-

1843-Й ГОД НА КАВКАЗЕ

Движение генерал-майора Шварца с лезгинской кордонной линии к Кумуху; препятствия, встреченные им в природе и настроении горских обществ. Меры, принятые им к охранению казикумухского ханства и возвращение в белоканский округ по прибытии князя Аргутинского из Аварии. Случайное прибытие в Шуру генерал-лейтенанта барона Рененкампфа; его заботы о прикрытии плоскости и просьба о присылке подкреплений с левого фланга кавказской линии. Положение Аварии и укрепленных пунктов нагорного Дагестана. Направление корпусным командиром подкреплений в Дагестан. Прибытие генерала Гурко в Темир-Хан-Шуру и его распоряжения. Возвращение генерала Клугенау из Аварии. Нападение Шамиля на кумыкскую деревню Андрееву. Прекращение военных действий. Мнения генералов Гурко и Клугенау о степени необходимости занятия нами Аварии. Решение корпусного командира. Распределение войск для обороны северного и нагорного Дагестана.

В то время, как самурский отряд, проложив себе грудью дорогу сквозь неприятельские скопища, проник в аварскую долину и спас войска генерала Клугенау от конечной, быть может, гибели, командир 3-й бригады грузинских линейных батальонов, генерал-майор Шварц — в следствие просьбы князя Аргутинского о прикрытии обнажавшегося, за выступлением в Чох самурского отряда, казикумухского ханства — немедленно собрал отряд в Белоканах и решил двинуться через урочище Акимал и Тамалду в общество тлесерухское, о чем и донес корпусному командиру, от 20-го сентября. Этот последний, 9-го сентября, полагая, что генерал Шварц уже перешел в тлесерухское общество, предписывал ему действовать оттуда сообразно обстоятельствам, не упуская из вида надежного прикрытия южного Дагестана. Для усиления войск, оставленных Шварцом на лезгинской кордонной линии, были двинуты из Тифлиса и его окрестностей шесть рот Эриванского карабинерного полка, с четырьмя орудиями легкой № 1-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады, расположившихся лагерем у Телава.

7-го сентября, генерал Шварц, предварительно притянув в Закаталы 1-й батальон тифлисских егерей и [103] пеший дивизион нижегородцев — для усиления средств кордонной линии, выступил из лагеря при урочище Акимал. Состав отряда его был следующий: две роты Эриванского карабинерного, сводный батальон Тифлисского егерского полков, три роты грузинского линейного № 15-го батальона, сотня уральского казачьего полка, команда, в сорок восемь человек, от грузинского пешего полка и полторы сотни джаро-лезгинской милиции, итого: пехоты — 9-ть рот и одна команда, кавалерии — две с половиною сотни, при двух горных орудиях и трех крепостных ружьях; всего — нижних чинов 1,523. При отряде имелось провианта по 13-е сентября; для обеспечения же людей провиантом на будущее время, генерал Шварц сделал распоряжение о доставлении из Закатал, под прикрытием белоканской пешей милиции, через гору Мауров-даг в селение Ганеколо, джурмутского общества, на первый раз пятидесяти четвертей сухарей и предполагал поддерживать постоянное сообщение между названным селением и линией с одной стороны, между ними и отрядом — с другой, в первом случае пользуясь милициею, а во втором — выделяя, смотря по обстоятельствам, части войск из самого отряда.

В тот же день, 7-го сентября, отряд прибыл в джурмутское общество, встретив на пути невероятные затруднения: августовские наводнения в горах крайне испортили и без того трудные дороги, в иных местах совершенно уничтожив даже тропы. Старшины общества тотчас же собрались к генералу Шварцу для изъявления совершенной покорности, а некоторые из них, в том числе главный кадий и наиб, просили даже позволения следовать при наших войсках.

8-го сентября, отряд вошел в тлесерухское ущелье, разрабатывая дорогу для вьюков и артиллерии, а 9-го, [104] прибыл к перевалу, рассчитывая встретить у тлесерухцев такой же миролюбивый прием, как у джурмутцев. Но оказалось, совсем не то: своевольный народ, взволнованный чрезвычайно преувеличенными известиями об успехах Шамиля в Аварии, соединившись с карахцами и мукратльцами, собрался большими толпами на высотах около перевала и занял самое ущелье. По передовым постам авангарда отряда было сделано несколько выстрелов, на которые начальник отряда не приказал отвечать, а тотчас потребовал к себе тлесерухских старшин. Они, прибыв, в числе девяти человек, объявили, что не могут удержать народа, увлеченного присланными от Шамиля мюридами, возбуждавшими к восстанию. Тут же было получено известие о волнении в Анкратле. Прибывшие от некоторых обществ преданные нам наибы, положительно утверждали, что население удерживается от возмущения лишь страхом прибывшего отряда и тотчас же поднимется, как один человек, лишь Анкратль будет оставлен нашими войсками. Такое состояние подтверждалось еще и переходом многих джурмутцев, тотчас по отбытии из их общества отряда, к тлесерухцам — для действий за одно с ними.

Все эти обстоятельства заставили генерала Шварца отойти обратно в Джурмут, чтобы не подвергнуть явной опасности оставленных там больных и запасный провиант, прикрываемый лишь ста пятидесятью милиционерами. Желая дать отступлению, о котором просили все старшины именем народа, возможно благовидный предлог, начальник отряда потребовал от тлесерухцев, чтобы они немедленно разошлись по домам и ни под каким видом не содействовали требованиям Шамиля, обещая остановить движение на Тлесерух и наблюдать за их поведением из Джурмута. Обрадованные старшины поклялись [105] в исполнении этих требований и, действительно, через несколько часов, на вершинах не оставалось ни одного горца. Вслед за этим, генерал Шварц спустился в Джурмут и расположился на весьма выгодной позиции, близ селения Ганеколо, откуда, 10-го сентября, отправил, всех больных через акимальский пост в белоканский округ, под прикрытием роты тифлисских егерей и ста человек милиционеров.

