ТРИ ГОДА НА КАВКАЗЕ

(1837-1839).

V.

Операции на восточном берегу Черного моря. Покорение Цебельды. Десант на мыс Адлер. Заложение и постройка укрепления Св. Духа. Отъезд корпусного командира в Тифлис. Занятия войск. Причины замедлявшие работы. Дело 18-го июля на рубке лиса. Роспуск десантного отряда. Деятельность отряда генерал-лейтенанта Вельяминова 2-го. Конвоирование транспортов от ольгинского тет-де-пона к Абину. Заложение и возведение новотроицкого и укрепления. Передвижение отряда к Геленджику. Прибытие Государя. Высочайший смотр войскам и отбытие Императора. Отмена экспедиции в землю натухайцев. Обратное движение отряда к укр. ольгинскому и роспуск войск на зимние квартиры. Потери отряда и собственноручная резолюция Его Величества. Небывалое упорство обороны горцев,— как следствие влияния иностранных эмиссаров; краткий очерк их деятельности. Отсутствие выдающихся событий на прочих частях кавказской территории.

Для исполнения Высочайше утвержденных предприятий со стороны Абхазии, корпусный командир, еще в последних числах февраля 1837-го года, направил в Абхазию войска предназначенные для военных действий, с тем, чтобы произвести ими разработку наиболее необходимых дорог. К 15-му же апреля отряд сосредоточился в окрестностях кр. Сухум-Кале и с. Келасуры и занялся всецело подготовкою к предстоявшему трудному движению в горы на вьюках.

Полагая, что его присутствие при войсках произведет некоторое влияние на горцев, барон Розен решил лично принять начальство над отрядом и, для этой цели, 14-го апреля выехал из Тифлиса.

Прибыв 27-го числа в с. Келасуры, барон произвел смотр отряду и нашел все части в отличном состоянии, не смотря на трудный и дальний поход в ненастную погоду. Переправа через быстрые речки, разлившиеся от проливных дождей, особенно утомили людей; хотя при этом [119] не было несчастных случаев, но часть оружия и офицерских вещей была унесена быстрым течением.

Еще раньше отъезда своего из Тифлиса, барон Розен поручил управлявшему Имеретиею генерал-маиору Эспехо предложить цебельдинцам покориться; но владельцы Цебельды, князья Маршани, под разными предлогами уклонялись от свидания с Эспехо и не явились в наш лагерь даже по прибытии самого корпусного командира. Истощив все бескровные средства для склонения населения Цебельды к покорности, барон Розен решил обратиться к силе оружия.

30-го апреля, авангард из двух баталионов тифлисских егерей, роты сапер, полусотни казаков, имеретинской и гурийской дружин милиции, при двух горных единорогах и 2-х кегорновых мортирках, под командою полковника Нильсена (Командир кавказского саперного баталиона.), был послан для проложения дороги от с. Келасуры по ущелье р. Маджары, более других удобному для прохода в Цебельду. 1-го же мая, в 8-мь часов утра, вслед за ним выступил и корпусный командир с главными силами отряда, в составе двух баталионов грузинских гренадер, двух — тифлисского и одного баталиона мингрельского егерских полков, полторы сотни казаков, мингрельской и абхазской милиции, при 6-ти горных единорогах и 6-ти кегорновых мортирках. Войска двигалась налегке, оставив все тяжести в вагенбурге при Сухум-Кале, под прикрытием одного баталиона мингрельского полка; продовольствие и фураж для лошадей подняты были на вьюках.

К 5-ги часам пополудни главные силы, с величайшим трудом, успели пройти 11-ть верст и расположились лагерем в ур. Мерхеуле, куда авангард дошел двумя [120] часами раньше: - такие трудности представляла местность для движения.

Едва успели главные силы стать биваком, как авангард снова принялся за работу, не смотря на сильный дождь, не перестававший лить как из ведра до самого вечера. Вследствие этого ливня, на другой день, самые незначительные горные ручьи разлились и разбурлились до того, что переправа через них сделалась опасною: лошади некоторых частей войск, выпущенные за мелкую речку на пастьбу, только на другой день к вечеру могли быть с трудом переправлены обратно. 2-го мая погода не улучшилась, но работы продолжались, хотя и медленно; поэтому, 2-е мая отряд провел на Мерхеуле, усилив авангард баталионом мингрельских егерей.

