1840, 1841 и 1842-Й ГОДЫ НА КАВКАЗЕ

XIII.

Правый фланг кавказской линии. Предположения на 1841-й год. Способы и средства к их выполнению. Набеги генерала Засса в январе и марте за Лабу и Белую. Бой 20-го марта у р. Фарса. Выселение бесленеевцев. Поражение абадзехов при р. Гупсе. Набеги неприятеля. Устройство станиц. Происшествия. Дело на р. Серале. Перемирие. Дислокация. Нападения горцев 31-го августа и 19-го сентября. Довершение лабинской линии и наименование пунктов. Состав действующего отряда. Экспедиция к реке Белой. Ряд нападений горцев и поражение их 13-го октября. Набег 19-го октября на Усть-Лабинскую. Наши дезертиры. Дело 23-го октября. Вторжение наше в землю абадзехов 23/24 декабря.

В предположениях о военных действиях в 1841 году на правом фланге кавказской линии, представленных на Высочайшее усмотрение в ноябре 1840-го года главное место было отведено нашему окончательному утверждению на Лабе. Оно должно было состоять в довершении недостроенных в минувшем году четырех укреплений ¹; в перестройке укреплений Хумаринского и Усть-Джегутского, в возведении и заселении четырех станиц, и устройстве трех постов и еще одного укрепления. Его Величество утвердил предположения, и по поводу этого военный министр писал корпусному командиру ²:

«Государь Император, вполне признавая особенную пользу [347] которую в общем плане усмирения Кавказа должна принести лабинская линия, изволил находить необходимым дать действиям на оной полное развитие».

Корпусный командир, согласно представлению начальника правого фланга генерал-лейтен. Засса, решил заложить новые станицы не на самой Лабе, а на сообщении кубанской линии с лабинскою. Засс же в этом случае руководился следующими соображениями: если станицы поселить по реке, то оне, будучи удалены от Кубани и разбросаны по неприятельской границе на большом пространстве без связи и достаточной силы войск для прикрытия их, не укрепили бы линию, а сами подверглись бы опасности быть атакованными каждая отдельно; жители же их, находясь постоянно под страхом нападения, были бы стеснены в должном поддержании своего хлебопашества и скотоводства, а следовательно и оставались бы всегда в нужде и бедности. При постройке же этих станиц на сообщении, оне, находясь на открытой плоскости во взаимной связи между собою, представляли твердый оплот против покушений неприятеля и совершенно упрочивали наши сообщения. Сверх всего этого, так как в последнем случае станицы селились на местах пустопорожних, то устройство их, не стесняя горцев в их внутреннем и хозяйственном быту, не должно было вызывать их негодования, возможного в том случае, если бы мы захватили их собственную и необходимую для них землю. На этом основании пункты для устройства станиц были намечены возле укреплений, полувоздвигнутых в минувшем году на Урупе возле Новогеоргиевского, при Чамлыке близь Чамлыкского, на нижней Лабе при Мохошевском и возле Новодонского, на месте прежде существовавшего здесь укрепления Вознесенского. Для постов назначены места: близь верховьев р. Коксу, у [348] горы Каладж и у шолоховских аулов, а для укрепления у Ахмет-горы.

Главное внимание, конечно, было отведено постройке станиц, представлявшей множество хлопот и затруднений и в особенности относительно мастеровых, которых негде было взять. В предыдущие два года генерал Засс производил в это звание без разбора кого попало из нижних чинов, приказывая им, по его словам, “быть плотниками, каменщиками и кузнецами"; но от этого происходили замедления и упущения, которые в настоящем году нужно было непременно обойти, потому что работ было много и все оне спешные. На этом основании он просил определить ему сумму, которую высчитал в 23286 р. для найма вольнонаемных мастеров; ему в ней было отказано, и велено командировать плотников и т. п. из частей войск, преимущественно от Тенгинского полка. Этим затруднение, правда, облегчалось, но не разрешалось окончательно, потому что невозможно было набрать даже и во всех частях войск 400 человек необходимых для дела мастеровых. В пространной переписке об устранении всех подобного рода препятствий проходили целые месяцы, и только к маю выяснились все условия, которые должны были сопровождать устройство и заселение станиц. На постройку их с тесовыми на зданиях крышами, было ассигновано 74480 р. 57 1/4 коп. Каждая станица предназначена была сначала для 150-200 семейств; но, согласно Высочайшей воле, все оне затем должны были быть расширены до 300 семейств. В состав поселенцев с 20-го апреля следовало направлять казаков с линии и Дона, казенных крестьян из России, женатых нижних чинов Тенгинского и Навагинского полков и семейства дезертиров, выведенных из Перста и оставленных [349] на кавказской линии до времени собственно для этой цели ³. Все они обязаны были принимать всевозможное участие в своем поселении, в хозяйственных нуждах и вообще в благоустройстве; но им в помощь, исключительно для работ, было предназначено из отряда 6520 рядовых, делившихся на две смены. Сумма, исчисленная в пособие переселенцам, превышала 90 тысяч рублей. Все станицы обязательно следовало устроить и по возможности населить к 1-му сентября, т. е. в первом периоде военных действий, хотя, впрочем, этого в точности достигнуть не удалось. Переселенцы были предназначены в состав одного полка, командиром которого заблаговременно был избран Нижегородского драгунского полка капитан Волков.

Хотя боевым действиям на правом фланге было отведено второстепенное место, тем не менее, по повелению Государя, они должны были иметь характер сильных наступательных движений к реке Белой и “даже за оную, вдаваясь сколь можно далее в горы" ⁴. Цель и была довольно разнообразная: 1) в видах будущего [350] занятия линии на реке Белой, 2) собрания точных и подробных сведений о путях, ведущих от этой реки через главный хребет в Мингрелию и на восточный берег, для проложения здесь впоследствии нового сухопутного сообщения с закавказским краем независимо от военно-грузинской дороги ⁵, 3) для наказания абадзехов и шапсугов виновных в нападениях на форт Николаевский и укрепление Абинское и 4) для предупреждения набегов непокорных горцев. Государь находил:

«Эти различные виды тем полнее и совершеннее будут исполнены, чем более лабинский отряд успеет привлечь на себя внимание враждебных нам закубанских племен — чего всеми мерами достигать следует».

Переходя затем к способам для выполнения всех предприятий на линии вообще в 1841-м году, и признавая необходимым усилить эти способы “сообразно с настоятельностью тогдашнего положения дел и с важностью цели"', Его Величество, согласно ходатайству корпусного командира, назначил на Кавказ из Екатеринославской и Харьковской губерний 14-ю пехотную дивизию, с принадлежащею к ней артилериею, в полном составе, а собственно в действующий отряд на правом фланге - вторую бригаду этой дивизии (Подольский и Житомирский егерские полки) в трехбаталионном составе ⁶; первая же бригада располагалась в окрестностях Ставрополя в резерве и для обороны правого фланга и Черномории в случае покушения на них закубанцев. От этой бригады двум баталионам Минского полка велено заменить 2-й и 3-й линейные баталионы, которые также поступали в состав лабинского отряда. Таким образом численность [351] последнего заключалась в восьми баталионах пехоты, которые считались вполне достаточными, в особенности в сравнении с составом отряда в предыдущем году, для исполнения всех предприятий в обоих периодах, рабочем и боевом, и наших военных действий на правом фланге. Назначение же в отряды кавалерии и артиллерии предоставлялось усмотрению корпусного командира. Выступление полков 14-й пехотной дивизии из своих штаб-квартир, за исключением Минского, назначено было во второй половине февраля с таким расчетом, чтобы в начале апреля они могли быть уже в Ставрополе. Что же касается Минского пехотного, то он вызван был немедленно, чтобы линейные баталионы могли приготовиться и своевременно дойти к местам своего назначения. Полк выступил из Славяносербска 13-го января и по маршруту прибыл в Ставрополь 12-го февраля. Не ограничиваясь пребыванием 14-й пехотной дивизии на Кавказе в течение лета 1841 года, Государь Император тогда же изъявил согласие на оставление ее там на зиму, а также для военных действий в 1842 году ⁷.

«При этом случае Его Величество изъявил надежду, что при столь значительном усилении способов кавказского корпуса положено будет прочное основание к скорейшему утверждению владычества нашего над возмутившимися горскими племенами» ⁸.

Но при этом относительно 14-й артиллерийской бригады встретилось то затруднение, что она не только не была укомплектована лошадьми по военному составу, но даже не пополнена была убыль лошадей, выранжированных на 1841 год и проданных с публичного торга. Такое важное обстоятельство значительно изменило основной план военных действий в 1841 году на правом фланге и [352] отразилось также более или менее на общем ходе их всей кавказской линии: взяв его во внимание, и исходя из прошлогоднего представления корпусного командира, что кавказской артиллерии для действий в 1841 году будет достаточно, Государь Император приказал оставить 14-ю артиллерийскую бригаду на месте и не приступать к покупке для нее лошадей до получения донесения генерал-от-инфантерии Головина о действительной необходимости ее на Кавказе. Начальник артиллерии отдельного кавказского корпуса генерал-маиор Козлянинов не нашел возможным предназначить в лабинский отряд более десяти легких орудий (8 от конно-казачьей № 11 батареи и 2 от легкой № 6 батареи 20 бригады), и корпусный командир находил их достаточными. Начальник кавказской линии генерал-адъютант Граббе предназначил сначала для лабинского отряда 16 орудий, и в данном случае находил возможным сократить это число лишь на четыре орудия — не более того; но в то же время донес, что неожиданное уменьшение артиллерии может отозваться неблагоприятно на наших военных действиях на левом фланге, и в особенности на положении 20-й артиллерийской бригады, для которой будет слишком тяжело обойтись без поддержки и усиления. В виду этого он просил о присылке на линию хотя бы только двух батарей 14-й артиллерийской бригады. Корпусный командир, не дождавшись этого донесения и соображений Граббе, и, конечно, не желая отступить от своего первоначального представления военному министру, на которое сослался Государь Император, донес ⁹ вновь, что кавказской артиллерии для него достаточно; но когда выяснились ему доводы Граббе, он отступил от обоих своих [353] донесений и, соглашаясь с ним, выразил также ходатайство об усилении кавказской артиллерии хотя бы двумя батареями 14-й бригады. Описывая жалкое положение батарей 20-й бригады, и приводя в пример 12 орудий гарнизонной артиллерии, где едва третья часть лошадей, возвратившихся из похода, оказалась годною к службе, и то лишь со временем, а вместе с тем приводя распределение артиллерии по отрядам и прибавляя, что остающихся орудий едва только достаточно будет для необходимого резерва за Кавказом на протяжении всей нашей границы и для охранения лезгинской линии, генерал-от-инфантерии Головин заключил свое донесение следующим образом:

«Всякое затруднение отстраняется, если бы Государю Императору благоугодно было разрешить не предпринимать в нынешнем году наступательных действий со стороны Лабы. В этих действиях, по мнению генерал-адъютанта Граббе, и даже, сколько мне известно, самого генерал-лейтенанта Засса, не предстоит особенной необходимости, а генерал-лейтенант Раевский находит их даже вредными для береговой линии, ибо в рапорте ко мне от 24-го января № 17 между прочим выражается, что предполагаемая в нынешнем году экспедиция против закубанцев должна принести вред береговой линии, так как в то самое время на ней начинается торговля с теми же закубанцами и предполагается переселение в Новороссийск».

Двенадцать дней спустя после этого, генерал Головин, в противоречие себе самому, доводил до сведения военного министра:

«Экспедиция к шапсугам без сомнения принесла бы пользу, но она не представляется необходимостью теперь, когда мы столько озабочены со стороны Чечни и северного Дагестана, куда преимущественно должны быть обращены все наши средства, если они оказываются недостаточными для исполнения всех предполагаемых предприятий в одно и то же время. А потому я осмеливаюсь предположить уменьшение лабинского отряда двумя [354] баталионами с тем, чтобы наступательные действия за Лабу были предприняты кратковременные, в виде сильных поисков». ¹⁰

Таким образом, сбивая других, Головин запутывал прежде всего себя самого — что ясно доказывало шаткое сознание им всего плана кавказской кампании на 1841 год. После этого в столь важном деле не могло выразиться ничего кроме недоразумения, происшедшего вследствие беспорядочности и несвоевременности всех донесений, а также отсутствия заблаговременного твердого и всестороннего обсуждения вопроса. Вышло такое qui pro quo: вследствие поспешного вторичного донесения его о том, что он обойдется кавказскою артилериею, последовало Высочайшее распоряжение не снимать с места 14-ю артиллерийскую бригаду ¹¹, а вследствие последних двух донесений военный министр уведомил ¹²:

«Государю Императору благоугодно было отменить предназначавшиеся продолжительные наступательные действия в земле непокорных абадзех и шапсуг и приказать, чтобы действия лабинского отряда в нынешнем году ограничены были окончательным устройством лабинской линии, переселением четырех казачьих станиц и кратковременными сильными поисками за рр. Лабу и Белую».

Таким образом обширные военные предприятия на правом фланге сводились почти ни к чему, и война наша в 1841-м году с закубанскими горцами неожиданно принимала совсем иной характер. В этом же роде военный министр дал знать непосредственно и генералу адъютанту Граббе. Последний не мало удивился, что корпусный командир в своем донесении насчет отмены, а потом перемены характера военных действий сослался [355] на его мнение, которого он никогда не высказывал. Граббе доводил до сведения графа Чернышева, что уменьшение для лабинского отряда числа орудий он счел возможным сделать “отнюдь не с тем, чтобы отказаться от наступательных действий со стороны Лабы", а потому, что в распоряжении г. л. Засса находились на лабинской линии шесть подвижных орудий гарнизонной артиллерии, которыми легко можно было заменить полевые, и если бы корпусный командир кроме того дал восемь орудий из Закавказья, то в распределении артиллерии по отрядам не произошло бы никакой перемены, и все Высочайшие указания о наступательных движениях на кавказской линии были бы исполнены. Правда, Граббе не скрывал, что именное назначение орудий от батарей, расположенных на линии, представило бы потом немаловажные затруднения к приведению их в надлежащее устройство, но эти причины он считал “недостаточными для того, чтобы заставить нас отменить какие-либо наступательные действия в сем году" ¹³. Однако это ни к чему не повело, потому что не приходилось более вызывать новую отмену Высочайших повелений только потому, что два представителя войск не поняли друг друга.

