдить войска провиантом. Генерал Фрейтаг прибыл туда же, с кавалериею. 29-го октября, отряд перешел в Султан-Янги-Юрт, а 30-го, ночью, апшеронский и тифлисский баталионы, при двух горных орудиях, были направлены в Шуру, куда и прибыли 3-го октября, в три часа пополудни. Горное орудие, прибывшее с ротами князя Варшавского полка в сел. Миатлы, взято было в Шуру, а два легких орудия, находившихся при означенных баталионах, оставлены, по приказанию командовавшего войсками, в отряде подполковника Евдокимова, [137] усиленном также названными выше тремя ротами князя Варшавского полка. Тотчас по выступлении отряда из кр. Внезапной, значительная конная партия появилась на высотах против крепости, но была рассеяна выстрелами из орудий. Это были, вероятно, всадники, оставшиеся от сбора в сел. Дылыме. В тоже время, получено было известие, что до семисот человек доброконных чеченцев потянулись весами вверх по р. Сунже.

Ночью, на пути из Султан-Янги-Юрта в Шуру, получено было донесение генерала Клугенау о занятии неприятелем селений Кикуны и Гергебиля. Вследствие этого, генерал Гурко ускорил движение пехоты к Шуре и, прибыв туда, узнал, что партия, под начальством Кибит-Магомы, заняв сс. Гергебиль и Кикуны, подступала к гергебильскому укреплению. Хотя огнем его артиллерии она была отбита, но тесно обложила его: Шамиль же прибыл в сел. Ашильта и оттуда, через Цатаных и Араканы, намерен вторгнуться в шамхальские и мехтулинские владения. Первое из этих сведений было вполне достоверное, и подробности его состояли в следующем: 28-го октября, многочисленные толпы, предводимые Шамилем и усиленные жителями селений Гергебиля, Кикуны, Ахальчи, Ободы и другими соседями, показались перед Гергебилем, на высотах со стороны сел. Кикуны. Смежные гергебильские укрепления, верхнее и нижнее, защищались двумя ротами: 3-ю карабинерною и 7-ю егерскою тифлисского егерского полка, в составе 306 человек, при трех орудиях и двух мортирах, под командою майора того же полка Шаганова. Утро, 29-го числа, занято было передвижениями в стане горцев, а в полдень, того же дня, весьма значительные толпы пеших мюридов бросились на укрепления, но были скоро опрокинуты редким картечным огнем из трех орудий верхнего и нижнего укреплений. Дерзкая [138] попытка эта обошлась горцам недешево: они потерпели значительный урон, а успех их ограничился взятием пасшегося вблизи укрепления рогатого скота; причем, они не нанесли решительно никакого вреда нашему гарнизону. К вечеру, перед укреплениями, неприятелем оставлены были одни пикеты, а главные его силы начали переправляться в брод через р. Койсу, ниже моста, и располагаться в садах, командовавших верхним укреплением, прикрывая свое движение дальними ружейными выстрелами.

По заведенному порядку, утром, 30-го октября, седьмая егерская рота, занимавшая верхнее укрепление, выслала за водой команду, которая, будучи встречена ружейным огнем самих жителей, отступила к нижнему укреплению, где можно было еще свободно набирать воду. Ночью, на 3-е число, неприятель успел, обложить оба фронта завалами, а с рассветом открыл пальбу из орудий и ружей. Несколько смельчаков засели у самых кухонь, не позволяя брать воду и варить пищу. По распоряжению майора Шаганова, храбрым поручиком Щодро была собрана сотня охотников, быстро сделана вылазка, неприятель выбит из прибрежных завалов, которые тотчас были разрушены, и гарнизон снабжен водою на двое суток. Вылазка эта была так удачно и благоразумно поведена, что мы имели не более пяти человек раненых нижних чинов и одного офицера, прапорщика Беккера; между тем, как около тридцати мюридов, заколотых штыками, остались на месте схватки. Продолжавшийся весь этот день беспрерывный огонь утомил наших солдат и вырвал из фронта тридцать два человека убитыми и ранеными, но мужество и хладнокровие майора Шаганова, капитана Горина, поручика Щодро и других офицеров поддерживали дух их подчиненных. Потеря со стороны неприятеля была чрезвычайно велика, судя по его ожесточению, [139] возраставшему с каждым моментом. Ночью, неприятельский огонь умолк. 1-го ноября, с рассвета до десяти часов утра, лишь редкие и дальние выстрелы из садов беспокоили гарнизон, но в полдень, после намаза, огромные пешие и конные толпы покрыли высоты по обе стороны кикунской дороги и, поддерживаемые новыми толпами из садов и самого аула, под покровительством пушечного и ружейного огня, стремительно атаковали оба укрепления. Наши солдаты, ободряемые личною храбростью и распорядительностью офицеров, скоро отбросили атакующих. К ночи, бой несколько утих, но не прекратился. Видя невозможность взять грудью слабые стены, защищаемые храбрыми тифлисцами, и потеряв слишком много людей в двух отважных, но безуспешных штурмах, горцы начали рубить сады, устраивать фашины и туры, под прикрытием которых приближались постепенно к валу укрепления. Этот новый род почти правильной осади, дотоле невиданной у горцев, явно обнаружил решительные намерения во что бы то ни стало истребить наш малочисленный гарнизон, а беспрестанно прибывавшие новые толпы подтверждали такое заключение.

Силы и средства врагов росли, а наши — уменьшались, не говоря, впрочем, о силе нравственной, которая не оставляла горсть храбрых до конца отчаянной обороны. Шестидневный беспрерывный бой утомил гарнизон, а неприятельские пули и ядра, вынося ежедневно от 30-ти до 35-ти человек из фронта, сильно ослабили его. Стены верхнего укрепления были пробиты во многих местах ядрами, а на месте батарей, несмотря на исправления, производимые по мере возможности, лежали груды земли и камня. Сообразив и взвесив положение дела, офицеры, на общем совете, положили оставить верхнее укрепление — но оставить его с честью и славою, противопоставив новым [140] приемам неприятельской осады новый, незнакомый до сих пор горцам, способ обороны: предложено было устроить мины. Мысль эта была принята с восторгом, и выполнение её поручено подпоручику гарнизонной артиллерии Федорову, поручику Щодро, унтер-офицерам — Чаевскому, Петру Неверову и рядовым третьей карабинерной роты — Алексееву и седьмой егерской — Евстигнею Семенову. Лица эти, под надзором майора Шаганова, закопали под офицерским флигелем и казармою четырехпудовые бочонки пороха, сшили из брезента сосис в сорок восемь аршин длины и провели его за стенку укрепления, устроив для себя прикрытие. Это прикрытие было видимо ненадежное, но на это не обратили внимания Чаевский, Неверов и Семенов, которые решили принести себя в жертву, если бы это понадобилось. Но судьба пощадила на этот раз героев.

Вечером, 2-го ноября, мины были готовы. Неприятель, будучи занят перестрелкой и заготовлением фашин, не заметил наших работ. Ночью на 3-е число, единорог, мортира и имущество 7-й роты были перенесены в нижнее укрепление; унтер-офицер Знобищев, с шестью рядовыми, остался на валу и, поддерживая возможно частый огонь, маскировал отступление роты перед многочисленным неприятелем. К рассвету, в укреплении не оставалось ни одной живой души, а в десяти шагах от него расположились: Чаевский, Неверов и Семенов. Доведенный до исступления мужественною обороною, неприятель, заметив тишину в укреплении, проворно забросал ров фашинами, взбежал на стены и, не видя русских, бросился в казарму и во флигель — искать добычи. Но в этот момент, раздался страшный треск и грохот — и несколько сотен правоверных скрылось навсегда под развалинами зданий: оставшиеся в живых на время одеревенели от ужаса и недоумения. Затем, быстро оправившись, они, с ожесточением, [141] бросились на тот фас нижнего укрепления, где стояла 7-я егерская рота. Но и здесь, сто сорок человек, предводимые командирами молодецких рот, капитаном Гориным и поручиком Щодро, поддерживаемые картечью двух орудий, отбросили мюридов штыками. Всю ночь, на четвертое число, гарнизон исправлял стенки и батареи, а неприятель вязал фашины. 4-го ноября, неприятель не прекращал огня из орудий, постепенно перебрасывал фашины все ближе и ближе к валу и неоднократно бросался на штурм укрепления; но постепенно, с значительным уроном, был отражаем. Число убитых и раненых у нас увеличивалось; гарнизон видимо сокращался, но не падал духом; солдаты дрались героями и решились умереть, но не сдаться. Около двух часов пополудни, выбыл из строя поручик Щодро, раненый пулею в лицо. К ночи, бой прекратился, и измученный гарнизон, вместо крайне необходимого отдыха, всю ночь работал над исправлением пострадавших от дневной канонады стен и батарей, употребляя в дело землю и кули с провиантом.

