1840, 1841 и 1842-Й ГОДЫ НА КАВКАЗЕ

IV.

Деятельность отряда генерал-маиора барона Засса по перенесению кордонной линии с Кубани на Лабу. События в Закавказьи: беспорядки в южной Осетии; беспокойства в Цебельде; волнение Даля. Спокойствие на лезгинской кордонной линии; поездка генерала Анрепа в Анкратль и установление там гражданского управления. Заключение.

Во исполнение Высочайших предначертаний, в описываемом году на правом фланге кавказской линии предстояло выдвинуть кордонную линию с Кубани на Лабу; первое звено новой линии — укр. Зассовское — было уже окончено в 1839-м году; теперь оставалось возвести еще три укрепления, с промежуточными постами, и заселить пространство между старою и новою линиями казачьими станицами кавказского линейного войска. Укреплениям предположено было дать сильную профиль; два из них — вооружить каждое 4-мя орудиями гарнизонной артиллерии, на полевых лафетах, и занять ротою кавказского линейного № 7-го баталиона; третье же — среднее — получало более обширные размеры, 6-ть или 8-мь орудий и предназначалось для помещения штаба линейного № 7-го баталиона и склада продовольственных и боевых припасов, на случай экстренных движений наших отрядов.

Для этих работ, к 25-му апреля сосредоточивался у Прочного Окопа отряд, под личным начальством генерал-маиора барона фон-Засса, из 1-го, 2-го, 3-го и 4-го баталионов кабардинского полка 1, силою в 600 штыков каждый, кавказского линейного № 7-го баталиона 2, команды сапер в 120-ть человек, [374] донского казачьего № 2-го полка, 15-ти сотен казанов от кубанского, кавказского, хоперского и ставропольского полков, 3-х сотен горской милиции, при 4-х орудиях легкой № 6-го батареи 20-й артиллерийской бригады и 6-ти конных орудиях казачьей № 11-го роты. При войсках находился конно-подвижной транспорт в 200 повозок.

Порядок возведения укреплений и все меры к охранению зарождавшейся линии от набегов горцев предоставлялись усмотрению начальника отряда; по окончании же работ, остальное время до осени предполагалось употребить на производство сильного поиска в земли шапсугов и абадзехов, на снабжение укреплений провиантом по 1-е июня 1841-го года и дровами на зиму и на разработку дороги, выше Ахмет-горы, к Тамовскому аулу. Войска отряда должны были довольствоваться винною и мясною порциями по обыкновенному заграничному положению со дня выступления из сборного пункта по день роспуска на зимние квартиры. Продовольствие на 7-мь месяцев, 2 комплекта артиллерийских зарядов, 200 т. пехотных патронов и материал для 40 т. кавалерийских — заготовлялись в Прочном Окопе. Туда же транспортировались предназначенные на вооружение лабинских укреплений гарнизонные орудия, с полным комплектом зарядов на каждое. В укреплении Зассовском был устроен подвижной госпиталь на 300 человек больных.

3-го мая лабинский отряд переправился через Кубань, двинулся к Урупу и, разделившись на части, приступил к работам. К 1-му ноября полуразрушенное укрепление св. Георгия было перенесено с правого, на более выгодное в военном отношении место на левом берегу Урупа, а укр. Жировское — с [375] правого на левый берег Чамлыка и наименовано Ново-Донским; устроены три промежуточных укрепленных поста на Урупе, Синюхе и Коксу, между укреплениями Прочным Окопом, Ново-Георгиевским, Жировским и Зассовским, исправлено последнее укрепление и возведены для обеспечения сообщения новой линии с Кубанью два укрепления на Лабе — Темиргоевское и Мохошевское, благодаря солидной постройке, силе профилей и палисадам, совершенно обеспеченные от всяких случайностей. Что же касается до заселение казачьих станиц и энергического поиска к шапсугам и абадзехам, то и от одного, и от другого предприятия привилось отказаться в виду ослабления лабинского отряда в пользу чеченского, вследствие угрожающего положения дел на левом фланге кавказской линии.