Находя свой отряд весьма слабым для движения к Караху через Тлесерух, если обстоятельства того потребовали бы, генерал Шварц считал усиление его тысячью человеками грузинской милиции необходимым, как для овладения тлесерухским проходом, так и для занятия некоторых пунктов в тылу. Кроме того, по его мнению, при изложенных только что обстоятельствах, доставка провианта через Джурмут не могла производиться под слабым прикрытием; следовательно, отряд только тогда мог считать себя обеспеченным в этом отношении, если бы элисуйский султан, с тысячью своих милиционеров, вступил в Тлесерух через горные магалы и тем, дав возможность доставлять провиант прямо из Закатал через г. Гудур-даг, отвлек внимание тлесерухцев и способствовал отряду с успехом пройти до сорока верст ущельем, от сел. Камелюк до сел. Рытлаб.

Соображения эти были помещены генералом Шварцем в рапорте к корпусному командиру, от 11-го сентября за № 1332-м. Вследствие этого донесения, были сделаны следующие распоряжения: генералу Шварцу было разрешено взять столько войск, сколько он найдет возможным притянуть с лезгинской [106] кордонной линии; султану элисуйскому предложено было собрать возможно более милиции и присоединиться с нею к отряду; вместе с тем, для поддержания в существовавшей силе обороны лезгинской кордонной линии, было приказано приготовить к движению из окрестностей г. Тифлиса, по первому востребованию начальника линии, батальон пехоты и четыре эскадрона драгун.

Между тем, в виду брожения умов в Анкратле, генерал Шварц потребовал к себе старшин; но они не явились, потому что их удержал народ, как сообщили некоторые преданные нам люди. С 12-го числа, почти во всех обществах начали собираться толпы и, наконец, сосредоточились в двух пунктах: жители обществ Канады, Тебель, Бохнады и Ухнады — на реке Никир-ор, а часть обществ Таш и Анцросо — на урочище Чокоб. По достоверным у нас сведениям, от собиравшихся горцев были посланы нарочные к капучинцам и анцухцам — с приглашением к содействию; они имели, по слухам, намерение отрезать отряду сообщение с урочищем Маал-Раса, заняв вершины горы Ташлу-даг, по дороге из с. Чорода на Маал-Раса. Чтобы обеспечить это сообщение, генерал Шварц предписал белоканскому окружному начальнику, из числа имеющихся у него в готовности пятисот милиционеров, выслать двести на урочище Акимал и сто на Маал-Раса, с тою целью, чтобы, если слухи о движении собравшихся близ с. Чорода горцев, по дороге на Маал-Раса, окажутся справедливыми, то предупредить их занятием указанными милиционерами горы Ташлу-даг. Вместе с тем, генерал Шварц отправил к горцам испытанной верности пристава анкратльских обществ прапорщика Осман-ага, с письмом ко всем обществам (приложение VI).

Джурмутское и тлесерухское общества пока не выказывали явно возбуждения, но, тем не менее, нарочные, посланные из отряда еще 9-го сентября к генерал-майору князю Аргутинскому, не возвращались, — а обстоятельство это [107] заставляло полагать, что они перехвачены. В ночь с 14-го на 15-е число, выпал в горах снег, которым покрылись вершины и ближайшие отрасли хр. Гумит-Кал и Сари-даг, что составило новое препятствие для передвижения отряда в казикумухское ханство и заставляло генерала Шварца двинуться туда уже через Закаталы, Кусур и Дюльты-даг.

16-го числа, возвратился пристав Осман-ага и сообщил, что, по прочтении письма генерала, каждому из собранных обществ отдельно, старшины и народ, после долгих совещаний, наконец, положили отправить первых к генералу Шварцу с изъявлением покорности и просьбою о прощении, обещаясь вслед затем немедленно разойтись. Старшин ожидали в лагере с часа на час; наконец, к ночи они прибыли от всех анкратльских обществ, за исключением тлесерухского. На вопрос генерала Шварца, что понудило их собрать вооруженные толпы на урочище Чокоб и р. Никир-ор, они единогласно отвечали, что до сих пор не могут сами себе дать ясного отчета в происшедшем: внезапно распространившиеся слухи о чрезвычайных успехах Шамиля, и отложении всей Аварии, затем, угрозы Шамиля всех их истребить, если они не восстанут поголовно и не заставят отряд отступить от Джурмута — все это вместе заставило взволнованный народ, без цели, без продовольствия и зимней одежды, собраться — хотя собрался он не с тем, чтобы защитить себя от преследований в будущем, как Шамиля, так и соседних народов. Старшины также объявили, что и им, и народу прекрасно известно, что мы можем поставить их на край гибели даже не оружием, а одним лишь воспрещением спускаться на зимовку в Кахетию и белоканский округ. С обнаженными головами, все старшины убедительно просили у генерала [108] Шварца прощения за безумное, как они сами говорили, восстание — и генерал, именем корпусного командира, объявил им прощение, позволил спускаться с семействами в Кахетию и белоканский округ, с тем, чтобы они немедленно разошлись по домам. По возвращении старшин к народу, горцы, с трудом выдерживавшие до сих пор суровую стужу, тотчас разошлись.

Хотя самый спуск анкратльских семейств в Кахетию и белоканский округ был в значительной мере порукою за спокойствие Анкратля, но начальник отряда счел не лишним секретно предписать начальнику лезгинской кордонной линии и белоканскому окружному начальнику, чтобы они, в случае нового возмущения в котором-либо из обществ, немедленно заарестовали семейства не только возмутившегося, но и соседних обществ. 18-го числа, получено было письмо от тлесерухского кадия Тагира о враждебном для нас настроении населения того общества (приложение VII). Сведение это подтверждалось тем обстоятельством, что тлесерухские старшины, потребованные, как мы видели, еще 12-го сентября, до сих пор не являлись. Чтобы не дать распространиться пагубному влиянию тлесерухцев на соседние племена, а особенно на ближайшие магалы казикумухского ханства, с которыми они были в родстве и связях, генерал Шварц решился, не ожидая подкреплений, затребованных им с лезгинской кордонной линии, выступить, 19-го числа, в Казикумух, с восемью ротами пехоты, одною сотнею казаков и двести десятью милиционерами, при двух горных единорогах, всего имея под ружьем 1,323 нижних чина. С одной стороны, генерал Шварц считал отряд этот достаточным для охранения Казикумуха от вторжения неприятеля, особенно по присоединении к нему султана элисуйского Даниельбека, с милициею, а с другой — он спешил [109] воспользоваться минутою, так как Анкратль, Капуча и Анцух, крайне заинтересованные правом спуска па зимовку в Кахетию, поневоле принуждены были оставаться спокойными.

