ГЕНЕРАЛ ВЕЛЬЯМИНОВ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ ИСТОРИИ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ.

Из письменных трудов А. А. Вельяминова, к счастью сохранившихся до настоящего времени, ясно видно, что в основание прочного плана покорения Кавказа, столь блистательно выполненного впоследствии, главным образом легло все намеченное и указанное Вельяминовым, большею частью даже до детальных подробностей. Не умри он так безвременно — быть может, ему пришлось бы и выполнить свой план, а при известной его энергии, настойчивости и своеобразно суровом приеме не щадить себя и других, он неуклонно, быстрыми шагами, устремился бы к достижению цели — и Кавказ был бы умиротворен давно.

Ознакомясь вполне с взглядами, соображениями и указаниями, изложенными Вельяминовым, убеждаемся, что они отнюдь не головоломны, а напротив — наглядно просты донельзя. Большая часть высказанного им осуществилась в позднейшие времена, и в славе окончательного покорения Кавказа не малая доля должна пасть и на умершего так скоро Алексея Александровича.

Странная была участь Вельяминова, бесспорно одного из замечательнейших кавказских деятелей: целою головою стоял он выше многих и многих, а память о нем почти изгладилась на Кавказе, где еще и [2] теперь не забыты многие из второстепенных служак былого времени. Здесь все за них: легенда полна ими. Вельяминов же пока остается непризнанным и малоизвестным; имя его забыто, заслонено. Впрочем, такое забвение памяти Вельяминова объясняется отчасти только тем, что главные заслуги А. А., сверх блистательной боевой деятельности и административных трудов, заключались в высших военных соображениях и не могли бить в глаза, даже вовсе почти не были известны, тем более, что он, в силу своей необыкновенной скромности, не принадлежал и не мог принадлежать к категории лиц ищущих популярности.

Строгий, не сообщительный и малодоступный как начальник, Вельяминов одинаково сурово и неподатливо относился к авторитетам и влияниям лиц, как бы высоко они не стояли по своему общественному положению 1. Признанный и сильный тогда авторитет самого фельдмаршала князя Паскевича не мог остановить от энергических и веских его возражений. А. А. ничего не значило выставить ограниченность подчиненного генерала и рядом тут же рекомендовать способности лица мелкого ранга и доверять ему исполнение весьма важных поручений. О таких людях он брал на себя и труд постоять за них, несмотря на репутацию скупого на поощрения по службе. Вообще, личность Вельяминова и его мнения производили сильное влияние на всех, входивших с ним в сношения; почему, и почти все его представления имели решающее значение. Словом, это была сильная, непреклонная и чрезвычайно талантливая натура, не остававшаяся [4] никогда в тени, даже стоя рядом с такою личностью, как Ермолов, которого Алексей Александрович был не только ближайшим помощником, но его вторым я, другом, пользовавшимся его безграничным доверием.

Фельдмаршал князь Паскевич и корпусный командир барон Розен 2 высоко ценили способности Вельяминова, его обширные военные сведения и знание местных условий края.

Сам покойный Император Николай Павлович, несмотря на громадный авторитет фельдмаршала князя Паскевича, изменил во многом свой взгляд на положение дел на Кавказе, вследствие доклада Ему соображений генерала Вельяминова. А что предначертаниям фельдмаршала придавалось действительно громадное значение, видно из того, что вступивший в командование после князя Паскевича отдельным кавказским корпусом барон Розен был подавляем этим авторитетом и связан им по рукам в своих действиях. Барону Розену беспрестанно подтверждалось из Петербурга 3 — неуклонно держаться оставленных фельдмаршалом инструкций и вообще его соображений и указаний; почему новый корпусный командир, испрашивая разрешения на все свои начинания, вынуждаем был подкреплять их тем, что они вытекали и из предначертаний его предместника фельдмаршала 4. И только при помощи Вельяминова барон Розен освободился от этого гнета. Впоследствии эти и другие соображения фельдмаршала о Кавказе, по [4] Высочайшей воле, были препровождены прямо Вельяминову, и его уже мнения и указания легли, как выше сказано, краеугольным камнем в основание выполненного теперь плана водворения русской власти в горах.

Вельяминову также пришлось постоять и за частные экспедиции и набеги и быть как бы восприемником того обаятельного, невозвратно канувшего в вечность периода набегов и подвигов, составивших блестящие репутации многих. Конечно, не Вельяминова вина (он слишком рано умер) что период этот так безотрадно долго длился.