3-го мая, утром, авангард дошел до высокой горы Агиш, через которую пролегал прямой аут в Цебельду, настолько впрочем трудный, что сами горцы проходили по нем только пешком и в одиночку. Гора, укрепленная завалами, была занята значительным скопищем цебельдинцев. Завязалась перестрелка и несколько выстрелов из наших мортирок заставили неприятеля, расположившегося группами на обращенном к нам скате, подняться на вершину горы. В это время к авангарду прибыл барон Розен. Двинув авангард в обход горы, он приказал занять его позицию частями грузинского гренадерского полка. Этот маневр заставил цебельдинцев тотчас очистить гору; мало того, князь Мисост Маршани, приезжавший еще раньше в отряд, вторично прибыл с просьбою от старшин и населения Цебельды о приостановлении военных действий, обещая от имени народа безусловно покориться нашему правительству, представить пленных, беглых и скрывавшихся в Цебельде преступников из соседних покорных вам владений и принять к себе начальником [121] того, кто будет назначен нашим правительством. Барон Розен объявил князю Мисосту, что прекращая против цебельдинцев действия оружием, будет продолжать движение вперед до тех пор, пока они не выполнят всех своих обещаний и не выдадут аманатов из почетных фамилий, по его указанию. Князь Мисост поспешил разослать гонцов во все стороны, убеждая цебельдинцев прекратить неприязненные против нас действия и разойтись по домам. К этому времени наше вторжение успело распространить в Цебельде такой страх, что предложение Мисоста было тотчас исполнено.

Между тем наш авангард, к вечеру 3-го мая, дошел до хребта Апианча, находящегося в 9 1/2 верстах от ур. Мерхеула, главные же силы. выступив вслед за нам, расположились лагерем, не доходя трех верст до ночлега авангарда, у аула Герзеул. На следующий день, авангард, с раннего утра до позднего вечера, разрабатывал подъем на чрезвычайно крутую, высокую и каменистую гору Апианча, но при всех усилиях едва успел пройти полторы версты; далее его ждала еще более трудная работа. К 10-ти часам утра прибыли главные силы и расположились лагерем у подошвы. Здесь барон Розен мог лично удостовериться, какие адские труды выпали на долю войск авангарда.

Пока наши войска медленно, шаг за шагом, двигались вперед, с киркой или лопатой в одной и ружьем в другой руке, жители ближайших к нашему лагерю аулов, видя полную неприкосновенность их имущества и ласковое обращение наших солдат, спокойно оставались в своих саклях и доверчиво ходили около лагеря, даже без оружия.

5-го мая авангард продолжал разработку дороги на гору Апианча. По окончании четырех трудных подъемов, [122] возвышавшихся один над другим на пространстве двух с половиною верст, ему предстояло заняться двумя не менее крутыми спусками, поросшими густым лесом, на протяжении около трех верст. Когда, по разработке первого спуска, авангард принялся за второй, то рабочие вдруг были засыпаны пулями из цебельдинского завала, до сих пор нами не замеченного. Ближайшие к неприятелю части — две роты тифлисских егерей и имеретинские дружинники — тотчас бросились вперед и штыками и шашками выбили горцев, захватив одного пленного, два трупа и потеряв лишь одного милиционера раненым, благодаря быстроте натиска. После этого эпизода, работы продолжались по-прежнему, а 6-го мая, окончив последний спуск, авангард, а за ним и весь отряд, спустились в долину, на которой были разбросаны несколько аулов.

На другой день, к корпусному командиру являлись почетнейшие цебельдинские князья. Подтвердив им свои требования и приказав выполнить их безотлагательно, барон отпустил их.