Путь отряда лежал через хребет Сари-даг, на с. Кусур, на р. Самуре, и хребет Дюльты-даг. В сел. Кусур, генерал Шварц рассчитывал присоединить к себе элисуйскую милицию, которая, по донесению генерал-майора султана Даниельбека корпусному командиру, от 20-го сентября, должна была прибыть туда не позже 21-го числа. Сверх того, были в полной готовности четыреста пеших милиционеров от элисуйского владения и три — из баш-джинихского магала.

21-го сентября, отряд выступил в пределы казикумухского ханства; 22-го, по случаю выпавшего глубокого снега и сильной метели в горах, а также утомления трудным переходом войск, сделана была, на 23-е сентября, у сел. Арчи, дневка, а 24-го числа отряд выступил в Кумух. В тот же день прибыл туда и элисуйский султан, со своею милициею, и расположился для удобнейшего продовольствия лошадей в семи верстах от Кумуха. Проходя через селения ханства, пограничные с Тлесерухом и Мукратлем, генерал Шварц повсюду был встречаем старшинами, выражавшими большое радушие и полную готовность удовлетворить всем его требованиям. По словам их, они были очень ободрены прибытием отряда. На последнем переходе к Кумуху, генерал Шварц получил, от 23-го сентября, донесение подполковника князя Орбелиани, временно-командовавшего войсками, расположенными в казикумухском и кюринском ханствах, что, по сведениям, полученным им в тот же день от чохского кадия, скопище мюридов, под предводительством брата Кибит-Магомы, появилось вблизи границы казикумухского ханства [110] и что в скором времени ожидают туда, с большими силами, и самого Кибит-Магому, который, по предложению чохского кадия, имел намерение напасть на преданное нам селение Чох или на границы ханства. Донося об этом, подполковник князь Орбелиани просил поспешить движением отряда в Кумух, для охранения которого, по отбытии самурского отряда в Аварию, остались только две роты; на границе же ханства находилась лишь пограничная стража.

Прибытие отряда генерал-майора Шварца в Кумух, хотя отдаляло опасения за спокойствие в южном Дагестане, но находя, что отряд этот слишком малочислен, корпусный командир приказал направить, для усиления его, к р. Самур, и расположить между укр. Хазры и сел. Зейфур четыреста человек кубинских милиционеров. Между тем, одновременно с вторжением горцев в Аварию, начали обнаруживаться волнения в ближайших к лезгинской кордонной линии горных обществах. Необходимо было принять меры предосторожности и с той стороны — для чего, однакож, войска лезгинской кордонной линии, за выступлением отряда генерал-майора Шварца, оказывались слишком слабыми. По этой причине сделано было спешное распоряжение о сборе тысячи человек кахетинской милиции в Сигнахе и Телаве, а в виду известия о сборе до трех тысяч дидойцев, илянхевцев и анкратльцев, живущих против левого фланга лезгинской линии — с целью показать нам, что Шамиль, сверх направленных в Аварию скопищ, может собрать значительные силы и на других пунктах для действий против нас, а между тем, выбрав хорошо вооруженных, отправить их в Дагестан — предположено было сделать поиск в землю дидойцев, с целью рассеять их скопища, принудить, возвратясь в свои селения, подумать о защите собственных домов, взять из них аманатов и вообще, показать [111] им, что и за выделением в Аварию значительной части наших войск, мы можем располагать и на лезгинской кордонной линии достаточными силами.

Поиск этот, в виде усиленной рекогносцировки, из сел. Кварели поручено было произвести генерал-лейтенанту князю Чавчавадзе. Впрочем, собиравшиеся на горизонте будто бы грозные тучи отчасти разошлись: 27-го числа, чохцы и сугратлинцы сообщили, что партия брата Кибит-Магомы, узнав о прибытии в Казикумух отряда генерал-майора Шварца, разошлась, оставив для наблюдения за собственными границами двести человек у кородахского моста. Затем, отряд специально занимался возведением укреплений в казикумухском ханстве, особенно же окончанием работ в Кумухе, вплоть до 5-го октября, когда от чохского кадия было получено известие о сборе и движении большой партии Кибит-Магомы от кородахского моста к сел. Хиндах, с целью нападения на Гергебиль или Чох, и трехсот человек, с братом Кибит-Магомы, Муртузали, в сел. Сугратль. Это заставило генерал-майора Шварца, 6-го октября, выступить к с. Чох, для прикрытия его или отвлечения неприятельских сил, угрожавших Гергебилю, — для чего он приказал, на всякий случай, собрать 1,000 казикумухских милиционеров и двинул элисуйского султана, со всею милициею, через г. Турчидаг к селению Бухта, для воспрепятствования набегам мелких партий на наши пределы. Так как, вследствие предпринятого движения, партия Кибит-Магомы разошлась, а Муртузали при появлении милиции султана Даниельбека на Турчидаге, поспешно отошел из с. Бухта в Андаляль, то отряд, 8-го октября, вернулся в Кумух, где и оставался до нового движения, опять к с. Чох, навстречу князю Аргутинскому, возвращавшемуся из Аварии с ничтожными силами (один батальон, три орудия и 1,200 милиционеров). [112]

14-го октября, оставив в составе самурского отряда три роты тифлисских егерей и две роты эриванцев, генерал Шварц, с тремя ротами линейного № 15-го батальона, сотнею уральских казаков и милициею, выступил в белоканский округ через укрепление Чирах и селения Микрах (рутульского магала) и Элису.

Между тем, 30-го августа, совершенно случайно, для выбора людей в гвардию, прибыл в Темир-Хан-Шуру начальник 19-й пехотной дивизии генерал-лейтенант барон Рененкампф. Вследствие отсутствия генерал-майора Клюки-фон-Клугенау, приняв начальство над войсками, находившимися вне района военных действий, барон Рененкампф тотчас же озаботился о возможном прикрытии плоскости. Для этой цели, он, из шамхальской и мехтулинской милиции, собранной еще распоряжением генерала Клугенау, выслал 900 человек к сс. Зыряны и Ирганаю, 200 — в с. Кикуны для прикрытия Гергебиля, и 400 — в сел. Гимры, по случаю волнения местных жителей. Вместе с тем, он обратился к начальнику левого фланга кавказской линии и командовавшему кумыкским отрядом, генерал-майору Фрейтагу, с просьбою о поспешной присылке в Темир-Хан-Шуру двух батальонов кабардинского полка. Но генерал Фрейтаг мог выслать лишь один батальон при двух орудиях; что же касается высылки больших сил или диверсии целым отрядом, то ничего подобного он сделать не считал возможным, не обнажая совершенно земли кумыков, так как, по сведениям от лазутчиков, все чеченцы и мичиковцы были дома и могли во всякую минуту обрушиться на вверенную его заботам территорию.