5-го числа — та же перестрелка, те же работы у неприятеля, и громадная убыль людей у нас. 6-го ноября, осталось в укреплении не более семидесяти человек, отчаявшихся уже в спасении. Вдруг, около четырех часов пополудни, сверх всякого ожидания, на аймякинских высотах заблистали на солнце штыки. Настроение гарнизона мгновенно изменилось: отвага закипела, отчаяние сменилось восторгом. Но недолго пришлось радоваться: 6-го же числа, дагестанский отряд отступил, предоставив Гергебиль, в силу стечения обстоятельств, собственным его средствам, а 8-го ноября, мюриды наводнили разбитое вдребезги укрепление, пройдя в него по массе горских тел, сраженных изнуренными голодом и боем тифлисцами. [142]

Генерал Гурко, в рапорте к корпусному командиру 7-го ноября, за № 244-м, писал: “геройская защита гарнизона этого укрепления, состоявшего из трехсот шести человек под ружьем, навсегда останется в памяти тех, которые ее видели. В этом случае, надо отдать полную справедливость мужеству, твердости духа и распорядительности майора Шаганова, состоявших при нем офицеров, и редкой храбрости солдат двух рот тифлисского полка. Вообще, люди второго баталиона этого полка, входящего в состав собранного мною отряда, отличаются бодростью и замечательным духом". Однако, эта “геройская защита" обошлась нам дорого; в ней погибли убитыми и взятыми в плен: майор Шаганов, капитан Горин, поручик Щодро, прапорщик Беккер, гарнизонной артиллерии штабс-капитан фон-Платен и подпоручик Федоров, и триста тридцать шесть нижних чинов, считая в том числе и артиллеристов. По показаниям лазутчиков и одного чохского выходца, против Гергебиля действовали соединенные толпы из многих магалов, и потери их были весьма значительные.

Теперь необходимо коснуться движения генерала Гурко на выручку Гергебиля и обстоятельств, побудивших его отказаться от подания ему помощи. По получении сведений об обложении Гергебиля, генерал-лейтенант Гурко поспешил на освобождение его, с сводным апшеронским и тифлисским баталионами, при пяти горных орудиях. В тоже время, он просил начальника самурского отряда собрать возможно более войск, и также двинуться к Гергебилю, так как укрепление это было гораздо более доступно от Казикумуха, чем со стороны Шуры. И в самом деле, между Шурою и Гергебилем возвышается высокий каменистый хребет, прорезанный аймикинским ущельем, по которому пролегал лучший путь от сел. [143] Аймяки к Гергебилю. Но по этому пути нельзя было пройти даже и самому сильному отряду, если бы неприятель занял выход из ущелья. Вправо от аймякинского ущелья, через гору, проходит едва доступная для человека тропа; влево, перерезывает хребет другая тропа, по которой можно проехать конному, а при больших усилиях, и перевезти горные орудия. Подъем от сел. Аймяки, по извилинам этой тропы, продолжителен и труден; спуск к Гергебилю еще хуже: здесь тропа извивается по крутым, недоступным косогорам, ниспадает в глубокие овраги, вьется в теснинах между отрогами кутишинского хребта, усеянными огромными отвесными скалами и, после нескольких поворотов с уступа на уступ, достигает подножия горы, близ которой, у выхода из аймякинского ущелья, лежит селение Гергебиль, а на версту ниже его, на берегу казикумухского Койсу — укрепление.

Трем ротам навагинского полка, первоначально отправленным из Шуры в балаханское ущелье, приказано было присоединиться к войскам в селении Дженгутае. 2-го ноября, Гурко выступил из Дженгутая в сел. Оглы, а на другой день, прибыли туда и навагинские роты. Отряд в ту же ночь двинулся из сел. Оглы на гергебильский перевал. Из селения же Аймяки, занятого баталионом апшеронского полка, при одном горном орудии, были отделены на гору две роты; две другие роты того же баталиона, с орудием, нельзя было трогать с места, так как, во-первых, между жителями уже проявлялось волнение, а во-вторых, роты эти защищали выход из аймякинского ущелья и наблюдали за тропою, проходившею вправо от него, через гору. Таким образом, сосредоточенные генералом Гурко войска (три баталиона и одна рота, при пяти орудиях) не превышали, включая и унтер-офицеров, 1600 штыков. Засим, оставались в Шуре, [144] для её защиты, собранные из разных пунктов, три роты кабардинского и одна князя Варшавского полков.

4-го ноября, на рассвете, войска поднялись на хребет и увидели перед собою гергебильское укрепление, обложенное со всех сторон массами неприятеля. Верхнее укрепление, оставленное гарнизоном, находилось в руках мюридов. Нижнее же продолжало еще мужественно защищаться. Горцы обстреливали его из одного горного и двух легких орудий; ружейная стрельба сливалась в одну непрерывную дробь. С перевала, генерал Гурко увидел тропу, по которой нужно было спускаться к Гергебилю. Сообразив все затруднения, которые представляла местность, силы неприятеля и скалы по обе стороны спуска, он убедился, что спуститься к Гергебилю, с 1600 штыков, против неприятеля в восемь или девять тысяч человек — значило обречь отряд на верную гибель, без всякой пользы для укрепления. Однако, в виду важности предприятия, на которое предстояло решиться, сохранения отряда — единственного и последнего резерва нашего в северном Дагестане, от участи которого зависело существование еще других четырех баталионов, расположенных в Хунзахе и Балаханы, даже — Шуры и Низового, генерал Гурко решил предоставить вопрос об участи Гергебиля заключению военного совета. На этот совет были призваны: и. д. начальника походного штаба подполковник Бибиков, походный обер-квартирмейстер капитан барон Торнау, начальник отрядной артиллерии полковник Ковалевский и генерального штаба капитан Неверовский. Последний был приглашен, как человек, хорошо знавший Дагестан и уже участвовавший в экспедиции генерала Фезе, при занятии Гергебиля в 1842-м году (приложение IX).

Все эти лица, за исключением полковника [145] Ковалевского, храброго и распорядительного штаб-офицера, но мало знавшего край и род местной войны, полагали совершенно невозможным спуститься к Гергебилю, и находили, что попытка к освобождению его будет иметь последствием неизбежную и бесполезную гибель всего отряда, а затем, повлечет за собою падение нашей власти в Дагестане. Хотя, после этого решения совета, генерал Гурко отказался от движения к Гергебилю и предоставил его собственным средствам, но, тем не менее, прежде чем отступить, спустился с главной высоты и расположился лагерем несколько ниже — чтобы видеть, что предпримет неприятель при появлении наших войск. Горцы же, чувствуя громадное превосходство своих сил и сознавая всю неприступность для нас местности, продолжали расстреливать укрепление и, на глазах нашего отряда, два раза бросались на штурм. На всякий случай, Шамиль подкрепил мюридов, занимавших гребни высот и завалы вдоль спуска с горы. Все-таки, на выручку Гергебиля можно было бы решиться, но лишь только в том случае, если бы самурский отряд появился в долине казикумухского Койсу. Признав это, генерал Гурко снова написал князю Аргутинскому, чтобы он поспешил из Казикумуха к Гергебилю. На содействие же трех баталионов, расположенных в Хунзахе, нельзя было надеяться, потому что гоцатлинская гора, переправа через аварское Койсу и неприступное селение Кикуны находились во власти горцев и представляли непреодолимые препятствия для движения. В случае движения баталионов из Хунзаха, они были бы остановлены или даже и совсем отрезаны.

