1843-Й ГОД НА КАВКАЗЕ

III.

Сбор скопищ горцев и сосредоточение их у селения Дылым. Обложение Унцукуля. Уничтожение отряда подполковника Веселитского. Взятие Унцукуля. Недостатки в средствах для занятия нами Аварии делаются осязательными. Дело у с. Харачи. Падение Балаханы, Моксоха и Цатаныха. Измена аварских селений. Сдача Ахальчи и взятие Гоцатля. Генерал Клугенау с отрядом блокирован в Хунзахе. Шамиль овладевает большею частью Аварии и Койсубу. Причины его успехов и наших неудач.

В августе месяце, в Дагестане обыкновенно заканчивались полевые работы, и горцы, снабдив всем необходимым свои семейства, делались свободными. Эта пора и избрана была Шамилем для начатия военных действий, как самая удобная в отношении продовольствия и необременительная для населения. В конце этого месяца, Шамиль прибыл из Дарго в с. Дылым, салатавского наибства, находившееся верстах в 16-ти от кр. Внезапной, в лесистых предгорьях Черного хребта, и в скором времени стянул сюда, а также в Гумбет, Чиркат, в Карату и Тилитль, огромные массы конных и пеших горцев. Цель этого сбора хранилась в глубокой тайне, и Шамиль, для отвлечения внимания нашего от истинной цели его предприятия, распускал слухи, что он от Дылыма намерен действовать на кумыкскую плоскость, а главным образом против Кизляра; скопища же, собиравшиеся в глубине Дагестана, намерен направить частью против шамхальства (от Гумбета) и Казикумуха (от Тилитля), а частью против Аварии (от Караты). Всем было известно, с какою быстротою неприятель переносился с одного пункта на другой, а потому, его ждали везде, тем более, что никому, кроме некоторых приближенных Шамиля, не были известны истинные его намерения. Пребывание же самого Шамиля в Дылыме должно было утверждать местное начальство в мысли, что он намерен обрушиться главными силами на кумыкскую плоскость. В сущности же план [55] Шамиля заключался в быстром захвате и наказании с. Унцукуля за выдачу в прошлом 1842-м году 80-ти его мюридов и, вообще, за преданность русским. В случае удачи, он предполагал принудить нас к очищению Аварии — мысль, взлелеянная его предшественниками: Гамзат-беком и Кази-муллой.

27-то августа, Шамиль, через г. Мичикал и об. Гумбет, сделав переход в 70-ть верст менее чем в сутки, внезапно явился перед укреплением Унцукуль; в тот же день туда прибыли: Кибит-Магома из Тилитля и Хаджи-Мурат из Аварии. С присоединением этих наибов, скопище, сосредоточенное под Унцукулем, возросло до 10-ти тысяч пеших и конных горцев. Еще утром, 26-го августа, командовавший войсками в северном и нагорном Дагестане, генерал-майор Клюки-фон-Клугенау, получил в Темир-Хан-Шуре известие, что сильная неприятельская партия собралась в Дылыме и намеревается вторгнуться в кумыкские владения или прорваться за Сулак. Тотчас было отдано приказание войскам — быть готовыми к выступлению на Унцукуль, по первому требованию. В первом часу ночи, 28-го числа, прискакал нарочный из Унцукуля, с известием о приближении неприятеля. Как только получено было это известие, генерал Клугенау отдал приказание — двинуть по направлению к укр. Цатаных все войска, как из Темир-Хан-Шуры, так и с работ в разных местах шамхальства и Койсубу. Цель этого движения была двоякая: атаковав неприятеля, занявшего гору Бетль, спасти от гибели унцукульский гарнизон и, вместе с тем, угрожать пути отступления Шамиля.

Утром, 28-го августа, все войска из Шуры выступили в горы, а с рассветом 29-го, последовал за ними, с шамхальскими конными милиционерами, и сам начальник [56] отряда, узнавший, в половине первого часа пополудни, о совершенном истреблении неприятелем отряда подполковника Веселитского. По точному исследованию всех подробностей этой катастрофы, оказалось, что подполковник Веселитский, получив 27-го августа, в Гимрах, известие о появлении неприятеля, тотчас отправился в с. Цатаных, послав сообщение за № 2,001, майору Косовичу, находившемуся, с 6-ю ротою апшеронского и 8-ю мингрельского полков, на работах у ирганайского моста. В этом сообщении Веселитский предлагал майору Косовичу немедленно направить в Моксох 8-ю роту мингрельского полка, роту же апшеронцев — двинуть к Зыряны, для усиления тамошнего гарнизона и обеспечения переправы. Прибыв в Моксох подполковник Веселитский нашел там майора тифлисского егерского полка Грановского, который вел 3-ю карабинерную роту мингрельского полка и 4-ю грузинского линейного №13-го батальона, с двумя горными орудиями, на выручку унцукульского гарнизона. Майор Грабовский послан был за неделю перед тем, для осмотра работ в разных койсубулинских укреплениях; прибыв в Цатаных, он получил известие о нападении неприятеля на с. Унцукуль, и, не облеченный никакими полномочиями, самопроизвольно вывел из Цатаныха неподлежащие его ведению войска. Подполковник Веселитский, отправив к генералу Клугенау рапорт за № 2,002-м (приложение IV) двинулся с майором Грабовским, с двумя ротами, при двух горных орудиях, в с. Харачи, где присоединил к себе, не имея никакого разрешения, 3-ю и 4-ю гренадерские роты апшеронского полка, находившиеся там для вырубки леса. Опустившись из сел. Харачи, подполковник Веселитский остановился на половине горы к Унцукулю, и, без всякой цели, оставался на этом месте от 9-ти часов вечера до 4-х утра. В четыре [57] часа, он двинулся до площадки, находившейся вблизи унцукульских садов, в двух верстах от селения, где снова дал отдых войскам. Мюриды, окружавшие все селение, без сомнения, не могли находиться в значительных силах на всех пунктах огромного пространства, ими занимаемого; замедление же отряда подполковника Веселитского дало им время массироваться к угрожаемому пункту, и тогда успех отчаянного предприятия сделался невозможным, а гибель войск почти неизбежною — что и случилось, как увидим впоследствии.

29-го августа, подполковник Веселитский, поставив орудия на высоте и открыв из них огонь, двинулся с батальоном в сады, для овладения ими, но был отбит с большим уроном. В тоже время, толпы мюридов обошли наши войска с тыла и захватили два горных орудия. Отряд был окружен со всех сторон; напрасно командир 3-й гренадерской роты апшеронского полка, капитан Шульц старался овладеть высотами, чтобы проложить дорогу для отступления; напрасно оставшиеся офицеры пытались восстановить порядок в расстроенных и ослабленных частях: капитан Шульц был убит, рота его сбита с высот, и весь отряд опрокинут к р. аварскому Койсу неприятелем, бросившимся в шашки. В этом несчастном деле погибло два штаб-офицера: подполковник Веселитский и майор Грабовский, 10 обер-офицеров и 477 нижних чинов; спаслось лишь несколько человек из всего отряда, вплавь через Койсу. Почти одновременно с движением подполковника Веселитского к Унцукулю подходила помощь с другой стороны: араканский кадий, подпоручик Гасан-Хаджио, родной брат унцукульского кадия Кибит-Хаджио, по первому известию о появлении неприятеля под Унцукулем, двинулся туда, 28-го августа, с 160-ю милиционерами из Аракан, Кудали и [58] частью из Ирганая. Не доходя моста Шайтан-Керпи, Гасан-Хаджио наткнулся на превосходного неприятеля и, засев в наскоро устроенных завалах, держался здесь около трех часов; потеряв почти половину милиционеров убитыми и ранеными, Гасан-Хаджио беспрепятственно отступил, не оставив в руках неприятели ни одного пленного, благодаря тому, что мюриды не надеясь одолеть этой горсти храбрых, обратились к Унцукулю. В тот же день, воинский начальник сел. Гимры двинулся к Унцукулю с 50-ю солдатами и гимринскою милициею; но, найдя там превосходного в силах неприятеля, отступил обратно в селение, уничтожив за собою деревянный мост на Койсу, для преграждения горцам пути к с. Гимры.

Между тем, еще 28-го августа, командовавший войсками в северном и нагорном Дагестане, генерал Клюки-фон-Клугенау, отправил пристава койсубулинского общества подполковника Евдокимова (впоследствии генерал-адъютанта и графа) для сосредоточения войск к Цатаныху. Штаб-офицер этот, выехав в тот же день из Шуры, сделал следующее: 1) жене шамхала nарковского объявил волю генерала Клугенау о приготовлении конной милиции, назначив для неё сборным пунктом сел. Казанищи; 2) команде сапер и трем ротам апшеронцев, находившимся на разработке дороги, приказал немедленно выступить в Зыряны и, получив там провиант, двигаться далее к Моксоху и 3) в укр. Зыряны, на зырянской переправе и в балаханском укреплении сделал все нужные распоряжения к защите этих пунктов, на случай нападения.

Еще в Ирганае, узнав о движении Гасан-Хаджио и опасаясь, чтобы две роты апшеронцев, находившиеся в харачинском лесу, для рубки дров, увлекшись примером Гасан-Хаджио, не спустились также к Унцукулю, [59] подполковник Евдокимов поспешил в Балаханы для того, чтобы оттуда проехать на Харачи и, взяв роты, вывести их в Моксох. Но в Балаханы он узнал от воинского начальника, поручика Даманского, что подполковник Веселитский, проехавший за несколько часов перед этим в Моксох, уже послал предписание харачинским ротам двинуться также к этому селению. Имея в виду, что, вследствие такого распоряжения подполковника Веселитского, в Моксохе должны были сосредоточиться четыре роты, подполковник Евдокимов поспешил в Моксох, куда и прибыл в 12-ть часов ночи. Узнав о неожиданном движении подполковника Веселитского на Унцукуль, Евдокимов тотчас же написал Веселитскому, чтобы он оставил сомнительное предприятие проникнуть в Унцукуль от Харачи, а, оттянув свой отряд обратно к этому последнему селению, направился от Цатаныха, откуда, движением на бетлинскую гору, можно было достигнуть хорошего результата, с большею уверенностью в успехе. Но Веселитский не ответил Евдокимову через его нарочных, а лишь спустя час после возвращения их, прислал, с двумя выбежавшими унцукульскими жителями, нижеследующую записку, карандашом: “во время сильной суматохи, я был в Гимры и, прискакавши к Моксоху, застал уже все роты на харачинском спуске, а теперь, в эту минуту, на самом спуске у садов; жду только рассвета; милиционеров у меня нет ни одного. Подполковник Веселитский. Р. S. Унцукуль обложен более с бетлинской горы и по гимринской дороге. Я сам не ожидал начать действовать с этой стороны, но воротиться уже поздно”.