Покидая Кавказ, фельдмаршал князь Паскевич оставил инструкции, в которых рекомендовалось преимущественно держаться пассивной обороны. На общем плане тогда еще не остановились, но из Петербурга, по настоянию князя Паскевича, частные экспедиции были строго воспрещены; а на беду, выступил опять Кази-мулла, и дело шло уже не о мелких хищничествах. Кази-мулла, по донесению барона Розена 5, «нагнал ужас на кавказскую область», и что «одно уже назначение Вельяминова командующим войсками на линии возбудило общую надежду». Далее в этом донесении указывается: «наши передовые укрепления беспрестанно были обеспокоиваемы мятежниками, сообщение оных (т. е. укреплений) с линиею сделалось крайне опасным, а с Дагестаном вовсе прекратилось. Неблагоприятнейшие слухи о бессилии нашем волновали кабардинцев, осетин и другие племена».

Едва ли не одной из главных причин, возбудившей восстание горцев и придавшей им смелость, была уверенность, что к ним домой не пожалуют. Вельяминов не обманул надежд, вызванных его [5] назначением. Еще без разрешения, им собран был отряд, с которым он и двинулся на левый фланг линии, где под предводительством Кази-муллы собрались кумыки, салатавцы, ауховцы и чеченцы, и кипело общее восстание.

Экспедиция эта была чрезвычайно дурно принята в Петербурге. По Высочайшему повелению военным министром требовалось 6 объяснение, зачем эта экспедиция была произведена вопреки неоднократным подтверждениям не допускать таких экспедиций, так как они, не принося существенной пользы для покорения горцев, только их раздражают? На это Вельяминов, в представлении своем корпусному командиру барону Розену, излагал 7: «нет сомнения, что экспедиции сии не могут служить к окончательному и решительному покорению горцев, но они необходимы для удержания сих хищных народов от вторжения в собственные границы наши; что набеги горцев на станицы и селения почти всегда удаются им — не трудно было бы мне доказать теориею военного искусства, что предприятия сии должны удаваться, если бы, я полагал, доказательство сие может быть для военных людей нужно. И так, если успешная оборона противу набегов почти невозможна, то что же будет удерживать горцев от нападения на селения наши, если отнимут у них страх равного воздаяния?

Противу частных экспедиций возражают:

1) что не способствуя к решительному покорению горцев, они только раздражают их противу нас и более побуждают к мщению; [6]

2) что экспедиции сии бывают сопряжены с значительными для нас потерями.

Я сказал уже выше, что одни частные экспедиции не могут быть достаточны для решительного покорения горцев: но мыслимо ли сказать, что они вовсе не способствуют к оному? Сомневаюсь. Мне кажется, что частные экспедиции могут более или менее способствовать к покорению горцев, если будут успешны: ибо в сем случае неминуемо должны ослаблять их. Нет сомнения, что они не могут быть для них приятны. Быть может даже, что врожденная и всеобщая между ними страсть к хищничеству несколько от того усилится. Из этого выводят заключение, что не должно делать нападений на горцев, дабы тем более не вооружить их противу себя; я готов согласиться с сим заключением, если кто-нибудь докажет, что горцы оставят нас в покое, когда мы не будем нападать на них». Далее, в этом донесении смело приводится расшатанный уже тогда в высших сферах авторитет бывшего в немилости Ермолова, «как и с малыми силами грозно держал он русское имя в горах», и доказывается, что более предприимчивы и отважны из горцев обыкновенно на деле не те, которые изведали у себя дома наше оружие, а никогда не встречавшиеся с ним или получившие почему-либо убеждение в нашем бессилии. В заключение объясняет: «запрещение делать частные экспедиции в жилища горцев, отняв у них страх наказания, сделает их весьма предприимчивыми в набегах, и тогда едва ли кто-нибудь может ручаться за спокойствие кавказской линии.

Все сие заставляет меня всепокорнейше просить ваше высокопревосходительство довести представление сие [7] до сведения Его Императорского Величества».

Заметим, Вельяминов сделал это представление, будучи уже командующим войсками кавказской линии.

В ответ на это донесение военный министр уведомил 8 корпусного командира барона Розена: «по всеподданнейшему докладу моему препровожденного вашим высокопревосходительством мнения генерал-лейтенанта Вельяминова, относительно частных экспедиций против неприязненных нам горских народов, Его Императорское Величество, найдя изложенные в оном виды справедливыми, и допуская неизбежность производить сверх общих наступательных предприятий на Кавказе временные частные экспедиции, Высочайше повелеть соизволил — руководствоваться в подобных случаях следующими правилами.» Правилами этими предоставлялись Вельяминову обширные полномочия действовать по своему усмотрению.

Изложенное Вельяминовым, в приказе по войскам линии, руководство к исполнению кордонной службы Император Николай Павлович нашел прекрасным.