Остановившись, наконец, на месте, корпусный командир счел необходимым, на всякий случай, подвезти к отряду продовольствие. С этою целью, 8-го мая, 613-ть вьюков, под прикрытием пяти рот пехоты, 30-ти казаков и 150-ти милиционеров, были направлены в Сухум-Кале.

Дело покорения Цебельды шло уже быстро к концу: князья Маршани представили в наш лагерь 40 человек наших пленных, большею частью солдат и матросов. В числе этих людей были старики, находившиеся в неволе по 25-ти, а один даже 30-ть лет. Бедняки, после нескольких неудачных попыток бежать, всегда стоивших им жестоких мук, волей-неволей должны били примириться с новой обстановкой; некоторые из них даже переженились и имели детей, а один старик, проживший в [123] Цебельде 30-ть лет, одаренный от природы хорошим умом, пользовался большим уважением в народе и даже был допускаем князьями к разбору их распрей и ссор. Успевшие обзавестись оседлостью пленные были хорошо одеты и, как казалось, не терпели особой нужды ни в чем, остальные же находились в самом бедственном положении, полунагие и истощенные от недостатка пищи.

Видя искреннюю радость пленных при звуках родного языка, которого они так давно не слышали, барон Розен обласкал их, приказал одеть и накормить, семейным же разрешил остаться, если пожелают, на местах их жительства в горах, оказав им, что по приведении страны в покорность, они — при знании языка, обычаев цебельдинцев и самого края — могут сослужить не малую службу Царю и родине. Беглым, опасавшимся явиться в лагерь из страха наказания, было объявлено от Имени Государя полное прощение и забвение их проступков; слух об этом приказано было распространить по всей Цебельде.

Вслед затем, не желая оставлять войска в бездействии, корпусный командир принял меры к ознакомлению с окрестностями стоянки отряда и ущельями ведущими к главному кавказскому хребту. Для первой цели, 9-го мая, был дослан корпуса топографов прапорщик Чуркин, а для второй — 10-го, обер-квартирмейстер отряда, генерального штаба подполковник Норденстам.

Между тем, не смотря на обещания и уверения в покорности, цебельдинцы не унимались: не проходило дня, чтобы у нас кого-нибудь не вывели из строя. 11-го числа, горцы, подкравшись к табуну, находившемуся на пастьбе, сделали несколько выстрелов по цепи, но, заметив движение на них нашего ближайшего пикета, скрылись. Полчаса спустя, на ближайших высотах были замечены вооруженные люди, группировавшиеся в завалах. Для [124] рассеяния их был послан нижегородского драгунского полка капитан Плац-Бек-Кокум с сотнею имеретин. Храбрые милиционеры, подойдя к высотам увенчанным завалами, смело бросились вверх, по скалам. Видя это молодецкое наступление, цебельдинцы не решились ждать удара и, сделав прощальный залп, перебежали в другой завал, устроенный на еще более неприступной высоте. Тогда имеритины бросились в обход и, заставив неприятеля, опасаясь быть отрезанными, очистить и этот оплот, преследовали его пока толпа не рассеялась. Желая положить конец этим нападениям горцев, сильно беспокоившим войска, барон Розен приказал в наказание населению сжечь четыре окрестных аула и, не прошло двух часов, как они уже были в пламени.

В тот же день, по требованию корпусного командира, в лагере собрались все владетельные князья из рода Маршани, цебельдинский кадий и муллы. Выяснив им их обязанности, как относительно верноподданства Государю Императору, так и к начальству, которое будет установлено над ними и к соседним покорным племенам, барон приказал им явиться 13-го числа, для принятия присяги, но потом, по их просьбе, отложил этот торжественный акт на 16-е число. Желая более подкрепить свои требования и повлиять на ход дела принесения покорности Цебельдою, корпусный командир отправил 12-го мая полковника Нильсена, с баталионом тифлисцев, баталионом мингрельцев, 20-го казаками, сотнею конной и сотнею пешей мингрельской милиции, при двух горных орудиях и 2-х кегорновых мортирках, для разработки дороги через ближние горы к главному кавказскому хребту. В продолжение дня полковник Нильсен разработал четыре версты крутых подъемов и спусков, а к вечеру вернулся в лагерь. Результаты этой диверсии не замедлили обнаружиться: почетнейшие [125] цебельдинцы, наперерыв друг перед другом, спешили к корпусному командиру и 16-го, за исключением немногих опоздавших, все принесли перед алкораном присягу на верноподданство Государю Императору. 18-го принял также присягу владелец ущелья Дал, князь Хелкураз Маршани, с братьями, и представил находившихся у него 52 русских пленных. Всего же было возвращено из плена 140 человек.