4-го и 5-го ноября, войска простояли на безводной гергебильской горе, в ожидании самурского отряда. 5-го, перед вечером, был получен рапорт генерала Аргутинского, от 4-го ноября, в котором он доносил, что, по [146] неполучению им известий о действиях в Дагестане, он отправил на отдых, в долину р. Самура, еще 22-го октября, три роты тифлисского егерского и две роты Эриванского карабинерного полков, оставленные генералом Шварцем на усиление самурского отряда, а 26-го — послал туда же и 1-й батальон мингрельского полка; в данную же минуту имел под рукою, на границе цудахарского общества, всего лишь две тысячи казикумухской милиции; с этою милициею князь Аргутинский мог двинуться к Гергебилю, но сомнительное поведение цудахарцев ставило тому непреодолимую преграду. Хотя он и получил от этого общества письмо, с уверениями, что если их кадий и изменил нам, то они будут нас держаться и не впустят к себе мюридов, но на подобные уверения нельзя было полагаться. Затем, князь Аргутинский все-таки сделал распоряжения о скорейшем передвижении войск из долины р. Самура к Кумуху, и ожидал прибытия к последнему до трех слабых баталионов, при 5-ти орудиях; но все это могло совершиться не ранее шести дней. Части же, назначенные на усиление самурского отряда (4-й баталион мингрельского, три роты тифлисского и две роты Эриванского полков) прибывали в долину р. Самура между 18-м и 26-м числами ноября. Ранее их прибытия, князь Аргутинский не считал себя в состоянии предпринять что-либо самостоятельное и активное.

Увидев из рапорта князя Аргутинского, что самурский отряд не может подоспеть вовремя к Гергебилю, и получив достоверное сведение, что акушинцы и цудахарцы нам изменили, что мехтулинское владение в полном восстании, и что шамхальцы волнуются — генерал Гурко не мог оставаться с отрядом ни на гергебильском перевале, ни в глубокой аймякинской котловине. Поэтому, в ночь с 5-го на 6-е число, он отступил на аймякинские [147] высоты, дав жестокий отпор взбунтовавшимся акушинцам, пытавшимся насесть на арриергард отряда. Потом, 6-го числа, когда отряд двинулся к урочищу Гаркас, жители ближайших мехтулинских деревень тоже начали преследовать наш арриергард, но были отброшены штыками егерей 2-го батальона тифлисского полка. В этом деле мы потеряли ранеными двух офицеров (грузинского линейного № 2-го баталиона прапорщика Васильчикова и донского казачьего № 39-го полка хорунжего Церковникова) и семь нижних чинов; неприятель же, как видно было по числу захваченных нашими солдатами ружей, потерял одними убитыми до десяти человек. К вечеру, отряд, весь день перестреливавшийся с мехтулинцами, расположился лагерем на урочище Гаркас.

Вслед за падением Гергебиля, мятеж разлился и по койсубулинским деревням правого берега аварского Койсу, не исключая селения Араканы, до тех пор отличавшегося своею к нам преданностью. Араканский кадий Гасан-Хаджио бежал в Шуру, но на дороге был предательски убит. Обстоятельство это ставило аварский отряд в безвыходное положение, а потому, тотчас же по прибытии на урочище Гаркас, генерал Гурко дал генерал-майору Клугенау предписание об очищении Аварии (приложение X). Вследствие этого, генерал Клугенау, 8-го ноября, предписал подполковнику Пассеку — оставить Аварию, срыв верки Хунзаха и присоединив к себе гарнизон Балаханы. Распоряжение это не могло быть выполнено Пассеком своевременно, по причинам, которые будут изложены ниже.

После всего этого, командующий войсками выступил в Шуру, куда и прибыл 8-го ноября. По возвращении отряда с урочища Гаркас, были вновь получены сведения о намерениях Шамиля напасть на Темир-Хан-Шуру или [148] Низовое укрепление. Для большего обеспечения этих двух важных пунктов, генерал-лейтенант Гурко приказал привести Шуру в возможно лучшее оборонительное положение, а именно: углубить ров и исправить батареи и бруствер, употребив для этой цели материал, заготовленный на устройство штаб-квартиры апшеронского полка, или для шуринского госпиталя. Сосредоточенные в ней войска были распределены на фасах биваком; казенным денщикам, госпитальной прислуге, больным, состоявшим на первой порции, и даже частным лицам были розданы ружья от апшеронского полка. По поверке оказалось, что способных защищаться за стенами крепости было до четырех тысяч человек, а могущих действовать в поле — две тысячи пятьсот человек. По недостатку кавалерии и для производства разъездов, были вытребованы от начальника нижне-сулакской линии две сотни казаков; до прибытия же их, содержание днем пикетов, а ночью — секретов и разъездная в окрестностях служба были возложены на шестую сотню донского № 49-го полка. В Низовое укрепление, для усиления гарнизона, еще 7-го ноября была отправлена четвертая гренадерская рота князя Варшавского полка. Кроме этой роты, там находились: женатая рота грузинского линейного № 2-го батальона и взвод пятой егерской роты кабардинского полка, под прикрытием которого были посланы конно-вьючный и черводарский транспорты для скорейшей перевозки провианта с берега в укрепление. Воинскому начальнику гимрынского укрепления, которое не могло защищаться без содействия жителей, приказано было уничтожить заряды и провиант и с орудием возвратиться в Шуру, взяв аманатов из лучших семейств — для обеспечения следования от Гимры до Караная. Что же касается до частей линейного № 14-го батальона, находившихся на урочище Гаркас и в селении [149] большое Казанище, то они возвратились в Шуру вместе с отрядом 8-го ноября.

9-го ноября, партия конных мюридов, в числе около четырехсот человек, под предводительством гумбетовского наиба Саид-кадия, атаковала в нескольких верстах от Шуры оказию, отправленную в ближайший хутор за фуражом. Прибытие тифлисского баталиона, высланного на выручку, заставило горцев прекратить дело и отступить к селению большой Дженгутай. В тот же день было получено донесение начальника нижне-сулакской линии о волнении жителей Чир-Юрта, Султан-Янги-Юрта и Чонт-аула. Хотя жители ближайших шамхальских деревень и имели еще сообщение с Шурою, куда привозили для продажи фураж и различные съестные припасы, но так как поведение их подавало некоторые поводы к опасениям, то приказано было очистить сулакскую линию, не удовлетворявшую более своему назначению, а войска, там находившиеся, сосредоточить в сел. Кази-Юрте — пункте весьма важном и обеспечивавшем переправу через Сулак, на единственном сообщении Шуры с линиею и Тифлисом. Охранение пути было возложено на подполковника Евдокимова, который, для этой цели, должен был производить, с войсками, собранными в Кази-Юрте, движения — смотря по обстоятельствам.

10-го ноября, было получено донесение воинского начальника Низового укрепления о том, что 8-го числа неприятель показался на высотах близ сел. Тарки, а в ночь с 9-го на 10-е число, истребил на рейде караул, состоявший из 15-ти человек, сжег запасы провианта, уничтожил туралинскую ватагу и разграбил купеческий транспорт в двести повозок. В нападении принимали деятельное участие таркинские жители, измена которых воспрепятствовала отправить транспорт с провиантом в [150] Темир-Хан-Шуру. Так как удобнее и даже необходимее было направить вьючный и черводарский транспорты в Кази-Юрт, потому, что этот путь был менее опасен, и войска там нуждались в продовольствии более, нежели в Шуре, то и приказано было подполковнику Евдокимову следовать, с вверенным ему отрядом, в Низовое, принять там оба транспорта и навьючить их провиантом. Но подполковник Евдокимов не мог двинуться к Низовому, вследствие сильного волнения жителей Султан-Янги-Юрта, откуда он не успел еще перевезти в Кази-Юрт даже и больных. В тот же день, прибыл благополучно в Шуру гарнизон гимрынского укрепления. К сожалению, он не привез с собою орудия, потому что его нельзя было поднять на каранаевскую высоту. Орудие это было по возможности испорчено, а заряды брошены в воду. Воинский начальник, в свою очередь, не нашел нужным взять тех аманатов, о которых было приказано, потому что гимрынцы добровольно согласились проводить гарнизон на каранаевский подъем; некоторые же из них провожали наши войска даже и до самого селения Каранай. Одновременно с гимрынским гарнизоном, прибыли в Шуру потребованные от начальника сулакской линии две сотни казаков ставропольского и уральского полков, в числе 170-ти человек.