Узнав о выступлении в сентябре месяце 1-го и 2-го баталионов кабардинского полка в Грозную, горцы, со злобой смотревшие на захват нами богатейших пастбищных мест и пашен между Кубанью и Лабой, решили попытаться разрушить ненавистные им лабинские укрепления и, вообще, наделать нам возможных бед. С этою целью, в первых числах ноября, шапсуги, убыхи и абадзехи начали массироваться на р. Белой. Они предполагали с 14-го ноября, т. е. в день праздника байрама, разделившись на две партии, пешею обложить одно из укреплений лабинской линии, а конною — тревожить станицы и мирные аулы между Кубанью и Лабой. По показанию незадолго перед тем выкупленного из плена тенгинского полка прапорщика Федорова, пробывшего девять месяцев у убыхов, замыслы эти были не без связи с предприятиями Шамиля, не упустившего разослать свои воззвания об ополчении против гяуров и к закубанским племенам. [376]

При первых известиях о сборах горцев, барон Засс приказал принять все меры предосторожности на кордонной линии, притянул к Кубани резервы из внутренних станиц и свел их в летучие отряды на левом берегу; усилил гарнизоны лабинских укреплений, занятых кавказским линейным № 7-го баталионом и сводным мушкетерским баталионом резервной бригады 9-й пехотной дивизии, расположил лабинский отряд 3 тремя колоннами: при укр. Зассовском, Мохошевском и Темиргоевском, так что менее чем в сутки мог сосредоточить две колонны, и привел в лучшее состояние наиболее подвергавшиеся опасности укр. Хумаринское и Усть-Джегутинское. Все эти меры, а отчасти поиски начальника черноморской кордонной линии генерала Заводовского и наступление суровой зимы,— расстроили планы горцев и заставили их разойтись.

Само собою разумеется, что период времени, с апреля по ноябрь включительно, не обошелся без покушений неприятеля на наши пределы и без набегов мелких кавалерийских отрядов для уничтожения абадзехских запасов, рассеяния партий и т. п., но все это не представляет ничего выдающегося. 20-го ноября лабинский отряд, после семимесячных трудов, был распущен на зимние квартиры.

Энергическая деятельность барона Засса по устройству новой кордонной линии обратила внимание Государя и Од повелел выразить Зассу, в приказе, особенное Свое удовольствие.

События на левом фланге кавказской линии и на [377] черноморском берегу отозвались косвенным образом и на Закавказьи. Под влиянием слухов об успехах Шамиля и военных приготовлениях Турции, а также неурожая 1839-го года и притеснений помещиками крестьян-осетин — обычные грабежи, разбои и хищничества в Осетии особенно усилились в начале 1840-го года. Беспокойствам округа много способствовало то обстоятельство, что посылаемые до сих пор для поимки разбойников команды проникали лишь в удободоступные места, в ущельях же: мзывском, кешельтском, салифантском, магландолетском и мамиссонском еще не бывала русская нога. Пользуясь безопасными убежищами, разбойники становились все более и более дерзкими. 28-го апреля 1840-го года главный осетинский пристав, маиор Васильев, донес, что жители сел. Мзывы, разоренного им за грабежи и неповиновение, возвратились на свои пепелища, сделали набег на деревню Эльба-Кианткара, угнали скот и убили одного из пастухов. Пристав просил присылки воинской команды, но на его донесение не обратили особенного внимания и ему было приказано обойтись своими средствами, употребив кроткие меры. Безнаказанность подействовала ободряющим образом на осетин кешельтского ущелья: собравшись в шайки, они, под руководством известного разбойника Бабе-швили, наводили ужас на мирных обывателей и даже угрожали напасть на расположенную в с. Джавы команду из 40 гренадер грузинского полка. В исходе июля, в с. Кешельты, они захватили в плен священников: Иоанна Благодатова, Михаила Борисова и Георгия Микадзе, ехавших в сел. Цхинвал для раздачи жалованья причту, и заявили начальству, что не выпустят и даже убьют всех трех, если не будет освобожден содержавшийся в [378] Гори под арестом разбойник Мирман. Тщетно Васильев требовал выдачи пленных, угрожая в противном случае уничтожить с. Кешельты,— жители дерзко отвечали, что “им не привыкать к разорению". Корпусный командир, получив донесение, признал необходимым примерно наказать осетин. С этою целью, под командою состоявшего при отдельном кавказском корпусе полковника князя Андронникова, был сформирован отряд из 3-х рот гренадер грузинского полка и 13-ти сотен грузинской милиции и охотников из горийского уезда, при 2-х горных орудиях. Князю Андронникову было предписано употребить силу оружия, лишь истощив все бескровные меры.