Таким образом, подполковник Веселитский не принял совета и не просил содействия подполковника Евдокимова; однако, этот последний тотчас двинулся в Харачи с двумя ротами майора Косовича, чтобы содействовать [60] отступлению отряда подполковника Веселитского, на случай, если бы удалось убедить его не предпринимать сомнительного движения на Унцукуль по харачинскому спуску, с столь слабыми силами.

Уже рассвело, когда на пути следования к сел. Харачи получено было известие, что отряд вступил в дело, и неприятелю уже удалось обойти его фланги. Вследствие этого, движение рот майора Косовича было ускорено, но, опустившись на селение Харачи, Евдокимов увидел, что он уже ничем не мог помочь Веселитскому. Глазам его представилось самое горестное зрелище: весь отряд Веселитского, оттесненный сперва в унцукульские сады, лежавшие в котловине, а затем, прижатый к реке, сделался жертвою безрассудной предприимчивости: он был уничтожен, орудия взяты, а массы горцев, собравшись на кургане, принимали пленных наших солдат, приводимых из садов. Подполковник же Евдокимов, со своим слабым отрядом, был вне всякой возможности подать какую-либо помощь нескольким несчастным, рассеявшимся в садах и продолжавшим еще отчаянно защищаться. До этого случая, подполковник Евдокимов не считал нужным занимать сел. Харачи нашими войсками, так как полагал весьма достаточным расположение на этом пункте одной милиции и жителей; после же катастрофы 29-го августа, жители Харачи настолько были нравственно потрясены, что, без всякой видимой причины, начали сомневаться в личной своей безопасности: поэтому. подполковник Евдокимов выслал в Балаханы семейства, имущество и скот жителей и оставил в деревне лишь мужчин, способных владеть оружием: для защиты же сел. Харачи, сделавшегося для нас теперь весьма важным, расположили в нем две роты майора Косовича и 150-ть милиционеров. [61]

Обеспечив таким образом Харачи от возможных случайностей и убедившись лично, что толпы горцев потянулись от Унцукуля на бетлинскую гору, по направлению к Цатаныху, подполковник Евдокимов поспешил в Балаханы, чтобы направить войска, следовавшие по балаханскому ущелью, через Моксох к Цатаныху, где оставалась для обороны укрепления лишь одна линейная рота в слабом составе. В четыре часа пополудни, прибыл в Балаханы командовавший войсками в северном и нагорном Дагестане, застал там подполковника Евдокимова и узнал от него, что силы неприятеля простирались до двенадцати тысяч человек; что часть унцукульских жителей сдалась, остальная же часть, под начальством Кибит-Хаджио, перешла в сакли, ближайшие к укреплению.

Главные распоряжения, сделанные генералом Клугенау, по прибытии в Балаханы, были следующие: 1) командиру 4-го батальона апшеронского полка, майору Косовичу, занимавшему сел. Харачи с двумя ротами и милиционерами, приказано было, предписанием за № 44-м, по возможности укрепиться в селении, как в важном для нас пункте, который не оставлять ни под каким видом. Селение Харачи. со стороны Унцукуля защищенное кручею, представляло почти неприступную местность, в которую можно было проникнуть только по одной каменной лестнице, а потому две роты, в составе 210-ти человек, при содействии милиции и жителей селения, которых имущество, жены и дети были у нас в Балаханы, могли легко удержать все покушения скопищ Шамиля, тем более, что сам генерал Клугенау находился с отрядом менее чем в переходе от Харачи: 2) командиру грузинского линейного № 14-го батальона, подполковнику Моравскому — с урочища Гаркаса выслать одну линейную роту для усиления гарнизона в Зыряны, потому что из [62] роты, занимавшей это укрепление, осталось здоровыми только 29 человек; 3) командиру 1-го батальона кабардинского егерского полка, подполковнику Гротенфельду — оставить в Ирганае одну роту вверенного ему батальона, как для побуждения жителей к защите против неприятеля, так и для обеспечения устроенной там паромной переправы, ибо Шамиль, истребив отряд подполковника Веселитского, надеялся вскоре овладеть Унцукулем и потом, когда войска наши усилили бы Цатаных, захватить ирганайское ущелье и стать на наших сообщениях. Остальные распоряжения генерала Клугенау состояли в следующем: для сосредоточения войск к Цатаныху, он предписал — 2) подполковнику Гротенфельду идти туда с тремя ротами вверенного ему батальона форсированным маршем, а командиру апшеронского волка, полковнику Майбороде, поручено отправить, под прикрытием этих рот, 100 т. ружейных патронов и полный комплект зарядов для 6-ти горных орудий: 1) командиру 1-го батальона апшеронского полка, майору Зайцеву, прибывшему с батальоном из Темир-Хан-Шуры в Моксох — дав людям необходимый отдых, продолжать следование к Цатаныху же; 3) командиру 3-го апшеронского батальона, майору Познанскому — двинуться туда же, с тремя ротами, при двух горных орудиях: 4) командиру резервной № 2-го батареи 19-й артиллерийской бригады, подполковнику Годлевскому, следовавшему из Шуры с тремя горными орудиями, под прикрытием шамхальских милиционеров — остановиться у моксохской башни и ожидать прибытия туда, рот кабардинского полка, с которыми он должен был следовать к Цатаныху, и, наконец, 5) начальнику самурского отряда, генерал-майору князю Аргутинскому-Долгорукому, в отзыве за № 9-м, было сообщено сомнительное положение дел наших в Аварии и Койсубу, причем требовалась высылка, в [63] помощь, двух батальонов пехоты, с 2-мя горными орудиями, через Цудахар, Гергебиль и Чалды в Аварию. 30-го августа, в два часа пополудни, командовавший войсками прибыл в Цатаных и здесь получил более положительные известия об Унцукуле, а именно, что неприятель тщетно атаковал укрепление и был отражен с значительным уроном. По прибытии генерала Клугенау в Цатаных числительной силы всех сосредоточенных там войск оказалось: апшеронского пехотного полка — батальон майора Зайцева, прибывший из Аварии, три роты майора Познанского и гарнизон укрепления Цатаныха, всего в сложности 973 штыка: команды, присоединившиеся с разных работ к батальону майора Зайцева, во время следования его из Темир-Хан-Шуры в Цатаных, в числе 169-ти человек, и саперная команда в 78-м человек — итого, 1,220 штыков; артиллерии: горных единорогов два, полевых орудий два и крепостных шестнадцать.

И так, для спасения Унцукуля могло выйти в поле 1,100 штыков; между тем, как неприятель значительно усиливался со дня на день и был ободрен неожиданным и важным успехом. Несмотря на слабость наших сил, генерал Клугенау не терял надежды на счастливый оборот дел и, с прибытием рот 1-го батальона кабардинского полка, намерен был атаковать неприятеля, занимавшего бетлинскую гору в числе 8 т. человек. Это был единственный пункт, откуда командовавший войсками был в состоянии подать помощь осажденному Унцукулю и мог рассчитывать на успех. Когда все распоряжения для этого были сделаны — 31-го августа, утром, получено было прискорбное известие о падении Унцукуля, раздавленного массами неприятеля.

27-го августа, по приближении мюридов к с. [64] Унцукулю, часть жителей встретила неприятеля в поле, но была опрокинута с уроном, после чего скопища Шамиля окружили аул и укрепление, и началась сильная и беспрерывная перестрелка. Мюриды встретили упорное сопротивление в жителях, но когда, почти на глазах последних, был истреблен отряд подполковника Веселитского, они потеряли бодрость духа, и большая половина их сдалась неприятелю. Шамиль немедленно обратил горные единороги, взятые у Веселитского, и орудие, подвезенное из Дарго, против башни, которая обороняла источник, снабжавший гарнизон водою, и разрушив ее, взял в плен гарнизон из 25-ти рядовых. Овладев башнею, Шамиль обратил все усилия против селения, которое и сдалось к вечеру того же дня; только кадий (старшина) унцукульский Кибит-Хаджио, личный враг Шамиля, с пятьюстами преданных ему жителей, перешел в верхнюю часть селения и продолжал обороняться. Шамиль не щадил ничего, чтобы совершенно овладеть Унцукулем: приступ следовал за приступом в продолжение дня, ночи и на рассвете: между тем, орудия его громили укрепление и аул. Наибы водили свои толпы на штурм с барабанным боем: когда их отбивали — загоралась снова сильная перестрелка, и открывался артиллерийский огонь. Наконец, несмотря на отчаянную борьбу, стоившую горцам, по словам перебежчиков, более 1000 убитыми, Кибит-Хаджио, потеряв лучших людей, ослабленный и изнуренный, сдался Шамилю, с братом своим Гусейном-Хари-Худжи-оглы и преданными ему людьми, взяв наперед от Шамиля клятву, что он не покусится на их жизнь. Несмотря на сдачу Кибит-Хаджио, унцукульский воинский начальник, мингрельского полка поручик Аносов, еще два раза выгонял штыками врывавшихся в укрепление мюридов: наконец, ослабление гарнизона, при отражении упорных штурмов, [65] и израсходование всех снарядов и патронов заставили поручика Аносова, с честью отражавшего все скопища Шамиля в продолжении четырех дней, положить оружие, на рассвете, 31-го августа — что показал подпоручик Алило, почетный унцукульский житель, бежавший из Унцукуля, во время сдачи старшины Кибит-Хаджио.

Командовавший поисками генерал Клугенау, не смотря на быстрое передвижение войск к Цатаныху, не имел возможности спасти Унцукуль. Роты кабардинского полка могли присоединиться к нему только вечером 1-го сентября, а без них, с 1100 штыками, которые можно было вывести в поле, оставив гарнизон в Цатаныхе, он скорее увеличил бы число жертв, нежели спас Унцукуль: ему предстояло штурмом взять бетлинскую гору, обороняемую восемью тысячами и потом атаковать Шамиля. По взятии неприятелем укр. Унцукуля, командовавший войсками принужден был, для прекращения дальнейшего успеха горцев, ограничить действия свои занятием сс. Цатаныха и Харачи. По донесению правителя Аварии, майора гренадерского грузинского полка князя Орбелиани, сильные неприятельские партии показались у сс. Сиуха и Ахальчи; почему, генерал Клугенау приказал майору Познанскому немедленно следовать, с вверенным ему отрядом, в Аварию — для подания помощи жителям.