У горцев, как мирных так и непокорных, Вельяминов также не находил нужным и не делал попыток искать популярности, но прежде всего считал необходимым внушать им спасительный страх, убедить непокорные племена в превосходстве нашего оружия и сделать для них очевидным, что принятый против них образ ведения военных действий такой, что они направлены хотя к постепенному, но неизбежному вытеснению из всех занимаемых ими местностей, сколько-нибудь пригодных для их обихода;— с [8] тем вместе, он относительно горцев держался правил самой строгой справедливости; так, указывая на места, которые выгодно было бы занять казачьими станицами, тут же ограждая права коренных жителей, прибавляет, что отнять у них земли было бы несправедливо. Конечно, такое исключение делалось им только для самых благонадежных, доказавших на деле свою преданность нам; с другими, мирными только по названию, он и не думал церемониться: рекомендовал или сам принимал всегда крутые меры, налагал большие штрафы деньгами и скотом, брал новых аманатов, удерживая и прежних, и наконец, выселял, с насиженных разбойнических мест внутрь нашей линии, помещая их большими аулами между станицами и укреплениями. Эта последняя мера и была самой, радикальной к прекращению проведения, укрывательства хищников и хищничества самих мирных. И в тоже время нередко случалось, что скот, отбитый нашими отрядами у непокорных горцев, отдавал мирным, взамен угнанного у них беспокойными родичами; по большей части такое вознаграждение получали водворенные внутри линии. Горцы могли не жаловать Вельяминова, но убеждались, что тяготевшая над ними рука была и строго справедлива.

Суровый образ А. А. не изменил себе и в памяти о нем прежних кавказских солдат, к которым, как предание, перешло от служивших в то время, будто бы Вельяминов бросал по пути во время экспедиций и набегов всех отстававших, приказывая снимать пуговицы 9 с их мундиров. Слыша такое распоряжение, отставший получал магические новые силы и присоединялся к своей части. Конечно, во всем [9] этом правды мало: все действительно выбивавшиеся из сил всегда подбирались арьергардом; но как без огня нет дыма, то и это только подтверждает принятое Вельяминовым правило: не щадить других, как и себя, при достижении цели.

Немногие сведения можно извлечь из формулярного списка Вельяминова: по принятой прежде форме, вносились только главные события кампаний, но и кроме этого, список очень не полон: не указывается, чем командовал, и какие исполнял обязанности Вельяминов до самого назначения его начальником штаба отдельного грузинского корпуса. Выписываем по порядку все внесенное в список:

Алексей Александрович Вельяминов родился вероятно в 1788 году (в формулярном его списке за 1834 год ему значится 46 лет; холост) в старинной дворянской семье, обладавшей довольно хорошим состоянием, так как за одним А. А. записано 250 душ крестьян в губерниях Казанской и Курской. Где воспитывался А. А. — неизвестно. В графе списка о познаниях отмечено только: «грамоте по-российски и французски читать и писать умеет и артиллерийскую науку знает».

В службу вступил 14-ти лет унтер-офицером в лейб-гвардии семеновский полк в 1802-м году; через два года, в 1804-м году, переведен в гвардейскую артиллерийскую бригаду, где и был произведен в свой первый офицерский чин — подпоручика, имея от роду всего шестнадцать лет. Где и когда успел он изучить артиллерийскую науку — и предположить трудно, так как вступил на службу четырнадцати лет; два года, до производства в офицеры артиллерии, он прослужил в пехоте. [10]

За Аустерлиц, в кампанию 1805-го года, Вельяминов получил первую награду — орден св. Анны 4-ой степени. Вероятно, еще в ранней молодости Алексей Александрович заметно выделялся из ряда: 1807-ой год застал его в заграничной командировке: «по приказу инспектора всей артиллерии графа Аракчеева, в 26-й день января, был командирован шведского королевства в г. Гельсингфорс для исполнения возложенных порученностей». В 1810-м году был при осаде Силистрии, в сражении под Шумлой, в охотниках при штурме Рущука, где и ранен в руку. Делал отечественную кампанию 1812-го года, и уже в чине капитана с большим отличием участвовал в битвах под Бородиным и Красным и получил ордена: за первую св. Владимира 4-ой степени, а за вторую св. Великомученика Георгия 4-го класса, награду тогда чрезвычайно редкую. В 1813-м году был при Люцене и Бауцене и в 1814-м году при осаде и взятии Парижа. В 1816-м году, еще в чине полковника, назначен был на важный пост начальника штаба отдельного грузинского корпуса, с зачислением в свиту Его Величества, по квартирмейстерской части (генерального штаба). Произведенный на шестнадцатом году службы в генерал-майоры, в этом же 1818-м году в первый раз участвовал в делах с горцами на Сунже и в Дагестане, и затем последовательно находился во многих экспедициях по всем концам Кавказа, командуя и самостоятельно отрядами: в 1821-м году при Тарках, в 1823-м году на Кубани и за Кубанью, там же в 24-м и 25-м годах. В 1826-м году был в сражении с персиянами под Елисаветполем (Ганжа), где распоряжаясь всем ходом сражения, удостоился награды ордена св. Великомученика Георгия 3-го класса. [11]