Распределение артиллерии по отрядам, сделанное корпусным командиром ¹⁴, было сначала Высочайше утверждено ¹⁵ в таком виде, что в состав лабинского отряда поступали от 20-й артиллерийской бригады легкой № 7 батареи 4 легких орудия, резервной № 3 батареи 2 легких и 4 горных трехфунтовых, конно-казачьих черноморских — № 10 батареи 4 легких и № 11 б. 2 легких орудия, а всего 10 орудий; но, вследствие уменьшения [356] круга действий лабинского отряда, четыре орудия легкой № 7 батареи выделены были на усиление центра кавказской линии, и в этом отряде осталось всего 12 орудий. Вместе с тем, в силу той же причины два баталиона Минского полка в начале апреля были из отряда также исключены, и состав пехоты ограничен всего шестью баталионами 2-й бригады 14-й п. дивизии ¹⁶. Кроме того, для первого периода назначены были в состав отряда 800 казаков, команда сапер в 100 человек и 50 милиционеров, а для второго периода: 700 линейных казаков, поровну от Кавказского, Кубанского, Ставропольского и Хоперского полков, и донской казачий № 41 полк в шесть комплектных сотен. Отмена продолжительных действий на Лабе повела также и к устранению всякой необходимости делать какие-либо изменения в заготовлении для войск продовольствия и в увеличении перевозочных средств, как решено было вначале, нарядом обывательских подвод. Войска, назначенные для усиления отряда на второй период экспедиции, должны были приготовиться к 1-му сентября — артиллерия и донской № 41 полк в Усть-Лабинской крепости, а линейные казаки при своих полках и ожидать приказания о выступлении. Таким образом только в апреле месяце улеглись, наконец, все затруднения относительно лабинского отряда и все главные вопросы, касавшиеся наших действий в 1841 году на правом фланге кавказской линии.

Однако хлопоты и приготовления к летней экспедиции, а с ними вместе, как водится, обширная переписка с разными инстанциями нимало не препятствовали генерал-лейтенанту Зассу с января месяца продолжать военные действия прошлого года, на которые он получил [357] разрешение корпусного командира с тою целью, чтобы расчистить просеку к р. Белой и тем доставить более удобств для действий в 1841 году. В распоряжении его оставались пока прежние войска, состав которых однако несколько видоизменился, а именно: в минувшем году отряд первоначально заключался в трех баталионах Кабардинского егерского полка, 80 саперах, 1500 линейных казаках и 400 донских. Впоследствии присоединились к нему: кавказский линейный № 7 баталион, сводный баталион резервной бригады 9-й пехотной дивизии и три маршевых роты, следовавшие на укомплектование баталионов Кабардинского полка. 20-го августа отряд усилился еще баталионом Кабардинского полка, а в конце года сократился на два баталиона кабардинцев и на 200 человек (не говоря об уволенных в отставку), взятых на сформирование черноморских линейных баталионов.

В начале января генерал-лейтенант Засс, собрав отряд из шести рот пехоты, тысячи казаков и шести орудий, поручил его командиру Кавказского казачьего полка полковнику Васмунду ¹⁷ и двинул 6-го января за Лабу. К 9-му числу Васмунд вырубил просеку по обоим берегам Белой на 400 сажень ширины. Абадзехи, понимая, что эта просека отдает в наши руки их сенокосы, хлеба и самые стада, собрались в числе до тысячи человек и в течение двух суток беспрестанно завязывали перестрелки, но работать нам не помешали и должны были наконец удалиться, оставив в наших руках тело одного из первостепенных своих узденей ¹⁸. Этот первый наш прием, а главное — [358] проложение просеки привели неприятеля к заключению, что посещения наши будут неизбежно повторяться при всяком удобном случае. Вследствие этого абадзехи поспешили вывезти свои семейства и лучшее имущество из селений, расположенных по Белой, за топкую речку Пшец, а сами остались в домах. Они не ошиблись в своих ожиданиях, потому что в конце месяца генерал Засс, воспользовавшись мелководьем реки Белой и открывшимися на ней бродами, собрал отряд в ст. Воронежской из 800 человек пехоты, 1300 казаков, четырех легких и двух горных орудий и в ночь с 25-го на 26-е число перешел Белую близь аула Темрюкаева, верстах в восемнадцати от впадения ее в Кубань. Отсюда он потянулся к горам, все более и более приближаясь к правому берегу Пшеца, поднялся на лесистый горный уступ и, спустившись оттуда, открыл в глубоких оврагах, в расстоянии 22 верст от вновь вырубленной просеки, три абадзехских аула: Дечь-Хабль, Дагуж-Хабль и Кошко-Хабль. С одной стороны они были окружены высокими горами, а с другой едва проходимыми топями, которые им доставляли наилучшую природную защиту. Но эти препятствия не могли остановить Засса, давно привыкшего ко всем трудностям набегов, которые он предпринимал еще и в Чечне совсем наудачу. Отличаясь наездничеством и лихостью своих атак, генерал Засс во всех своих внезапных нападениях полагался прежде всего на казаков, которым нередко сам подавал пример отваги. В настоящем случае он не изменил своим привычкам и бросился с казаками через болота с такою же решимостью, с какою бы несся через хорошо устроенный и надежный мост. Защитники встретили его сильным ружейным огнем, но неожиданность подступа и быстрота атаки тотчас же решили их [359] участь: они были рассеяны, а аулы взяты и сожжены. При обратном движении толпа их увеличилась подоспевшими соседями до весьма солидного размера, и бой обратился в ряд решительных и отважных нападений со стороны неприятеля; но действия пехоты и артиллерии оказали нам особые услуги: абадзехи лишились восемнадцати лучших своих наездников и должны были отказаться от преследования, а у нас всего ранено два и контужено также два рядовых Тенгинского полка.

После суровой, хотя и кратковременной, зимы наступила оттепель, и обе стороны присмирели на полтора месяца слишком. Происшествия, правда, время от времени давали нам чувствовать соседство беспокойных и большею частью голодных горцев, но они не вызывали с нашей стороны никаких серьезных мероприятий, и их преимущественно выносили на себе почты и случайные по дорогам путники — редко станицы. Но в половине марта Засс получил известие о сильных сборах неприятеля с целью увести в горы с одной стороны мирных бесленеевцев, живущих на Лабе против укрепления Зассовского, а с другой — егерукаевцев и темиргоевцев, поселенных ближе к устью этой реки. Не зная пока никаких других подробностей о замыслах неприятеля, начальник фланга двинулся к Темиргоевскому укреплению с шестью ротами (1-го и 2-го баталионов) Минского пехотного полка, 300 казаками Ставропольского, 50 донского № 40 полков и двумя орудиями конно-казачьей № 11 батареи. Для прикрытия же бесленеевцев он расположил между Мохошевским и Зассовским укреплениями 400 человек ногайского ополчения, 150 казаков Хоперского полка и 50 человек от 5-го баталиона Навагинского полка. Переправившись к ночи на 19-е число за Лабу, и прибыв к укр. Темиргоевскому, Засс [360] расположил отряд лагерем в шести верстах от него и тотчас же узнал, что обстоятельства представляются значительно серьезнее, чем можно было думать по первым известиям: сбор состоял из абадзехов, убыхов и шапсугов и простирался до десяти тысяч человек, которые перед выступлением, на предварительном совещании, поклялись непременно уничтожить наш отряд, а потом во что бы ни стало поднять все мирные аулы. Жителям этих аулов они заранее обещали в добычу все наши закубанские укрепления и станицы, лежащие по Кубани. Между прочим горцы решили прежде всего привлечь к себе жителей многолюдного и богатого аула темиргоевского владетеля князя Шерлетука Болотокова, личность которого не вызывала к ней с нашей стороны особенного доверия. Когда начальник фланга прибыл к Темиргоевскому укреплению, скопище было уже на походе и с уверенностью подвигалось к своей цели. Сознавая всю важность данного случая, Засс в то же время понимал, что не должен останавливаться на неравенстве своих сил с полчищем противника и, рассчитывая, что двумя своими всегдашними приемами — внезапностью и быстротою, не даст неприятелю увенчать его предприятия успехом, решил сам двинуться ему на встречу. Присоединив к себе отряд подполковника Васмунда, в числе 800 казаков Кавказского и Кубанского полков, одной роты (14-й мушкетерской) 5-го баталиона Тенгинского полка и шести орудий легкой № 6-го батареи, наблюдавший за аулом князя Шерлетука, начальник фланга 20-го марта поспешил на встречу неприятелю. Войска свои он разделил на две колонны: первая, под командою Васмунда, состояла из четырех сотен Кавказского и двух Кубанского казачьего полков, трех рот пехоты и четырех орудий; вторая, под начальством командира [361] Ставропольского казачьего полка подполковника Эндаурова, из трех сотен его полка и двух Кубанского казачьего, трех рот пехоты, четырех орудий и 50 донцов. Одна рота оставалась в прикрытии обоза.

Встреча противников была не слишком отдаленная: в двух верстах от впадения Фарса в Лабу выступили из леса несколько отдельных густых партий, со множеством красиво реявших разноцветных значков, и сразу накинулись на передовую колонну подполковника Васмунда, преимущественно с левого фланга и с фронта. Перекрестный огонь четырех орудий, поставленных Зассом на флангах, и меткие выстрелы “застрельщиков" с трудом сдерживали все порывы горцев, которые то и дело, осыпая наши войска беспорядочными залпами, усиливались прорвать цепь. После ряда подобных безуспешных попыток, толпы наконец принуждены были отказаться от своего намерения, потому что обильная их потеря перед нашим фронтом наглядно свидетельствовала им о бесполезности их отваги. В то время, когда оне осадили назад, с правой стороны из леса показались новые конные партии, видимо запоздавшие к началу боя, которые, постепенно ускоряя аллюр и все дружнее оглашая пространство своим отвратительным гиком, неслись к правому флангу колонны. Только решимость и молодецкий удар могли остановить эту лавину, которая, судя по своим размерам, способна была задавить всю роту, приготовившуюся се встретить, поэтому Засс, приняв ее с расстояния ста сажень картечью из двух орудий, бросил вперед все четыре сотни Кавказского полка. Не смотря на некоторую дальность неприятеля, казаки с места кинулись в карьер и сшиблись с ним на полпути его отчаянной скачки. Отпор оказался сильнее нападения, потому что густая колонна горцев заколыхалась словно поле [362] колосьев под вихрем, расступилась, разорвалась и рассыпалась в стороны на обширное пространство. Правый фланг был пока обеспечен от всяких покушений так как казаки загородили его собою и завязали с отбитыми ими толпами бойкую перестрелку. Но едва дела здесь устроились, как в арриергарде второй колонны внезапно раздалась ружейная трескотня, осязательно доказывавшая, что отряд атакован со всех четырех сторон. Прискакав в колонну Эндаурова, которая доселе еще не успела приблизиться к первой колонне, Засс выхватил из авангарда ее сотню ставропольцев, скомандовал ей заезд правым плечом и по ровному полю, как по скатерти, пустил назад на выручку атакованным; вслед за нею он приказал поспешить и роте пехоты. Подкрепление подскочило чрезвычайно вовремя, потому что обоз, застигнутый в лесу на переправе, был в этот момент в критическом положении. Неприятель и здесь был отбит с уроном. Отраженный таким образом повсюду, он однако не угомонился и быстро стал сгущаться против левого фланга второй колонны. Орлиный взор генерала Засса не упускал ни одного самого малейшего изворота битвы, И едва горцы, наскоро устроившись, двинулись вперед с намерением попробовать свою удаль и на этом пункте, как были буквально засыпаны пулями и картечью “по обороту банника". Под “губительным действием артиллерии", как выражался в своем донесении Засс, они не могли не остановиться и не замяться, а казаки Ставропольского полка, подхватив налету их замешательство, ударили в шашки и мгновенно отбросили их в лес. Дав здесь направление бою и велев Эндаурову как можно скорее сблизиться с первою колонною, Засс помчался обратно так как главное внимание неприятеля продолжало [363] сосредоточиваться на войсках подполковника Васмунда. Пока здесь сильные толпы были сдерживаемы казаками и артилериею, ставропольцы отразили во второй колонне еще несколько атак и наконец дали ей возможность присоединиться к первой.

Далее в донесении генерал-лейтенанта Засса ход дела излагается следующим образом:

«Таким образом вторая колонна присоединилась ко мне, дравшись непрерывно сряду несколько часов. С прибытием ее увеличился и неприятель силами своими, в четыре раза превышавшими мой отряд. Тогда-то кругом меня, на всех решительно пунктах, завязался жаркий бой, с равным с обеих сторон ожесточением, продолжавшийся сряду шесть часов. Наконец неприятель, отраженный везде, чувствуя свое бессилие нанести нам вред разобщенными силами, решился совокупною толпою пеших и конных своих людей ударить на арриергард. С бешенством и криком ринувшись на оный, он был принят пехотою на штыки и, потеряв тут почти всех своих предводителей и лучших наездников, принужден был отступить, Чтобы довершить его поражение, я приказал в то же мгновение Ставропольскому и Кавказскому полкам в свою очередь атаковать его, а когда опять завязался рукопашный бой, то высланные в подкрепление этих полков две роты Минского полка свернулись в колонну к атаке и штыками, а артиллерия своим метким огнем, докончили поражение. Неприятель, опрокинутый, смятый и потерявший убитыми на месте лучших своих предводителей: Магомета Касаева, Борока Хатлакомова, Жамбора Эгобокова, Борока Хапачева, Хапача Даурова и из беглых кабардинских князей Колардука Шогелова и Джанхота Урумова, в расстройстве бежал и рассыпался в ближайших лесах Фарса. Из убитых в этом деле предводителей многие прошедшего года участвовали с шапсугами в уничтожении наших черноморских крепостей. Утрата сих людей и значительная потеря вообще, в тот день понесенная сим собранием, до того ослабили мужество и буйную дерзость горцев, что в короткое [364] время па месте происходившего шестичасового упорного сражения ни одного из них уже не оставалось» ¹⁹.