19-го августа отряд собрался в с. Джавы и в ночь выступил к с. Мзывы, ближайшему притону разбойников, так как было получено сведение, что они, наотрез отказав приставу в добровольном изъявлении покорности, собираются уйти в горы. Видя бесполезность всяких увещаний, князь Андронников решил действовать силою. Переход был крайне тяжелый; артиллерийские лошади выбились из сил и орудия пришлось нести на людях, а под конец и вовсе оставить на месте, под прикрытием 200 гренадер и части милиции. При приближении войск разбойники бросили селение и бежали в лес; милиционеры горячо их преследовала и, после перестрелки, отбили пленных священников Иоанна Благодатова и Михаила Борисова, третий же — Георгий Микадзе — еще раньше успел спастись бегством. Заняв Мзывы, князь Андронников приказал сжечь деревню и запасы хлеба, и 20-го перешел в кешельтское ущелье по весьма трудной дороге. Напуганные участью Мзывы, жители встретили отряд с безусловной покорностью. Взяв [379] аманатов, войска побывали 21-го в ущельях Кари-Ками и Салифанти, 25-го в с. Кошки, в магдандолетском ущельи, гоня перед собой разбойников. При этом некоторые мятежные селения были сожжены и нам удалось схватить 18-ть человек, в том числе Кобле-Таги-швили и Султан-Джобия-швили, вожаков шаек, отправленных затем в Горн, для суждения военным судом. 31-го августа князь Андронников пошел в мамиссонское ущелье, куда собрались все шайки и засели в селении Тиби. Прибыв в с. Леты, в хударском ущельи, у подошвы хребта Зругисмта (зругская гора), он узнал, что разбойники ожидают его со стороны Рачи, по дороге доступной для артиллерии. Желая оставить их в заблуждении, начальник отряда сделал форсированный переход к с. Гори, отстоявшему от Тиби всего в 8-ми верстах. Движение было крайне затруднительно: 8-ми верстный подъем на хребет Зругисмта и двухверстный спуск по дороге, заваленной огромными камнями, вконец измучил людей, принужденных все время нести орудия и тяжести на руках; развьюченные артиллерийские лошади едва могли подняться и спуститься по глубокому снегу. 2-го сентября, в 10-ть часов вечера, войска добрались до с. Гори, где князя Андронникова встретил нарский пристав прапорщик князь Херхеулидзев, посланный раньше к жителям мамиссонского ущелья с предложением прекратить разбои и покориться. Мамиссонцы, за исключением двух благоразумных селений Темца и Бочиани, дерзко ответили приставу, что “они не раз видели полковников, и не с такими силами возвращавшихся назад ни с чем, что советуют и князю Андронникову, пока он не вошел еще в их ущелье". Тогда отряд, оставив в Гори вагенбург, под прикрытием 60-ти гренадер и [380] 2-х сотен милиции, снялся с бивака в 3 часа ночи, а в 6-ть часов утра уже подошел к мятежному селению.

Сел. Тиби, со всех сторон защищенное горами, разделялось на пять групп каменных домов и башен, обнесенных каменною отрадою. Первая группа — Квемо-Тиби — лежала при входе в ущелье, со стороны Нар, вторая — Земо-Тиби — на скате горы, справа, несколько далее первой, и, наконец, три последние группы еще далее, на близкий ружейный выстрел друг от друга, с взаимною перекрестною обороною. Заняв гору, командующую Земо-Тиби, частью милиции, под командою ротмистра князя Эристова, и прервав всякое сообщение между Земо и Квемо-Тиби ротою гренадер, с сотнею милиции,— князь Андронников, с ротою грузинцев и сотнею милиции, при 2-х орудиях, быстро двинулся на Квемо-Тиби. Жители этой части селения, напуганные его наступлением, тотчас выдали аманатов и не препятствовали занятию их домов. Пододвинувшись к Земо-Тиби и подкрепив князя Эристова ротою гренадер с одним орудием, начальник отряда приказал ему согнать мятежников, засевших на скате горы выше селения и взять Земо-Тиби. В то же время нарский пристав был послан с частью милиции на гору, в конце Тиби, чтобы воспрепятствовать приливу подкреплений к разбойникам из мамиссонского ущелья.