В 1829-м году, командуя 16-й дивизией, отправился с нею в европейскую Турцию, был в битве при Кулевчи, опять под Шумлой и за Балканами. В 1831-м году, в чине генерал-лейтенанта, назначен был на последний свой пост командующего войсками на кавказской линии и в Черномории и областным начальником кавказской области. Здесь боевая его служба до самой смерти. Вельяминов поспевал всюду, где указывала надобность, и часто сам водил отряды. Более тридцати лет почти непрерывно продолжалась боевая служба Вельяминова. Кроме того, занимая посты начальника штаба и командующего войсками на кавказской линии, А. А. должен был нести и умственные административные труды. Такое напряжение сил сломило его: он умер на 49-м году жизни в Ставрополе от водяной болезни. В записке, им оставленной, он завещал бальзамировать тело и похоронить Тульской губернии, Алексинского уезда, в селе Медведках. Давая свое соизволение на последнее желание Вельяминова, Император Николай Павлович выразил при этом о кончине его свое крайнее прискорбие.

Из письма барона Розена к военному министру (5-го мая 1832-го года № 16) можно видеть — насколько таланты Вельяминова были выдающимися, и какую потерю понесли Кавказ и Россия, лишившись А. А.

«Считаю долгом отдать полную справедливость неутомимым трудам и самоотвержению генерал-лейтенанта Вельяминова для пользы службы Государя Императора. Находя необходимым действовать для усмирения мятежников левого фланга кавказской линий, несмотря на расстроенное здоровье, он всю прошедшую зиму провел в поле и служил для подчиненных своим личным примером перенесения трудов и [12] опасностей. Во время экспедиции против салатавцев, при трудном подъеме на гору, заметя усталость людей, он 6-ть часов сряду стоял в снегу, дабы солдаты не теряли бодрости, видя, что начальник вполне разделяет труды их: сие подвергло его жестокой болезни, не оправившись совершенно от которой, он продолжал военные действия. Благонамеренность и усердие сего генерала неограниченны; многолетняя опытность, личное знание местности и людей, обширные сведения, храбрость и распорядительность составляют его достоинство. Благоразумною строгостью он умеет держать в должном порядке подчиненных своих, что особенно нужно на линии, ибо там беспрерывные труды и опасности производят естественным образом общее утомление, отчего случаются упущения. Неослабное наблюдение прозорливого, твердого и беспристрастного начальника необходимо, дабы удержать в надлежащей живости и деятельности линейные кордоны наши. Укоряют же генерал-лейтенанта Вельяминова, может быть, люди ему неблагоприятствующие, что он не довольно внимательно обращался с подчиненными, мало поощряет усердствующих из них и в особенности не довольно приветлив и щедр против азиятцев; если же предполагает что-либо полезным для службы, то не щадит войск, предоставляя в сих случаях подробности попечения о людях заботливости частных начальников».

Поводом к приводимым здесь собственноручным работам Вельяминова послужили:

1) Записка, составленная в 1832-м году инженер-подполковником Бюрно: «Ligne defensive du Caucase» (кавказская оборонительная линия).

По Высочайшему повелению записка эта была [13] препровождена военным министром к фельдмаршалу князю Паскевичу на обсуждение, как бывшему прежде главнокомандующему на Кавказе. Фельдмаршал отвечал военному министру пространным письмом, в котором, изложив мнения относительно записки Бюрно, с тем вместе сделал обзор тогдашнего положения кавказской линии и высказал свои предположения о мерах утверждения нашей власти в горах. По Высочайшему же повелению записка Бюрно и письмо фельдмаршала военным министром были направлены, минуя корпусного командира барона Розена, прямо Вельяминову, как командующему войсками на кавказской линии 10. Барон Розен, тогда еще недавно вступивший в главнокомандование на Кавказе, не успел вполне ознакомиться ни с положением дел, ни с самим обширным, вверенным его управлению, краем. Вельяминов же, по своим способностям, долговременной опытности и знанию положения дел и края, уже и тогда пользовался высокой репутацией. В предписании к нему военного министра было сказано: «дабы вы, милостивый государь, сообразив на месте все предположения, в отзыве его светлости изложенные, донесли генерал-адъютанту барону Розену, до какой степени оные могут быть и когда именно приведены в исполнение». Вельяминов отвечал замечаниями на письмо фельдмаршала и отдельно на записку Бюрно.