Вследствие волнения в сс. Черкее и Зубуте, генерал Гурко приказал очистить озенский пост и вывести гарнизоны из зубутовских башен и черкеевского замка. Подобное распоряжение было как нельзя более своевременно, так как Шамиль, 11-го ноября, прибыл в с. большое Казанище и тем прекратил сообщение Темир-Хан-Шуры даже с ближайшими деревнями. Вскоре сюда были доставлены горцами и орудия, о прибытии которых, по приказанию Шамиля, было возвещено несколькими выстрелами. [151] Волнение же среди зубутовцев, по донесению воинского начальника Евгениевского укрепления, полковника Блажиевского, разрешилось тем, что они, умертвив своего старшину, капитана Даци, весьма преданного нам, совершенно отложились, и первые свои неприязненные действия открыли нападением на команду, посланную с донесением в Евгениевское укрепление. В этой стычке был убит один нижний чин. Для освобождения гарнизона зубутовских башен, полковник Блажиевский отправил в с. Зубут шестьдесят пять человек, под командою майора Быкова. Последний, достигнув мостовой башни на правом берегу Сулака, был встречен сильным огнем зубутовцев, не допустивших его в аул и захвативших гарнизоны остальных двух башен, устроенных на левом берегу. Видя полное восстание зубутовцев, майор Быков вынужден был отступить, взяв с собою гарнизон мостовой башни и находившиеся в ней: десятифунтовую мортирку, одно крепостное ружье, заряды, патроны и провиант. Энергически преследуемый горцами и принужденный бросить на пути мортирку и все тяжести, Быков едва спас себя и команду от истребления и возвратился в Евгениевское укрепление, с потерею восьми убитых и семи раненых. Гарнизон двух башен, которыми овладели зубутовцы, состоял из одного обер-офицера и тридцати нижних чинов; вооружение их составляли: один трехфунтовый единорог, одна десятифунтовая мортирка, четыре крепостных ружья; — запас состоял из зарядов, патронов и провианта. В противоположность вероломной измене зубутовцев, которые, в 1842-м году, просили построить у них укрепление, черкеевцы поступили более или менее рыцарски: они выпустили из селения гарнизон так называемого черкеевского замка и даже привезли орудие в Евгениевское укрепление. [152]

13-го ноября, получено было через лазутчиков сведение, что акушинцы и цудахарцы, под предводительством их кадиев, обложили Низовое укрепление еще 10-го ноября; кроме того, носились слухи об огромном сборе в Чечне. В виду предположения, что Шуаиб-мулла, с большею частью своих сил, перейдет на правый берег р. Сулака, для содействия Шамилю, генералу Фрейтагу было предписано — действовать тогда ему в тыл, если нападение на г. Кизляр не отвлечет его в другую сторону. Подполковник Пассек, от 11-го ноября, за № 105-м, доносил, что хотя ему и доставлен был лазутчиками дубликат предписания от 8-го ноября — об очищении Хунзаха, но так как селения Танус и Ирганай оказывались уже занятыми неприятелем, то исполнить приказание не представлялось возможным, и аварский отряд, по необходимости, должен был оставаться для защиты вверенного ему поста.

Теперь у генерала Гурко была двойная забота: выручить отряд Пассека и освободить Низовое укрепление. Чтобы вывести из Хунзаха войска, не подвергая их совершенной гибели, необходимо было двинуться навстречу к ним из Темир-Хан-Шуры, с значительным отрядом. С тремя же тысячами человек, включая в то число две сотни казаков и вооруженных писарей и музыкантов, имея против себя почти все народонаселение северного и нагорного Дагестана, не только нельзя было подать помощи аварскому отряду, но даже идти для освобождения Низового, не подвергнув явной опасности Темир-Хан-Шуру. Однако, освободить Низовое укрепление, для спасения находившихся в нем продовольственных запасов, и вывести из Хунзаха расположенные там баталионы было все же необходимо; это дало бы возможность поправить несколько наши дела на плоскости, тогда как теперь малочисленность главного отряда и слабая оборона Темир-Хан-Шуры [153] заставляли ограничиться защитой только этого укрепления. А между тем, и в Шуре было провианта не менее, как и в Низовом укреплении; кроме того, в ней находилось большое количество военных и всякого рода других запасов, тысяча двадцать восемь человек больных и до тысячи человек христианского населения. Если бы пришлось ослабить защиту Шуры в пользу Низового, то это бы значило — отдать первую на окончательную погибель, потому что Шамиль только и ждал того, чтобы мы вывели из укрепления хотя бы часть гарнизона. Колеблясь, таким образом, между разного рода соображениями и выводами, генерал Гурко решился прежде всего отвлечь хотя бы часть горских сил от северного Дагестана, и для этого счел необходимым предложить князю Аргутинскому, по соединении в Кумухе всех ожидаемых им войск, двинуться в Акушу, но никто из лазутчиков, ни за какие деньги, не взялся доставить к нему предписания.

Тем временем, 4-го ноября, прибыл к Шамилю Шуаиб-мулла, с партиею конных чеченцев, силою около тысячи человек. В полдень, на пути из с. Кафыр-Кумык в с. Мусселим-аул, двести человек из них наскакали на наши два пикета и сбили их с высот; однако, подоспевшие казаки, поддержанные двумя ротами пехоты, заставили неприятеля отступить в с. Кафыр-Кумык. Во время перестрелки, продолжавшейся около двух часов, с нашей стороны был контужен один казачий офицер и ранены две лошади. 17-го ноября, партия из двухсот конных горцев потеснила наши пикеты, обращенные к сс. Кафыр-Кумык и Мусселим-аул. Чтобы сбить неприятеля с занятых им возвышенностей, были посланы все казаки и шамхал тарковский с своими нукерами. После трехчасовой перестрелки, горцы удалились в с. Кафыр-Кумык. С нашей стороны ранены три казака и две лошади. [154] В продолжении двух дней, 16-го и 17-го ноября, было замечено большое движение арб, на которых свозили в сел. Мусселим-аул хворост. Для разъяснения цели, с которою свозился этот хворост, и других намерений горцев, 18-го ноября, на рассвете, всею кавалерией, поддержанною одним батальоном пехоты, при двух орудиях, сделана была рекогносцировка к сел. Мусселим-аулу. Рекогносцировкою этою открыто, что по речке, протекавшей около самой деревни, были сложены огромные кучи хвороста и заготовлено большое количество кольев. Приготовления эти подтверждали, по-видимому, сведения, доставленные лазутчиками, о намерении Шамиля овладеть Темир-Хан-Шурою.

Наконец, получены были сведения, что подполковник Евдокимов, сосредоточив все силы в укр. Кази-Юрт, забрав из Султан-Янги-Юрта все, кроме пятисот четвертей муки, которую не мог поднять по неимению перевозочных средств и по причине неповиновения жителей, на другой день двинулся к Низовому укреплению. На дороге лазутчик доставил ему известие, что весь транспорт взят, и осталось лишь одно слабое укрепление, с гарнизоном. Вслед затем, озенский постовой начальник донес ему, что неприятель уже овладел укреплением. В с. Шамхал-Янги-Юрт он сам увидел дым в стороне от Тарки, и получил известие о прибытии партии Шахмардан-Гаджи в Султан-Янги-Юрт, куда ожидали и Шуаиб-муллу, с чеченцами. Последнее сведение заставило подполковника Евдокимова опасаться за укр. Кази-Юрт, куда он и возвратился в тот же день, тотчас занялся перевозкою сена и приготовлением хлеба, а 16-го ноября двинулся в с. Султан-Янги-Юрт — для наказания жителей за приглашение неприятеля. Между тем, генерал Фрейтаг прибыл, 16-го ноября, в Султан-Янги-Юрт с 1-м и 3-м баталионами куринского полка, сводным [155] баталионом, составленным из рот навагинского и кабардинского полков, восемьюстами линейных казаков и одиннадцатью орудиями. По присоединении к нему подполковника Евдокимова, у него составился уже отряд из пяти батальонов, тысячи четырехсот казаков и шестнадцати орудий. Не допуская предположения, чтобы Шамиль отважился штурмовать Темир-Хан-Шуру, а вместе с тем, опасаясь за кумыкские владения, которые, за отсутствием войск, легко могли быть взволнованы, генерал Фрейтаг счел невозможным удаляться на долгое время, со всеми силами, от Сулака, и предполагал лишь двинуться к с. Миатлы, для уничтожения укрепления, если оно не было в состоянии сопротивляться действию орудий, и присоединения гарнизона к отряду подполковника Евдокимова.

21-го ноября, получен был генералом Гурко рапорт начальника самурского отряда, в котором генерал князь Аргутинский, уведомляя об окончательном сборе отряда и об ожидаемых еще, в последних числах ноября, подкреплениях, просил поставить его в известность: что он должен предпринять со стороны Казикумуха. Неимение лазутчиков не позволяло удовлетворить князя Аргутинского; впрочем, из прежней переписки он мог усмотреть, что движение самурского отряда в Акушу признавалось предприятием наиболее удобным для отвлечения хотя части сил от северного Дагестана.