Положение отряда генерала Клугенау было крайне тяжелое: прямое сообщение Аварии с Темир-Хан Шурою, через балаханское ущелье, вследствие падения балаханского [113] укрепления, было прервано. Койсубулинские селения Буцра, Шагада, Уркеч и Могох, наконец, передались Шамилю, Чалда была занята мюридами; вследствие чего, с 5-го сентября, пути более не существовало, даже через сс. Гергебиль, Кикуны, Гоцатль, и Авария оказалась совершенно отрезанною. Лазутчики из Шуры не могли пробираться к отряду, запертому в Хунзахе: их или убивали, или заставляли возвращаться, не достигнув цели.

Что касается до укрепленных пунктов нагорного Дагестана, расположенных на правом берегу аварского Койсу, до сулакской линии и, наконец, настроения жителей, то, в рассматриваемый промежуток времени, все это представлялось в следующем виде: Гергебиль пока находился вне опасности, но гергебильцы были ненадежны; селение Кикуны хотя и было предано русским, однако жители его чувствовали себя весьма слабыми, чтобы сопротивляться неприятелю, который, занимая сел. Могох, находился от них лишь в семи верстах. Для поддержания кикунцев и усиления гергебильского гарнизона, барон Рененкампф просил правительницу мехтулинского ханства выслать туда милиционеров, которых, как сказано выше, две сотни уже были расположены в с. Кикуны.

Против зырянского укрепления и селения Ирганай находились толпы мюридов, ограничивавшихся собственно наблюдением. Впрочем, они испортили дорогу, пролегавшую по левому берегу аварского Койсу от Ирганая к балаханскому ущелью, и уничтожили уцелевшую часть ирганайского моста, на том же берегу. Из этого, начальник 19-й пехотной дивизии заключил, что Шамиль не имел намерения в то время перенести или распространить свои действия на правый берег аварского Койсу, а, напротив, опасался движения наших войск с этой стороны. Иногда, мюриды покушались переправляться на нашу сторону, так [114] например, 4-го числа, партия из четырехсот человек появилась близь садов селения Араканы, против самого мелкого брода, и хотела перейти на правый берег Койсу, но араканцы, совместно с кодухцами, опрокинули неприятеля и заставили его поспешно удалиться. Хотя Зыряны и Ирганаю, в сущности, не угрожала опасность, однако, эти оба пункта были усилены еще генералом Клугенау: в первый была выслана гренадерская рота линейного № 14-го батальона, а в последний — рота 1-го батальона кабардинского полка. Кроме того, как мы видели, барон Рененкампф предложил шамхалу тарковскому — отправить чуда же девятьсот человек милиционеров.

О гимринском укреплении можно тоже сказать, что и о Зыряны: неприятель ограничивался против него лишь наблюдением, имея пикеты на правом берегу аварского Койсу, но сжег до основания остатки моста, находившегося между Гимрами и Унцукулем; со стороны же с. Ашильты ничего не предпринимал. Гарнизон Гимры был усилен 85-ю рядовыми апшеронского полка и простирался до двухсот тридцати штыков — что подействовало успокаивающим образом на жителей. Более усилить гарнизон не было возможности, вследствие малой вместительности укрепления. Так как гимринцы вообще не были надежны и уже раз выказали волнение, то в с. Гимры, по приказанию барона Рененкампфа, было отправлено четыреста милиционеров. Хотя генерал Клугенау, получив сведения, что Гимрам будто бы угрожает участь Унцукуля, и просил барона Рененкампфа вывести оттуда гарнизон, но этот последний не решился выполнить это требование, основанное, в действительности, на неверном слухе, по следующим причинам: во-первых, из Гимры открывался неприятелю свободный доступ в Бурундук-Кале, а оттуда в Зыряны и Ирганай — следовательно, сообщение с Аварией было [115] бы прервано до самого койсубулинского хребта; во-вторых, по оставлении Гимры, необходимо было, для обеспечения шамхальских владений, занять с. Каранай и Эрпили, а для занятия этих селений требовалось более средств, нежели для удержания за нами Гимры, и в-третьих, оставление гимринского укрепления должно было неизбежно произвести неблагоприятное для нас влияние на покорные еще нам койсубулинские деревни, на шамхальцев и мехтулинцев, и без того уже колебавшихся. Напротив, в виду изложенных только что обстоятельств, Гимры решено было удерживать до последней возможности и оставить лишь в случае действительной и серьезной опасности.

От начальника нижне-сулакской линии получились весьма неблагоприятные сведения о сборах неприятеля в с. Дылыме и в ауховской земле — с целью вторгнуться на правый берег Сулака; но сведения эти не подтвердились, хотя небольшие партии хищников, от 20-ти до 50-ти человек, разъезжали вдоль Сулака и тревожили пикеты уральских казаков, охранявшие броды, заводя иногда с ними перестрелку. Во всяком случае, для усиления нижне-сулакской линии, барон Рененкампф отправил в Султан-Янги-Юрт одну роту апшеронцев. Преданность оставшихся нам покорными жителей была весьма сомнительная, и на нее нельзя было полагаться ни в каком случае; шамхальцы же уклонялись от исполнения возлагаемых на них обязанностей и оказывали неповиновение. Несмотря на неоднократные приказания барона Рененкампфа, шамхальские милиционеры, в селениях Зыряны, Ирганае и Гимры не только не содержали должных караулов и не оказывали содействия русским, но даже самовольно отлучались, оставляя вверенные охранению их пункты. Получая беспрестанные жалобы от воинских начальников на шамхальцев, начальник 19-й пехотной дивизии вынужден был потребовать к себе [116] правителя их, генерал-майора Абу-Мусселим-хана, и сделать ему замечание за поведение его подвластных. Этот последний обещал принять строгие меры к прекращению беспорядков. Мехтулинские милиционеры, расположенные в с. Кикуны, исполняли свои обязанности как следовало, но в Зыряны и Ирганае следовали дурному примеру шамхальцев. Барон Рененкампф просил мехтулинскую правительницу, ханшу Нох-Бике, обратить внимание на этот предмет и внушить начальникам милиции — исполнять в точности все приказания полковника Ясинского, которому было поручено охранение Зыряны, Ирганая и сообщения этих двух пунктов с Темир-Хан-Шурою. Из некоторых подвластных нам койсубулинских селений, обращали на себя особенное внимание преданностью русским интересам — Араканы. Кадий этой деревни, подпоручик Гасан-Хаджио, был правою рукою полковника Ясинского. Соседние племена, а также Цудахар и Акуша, пока оставались равнодушными зрителями всего происходившего, но между шамхальцами ходили толчеи о письме акушинского кадия к Шамилю, что если он в силах овладеть нашими укреплениями, то акушинцы и цудахарцы готовы охотно признать его власть над собою. Но на льстивые заявления их, Шамиль отвечал лаконическою фразою: "вы хотите, чтобы я убил оленя, а вы ели бы его мясо".