Так славно кончилась для нас одна из выдающихся кавказских и, можно сказать, вполне случайных битв, обширные размеры которой никто, даже сам Засс, не мог предвидеть. Он вполне сознавал необходимости преследовать неприятеля, но не мог этого сделать потому, что у казаков почти все патроны были расстреляны, люди и лошади крайне утомлены, и при орудиях находилось налицо по одному картечному заряду. Впрочем, урон неприятеля был и без того слишком велик, хотя обстоятельных сведений о нем не имеется. Что же касается нашей общей потери, то она ни в каком отношении не была выдающеюся, а вполне соответствовала подобного рода боям и нашим победам на Кавказе. Убит обер-офицер (Кавказского казачьего полка) 1, нижних чинов 16; ранены: адъютант начальника фланга капитан Волков, один обер-офицер Минского полка и 103 нижних чипа; контужены трое; убито и ранено 93 лошади. Засс не мог нахвалиться баталионами Минского полка, которые, “впервые находясь в такой отчаянной борьбе с горцами", могли потягаться “примерною стойкостью и хладнокровием" с самыми опытными в бою войсками. Заслугою своею Минские баталионы, без сомнения, ближе всего обязаны своему главному вождю, а затем и офицерам, которые были их непосредственными руководителями. Казаки, нечего и говорить, явили себя на высшей точке своего призвания и наглядно доказали возможность для них тех связных и мощных кавалерийских атак, доступность которых приписывается иными только лишь регулярной кавалерии. В Фарсском бою не было недостатка также и в личных выдающихся подвигах, среди [365] которых, между прочим, обращает на себя внимание подвиг капитана Волкова: будучи ранен пулею в голову выше левого виска, он не только не оставил поля битвы до исчезновения последнего абадзеха, но толково и отчетливо, не смотря на свои страдания, продолжал передавать войскам все приказания начальника отряда. Главная же честь победы бесспорно и во всех отношениях принадлежала самому Зассу.

Этот генерал, счастливо обладавший способностями администратора. и блестящими качествами военачальника вообще и партизана в особенности, и превосходивший в последнем случае многих своих сподвижников предыдущего и последующего времени, Фарсскою победою 20-го марта 1841 года приостановил весьма серьезный взрыв, который должен был немедленно последовать от внезапного и поголовного отпадения от нас покорных обществ — хотя, к сожалению, не предотвратил дальнейших частных побегов наших мирных горцев из разных обществ. Но это была беда лишь вполовину, а если бы соединенное скопище достигло своей цели и нанесло вам то поражение, в котором заранее было вполне уверено, то тогда беда была бы полная, потому что результаты наших усилий и деятельности нескольких последних лет обратились бы в ничто.

Однако, при всей быстроте, с которою Засс старался предупредить намерение скопища, он не достиг цели сполна, потому что абадзехи все-таки успели увести в горы два темиргоевских аула с владетелем их князем Шерлетуко Болотоковым и шесть егерукаевских, жители которых заблаговременно были подготовлены к побегу разными обольстительными и ложными обещаниями.

«Прочие же наши аулы по рр. Лабе и Белой, с которыми неприятелю не удалось войти в сношения, не только остались [366] верными нашему правительству, но, устрашенные поражением их соплеменников, более чем когда-нибудь укрепились в своем к имени русских уважении и покорности» ²⁰.

В последнем случае это донесение Засса, основанное на заверении продажных лазутчиков, по его мнению весьма верных и надежных, было чересчур поспешно, так как вслед за этим Фарсским поражением, благодаря энергии абадзехов, отложились от нас и бежали в горы некоторые мохошевцы, баракаевцы, хатюкаевцы и еще егерукаевцы. Сведение же, доставленное ему этими лазутчиками и сообщенное им генералу Граббе, что многие беглецы выражают раскаяние и желание возвратиться на прежнее место, было и вовсе ложное, тем более, что абадзехи строго и зорко берегли свое приобретение, преграждая отложившимся все способы к возвращению в наши пределы. Сами же они, быстро оправившись после понесенного поражения, еще усерднее, настойчивее и с большею злобою принялись колебать умы покорных нам аулов. Хотя временно командующий лабинскою линиею подполковник Богаевский и производил, по распоряжению Засса, ночные разъезды за Лабою и в лесах, прилегающих к дорогам, направляющимся в горы, для прекращения сношений враждебных племен с нашими мирными аулами; но разъезды эти только частью достигали цели, потому что физически невозможно было предупредить все случаи этих сношений, в особенности стороны одиноких людей, прокрадывавшихся по затаенным и неизвестным для нас тропам. Вследствие этого брожение среди наших мирных горцев понемногу все тлело, а некоторые удачные хищнические набеги небольших партий на наши поселения столько же укрепляли в этих горцах уверенность в силе неприятеля, сколько [367] возбуждали опасение за себя и за свое достояние на случай ослушания и неповиновения. При таких благоприятных для себя условиях, представители абадзехов, стремясь настоятельно к непременному достижению своей цели, имевшей вообще в глазах народа чрезвычайно важное значение, употребили всю энергию, чтобы, при помощи убыхов и шапсугов, организовать новое огромное скопище, и хотя не без труда, успели в этом очень скоро: в последних числах марта в верховьях реки Белой собрались толпы в прежнем десятитысячном составе и решили разделиться на три отряда. Первый из них должен был развлекать наши войска, второй — напасть на Усть-Лабинское укрепление, а третий, наиболее сильный — увлечь в горы все мирные аулы, лежащие между Лабою и Белою.

Получив обстоятельные сведения о намерении неприятеля, Засс 1-го апреля составил у Прочного Окопа отряд из 1-го и 2-го баталионов Минского, одной роты 5-го б. Навагинского, двух 5-го б. Тенгинского полков, 1630 линейных казаков и 500 человек ногайской милиции, при двух пеших и восьми конных орудиях. Считая однако число этих войск недостаточным, он просил у генерала Граббе еще два баталиона, и последний тотчас же отправил к нему расположенный в окрестностях Ставрополя баталион Волынского полка, который и прибыл в Прочный Окоп 3-го апреля, а Подольскому егерскому полку предписал ускорить свое движение, так чтобы 3-й баталион его явился к Прочный Окоп 6-го, а 1-й и 2-й баталионы 7-го апреля. Вместе с тем Граббе дал знать Зассу, что если оп находит у себя число орудий недостаточным, то может присоединить еще несколько подвижных гарнизонных, находящихся в Лабинском укреплении. Дав несколько часов [368] отдохнуть прибывшему 3-го числа баталиону волынцев, Засс, не ожидая других усилений, потому что опасность была близкая и серьезная, и тот же день переправился за Кубань. Следуя форсированным маршем, отряд в сумерки 4-го числа прибыл в укр. Мохошевское, сделав почти в одни сутки около 90 верст. Люди совершили, по словам Засса, этот кавказский переход “совершенно весело", и ни в одной роте не оказалось ни отсталых, ни заболевших. В Мохошевском укреплении Засс от лазутчиков узнал, что абадзехи тронулись уже с Белой на Лабу по направлению к бесленеевским аулам и, судя по скорости их движения, должны прибыть туда 5-го числа. Тотчас же он послал нарочного предупредить бесленеевцев, что он явился для их защиты, а затем ночью выступил вверх по Лабе и с рассветом стал лагерем при первых пяти бесленеевских аулов. Пользуясь неожиданно представившимся благоприятным случаем прочнее овладеть бесленеевцами сильно напуганными бесцеремонным преднамерением абадзехов, Засс выяснил им необходимость отдалиться от Лабы и переселиться ближе к Кубани, к реке Акорт, а затем тотчас же перешел от слова к делу. Таким образом, под благовидным предлогом он разъединял сильное бесленеевское общество с враждебными нам племенами. На другой день отряд оставался на том же месте, прикрывая выселение жителей. К Зассу явились старшины всех тринадцати бесленеевских аулов, расположенных на Лабе, и также приняли его предложение. По полученным от них сведениям, что неприятель скрывается в лесах малой Лабы, Засс отправил в укрепление своего имени все излишние тяжести, 6-го апреля снялся с лагеря, переправился через большую Лабу и вступил в ущелье малой Дабы. Тотчас раздались [369] сигнальные выстрелы неприятельских караулов, которые сообщили скопищу тревогу. Когда наши войска углубились в ущелье, перед ними на трехверстном расстоянии развернулся бивак абадзехов — к сожалению уже опустелый. Было ли причиною их бегства опасение нового поражения, или рассеялись они потому, что были оставлены убыхами, которых отвлек Хаджи-Берзек для атаки укреплений 3-го отделения нашей береговой линии, не знавшего покоя в течение марта и апреля на всем его пространстве, в особенности у Навагинского форта ²¹ — достоверно осталось неизвестным. Довольно того, что нового боя, в котором мы были уверены, не произошло, и горцы бежали так проворно, что быстроногий отряд Засса не мог их ни настигнуть, ни разыскать. Спустившись вниз на четыре версты, он 7-го числа переправился на правый берег б. Лабы, расположился у шолоховских аулов и вновь стал прикрывать переселение бесленеевцев, которым для водворения постоянною границею назначена была Зассом река Тегень ²². Так все длилось до 15-го апреля, когда переселение тринадцати бесленеевских аулов было совершенно окончено. 16-го числа Засс уже намерен был возвратиться в укрепление Зассовское, чтобы идти оттуда к Мохошевскому, как вдруг узнал, что значительная часть разбежавшегося скопища приютилась в верховьях реки Гупса, оберегая запасы продовольствия, припрятанные в одном из ближайших оврагов. Нимало не медля и оставив обоз на месте, он в ночь с 16-го на 17-е число перешел через Лабу. Не взирая на проливной дождь, отряд с рассветом приблизился к притону партии. Опять выстрелы и крики караулов сообщили ей о внезапном появлении русских — но на этот раз не для [370] того, чтобы бежать и бросить свое обеспечение, а чтобы быстро собраться на возвышенности по ту сторону р. Гупса. Засс, скрытно расположив отряд, выслал вперед к реке только часть кавалерии, рассыпал из нее цепь и открыл перестрелку, чтобы привлечь толпы на на сторону. Хитрость удалась: абадзехи, не видя ни пехоты, ни артиллерии, и воображая, что имеют дело с небольшою летучею кавалерийскою колонною, смело спустились высоты, перебрели через реку и уже готовились атаковать казаков — как вдруг сами были внезапно окружены Кубанским и Ставропольским полками. После мимолетной перестрелки казаки ударили в шашки — и пятьдесят неприятельских тел, при шести пленных, были результатом нашей новой победы и причиною рассеяния партии. Вслед затем казаки Кавказского полка бросились к оврагу, где таились склады продовольствия, истребили караул и уничтожили все запасы. Дав отряду дохнуть, Засс повернул назад, прихватив по пути, стороне от дороги, до 700 абадзехских баранов. У нас был убит один и ранены три казака; убито и ранено восемь лошадей. 19-го апреля отряд был распущен. Три баталиона Подольского полка, прибывшие на Кубань, направлены были на Лабу, где должны были остановиться в лагере в восьми верстах вверх от укр. Мохошевского до сбора остальных войск и открытия первого периода действий того года. Засс доносил:

«Нарушенное двукратным появлением горцев спокойствие правого фланга снова восстановлено, и, по полученным известиям, неприятель не помышляет более о нападении на наши пределы» ²³.

Но Засс и в настоящем случае, как и прежде, ошибался на основании полученных им известий: [371] пользуясь удалением отряда и прекращением с нашей стороны наступательных действий, абадзехи еще настойчивее прежнего продолжали свое влияние на отторжение от нас мирных жителей и достигли даже того, что изменил нам один из покорных бесленеевских владельцев Айтек Каноков, который, не водворившись еще на новом месте, повернул назад и бежал в горы со всеми своими подвластными. Не ограничиваясь этим, абадзехи решили хоть как-нибудь и чем-нибудь возместить еще и свои собственные потери. На другой день после роспуска отряда они заявили о себе у Ново-Георгиевского укрепления, где, не смотря на приличную встречу гарнизона, отбили до 20-ти лошадей. Дело это обыденное и не важное; но важно то, что, одушевленные этою удачею, они через четыре дня произвели уже обширное и дерзкое нападение на табун, пасшийся у Темиргоевского укрепления. Не взирая на противодействие всего гарнизона, состоявшего из четырех рот пехоты и сотни казаков, весь табун сделался достоянием неприятеля, и две трети сотни донского № 40 полка остались без лошадей. Этим эпизодом завершилось “продолжение действий 1840 года".

Боевые действия в первом периоде 1841-го года следует считать случайными даже и тогда, когда некоторые из них были вызываемы необходимостью. Все внимание Засса сосредоточивалось на работах по устройству станиц и укреплений, которые, к слову сказать, производились очень быстро и успешно, не взирая на сравнительно ограниченное число рук. К первому мая к Прочному Окопу прибыли прежде других поселенцы из линейных казачьих полков ²⁴, которые приняты [372] командующим вновь устраиваемым полком капитаном Волковым, и на другой же день, с тремя баталионами Житомирского егерского полка и 600 линейными казаками, под командою г. м. Паскина, выступили за Кубань к укреп. Мохошевскому. 5-я рота Житомирского п. оставлена была в Прочном Окопе для конвоирования транспортов. 3-го числа выступил с 500 казаков и генерал Засс, поручив заведывание кубанскою линиею полковнику Васмунду. В тот же день он осмотрел и определил место для станицы при Чамлыкском посту и 4-го числа утвердил свое пребывание также в укреплении Мохошевском. Тут он получил известие, что абадзехи, пользуясь отсутствием отряда на Кубани, намерены в числе двух тысяч человек произвести нападение на армянский аул, поселенный против Прочного Окопа. Подхватив всех 1100 казаков, 6 конных орудий и 3-й баталион Житомирского полка, Засс 5-го мая вечером двинулся вниз по Лабе и, соображая, что неприятель в ту же ночь должен переправиться через эту реку, к рассвету остановился в 35 верстах от укр. Мохошевского на пути следования его и в тылу. Но абадзехи оставались пока на левом берегу реки, а когда их караулы открыли отряд и сообщили им об этом, то и вовсе отказались от своего намерения. 7-го числа отряд отступил обратно, предотвратив пока таким образом нападение, угрожавшее нашим кубанским поселянам. Непосредственно засим генерал-маиор Паскин, с оставшимися у него семью ротами житомирцев, был направлен к лагерю Подольского егерского полка и приступил к заготовлению леса для двух постов. 9-го мая заложена будущая Мохошевская станица, 11-го приступлено к постройке поста тремя ротами 2-го баталиона Житомирского полка на пункте, избранном на половине дороги [373] между новою станицею и укр. Зассовским, а 13-го — избрано место для другого поста выше этого последнего укрепления. Работа закипела и к 1-му июня выразилась в окончательной вырубке и частью заготовлении и перевозке двух третей лесного материала для обоих постов, и выделке до 40 тысяч сырцового кирпича для Зассовского и Темиргоевского укреплений, в исправлении укрепления Мохошевского и станицы Лабинской, и постройке наполовину первого поста и в трассировке трех остальных станиц. Эта деятельность по устройству новых станиц и водворению поселенцев сделала весьма сильное впечатление не только на непокорных горцев, но и на мирных, утвержденных нами по Лабе, Урупу и даже по Кубани. Влияние, произведенное на первых, весьма понятно, и они стали готовиться воспрепятствовать нашим целям всевозможными нападениями на наши войска и на покорные общества, а потом, по удалении отряда, и совсем уничтожить следы нашей деятельности. В виду этого Засс 20-го мая поспешил призвать в отряд еще 50 казаков Кубанского, Ставропольского и Кавказского полков и приказал устроить переправу через Лабу при Мохошевском укреплении, чтобы во всякое время можно было переправить отряд на другой берег реки. Что же касается мирных горцев, то неудовольствие их истекало от других причин: по врожденной недоверчивости к христианам и вообще по отвращению к гяурам, они страшились предстоявшего им и неизбежного, по их мнению, сближения с нашими поселенцами, от которых доселе жили вдали и были избавлены. Их пылкому воображению представились сейчас посягательства и на их религию, и на достояние, и в особенности на женщин; в заключение всего перед ними в будущем восставала картина их политического объединения с русскими и даже [374] самой рекрутчины. Ко всему этому присоединялось, конечно, постепенно усиливавшееся на них давление абадзехов, опасение их нападения и заразительный пример в лице и действиях всех предыдущих беглецов, положение которых в горах, по словам не только возмущавших их лиц, но даже и самих отложившихся, они находили покойным и счастливым. В виду всего этого неблагоприятное для нас настроение живо охватило мирные аулы, и многие жители их, пользуясь первым удобным случаем, поспешно оставляли свои места и стали удаляться в горы. Это было для нас обстоятельством в высшей степени тревожным, тем более, что все эти побеги, прежние и новые, имели сильный отголосок между жителями Кабарды 25. Засс, сознаваясь наконец, что он не ожидал такого враждебного духа среди наших мирных горцев ²⁶, и опасаясь, вследствие этого за будущность новых поселений, находил необходимым оставить при каждой устраиваемой станице по одной роте пехоты не только на текущее лето, но и на всю предстоящую зиму до окончательного устройства станиц, и для этого просил генерала Граббе усилить его отряд еще одним баталионом 14-й п. дивизии. Граббе пока отклонил эту просьбу, в особенности для нужд летнего времени, тем более, что отряд 28-го мая уже усилился прибывшим донским № 41 подполковника Краснова полком и состоял из пяти с половиною баталионов пехоты, 1500 линейных и шести сотен донских казачьих №№ 40 и 41 полков; но все же он не чужд был удовлетворить Засса, если бы в этом предстояла крайняя надобность. Изложив ему причины отказа, он писал: [375]