Дальнейшие сведения о положении наших дел внутри Дагестана были следующие: 7-го ноября, сдалась без выстрела башня в Бурундук-Кале. Неприятель, овладев ею, срыл постройку до основания и испортил спуск в ирганайское ущелье настолько, что движение не только конницы или эшачьих вьюков, но даже пеших людей едва было возможно. Хаджи-Мурат, которому Шамиль поручил взять укрепление Зыряны — куда перешел, как увидим [156] ниже, Пассек — для усиления своей партии, состоявшей из жителей Аварии, приказал отправиться к Зыряны из шамхальских деревень: Эрпели, Каранай и Ишкарты, сперва по одному человеку из каждого дыма, а потом — всем могущим носить оружие. Акушинский кадий будто бы присягнул исполнять в точности приказания Шамиля, обещавшего, с своей стороны, действовать в пользу акушинцев. Наконец, мюриды явно обнаруживали неудовольствие против Шамиля за то, что он, удерживая их так долго в сборе, не предпринимал никаких решительных действий. Для успокоения недовольных, Шамиль обещал в скором времени идти на Темир-Хан-Шуру, и, чтобы убедить их в справедливости своих слов, приказал заготовлять в сел. Мусселим-ауле фашины и туры.

Со взятием башни в Бурундук-Кале путь отступления подполковнику Пассеку в Темир-Хан-Шуру был совершенно отрезан. До усиления войск в Дагестане, не представлялось никакой возможности выручить вверенный ему отряд, который находился в крайне тяжком положении: без соли, сала, порционного скота и фуража. Но пока, для Пассека оставалось одно — держаться в зырянском укреплении, где находилось, по крайней мере, хоть провианта — почти на месяц. И так, наши два отряда были прикованы к месту: один — в Шуре, другой — в Аварии и не были в состоянии не только подать друг другу руки, но даже что-либо предпринять.

У генерала Фрейтага происходило следующее: 14-го ноября, с 1-м и 3-м баталионами куринского егерского полка, семью орудиями и 800-ми казаков, генерал Фрейтаг выступил через Герзель-аул к кр. Внезапной, куда и прибыл в тот же день вечером. Ночью, он послал в горы лазутчиков, которые, возвратившись, дали знать следующее: Шуаиб-мулла остался с партиею на [157] урочище Мискит; Уллубей в с. Ярык-су-Аух собрал еще другую партию из ауховцев; Шуаиб-мулла, соединившись с Уллубеем, спустился по речке Ярык-су и намерен переночевать в Хасав-Юрте. Лазутчик, посланный наблюдать за партиею Шуаиб-муллы, перед рассветом, 5-го числа, возвратился в кр. Внезапную и сообщил, что неприятель выступил и потянулся к лесу Кара-Агач. Вследствие этих известий, генерал Фрейтаг, присоединив к себе сводный баталион из двух рот навагинского и двух рот кабардинского полков, выступил с ними, при четырех орудиях, в Султан-Янги-Юрт, куда и прибыл вечером; Шуаиб-мулла успел уже выступить из Султан-Янги-Юрта по направлению к Темир-Хан-Шуре, на соединение с Шамилем. В Султан-Янги-Юрте генерал Фрейтаг нашел подполковника Евдокимова, который пришел туда из с. Кази-Юрт, за два часа перед тем, с отрядом из одного баталиона кабардинского егерского полка, двух рот князя Варшавского, роты апшеронского пехотного полков, пяти орудий и шестисот казаков. Подполковник Евдокимов не мог сообщить никаких положительных сведений о Низовом укреплении, с которым всякое сообщение было совершенно прервано. Одни говорили, что укрепление это было взято, другие — что гарнизон, очистив форштат, еще держался.

17-го ноября, слышны были выстрелы со стороны укрепления Миатлы. Зная, что оно не могло устоять против артиллерийского огня, Фрейтаг намерен был выступить туда и лично удостовериться: может ли оно отстоять себя, и не лучше ли будет совсем его оставить, потому что, при тогдашнем положении дел, переправа при с. Миатлы была для нас совершенно бесполезна. Надежда, что гарнизон Низового еще не сдался, заставила его переменить свое намерение и поспешить на помощь к укреплению. [158] Оставив полковника Козловского, с двумя баталионами и десятью орудиями в Султан-Янги-Юрте, и приказав ему двинуться на Миатлы — в случае появления там неприятеля, а также прикрывать кр. Внезапную, генерал Фрейтаг, с первым баталионом кабардинского егерского, третьим батальоном куринского, двумя ротами князя Варшавского, одною ротою апшеронского полков, с шестью орудиями и 1,400 казаками, выступил, 18-го ноября, из Султан-Янги-Юрта и прибыл вечером в озенский пост. Близ аула Кумтер-Кале линейными казаками было отбито до 1,300 штук скота, принадлежавшего шамхальцам, и тотчас розданного войскам. Так как всю ночь, с 18-го на 19-е число, слышны были выстрелы со стороны Низового, то следовало заключить, что неприятель сильно атакует это укрепление.

19-го ноября, отправив отбитый скот, под прикрытием двухсот донских казаков, в укр. Кази-Юрт, отряд выступил к Низовому. Не доходя пяти верст до Низового укрепления, от главных гор отделяется к морю незначительный хребет, на котором когда-то был расположен лагерь Петра Великого. Место это называется “стан Петра Великого". За перевалом через этот хребет, в Низовое укрепление ведут две дороги: одна из них пролегает у самой подошвы утесистых гор; дорога эта хотя и удобная, но по горам лежали аулы, а вдоль по ней разведены были сады, из которых неприятель мог сильно вредить нам, во время следования, ружейным огнем. Другая дорога отделялась влево к морю, спускалась в обширную равнину и самым берегом моря вела на пристань. Генерал Фрейтаг велел занять “стан Петра Великого" юнкеру нижегородского драгунского полка, князю Лобанову-Ростовскому, с летучею командою из 60-ти человек. Последний донес, что в Низовом идет сильная канонада, и что неприятель стреляет по укреплению из орудий. [159] Выдвинув всю кавалерию на гору, генерал Фрейтаг сделал три сигнальных пушечных выстрела. На эти выстрелы неприятель огромными массами начал сбегаться навстречу отряду. Генерал Фрейтаг выжидал, чтобы толпы эти увеличились, и, когда вся подгорная дорога зачернела спешившими горцами, сделал несколько выстрелов из орудий. В это время подошла наша пехота. Фрейтагу захотелось оттянуть неприятеля от гор. Для этого, он приказал пехоте выстроиться влево от кавалерии, а сей последней перейти на левый фланг пехоты, оставив на правом фланге только одну летучую команду. Неприятель, по- видимому, обрадовался удалению кавалерии, и, с необыкновенною дерзостью, начал подскакивать к горсти казаков, оставленных на правом фланге. Юнкер князь Лобанов-Ростовский начал понемногу отступать к пехоте — что еще более ободрило горцев, которые, с замечательною решимостью, напирали на казаков. Для поддержания летучей команды был послан состоявший по кавалерии и находившийся для особых поручений при командире отдельного кавказского корпуса полковник Волоцкой, с тремя сотнями линейных казаков. Тем временем, усиленная пальба все продолжалась.

Когда полковник Волоцкой выстроил свою часть на правом фланге, генерал Фрейтаг пустил в атаку всех линейных казаков, поддержав их тремя конными орудиями, под прикрытием донского казачьего № 52-го полка. Полковник Волоцкой, видя, что неприятель атакован во фланг, со своей стороны бросился на него с фронта. Атака была произведена так стремительно, что неприятель, несмотря на всю свою стойкость, принужден был отступить и затем, обратясь в бегство, искать спасения в горах. В одну минуту на месте боя не осталось ни одного человека, кроме семидесяти изрубленных трупов, со всем [160] оружием. Три значка были нашим трофеем. Убегая, горцы пробовали группироваться при подножии горных тропинок, но тотчас были рассеяны ядрами и гранатами. Только гряды, засеянные мареною, остановили атаку казаков, хотя горцы все бежали, полагая, что за ними несется погоня.