При таком неблагоприятном положении дел, барон Рененкампф имел под рукою только 1,500 человек, считая, в том числе прибывший с кумыкской плоскости сводный кабардинский батальон, нестроевую и фурштатскую роты апшеронского полка, слабых и прикомандированных и обыкновенный гарнизон Темир-Хан-Шуры. Эти силы он старался по возможности не раздроблять и поставил себе задачею: 1) удержать от измены не отложившиеся от нас селения северного и нагорного Дагестана; 2) подать, в [117] случае надобности, помощь Гергебилю, Зыряны, Ирганаю и Гимры, и 3) прикрыть шамхальские владения, в которых паслось слишком 100 т. баранов, усилением нижне-сулакской линии, весьма слабо в то время защищенной, между тем, как число бродов на Сулаке все увеличивалось. При выступлении из Шуры, барон Рененкампф мог вывести в поле не более 1,000 человек, оставляя 500 собственно для содержания караулов, а отнюдь не для защиты укрепления с форштадтом. С этою горстью людей, не было никакой возможности оказать содействие генералу Клугенау. Идти к нему на соединение через балаханское дефиле, весьма узкое, продолжающееся почти на 15-ть верст, прегражденное завалами, с высотами сильно занятыми неприятелем — значило обречь слабый отряд на верную гибель. На марше, для соединения с названным генералом, через сс. Гергебиль и Кикуны, приходилось двигаться правым берегом аварского Койсу, под выстрелами неприятеля из Могоха, до с. Чалда — потом, неизбежно иметь с ним второе дело при переправе в брод, при глубокой воде, против первого селения, уже укрепленного и, наконец, при движении от с. Чалда к Гоцатлю — одолеть шестиверстный, весьма трудный подъем, имея неприятеля и с фронта, и с тыла. Отвлечь неприятеля от Хунзаха — также не представлялось возможности, так как ближайшие непокорные селения были сильно заняты мюридами, которые были в состоянии не только сопротивляться тысячи человекам, но даже и остановить их движение.

И так, освобождение отряда генерала Клугенау и восстановление нарушенного прежнего порядка дел всецело зависело от удачных действий самурского отряда и, впоследствии, от усиления войск в северном и нагорном Дагестане. Первый вопрос, как мы уже видели, блистательно был разрешен князем Аргутинским; что же [118] касается второго, то на этот счет корпусным командиром, 4-го сентября, было сделано распоряжение о направлении в северный Дагестан всех свободных войск с кавказской линии. Для этого, предписывалось генерал-майору Фрейтагу, прекратив все работы по укреплениям левого фланга кавказской линии, двинуть в Шуру два баталиона пехоты, с соответствующим количеством артиллерии; третий баталион навагинского полка, находившийся на разработке военно-грузинской дороги, тоже направить в Дагестан; на левый фланг двинуть два батальона навагинского полка, с тем, чтобы освобождавшиеся таким образом — четвертый батальон тифлисского и пятый мингрельского полков, направить в распоряжение владикавказского коменданта. Для руководства же военными операциями, было предложено отправиться на левый фланг командовавшему войсками на кавказской линии и в Черномории, генерал-лейтенанту Гурко, а вслед затем, по получении известий о новых успехах Шамиля в Аварии — прибыть в Шуру, двинуть туда возможно более войск с левого фланга, подкрепив последний из центра, и принять все меры к восстановлению сообщения с Авариею и поданию помощи отряду генерала Клугенау.