«Если в. пр. и за сим находите, что средствами вам предоставленными вы решительно не в состоянии охранять безопасность новоустраиваемых станиц, то покорнейше прошу вас положительно донести мне как об оном, так и о причинах, изменивших до такой степени обстоятельства края против прежних ваших об оном донесений, дабы я мог у г. корпусного командира исходатайствовать требуемое вами усиление войск».

И действительно, или положение края на самом деле быстро изменялось к худшему, или оно такое же было и прежде, и все предыдущие донесения Засса еще раз оказывались продуктом его самообольщения вследствие излишнего доверия в лазутчикам. Но как бы там ни было, а утешительным штрихом в этой картине являлось то, что Засс своевременно прозрел и очнулся от заблуждения, а затем, не стыдясь это скрывать, давал таким образом ручательство в большей осторожности и осмотрительности. Чтобы поправить наши дела и решительным поражением удержать горцев ,,на долгое время" также и от покушений на новые станицы, начальник правого фланга находил необходимым как можно скорее перейти с отрядом за Лабу, но затруднялся пока это сделать, потому во-первых, что не имел достоверных сведений, где именно находится главное скопище абадзехов, а во-вторых — по случаю сильного повышения воды в Лабе от непрерывных дождей, которые не допускали возможности переправить войска. Ему пришлось ожидать известия о их сборах до конца месяца, потому что они, верные своей задаче развлекать наши войска, держались отдельными партиями в разных пунктах и до времени не считали нужным сосредоточиваться, тем более, что частые их набеги, преимущественно на кубанской линии, были для них удачные. Один из чувствительных для наших поселений в течение мая был [376] произведен, между прочим, 24-го числа на армянское селение близь Прочного Окопа. На этот раз ему помешать не удалось, и жители лишились до ста отбитых у них лошадей. Хотя по первому о том известию Засс, независимо от преследования из Прочного Окопа, выслал из отряда несколько сот казаков вниз по Лабе на 35 верст, чтобы отрезать хищникам путь бегства, но они успели переправиться двумя часами раньше, и наши розыски в результате не дали ничего кроме шестнадцати павших от изнурения казачьих лошадей. Вообще, эти разбросанные повсюду отдельные партии вели свое дело с большим искусством, и ни одна из них, не смотря на множество нападений, не досталась нам в руки, тогда как мы сами то и дело поплачивались разного рода потерями, будучи чрезвычайно ловко улавливаемы как бы в расставляемые ими для нас тенета. Примером этого может служить случай, происшедший 29-го мая с небольшою нашею командою, в числе 72 казаков, преследовавшею из станицы Усть-Лабинской двух оборванцев, которые убили на острове реки Кубани одного отставного казака. Погоня эта, вступив в лес, нарезалась на партию в двести человек и лишилась всех своих людей, за исключением одного, который спасся каким-то чудом... Досадно было то, что в составе этих партий нередко принимали участие отложившиеся от нас горцы, которые таким образом ясно доказывали бесповоротность их сближения с нами и успехи абадзехов не только на боевом, но и на дипломатическом поприще. Размеры этого враждебного против нас настроения увеличивались с каждым днем, и 4-го июня Засс подучил донесение от полковника Васмунда, что беглый князь Шерлетуко Болотоков, собрав своих и частью чужих людей до 300 человек на правом берегу р. Белой, ожидает к 8-му [377] числу многочисленную партию шапсугов и убыхов, чтобы сделать нападение на мирный аул князя Дженгирея и на лабинскую линию. Вследствие этого полковник Васмунд предписал вверенного ему полка подполковнику Васмунду переправиться 5-го числа на левый берег Кубани со всеми резервами, при трех конных орудиях, и с небольшою частью пехоты, и двинуться к аулу Дженгирея ²⁷.

Наконец, 1-го июня Засс узнал, что партии стянулись и частью перешли на правый берег Лабы. В тот же день он двинул 2-ю егерскую роту Подольского полка и пять сотен, под начальством подполковника Эндаурова, для охранения станицы, строившейся близь Чамлыкского поста, а 2-го числа сам, с остальною кавалериею (кроме одной сотни), шестью конными орудиями и третьим баталионом Житомирского полка ночью отправился вверх по Лабе и к утру остановился в 37-ми верстах от своего лагеря на переправе; подполковника же Краснова, с частью казаков, он послал еще вперед верст на восемнадцать. Простояв двое суток, он узнал, что партии потянулись гораздо выше, поэтому опасаясь, чтобы оне не увлекли или не ограбили жителей бесленеевских аулов, он отправился на Тегень со всеми находившимися при нем войсками. Прибыв туда 5-го числа, Засс успокоил бесленеевцев, но в то же время, наученный опытом, воспользовался случаем взять аманатов, в обеспечение их верности, от знатнейших старшин и князей. Простояв на Тегени еще два дня и не получив сведений о близости неприятеля, начальник фланга, выждав присоединения Эндаурова, который также ничего не узнал о месте пребывания и дальнейших намерениях абадзехов, [378] 8-го числа возвратился в лагерь близь укр. Мохошевского. Таким образом, или слухи о сборах неприятеля опять были ложные, или он уклонился от встречи с нами; во всяком же случае движение оказалось бесполезным.

Такое тревожное положение всего лабинского района, усиливавшееся с каждым днем все более и более, не выгодно отзывалось на производстве наших работ и без надобности утомляло войска. Нетерпение Засса возрастало ежеминутно — а абадзехи были неуловимы. Оставалось одно — идти и разыскать их, “не ожидая нападения", как выразился Засс, чтобы или положить предел такому неудобному состоянию войск и края, или, на худой конец, получить пищу для свежих и новых соображений о том, как быть в дальнейшем времени. В таком смысле невольно уразумевается набег г. л. Засса, который он предпринял 11-го июня. Сам же он, донося, что предпринял его на основании достоверного известия “о действительном собрании горцев за Лабою", приводит следующие побудительные к нему причины:

«Наказание непокорных горцев за некоторые незначительные хищнические нападения, удачно ими произведенные; узнание на месте, где произведены у них посевы хлеба; ознакомление жителей залабинских с силою отряда и удержание их и увода всех остальных горцев бесленеевского племени — как о том сообщали старшины того народа».

Отправив для охранения вновь устраиваемых станиц кроме посланной уже одной роты, еще две других, Засс 12-го июня сосредоточил к укр. Мохошевскому весь отряд ²⁸, а 13-го числа спустился вниз по Лабе для [379] отыскания брода. На другой день брод был найден, и хотя вода оказалась очень высока, но переправа совершилась благополучно в течение суток и обошлась лишь некоторыми повреждениями в обозе, потерею нескольких ружей и лошадей и порчею части сухарей и патронов; конечно, при этом пехоту пришлось посадить на казачьих лошадей. Узнав от лазутчиков, что горцы собираются близь аулов выселившихся от нас егерукаевцев и р. Серале, Засс, с наступлением ночи, двинулся туда двумя колоннами — передовою кавалерийскою, которую он принял в свое командование, и второю пехотною, вверенною генерал-маиору Паскину. Не смотря на краткость ночи, кавалерия к рассвету прошла сорок пять верст и врасплох накрыла два больших аула — Себскей и Джориксай, которые таким образом достались нам почти без боя. Но за то, сильная перестрелка началась в то время, когда отряд, разорив аулы, двинулся в обратный путь. Она постепенно перешла к горячее дело, среди которого казаки, несколько раз атакованные неприятелем, были выручаемы только действием конной артиллерии, оказавшей им в этом случае большие слуги. Бой получил перевес в нашу пользу только к семи часов утра, когда подоспел 3-й баталион Житомирского егерского полка. Удерживая в рассыпном строе все натиски горцев, он в течение пяти часов движения но глухим трущобам не выходил из под жестокого огня и только в полдень с честью передал свою кровавую задачу прибывшей к тому времени колонне генерала Паскина. Появление пехоты положило конец назойливости неприятеля, и отряд, отступив на пять верст от аулов, расположился на отдых на открытом месте. Потеря наша, сравнительно довольно значительная, состояла из 22 убитых и умерших от ран и 57 [380] раненых. 17-го числа отряд прибыл на ночлег к месту своей бывшей переправы, но перешел Лабу 19-го числа гораздо выше, против укр. Мохошевского — также с большими затруднениями, однако без потери людей. Засс находил, что цель набега достигнута, и доносил, что, во-первых, скопище разошлось, и во-вторых — будто бы жители, устрашась его угрозы лишиться к осени всего своего хлеба, изъявили готовность большею частью покориться и вступили по поводу этого между собою в совещание ²⁹.

С этой минуты наступательные действия с нашей стороны прекратились на три месяца слишком, как потому, что они не отвечали Высочайше утвержденному плану, и особенной надобности в них не было — а возмездие за различные нападения неприятеля в этот период могло подождать своей очереди, так и потому, что не было необходимого количества для этой цели войск, а работы были жгучие и многосложные, окончание которых, при всем усердии, не могло последовать к определенному времени даже и при полном затишьи на бранном поле. Поставленный таким образом в необходимость отказаться пока от наступательных действий, Засс 22-го июня отпустил на лето 500 казаков, взятых на время, полусотню донского № 40 полка отправил в Анапу ³⁰, и произвел усиления в охране и на работах и 24-го числа остальные войска подвинул вверх к строившемуся первому посту. 26-го июня, получив сведение, что сборище горцев потянулось вверх по Лабе, он двинул отряд на 23 версты выше, к пункту, где предположено было возвести второй пост (у г. Каладж). Какие намерения имели на этот раз горцы — неизвестно, но при [381] появлении войск они разошлись. Не доверяя однако их успокоению, Засс поставил в четырех вновь устраиваемых укреплениях и станицах, по одной роте, в Темиргоевском и Прочном Окопе также по одной (всего 10 рот), и так как на случай военных предприятий у него оставалось всего три с половиною довольно слабых баталиона, то он, согласно разрешению Граббе, опять просил усилить его хотя бы одним баталионом. 6-го июля войска выступили еще далее и остановились у шолоховских аулов, на пункте избранном для 3-го поста, а затем, выделив здесь необходимую часть для работ, 13-го числа перешли к Ахмет-горе, где тотчас же приступили к постройке укрепления. Желая узнать о настроении горцев в этом районе, Засс вызвал к себе старшин соседних обществ казильбековского и тамовского, которые весною были в тесной связи с абадзехами, и получил от них утешительные сведения 1) в их совершенной преданности нам и 2) в полном спокойствии покорных племен, из чего он заключил, что “положение дел весьма благовидное, и влияние, а равно вес абадзехов над прочими племенами упадают". Среди этого “благовидного" положения работы наши в станицах, в укреплениях и на постах подвигались чрезвычайно быстро; исследования же окрестных мест и инструментальные съемки на значительном пространстве убеждали нас все более, что мы приняли в наше распоряжение вполне благодатную обширную территорию между Кубанью и Лабою, изобиловавшую почвою тучною, хлебородною, а во многих местах и лесистою. Не было ничего удивительного, что абадзехи силились ее отстоять с такою решимостью. В конце июля, как видно, они начали уже примиряться с своею долею, потому что, провели месяц слишком в совершенном покое, 27-го [382] числа прислали к Зассу депутатов с просьбою не предпринимать против них никаких действий по крайней мере хоть четыре недели, обязуясь в то же время и с своей стороны не производить никаких нападений. Конечно, это перемирие им необходимо было для уборки хлеба, но они уверяли, что, пользуясь им, намерены собрать всех старшин своего народа, чтобы согласиться о всеобщей покорности. Засс конечно хорошо понимал их действительные цели, но не мог не согласиться на просьбу депутатов, потому что спокойствие было дорого и для нас, а войск для отражения всяких предприятий неприятеля или для наступательных действий было очень мало. Отправляя депутатов обратно, он им передал, чтобы к 22-му августа, т. е. ко дню коронования, явились бы к нему все старшины “для принятия решительных условий на всеобщую покорность" ³¹.