До сих пор успех, который неприятель имел над нами, должно было приписать поголовному сбору горцев со всех непокорных обществ, соединившихся уже под Унцукулем в продолжении четырех дней, неожиданности нападения Шамиля и несчастной отважности подполковника Веселитского, который, хотя имел благородную цель — спасти гарнизон и селение, но, не понимая всей невозможности достигнуть ее, сделался жертвою, с 477-ю храбрых. Для пояснения же последующих гибельных для нас удач [66] неприятеля, приходится изложить неслыханный пример малодушия и неисполнения святых обязанностей службы, выразившийся в постыдном поступке майора Косовича. 31-го августа, генерал Клугенау получил от него рапорт, за № 392-м, следующего содержания: “унцукульское укрепление взято неприятелем; с 210-ю человеками низших чинов и находящимися при мне милиционерами я не в состоянии буду удержать натиск неприятеля; а потому, не угодно ли будет нашему превосходительству приказать мне отступить от занимаемого мною пункта". При этом, майор Косович присовокуплял, что будет ожидать разрешения по означенному предмету.

Убедившись из рапорта майора Косовича в совершенной его неспособности исполнить возложенное на него поручение, генерал Клугенау немедленно предписал капитану Белоусову — двинуться в с. Харачи со вверенною ему 5-ю гренадерскою ротою апшеронского полка и принять от майора Косовича бывшую в ведении его 8-ю роту мингрельского полка; а сему последнему, с 6-ю мушкетерскою ротою апшеронского полка, прибыть в с. Цатаных. Капитан Белоусов, по получении лично от начальника отряда наставления, выступил из с. Цатаных в 12-ть часов пополудни. Прибыв в Моксох, он узнал, что майор Косович, не дождавшись предписания, без боя, даже не ожидая появления неприятельских разъездов, оставил с. Харачи и отступил к с. Балаханы. Обстоятельство это и известие, что тотчас по выступлении наших войск мюриды заняли сел. Харачи, заставили капитана Белоусова оставить роту в Моксохе и, вместе с тем, донести по начальству об отступлении майора Косовича.

Важность с. Харачи заставила генерала Клугенау, в шесть часов пополудни, 31-го августа, приказать майору [67] Зайцеву — с тремя ротами апшеронского полка следовать в Моксох, присоединить к себе роту капитана Белоусова и, вместе с майором Косовичем, снова овладеть сел. Харачи, которое было совершенно открыто с нашей стороны. Чтобы сосредоточить по возможности более сил для атаки с. Харачи, вторично предписано было майору Косовичу — двинуться туда из Балаханы, по ближайшей дороге, а чтобы приказания были исполнены с большею точностью, в ту же ночь был командирован в Моксох генерального штаба капитан Кангер. Прибыв туда, этот офицер передал окончательные наставления командовавшего войсками майору Зайцеву и немедленно отправил с нарочным предписание, от имени генерала, майору Косовичу не теряя времени, двинуться к Харачи и на рассвете атаковать аул совокупно с майором Зайцевым: но для большей точности одновременного движения двух колонн на сел. Харачи, капитан Капгер, вслед за предписанием, посланным майору Косовичу, отправился сам лично в Балаханы, несмотря на то, что харачинский хребет и балаханское ущелье были заняты неприятельскими пикетами. Прибыв в 4-м часу пополуночи в Балаханы, он застал там майора Косовича в совершенном бездействии, несмотря на предписание его и майора Зайцева, посланные ему, как уже было сказано, от имени генерала, Клугенау.

Капитан Капгер, не теряя времени, направил роту апшеронского полка, с сводным егерским батальоном (три роты кабардинского и 8-я рота мингрельского полков, в составе 450 штыков) прибывшим поздно вечером в Балаханы, по дороге к Харачи. Перед самым подъемом на харачинскую гору, он извещен был подполковником Годлевским о неудачном предприятии занять харачинский аул и опасном положении отступавшего отряда. [68] По прибытии сводного егерского батальона на харачинский хребет, войска заняли позицию для прикрытия рот, отступавших от с. Харачи. В рапорте к командовавшему войсками, за № 15-м, гвардейского генерального штаба штабс-капитан Попов, бывший при атаке сел. Харачи, излагал ход дела следующим образом:

“Майор Зайцев, 1-го сентября, в два часа пополуночи, с 1-ю, 2-ю и 5-ю гренадерскими ротами апшеронского полка, выступил из сел. Моксох. Мушкетерская рота, с тремя горными единорогами батареи подполковника Годлевского, следовала во втором эшелоне. Первый эшелон благополучно занял гору, не быв замечен неприятелем; но движение 2-го эшелона несколько замедлило наступление гренадерских рот. В 4 1/2 часа, заняв 2-м эшелоном горные вершины, майор Зайцев начал спускаться к аулу. Охотники шли впереди, за ними 2-я, потом 1-я, а в хвосте 5-я гренадерские роты; шамхальская милиция не хотела следовать за нашей пехотою и осталась на хребте. Майор Зайцев достиг подножия спуска уже с рассветом, но движение отряда тогда только было открыто неприятелем, когда роты бегом достигли сел. Харачи. Растянутое движение, по узкой вьющейся тропинке, не помешало им быстро устроиться: охотники выдвинулись вперед и заняли одну из террас близ селения, на полуружейный от него выстрел, а вслед затем, 2-я и 5-я гренадерские роты, в двух штурмовых колоннах, спустились с террасы вправо и бросились на приступ: 1-я гренадерская — оставлена была на холме, в резерве. Первый натиск был быстр и удачен: мгновенно была занята внешняя каменная ограда. Майор Зайцев лично, со 2-ю гренадерскою ротою, порвался в самый аул. Передние сакли были взяты штурмом, и мюриды переколоты штыками; но огонь из сакль, [69] завалов и башен сделался так смертоносен, что менее чем за полчаса пали: храбрый майор Зайцев, капитан Белоусов, поручик Аглинцев, подпоручик Пономарев и прикомандированные к апшеронскому полку, лейб-гвардии полков: кавалергардского — поручик Шелашников, волынского — подпоручик граф Вуич, преображенского — подпоручик Аверкиев; затем, конной артиллерии — поручик князь Черкасский и гренадерского короля прусского Фридриха Вильгельма III полка — подпоручик Красовский; ранены: томского егерского полка поручик Василевский, апшеронского полка штабс-капитан Павлов и лейб-гвардии конного полка поручик Нечаев".

Офицеры были перебиты, строй ослабел от назначения громадного числа людей для выноса раненых. В это время неприятель бросился в шашки и опрокинул штурмовавшие колонны. 1-а гренадерская рота двинулась вперед для прикрытия отступавших, но скоро была опрокинута, стремительно преследовавшими толпами мюридов. Преследование было очень быстрое и ожесточенное, но продолжалось только до половины подъема; далее неприятель опасался встретить контратаку войск, занимавших хребет. Потеря наша была велика и состояла из убитых: 1-го штаб-офицера, 8-ми обер-офицеров и 110-ти нижних чинов; раненых: трех обер-офицеров и 68-ми нижних чинов; один взят в плен. Это был первый результат оставления сел. Харачи майором Косовичем. Сел. Харачи было занято неприятельскою партиею в пятьсот, человек, а во время нашего отступления — к ней прибыло из Унцукуля еще пятьсот.

После неудачной для нас атаки сел. Харачи, генерал Клугенау приказал генерального штаба подполковнику Пассеку принять начальство над отрядом, занимавшим карачинский хребет. Положение наше было весьма [70] затруднительное: неприятель, удержав Харачи, угрожал сообщению наших главных сил с Темир-Хан-Шурою, и начальнику их предстояло — или, предоставив Аварию собственной ее судьбе, немедленно стать со всеми силами в балаханском ущельи и тем сохранить сообщение с Темир-Хан-Шурою, или, предоставив Шамилю наши сообщения, сосредоточиться в аварской долине, чтобы удержать за нами центр гор. Генерал Клугенау избрал второе — упорно защищать Аварию; но решился, не теряя из вида главной цели, испытать, хотя неверное, но последнее средство — сохранить наше сообщение, приказав подполковнику Пассеку, если будет предстоять возможность, удерживаться на харачинском хребте и воспрепятствовать неприятелю проникнуть в Балаханы.

Подполковник Пассек, прибыв к войскам, нашел, что около пятисот человек неприятельской кавалерии уже прошло в балаханское ущелье, а скопище Шамили, до десяти тысяч, спешило вслед за ними от сел. Харачи. Не взирая на это подполковник Пассек решился овладеть дефиле, по которому проходил неприятель, и с этою целью двинулся по харачинскому хребту. Но решительные действия с нашей стороны не только не остановили движения неприятеля к Балаханы, но были как бы сигналом общего наступления всего скопища. Угрожаемый атакою с фронта, и опасаясь, на пути своего отступления к Моксоху, быть подавленным превосходным неприятелем, подполковник Пассек немедленно начал отходить к Моксоху, заблаговременно обеспечив сообщение с Моксохом двумя ротами и двумя горными орудиями, в виде репли, и совершил отступление перед всем скопищем Шамиля, с потерею лишь четырех раненых нижних чинов.

Предупредив покушение неприятеля захватить путь [71] отступления наших войск, подполковник Пассек, имея всего 710 штыков, занял сильную полицию, укрепив ее завалами. Занятие позиции при Моксохе было важно потому, что во 1-х, отступление в виду дерзкого и многочисленного неприятеля на вершину Арактау могло сделаться весьма гибельным; во 2-х, могло навести Шамиля на мысль захватить самую вершину Арактау и тем парализовать всякую возможность соединения слабых сил аварского отряда, и в 3-х, трудно было сделать открытое отступление с 80-ю ранеными при харачинском погроме и с транспортом зарядов, находившихся при моксохской башне.