Отправляясь в Дагестан, вследствие сведений о сборах в Чечне и намерениях неприятеля действовать на сулакскую линию, генерал Гурко предписал начальнику левого фланга, генерал-майору Фрейтагу, немедленно выслать один куринский баталион из укр. старо-юртовского на миатлинскую переправу и два баталиона, с четырьмя полевыми орудиями, кроме сводного кабардинского — в Шуру, и возложил на него ускорение следования двух навагинских баталионов, направленных из центра, шести горных орудий, подвижного запасного парка и конно-подвижного транспорта; начальнику же своего штаба, полковнику [119] Норденстаму приказал поспешить сформированием шести сотен линейных казаков из полков правого фланга кавказской линии — для отряда Фрейтага и нижне-сулакской линии. Более усилить войска в Дагестане — генерал-лейтенант Гурко не имел возможности, так как правый фланг, только что успокоившийся, и центр, где чеченцы были настороже, ослаблять было нельзя, а с левого фланга и без того уже были потребованы три баталиона, и генерал Фрейтаг оставался в лагере при Куринском укреплении (Ойсунгур) лишь с двумя слабыми баталионами (третьим куринского егерского и вторым волынского пехотного полков). Вследствие изложенного, он просил корпусного командира о присылке в Дагестан войск из Закавказья. По прибытии же, 18-го сентября, в Темир-Хан-Шуру, командовавший войсками на кавказской линии и в Черномории нашел дела в северном Дагестане в известном уже нам, шатком во всех отношениях, положении. Оно требовало быстрых и энергических действий, — а у генерала Гурко было под рукою лишь два баталиона, в числе около тысячи штыков, при четырех орудиях, присланные генералом Фрейтагом с левого фланга и прибывшие в Шуру 19-го сентября; два навагинских же баталиона могли прибыть лишь между 1-м и 15-м октября. Несмотря на все это, командовавший войсками, отправив заряды, патроны и провиант к генералу Клугенау 18-го и 19-го чисел, 20-го двинулся на соединение с ним. Необходимость заставила двигаться к сел. Танус, через Гергебиль и Гоцатль, так как ближайшая дорога, через балаханское ущелье, была занята неприятелем и до того испорчена завалами, что не было возможности ею пройти. Когда распоряжения для движения были сделаны, то 19-го числа, поздно вечером, были получены следующие тревожные сведения: с линии — что сборы в [120] Чечне сильно действовали на кумыков, которых преданность к нам видимо ослабевала, так что, с появлением неприятельских скопищ на плоскости, можно было ожидать, что они сделаются нам врагами; в Дагестане — что акушинцы отказались дать обещанную ими милицию, и хотя еще были спокойны, но склонялись на сторону Шамиля; что мехтулинцы и шамхальцы волновались, а нерасположение к нам самого шамхала ясно обнаруживалось медленностью, с которою он исполнял все наши требования; до тысячи пятисот мюридов, как извещал араканский кадий, вышли из балаханского ущелья, с намерением напасть сперва на селения Кодух и Араканы, а потом перейти на правую сторону аварского Койсу. Все это заставило генерала Гурко изменить первоначальное его намерение идти к Танусу с имевшеюся под рукою горстью войск, так как эти два баталиона составляли единственный резерв края, с которым нужно было удерживать в повиновении население, охранять невозможности сулакскую линию, доставлять продовольствие войскам, находившимся в Аварии, и поддерживать сообщение их с Темир-Хан-Шурою. Оставшись на месте, генерал Гурко направил один батальон пехоты в сел. Аймяки, для обеспечения этого важного пункта, лежавшего на сообщениях Шуры с Гергебилем, а следовательно, и с Авариею, так как мюриды, о которых писал араканский кадий, легко могли, через Кодух, занять его. Другой баталион был оставлен в Темир-Хан-Шуре, для того, чтобы, смотря по обстоятельствам, или охранять сулакскую линию до прибытия туда баталиона куринцев, или обеспечить по возможности сообщение с Авариею, через Гергебиль.

По изменившимся обстоятельствам, не прежде, как по прибытии двух навагинских баталионов, конно-подвижного транспорта и горной артиллерии, командовавший [121] войсками рассчитывал теперь двинуться в Аварию, если ход дел того потребует.

24-го сентября, получено было от генерала Рененкампфа известие, что Шамиль угрожает сообщению Шуры с Гергебилем, а потому, генерал Гурко послал в укрепление Зыряны две роты куринского егерского полка, с двумя легкими орудиями. Так как, затем, для защиты Темир-Хан-Шуры оставалось всего лишь две роты, то баталиону, находившемуся в сел. Аймяки, приказано было вернуться в Шуру, в виду того, что в близком будущем предполагалось открыть кратчайшее сообщение с Авариею через балаханское ущелье, для чего и было разрешено генералу Клугенау двинуться от Хунзаха к зырянской переправе: генерал Гурко рассчитывал, что, за отсутствием главных скопищ неприятеля из Аварии, на пути этом нельзя было встретить сильного сопротивления.

26-го сентября, по прибытии из Гергебиля транспорта с провиантом и зарядами и по получении сведений о движении Шамиля к Чиркату, генерал Клугенау тотчас двинулся в балаханское ущелье, через г. Арактау и с. Моксох, оставив в Хунзахе, кроме постоянного гарнизона — двух линейных рот — еще два батальона (3-й — князя Варшавского полка и сводный) с двумя горными орудиями. Значительное количество бывших при отряде раненых настолько замедляло его движение, что он принужден был заночевать у развалин моксохской башни. На рассвете же, 27-го сентября, отряд проследовал балаханское ущелье, прогнав небольшую партию мюридов, занимавших дефиле. В полдень, генерал Клугенау получил предписание командовавшего войсками — поспешить возвращением в Темир-Хан-Шуру, в которой оставались лишь две роты; баталион же, находившийся в сел. Аймяки, еще не успел прибыть, а между тем, получены были сведения о [122] намерениях Шамиля идти на Шуру. В виду этого, генерал Клугенау, оставив для защиты балаханского ущелья генерал-маиора князя Аргутинского-Долгорукого, с двумя батальонами князя Варшавского, одним — мингрельского, одним — тифлисского полков и кубинскою милициею, при двух легких и девяти горных орудиях, с остальными семью ротами апшеронцев, батальоном кабардинцев и сводным баталионом кабардинского и куринского полков, с кюринскою, казикумухскою и ширванскою конною милициею, при двух горных и двух легких орудиях, двинулся к Темир-Хан-Шуре, куда и прибыл 28-го сентября.

Между тем, известие о направлении неприятеля на Темир-Хан-Шуру не оправдалось, а оказалось, что горцы, в числе пяти тысяч, с двумя орудиями, переправились на правый берег Сулака в двух местах: несколько ниже с. Миатлы и между Чир-Юртом и Султан-Янги-Юртом. Перейдя Сулак, партия разделилась на две части: одна направилась к Низовому укреплению, а другая к Черкею, и покушалась напасть на миатлинское укрепление, Чир-Юрт и Султан-Янги-Юрт, но принуждена была поспешно отступить, так как два баталиона, из Шуры, переправились через Судак. Удаление горцев несколько успокоило генерала Гурко относительно положения плоскости; но вслед затем, были получены известия о сборе огромного скопища в селении Дылым. Пункт этот выбран был чрезвычайно удачно: занимая позицию у Дылыма, Шамиль одинаково угрожал и кумыкской плоскости, и шамхальству, и оставлял нас в тяжелой неизвестности относительно направления своих действий.

Тотчас по прибытии аварского отряда в Темир-Хан-Шуру, командовавший войсками отправил второй баталион куринского полка, при двух легких орудиях, к [123] миатлинской переправе, а одну роту кабардинцев — к Черкею, на усиление гарнизона Евгениевского укрепления, генералу же Фрейтагу разрешил задержать один из следовавших в Дагестан навагинских баталионов, на случай вторжения неприятеля в кумыкские владения, а сам остался выжидать в Темир-Хан-Шуре выяснения обстоятельств.