Трудно поверить, чтобы такой полный успех мог быть куплен столь ничтожною потерею, которую мы имели в этот день. С нашей стороны ранены клястицкого гусарского полка ротмистр Стикс и пять казаков; из них ротмистр Стикс и один казак на другой день умерли. Причину этого успеха надобно искать в нравственных силах свежих войск генерала Фрейтага, дух которых не был поколеблен еще рядом неудач, — как это было в дагестанских войсках. Отряд Фрейтага, зная все эти неудачи, с нетерпением ожидал случая столкнуться с неприятелем, а когда этот случай представился, то успех не мог быть сомнительным, тем более, что во главе войск, призванных с левого фланга, стоял один из образцовых генералов, которому, между прочим, по странному стечению обстоятельств, несколько раз приходилось выручать из беды наши отряды в разные годы и на разных пунктах. Эти случаи сделали Фрейтага человеком популярным, любимцем солдат, и, в убеждении кавказцев, непобедимым вождем. Действительно, в числе начальников той эпохи, едва ли не один только Фрейтаг на левом фланге и князь Аргутинский в Дагестане не понесли ни одного поражения от горцев.

Пехота не принимала участия в деле, но когда кавалерия понеслась в атаку, она побежала за нею. Генерал Фрейтаг остановил ее; однако солдаты рвались вперед, говоря: “все лучше быть поближе; неравно, казаки пропадут". Эти слова лучше всего свидетельствуют о настроении войска. [161]

По окончании дела, отряд направился к Низовому. Приближаясь к укреплению, генерал Фрейтаг увидел, что горцы, с поспешностью, выбираются из с. Тарки; вся дорога усеяна была их толпами. Вечером, прибыл один татарин, которого подполковник Евдокимов дней пять тому назад посылал в Темир-Хан-Шуру с письмом, и который был задержан партиею. Он рассказывал, что в Тарки находился акушинский кадий, со всею своею милициею, и что дня за два до прибытия отряда, Шамиль прислал к нему тысячу тавлинцев. Ужас, овладевший неприятелем, по словам его, был так велик, что не только партия, но и все жители Тарки и других аулов, расположенных по хребту, бежали и рассеялись; около Низового не осталось ни одного человека. Осмотрев верки укрепления, начальник левого фланга не мог не отдать должной справедливости мужественной защите гарнизона, продолжавшейся более восьми дней.

Когда существовала крепость Бурная, в Низовом были расположены все хозяйственные заведения гарнизона. Это место было обнесено незначительным бруствером, со рвом, без всякой фланговой обороны. С упразднением Бурной, гарнизон был переведен вниз; для помещения его устроили довольно обширный форштат, который также окопали рвом и оградили бруствером; от этого он и получил название Низового укрепления, а место хозяйственных заведений называлось цитаделью. Низовое укрепление лежало у подошвы гор и не было вовсе дефилировано, так что в целом укреплении нельзя было найти ни одного места, где бы можно было укрыться от ружейной пули. По малочисленности своей, гарнизон должен был оставить форштат и запереться в так называемой цитадели, что дало возможность неприятелю засесть в форштате и вредить гарнизону из-за строений, которые [162] войска не имели ни времени, ни средств разрушить. Бруствер и ров, окружавшие цитадель, были так слабы, что конный мог бы без труда перескочить через эту ограду, если бы не догадались обложить бруствер колючкой. В укреплении было пять чугунных пушек; из них два только орудия были на лафетах, остальные же лежали на земле. Во время блокады, гарнизон ухитрился сделать какое-то приспособление, на которое можно было положить орудие, и устроив отверстие в бруствере, даже стреляли из него, если неприятель подвертывался по направлению орудия. Вот место, в котором было сложено около 10,000 четвертей провианта, и которому суждено было, с 346-ю человеками гарнизона, выдержать восьмидневную осаду против шеститысячной толпы горцев.

Подробности этой примерной защиты укрепления заключались в следующем: постоянный гарнизон укрепления составляла четвертая рота грузинского линейного № 12-го баталиона, в составе 16-ти унтер-офицеров, 1 барабанщика и 94-х рядовых. 8 ноября, прибыла в Низовое укрепление, на усиление, рота князя Варшавского полка, под командою штабс-капитана Бибанова, известного героя, павшего со славою в 1847-м году, при взятии Салты и — странная игра судьбы! увековечившего память по себе незабвенною обороною редута, за которую он там же, на месте, получил имя “спасителя низового укрепления”. В роте, которую привел Бибанов, было 11 унтер-офицеров, 4 музыканта и 95 рядовых. С нею прибыли также: конно-подвижной транспорт, под командою куринского егерского полка штабс-капитана Болотникова, и команда апшеронского полка, в тридцать рядовых, с прапорщиком Зыбиным. На другой день, таркинские жители огромными толпами бросились на рейд, истребили караул из 15-ти человек 4-й линейной роты, разграбили [163] все купеческие товары и сожгли провиант. Штабс-капитан Болотников, вызвав охотников, сделал вылазку, но не имел никакого успеха. В этот же день, прибыла в Низовое укрепление еще команда кабардинского егерского полка из шестидесяти человек. Таким образом, в укреплении составился гарнизон из 346 человек, в том числе и 40 человек подвижного транспорта.

Таркинцы не предпринимали еще никаких враждебных действий против войск. Три дня они занимались грабежом и перевозкою товаров с пристани в деревню; но надобно было ожидать, что, покончив с этим, они обратятся против укрепления. Не надеясь удержать за собою форштадт, гарнизон, 11-го числа, начал перебираться в цитадель. На другой день, огромные толпы горцев показались в виду укрепления и потребовали сдачи; им отвечали выстрелами. Несмотря на сильный картечный и ружейный огонь, неприятель ворвался в форштадт и успел вывести транспортных лошадей и весь порционный скот гарнизона. С тех пор, до самого прибытия начальника левого фланга, огонь не умолкал с обеих сторон.

14-го числа, все офицеры, общим советом, выбрали начальниками обороны штабс-капитанов Бибанова и Болотникова. Чтобы прикрыть себя несколько от выстрелов, эти офицеры распорядились обложить крону бруствера кулями в два ряда. Неприятель, со своей стороны, устроил передвижные завалы из связанных дров и, проломав в бывшей на форштадте церкви амбразуру, подвез туда орудие. Церковь эта была ото рва цитадели не более, как в 30-ти шагах. 17-го числа, неприятель, вместо обычного своего гика, с криками «ура!» бросился на штурм, но был отбит с большою потерею. Насколько дерзко горцы бросались на штурм, служило [164] доказательством несколько тел, оставленных ими на самом краю контр-эскарпа. В ночь с 18-го на 19-е, неприятель подвел свои апроши шагов на 10 от рва, и укрепление, вероятно, в скором времени было бы взорвано на воздух, потому что гарнизон решился умереть, но не сдаваться. В продолжении восьми дней гарнизон ни на одну минуту не терял бодрости; не только воинские чины, но и все, бывшие в укреплении, принимали участие в обороне; солдаты ни днем, ни ночью не отходили от валов; молоканы, следовавшие в Шемаху, вооруженные цепами, также принимали участие в обороне; дети делали патроны, а женщины перевязывали и смотрели за ранеными. Но усталость взяла свое: утомленные беспрерывным боем, и солдаты, и женщины просили покончить все взрывом. Штабс-капитаны Бибанов и Болотников ободряли солдат и 19-го числа, когда толпы горцев начали усиливаться, все вновь ожило духом. В два часа пополудни, раздались выстрелы отряда генерала Фрейтага; горцы начали кричать гарнизону, что это прибыл Шамиль с пушками; но перед вечером гарнизон увидел ясно блеск родных штыков — и все горе было забыто. В продолжении восьми дней, с нашей стороны убито: офицер 1 (апшеронского пехотного полка прапорщик Зыбин) нижних чинов 18; без вести пропало на пристани 15; ранено: офицеров 4, в том числе один отставной (куринского егерского полка штабс-капитан Болотников, князя Варшавского полка прапорщик Варкса, грузинского линейного № 12-го баталиона поручик Познихарев и отставной майор Золотницкий), нижних чинов 56; сверх того, убит черводар и ранено 3; женщин ранено пять.