Сбитые картечью с горы, земо-тибинцы укрылись в башни, после часового упорного боя взятые штурмом. Мы готовились уже атаковать и три другие части селения, как позади отряда послышались песни, барабанный бой и звуки зурны. Это подходил с прикрытием наш вагенбург, но жители двух групп, [381] лежавших на юго-запад от Земо-Тиби, приняли его за главные силы отряда и поспешили явиться с повинною головою и выдать аманатов. Оставалась еще не занятою нашими войсками пятая группа, состоявшая из 4-х башен, сильно вредившая нам огнем и препятствовавшая дальнейшему движению по мамиссонскому ущелью. Выставив на берегу р. Мамиссон сотню. милиции, чтобы воспрепятствовать хищникам бежать в горы, князь Андронников послал штурмовать ближайшую башню, осыпаемую гранатами, часть гренадер с поручиком Ячным и волонтеров с прапорщиком князем Меликовым. Эта горсть удальцов, не смотря на страшный перекрестный огонь, бросилась вперед, но у самой башни встретила неожиданное препятствие: двери были так высоко вделаны, что их нельзя было достать топорами. Заметив, что штурмующие остановились, начальник отряда, из опасения больших потерь от огня, приказал бить “отбой"; князь Меликов, принявший начальство после раненого поручика Ячного, отступил до каменной ограды и открыл огонь по защитникам башни. Вскоре подоспели на подмогу капитан князь Орбелиани с ротою гренадер, при 2-х орудиях, и ротмистр князь Эристов с сотнею милиции. Когда артиллерия, поставленная на самой близкой дистанции, успела разрушить верх башни, охотники из грузинцев и милиционеров, которым были розданы зажженные пуки хвороста, подбежали к башне, сожгли ее и другую, смежную с нею. Последняя же не сдававшаяся башня была оцеплена и подготовлена к взрыву, но защитники ее успели ночью бежать и, бросившись в реку, скрылись от преследования. К пятому сентября все башни и дома, взятые штурмом, были разрушены до основания. Овладение с. Тиби стоило [382] нам убитыми 5 нижних чинов и 4 милиционера, ранеными 1 обер-офицера 4, 27-мь нижних чинов и контужеными 9-ть милиционеров. Нами взято в плен с оружием в руках 11-ть мужчин, 7-мь женщин и 6-ть детей.

После взятия Тиби, приняв безусловную покорность от жителей всего мамиссонского ущелья, князь Андронников вернулся в с. Джавы и, распустив отряд, остался лишь с двумя сотнями милиционеров для наблюдение за исполнением жителями данных ими обязательств. В это время, один осетин объявил ему, что Бабе-швили, главнейший мятежник и известный разбойник, находившийся уже раз у нас в руках и бежавший из-под ареста, скрывается в лесах кударского ущелья, в рачинском округе. Желая уничтожить корень всего зла, князь Андронников распустил слух, что отправляет по домам и последние сотни милиции, а между тем, вывел их из Джав и ночью послал конную партию для поимки Бабе-швили. Разбойник дался в обман: узнав о роспуске отряда и считая себя вне опасности, он преспокойно поселился в доме своих родных, где и был захвачен милиционерами, с двумя товарищами. Но с поимкою Бабе-швили не все еще было кончено. Несколько разбойников успели скрыться в дремучих лесах и, преследуемые жителями, заперлись в каменной башне близь селения Мзывы, а отсюда напали на с. Багиант-Кари, в урджварском ущельи, выгнали жителей и, воспользовавшись их запасами хлеба и скотом, укрепились там под защитою двух башен. Так как с наступлением весны эти разбойники послужили бы кадрами для новых шаек, то корпусный [383] командир решил принять против них безотлагательные меры.