Удачное отступление и занятие сильной позиции имело благоприятное влияние на судьбу разрозненных сил отряда: неприятель не решился атаковать подполковника Пассека при Моксохе. Пользуясь этим, генерал Клугенау решился, не теряя времени, сосредоточить все свои силы в Аварии, — тем более, что он получил сведения от майоров Познанского и князя Орбелиани о приближении Хаджи-Мурата, с партией в тысячу человек, Кибит-Магомы к кородахскому мосту, с двумя тысячами и тремя орудиями, и о совершенном упадке духа аварцев, устрашенных огромными средствами Шамиля и казнью многих унцукульских жителей. Остаться на горе Арактау, при таких обстоятельствах с 1350-ю штыками, находившимися в его распоряжении, было бы только опасным замедлением: он не мог вступить в открытый бой с 15 т. горцев, владевших артиллериею и ободренных важными успехами, но мог упустить время перейти в Аварию для ободрения унявших духом аварцев и защиты их, и потерять единственный свой базис — Хунзах, который снабжен был некоторым количеством провианта, зарядов и, по местности, давал возможность, в случае измены аварцев, упорно держаться до прибытия подкреплений. [72]

Вследствие этих соображений, в ночь на 3-е сентября, генерал Клугенау занял, с шамхальскою кавалериею, вершину Арактау; 12-я рота апшеронского полка и взвод сапер, оставшиеся у него под рукою из подвижных войск, с подполковником Евдокимовым, стали в Мокрой балке; подполковнику же Пассеку приказано было отступить от Моксоха и присоединиться к отряду. Подполковник Пассек, пользуясь густым туманом, произвел отступление без всякого преследования и в два часа пополуночи вышел на Арактау. В Цатаныхе оставлены были: линейная № 14-го батальона и 11-я мушкетерская апшеронского полка роты для удержания этого пункта, важного для нас, по своему положению: к тому же, здесь находился и парк, оставшийся от экспедиции 1842-го года.

По прибытии генерала Клугенау в Аварию, все жители изъявили полную готовность защищаться, только просили о содействии войск наших, без чего находили себя не в силах противостоять скопищам Шамиля. Необходимость заставила удовлетворить требованию аварцев, и генерал Клугенау приказал сводному егерскому батальону и сводной саперной роте, с четырьмя горными единорогами, занять селение Ободу, откуда можно было поспевать бистро ко всем аварским деревням; в Ахальчи же он оставил майора Познанского с тремя ротами апшеронского и девятою ротою тифлисского полков, расположившеюся там еще до прибытия генерала в Аварию, для противодействия Хаджи-Мурату, занявшему уроч. Матлас; в Хунзахе формировался, из слабых и расстроенных рот апшеронского полка, батальон в семьсот штыков.

Вечером, 5-го сентября, сильная неприятельская партия прибыла в Танус, и жители приняли ее без всякого сопротивления, скрыв от маиора Познанского приближение мюридов; вслед же затем, жители с. Ободы [73] атаковали войска наши в самом селении. Подполковник Гротенфельд, отступив из селения с потерею 20-ти человек, занял крепкую позицию и держался на ней до рассвета против ободинцев, подкрепленных частью партии из Тануса. Вся потеря наша при этом случае состояла: убитыми — 7-мь нижних чинов и ранеными — один обер-офицер и 31 нижний чин.

Измена двух аварских селений, заставившая командовавшего войсками не полагаться на верность и прочих аварцев, поставила в опасное положение оставшиеся у него силы: надобно было поспешить выйти из него, сосредоточив войска в Хунзахе, и он, с рассветом же, 6-го числа, отправил подполковника Пассека, со всей кавалерией, приказав ему соединить батальон майора Познанского со сводным егерским и следовать в Хунзах. Подполковник Пассек, прибыв к сводному егерскому батальону, двинулся к с. Ахальчи и, опрокидывая партию Хаджи-Мурата. которая, наконец, вошла в с. Ободу, занял против нее сильную позицию, а кавалерию отправил в Ахальчи, чтобы войти в связь с майором Познанским. Майор же Познанский, оставив в ахальчинском укреплении, сообразно величине его, взвод 9-й роты тифлисского полка, под командою прапорщика Залетова, присоединился к отряду при Ободе. Между тем, подполковник Пассек, чтобы облегчить движение майора Познанского, артиллериею разрушал башни и сакли селения, показывая вид, что намерен атаковать в нем Хаджи-Мурата. Действие нашей артиллерии имело такой успех, что неприятель постепенно спускался в нижнюю часть селения, а к вечеру, Хаджи-Мурат вышел из Ободы и отступил в Танус; отряд же прибыл в Хунзах, потеряв всего семь человек ранеными.

В этот день, утром, были слышны пушечные [74] выстрелы со стороны Куяды, и это имело благоприятное влияние на умы аварцев; но 7-го числа разнесся слух, что самурский отряд отступил к сел. Чох. Желая по возможности удержать аварцев от волнения, чтобы не быть окруженным в Хунзахе со всех сторон, и имея в виду сохранить единственное свое сообщение через Гоцатль и Гергебиль, генерал Клугенау послал князя Орбелиани, с кавалерией, и майора Познанского — с четырьмя ротами апшеронского полка, при 2-х горных орудиях, к сел. Батлагич и Геничутль взять аманатов. Жители сел. Батлагич, после некоторого колебания, начали перестрелку из селения, а вскоре к ним подоспел Хаджи-Мурат, с несколькими стами конных; между тем, сильные неприятельские партии потянулись из Тануса к Геничутлю. Опасаясь, что неприятель может отрезать майора Познанского и нанести ему сильную потерю, генерал Клугенау двинул сводный егерский батальон, с одним легким и одним горным орудиями, под начальством подполковника Пассека, к Батлагичу. Подполковник Пассек присоединил к себе майора Познанского и, после кратковременной канонады по селению, начал отступать поэшелонно к Хунзаху. Хаджи-Мурат стремительно бросился преследовать наш отряд; часть кавалерии Шамиля, пришедшая от Тануса через Геничутль, вынеслась на фланг наших колонн, а другая — наперерез нашему отступлению. Между тем, неприятельская пехота спешила к Геничутлю, а сам Шамиль наблюдал с геничутльской высоты за действиями своих наибов. Подполковник Пассек, прекратив отступление отряда, картечным огнем остановил Хаджи-Мурата и, с двумя ротами, бросившись в штыки на спешенную кавалерию, ставшую на нашем фланге, опрокинул ее и нанес ей значительный урон, открыв по бегущим сильный огонь. Этот неожиданный переход от отступления к атаке, [75] произведенной почти без потери, произвел на массы горцев впечатление самого охлаждающего свойства: неприятельская кавалерия более не приближалась к отряду, а пехота после этого не решилась спуститься от Геничутля. Отряд прибыл в Хунзах, имея всего пять раненых.

8-го сентября. Шамиль усилился двумя тысячами горцев, возвратившихся из Куяды, а девятого, утром, сдались ему сел. Ахальчи, Сиух и Могох. Командовавший войсками в северном и нагорном Дагестане принужден был заключиться в Хунзахе, отправив к корпусному командиру, через охотников, донесение в несколько слов о затруднительном положении отряда. В то время, как он заботился о защите Аварии, Шамиль употреблял все усилия, чтобы овладеть балаханским укреплением, моксохскою башнею и Цатаныхом.

2-го сентября, укрепление Балаханы, защищаемое 5-ю мушкетерскою ротою апшеронского полка, в составе 123-х человек, командою военно-рабочей роты из 21-го человека и командою грузинского линейного № 14-го батальона, в составе 50-ти человек, при одном орудии и одной мортире, окружено было многочисленными толпами горцев. Заметя это, гарнизон открыл артиллерийский и ружейный огонь; неприятель отвечал тем же. После этого, жители селения Балаханы, не сопротивляясь, перешли на сторону, Шамиля. Один только старшина их явился в укрепление и предложил оставить Балаханы, воспользоваться темною ночью и отступить в Зыряны, представляя для этого всю возможность. Но воинский начальник укрепления, поручик Доманский, не решился оставить свой пост без особого на то приказания начальства. Ночью, на 3-е число, неприятель делал завалы, а утром открыл сильный огонь по укреплению. 3-го числа, батареи наши уже были [76] разрушены, стены во многих местах пробиты, а к вечеру мюриды заняли укрепление, захватив в плен оставшихся в живых около 70-ти человек нижних чинов и 8 офицеров: поручиков — Доманского, Архипова, Кретковского, Ломидзе; подпоручиков — Шенявского и Букарецкого; прапорщиков — Башкатова и Пыпина. Солдаты, знавшие какое-либо ремесло, оставлены были при скопище Шамиля, а остальные и все офицеры отправлены в с. Дарго; больные же и раненые временного балаханского госпиталя — все изрублены.

От Балахан, Шамиль направил свои толпы к Моксоху, который 5-го числа окружен был горцами. Неприятельское орудие, поставленное у крайней сакли аула, скоро подбило колесо нашего орудия, заставило его замолчать, разрушило совершенно верхний этаж башни и повредило стены нижнего. Малочисленный гарнизон башни, истощив все средства защиты, был взят в плен, после отчаянного приступа, на другой день. Всего гарнизона, считая и слабых проходящих команд, было сорок семь человек; сколько из них убито и взято в плен — неизвестно. Находившийся в укреплении больной штабс-капитан Кауцман и начальник поста прапорщик Смольков попали в плен; орудие досталось Шамилю. Уничтожив до основания моксохскую башню, скопище Шамиля перешло к с. Цатаныху.

По просьбе жителей, поклявшихся обороняться до последней возможности, командовавший войсками, проходя с отрядом через Цатаных, приказал тамошнему гарнизону, состоявшему из 255-ти человек, под командою штабс-капитана Дементьева, бросить слабое укрепление и перейти в аул, где он, вместе с жителями, мог удобнее защищаться. 6-го сентября, часу в десятом утра, толпы горцев начали показываться на высотах. Жители Цатаныха [77] открыто изменили нам: без выстрела перешли они на сторону Шамиля, способствуя ему всеми средствами к овладению укрепленною частью селения, и первые открыли огонь по нашему гарнизону — к полудню того же дня. Видя измену, войска наши открыли также ружейный и артиллерийский огонь. Эта мера некоторое время как бы удерживала натиски неприятеля. Часу в четвертом пополудни, нестройные толпы его, с обычным криком, бросались на нас несколько раз, но были постоянно и с уроном отбиваемы, несмотря на многочисленность своих сил. Весь этот день и всю ночь продолжалась сильная перестрелка; мюриды часто сходились с солдатами, но наконец, принуждены были отступить. Бой окончился большою потерею для обеих сторон. Чрезвычайно упорная защита отважного гарнизона и, вследствие этого, значительная убыль горцев, заставили Шамиля неоднократно посылать к штабс-капитану Дементьеву и поручику Водарскому парламентеров, с предложением сдаться; но, получая всякий раз категорический и единодушный отказ и видя решимость гарнизона защищаться до последнего, он возобновлял сильнее прежнего атаки против ничтожного временного укрепления.

7-го числа, выставлены были против наших батарей, на расстоянии ста саженей, два орудия, действием коих укрепление было совершенно разрушено. Один из офицеров, прапорщик Безруков, с общего согласия, хотел взорвать пороховой погреб, чтобы не отдать его врагам; но лишь только он подошел с фитилем к погребу, как ядро оторвало у него руку. Остатки гарнизона заперлись в саклю и там начали отстреливаться, но мюриды, разломав потолок, убили штабс-капитана Дементьева, побили камнями многих солдат, и только десять человек израненных достались Шамилю, вместе с парком и [78] двумя орудиями: четвертьпудовым единорогом и шестифунтовой пушкою; все остальные погибли с честью, выполнив до последнего издыхания присягу, данную Царю.