Гарнизон был спасен; оставалось разрешить вопрос: что делать с укреплением, и как спасти десять тысяч четвертей провианта? Генерал Фрейтаг не мог [165] ни одного дня оставаться в укреплении, потому что для прикрытия всей сулакской линии и кумыкского владения оставил в распоряжении полковника Козловского всего только два баталиона пехоты. Шамиль сделал ошибку, что отозвал к себе Шуаиб-муллу и тем дал Фрейтагу возможность действовать; но узнав, что он находился в Тарки, легко мог поправить ее, отослав Шуаиб-муллу обратно, и тогда бы все кумыкские деревни непременно отложились, потому что без войск оне держаться не могли. Чтобы предупредить это, нужно было спешить на Сулак, и в таком случае, все, что можно было сделать для сохранения провианта, это — ограничиться усилением гарнизона двумя ротами. Но так как укрепление Низовое, по слабости своей, не могло держаться, то следовательно, две роты, в случае взятия укрепления горцами, увеличили бы только число жертв. В виду этого, и приняв еще в соображение, что, с удалением отряда, нравственная сила гарнизона неминуемо должна ослабеть, генерал Фрейтаг мог быть твердо уверен, что укрепление не выдержало бы другого штурма. Поэтому, чтобы сохранить людей и провиант, необходимо было вывести гарнизон.

Сформировав, сколько можно было, упряжь, для перевозки раненых и детей, и приказав очистить укрепление, генерал Фрейтаг послал в деревню, на разведку, всех находившихся при нем кумыков. Возвратившись оттуда, кумыки объявили, что в деревне нет ни одного жителя, и что там оставлено неприятелем одно чугунное орудие на медведке. Фрейтаг приказал заклепать его. Выбрав из Низового весь порох и артиллерийские снаряды, он велел также заклепать пять чугунных орудий, и в одиннадцать часов утра, 2-го ноября, отступил обратно на Сулак, предав огню все, что еще оставалось в [166] укреплении. На рейде был найден купеческий корабль, который прибыл в Низовое с казенным лесом. Вызвали лоцмана и, узнав от него, что корабль идет на зиму в Баку, наняли судно для доставки туда же или в Кубу семейств молокан, следовавших на поселение в окрестности Шемахи. Отправление этих людей на корабль задержало отряд на пристани до трех часов; к вечеру же, он прибыл в Озень, а 21-го ноября — в укрепление Кази-Юрт. На следующий день, т. е. 22-го ноября, начальник левого фланга намерен был дать отдых войскам, но, получив донесение полковника Козловского, что со стороны с. Миатлы слышны частые пушечные выстрелы, и что он, оставив в Султан-Янги-Юрте две роты для прикрытия тяжестей, уже двинулся туда с шестью ротами, при пяти орудиях, немедленно направил к сел. Миатлы всю кавалерию и два баталиона пехоты, при четырех орудиях, под командою полковника Волоцкого. Полковник Козловский, с одним баталионом куринского, двумя ротами кабардинского егерских полков, тремя легкими и двумя горными орудиями, подходя, 22-го ноября, к с. Миатлы, открыл неприятельские толпы, окружавшие со всех сторон укрепление, под начальством салатавского наиба Шахмардан-Аджи, еще с 9-ти часов утра. Не тратя времени, полковник Козловский, развернув войска, атаковал неприятеля. В ту же минуту воинский начальник миатлинского укрепления подпоручик Дьяконов, видя, что горцы несколько озадачены появлением наших войск, вышел из укрепления, с 2-ю гренадерскою ротою апшеронского пехотного полка, и напал на неприятеля с тыла. Атака эта, одновременно с атакою с фронта, привела неприятеля в полное расстройство, и толпы его, не думая защищаться, рассеялись по оврагам и лесам. Полковник Козловский преследовал горцев три версты вверх [167] по Сулаку, до места, где находилась прежде старая миатлинская деревня. Потеря наша в этом деле состояла в одном убитом рядовом кабардинского егерского полка и одной убитой лошади. Гарнизон же миатлинского укрепления потерял двух убитых и трех раненых.

Осмотрев миатлинское укрепление, полковник Козловский нашел, что оно, будучи предоставлено собственной защите, не в состоянии долго держаться против неприятеля. Оно состояло из двух деревянных башен, построенных по обеим сторонам Судака, для обеспечения паромной переправы чрез эту реку. Неподалеку от башни, лежавшей на правом берегу, находился небольшой земляной редутик, очень слабой профили, устроенный для доставления башням ружейной обороны. Позади этих построек, на высоте, в виде редюита, устроен был деревянный блокгауз, обнесенный каменною стеною, с верхом из саманного кирпича, и вооруженный двумя легкими орудиями. Башня, построенная на левом берегу Сулака, еще за несколько дней перед приходом полковника Козловского, была оставлена гарнизоном и сожжена неприятелем; гарнизон защищался в земляном редутике, в башне на правом берегу и в деревянном блокгаузе. Верхние этажи в последних двух постройках сильно повреждены были действием неприятельского орудия. Горы, окружавшие со всех сторон блокгауз на расстоянии менее пушечного выстрела и командовавшие высотою, на которой он был построен, давали возможность неприятелю безнаказанно вредить пушечными выстрелами укреплению, а пересеченная местность дозволяла подползать к самой башне, лежавшей у реки Сулака, и ружейными выстрелами вредить людям, которые ходили за водою, так что гарнизон, при осаде, лишен был всякой возможности получать воду. Все эти причины заставили полковника Козловского [168] упразднить миатлинское укрепление и вывести оттуда гарнизон.

23-го ноября, на рассвете, прибыл к селению Миатлы, со всею кавалериею и двумя конными орудиями, полковник Волоцкой. Пехоту же, при двух орудиях, утомленную в эти дни беспрерывными переходами, он решился остановить в Султан-Янги-Юрте. В то время неприятельские огни виднелись еще по обеим сторонам Сулака. Убедясь, что неприятель еще держится в виду полковника Козловского, и опасаясь, чтобы горцы не начали вредить нам при обратном движении от с. Миатлы к Чир-Юрту, пользуясь гористою и пересеченною местностью, полковник Волоцкой, дав отдых кавалерии, решился сделать наступательное движение, чтобы опрокинуть неприятеля далее в горы. Для этого, в два часа пополудни, он приказал подполковнику барону Меллеру-Закомельскому, с первым баталионом куринского егерского полка, при двух легких орудиях и 50-ти казаках, подняться вверх на гору, по правому берегу Сулака. В тоже время переправлены были на пароме, на левую сторону этой реки: 2-я гренадерская рота апшеронского пехотного полка, две роты 2-го баталиона кабардинского полка и два горных единорога; три же сотни линейных и две — донских казаков перешли реку в брод. Подполковник барон Меллер-Закомельский, поднявшись вверх по Сулаку, стал на одной высоте с неприятелем и открыл сильный огонь из орудий. Это принудило неприятеля оставить левый берег Сулака; толпы его, среди которых развивались три значка, построились в некотором расстоянии от этой реки, на высоте. Пользуясь этим, полковник Волоцкой успел выстроить на поляне, лежавшей впереди переправы, всю кавалерию, перешедшую Сулак, а за нею и пехоту, и затем, видя намерение неприятеля принять бой, решился его атаковать. 2-я [169] гренадерская рота апшеронского пехотного полка, под командою молодого, по славного и боевого офицера Дьяконова, и 2-я карабинерная рота кабардинского егерского полка, обойдя неприятельскую позицию с левой стороны, смело двинулись на штурм горы; в тоже время, сотня волгского казачьего полка, под начальством войскового старшины Бычкова, и одна сотня донского № 52-го полка, которую вел сам полковой командир подполковник Сычев, атаковали неприятеля с фронта и, воспользовавшись небольшой впадиной, быстро поднялись на самый верх занимаемой им горы. Неприятель не в состоянии был выдержать этого натиска и бросился бежать, скрываясь по балкам и оврагам, которые лежали за высотою, по направлению к с. Дылым, оставив на месте до 60-ти тел, изрубленных казаками. Его преследовала пехота и спешенные казаки, потому что местность не благоприятствовала кавалерии. Наступивший вечер заставил полковника Волоцкого остановить преследование, и войска возвратились в лагерь, не будучи тревожимы неприятелем. Подполковник Евдокимов, остававшийся с баталионом кабардинского и 3-м батальоном куринского егерских полков в Султан-Янги-Юрте, услышав выстрелы со стороны миатлинской переправы, выступил на помощь к полковнику Волоцкому; но, прибыв в с. Чир-Юрт и получив известие, что разбитый неприятель бежал, он остановился на ночлег. С нашей стороны в этом деле ранены: обер-офицер один и нижних чинов три; лошадей убито: артиллерийских две, казачьих — пятнадцать и три ранено. Вся потеря неприятеля неизвестна, но, по словам выбежавшего черкеевца, у него было много раненых.