2) Требование бароном Розеном от Вельяминова соображений для общего плана покорения горцев. А. А. мнения свои изложил частью в донесении и в приложенной к нему записке: «способ ускорить покорение горцев». Все эти работы А. А. имеют одну общую [14] связь: из них стройно выступают те указания, которые и послужили основанием выполненного плана умиротворения Кавказа.

Оба замечания Вельяминова, его донесение и записка приведены здесь дословно, также и перевод с французского записки Бюрно, и в извлечении, насколько это необходимо для связи и наглядности, письмо фельдмаршала Паскевича.

Также необходимо было прежде всего поместить здесь, в извлечении же, всеподданнейшее донесение фельдмаршала: оно представляет возможность хотя отчасти ознакомиться: каков был первоначально взгляд на положение дел на Кавказе в начале тридцатых годов.

Еще во время командования своего на Кавказе фельдмаршалом князем Паскевичем всеподданнейше представлен был Императору Николаю Павловичу план покорения горцев. План этот, вероятно составленный под обаянием трех блистательно оконченных кампаний, Паскевичу Высочайше повелевалось привести, в течение лета, в исполнение.

На такое повеление фельдмаршал всеподданнейше доносил 11:

«Управляющий главным штабом Вашего Императорского Величества, в отношении от 21-го марта № 9-й, сообщил мне Высочайшую волю Вашего Величества, чтобы начало военных действий против неприязненных нам горских племен нисколько не было отлагаемо, дабы в течении нынешнего лета и осени можно было успеть привести в исполнение весь предложенный план покорения горцев.

К исполнению Высочайшей Вашего [15] Императорского Величества воли, я не упущу употребить все предоставленные мне способы. Но между тем, соображая известную воинственность горцев, местность удобную к упорнейшей обороне и прочие войны обстоятельства, я не могу не признать выполнение сего предположения весьма трудным в столь короткое время; ибо сверх причин естественных, заключающихся в натуре горных местоположений и народов оные населяющих, главное препятствие состоит в том, что войска из Турции едва только к половине августа прийти могут на линию, где после трудного похода необходимо дать им семидневный отдых, и ранее сентября месяца таким образом нельзя будет начать решительных действий».

Затем выставляет изменившееся положение дел следующим образом:

«С того времени, как имел я счастье писать Вашему Императорскому Величеству о плане сей войны, произошли перемены:

1) Дагестан находился тогда в покое, но появился Кази-мулла, назвавшийся пророком, и возмутил народы, там обитающие.

2) Возмущение Кази-муллы, кажется, колеблет уже и чеченцев; вот другое обстоятельство, которое нельзя было предвидеть.

3) Абхазцы были спокойны,— теперь до трех тысяч находится их в сборе.

4) Турецкий паша Сеид-Ахмет, находящийся за Кубанью между горскими непокорными племенами, по трактату с Портою заключенному, должен быть отозван турецким правительством, но и по сие время находясь там, именует себя, в последне-полученном письме, управляющим закубанскими деревнями и аулами, и был главнейшею причиною всех нападений [16] со стороны закубанцев, в течение прошедшей зимы на Черномории происходивших».

Далее, характеризуя горцев, выводит заключение:

«Одна мысль лишиться дикой вольности и быть под властью русского коменданта приводит их в отчаяние; с другой стороны, пятидесятилетняя борьба без успеха проникнуть в горные их убежища дает им уверенность, что горы их для нас недоступны; обе сии причины достаточны побудить их к упорнейшему сопротивлению. Нет сомнения, что мелкие владельцы скорее могут покорены быть видами личных своих выгод; но покорение вольных племен, ни от какой власти независимых, представляет более трудностей».

Все меры, предпринимавшиеся до него, фельдмаршал находил несостоятельными и в заключение донесения предлагал вновь два плана:

«Первый заключается в том, чтобы, войдя стремительно в горы, пройти оные во всех направлениях. В сем случае неприятель, пользуясь ущельями, чащами леса, горными протоками и другими местными препятствиями, противопоставит на каждом шагу оборону хотя недостаточную для удержания войск, но весьма способную утомить их. Горцы, не имея ни богатых селений, которые стоили бы того, чтобы защищать их, ни даже прочных жилищ, будут оставлять одно место за другим, угоняя свой скот вместе с семействами в отдаленнейшие горные ущелья; а по мере приближения к ним войск наших, займут высоты или разбегутся во все стороны, предавая сами огню (как это неоднократно уже случалось) разбросанные свои хижины, которые по местной удобности не трудно для них вновь выстроить; сами же, выжидая удобного [17] случая в местах закрытых, не престанут наносить вред войскам.