19-го декабря, князь Андронников, с отрядом из 10-ти унтер-офицеров, 4-х музыкантов и 100 гренадер грузинского полка, 200 грузинских милиционеров горийского уезда, при 2-х горных орудиях, выступил в Багиант-Кари. Преодолевая на пути неимоверные трудности, по занесенным глубоким снегом тропам, неся на руках горные орудия и снаряды, наш маленький отряд достиг 23-го числа Багиант-Кари и окружил селение. На все увещания князя Андронникова разбойники отвечали, что “они не из тех людей, которых можно уговорить положить оружие; они обрекли себя на верную смерть и считают башни своею могилою". Вслед затем, они сожгли все дома и заперлись в башнях, разнообразя свое монотонное “сидение" заунывным пением. Тогда, устроив в 50 саженях от башен досчатые прикрытия для орудий и охотников и подготовив атаку огнем, князь Андронников к 25-му декабря взял обе башни штурмом. Около 30-ти разбойников были перебиты или погибли под развалинами, трое взяты в плен, а семь человек бросились в пропасть вслед за обрушившимся снежным завалом, но вскоре были захвачены жителями. Штурм багиант-карских башен стоял нам убитыми 2-х рядовых и 1-го милиционера и ранеными 8-мь нижних чинов и 8-мь милиционеров.

Цебельда в описываемом году также не осталась спокойною. Здесь зародыш всех беспорядков лежал во вражде между собою членов княжеской фамилии Маршани. Развитию беспокойств много способствовал также и самый способ покорения Цебельды в 1837-м [384] году: от цебельдинцев и дальцев было взято мало аманатов, не из главных фамилий, да и те вскоре были отпущены; вместо того, чтобы прочно утвердиться в стране, возведя там сильное укрепление с достаточным гарнизоном, там был оставлен, совершенно на жертву, пристав с 6-ю казаками, и, наконец, не смотря на возможность в 1 1/2 месяца разработать с 8 т. отрядом дорогу из Сухума в Цебельду, там по-прежнему были оставлены горные тропинки, по которым движение войск оказывалось затруднительным, а провоз артиллерии — почти невозможным. Все это дало себя чувствовать три года спустя.

При покорении генерал-адъютантом бароном Розеном Цебельды, фамилия Маршани разделилась на две партии: одна, главою которой были князья Шабат и Эсшау, отказалась принять русское подданство и действовала против нас; другая же — под влиянием князей Хинкероса, Баталбея и родственника их Засхала, лично известного Государю Императору по службе своей в гвардейском горском полуэскадроне, приняла присягу. Почему-то Шабат показался барону Розену опаснее других; чтобы избавиться от него, он приказал двум его братьям Хинкеросу и Баталбею, рожденным от другой матери, схватить и представить Шабата. Это было исполнено и Шабат просидел более года в метехском замке, в Тифлисе. Беспрестанные просьбы почетных цебельдинцев и даже самих Хинкероса и Баталбея, а также удостоверение местного начальства в полнейшем спокойствии Цебельды, убедили генерала Головина освободить арестанта, взяв от него клятву, что всякие счеты с братьями он поканчивает. В порывах благодарности, Шабат вызвался участвовать в экспедиции 1838-го года, удивлял весь отряд [385] генерала Фезе необыкновенною храбростью, получил за отличие чин прапорщика, но, возвратясь к себе домой, держал данное слово только до первого случая. Случай этот скоро представился: между братьями, еще а 1839-м году, возник спор из-за нераздельного имения, но пристав благоразумными мерами успел предотвратить кровопролитие. Затаив злобу, мстительный Шабат начал вербовать себе приверженцев и, склонив на свою сторону весь Дал и с помощью своего родственника сванетского князя Михаила призвав непокорных псхувцев, напал на преданных нам Хинкероса и Баталбея. Первый был предупрежден и успел укрыться в своем укрепленном доме; окружив дом, Шабат требовал, чтобы Хинкерос отложился от России и выдал ему в заложники родного сына и племянника — сына Баталбея. Баталбей не был так счастлив: он был вероломно схвачен и закован в цепи. В тоже время партия дальцев напала 9-го июня на дом нашего пристава, подпоручика черноморского линейного № 5-го баталиона Лисовского, на Марамбе, и на поселок наших бывших пленных, освобожденных в 1837-м году. Хотя Лисовский, с 6-ю донскими казаками и поселенцами, отчаянно защищался, но раненый пулею в голову и двумя шашечными ударами в щеку, без сомнения бы погиб, если бы не подоспели в нему на помощь цебельдинские князья поручик Засхал и прапорщик Мисоуст. Дома пристава и поселян были сожжены, все имущество, на сумму 1896-ти рублей серебром, разграблено; убиты 1 казак и 3 поселянина, в плен взято 5 мужчин и 2 женщины. После этого, мятежники уничтожили мосты на реке Кодоре и, таким образом, окончательно прервали всякое сообщение нижней Цебельды с Далом. [386]