Почти в тоже время, как цатаныхский гарнизон погиб с такой славой, прапорщик Залетов, которому поручена была зашита ахальчинского укрепления, покрыл себя неизгладимым позором. Увидев на высотах приближавшихся мюридов, он сделал по ним три выстрела и потом, спрыгнув с батареи, сел на лошадь, подведенную ему каким-то татарином, и отправился в стан врагов. Оставшийся без начальника, гарнизон бросил ружья и отворил ворота, склонясь на угрозы мюридов и убеждения Залетова. Одно орудие и девяносто семь солдат были взяты в плен и отведены в сел. Танус.

Ряд постоянных успехов привел Кибит-Магому к гоцатлинскому укреплению, обороняемому 163-мя человеками тифлисского егерского полка, при четвертьпудовом единороге, под командою капитана Кузьменко. Гоцатлинское укрепление, расположенное на важном стратегическом пункте, было крайне тесное: в нем могло разместиться едва пятьдесят человек; остальная же часть гарнизона занимала большой дом в самом селении Гоцатль, в версте от укрепления и, в случае измены жителей, должна была, очистив селение, держаться в открытом поле.

10-го сентября, показалась неприятельская партия, и к редуту подошел прапорщик Залетов, уговаривая капитана Кузьменко сдать укрепление; но, получив в ответ, что, до особого на то приказания командовавшего войсками, гарнизон будет защищаться — удалился к мюридам. Укрепление было окружено, и из двух орудий, поставленных против него на высотах, открыт огонь. Гарнизон укрепления отвечал ружейными выстрелами. 11-го числа неприятель сделал бреши и подбил лафет нашего [79] орудия. Ночью на 12-е число, бреши были заделаны кулями с провиантом; 12-го же, Кибит-Магома успел сделать еще два пролома и, бросившись черед них в укрепление, захватил остатки гарнизона, лишенного возможности защищаться, по неимению более патронов. Орудие досталось неприятелю, и капитан Кузьменко, тяжело раненый, был уведен с остатками роты в с. Танус.

С падением Гоцатля, всякое сообщение отряда с плоскостью было прервано, и положение его в Хунзахе, окруженном торжествовавшими массами горцев, было весьма затруднительное: зарядов и патронов было мало, провианта всего на один месяц, соли на несколько дней; на верность жителей нельзя было полагаться; без удержания же селения, отряд, стесненный в цитадели, мог скоро лишиться воды и всех лошадей, за совершенным недостатком фуража, и наконец, вся Авария от нас отложилась, и самые жители Хунзаха удерживались от измены единственно присутствием наших войск. В этой крайности, потеряв всякую надежду на помощь с плоскости, генерал Клугенау сделал следующие распоряжения: 1) укрепить и занять всю линию между башнями и башни окружавшие Хунзах от кручи до кручи, семью ротами апшеронского полка. К 13-му числу, были сделаны каменные стенки между башнями к 6 1/2 фут высоты, с бойницами; в башни помешены лучшие стрелки, поддержанные небольшими резервами: в ближайших саклях к линии проделаны бойницы, а пространство между ними обнесено завалами; на двух высотах устроены батареи с амбразурами; вся передовая линия была поручена начальству подполковника Пассека; резерв же, состоявший из сводного егерского батальона и сводной саперной роты (взвод сапер и взвод 9-й егерской роты Тифлисского полка) поручен подполковнику Евдокимову; 2) взять аманатов с каждого [80] семейства селения по одному; 3) купить — сколько можно было собрать у жителей — соли, несмотря на высокую цену, и положить по три золотника ежедневной пропорции на человека; 4) уменьшить дачу провианта до полуфунта сухарей, но раздавать по фунту на человека говядины, забирая скот под расписку у жителей; 5) под прикрытием наших войск, свезти большую часть хлеба жителей — что обеспечивало нас фуражом; всего было нафуражировано на десять дней.

Воспользовавшись впечатлением, произведенным на аварцев разгромом наших укреплений. Шамиль, без всяких усилий, успел привлечь их к себе, объявив, что он признает их за истинных мусульман и убежден, что они, если и повиновались русским, то под давлением, не имея возможности сопротивляться. Увеличив силы свои изменившими нам аварцами, Шамиль все-таки не решился овладеть Хунзахом, несмотря ни на какие настояния и просьбы Хаджи-Мурата и других приближенных к нему лиц. Взвесив средства и время, находившиеся в распоряжении Шамиля, нельзя не отдать ему справедливости, что он поступил очень умно и расчетливо. Действительно, если ничтожные укрепления, с слабыми гарнизонами, представили ему такое упорное сопротивление, то что же мог он ожидать под стенами Хунзаха, достаточно укрепленного и обороняемого двумя тысячами человек, считая и жителей, с десятью орудиями! Затем, если, в силу только что изложенного, для овладения Хунзахом нужно было время, то Шамиль ни в каком случае не мог им располагать, зная о скором прибытии самурского отряда; и наконец, самое главное — Шамиль не принимался за Хунзах потому, что не мог наверное рассчитывать на успех. Зная хорошо характер горцев; зная, что насколько отуманивают их успехи, настолько же обратно [81] действует всякая пустая неудача — Шамиль должен, был быть крайне осторожен, — иначе, в случае неудачи, он не только рисковал потерять все плоды прекрасно веденной им кампании, но и значительную часть столь заманчивой для него власти. При этом, он надеялся заставить нас очистить Хунзах без боя.

Когда аварский отряд приготовлялся к упорной и продолжительной борьбе против всех сил и средств Шамиля, а скопища его все более и более сосредоточивались в аварской долине, генерал Клугенау получил, 12-го сентября, известие, что князь Аргутинский, чрез три или четыре дня, приблизится к Хунзаху. 13-го, самурский отряд овладел гоцатлинскими высотами, защищаемыми партиею Хаджи-Мурата, а в полдень, 14-го, без боя, достиг аварской долины. Оба отряда соединились и немедленно двинулись к с. Танус, занятому Шамилем, Хаджи-Муратом и Кибит-Магомою, с четырьмя тысячами мюридов, при пяти орудиях. Все же силы Шамиля, по достоверным сведениям от перебежчиков и выбежавших пленных, простирались до десяти тысяч человек, в числе коих было три тысячи кавалерии. Скопище неприятеля занимало — как с. Танус, так и позицию у подножия хребта Танус-Бал и самый хребет.

Теперь необходимо остановиться пока на этом и бросить взгляд на только что описанные события.

Причины столь значительных успехов Шамиля заключались, по-видимому, в следующем: во-первых, в его собственной личности. Чуждый военного образования, он в тоже время обладал громадным умом, военными наклонностями и в высшей степени энергичным характером. Не раз выражение этих личных качеств имама ставило в крайнее затруднение наших опытных военачальников: ближе всего доказал [82] это сентябрь месяц описываемого года, а именно — марш Шамиля от Дылыма к Унцукулю, столь замечательный по скрытности и быстроте, движения. Действия его в рассмотренный краткий период кампании полны искусства, энергии и решимости. В самом деле, действуя вначале чрезвычайно осторожно, и намереваясь сперва лишь овладеть Унцукулем — для наказания его жителей, Шамиль не упускает из вида первого счастливого стечения благоприятных для него обстоятельств и почти мгновенно решается вырвать из наших рук Аварию. Он сделал этот отважный шаг потому, что сразу увидел все бессилие наших укреплений, раскинутых по Аварии и Койсубу, и сообразил, что ни одно не могло, в отдельности, представить серьезных затруднений: резерв скоро подоспеть не мог, а мы, к несчастью, тогда пренебрегли военным афоризмом: кто хочет прикрыть все — не прикрывает ничего. Придя раз к предвзятому решению, Шамиль бесповоротно идет к цели. О взятии Унцукуля прежде у горцы не могли бы и мечтать, а теперь, благодаря энергии, это укрепление, хотя и доставшееся им дорогою ценою, пало. Первый успех, без сомнения, повлиял на горские массы и поднял их дух. Не давая остыть энтузиазму своих фанатизированных скопищ, Шамиль тотчас перенесся на наши сообщения — и удар последовал за ударом. Овладев нашими почти беззащитными укреплениями, одним за другим, неприятель достиг невероятных результатов: в полмесяца было истреблено около одиннадцати рот; главный отряд — единственная опора края, прикован к крепости, и вся нагорная часть Дагестана была для нас потеряна. Словом, план Шамиля не мог быть исполнен обдуманнее и талантливее. Отдавая должное его военным способностям, нельзя отказать ему и в организаторских, в особенности, если хорошо знать те средства, [83] которыми он располагал. Искусно действуя то на фанатизм, то на присущую горцам, в значительной мере, страсть к наживе, он сплотил и дисциплинировал свои разновидные толпы и руководил ими так ловко, что оне сделались достойными соперниками даже и тогдашних кавказских солдат.

Во-вторых, Шамилю способствовал не мало самый способ занятия нами Аварии и Койсубу в частности, и Дагестана вообще: множество крайне дурно возведенных укреплений, недефилированных, где приходилось, от окружавших высот, с слабыми гарнизонами, вовсе не обеспечивало край и не могло представить неприятелю серьезных затруднений. Резерв был также раздроблен, так что мы не имели возможности быстро придвинуть, в достаточном числе, войска наши к угрожаемому пункту.

В-третьих, Шамилю поблагоприятствовало то обстоятельство, что мы, вместо немедленного очищения мелких укреплений и сгруппирования наших сил на известном пункте, с целью нанесения ему решительного удара, в удобный к тому момент, предпочли пассивную оборону в укреплениях, и тем доставили ему возможность легко пожать несколько, сравнительно дешевых, лавров — все же, однако, возвысивших дух его скопищ. Этим обстоятельством мы обязаны личности и характеру командовавшего войсками в северном и нагорном Дагестане, генерал-майора Клюки-фон-Клугенау, который не имел основания действовать так, как действовал, потому, что сам сознавал несостоятельность и бесцельность занятия края рядом ничтожных оборонительных пунктов и об этом даже не раз писал главнокомандующему. [84]

IV.