Абадзехи с первых дней не только отнеслись добросовестно к своему обещанию, но даже дали нам доказательство охранения наших интересов за пределами их обязательства: второго августа они сообщили, что на линию прорвалась партия абреков и частью убыхов, в числе 30-ти человек, под предводительством убыхского старшины Биереслана Берзека, с целью произвести хищничества на правом берегу Лабы; мало того, они послали приглашение этой партии оставить линию и не предпринимать враждебных против нас действий, ответственность за которые они добровольно принимают на себя. Но, к сожалению, предупредительность их оказалось запоздалою: того же числа партия произвела из леса внезапную атаку на наших казаков в числе 150 человек, прикрывавших инструментальную съемку, относительно обеспечения [383] которой, по оплошности начальника прикрытия, не было принято никаких мер. При этом у нас убито 5 и ранено 7 человек, и в числе последних офицер корпуса топографов Разуваев. Хотя, по донесению Засса, “остальная часть отряда не устояла с надлежащею твердостью", тем не менее и убыхи лишились смертельно раненым своего представителя, трех убитых и восьми раненых ³². Но интереснее всего, что при этом выразился один случай, проливающий свет на тогдашние наши дела в сношениях с горцами и вкрадывавшиеся при этом злоупотребления: в составе партии убыхов находились два выдающихся лица — старшина мохошевского племени Пшишокон Шабадзев и хатюкаевского князь Темиргой Керкануков. Первый из них получал от нашего правительства пожизненную пенсию в 300 руб., а последний считался в службе нашей прапорщиком, с производством жалованья по чину. Этими наградами они пожалованы были в Ставрополе во время проезда по краю Государя Императора, находясь будто бы в то время во главе депутаций от своих обществ; но по дознанию, произведенному Зассом, оказалось, что они в числе депутатов вовсе не были, и по чьему ходатайству воспользовались Высочайшими милостями — осталось неизвестным.

Происшествия в роде описанного нападения однако не прекращались во время всего нашего с абадзехами перемирия, как например: 10-го августа команда донского № 40 полка, в числе одиннадцати казаков, препроводив транспорт из укрепления Темиргоевского на пост Чамлыкский, целиком была взята в плен; 19-го августа между вторым и третьим строившимися постами, близь [384] бывшего Каладжинского укрепления, произведено нападение партии в 40 человек на провиантского коммисионера 1 класса Штейна и его спутников в числе пяти человек, также особо и невдали от того места на команду из 13 человек нижних чинов Житомирского полка и пр. Ни разъезды наши, ни засады подобных случаев предупредить не могли, потому что хищники чрезвычайно умели пользовались всеми выгодами своего положения, а наш надзор, иногда вследствие неосмотрительности, а большей частью по незнакомству с местностью, по случаю больших расстояний между пунктами и иногда по недостатку войск, не достигал цели. Для нас не было тайною, что в этих набегах и нападениях, не смотря на заключенное перемирие, участвовали и абадзехи, но претендовать на это мы не могли, так как участники эти были или отброски, или буйные молодые головы беспокойных авантюристов: степенное же большинство, и в особенности старшины, не только точно держалось своего обещания, но даже по возможности обуздывало своих отчаянных соплеменников — хотя, конечно, большею частью без успеха.

Наконец, перемирие окончилось — и в результате вышло то, что и следовало предвидеть, и что вероятно предвидел сам Засс, не желавший приступать до условного срока к серьезным мерам только потому, чтобы выиграть время для работ и не отвлекать от них войска. Вот что произошло в течение четырехнедельного относительного затишья, и что получилось в результате: Шамиль, узнав о мирных наклонностях и намерениях абадзехов, тотчас прислал к ним своих агентов и жгучее письмо, в котором убеждал не слагать оружия и непременно возобновить враждебные против нас действия, предлагая вместе с тем, в случае надобности, [385] свое личное начальствование военными силами горцев. Молодежь, для которой удальство и хищничество составляли, по природе и по обычаю, рекомендательные качества, отнеслась с теплотою и готовностью к моктюбу имама; и хотя большинство старшин старалось ее отклонить от нерасчетливых и, по мнению их, сумасбродных побуждений, но встретило сильное и энергическое сопротивление. Разногласие повело к спорам, личным распрям и даже фамильным ссорам. Вследствие этого старшины не могли исполнить своего обещания и к 22-му августа не прибыли; немногие же из них явились уже после этого срока и объявили, что склонить народ в нашу пользу не успели, а с своей стороны выразили преданность нам. Но это миролюбивое отношение к нам нескольких человек, хотя и влиятельных, не могло принести для нас никакой пользы, и приходилось этот вопрос считать в прежнем виде и положении. В виду этого Засс решил — довести все строющиеся станицы и укрепления до возможности собственной обороны и потом двинуться за Лабу, где военные действия “подавали надежду на результаты самые выгодные". К 15-му сентября он почти достиг цели, потому что все три поста и Ахметовское крепление были приведены в желаемое и довольно надежное состояние, а вся линия вверх по Лабе от укр. Мохошевского до Ахмет-горы была прикрыта. Укрепленные пункты находились почти на каждых 12-ти верстах и устроены были под взаимным наблюдением и при обширном кругозоре на всю окрестность. Возведение станиц шло с необыкновенным успехом, особенно двух из них близь укреплений Мохошевского и Новогеоргиевского, где строевой лес был в изобилии. Засс вполне рассчитывал к зиме устроить даже большую часть домов. Переселенцы перевезли почти все свое [386] хозяйство и пока оставались довольны своим новым положением ³³.

К 20-му сентября Засс полагал ввести новые гарнизоны в устраиваемые укрепления из войск отряда, которые к концу августа были расположены следующим образом: Подольского полка две роты 1-го баталиона, 2-и 3-й баталионы в лагере при укреплении у Ахмет-горы и одна рота на первом посту; Житомирского - 1-й батал. у второго поста, 3-й бат. у третьего, одна рота в лагере, две в укр. Зассовском и одна в Прочном Окопе; донского № 41 полка — в укр. Мохошевском (1 1/2 сот.), на 1-м посту; (1/2 сот.), в укр. Зассовском (1/2 сот.), на 2-м посту (1/2 сот.), на 3-м посту (1/2 сот.), в лагере (1 сотня); Кавказского казачьего полка — в лагере (3 сотни) и у 2-го поста (1/2 сот.); Кубанского — в лагере (3 сотни) и у 3-го поста (1/2 сот.); Ставропольского — в лагере (3 сотни); 20-й арт. бр. резервн. № 3 батареи два орудия у 2-го поста, кавказского лин. каз. в. конной № 11 батареи два орудия у 3-го поста, черноморской конной № 10 б. четыре орудия в лагере при укр. у Ахмет-горы, саперная команда в лагере и на пунктах.

Из этой дислокации видно, что весь отряд был стянут на небольшом сравнительно пространстве, в районе определенной для него рабочей деятельности, и не только не прикрывал всего протяжения у себя в тылу до Кубани, но не имел возможности подчинить своему наблюдению даже главных путей и промежутков, по которым могли прорываться партии на кубанскую линию, тем более, что, кроме охваченного им района, должен был постоянно иметь в виду и зорко следить за верхним [387] течением р. Белой, с ее притоками, где гнездились враждебные нам элементы, и за верховьями большой и малой Лабы, где безопасно могли собираться обширные скопища. Неприятель это видел и понимал истекавшие отсюда все выгоды своего положения, поэтому, верный своему плану, сообщенному Зассу лазутчиками — с открытием наших операций развлекать отряд в занятом им пространстве и производить нападения на наши близкие и дальние селения, тотчас по окончании перемирия возвратился к своей задаче. Те немногие лица, которых влекло к нам благоразумие, оставшись бессильными в своем влиянии на народ, не могли уже более поставить большинству никаких преград — и частные мелкие нападения абреков и небольших шаек шальной молодежи обратились в неожиданные для нас набеги нередко весьма сильных партий. Наученные опытом, абадзехи признали этот род закрытой войны гораздо более надежным и выгодным для себя, чем открытые встречи с нашими войсками и генеральные битвы наподобие фарсской — и они далеко не ошиблись в своих расчетах. Таким образом, в течение последующих месяцев, не стесняясь даже нашими наступательными действиями в октябре в глубину их страны, они всеми способами поддерживали предвзятый образ действий, и этому периоду дали оттого особый характер, которым он преимущественно и отличается. Имея удачу за удачей, и усматривая всю пользу для себя такого рода войны, они даже отказали в содействии убыхам, которые, по случаю экспедиции Анрепа, приглашали их присоединиться к ним. Отказ этот Засс приписывал также и ближайшему соседству нашего отряда, угрожавшего им своими наступательными действиями. От этого, впрочем, серьезность и кровопролитность нашей убыхской экспедиции нимало не ослабела и не уменьшилась, равным образом [388] отвлечение значительной части враждебных племен в глубине страны своими собственными операциями и нашими наступательными действиями, как ожидал Государь, ни на том, ни на другом театре не доставило нам никакого облегчения, и вышло именно то, чему следовало быть: “за Кубанью дело шло само собою, а по берегу моря, т. е. на окраине — своим чередом, и одно из них от другого не зависело" ³⁴.

Первым днем возвращения абадзехов после перемирия к прежнему порядку вещей было неприятное для нас 31-е число августа. Из Темиргоевского укрепления был отправлен в ст. Тифлисскую, для дальнейшего следования в Усть-Лабинскую, транспорт с восемью больными нижними чинами, под прикрытием 37 человек конвоя кавказского линейного № 7 баталиона и донского казачьего № 40 полка, вверенного начальствованию 12-гарнизонной артиллерийской бригады поручика Евсеева. Кроме конвоя и больных, при транспорте следовало еще четыре нижних чина по своей надобности; подвижные средства его заключались в 30-ти лошадях и 7-ми быках. Движение происходило благополучно почти до речки Зеленчука, известной своими топкими и глинистыми берегами. Не в дальнем от нее расстоянии, впереди по крайней мере на версту, была замечена партия горцев, численностью, как оказалось потом, в двести человек, которая спокойно и по-видимому вполне беспечно следовала наперерез транспорту. Последний тотчас же был стянут в колонну, команда прикрыла его по возможности густою цепью и приняла все меры предосторожности. Но в это время, отделившись от толпы, подскакали к ней два всадника и на чистом русском языке просили не [389] предпринимать ничего враждебного, так как вся партия составляет конвой мирного князя, ездившего с Кубани в отряд на Дабу. Евсеев дался в обман, и когда партия приблизилась к транспорту и последовала за ним без всяких признаков недружелюбия, то и нижние чины обратили на покой приготовленное к бою оружие, а повозки вышли из порядка. Обе стороны продолжали следовать вполне дружелюбно еще с четверть часа, как вдруг моментально раздался азиятский гик, непосредственно за ним залп из ста ружей — и большая часть прикрытия перестала существовать. Толпа всею массою набросилась на остальных нижних чинов и, при их отчаянной защите, порешила их почти безнаказанно. По какому-то счастливому случаю из всех людей уцелели только два казака и из них один Кавказского полка Николай Милованов, который прискакал в ст. Тифлисскую и известил о нападении командира 2-й сотни хорунжего Ешевского. Последний, переправившись через Кубань с 50-ю казаками, поскакал к месту происшествия, в расстоянии менее версты от Зеленчука, но когда прибыл туда — нашел только трупы Евсеева и 46 нижних чинов. Оставался нока в живых лишь один жестоко израненный и уже умиравший, который, рассказав в двух словах о ходе дела, заключил свое объяснение сведением, что самая схватка, разграбление и увлечение транспорта продолжались не более получаса, а затем партия направилась к бывшему аулу бежавшего князя Шерлетука. Преследование и поиск Ешевского не привели ни к чему ³⁵. Несчастный этот случай, свидетельствующий о новой ловкости и находчивости неприятеля и о непростительном [390] легковерии и беспечности нашего кавказского воина, остался чрезвычайно важным эпизодом в прошлой истории края не только вследствие своей поучительности, но и солидной потери, которую мы не всегда имели даже в продолжительном и серьезном бою с горцами. Таким образом, последние на этот раз могли щегольнуть, что выиграли целую битву с трофеем без всякой для себя потери

После этого, как бывает всегда в действительности, началось усиление нашего дозора на разных промежутках кубанской и лабинской линий; но предусмотрительные и знакомые с нашим образом действий абадзехи притаились, давая нам время успокоиться и вернуться к нормальному и исстари заведенному порядку. Они давали нам знать о своем существовании лишь незначительными хищническими подвигами, которые однако повторялись изо дня в день то на Кубани, то на Невинке, Тегени, Урупе и в других пунктах. К сожалению, и здесь наши встречи с ними и преследования большею частью не приносили нам пользы или вследствие незначительности и слабости наших кордонных сил, или по случаю юркости и увертливости неприятеля. Из фактов, доставивших нам преимущество над неприятелем, выдается один при нападении хищников на отару аула Султан-Кази-Гирея. Здесь добыча. которою они овладели, была отнята, и на месте осталось несколько неприятельских тел, в том числе служившего прежде в Дворянском полку и бежавшего в горы кабардинского князя Коргана Атажукина. В таких передрягах прошло свыше двух недель.

В то время, как Засс начал убеждаться, что абадзехи, в ожидании наших наступательных действий, непременно сидят по домам и приготовляются к встрече, он 17-го сентября получил известие, что две сильные партии намерены переправиться на нашу сторону, и [391] из них одна готовится сделать наезд на линию ниже устья Лабы. В тот же день он отправил из лагеря у Ахмет-горы к Темиргоевскому укреплению полковника Амбургера с летучим отрядом, в составе Ставропольского и Кавказского казачьих полков, 2-й егерской роты Житомирского полка, при двух конных орудиях, и велел ему действовать по усмотрению в низовьях Кубани и Лабы. Но неприятель предупредил его: 19-го сентября, в 9 часов утра, скопище (т. е. первая партия), в составе, по донесению командовавшего усть-лабинским участком подполковника Васмунда, 1500 человек, а по сведениям от лазутчиков не более как из 400 человек, переправившись через Кубань в двух верстах выше ст. Усть-Лабинской, по так называемому Мышиному броду, неожиданно нагрянуло на станицу, в которой едва успели затворить ворота, и обложило ее со всех сторон, Нападение было настолько внезапное, что не представилось возможности дать знать о нем с нарочным на соседние пункты, и пришлось возвестить тревогу только одними пушечными выстрелами из укрепления. Тем не менее казаки успели занять на банкетах свои места и встретили абадзехов сильным ружейным огнем. Видя невозможность прорваться внутрь, скопище оставило станицу и бросилось к военному форштату, возле которого усмотрело лакомую приманку в образе рогатого скота. Не смотря на довольно удачную встречу, приготовленную ему тенгинцами, оно успело однако отбить 1000 штук рогатого скота и лошадей и, достигнув таким образом цели, потянулось вверх по Кубани и в двух верстах выше Мышиного брода переправилось за реку через брод Галышевый. Подполковник Васмунд, услышав пушечные выстрелы, хотя и прискакал к переправе с резервами ладовским, новомалороссийским и [392] новодонецким, в числе 120 человек, но по малочисленности своих сил, а главное потому, что скопище уже было на противуположном берегу, от преследования отказался. Амбургер, с своим отрядом, явился к месту происшествия только на другой день, когда от неприятеля и след простыл. Однако Засс приписывает Амбургеру ту услугу, что появление его в Темиргоевском предупредило нападение другого скопища, которое не решилось переправиться, а разошлось по домам. При нападении этом мы не досчитались убитыми четырех казаков и трех тенгинцев, ранеными четырех человек и взятыми в плен десяти женщин и трех мальчиков, возвращавшихся в станицу с хуторов ³⁶.