В такой войне, гоняясь за бегущим и скрывающимся неприятелем, не может быть большой потери убитыми и ранеными; но могут войска утомиться, и не имея твердых пунктов соединения, ни коммуникаций верных, должны будут наконец возвратиться без успеха.

Второй план. Войдя в горы, занять выгоднейшие, господствующие над окрестными странами, пункты: сделать в оных укрепления для защиты гарнизона, и устроив безопасные коммуникации, приготовить для будущих кампаний сборные места войскам. Таким образом, подаваясь вперед с осмотрительностью и покоряя одну область после другой, завоевание горцев будет хотя медленнее, но вернее и благонадежнее. При сем способе в нынешнюю кампанию также невозможно ожидать значительных успехов, ибо для построения укреплений необходимо по крайней мере четыре месяца; при том же, в сентябре начинать постройку будет ужо поздно, а прежде сего времени недостаточно войск для всех предприятий, которые, как выше сказано, придут из Турции на линию только в половине августа.

По сему-то плану, собрав первые войска, которые были не заняты, я употребил их для покорения джарских лезгин.— На будущее же время полагаю пользоваться обоими сими планами в совокупности, смотря но обстоятельствам, т. е. будут экспедиции, которые пройдут горы в различных направлениях, сколько возможность сие дозволит, дабы сделать сильнейшее влияние на сих горных жителей, и постараюсь подвинуть линию укреплений далее в Чечню. Тогда [18] успею построить там укрепления, тогда можно надеяться, что покорение чеченцев также совершится, как джарских лезгин».

Приняв за основание оба эти плана, фельдмаршал высказывает далее предположение организовать пять экспедиций, именно: одну — против койсубулинцев, вторую — со стороны Дербента до границ Аварии, третью — со стороны военно-грузинской дороги, четвертую — со стороны Имеретии и пятую — в Абхазии. В заключение, по мнению князя Паскевича, горы могут быть пройдены по многим направлениям, тем не менее в одно лето покорение горцев не может быть выполнено.

Независимо вышеприведенного, для наглядности, как выше было сказано, помещаем здесь в извлечении и замечания фельдмаршала на записку Бюрно 12, выраженные в письме его к военному министру от 27-го июля 1832-го года.

Князь Паскевич, относительно тогдашнего положения Кавказа, разделяет свои суждения и другие его соображения, как он выразился, на три части:

А) Относительно проекта Бюрно.

«Общая погрешность проекта г. Бюрно заключается в распространении вперед нашей кордонной линии. Опыты последних происшествий показали, что, сколько далеко ни были бы углублены укрепления наши во внутрь горских владений, они никогда не принесут желаемой цели, если не будут в одно и тоже время поддержаны позади военными постами второй линии и пребыванием постоянных резервов на Кубани и Тереке».

В подкрепление высказанного указывает на [19] оставление за Кубанью укреплений: Пшебского, Афипского и Длиннолесского.

Земляные укрепления для Кавказа находит вполне пригодными и неодолимыми для горцев, упоминая, как об исключительном случае, взятие в 1825-м году Амир-аджи-юртовского укрепления чеченцами, по непростительной оплошности гарнизона.

Отклоняя строить укрепления в Чечне за Сунжею, для того, чтобы ознакомиться с топографией страны, предлагает для этой цели рекогносцировки подвижными колоннами, и также находит ошибочною мысль Бюрно — утвердить власть над чеченцами «посредством занятия военными командами главных поселений». «Если последовать сему проекту, то войска левого фланга понадобится рассеять по всей Чечне.

Признавая в настоящее время оборонительное положение противу горцев за самое верное, считаю покуда главнейшим правилом в сем отношении держаться на правом фланге берегов Кубани и на левом Сунжи и Терека, как граней, назначенных самою природою, и надежнее коих край не представляет.

Заняв войска постройкою редутов 13, мы невольно отвлечем их от главнейшей обязанности — охранять безопасность кавказской области: а когда укрепления будут устроены, то, раздробив по частям силы, опять лишимся способа противополагать в той или другой точке препятствия к вторжениям, и сверх того потеряем возможность секурсировать Грузии».

В) Относительно общих мер, которыми можно обеспечить спокойствие оной в настоящее время.

«Сравнительная таблица о ежедневном [20] числительном состоянии войск на кавказской линии покажет, что настоящий состав там сил и гарнизонов почти вдвое многочисленнее прошлого».