Получение начальником самурского отрада генерал-майором князем Аргутинским-Долгоруким первых сведений о сборах горцев на границах казикумухского ханства. Принятые им меры предосторожности. Просьба генерала Клугенау о помощи. Соображения князя Аргутинского. Расположение самурского отряда в последних числах августа. Движение его к границам Андаляля. Бой под сел. Руджа, Гудул-Мейдан, Турчидаг. Штурм гоцатлинских высот и освобождение от блокады отряда генерала Клугенау. Состав соединенного аварско-самурского отряда. Артиллерийское дело у с. Танус. Передвижение соединенного отряда к с. Геничутль. Выселение Шамилем аварских и койсубулинских аулов и выступление из Аварии. Бездействие соединенного отряда. Итог наших потерь в двадцатипятидневный период военных действий. Параллель между действиями генералов Клугенау и князя Аргутинского.

В конце августа месяца описываемого года, князь Аргутинский, находясь в сел. Чирахе для осмотра границ кюринского владения с Кара-Кайтагом и Табасаранью, получил сведение о сборе неприятеля на границах казикумухского ханства. Прибыв тотчас к войскам, расположенным в малом Кумухе, он сделал подлежащие распоряжения для предупреждения нечаянного вторжения горцев в пределы южного Дагестана. 29-го августа, были получены от лазутчиков и других лиц известия, что горцы направлялись к Унцукулю, о чем князь Аргутинский немедленно сообщил генералу Клугенау и, до разъяснения намерений Шамиля, продолжал работы, оставаясь с отрядом в наблюдательном положении. 31-го августа, был получен отзыв генерала Клугенау, от 30-го августа за № 9-м, заключавший в себе описание положения дел в Аварии и просьбу о помощи. Просимого подкрепления князь Аргутинский не послал, по следующим соображениям: 1) помощь не могла быть подана своевременно, так как, по всем расчетам, батальоны ранее шести дней не могли соединиться с аварским отрядом; 2) слабый отряд этот, следуя по дороге, ведущей близь непокорных обществ, мог встретить неприятеля в [85] превосходнейших силах и потерпеть поражение; 3) выделение двух батальонов, не будучи в состоянии помочь генералу Клугенау перейти от строгой обороны к наступлению, значительно ослабляло самурский отряд, обрекало его на пассивность во все время начинавшейся кампании и могло произвести неблагоприятное впечатление на тамошний край, тогда только что начинавший приходить в порядок; между тем, как нахождение целого отряда вблизи Казикумуха влияло вполне обратно: приближаясь к аварским укреплениям и базируясь на Казикумух, князь Аргутинский прикрывал южный Дагестан, смежные с ним провинции и работы, производившиеся в казикумухском ханстве; 4) у генерала Клугенау было под рукою до пяти батальонов — хотя слабых, но достаточных для того, чтобы первое время держаться против Шамиля, и наконец, 5) не посылая двух батальонов, движением целого своего отряда к Тилитлю князь Аргутинский рассчитывал оттянуть на себя часть скопищ Шамиля, поставив его между двух огней, и. таким образом, оказать действительную, а не мнимую, услугу аварскому отряду.

В последних числах августа месяца 1843-го года, самурский отряд был расположен следующим образом: 1-й и 2-й батальоны, три роты 3-го батальона князя Варшавского, 2-й батальон тифлисского егерского полков, шесть горных орудий № 1-го батареи кавказской гренадерской артиллерийской бригады, одна шестифунтовая пушка, две сотни донских казаков и две сотни кубинских нукеров, ширванской и кюринской милиции — у сел. Кумух; 1-й батальон мингрельского егерского и рота 3-го батальона князя Варшавского полков, при двух легких орудиях — в двух переходах от главного отряда (шестьдесят верст) у с. Чирах, при возводившемся там укреплении; 4-й и 5-й батальоны князя Варшавского полка были [86] расположены частями в Кубе, Кусары, по дороге, от Самура к Кумуху и на работах в самом Кумухе. Дербент и укрепления: хазрынское, тифлисское и ахтынское были заняты ротами №№ 10-го и 11-го линейных батальонов.

1-го сентября, с рассветом, с тремя с половиною батальонами, шестью горными и одним легким орудиями и двумя сотнями казаков, ширванской милиции и кубинских нукеров, князь Аргутинский выступил из Кумуха к границам андаляльского общества.

В ожидании прибытия к отряду из сел. Чираха 1-го батальона мингрельского егерского и роты 4-го батальона князя Варшавского полков, при двух легких орудиях, и занятый устройством казикумухской милиции, стягивавшейся из дальних магалов ханства, князь Аргутинский желал скрыть от неприятеля истинную цель своего движения, а потому, направил отряд к карахской границе, и только 2-й батальон тифлисских егерей, с легким орудием, пошел по разработанной дороге на сел. Чох. 2-е число этот батальон провел в селении Варейлю, а отряд — в селении Мукарклю 3-го сентября, присоединились к отряду, из Чираха, пять рот пехоты, при двух легких орудиях, и собралась казикумухская милиция в числе тысячи триста человек пеших и четырехсот конных, а в два с половиною часа, все войска отряда двинулись к сел. Чох. Продолжительный подъем на Турчидаг, несмотря на полное усердие солдат, поднимавших легкую артиллерию на себе, задержал войска до двенадцати часов ночи, и отряд мог пройти Чох не ранее семи часов утра, 4-го сентября.

В этот день, корпусный командир подписал предписания князю Аргутинскому, с приказанием — подать помощь северному Дагестану, и командиру 3-й бригады [87] грузинских линейных батальонов, генерал-майору Шварцу — вторгнуться в глубь Дагестана, с отрядом из двух или трех батальонов и, достигнув Тлесеруха, действовать сообразно обстоятельствам, не упуская из вида прикрытия казикумухского ханства, остававшегося, за выступлением самурского отряда, обнаруженным. Генерал Шварц должен был притянуть к себе тысячу человек милиции султана элисуйского Даниельбека. Самурский отряд был уже на марше, а отряд Шварца, отделенный от Казикумуха трудно проходимыми горами, мог прибыть туда едва ли ранее двадцатых чисел или половины сентября.

После кратковременного отдыха у Чох, войска самурского отряда двинулись на Кара-Койсу и, оттеснив неприятельские пикеты, занимавшие противоположный берег, расположились на правом берегу, левее селения Хиндах, на прямой дороге к сел. Руджа. Удостоверясь при этом лично в ненадежности хиндахского моста для перехода войск и в крепости неприятельской позиции, прикрывавшей его, князь Аргутинский решил перейти Кара-Койсу в брод; но, вследствие сильного утомления войск, почти не имевших отдыха в течении ночи, отложил форсирование переправы. В продолжении ночи лазутчики дали знать, что мюриды со всех сторон стекаются в сел. Руджа, а утро 5-го сентября показало, насколько сильно заняли они три дороги, проходившие в эту деревню.

Осмотрев позицию неприятеля и направление дорог, князь Аргутинский остановился выбором на средней из них, как кратчайшей к с. Руджа, и вследствие этого, оставив на позиции с обозами и всеми тяжестями отряда 1-й батальон князя Варшавского полка, с тремя легкими орудиями и частью казикумухской милиции, прочие войска направил тремя колоннами: первая — в составе двух егерских батальонов, при четырех горных орудиях, под [88] командою майора Фабера, имея впереди себя часть казикумухской милиции поручика л-гвардии казачьего полка Агалар-бека; вторая — из семи рот пехотного князя Варшавского полка, при двух горных единорогах, под командою майора Масловского, имея в голове казикумухскую и чохскую милицию, под начальством капитана Абдул-Рахман-бека, и третья — из всей иррегулярной кавалерии и кюринской милиции, под начальством л-гвардии казачьего полка штабс-ротмистра Бакиханова. Две первые колонны двигались по средней, третья — по правой дороге, а на левую, еще до переправы войск, были посланы, с майором Хвостиковым, три роты 1-го батальона князя Варшавского полка, с одним легким орудием, для производства демонстративной атаки на переправу чрез Кара-Койсу. Разобщенное движение войск, введя неприятеля в недоумение относительно истинного направления атаки, удержало его на занимаемых им пунктах; между тем, как весь отряд, за исключением демонстративной колонны майора Хвостикова, под покровительством огня двух легких орудий, быстро перешел реку в брод и устремился по средней дороге к с. Руджа. Неприятель поздно разгадал настоящее наше намерение и, оставив боковые дороги, бросился на среднюю; но сильный натиск милиции и егерских батальонов позволил ему сделать это не ближе самой Руджи. Деревня эта, крепкая по самому своему местоположению, была еще защищена семью большими завалами, занятыми братом Кибит-Магомы, Муртузали, с тремя тысячами человек отчаянных мюридов.

Заметив, что неприятель стягивался со всех сторон к завалам, и не желая заводить бесполезной перестрелки, князь Аргутинский решился сильным ударом склонить победу в свою пользу, и для этого направил первую колонну, со всею казикумухскою милициею, на фронт, а вторую [89] и третью колонны — в обхват левого фланга и в тыл завалов, примыкавших с этой стороны к деревне.

Казикумухская милиция, имея во главе храброго Агалар-бека и поддерживаемая штыками егерей, взяла все семь завалов, один за другим, между тем, как две другие колонны появились в тылу у неприятеля. Опрокинутые на всех пунктах, горцы, бросив деревню, обратились в беспорядочное бегство по дороге на Куяду и Тилитль, преследуемые всею кавалериею отряда и огнем горной батареи. Одиннадцативерстный путь от с. Руджа до главного перевала к аварскому Койсу был усеян трупами мюридов. По самым точным сведениям, они потеряли убитыми — до 240 человек и сорок пленными. Наша потеря в этом деле простиралась до 16-ти человек убитыми; ранено сорок два нижних чина и три обер-офицера. Убыль эта пала почти всецело на долю казикумухской милиции, покрывшей себя в этот день славою. К общему сожалению, храбрый Агалар-бек был тяжело ранен пулею в левую руку, при взятии последнего завала.

Не довольствуясь одержанным над неприятелем успехом при с. Руджа, и желая встревожить Шамиля появлением отряда внутри подвластных ему обществ, князь Аргутинский, 6-го числа, в пять часов утра, двинулся со всеми войсками по дороге в Куяду и Тилитль, куда бежал разбитый неприятель, и тут-то лично мог удостовериться, какое поражение нанесла горцам 5-го числа наша кавалерия. Пройдя около 13-ти верст, отряд остановился на главном перевале к аварскому Койсу, где был дан людям трехчасовой отдых. На несколько сигнальных выстрелов, сделанных во время остановки, отвечал Хунзах и гоцатлинское укрепление. Здесь только, от жителей с. Куяды, князь Аргутинский узнал о падении [90] Унцукуля и об отчаянном положении генерала Клугенау. Затем, князь Аргутинский двинулся в обратный путь и в тот же день, к вечеру, по переправе чрез Кара-Койсу, стал лагерем на правом берегу его, близь урочища Гудул-Мейдан, в ожидании разъяснений, какое влияние на планы Шамиля и положение наших аварских дел оказало его победоносное движение. Здесь была получена бумага от генерала Клугенау, от 1-го сентября, а прибывшие лазутчики сообщили о присылке Шамилем Кибит-Магомы, с частью кавалерии, к с. Руджа и о сосредоточении на перевале, от с. Руджа к с. Куяде до 5 т. горцев, вполне готовых встретить любую попытку самурского отряда.