Семь цебельдинских князей, оставшихся нам верными, в том числе и князь Засхал, более всех действовавший в нашу пользу, поклялись не изменять присяге. По вызову временно-командовавшего 2-м отделением черноморской береговой линии подполковника Козловского они явились в Сухум и объявили ему о готовности действовать против мятежников, при условии поддержки наших войск. Козловский тотчас собрал отряд из 2-х рот черноморского линейного № 9-го и одной роты № 10-го баталионов, при 2-х орудиях и 4-х кегорновых мортирках сухумкальского артиллерийского гарнизона. Вскоре прибыли еще две роты егерей мингрельского полка из Редут-Кале 5 и присоединились 22 сотни абхазской милиции, с владетелем генерал-маиором князем Шервашидзе, принявшим на себя командование войсками. Кроме того, корпусный командир, получив донесение о происшедшем, направил, через Сванетию, с нагорной. стороны в возмутившуюся Цебельду 6-ть сотен имеретинской и мингрельской милиции, под начальством состоявшего при нем по особым поручениям подполковника Зорина, который должен был присоединить к себе и часть сванетов.

15-го июня отряд выступил из Сухум-Кале двумя колоннами: главные силы, под начальством владетеля Абхазии, из сборного линейного баталиона, и 22-х сотен абхазской милиции, при 2-х орудиях и 4-х мортирках, с 26-ю казаками донского № 8-го полка, двинулись по трудной дороге, проложенной в 1837-м году, а 500 абхазских милиционеров, с маиором Кацо-Маргани, были направлены в обход [387] через панавский хребет и, спустясь в Дал, успели освободить дом князя Хинкероса. Семь сотен милиционеров абживского округа были посланы по левому берегу р. Кодора к с. Амзора, с приказанием прибыть на указанный пункт к 18-му числу, не трогаться с места до прибытия главных сил, следовавших по ущелью р. Мачара, и заботиться лишь о поддержании связи между колоннами генерал-маиора князя Шервашидзе и маиора Кацо-Маргани. Таким образом, дальская долина была охвачена с трех сторон. Цебельдинцы не противились движению наших войск и только при появлении главного отряда на границе их, он был встречен выстрелами; по объяснении князя Шервашидзе, что он вступает в Цебельду не для опустошения ее, а для водворение порядка, двухсотенная партия разошлась по домам. Быстрый сбор милиции и появление нашего отряда имели хорошие последствия: цебельдинцы вновь присягнули на верность Государю, выдали аманатов, пленных, похищенное на Марамбе имущество и обязались не укрывать разбойников, напавших на пристава. Но, к сожалению, главные виновники беспорядков — Шабат и Эсшау — под благовидными предлогами не явились в отряд, выдали за себя неважных аманатов, а Шабату даже удалось уверить и владетеля Абхазии, и подполковника Козловского, что он и не думал изменять правительству, а только хотел отмстить предателям Хинкеросу и Баталбею за свое заключение в Тифлисе. Шабат заявил также, что он предоставляет разрешить свой спор по имению русскому начальству. Успокоенный положением цебельдинских дел, генерал-маиор князь Шервашидзе 26-го июня возвратился с отрядом в Абхазию, оставив на Марамбе, для устройства укрепленного дома приставу, [388] подполковника Козловского, с двумя ротами мингрельского полка и. командою донских казаков. И так, Цебельда была усмирена почти без выстрела, но спокойствие водворилось в ней ненадолго. Козловскому удалось помирить братьев Маршани, но Шабат остался нашим тайным врагом и успел склонить на свою сторону и Баталбея.