Закончив, таким образом, принятие Цебельды в подданство России, барон Розен озаботился устройством ее управления, соответственно понятиям и обычаям народа. Цебельдинским приставом он назначил прапорщика черноморского линейного № 5-го баталиона Лисовского, долго служившего в Абхазии и хорошо знакомого. не только с обычаями, но даже и с языком цебельдинцев. Пристав непосредственно подчинялся командующему войсками в Абхазии, подполковнику Чиляеву, на которого был возложен ближайший надзор за положением дел в Цебельде.

Таким образом, единственный клочок земли в целом Закавказьи, остававшийся непокорным, был принят под Российскую Державу, а вместе с тем обеспечено спокойствие Абхазии и Мингрелии, наиболее страдавших от набегов цебельдинцев, которым приходилось отвыкнуть теперь от вкоренившихся в них веками хищнических наклонностей. Мало того, покорение Цебельды должно было отозваться не только на ближайших ее соседях, но, косвенным образом, и на племенах обитавших на северной покатости кавказского хребта, с которыми цебельдинцы поддерживали деятельные дружественные и торговые сношения, покупая у них пленных, захваченных на кавказской линии.

20-го мая полковник Нильсен, с одним баталионом тифлисских егерей, ротою сапер, при одном горном [126] единороге и двух кегорновых мортирках, выступил для окончательного исправления дороги, по которой отряд двигался в Цебельду, а 22-го все войска направились в Абхазию и, переночевав на р. Маджаре, 23-го мая вступили в Сухум-Кале.

Расположив войска лагерем, барон Розен тотчас приступил к приготовлениям для овладения мысом Адлер, избранным им для якорной стоянки. Чрезвычайно трудная местность по пути из Абхазии к Адлеру, заставила барона Розена обратиться к десанту. Сосредоточив для этого на сухумском рейде возможное число судов черноморского флота, корпусный командир поручил начальнику своего штаба, генерал-маиору Вальховскому, совместно с командовавшим отрядом судов абхазской экспедиции контр-адмиралом Эсмонтом, произвести рекогносцировку окрестностей мыса Адлер, с целью выбора удобнейшего пункта для высадки. Рекогносцировка эта выяснила, что берег к северу от р. Мзымты укреплен горцами, но совершенно доступен и удобен для десанта.

2-го июня 1837-го года, контр-адмирал Эсмонт, посадив на суда, в Сухум-Кале, десантные войска, в числе 3754-х человек (В состав десантного отряда входили: 2 баталиона грузинского гренадерского, шесть рот тифлисского егерского, один баталион мингрельского егерского полков, рота кавказского саперного баталиона, около 2-х сотен милиции, 2 легких, 8 горных орудий и 6 кегоровых мортирок.), под личным начальством корпусного командира, с эскадрою из фрегатов “Анна", “Архипелаг", “Штандарт" и “Агатополь", корвета “Ифигения", бригов “Аякс", “Полукс", шхун “Гонец" и “Вестовой", транспортов “Ахиоло" и “Чапман" и шести зафрахтованных купеческих судов, снялся с якоря и, при слабом попутном ветре, выйдя в море, направился к мысу Адлер. 6-го числа, в час пополудни, эскадра достигла [127] высоты мыса. По совещании корпусного командира с контр-адмиралом Эсмонтом, вдоль берега, на шхуне “Гонец", бал отправлен генерального штаба подполковник Норденстам, для выбора пункта высадки, командиру же шхуны, гвардейского экипажа лейтенанту Истомину, было поручено сделать промеры, для определения мест, где суда могли бы стать на якорь. По приближении шхуны к берегу, горцы открыли ружейный огонь из-за завалов, устроенных вдоль берега, и, не смотря на выстрелы корабельных орудий, продолжали обстреливать шхуну до тех пор, пока она не исполнила данного ей поручения и не ушла в море. Впрочем, горские пули не сделали нам никакого вреда, пробив лишь в нескольких местах паруса, наши же ядра и картечь нанесли неприятелю значительный урон.