Наконец, все подобного рода случаи, которые нельзя было не отнести к слабости нашего надзора, не могли не возбудить особенного внимания командующего войсками на линии и корпусного командира, а нападение на Усть-Лабинскую станицу — даже и Государя Императора. Оправдывай себя перед генерал-адъютантом Граббе, начальник правого фланга доносил:

«Таковые действия и успех на кубанской линии совершенно прекратить при настоящем положении линии почти невозможно, ибо линия кубанская разделена на три участка. Каждый участок, заботясь преимущественно о безопасности своего протяжения, не считает себя вправе оказывать деятельное, а иногда необходимое пособие для другого участка, и нет общего согласия в действиях. До сих пор в звании моем начальника правого фланга вместе с тем занимаю обязанность начальника кубанской линии. Но при Высочайше возложенной на меня экспедиции и устройстве лабинской линии, требующих постоянно жизни бивачной в течение семи месяцев в отдалении от Кубани, легко может произойти упущение в надлежащем [393] бдительном охранении кубанской линии, почему полагаю необходимым назначение особого начальника помянутой линии, как имел честь представить о том на благоусмотрение вашего превосходительства неоднократно, и по примеру тому, как уже назначен особый начальник для лабинской линии» ³⁷.

Этот рельефный документ, снимая значительную долю ответственности с генерал-лейтенанта Засса, ярко характеризует тогдашнее положение управления правым флангом, а вместе с тем и невнимание или просто беспечность Граббе по отношению к тем действительно насущным нуждам края, своевременное удовлетворение которым могло бы значительно сократить или и вовсе предотвратить наши потери и жертвы. Что касается воззрения Государя на последнее событие, то Его Величество “изволил отозваться, что подобные покушения заслуживают примерного наказания".

«В этих видах Его Величеству благоугодно — писал военный министр — дабы начальник правого фланга кавказской линии генерал-лейтенант Засс во время экспедиции своей за Лабу и Белую принял все зависящие от него меры к истреблению ближайших к Усть-Лабинску непокорных аулов и вообще к нанесению возможного вреда горцам, участвовавшим в сем набеге» ³⁸.

Но Засс не медлил и сам. Лишь только к 20-му сентября три поста и укрепление были окончены, он на другой же день двинулся с отрядом из лагеря у Ахмет-горы, ввел в них гарнизоны, присоединил по пути прочие части и 30-го сентября сосредоточил все войска у Мохошевского укрепления. Таким образом лабинская линия была окончательно утверждена. Новые пункты, с Высочайшего соизволения, получили следующие [394] названия: станицы — Урупская, Чамлыкская, Лабинская и Вознесенская; посты — Житомирский, Подольский (по имени строивших их частей войск) и Шолоховский, а укрепление - Ахметовское. Оставалось только значительное расстояние между Мохошевским и Темиргоевским укреплениями, которое для прочности линии и лучшего обеспечения станиц настоятельно требовало, по мнению Засса, устройства двух небольших укреплений и двух постов; но этот вопрос был отложен на будущий год, так как в описываемый период на это не имелось ни средств, ни времени. В особенности было дорого время, по недостатку которого изменились даже и первоначальные намерения начальники правого фланга. Они состояли в том, чтобы сделать опыт перехода через хребет гор и открыть сообщение с берегами Черного моря; но позднее окончание работ, почти на целый месяц против расчета, и накопление снега в горах делали теперь этот переход невозможным. Отложив столь интересную задачу, Засс решил двинуться к реке Белой и, приказом по отряду 30-го сентября, для наступательных действий назначил следующие войска: три баталиона Подольского, два (исключая 3-й егерской роты) Житомирского егерских полков, команду кавказского саперного баталиона, по три сотни Кубанского и Ставропольского казачьих полков, все орудия резервной № 3 батареи 20-й артиллерийской бригады и по два конных орудия черноморской № 10 и казачьей линейной № 11 батарей. Войскам приказано взять с собою продовольствия по 21-е октября, считая в том числе и десятидневный сухарный провиант.

Попытка к переходу отряда за Лабу была сделана 1-го октября, но помешала высокая вода от проливных дождей в горах, поэтому войска переправились только на другой день. Стянувшись на левом берегу реки, они [395] в шесть часов вечера тронулись дальше двумя эшелонами, кавалерийским и пехотным, каждый с своими орудиями. Замечательно то, что пехота без привала прошла более 25 верст, не имея ни одного отсталого, а из казаков Кубанского полка 60 человек были отправлены в обоз по изнурению лошадей. В третьем часу ночи, во время стоянки отряда на биваке, несколько человек горцев случайно наткнулись на наш секрет и, к крайнему нашему неудобству, были встречены выстрелами — без чего конечно следовало обойтись. Вследствие этого движение наше, которое Засс желал скрыть хоть два-три дня, было обнаружено, и о нем на другой же день стало известно повсюду, так что когда ровно через сутки отряд прибыл к Фарсу, то находившиеся там стада были угнаны, и на высотах везде уже стояли сторожевые горские пикеты. По пути к Фарсу присоединилась к войскам колонна полковника Амбургера, возвратившаяся из Темиргоевского укрепления, и с прибытием ее отряд состоял из пяти баталионов (3186 чел.), команды сапер (81 чел.), 10-ти сотен казаков Ставропольского, Кубанского и Кавказского полков, шести орудий пеших (двух легких и трех горных) и шести конных. 4-го числа войска перешли через Фарс и расположились в трех верстах от него, на возвышенном месте, у речки Сераль. На другой день все отдыхали, и только для прикрытия фуражиров посланы были две роты с двумя орудиями, которые имели с неприятелем небольшую перестрелку. С 6-го числа обе стороны не считали нужным более скрываться друг от друга. Утром из лагеря была выслана особая колонна ³⁹, под начальством г. м. Паскина, которая прошла до впадения Псефира в Фарс, и в [396] окрестностях на пространстве 128 кв. верст (16 в длину и 8 в ширину), сожгла до пятнадцати тысяч стогов сена. При отступлении партия горцев в числе 150 человек завязала с казаками сильную перестрелку, но никаких результатов не достигла, и колонна в два часа благополучно вернулась в лагерь. В этот день были сделаны первые опыты стрельбы из крепостных ружей, доставленных в отряд по Высочайшему повелению. Опыты эти увенчались успехом и 7-го октября, при перестрелке с неприятелем, показали всю пользу нового рода оружия. У нас действовали тогда преимущественно эти ружья, от которых горцы всегда разбегались. Отряд прибыл к р. Уль, и так как в ней воды не оказалось, то передвинулся далее к речке Гиаге. Последняя от жаров также иссякла, поэтому отряд тронулся далее и остановился близь упраздненного укрепления Длиннолесского, сделав переход в 30 верст. В пехоте больных и отсталых опять не было, а кубанцы отправили в обоз еще 40 человек. 8-го т 9-го числа отряд оставался на месте, кроме пяти сотен казаков, которые были посланы для отыскания водопоя на реке Уль и на другой день, устроив без помехи четыре обильных колодца, возвратились в лагерь. Таким образом до сих пор не произошло ничего серьезного, потому что, как видно, горцы не собрались еще в силах, достаточных, по их мнению, для противодействия отряду, и только с 10-го октября они открыли свое решительное противоборство.

В 8 часов утра отряд выступил к р. Белой и майкопскому ущелью, останавливаясь на пути несколько раз, чтобы дать возможность топографу произвести инструментальную съемку окрестностей. При приближении к р. Белой завязалась живая перестрелка с нашими казаками, которые были посланы в сторону для истребления [397] сена, и продолжалась все время до входа в майкопское ущелье. В глубине пяти верст от начала его отряд расположился биваком в каре на правом возвышенном берегу р. Белой, сделав переход в 14 верст. Для водопоя противуположный край реки был обстрелян картечью, и вслед затем к нашему берегу спущена рота егерей. Едва она заняла свое место, как с той стороны открылась горячая пальба, которая, благодаря распоряжению нашими стрелками командира Житомирского полка полковника Адлерберга, скоро ослабела, но тем не менее длилась целый день и причинила нам потерю в одном раненом рядовом. Во время оспаривания горцами водопоя, более сильное состязание происходило невдали из-за фуража. На месте расположения лагеря его не было, а в полуверсте от него мертвенно высматривала масса стогов, на пять верст тянувшихся у подножия горы. Для овладения и частью для уничтожения их Засс отправил обер-квартирмейстера полковника фон-Цеймерна с баталионом пехоты, шестью стами казаков и двумя конными орудиями, прикрывавшими в то же время всех фуражиров. В пяти верстах по дороге от отряда Цеймерн отделил сотню казаков вправо к берегу р. Белой для наблюдения и прикрытия тыла, а с остальною частью колонны двинулся влево. Разогнав орудийными выстрелами разбросанную возле стогов партию неприятеля, он выслал фуражиров под охраною трех рот пехоты и пяти сотен, оставив в прикрытие артиллерии остальную роту и сотню казаков. Из трех рот одна направилась вправо занять лес, а казачий полк, с частью фуражиров — ниже и ближе к лагерю.

Пока происходили эти передвижения, горцы собрались вновь, усилились подоспевшими к ним подкреплениями и, прикрываясь преимущественно стогами, открыли [398] сильную пальбу по наступавшим ротам. Стрелки наши, надвигаясь безостановочно, скоро прогнали их к лесу, по которому затем открыт огонь картечью, а вдоль пролегавшего возле него оврага — гранатами. Когда фуражиры вдоволь запаслись сеном — тотчас были отправлены в лагерь, под прикрытием большей части колонны. Вслед за этим началось и отступление арриергарда. Неприятель высыпал из леса и частью насел непосредственно на арриергард, а частью бросился вперед, чтобы отрезать фуражирам дорогу и оторвать их от прикрытия. Цеймерн направил в охранение их охотников от Подольского и Житомирского баталионов, находившихся при колонне, под начальством л. гв. Гродненского гус. полка поручика Бера, и сотню казаков с поручиком Винценгероде.

«Горцы — по словам Засса — с бешенством накинулись на отступавших фуражиров, и оба эти храбрые офицера почти из рук их отбили несколько человек. Подоспели и застрельщики, ударили в штыки и с криком “ура", под командою подпрапорщика Нарышкина, прогнали их».

Конные орудия, проводив в это время до лагеря обовьюченных сеном казаков, также повернули назад, прискакали к месту боя, окончательно рассеяли горцев и остановили их дальнейшие покушения. Они скрылись в лесу. В этом деле, по донесению начальника фланга, неприятель лишился до пятидесяти человек, “что подтверждено выбежавшим к нам одним абадзехом"; несколько же тел было даже привезено в лагерь. У нас убито 4 и ранено 2 рядовых.

«Цель движения к р. Белой была достигнута: открыто сборище горцев, уничтожены запасы сена и хлеба, связана инструментальная съемка по ту сторону р. Лабы с рекою Белою и майкопским ущельем».

Съемка эта, по донесению Засса, в последние два [399] года была произведена топографом шт. к. Петуховым на пространстве десяти тысяч кв. верст.

11-го октября с рассветом усмотрены были вдали от лагеря отдельные небольшие партии абадзехов, которые, то группируясь, то вновь раздробляясь, видимо суетились с каким-то особенным намерением. Засс получил сведение, что это — части одного общего скопища, которое собралось вниз по течению Белой, в одной из лесистых лощин, верстах в трех от лагеря. Решив идти на встречу неприятелю, чтобы воспользоваться его сосредоточением и нанести ему еще одно поражение, начальник фланга приказал войскам приготовиться к наступлению. Отобедав в семь часов утра скудною кашицею, отряд в восемь часов оставил свой бивак. Абадзехи, дав ему отделиться от места расположения на полверсты, мгновенно налетели на него с флангов и преимущественно с тыла и открыли жаркую пальбу. Не смотря на огонь нашей артиллерии, горцы упрямо продолжали свое преследование и наседали все сильнее, в особенности при приближении войск к лесистому ущелью, которое было преграждено новыми толпами, также горячо встретившими, наконец, и наш авангард. Дерзость неприятеля возрастала с каждым шагом и требовала решительного отпора, поэтому Засс приостановился, выждал первого сосредоточенного натиска абадзехов на арриергард полковника Амбургера и в ту же минуту бросил на них Кавказский казачий полк. Лихая атака казаков мгновенно осадила толпу, но не надолго: не прошло после этого и десяти минут, как усилившееся ожесточение нападающих дало нам знать, что отпор наш еще не достиг цели. Тогда, под командою маиора барона Менцынгена, имени которого в донесении придано украшение «опытного и храброго", атака была повторена с [400] соответственною нападению энергиею и уже не ограничилась одним отпором, а совершенным рассеянием толпы, разбросавшейся чуть не в одиночку на далекое пространство; орудия же, не щадя своих гранат, не допустили более горцев сплотиться. Таким образом, обеспечив от новых покушений свои фланги и тыл, отряд втянулся в ущелье. Пункт, где стояли главные силы горцев, был недалеко, и едва долетела до передовой цепи первая пуля, как наша артиллерия начала усердно очищать дорогу авангарду, шаг за шагом подавляя скопище и заставляя его отступать. Оно отступало, действительно, довольно быстро, но вовсе не для того, чтобы устранить препятствия нашему дальнейшему наступлению, а для того, чтобы, выйдя из-под выстрелов орудий, скорее сформироваться вновь и еще быстрее повторить предыдущее нападение, прорвать цепь и врезаться в ряды пехоты. Но нещадная картечь, перелетая каждый раз через головы ложившихся на землю застрельщиков, встречала эти бешеные атаки с рассчитанным заранее эффектом и расстраивала их во мгновение ока. После одного из таких выстрелов стрелки наши заметили недалеко впереди себя всадника, который, с усилием хватаясь за гриву лошади, свалился наконец на землю. В одну минуту к его услугам подскочило несколько человек; стрелки, в свою очередь, не прозевали этого момента, бегом кинулись к берегу реки, возле которой столпилась над трупом своего товарища группа абадзехов, несколькими десятками выстрелов на ходу разбросали ее — но все-таки телом не овладели, потому что догадливые горцы живо окунули его в Белую с двумя-тремя другими телами, которые помчались вниз но течению. Труп принадлежал одному из выдающихся абадзехских старшин Мамгали Безорукову. “Таким [401] образом — пишет Засс — происходило жаркое дело в продолжение двух часов." Наконец, отряд стал вытягиваться из ущелья, и натиски неприятеля, постепенно ослабевая, прекратились. Против устья реки Курджипса, где войска остановились на отдых, бой совершенно затих. Сколько именно противник наш понес потери — неизвестно; но, судя по одному только оружию, собранному казаками на поле битвы и снятому с убитых, а также соображая ее при двух атаках и при сильном действии артиллерии, Засс находил, что она превосходила собою потерю предыдущего дня; с нашей же стороны убито 7 рядовых, ранен 1 казак, убито и ранено во время атак несколько лошадей. В двух последних случаях особенно зарекомендовала себя “новая неопытная пехота", которая постоянно стремилась “кровью своею заслужить Высочайшую милость дарования ой знамен".