В конце сентября, около 7 т. убыхов и других горцев, под предводительством Хаджи-Берзека, собрались на р. Соча, с намерением вторгнуться в Абхазию и овладеть там одним из наших укреплений, но на пути остановились на р. Сандрипш для разорения жилища преданного нам князя Цумбаева. Это не замедлило отозваться на настроении Цебельды: жители Дала, подстрекаемые Шабатом, Баталбеем и Эсшау Маршани, готовы были, с появлением убыхов в Абазии, поднять оружие против нас и вторгнуться туда же с другой стороны. Промедление черкесов на Сандрипше и колебание цебельдинцев, поджидавших убыхов, дали время и возможность начальнику 3-го отделения береговой линии полковнику Муравьеву приготовиться к встрече врага. Оставив на Марамбе достаточный гарнизон, он взял оттуда две роты мингрельцев и, присоединив к ним в Бомборах две роты черноморского линейного № 9-го баталиона и 4 орудия, приготовился к выступлению на р. Бзыб; в самурзаканском округе он собрал до 1000 милиционеров и направил их в Абхазию, где владетель тоже успел собрать милицию и устроить против удобных бродов завалы. Вероятно, известие о мерах, принятых нами для защиты Абхазии, лишили Хаджи-Берзека надежды на успех, так как его скопище отступило от р. Сандрипш и; разошлось по домам. [389]

С удалением убыхов, Цебельда осталась спокойною, хотя, очевидно, князья Шабат, Эсшау и Баталбей готовили измену при первом удобном случае. Отношения их к русскому приставу становились день ото дня неприязненнее; они не исполняли его требований и не прекращали тайных сношений с непокорными нам племенами, преимущественно Ахчипсоу, приглашая их к себе для совместных действий против нас; по временам дальцы занимали караулами все тропы, ведущие из нижней Цебельды, опасаясь вторжения наших войск, возводивших небольшое укрепление. Начавшиеся грабежи и убийства доказывали всю ненадежность дальцев, а потому корпусный командир решил примерно наказать вероломных. 24-го декабря из Сухум-Кале выступил отряд из 3-х рот 4-го баталиона тенгинского полка 6 и трех рот черноморских линейных №№ 9-го и 10-го баталионов, при двух горных орудиях и двух мортирках, под командою полковника Муравьева. 25-го к вечеру войска прибыли к нашему укреплению на Марамбе, где на другой день присоединились 5-ть сотен самурзаканских милиционеров, цебельдинцы же должны были собраться в 10-ти верстах выше укрепления, на одном из путей в Дал. Чтобы ввести неприятеля в заблуждение относительно направления, по которому отряд должен был вторгнуться в Дал, войска выступили к с. Амзора в ночь с 26-го на 27-е декабря. В авангарде шла рота тенгинцев, с 2-мя орудиями, для обстреливания левого берега Кодора с высот правой стороны, против с. Амзора, где отряд должен был переправиться. С рассветом, 27-го числа, войска по различным тропинкам начали спускаться с [390] крутых, отвесных высот к руслу р. Кодора, а в 9-ть часов утра, двигавшаяся впереди милиция бросилась вброд через реку к селению и очистила от неприятели окружающие его высоты. Амзора тотчас была занята двумя тенгинскими ротами, со взводом орудий, остальные же части отряда едва к 4-м часам пополудни успели присоединиться к ним, вследствие затруднительности спуска к Кодору, особенно для вьюков и артиллерии. В этот день мы потеряли 5-ть самурзаканских милиционеров ранеными и захватили в плен 2-х дальцев.

28-го отряд имел дневку, а 29-го декабря двинулся тремя колоннами к багадским теснинам. Местность в этом пункте представляет узкие ворота из гранитных скал, в которые с шумом прорывается Кодор; здесь берега сходятся так близко, что несколько переброшенных через реку бревен составляют мост, на высоте 80-ти сажень над водою. Самая дорога к Багаде была неимоверно затруднительна, но никакие препятствия не остановили отряда: наши войска совершенно неожиданно явились перед неприятелем и, не дав ему опомниться, пошли на штурм. Завязался упорный бой, но артиллерия едва успела сделать несколько десятков выстрелов, как Багада была уже в наших руках. Потеря наша была не велика: 1 милиционер убитый и 4 рядовых и 16 милиционеров раненых.