7-го июня эскадра приблизилась к берегу на 250 сажен, построилась в боевую линию и, бросив якорь на глубине 5-0 сажен, спустила на воду 41 гребное судно для поднятия десанта. Одновременно с этим маневром, по данному Эсмонтом сигналу, грянули корабельные орудия и, гребные суда, под командою лейтенанта Путятина, с войсками назначенными в первый рейс, собрались к фрегату “Анна". Когда удачным действием нашей артиллерии горцы принуждены были покинуть завалы и опушку ближайшего леса,— гребная флотилия, вооруженная фальконетами, быстро двинулась вперед и, приблизясь к берегу, начала усиленно обстреливать его картечью. Благодаря этому, войска, при высадке, были встречены весьма слабым ружейным огнем.

Начальник корпусного штаба, генерал-маиор Вальховский, которому поручено было начальство над десантом до прибытия на берег корпусного командира, высадившись с первою очередью, тотчас занял опушку леса цепью [128] от 3-го баталиона мингрельцев и 1 1/2 сотен гурийских, мингрельских и имеретинских милиционеров, подкрепив ее сомкнутыми частями егерей. Пользуясь чрезвычайно густым лесом, поросшим высоким бурьяном и колючкою, горцы подошли очень близко к нашей цепи и завязали сильную перестрелку; генерал Вальховский тотчас ввел в боевую линию резервы, а тем временем благополучно высадились 2-я и 3-я очереди. Со вторым рейсом прибыл барон Розен и увидел, что наши войска, опрокинув горцев и стремительно преследуя их, наткнулись на ряд завалов, устроенных впереди аула, лежавшего у леса. Горцы с ожесточением отстаивали свои очаги: встретив наших солдат градом пуль, они, с гиком, бросались в шашки. Бывшие в цепи старший адъютант корпусного штаба, нижегородского драгунского полка капитан Альбрандт и начальник милиции, подполковник князь Церетели, стойко отразили все натиски, но не имея ни приказания, ни возможности штурмовать аул, стянули цепь и, в полном порядке, отбивая огнем и штыками наседавших горцев, начали отходить Барон Розен приказал генерал-маиору Эспехо двинуть на подкрепление сражавшимся пять рот тифлисских егерей, с двумя горными орудиями и тремя кегорновыми мортирками. Действие этой артиллерии заставило горцев прекратить преследование. Пока все это происходило, генерал-маиор Симборский, с баталионом грузинцев и саперною ротою, был отправлен вдоль берега, к устью р. Мзымты, для занятия места под лагерь, в двух верстах от пункта высадки. Вслед за ним, по окончании боя, двинулся и весь отряд, к которому присоединился сводный баталион из морских экипажей, под командою лейтенанта Путятина. Во время следования колонны Симборского по назначению, горцы завязали было перестрелку, но были разогнаны картечью и скрылись. Лагерное место [129] было найдено корпусным командиром вполне удобным и для возведения укрепления.

Таким образом, во исполнение Высочайшей воли, мыс Адлер, служивший горцам привольным местом для всякого рода сношений с турками, был занят нашими войсками, с незначительною потерей из 4-х обер-офицеров (Мингрельского егерского полка штабс-капитан князь Туманов, подпоручик Мищенко, черноморского линейного № 10-го баталиона прапорщик Бестужев (известный наш писатель, под псевдонимом "Марлинский"; состоял при бароне Розене) и грузинского линейного № 4-го баталиона прапорщик Запольский.) и 11-ти нижних чинов убитых, и 34-х нижних чинов раненых, не считая 14-ти выбывших из строя милиционеров.