При определении боевой силы кавказской линии фельдмаршал брал в расчет число батальонов и других команд, а не действительную численность единиц, составляющих эти батальоны; почему, основываясь на таком расчете «и почти совершенном прекращении сношений горских народов с Турцией», фельдмаршал находил, «что эти условия должны бы, кажется, облегчить для нас усмирение сих непокорных хищнических племен. Но оказывается вовсе противное, и грабительства в кавказской области, при настоящих обширных ее средствах, сделались в последнее время неисчисленными и почти беспрерывными.

Выходя к источникам, от которых может сие проистекать, мы находим, кроме общей погрешности в ослаблении внутренней обороны, еще, другую не менее важную, заключающуюся в несообразном и несистематическом размещении войск на границе и на внутренних постах. Дислокация, приложенная при отзыве вашего сиятельства, совершенно подтверждает это. Из оной между прочим видно:

1) что роты, не токмо батальоны, рассеяны и раздроблены по чуждым им начальствам: следовательно и надзор, и исполнение, и самая ответственность не могут иметь надлежащего хода:

2) что временная опасность или однажды случившееся хищничество служат большею частью указаниями для постоянного размещения войск и команд. В каком-либо селении или станице угнали табун, взяли в плен несколько человек или разграбили хутора, неприятель с добычею скрылся; но в [21] опустошенное или потерпевшее место посылают одну или две роты с артиллериею и частью казаков, и они продолжают там оставаться часто год и более, как будто хищники должны непременно повторить нападение опять на тот же пункт,— тогда как в это время они часто угрожают и даже вредят другому населению:

3) что вследствие различных экспедиции, предпринимаемых противу горцев, значительное число войск, будучи соединено воедино на одном или другом фланге, по прекращении в том нужды весьма часто остается без всякой пользы в одинаковом совокуплении довольно долгое время, и

4) часто, несмотря на воспоследовавшее переселение к прежним небольшим укреплениям Баталпашинскому, Беломечетскому, Невинномысскому и Николаевскому казачьих станиц, кои сами по себе уже составляют пограничное прикрытие, означенные редуты, вмещающие за валом своим обыкновенно только половину пехотной роты, продолжают до сих пор быть содержимы по-прежнему в полуроте и двух верстах от станиц, не будучи при том в состоянии, по малочисленности своих гарнизонов, подать им какую-нибудь помощь. Ошибочная уверенность, что сею мерою хорошо обеспечивается положение станичных жилищ, бывает причиною того, что почти все казаки отвлекаются на дальнее расстояние от домов своих, для отрядной и конвойной службы в других местах, а граница, таким образом ослабленная раздроблением войск, не противополагая ни на одном пункте неприятелю надежного отпора, терпит повсюду вторжения и грабежи.

Начиная обозревать пограничную черту нашу [22] противу Горских народов с правого фланга, находим, что в течение целого лета большая часть оной от устья Кубани до крепости Прочно-окопской, с мая по сентябрь месяц, вовсе безопасна от вторжений неприязненных партий, по причине большого полноводия и быстроты реки, отнюдь не дозволяющих иметь переправ в брод. Исток остается от Прочного Окопа вверх по течению Кубани до каменного моста, только около 160-ти верст, и от устья Джегуты по сухой границе до другого каменного моста на Малке, около 100 верст, всего 260-т верст на правом фланге и в центре, кои должно особенно прикрывать в продолжение означенных 4-х месяцев.

Вторжение хищников, опасное для центра в течение четырех летних месяцев, с приближением холодов постепенно начинает переноситься на нижнюю Кубань. Притом, лесистая окрестность левого берега Кубани почти от Прочного Окопа представляет неприятелю во время зимы гораздо более средств укрываться там несколько дней по близости кордонов наших, выжидая удобную минуту для переправы; тогда как, напротив, недостаток всех сих выгод в вершинах означенной реки и по сухой границе, открывая нам движение хищнических партий, заставляет их приобретать добычу не иначе, как совершением довольно дальних набегов в снежные равнины и безлесные степи центра области.

Что относится до Кабарды и левого фланга, то появления на левом берегу Малки и Терека малых хищнических партий одинаковы в течение целого года; за то, в последние 6-ть лет разграбление Кизляра есть единственный пример многочисленного нападения неприятеля на сию часть области. [23]

Таким образом, имея в виду столь разнообразное положение обстоятельств, начальствующий на Кавказе, с приближением глубокой осени, начинает постепенно усугублять заботливые меры касательно обеспечения пограничной черты от Прочного Окопа вниз по течению Кубани до самой Фанагории 14, не ослабляя однако же нисколько внимания и в отношении другой половины линии».

Сверх охраны кордоном всей линии, фельдмаршал предлагает: «усилить оную выгодным расположением подвижной защиты, которая, умножая пограничное прикрытие, могла бы с тем вместе обращена быть к всегдашней встрече и отпору неприятельских вторжений. Сию подвижную или действующую защиту должны составить пешие пехотные резервы, с некоторым числом артиллерии, расставленные в лучших стратегических точках при границе».