24-го ноября, войска спокойно возвратились в Султан-Янги-Юрт.

Получив донесение о происшедшем, генерал [170] Фрейтаг предписал полковнику Волоцкому — направив немедленно подполковника Евдокимова, с двумя ротами, составлявшими гарнизон миатлинского укрепления, и четырьмя сотнями казаков, в с. Кази-Юрт, выступить с войсками ойсунгурского отряда в с. Бата-Юрт. Дождавшись подполковника Евдокимова в Кази-Юрте, Фрейтаг сам выехал также в Бата-Юрт. 26-го ноября, войска ойсунгурского отряда, прибыли в укр. Таш-Кичу, а 27-го — в Ойсунгур (Куринское укрепление). Сам же генерал Фрейтаг отправился в с. Амир-Аджи-Юрт для формирования баталионов из рекрут, ожидавшихся из Таганрога, оставив для обеспечения кумыкских владений и прикрытия дороги в Кизляр два отряда: один, под начальством полковника Козловского, в составе двух баталионов, при четырех орудиях, сперва в Султан-Янги-Юрте, а по получении сведения, что все деревни, лежавшие по ту сторону Сулака, выселились по другим деревням — на левом берегу означенной реки, для сохранения удобств сообщения с Внезапной; другой же отряд, в составе шести рот, при шести орудиях и четырех сотнях казаков, под начальством подполковника Евдокимова — в укр. Кази-Юрте. Независимо от этого, в гарнизоне означенного укрепления находился весь грузинский линейный № 12-го батальон. Вся кавалерия, при двух казачьих орудиях, расположена была в Таш-Кичу; в Куринском же укреплении (Ойсунгур) оставлены в резерве два баталиона Волынского пехотного полка, два орудия легкой № 8-го батареи и двести казаков. Прибывшие 1-й и 3-й баталионы куринского егерского полка выступили с Фрейтагом в с. Амир-Аджи-Юрт. Генерал этот в течении пятнадцати дней надеялся сформировать отряд для движения в Темир-Хан-Шуру.

Теперь, обратимся к Темир-Хан-Шуре. [171]

С очищением сулакской линии, Низового и миатлинского блокгауза, на плоскости остались только три укрепленных пункта: Темир-Хан-IIIура, Евгениевское укрепление и Кази-Юрт. Неожиданные успехи и упорство Шамиля заставляли опасаться даже за самую Темир-Хан-Шуру, но более всего этого тревожило генерала Гурко положение аварского отряда, окруженного превосходными силами. Рассчитывая сам усилиться насчет отряда Пассека для активных действий, командовавший войсками, воспользовавшись прибытием партии Хаджи-Мурата (отрезывавшей Аварию от Шуры) от с. Ирганай в шамхальство, вследствие чего путь через Арактау и балаханское ущелье был более или менее открыт, — вторично предписал подполковнику Пассеку поспешить очищением Аварии, Между тем, горцы расположились полными хозяевами в окрестностях Шуры; Шамиль, с главными своими силами, оставался в с. большое Казанище, занимая отдельными партиями малое Казанище, Буглень, Мусселим-аул, Кафыр-Кумык и некоторые другие селения. С изменой Зубута и Черкея, он сделался владыкою всего северного и нагорного Дагестана и легко мог выставить в поле до тридцати тысяч вооруженных горцев; тем не менее, он не решился штурмовать Шуру, а занялся, по неизменной своей методе, переселением жителей Мусселим-аула, Кафыр-Кумыка, Халимбек-аула, Шамхал-Янги-Юрта, Кумтер-Кале и Тарки — в большое Казанище, Эрпели, Каранай и Ишкармы, т. е. в пункты, наиболее расположенные к мюридизму. Чир-Юрт, Султан-Янги-Юрт, Шамхал-Янги-Юрт, Тарки, Кумтер-Кале и Капчугай были сожжены. Все имущество генерал-майора Абу-Мусселим-хана, шамхала Тарковского, захваченное в Казанище, было отправлено на 300 ишаках в Дарго, а шамхалом назначен почти глухонемой брат его Магомет-бек. Делая, по-видимому, этим [172] назначением уступку народным обычаям, имам не был безгрешен и в задних мыслях: почти идиот, новый шамхал не представлял ни малейшей опасности его намерениям. Таким образом, время шло в томительном для нас бездействии, если не считать мелких стычек различных наших команд и бомбардирования аула Черкея полковником Блажиевским — в наказание за измену, согласно приказанию генерал-лейтенанта Гурко. 27-го ноября, черкеевцы, несмотря на уничтожение моста, перебрались через Сулак, сожгли до основания оставленную нами мостовую башню, а затем, выведя свои семейства в горы, устроили завалы в садах и на правом берегу Сулака, с целью не допускать гарнизон Евгениевского укрепления к воде. Мало того, с 28-го ноября по 3-е декабря, они ежедневно беспокоили гарнизон выстрелами трехфунтового единорога. Огонь наших орудий постоянно обращал в бегство неприятеля и сделал положительно для него невозможным пребывание в сел. Черкей. Огромная потеря, понесенная от нашего огня черкеевцами, особенно 1-го декабря, заставила их оставить в покое Евгениевское укрепление.

Продолжительное бездействие горцев, вопреки расчетам Шамиля, прекрасно подействовало на наши войска; с окончанием же усиления обороны Шуры, слухи о намерениях горцев штурмовать укрепление окончательно потеряли у нас всякую веру. Наоборот, все это сильно раздражало мюридов, а шамхальцы открыто роптали на притязания Шамиля, который, разорив их в конец, не делал ничего для освобождения их от власти русских. Имаму ничего не оставалось более, как обманывать своих новых подвластных обещаниями атаковать Шуру, для чего он постоянно торопил работы в Мусселим-ауле по заготовлению осадных материалов. [173]

Желая во что бы то ни стало скорее выручить Темир-Хан-Шуру, а особенно отряд подполковника Пассека из тяжелого положения, генерал Гурко предписал начальнику левого фланга, если он сам не успел бы прибыть в шамхальство к 10-му декабря, непременно выслать в Шуру три баталиона пехоты и четыре сотни казаков, при четырех орудиях. Князя же Аргутинского он просил, если он не в состоянии будет соединиться с дагестанским отрядом, сделать диверсию в Акушу, чтобы отвлечь население этого общества от Дагестана, заставив его озаботиться защитою собственных жилищ. Князь Аргутинский предполагал, для выручки аварского отряда, двинуться через Турчидаг на салтынский мост и, демонстрируя в глубь гор, быстро повернуть к урочищу Каркас и занять перевал через койсубулинский хребет. Превосходным соображениям этим не суждено было осуществиться: глубокий снег и вьюги на Турчидаге, вместе с восстанием Акуши и Цудахара, заставили князя Аргутинского, уже стянувшего весь свой отряд к Кумуху, идти на выручку Шуры кружным путем, к Самуру, и оттуда на г. Дербент. Пока движение это совершалось, обстоятельства шли быстро, и самурский отряд опоздал.

Между тем, положение аварского отряда, как увидим ниже, было отчаянное. Генерал-адъютант Нейдгарт, получив донесение об этом, прибыл сам в Екатериноград, чтобы быть ближе к театру военных действий, и направив на левый фланг все, что мог, с других частей линии, предписал генералу Фрейтагу — с тем, что у него было под рукою, возможно поспешнее двигаться в Темир-Хан-Шуру, на соединение с войсками генерал-лейтенанта Гурко. К несчастью, медленное следование маршевых баталионов рекрут задержало начальника левого [174] фланга до 7-го декабря, когда он, усилив отряд лишь одним маршевым баталионом, двинулся из Амир-Аджи-Юрта в Шуру. Затруднительные переправы у Амир-Аджи-Юрта и Кази-Юрта, сильные вьюги и дурная дорога от Чир-Юрта до миатлинского перевала задержали отряд настолько, что он прибыл в Шуру только 14-го декабря, в 6 часов вечера, а арьергард — в час ночи. Отряд состоял из 6 1/2 батальонов пехоты, 1,350 рекрут, 1,1400 казаков и 18-ти орудий.

Текст воспроизведен по изданию: 1843 год на Кавказе // Кавказский сборник, Том 6. 1882