30-го сентября, вечером, были, наконец, получены в Темир-Хан-Шуре известия о вторжении Шамиля на кумыкскую плоскость. В этот день, он подступил к деревне Андреевой. Еще во втором часу пополуночи, командовавший войсками в кумыкском владении, полковник Козловский, получил верные сведения, что Шамиль, с огромною партиею, при двух орудиях, прибыл в Дылым, и что Уллубей и Шуаиб-мулла, по его приказанию, вновь собрали свои партии и стоят недалеко от деревни Андреевой. Полковник Козловский тотчас сообщил об этом исправлявшему должность главного кумыкского пристава, капитану Кишинскому, который осматривал деревни костекского округа, с приказанием — возвратиться в Андрееву, а между тем, предварил жителей, чтобы они готовились к защите. В 12-ть часов утра, осмотрена была ограда деревни, уже за несколько дней перед этим приведенной в оборонительное состояние жителями, и распределены войска, долженствовавшие содействовать защите аула. У полковника Козловского находился в распоряжении всего один некомплектный баталион кабардинского полка, и сверх того, полковая учебная команда. Оставив последнюю, при одном гарнизонном орудии, защищать часть деревни со стороны миатлинских ворот, где заранее был устроен небольшой редут, полковник Козловский расположил две роты и одно орудие батарейной № 3-го батареи на форштадте, и приказал им, по мере возможности, [124] содействовать и защите деревни. На воинского начальника кр. Внезапной, подполковника Яковенко, возложена была оборона крепости. Приняв, таким образом, меры к отражению неприятеля, полковник Козловский не забыл внушить андреевцам, что, как ни многочислен неприятель, но, если только они будут мужественно защищаться, то деревня спасена. Слова его ободрили жителей, и они единодушно отозвались, что готовы на бой.

В три часа пополудни, замечено было несколько человек конных на левой стороне р. Акташа, на высоте, где построена была старая крепость. Капитан Кишинский, взяв с собою несколько кумыков, переправился с ними через Акташ, но вскоре должен был вернуться: пешие толпы неприятеля, в густых массах, начали спускаться от старой крепости к реке и, переправясь через нее, двинулись на северный конец деревни, стараясь ворваться в нее чрез нижние водяные ворота. В тоже время, неприятель открыл огонь из 4-х орудий, а кавалерия его, спустившись также от старой крепости, бросилась к миатлинским воротам. Капитан Кишинский, возвратясь в деревню, оставил подпоручиков Горяинова и Малевича, с учебною командою, защищать деревню со стороны миатлинских ворот, а сам, собрав наскоро наибольшее число жителей, бросился с ними к нижним водяным воротам; но неприятель успел уже ворваться через них в деревню и оттеснил жителей, защищавших ограду. Капитан Кишинский, не теряя времени, смело бросился в шашки, и, после непродолжительного боя, выбил горцев из деревни. Неприятельская кавалерия, бросившаяся к миатлинским воротам, была встречена сильным ружейным огнем учебной команды, и должна была также отступить. В это время, полковник Козловский, видя решительное намерение неприятеля овладеть деревнею со стороны нижних водяных ворот, оставил [125] одну роту, под командою поручика Франка, на форштате, поручив ему защищать форштат и прикрывать сообщение крепости с деревнею Андреевой, с другою же ротою бросился в деревню.

Неудача первого покушения не остановила неприятеля: Шамиль, усилив пехоту, штурмовавшую нижние водяные ворота, вновь приказал ей атаковать деревню. В тоже время, он направил Шуаиб-муллу, с кавалерией, для развлечения наших сил, на крепость, и велел ему, обскакав Внезапную, соединиться с конницею, которая была направлена на деревню, со стороны миатлинской дороги, и уже с нею вместе стараться ворваться чрез миатлинские ворота в Андрееву. Но и на этот раз горцы не имели успеха: кавалерия их была отбита, пехота же, хотя и ворвалась опять в деревню чрез нижние водяные ворота и проломы, которые она успела сделать в ограде, но встретила мужественный отпор со стороны жителей и должна была отступить вновь. Атака эта повторялась с неимоверною быстротою, так, что полковник Козловский, выступивший с форштата с одною ротою пехоты и орудием, при первом нападении неприятеля, не успел еще достигнуть середины аула, как была произведена уже вторая атака.

Наконец, Шамиль сделал последнее усилие: направил все, что только у него было под рукою, со стороны нижних водяных ворот. Кумыки, не будучи в состоянии более устоять против соединенных усилий неприятеля, отступили до самой площади, и неприятельский значок уже развевался у мечети. Увидя среди деревни свой значок, Шамиль сам спустился, с последними резервами, с старой крепости, откуда он наблюдал за ходом сражения, и закричал: "Андреева моя"! Минута была решительная... Еще четверть часа — и, действительно, Андреева была бы в руках неприятеля; но, к счастью, на [126] площади показался полковник Козловский, с ротою пехоты и орудием. Появление горсти русских ободрило кумыков, и они с новым ожесточением бросились на врагов. "Русские"! раздалось в рядах неприятеля, — и нестройные толпы его, приведенные в замешательство неожиданною встречею с нашими войсками внутри аула, в беспорядке бросились отступать из деревни. Пользуясь этим, полковник Козловский смело двинулся вперед, дав приказание поручику Франку — спешить с форштата за ним, и послав находившегося при нем подпоручика Козинцева — вести на соединение с ним учебную команду, оставив для защиты редута только двадцать человек. Но неприятель, поражаемый ружейным огнем из сакль, преследуемый нашей пехотою, которая, с криком "ура", бросилась на него в штыки, и гонимый кумыками, ободренными содействием наших войск, бежал, не думая о сопротивлении, и оставил на улицах Андреевой 52 тела, на трех из которых найдены знаки отличия, 23 лошади, с седлами, и два значка. Вся же потеря горцев простиралась, как сообщили потом лазутчики, до трехсот убитыми и ранеными. После этого, Шамиль не возобновлял нападения на деревню Андрееву, а действовал только из орудий до позднего вечера; ночью же, отступил к Акташ-Ауху.