Вполне довольный таким отвлечением на себя части сил Шамиля, и желая заманить неприятеля в долину Кара-Койсу, прикрыв казикумухское ханство, начальник самурского отряда, в 11-ть часов утра, 8-го числа, снялся с позиции и, отойдя за с. Чох, расположился на Турчидаге, со стороны ханства. 9-го сентября, князем Аргутинским получено было несколько известий, единогласно говоривших о том, что на защиту сс. Тилитля и Куяды прибыл лишь Кибит-Магома, с войсками своего наибства, и что сам Шамиль находится еще в Аварии и блокирует Хунзах и другие наши укрепления. Достоверность этих сведений подтверждалась еще и тем обстоятельством, что уже пятый день не получалось от генерала Клугенау ни строки. Конечно, оставить дела наши в Аварии в таком положении — было невозможно. Для спасения отряда генерала Клугенау, диверсия была недостаточна, потому что Шамиль, выдвинув в виде заслона Кибит-Магому к Тилитлю и Куяде, с прежнею энергиею шел к раз поставленной себе цели. Оставалось двинуть в Аварию весь самурский отряд, — причем, [91] предварительно, необходимо было озаботиться прикрытием своего слабого тыла, где было население, начинавшее, колебаться и ничтожные гарнизоны недостроенных еще укреплений.

Положение начальника самурского отряда было весьма затруднительное: во-первых, он обязан был помочь генералу Клугенау; во-вторых озаботиться наилучшим прикрытием и обеспечением вверенного его управлению края, и, в-третьих, удаляясь на несколько переходов от своей базы, обеспечить отряд боевыми и продовольственными запасами. Несмотря на это, князь Аргутинский решил — безотлагательно двинуться, налегках, со всеми подведомственными ему войсками, в Аварию, чрез Гергебиль, и разбив, если представится возможность, неприятеля, соединиться с отрядом генерала Клугенау. Вследствие этого, заменив легкую артиллерию горными единорогами, он, 12-го сентября, выступил по указанному направлению. Состав отряда, не считая музыкантов и нестроевых, был следующий: команда кавказского саперного батальона — 24 штыка, пехотного князя Варшавского полка три батальона — 1,322 штыка, тифлисского егерского полка 2-й батальон — 627 штыков, мингрельского егерского 1-й батальон — 564 штыка, итого — 2,537 штыков; донских казаков полторы сотни (141 чел.) и милиции ширванской, кюринской, казикумухской и кубинских нукеров — 1.658, итого — 1,799 пик и шашек; единорогов десятифунтовых семь и трехфунтовых два, с полным комплектом боевых зарядов. Отряд имел провианта лишь на десять дней, так как князь Аргутинский располагал воспользоваться им из гергебильских складов.

С выступлением самурского отряда, южный Дагестан совершенно открывался для вторжения неприятеля, отуманенного успехами, а потому, он просил генерал-майора Шварца, находившегося в Тлесерухе, стать возможно [92] ближе к дусраратскому магалу, казикумухского ханства. Положением этим, г. Шварц, не удаляясь от пределов охранявшегося им края, в тоже время достигал цели прикрытия ханства. Но так как, с движением этого генерала в горы, лезгинская кордонная линия делалась весьма слабою, то князь Аргутинский ходатайствовал перед генерал-адъютантом Нейдгартом о подкреплении её хотя двумя батальонами, с соответственным числом орудий. Начальника же 19-й пехотной дивизии, генерал-лейтенанта барона Рененкампфа, находившегося в то время в Темир-Хан-Шуре, князь Аргутинский просил прислать в Гергебиль, на соединение с ним, все войска, которые возможно было собрать. Барон Рененкамф тотчас же отправил туда сводный трехротный батальон тифлисского егерского полка в триста штыков.

12-го сентября, отряд, двигаясь по чрезвычайно трудной дороге, прошел сел. Куппы, цудахарского общества, и достиг поздно вечером гергебильского укрепления, не встретив ни неприязненных действий со стороны цудахарцев и акушинцев, ни готовности следовать с отрядом, как обещали их кадии при движении князя Аргутинского, по взятии сел. Руджа, на Куяду и Тилитль. Присоединив к себе в Гергебиле 3-ю карабинерную роту тифлисского егерского полка, в числе 115-ти штыков, начальник самурского отряда, в семь часов утра, 13-го сентября, двинулся к аварскому Койсу, на селение Чалда. Дорогу эту, как она ни была трудна для движения, князь Аргутинский избрал собственно, как кратчайшую к Хунзаху, и потому, что считал Гоцатль еще в наших руках. В час пополудни, войска стянулись к переправе, которая прикрывалась лишь наблюдательными неприятельскими пикетами, тотчас, при появлении нашем, отступившими. Решив во что бы то ни стало овладеть [93] гоцатлинскими высотами и соединиться с гарнизоном укрепления, князь Аргутинский сделал следующие распоряжения: все вьюки отряда, за исключением патронных ящиков, под прикрытием 1-го батальона пехотного князя Варшавского полка и большей части кавалерии, с двумя орудиями, оставил на правом берегу аварского Койсу, под начальством командира батальона майора Хвостикова, приказав ему — энергически демонстрировать по другой дороге на хребет Арактау, для развлечения внимания неприятеля. Остальные же затем войска, с семью горными орудиями, в двух колоннах, одна за другою, имея впереди себя казикумухскую милицию, перешли реку в брод и двинулись ускоренным шагом по тесному дефиле к гоцатлинскому перевалу’.

Все окрестные высоты были усеяны горцами, а самый перевал прикрыт завалами в три яруса и был защищаем Хаджи-Муратом, с 2,500 отборных мюридов Шамиля. Только что отряд втянулся в дефиле, как с гор посыпался на него град пуль и камней. Милиционеры, исключая немногих узденей, не выдержали подобного удара — и замялись. Не желая на первых же порах давать нравственный перевес неприятелю, начальник отряда тотчас же двинул вперед первую колонну егерей, под командою майора Фабера, а милиции приказал принять вправо, где менее вредили камни. Вторая колонна, из двух батальонов пехотного князя Варшавского полка, непосредственно поддерживала первую и милицию. Подъем к завалам был так крут и продолжителен, что артиллерии не могла следовать за штурмовыми колоннами, а тем менее действовать, и была отправлена в арьергард.

Несмотря на перекрестный огонь и сильное утомление, егеря все-таки достигли завалов, имея впереди князя Аргутинского, с обнаженною в руке шашкою, и, после упорного [94] штыкового боя, овладели ими. Неприятель защищался отчаянно, а потому наша потеря была весьма значительная: она заключалась в двух обер-офицерах (мингрельского егерского полка штабс-капитан князь Бебутов и грузинского линейного № 11-го батальона прапорщик Медников) и 15-ти нижних чинах убитыми, одном штаб-офицере (тифлисского егерского полка майор Фабер) трех обер-офицерах (тифлисского егерского полка подпоручик Бродзелов и мингрельского егерского — штабс-капитан Шаншиев и прапорщик Мусхелов) и 123-х нижних чинах ранеными и 11-ти контуженными. Неприятель в беспорядке бежал, оставив в завалах несколько тел; но, к сожалению, вследствие сильной усталости пехоты и милиции, спасся от энергического преследования. Войска остановились на ночлег в занятых с боя завалах, а вагенбург — на правом берегу аварского Койсу.

К рассвету, 14-го сентября, были получены чрез лазутчиков сведения, что гоцатлинское укрепление, три дня тому назад, взято неприятелем, срыто до основания, а после дела 13-го числа — совершенно им брошено; что бежавшие с гоцатлинских высот мюриды сосредоточивались в селении Ках, занимая весьма крепкую по природе позицию, и что, будто бы, сам Шамиль имел намерение притянуть все свои силы в это селение, совершенно запиравшее длинное и узкое дефиле. Обстоятельства эти заставили князя Аргутинского поторопиться наступлением, а потому, дав приказание вагенбургу следовать за собою, он, с рассветом, быстро двинулся с войсками обеих колонн и милициею к селению Ках. Хаджи-Мурат, не успев сосредоточить, как следует, все свои силы, в виду энергического наступления отряда, зажег селение и поспешно отступил к сел. Танус. В полдень, самурский отряд [95] вышел на аварскую долину, а в три часа пополудни соединился, в четырех верстах от Хунзаха, в виду отступавшего неприятеля, с отрядом генерала Клугенау, вышедшим, по сигнальным выстрелам пушек князя Аргутинского, из укрепления.

Самурский отряд, по присоединении к себе в Гергебиле 115-ти штыков, и за убылью людей в пути и на гоцатлинских высотах, явился в Хунзах в числе 2.542 штыков, 1.760 человек кавалерии и девяти орудий; в отряде же генерала Клугенау было в это время под ружьем: 1,466 человек пехоты, 306 человек кавалерии и восемь орудий; так что общая сила соединенных отрядов составилась в 4,008 штыков, 1,760 пик и шашек и семнадцать орудий.

По соединении двух отрядов, генерал Клугенау, преследуя скопище мюридов, дошел в тот же день до сел. Танус, где Шамиль, устроив завалы и батарею, прикрывал предпринятое им переселение аварцев и койсубулинцев в подвластные ему горы. Силы Шамиля, по сведениям от перебежчиков и пленных, простирались до десяти тысяч, при пяти орудиях, и занимали сел. Танус, подножие хребта Танус-Бал и частью ближайшие аварские селения.

Начинало уже смеркаться, когда соединенный отряд занял выгодную позицию против сел. Танус: фронт его расположился на легкой покатости, укрыто от взоров и выстрелов неприятеля; правый фланг, под командою генерального штаба подполковника Пассека, примкнул к крутому оврагу, а левый, составленный из войск самурского отряда, под начальством генерал-майора князя Аргутинского-Долгорукого, остался совсем открытым. Позади этого последнего, генерал Клугенау старался скрыть конную и пешую милиции, в надежде, что неприятель [96] решится нас атаковать, и будучи отбит, продержится в деревне лишь до ночи, чтобы легче отступить и увезти свои орудия. Но на рассвете, 15-го числа, сильная канонада с трех батарей, устроенных в самой деревне, на хребте Танус-Бал. и в небольшом между ними хуторе, обнаружила намерение Шамиля упорно обороняться.