После поражения в низовьях Белой и понесенных потерь, абадзехи еще раз сознали, что им невыгодны встречи и столкновения с действующим отрядом, даже при их значительных силах, и так как их полевое хозяйство было разорено и отстаивать более нечего, то они решили возвратиться к прежде установленному ими порядку особых нападений на наши линии, тем более, что чрезвычайное отдаление от них наших войск вполне тому благоприятствовало. Удалив свои семейства и имущество еще глубже в лесистые и горные трущобы истоков рек Белой, Курджипса и Пшехи, часть скопища тотчас же возвратилась на линию, а большая половина готовилась к тому же в самом непродолжительном времени. Засс находил нужным отступить, чтобы своевременно принять меры к охранению двух линий, и поэтому 11-го же октября возвратился к Длиннолесскому укреплению, дав знать в угрожаемые места о принятии мер предосторожности. [402] Вместе с тем он предписал начальнику лабинской линии полковнику Вильде собрать близь Мохошевского укрепления для воспрепятствования покушениям горцев, особый отряд из сводного баталиона (Навагинского пех. полка и кавказского линейного № 7 баталиона) в 400 человек и двухсот человек Хоперского казачьего полка, с двумя конными орудиями кавказской линейной № 11 батареи, двух сот человек донских №№ 40 и 41 полков, двухсот милиционеров и еще двух орудий вновь сформированной подвижной гарнизонной артилерии, расположенной в укреплениях на Лабе. 12-го числа действующий отряд подвинулся к реке Фарсу, чтобы находиться более в середине линии, а 13-го разделен на две части. Одна, под начальством генерал-маиора Паскина, в составе 2-го баталиона Подольского полка, 3 1/2 сотен Кавказского полка, четырех горных и двух конных орудий, была направлена к укреплению Темиргоевскому, с тем, чтобы действовать в низовьях Лабы и Кубани, а остальные войска переправились через Лабу, подвинулись вверх по ней верст на десять и стали биваком на правом берегу ее, выделив 3-й баталион Подольского полка для занятия четырех новых станиц. Таким образом отряд, не имея никакого определенного и решительного плана действий, находился в совершенной зависимости от преднамерений и операций абадзехов или, попросту сказать, от донесений лазутчиков, и состязался с неприятелем в искусстве обмануть или предупредить его. 17-го октября, когда получено было сведение, что главное скопище находится на реке Серале, чтобы спуститься к Фарсу и скрываться до другого дня на Лабе, войска тотчас же были направлены к реке Чамлыку, прошли вниз по ее течению до 20-ти верст и расположились в двух местах, с тем, чтобы, заняв позицию между укреплениями [403] Темиргоевским и Мохошевским, наблюдать за движением неприятеля на путях, ведущих к кубанской линии. Когда же 18 октября Засс узнал, что скопище потянулось еще ниже по Чамлыку, то немедленно снялся с бивака и к рассвету остановился на старой егерукаевской дороге, выслав конные заставы к реке Лабе. Однако, не смотря на эту погоню за неуловимыми горцами, он не преградил им намеченного пути, и они в ночь на 19-е число переправились через Лабу еще ниже, верстах в двадцати пяти от Темиргоевского укрепления, а от отряда верстах в пятидесяти — что ясно доказывало получение ими самых достоверных сведений о скрытных движениях наших войск, с которыми они избегали встречи. Засс, убедившись теперь, что настигнуть неприятеля не может, поспешно сообщил о переправе сборища начальнику усть-лабинского участка полковнику Васмунду, у которого были стянуты уже все казаки его полка, 2-й баталион Подольского полка и конные орудия, и сам на другой день возвратился с отрядом к укреплению Мохошевскому с намерением распустить измученные войска по зимним квартирам ⁴⁰.

Вторичный прорыв на лабинскую и кубанскую линии был новым крупным и выдающимся явлением в общем плане операций горцев; но он не исключал собою в течение наших наступательных действий с 1-го октября второстепенных нападений на наши пункты и таким образом не прерывал последовательной разработки той задачи, которую предвзяли для себя абадзехи. И если они не имели возможности преследовать ее в широких размерах и во всей полноте, то единственно потому, что [404] наступление наше отвлекло их главные силы внутрь страны для защиты своего достояния — чего в конце концов они не достигли. Мелкие же их партии, а также отдельные общества, как например: беглые кабардинцы, беглые мохошевцы и егерукаевцы и т. п., не имевшие своих интересов в защите отдаленных углов и надобности присоединиться к главным силам абадзехов, не только не прекращали своих враждебных для нас похождений, которые, по размерам их сил, следует отнести к второстепенным, но, напротив, с постепенным удалением отряда в глубину страны, повторяли их при каждом удобном случае — и опять нельзя сказать, чтобы без успеха. А такого рода случаи не были для них недоступны, потому что, рыская по линии, они их выжидали терпеливо и настойчиво. Один из них опять обратил на себя внимание Государя Императора столько же вследствие дерзости и ловкости неприятеля, сколько и по загадочности действий нашего кордона. Он произошел 4-го октября. В этот день, под начальством донского № 41 полка хорунжего Еремина, следовала команда в числе 13-ти нижних чинов с Подольского поста на Шолоховский и невдали от сего последнего вся была вырезана приютившеюся в засаде партиею. Часовой, стоявший на вышке Шолоховского поста, заметил ее своевременно, и начальник поста, Житомирского егерского полка поручик Посников, на выстрелы послал охотников в числе 42 человек — что составляло подкрепление весьма солидное; но эти охотники не дошли до места схватки и вернулись назад на том будто бы основании, что при приближении их выстрелы прекратились. Естественно, что тут была причина другая. Тогда Посников вторично отправил туда другую команду из пятидесяти нижних чинов, и когда она прибыла на возвышенность, где происходило [405] нападение, то партию уже не застала и ограничилась лишь тем, что мирно подобрала тела всех убитых, в том числе и Еремина, и затем возвратилась на пост. Государь Император приказал корпусному командиру “обратить внимание ген. ад. Граббе на этот особенный случай, с тем, чтобы он приказал строго и подробно исследовать причину оного". Не прошло благополучно и одного дня, как новая наша оплошность дала возможность горцам сжечь Усть-Тохтамышевский пост и угнать 6 строевых казачьих лошадей, а что делали и куда девались казаки с поста — неизвестно. Немного спустя, 11-го числа, горцы захватили на дороге между станицею Суворовскою и Воровсколесским постом, на ставропольской дороге, обоз с тремя проезжавшими казаками и семейством одного из них. 8-го и 11-го чисел того же месяца две небольшие партии покушались напасть на канаков Лабинской станицы ⁴¹, находившихся в поле на работе, но были на этот раз предупреждены. Словом, неприятельские партии накрыли собою, как сетью, лабинский район, и ни один пункт его на разных друг от друга расстояниях не мог поручиться за свою безопасность в течение даже одного дня. Напряжение на линии охраны было доведено до чрезвычайности, и не было ничего странного, что время от времени она чрезвычайно плошала, хотя такой отважный и неутомимый начальник как полковник Вильде стоял на высоте своего назначения. Только ему одному мы обязаны благополучно разыгравшимся для нас нападением горцев 13-го октября, которое, по многочисленности партии, могло бы иметь такие же последствия, как набег 19-го сентября на станицу Усть-Лабинскую. В [406] этот день размер партии простирался до 300 человек, которые притаились в чаще лабинского леса, в одной версте ниже Мохошевского укрепления. и ожидали там времени водопоя. В полдень, когда показалось стадо, они бросились к нему на встречу — но немного поторопились, потому что осторожный станичный начальник, заметив их, с резервом своей сотни успел вогнать в станичную ограду всех лошадей и большую часть рогатого скота. Горцы, довольствовавшись по необходимости оставшеюся им незначительною долею добычи, открыли перестрелку и, как видно, не располагали скоро уйти при такой маловыгодной для себя развязке, но вдруг вдали заклубилась пыль, и на них падучею звездою налетел Вильде с командами Мохошевского укрепления и ближайших постов. Сила его, с примкнувшими к нему новыми поселенцами и чинами линейного № 7 баталиона, составила около полутораста человек; но, не взирая на это неравенство с силою партии, он смело бросился на нее с казаками, отбил скот и затем, при помощи пехотных команд, расстроил и погнал виновников нападения мимо форштата к переправе через Лабу, находившейся в четырех верстах выше Мохошевского укрепления. Как ни удачен был для нас этот удар, и как ни озадачен был им неприятель, но, убегая от Вильде, пришел несколько в себя, когда увидел в двух верстах от укрепления новую добычу, состоявшую из мелкого скота, принадлежавшего женатым нижним чинам линейного № 7 баталиона. Он бросился на эту приманку, успел отхватить ее, но Вильде не дал ему вполне воспользоваться ею: он так быстро настигал горцев, что они, видя невозможность удержать за собою добычу, на скаку изрубили шашками почти всех несчастных животных, и сами кинулись в реку. При отражении этого [407] набега у нас убито два и ранено два нижних чина; неприятель же оставил на месте несколько тел и в том числе одного старшины, да при переправе через Лабу понес весьма ощутительную потерю от наших метких выстрелов.

Поражение горцев 13-го октября Засс находил столь удачным, “что они вероятно долго не осмелятся производить грабежи в виду наших укреплений" ⁴² — как вдруг подоспело 19-е число, и оказалось, что он ошибся. Пока к Васмунду скакал нарочный из действующего отряда с известием о прорыве сильного скопища, и Засс принимал меры к охранению новых станиц, Васмунд уже имел точные и положительные сведения об опасности, угрожавшей линии, от преданного нам владетеля хатюкаевского народа Дженгирея Болотокова и получил таким образом возможность приготовиться к этому происшествию. 19-го октября в полдень скопище в тысячу человек переправилось через Кубань двумя партиями в трех верстах выше ст. Усть-Лабинской на бродах Мышином и Голышевке. Первая партия кинулась тотчас на станицу, а вторая последовала прямым путем на крепость Усть-Лабинскую и форштат. Но неприятеля уже ожидали давно, и из станицы он был встречен таким жестоким артиллерийским и ружейным огнем, что тотчас же сообразил невозможность соперничества, отхлынул и бросился на соединение с другою своею половиною. По пятам его двинулся из ограды, через так называемые степные ворота, вр. командующий усть-лабинским участком есаул Бабалыков с двумя сотнями, ротою Подольского полка и одним орудием, и быстро отрезал ему путь отступления. Партия, после короткой беглой [408] перестрелки, с гиком бросилась на эту колонну в шашки, но была опрокинута. Пока она, возобновив перестрелку, находилась в затруднении, из станицы Ладовской подоспел с пятью сотнями своего полка и одним орудием полковник Васмунд, врезался в нее, измял жестоко и обратил в бегство к Голышевскому броду. В то время. когда при переправе горцы опережали и топтали друг друга, Васмунд поражал их учащенным огнем, наблюдая, как десятки трупов людей и лошадей неслись по течению Кубани, а раненые были подхватываемы своими ближайшими товарищами. Поражение на этот раз было, действительно, полное: по словам лазутчиков, потеря неприятеля простиралась до двухсот человек и до пятидесяти лошадей; у нас убито три нижних чина, ранено восемь и контужен один; убито 15 и ранены 2 лошади ⁴³.