Потеря с нашей стороны в этом деле, в сравнении с неприятельскою, ничтожная. Ранено: кабардинского егерского полка нижних чинов три, и контужен один; обломками разорванного крепостного чугунного орудия ранено: кабардинского полка нижних чинов четыре и гарнизонной артиллерии два канонира. Убито четыре кумыка; ранены: прапорщик Джембулат-Аджиев, четыре первостепенных узденя и пять кумыков; взяты в плен: корнет Адиль-Гирей-Акаев, четыре кумыка, с их [127] семействами и слугами, всего — двадцать семь человек. Сверх того, во время штурма, неприятель, ворвавшись в деревню, разграбил совершенно около двухсот сакль.

По отступлении в горы, Шамиль распустил свои скопища для необходимого отдыха, приказав им быть в совершенной готовности к 20-му числу октября.

На следующий же день по получении известия о нападении на деревню Андрееву, т. е. 31-го сентября, генерал Гурко двинул к угрожаемому пункту все свои подвижные силы: семь рот кабардинского егерского полка, при четырех легких орудиях, под начальством командира 20-й артиллерийской бригады, полковника Ковалевского. Колонна эта прибыла на место происшествия 1-го октября, тогда, когда неприятель уже скрылся в горы, а потому и получила от командовавшего войсками приказание — вернуться в Шуру. Дело у деревни Андреевой было последним; наступило затишье, которым тогдашнее кавказское начальство тотчас же и воспользовалось для приведения в ясность вопроса о степени необходимости дальнейшего занятия нашими войсками Аварии. Генерал Клугенау стоял за, генерал же Гурко — против занятия Аварии. Первый из них опирался на стратегическое и историческое значение этой территории, вдававшейся клином в непокорные нам общества, разделявшей их между собою и доставлявшей нам все выгоды центрального положения и, вследствие всего этого, служившей предметом всех усилий горских предводителей, в том числе и самого Шамиля. Второй — в первых числах октября лично ознакомившийся с положением края, объехавший Хунзах, Гергебиль и другие укрепленные пункты, а равно и пути между Хунзахом и Шурою — находил, основываясь на положении дел в крае, что гораздо выгоднее и даже неизбежнее, срыв хунзахскую цитадель, вывести из Аварии отряд и [128] обратить его на удержание в повиновении других колебавшихся частей Дагестана, сильно заняв пункты по дороге от Хунзаха к Шуре, для того, чтобы весною 1844-го года, если начальство признает то необходимым, снова, с усиленными средствами, утвердиться в Аварии. Это сохранило бы войска, а сосредоточение их у Шуры дало бы возможность действовать решительно, тогда как каждый день промедления в Аварии отряда, не бывшего в состоянии ничего предпринять против Шамиля, возвышал дух неприятеля, давал ему возможность усиливаться и распространять свои действия во все стороны. Вообще, генерал Гурко видел цель наших действий не в пассивном прикрытии пустынных скал Аварии, а в возможно скором и полном поражении скопищ Шамиля — чем, без всякого сомнения, было бы достигнуто и освобождение занятого им пространства. Генерал-адъютант Нейдгарт, однако, склонился на сторону мнения генерала Клугенау — как человека, продолжительное время командовавшего войсками в северном и нагорном Дагестане и, следовательно, хорошо знавшего край, и, решив удерживать Аварию, поспешил сделать следующие распоряжения для усиления средств наших в Дагестане: на укомплектование войск были назначены 3,000 человек из кавказской резервной дивизии; из состава самурского отряда, оставлены в распоряжении генерала Гурко 1-й, 2-й и сводный баталионы князя Варшавского и 2-й — тифлисского егерского полков, три сотни казаков и шесть горных единорогов, а из числа войск, придвинутых с линии, разрешено оставить три — если же представилась бы возможность — то и более баталионов. Усилить оборону Дагестана еще более, корпусный командир, если бы и желал, то не мог, так как ни с линии, ни из Закавказья, нельзя было выделить для этой цели ни одной роты. Вместе с разрешением в утвердительном смысле [129] вопроса об удержании Аварии и распоряжениями об усилении находящихся в Дагестане войск, генерал-маиор князь Аргутинский получил приказание — выступить в пределы казикумухского ханства, с одним баталионом мингрельских егерей, тремя орудиями и всею милициею (тысяча двести человек) своего, разобранного теперь по частям, славного самурского отряда. Он прибыл в Кумух 13-го октября, где усилил свой отряд, как усмотрено уже выше, насчет войск генерала Шварца.

В половине октября 1843-го года, Дагестан был занят нашими войсками следующим образом: сулакская линия оборонялась 1-м баталионом кабардинского егерского полка, тремя сотнями линейцев, двумя — уральцев и двумя — донцов, при двух легких орудиях. Селение Балаханы было занято двумя баталионами князя Варшавского полка, при пяти орудиях. В Гергебиле были расположены остатки 3-го баталиона тифлисских егерей. Хунзах был занят отрядом из 1-го баталиона князя Варшавского, 2-го — куринского, 3-го — кабардинского и 3-го — навагинского полков, при шести орудиях, под начальством генерального штаба подполковника Пассека. Линейные баталионы были по-прежнему размещены в Хунзахе, урочище Гаркас, Евгениевском укреплении, Кази-Юрте и Низовом. Затем, в резерве, у Темир-Хан-Шуры, были сосредоточены три баталиона апшеронцев, 3-й баталион князя Варшавского, 2-й — тифлисского и 4-й — кабардинского полков, всего — шесть баталионов, при одиннадцати орудиях. Таким образом, в Дагестане всего было собрано: 17-ть баталионов и восемь сотен (одна сотня донцов находилась в распоряжении генерал-майора Клугенау, в Темир-Хан-Шуре) при 24-х орудиях; в том числе одной пехоты было до девяти тысяч штыков.

Тотчас по размещении войск, началось энергическое [130] снабжение Аварии продовольственными и боевыми запасами, под прикрытием: от Моксоха до Хунзаха — трех баталионов отряда подполковника Пассека, а от Зыряны до Моксоха — 3-го баталиона навагинского полка, из того же отряда.

И так, по-видимому, все необходимое для обороны Дагестана было сделано; к сожалению, лишь не обратили должного внимания на Гергебиль и совсем забыли о существовании Бурундук-Кале. На них-то, как мы увидим в следующей главе, и обратил свои удары Шамиль, отлично понимавший, что, с падением первого из этих пунктов, прерывается связь северного Дагестана с южным, а с овладением вторым — прекращается всякое сообщение Аварии с плоскостью.

Текст воспроизведен по изданию: 1843 год на Кавказе // Кавказский сборник, Том 6. 1882