Таким образом, генералу Клугенау предстояло или взять селение штурмом, или же, не предпринимая его, ограничиться нанесением неприятелю возможно большего вреда артиллерийским огнем. Но штурм был опасен в виду огромных средств Шамиля, крепкой его позиции и возвышения моральных сил горцев, вследствие недавних и важных успехов — особенно, принимая во внимание, что малейшая наша неудача могла повлечь за собою последствия тем более пагубные, что селение Гоцатль опять было занято партиею мюридов. В силу изложенных соображений, обстреливание неприятельских позиций было усилено: 16-ть орудий открыли огонь по селению, а к полудню были подвезены из Хунзаха еще три орудия. Неумолкаемая канонада продолжалась до глубокой ночи. В течение дня мюриды покушались обойти наш правый фланг и опрокинуть левый; в первом случае, им удалось сбить 8-ю роту мингрельского егерского полка, занимавшую отдельный пост для прикрытия родника, но огонь двух горных орудий, удар в штыки двух рот апшеронского полка и угрожающее движение 3-го батальона князя Варшавского полка заставили их бежать в селение; во втором же — застрельщики 2-го и 3-го батальонов князя Варшавского полка, поддержанные своим вторым батальоном, отбили атаку неприятеля и, преследуя бежавших, вместе с казикумухскою, кюринскою и кубинскою милициями, ворвались в передовые завалы, нанеся горцам чувствительный урон. [97]

16-го числа, утром, из сел. Ахальчи возвратился лазутчик с известием, что мюриды, понеся огромный урон и чувствуя недостаток в хлебе и огнестрельных припасах, мало по малу оставляли с. Танус. Сведение это по-видимому подтверждалось и редкою стрельбою с неприятельских батарей. Поэтому, по приказанию генерала Клугенау, князь Аргутинский отправил на сообщения Шамиля всю свою милицию, под начальством генерального штаба капитана Вранкена, а с фронта была усилена канонада; но в полдень, горцы получили значительное подкрепление и подвезли огнестрельные припасы из взятого в Цатаныхе парка. Беспрерывная стрельба загорелась с прежнею силою и продолжалась до самой ночи.

17-го сентября, с рассветом, часть скопищ Шамиля поднялась на хребет Танус-Бал, а другая осталась в завалах разрушенного селения; хотя, пользуясь таким разделением неприятельских сил, генерал Клугенау и мог атаковать селение Танус с большою надеждою на успех, но так как, во всяком случае, можно было рассчитывать на упорное сопротивление мюридов, то самое взятие Тануса штурмом, неизбежно сопряженное с огромными потерями, было, по его мнению, для нас невыгодным, тем более, что малочисленный наш отряд, нуждавшийся в снарядах и патронах, не имел обеспеченного сообщения. Поэтому, даже и одержав победу, отряд не мог довершить ее энергическим преследованием неприятеля... Предшествовавшие неудачи, как видно, тяжелым гнетом давили генерала Клугенау, парализуя в нем всякую решимость. Ограничиваясь наказанием сел. Танус, он счел необходимым перейти на новую позицию, к селению Геничутль, для прикрытия Хунзаха и сообщений наших с Гергебилем. Движение это совершено было 17-го же, на рассвете, и походило на обыкновенный мирный маневр. Правый фланг, [98] ближайший к неприятелю, снялся с позиции первым, под прикрытием двух батальонов князя Варшавского, одного мингрельского и одного тифлисского полков, под начальством князя Аргутинского; на обоих флангах, в густых колоннах, следовала милиция; порядок во всех частях войск был превосходный. Неприятель не показывался из деревни и сделал только три пушечных выстрела, на которые мы не отвечали.

14-го, 15-го, 16-го и 17-го чисел, мы потеряли убитыми: одного обер-офицера (пехотного князя Варшавского полка подпоручика Користина), двадцать пять нижних чинов и трех милиционеров; ранеными и контуженными: одного генерала (генерал-майора князя Аргутинского-Долгорукого) одного штаб-офицера (кабардинского егерского полка майора Солонинина), семь обер-офицеров (тифлисского егерского полка штабс-капитана Обрицкого, поручиков Гогибедова и Щодро, подпоручика Потоцкого, резервной № 2-го батареи 19-й артиллерийской бригады прапорщика Попова и казикумухской милиции подпоручика Абдул-бека и прапорщика Хизри), девяносто два нижних чина и двадцать шесть милиционеров; без вести пропало четырнадцать нижних чинов; всего: одного генерала, одного штаб-офицера, восемь обер-офицеров, сто тридцать одного нижнего чина и двадцать девять милиционеров. По усилении геничутльской позиции завалами, редутами и батареями, генерал Клугенау, в тот же день, вечером, отправил второй батальон князя Варшавского и сводный апшеронского полков, с пятью горными единорогами, под начальством майора Познанского, в селения Гоцатль и Чалда для открытия сообщения с Темир-Хан-Шурою через Гергебиль. Майору Познанскому было поручено встретить черводарский транспорт с провиантом и доставить его в Хунзах. По отправлении из отряда на лошадях транспорта [99] раненых, для которых не было ни помещения, ни медицинских средств, генерал Клугенау рассчитал перейти к наступательным действиям, но, во всяком случае, не раньше, чем прибудет из Темир-Хан-Шуры другой еще транспорт с артиллерийскими снарядами и патронами, а главное — когда получатся сведения о действиях войск на других пунктах.

Воспользовавшись бездействием соединенных отрядов, Шамиль, в период времени с 19-го по 21-е сентября, успел переселить аварцев и койсубулинцев в покорные ему горы и в Гумбет и предал огню опустевшие аулы, еще ранее забрав аманатов из лучших фамилий Аварии и Койсубу, и приказав отогнать их стада в глубь подвластных ему обществ. Указанными мерами, имам окончательно взял их в свой руки. Невольные эмигранты тянулись по двум направлениям: аварцы на Тлох, а койсубулинцы на Ихали. К 21-му числу, были выселены все аварские селения, за исключением Сиуха и Ахальчи. В этот день, все силы Шамиля передвинулись к с. Моксох, а селение Танус было предано пламени. Отсюда Хаджи-Мурат направился к с. Сиух, где и расположился, с целью наблюдения за поведением жителей, медливших, под разными предлогами, переселением, а скопище Кибит-Магомы спустилось в кахское ущелье и, перерезав дорогу из Гоцатля в Хунзах, атаковало вечером второй батальон князя Варшавского полка на гоцатлинских высотах.

Еще утром, того же числа, майору Познанскому было послано приказание — в случае, если транспорт с провиантом еще не прибыл в Чалда, вернуться немедленно с обоими батальонами в Гоцатль. Вследствие этого, майор Познанский, получив на марше известие о появлении Кибит-Магомы, успел выйти на гоцатлинские высоты, [100] соединиться с батальоном князя Варшавского полка и, укрепив позицию свою завалами, отразить ночью все атаки неприятеля. Потери его состояли в одном убитом солдате и раненых — обер-офицере и семи нижних чинах.

Узнав вечером, 21-го числа, от пикетов, о занятии кахского ущелья неприятелем и нападении на расположенный близь Гоцатля батальон, генерал Клугенау тотчас выступил со всем отрядом к месту боя; но горцы, опасаясь быть поставленными между двух огней, заблаговременно отступили к кородахскому мосту. Оставив на гоцатлинских высотах три с половиною батальона пехоты, казикумухскую, кюринскую и кубинскую милиции, при восьми горных единорогах, под начальством князя Аргутинского, с тем, чтобы он вошел в связь с Гергебилем, и приняв ожидавшийся транспорт, двинулся обратно в аварскую долину, — генерал Клугенау возвратился, с двумя с половиною батальонами, шамхальскою и ширванскою милициею, при пяти горных единорогах, на позицию у с. Геничутль, оставив, для связи с Гоцатлем, две роты третьего батальона тифлисского егерского полка, с пятидесятью казикумухскими милиционерами, при двух горных единорогах, в с. Ках. В тот же день, 23-го сентября, князь Аргутинский занял сел. Чалда двумя ротами и послал о том известие в Гергебиль. Затем, после оставления Аварии скопищами Шамиля, соединенные отряды, ничего не предпринимая, ожидали подвоза продовольственных и боевых припасов.

Итоги наших потерь в Аварии с 27-го августа по 21-е сентября были следующие: убито, взято в плен и без вести пропало 45-ть штаб и обер-офицеров и 1,573 нижних чина; ранено и контужено: один генерал, 20-ть штаб и обер-офицеров и 120 нижних чинов, а всего: один генерал, 65 штаб и обер-офицеров и 1,999 [101] нижних чинов, считая и милиционеров (приложение V). Неприятель овладел шестью укрепленными пунктами и находившимися в них четырьмя шестифунтовыми пушками, четырьмя четвертьпудовыми единорогами, двумя шестифунтовыми мортирками, всего — десятью орудиями. Кроме того, горцами были взяты два горных десятифунтовых единорога, при истреблении отряда подполковника Веселитского, и наконец, в Цатаныхе достались Шамилю 4,035 орудийных зарядов, 250 т. ружейных патронов и около 2,500 четвертей муки.

Успехи горцев поразительны! Честь русского оружия была спасена лишь начальником самурского отряда, который знал хорошо край и образ ведения горной войны, умел не только броситься, когда это действительно нужно, на штурм, как простой рядовой, но и способен был подготовить и обставить успех всякого своего предприятия. Энергическое и искусное движение самурского отряда оканчивается соединением его с отрядом генерала Клугенау. Когда Аргутинский уступил начальствование старшему в чине, начинается опять в течение нескольких дней бесцельная артиллерийская канонада у Тануса и бездеятельность соединенных отрядов самурского и аварского — после блестящих успехов первого из них. Это невольно поразило командовавшего войсками генерал-лейтенанта Гурко, как видно из рапорта его корпусному командиру, от 24 сентября 1843-го года, № 144. Гурко недоумевал о причинах подобного бездействия шести тысяч штыков и шашек. Не в недостатке боевых и продовольственных запасов тут было дело, а в личных качествах начальника соединенных отрядов, дальнейшее суждение о котором, равно и надлежащая оценка его действий, остаются на долю будущего историка.

Текст воспроизведен по изданию: 1843 год на Кавказе // Кавказский сборник, Том 6. 1882

© текст - Юров А. 1882
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Валерий Д. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1882