Наконец, после многих частных успехов, горцев постигла генеральная неудача, которая на этот раз не могла не быть для них весьма поучительна. Теперь только, но не ранее, трудно было ожидать от них повторения подобных предприятий, не потому однако, как полагал Засс, что им преподаны надлежащие внушения, а потому что отряд, освободившись от наступательных действий, мог оказать обеим линиям веское содействие. От мелких нападений мы конечно не были гарантированы, но за целость станиц и укрепленных пунктов нам пока опасаться уже было нечего, в особенности при надзоре генерал-лейтенанта Заводовского на черноморской кордонной линии, который своею распорядительностью оказывал Зассу значительное содействие, а также после громовицы Анрепа, лишившей возможности убыхов до времени принимать участие, как было весною, в делах абадзехов. [409]

Мелкие нападения продолжались и до конца года, но уже они не имели прежних успехов, которыми, как оказалось впоследствии, мы, к стыду нашего оружия, были часто обязаны нашим дезертирам, хорошо знакомым с положением и с силами кордонных пунктов и нередко руководившим набегами небольших партий. Что именно побуждало этих заблудших детей нашей родины изменять своему отечеству — ни одно дознание не могло разъяснить в достаточной степени, и никакие предупреждения были невозможны, потому что побеги происходили внезапно и большею частью без видимых причин. В летописях описываемого периода на правом фланге встречаются многие имена наших перебежчиков, известных своими злодеяниями, в роде урядника Брагунова и сына сотника Крамарова, убитых 29-го октября в составе шайки из шести человек, которою предводительствовал Кавказского линейного казачьего полка казак Сабельников. В данное время это была на правом фланге какая-то роковая полоса, когда отпадали от нас не только мирные и по-видимому весьма преданные нам горцы, не только нижние чины, неразумие и неразвитость которых могли быть одною из главных причин их побегов, но даже, к сожалению, и офицеры. Так, от командующего баталпашинским участком Засс получил донесение, что 17-го октября бежал к горцам сотник Лабинского полка Атарщиков 1-й, с узденями аула Лоова Шереметом и Лафишевым ⁴⁴, и увлек с собою не только владельца этого аула князя [410] Сералипа, но даже двух служащих казаков Хоперского полка Василия Фенева и Ефима Петренко. Начальство недоумевало и потребовало донесений от Засса, как мог совершить такой постыдный проступок русский старый офицер, бывший приставом карачаевского народа, и потом, по ходатайству его, начальником станицы Лабинского полка. Но, конечно, что мог ответить Засс?... А между тем, спустя несколько дней, Атарщиков дал нам уже себя почувствовать очень зло, мстительно, совсем непохристиански. Хотя случай, относящийся к его преступной деятельности, последовал на Кисловодской линии, но коснулся и действий кубанской охраны, а по вероломству Атарщикова и по зверскому своему характеру, которым вообще подобные лица старались заявить себя у горцев и тем завоевать их доверие, заслуживает внимания. 27-го октября с поста Открытого урядником Алехиным была замечена — не то команда казаков, не то партия человек в сорок. Чтобы разъяснить недоумение, он выслал с поста высмотреть ее поближе двух казаков Камнева и Климова, а сам начал наблюдать с вышки. Первый стал приближаться к всадникам — конечно, с недоверием и нерешимостью — казак Камнев. Узнал ли он в предводителе команды своего знакомого офицера Атарщикова, или последний сам подозвал его к себе — неизвестно, потому что оба казака унесли этот секрет в могилу; но довольно того, что Камнев вдруг переменил аллюр своего коня и смело подъехал к предводителю. Тот видимо принял его дружелюбно - положил руку ему на плечо и таким образом продолжал следовать до тех пор, пока подъехал и Климов. Лишь только последний поравнялся с передовыми всадниками — его моментально схватили и обезоружили, а Камнева пронзили несколькими пулями. Затем партия помчалась вперед по [411] направлению к Кубани, откуда она конечно приезжала для хищничества на кисловодскую линию. Алехин подхватил свою команду и кинулся за нею в погоню; к нему по дороге присоединились казаки Ахандуковского поста, а потом сотник Краснов с своею боргустанскою командою, и все вместе преследовали Атарщикова почти по пятам. Но нашим казачьим лошадям не угоняться было за лихими черкесскими скакунами, и преимущество всегда оставалось за хищниками. Однако, как видно, даже при этом условии они не считали себя вполне обеспеченными от истребления, так как пули настигали их довольно удачно, и казаки видели, что четыре тела уже перекинуты поперек седел; нет сомнения, что при этом были и раненые, которые без постороннего пособия волей-неволей сами держались на лошадях. Видя наконец, что Климов их стесняет и легко может спасти свою голову, горцы на скаку изрубили его и бросили на дороге, а сами мчались все далее, время от времени останавливаясь, спешиваясь и принимая бой на крепких позициях в лесистых и обрывистых ущельях. Маститый шестидесятилетний ветеран Краснов выбивал их последовательно с каждой позиции, и они неслись все далее и далее. Это было замечательно удалая травля, которая происходила на протяжении восьмидесяти верст! Только у самой Кубани Краснов должен был приостановиться и передать дальнейшее преследование неприятеля казакам баталпашинского участка. Чем кончилось оно — неизвестно. Сотник Краснов не потерял ни одного человека и имел только в команде пять раненых и две загнанных лошади ⁴⁵. [412]

Получив донесение об отражении скопища от станицы Усть-Лабинской, г. л. Засс в то же время получил и сведение о том, что часть этого скопища, перешедшего Лабу ниже укрепления Темиргоевского, направилась к верховьям Лабы. В виду этого он предписал начальнику лабинской линии — с отрядом свежих войск в составе 400 человек пехоты, 400 человек кавалерии, 230 милиционеров, двух конных и двух пеших орудий, 22-го октября, после заката солнца, двинуться скрытно к верховьям реки Псефира и действовать по усмотрению. В резерв отряда перед рассветом 23-го числа был послан подполковник Эндауров, с двумя ротами пехоты (Житомирского и Подольского полков), с казаками Ставропольского и небольшим оставшимся числом (26 чел.) доброконных Кубанского казачьих полков, при двух [413] орудиях. Ему приказано — занять высоты и, соображаясь с действиями посланного отряда, служить ему опорою. Прочие войска оставались в лагере при укреплении Мохошевском. Полковник Вильде встретил неприятеля 23-го числа на рассвете на правом берегу Псефира, в тридцати верстах от укрепления Мохошевского, тотчас атаковал его и рассеял с потерею у нас лишь нескольких лошадей. Засс называет это дело “жарким", и в общих чертах описывает его так:

«Отряд, составленный из войск свежих, старых и испытанных во многих делах на Кавказе, дрался с обыкновенною ⁴⁶ храбростью. Замечательны особливо усердие и готовность, не говоря уже о храбрости, оказанные милиционерами, из племен ногайцев, бывших в отряде» ⁴⁷.

Того же числа отряд Вильде, вместе с резервом, возвратился к укр. Мохошевскому, а на другой день отпущен в свои квартиры, также как и часть лабинского отряда, казаки и конная артиллерия. 25-го октября выступили на зимние квартиры и остальные войска.

Со стороны неприятеля всякие крупные похождения прекратились, но мелкие хищнические проделки продолжали беспокоить нашу линию. Для прекращения их начальник фланга приказал высылать ночью секреты к бродам на Лабе от войск, расположенных в укреплениях и постах, и вследствие такого распоряжения 24-го, 26-го и 29-го ноября были подкараулены в общей сложности несколько десятков искателей. приключений, которые в эти три случая оставили в наших руках двенадцать тел. 27-го же ноября произошло даже довольно крупное столкновение с командою, высланною с Шолоховского поста, в числе 80 человек и 25 казаков, [414] причем горцы оставили на месте 5 тел и в добычу нам четыре арбы с товарами, 10 штук рогатого скота и 3 лошади.

Только по возвращении своем из экспедиции и по роспуске отряда г. л. Засс получил Высочайшее повеление о наказании горцев за первый их побег на ст. Усть-Лабинскую и решил произвести внезапное вторжение в неприятельскую землю с появлением снега и обнажением лесов. Минута эта наступила лишь в конце декабря, когда к набегу представился и другой довольно важный повод — отвлечь горцев от нападения на черноморскую кордонную линию, к которому, по сведениям, полученным Зассом, они приготовлялись в больших силах. 22-го числа начальник фланга собрал на Лабе отряд из семи рот Подольского и Житомирского полков, расположенных по станицам Лабинского полка, 500 казаков Кавказского, 500 Кубанского, 300 человек донских №№ 40 и 41 полков и четырех конных орудий. В сумерки того же дня войска эти переправились через Лабу в 20-ти перстах выше Темиргоевского укрепления, двинулись к реке Белой и ночью прибыли к оставленному Длиннолесскому укреплению. С наступлением утра, под начальством полковника Вильде и подполковника Васмунда, были отряжены два конных отряда вверх и вниз по реке Белой для уничтожения запасов неприятеля. Отряд Вильде истребил все сено и большие скирды хлеба на протяжении 18 верст, а Васмунд, двинувшись вверх по реке, проник к двум небольшим егерукаевским аулам, и хотя не застал там жителей, успевших бежать в горы, но захватил до 500 баранов. К вечеру отряды возвратились в лагерь. На следующий день Засс, желая узнать, отвлечены ли горцы от набега в Черноморию, приказал сделать [415] несколько выстрелов из орудий. Вскоре на высотах за рекою Белою показались сильные толпы неприятеля. Желая сманить их к переправе, Засс выдвинул весь отряд на открытое место, но горцы не поддались в ловушку и не трогались с места. После трех часов напрасного ожидания войска двинулись обратно к Лабе и другой день были распущены по квартирам ⁴⁸.

Комментарии

1. К 1841-му году мы имели на правом фланге и на черноморской кордонной линии следующие укрепления: Ольгинский тет-де-пон, мостовое Алексеевское, Абинское, Георгие-Афипское, Усть-Лабинское, Кавказское, Прочно-Окопское, Темнолесское, Усть-Джегутское, Хумаринское, Зассовское, Мохошевское, Темиргоевское, Новогеоргиевское, Новодонское.

2. 26-го ноября 1840 г. № 7510. Д. арх. окр. шт., 2 отд. г. шт. 1841 г. № 5.

3. Наши военнопленные солдаты и дезертиры составляли в Персии особый баталион, весьма приближенный к шаху. В Бозе почивший Император Николай будучи встречен в 1837 году в Эривани нынешним шахом, тогдашним наследником престола, Наср-Эдином, посланным приветствовать Его Величество, выразил свое желание, чтобы баталион этот был распущен, и впредь запрещено было принимать в Персии наших беглецов. Хотя шах и изъявил на это согласие, но оно было далеко не искреннее, и посланный в Персию для вывода оттуда баталиона капитан Альбрант встретил неодолимые препятствия к достижению цели. Только благодаря своей необыкновенной энергии, особенному такту и дипломатической ловкости, Альбрант наконец одолел возложенное на него поручение и, перебившись в Персии целый год, привел в Тифлис 5-го марта 1839 года 1084 души дезертиров, их жен и детей. Эти выселенцы и послужили частью основным контингентом для заселения в 1841 году лабинской линии, начальником которой в предыдущем году был между прочим сам маиор Альбрант.

4. Предписание в. м. № 1652.

5. Предписание в. министра 11-го марта 1841 г. № 1652.

6. Четвертые баталионы назначались в г. Ставрополь для караулов и обучения рекрут.

7. Предписание в. м. корп. командиру 21-го февраля 1841 г. № 1194.

8. Предп. в. м. 24 мая № 3419.

9. Донесение в. м. 12-го февраля 1841 г. № 243.

10. Рапорт в. м. 24-го февраля № 302.

11. Отзыв в. министра 28-го феврали № 1411.

12. 10-го марта № 1622.

13. Донесение воен. министру 15-го февраля 1841 г. № 270.

14. Донесение в. м. 12-го февраля № 243.

15. Предписание в. министра 28-го февраля № 411.

16. Предписание в. м. командующему в. на кавк. л. 10-го марта № 1622.

17. Дело архива штаба кавк. поен. округа, 2 отд. ген. шт., 1811 г., 14 и 42.

18. В этом же полку был еще и подполковник Васмунд.

19. Д. № 42. Рапорт начальника правого фланга 28 марта 1841 г. № 780.

20. Т. же.

21. См. «Кавказский Сборник» т. XIII, стр. 378.

22. Донесение Засса 10-го апреля 1841 г. № 1004.

23. Д. № 42, стр. 23.

24. Они назначены были: от Кавказского (96), Кубанского (102), Ставропольского (84), Хоперского (61), Волгского (43), Терского (4), Моздокского (1) и Гребенского (3).

25. Предписание г. ад. Граббе генералу Зассу 9 го июня № 956.

26. Донесение генералу Граббе 10 го мая № 93.

27. Д. № 5. Журн. в. происшествий.

28. Четыре баталиона и три роты пехоты, с обозом десятидневного провианта, 6 конных и 4 пеших орудия, 1363 линейных и 670 донских казаков.

29. Донесение 23-го июня 1841 г. № 282.

30. См. «Кавказский сборник», т. XIII, стр. 404.

31. Рапорт генералу Граббе 31-го июля № 533.

32. Донесение г. л. Засса 15-го августа № 571.

33. Отзыв г. л. Засса к начальнику штаба отд. кавк. корп. 15-го сентября № 767.

34. См. «Кавказский Сборник», т. XIII, стр. 359.

35. Рапорт нач. шт. в. на кавк. л. воен. министру от 31-го октября № 1385.

36. Дело № 42. Журн. в. д.

37. Донесение 1-го октября № 846.

38. Отзыв в. м. к корп. ком. 15-го октября № 6509.

39. 3 баталиона, 6 сотен, 2 орудия.

40. Донесение корп. командиру флиг. ад. полковника Траскина 31-го октября № 1389.

41. Не нужно смешивать вновь строившейся станицы Лабинской с Усть-Лабинскою, которая находилась от нее на значительном расстоянии.

42. Донесение командующему войсками 20-го октября.

43. Рапорт полковника Васмунда наказному атаману 21 октября № 1023.

44. Побудительною причиною к побегу Лафишева, нужно полагать, служило совершенное им в том же месяце убийство из корыстных целей почтосодержателей Суворовской станицы братьев Афанасьевых и овладение их лошадьми, которые очутились в табуне Атарщикова — что показано в Происшествиях по баталпашинскому участку и в следственном деле по этому поводу.

45. Донесение начальника кисловодской линии 31-го октября, д. № 42.

Об Атарщикове в делах архива сохранились следующие небезынтересные сведения: Атарщиков в детстве был отдан отцом в мирный кумыкский аул, для изучения татарского и чеченского языков, где невольно сроднился с нравами и обычаями горцев. В описываемое время он состоял переводчиком при полковнике Вильде. Хотя свой побег он объяснял впоследствии безысходною горестью по утраченным детям, но жена его этого не подтвердила. Все три наши дезертира скрылись в ауле беглого князя Айтека Канокова (или Канукова), откуда Петренко, убедившись в своем постыдном поступке, вернулся назад 19-го ноября 1841 г., а Атарщиков, приняв магометанскую веру и погуляв на свободе, добровольно явился с Феневым 30-го января 1842 г. Обоих беглецов Высочайше повелено было отправить на службу в Финляндию, с прикомандированием к находившемуся там донскому казачьему полку; им были выданы прогоны, и они до отъезда оставались на свободе и без присмотра. Пока Атарщиков ликвидировал свои имущественные дела — прошло несколько месяцев. 18-го сентября 1842 года он, соскучась по горным трущобам, вторично бежал, увлекши опять Фенева, но последний оставил его и возвратился в укр. Зассовское. Атарщиков приискал среди горцев беглого казака Хоперского полка Головкина, присоединил его к себе в качестве драбанта и слонялся с ним в разных приключениях три года. В августе 1845 года, когда Атарщиков отдыхал с ним в лесу на Урупе, невдали от Новогеоргиевского укрепления, Головкин убил его выстрелом в грудь из ружья и явился в укрепление поведать о своем подвиге. Он был прощен за дезертирство и возвращен на родину, а Атарщиков, конечно, навсегда исчез для света. (Дело шт. отд. кавк. корп., судного отд. 1846 г. № 277).

46. Вероятно, привычною.

47. Рапорт г. л. Засса 24-го октября № 943.

48. Донесение г. л. Засса 27-го декабря. Д. № 14.

Текст воспроизведен по изданию: 1840, 1841 и 1842 годы на Кавказе // Кавказский сборник, Том 14. 1890

© текст - Н. В. 1890
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Karaiskender. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1890