Такими пригодными пунктами фельдмаршал обозначал на правом фланге крепость Кавказскую, станицы: Казанскую, Усть-Лабу, Прочный Окоп и Екатеринодар; фланг этот на осенний и зимний периоды признает необходимым усиливать еще тремя батальонами и иметь в готовности несколько паромов на Кубани. В центре — станицы Невинномысскую и Баталпашинскую; на левом фланге — станицы Наурскую и Червленную.

Кроме перечисленных мер, рекомендованы другие, побочные, именно:

1) Обязать мирных горцев, поселенных близь берегов Кубани, Малки, Терека и сухой границы, содержать собственную стражу и подвергать наказанию [24] жителей той местности, где будут открыты следы хищнических партий.

2) Всем мирным, где бы то ни было живущим, строго воспрещать ездить с оружием внутри кавказской области, без билетов, выданных кордонным начальством.

3) Вменить в обязанность командующего войсками иметь везде хороших лазутчиков.

4) На места приставов у мирных горских племен избирать лучших и достойнейших военных офицеров.

5) Если и засим из племен горских какое-либо решилось бы обнаруживать неприязненность к нам усиленными вторжениями и набегами, то поставить непременным правилом, по основательном дознании виновных, отмщать им всякий раз истреблением их собственных аулов и в особенности возмездием плена, семейств, дабы каждый из владельцев и простолюдинов был уверен, что ни одна шалость в границах наших не может обойтись им дешево.

«Вот, по мнению моему, кратчайшие пути к скорому водворению в настоящее время безопасности и спокойствия кавказской линии».

С) В отношении дальнейших предприятий, от коих будет зависеть последующее утверждение и безопасность края.

«Без сомнения, изложенный мною способ оборонительной системы противу горцев должен оставаться в одинаковом положении не более двух или трех лет». После чего князь Паскевич находит неизбежным «преобразование сего края в совокупности с другими внешними предприятиями. Из главнейших действий в сем смысле считаю нижеследующие: [25]

1) Постепенное обращение в казаки казенных крестьян кавказской области.

2) С начатием сего преобразования полезно также принять меры к увеличению народонаселения кавказской области»,— что фельдмаршал полагал достигнуть переселением из внутренних губерний империи.

3) Исполнить Высочайше предназначенное переселение в Анапу малороссийских казаков, учредив, если найдутся средства, подобные поселения же в Геленджике и Суджук-Кале (Новороссийск).

4) Говоря о необходимости сохранить оборонительное положение против горцев, я нисколько не изменю моего прежнего мнения о выгодах учредить теперь же военную коммуникацию между Ольгинским редутом и Геленджиком.

5) Постепенно стараться формировать из мусульман, обитающих внутри кавказской области, и вообще из мирных, конные полки, по примеру заведенных мною в Грузии.

6) Для примера, сей новоучреждаемой коннице и для лучшего возбуждения в ней соревновательности, не излишне также поставить правилом отправлять из Грузии на кавказскую линию для летнего служения каждый год по одному из тамошних мусульманских полков.

«7) Когда таким образом, после нескольких опытов систематических мер и усилий на Кавказе, мы наконец придем к тому, что горцы, увидев, с одной стороны, беспрестанно возрастающую над ними поверхность нашу, а с другой, убедясь в невозможности существовать по-прежнему легким приобретением добычи, обратятся по необходимости к земледелию и скотоводству — надлежит мало по малу открыть развитие [26] других средств промышленности и торговли, вместе с общественным образованием. Лишением возможности сбывать за море произведения собственной земли и рук, им остается одно средство — искать и держаться торговых и промышленных сношений с Россиею,— и отсюда наступит вторая и, может быть, более прочнейшая для нас эпоха их зависимости от российского Престола.

«Конечно, все сие требует постоянного терпения, неуклонной твердости и довольно продолжительного времени: но лучше начертать единожды образ и систему наших действий и идти к цели, хотя не с такою быстротою, но за то с большею уверенностью на успех».

Поместив в извлечении мнение и соображение фельдмаршала князя Паскевича, мы имели исключительно в виду осветить еще более печатаемые теперь собственноручные труды А. А. Вельяминова по всем затронутым вопросам того времени, и тем, насколько возможно было, выполнить намеченную нами тему — представить значение Вельяминова для истории кавказской войны, как ценный материал для будущего историка.

П. Ш.

Текст воспроизведен по изданию: Левый фланг Кавказской линии в 1848 году // Кавказский сборник, Том 7. 1883

© текст - П. Ш. 1883
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
©
OCR - Валерий Д. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1883