Преследуя по пятам отступавшего в беспорядке неприятеля, самурзаканская милиция остановилась на Кодоре, в 3-х верстах выше Багады, а абхазцы, по правому берегу реки, продвинулись еще далее и всю ночь перестреливались с дальцами, засевшими в деревянной башне. 30-го декабря, отряд, переночевавший в [391] Багаде, двинулся с рассветом вверх по Кодору. Переход этот был чрезвычайно затруднителен: войска на каждом шагу должны были расширять тропу, пролегавшую над почти отвесными обрывами и расчищать завалы, устроенные дальцами. Неприятель отступал по обоим берегам реки, с перестрелкою, в которой у нас ранен один милиционер. На другой день, к полудню, отряд прибыл к селениям Дала — Варда и Лато, сожженным жителями, и уже готовился следовать далее, но явившиеся в отряд старшины умоляли полковника Муравьева остановиться, уверяя, что через 24-ре часа к нему прибудет с повинною все население ущелья, с князьями. К назначенному времени прибыли до 50-ти дальских старшин, словом все, что могло только собраться в такое короткое время, и объявили, что Шабат и Баталбей, с небольшим числом приверженцев, бежали в горы. Явившиеся к полковнику Муравьеву дальцы поспешили присягнуть на верноподданство Государю; но в этот раз мы этим не ограничились; корпусный командир задался целью уничтожить это разбойничье гнездо и, для примера Цебельде, приказал выселить всех жителей дальского ущелья. Хищникам ничего не оставалось более, как преклониться перед силой и к первым числам января все они покинули родное ущелье. По разорении домов дальцев, отряд был распущен, за исключением роты тенгинцев и сотни абхазцев, посланных на поиски Шабата. Шабат с Эсшау, узнав о роспуске отряда и считая себя вне опасности, поселились у родственников в кодорском ущельи, но вскоре оба были схвачены милиционерами, преданы военному суду и казнены. Рота тенгинского полка возвратилась в Сухум, а абхазцы были распущены по домам. [392]

Таким образом, мы видели из предыдущего описания, что в 1840-м году почти ни один угол Кавказа не остался спокойным; в этом отношении исключением служит лезгинская кордонная линия: на ней царило полнейшее спокойствие, подавшее смелую мысль управлявшему джаро-белоканскою областью генерал-маиору Анрепу совершить поездку в Анкратль, для устройства в нем гражданского управления. 25-го июня генерал выехал из Закатал с адъютантом, прапорщиком Колюбакиным, отставным капитаном князем Шаликовым, 3-мя донскими казаками, 15-ю милиционерами, переводчиком Эльчибековым и 18-ю джарскими старшинами. Через гору Акимал, сс. Ганеколо, Рытлаб, Кутых, Приб, Магаро, Ценеб и Бухты. Анреп прибыл в Казикумух, а 8-го июля, через Рутул и Элису, вернулся в Закаталы. Поездка эта имела результатом назначение по выбору, но с утверждением кордонного начальства, в каждом из подведомственных Анрепу обществ наибов и кадиев, а в каждом селении — старшин и мулл. Это был первый опыт вывести полудиких обитателей Лезгистана из состояния самого грубого безначалия; шаг, на который решился Анреп, был слишком смел, на что даже указал и Государь, но ему удалось отделаться только царапиной: на ночлеге у с. Ценеб в него выстрелил какой-то фанатик: он был схвачен, но генерал приказал его отпустить

1840-й год — начало возрастания могущества и славы третьего имама — полон неожиданностей: первые его месяцы, по-видимому, обещали мир и тишину Кавказу, весна принесла с собою двойную катастрофу, лето показало всю обманчивость наших ожиданий упадка [393] влияния Шамиля среди туземного населения. а осенние экспедиции вновь возбудили радужные надежды на скорое улучшение дел. Ближайшее будущее показало, что в этом мы жестоко заблуждались и 1841-му году досталось весьма тяжелое наследие.


Комментарии

1. 18 баталион кабардинского полка был задержан на некоторое время в Ставрополе, для караульной службы.

2. Собственно предназначался в гарнизоны вновь возводимых укреплений.

3. 2 баталиона кабардинского полка, команда сапер, 15-ть сотен казаков, до 4-х сотен туземной милиции, при 10-ти орудиях.

4. Грузинского гренадерского полка поручик Ячный.

5. Две егерские роты были взяты из фортов Навагинского и св. Духа.

6. Перевезены морем из укр. Вельяминовского в Сухум-Кале.

(Продолжение будет).

А. Юров.

Текст воспроизведен по изданию: 1840, 1841 и 1842 годы на Кавказе // Кавказский сборник, Том 10. 1886

© текст - Юров А. 1886
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
©
OCR - Karaiskender. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1886