С 8-го числа было приступлено к расчистке места под укрепление вырубкою огромных деревьев и густой колючки; работы шли с перерывами, так как рабочие по несколько раз в день должны были браться за ружья, для отражения натисков горцев на наши цепи и передовые посты.

10-го июня контр-адмирал Эсмонт отправился со всеми военными и зафрахтованными судами, частью в Сухум-Кале, частью в Бомборы, для доставления на мыс Адлер остальных частей отряда и заготовленных на будущее время продовольствия, разных материалов и других тяжестей.

9-го и 10-го июня, горцы в значительных силах нападали на наш лагерь, но оба раза были отражены, с огромным уроном, почти исключительно действием артиллерии и огнем стрелковой цепи.

18-го июня, на мысе, по Высочайшему повелению названном “константиновским" (В честь Августейшего Шефа грузинского гренадерского полка Великого Князя Константина Николаевича.), было заложено новое [130] прибрежное укрепление “Св. Духа", а 19-го, генерал-адъютант барон Розен, простившись с войсками, уехал в Тифлис, поручив отряд генерал-маиору Симборскому. На последнего было возложено окончить заложенное укрепление, истребить окрестные аулы и затем, по обеспечении нового форта всем необходимым, перевезти войска морем в Сухум-Кале или Бомборы и заняться улучшением дорог в Абхазии, от Сухум-Кале до Бомбор и Пицунды. Что же касается до занятия к северу еще одной якорной стоянки, то, по позднему времени года, корпусный командир решил ограничиться пока выбором места, удобного для этой цели, примерно близь Сочи, выполнив это предприятие с моря,

В распоряжении генерал-маиора Симборского были оставлены 2 баталиона грузинского гренадерского, 4-ре баталиона тифлисского и 2 баталиона мингрельского егерских полков, полусотня донских казаков, шесть сотен мингрельской, гурийской, имеретинской и абхазской милиции, 6-ть мортирок и 8-мь горных единорогов сводно-горной батареи и 12-ть орудий 13-й гарнизонной артиллерийской бригады, из тифлисского гарнизона. В Абхазии было заготовлено для отряда необходимое количество продовольствия и строительных материалов для возводимого укрепления. Военно-временные госпитали были устроены на 600 человек в Бомборах, на 200 — в Пицунде; при отряде же учрежден подвижной госпиталь, с карантинным отделением, на 160 больных.

По отъезде корпусного командира Симборский деятельно приступил к устройству укрепления. Сильные жары, сменявшиеся по временам проливными дождями, много мешали работам и весьма дурно отразились на санитарном состоянии отряда. Не смотря на все принятые меры, болезненность все усиливалась и к сентябрю месяцу отряд, из пятитысячного своего состава, насчитывал до двух тысяч [131] больных в госпиталях и околотке. Особенно страдали люди от лихорадки; сам Симборский и отрядный обер-квартирмейстер, подполковник Норденстам, не избегли этой болезни. Не мало тормозили работы и горцы, не дававшие нам почти ни минуты покоя; они то подкрадывались и стреляли по нашей сторожевой цепи, то нападали на рабочие колонны, высылаемые для рубки леса. Впрочем, все эти столкновения с неприятелем не заслуживают внимания по своей незначительности; наиболее же крупное из них произошло 18-го июля.

Накануне начальнику отряда удалось первый раз завязать переговоры с горцами; в лагерь приехал убыхский старшина Гассан-Берзеков; хотя из слов его можно было заключить, что на покорность населения, ближайшего к мысу константиновскому, трудно было рассчитывать, но, тем не менее, он выразил, что горцы интересуются знать, чего желает от них наш Государь. Симборский, радуясь началу мирных сношений, поспешил удовлетворить просьбу убыха, сообщив ему общие условия принятия от горцев покорности, в переводе на турецкий язык. Но радость Симборского была не продолжительна: на другой же день документ был привезен Берзековым обратно, о надписью, сделанною будто бы депутатами различных окрестных племен (приложение III), предлагавшими нам довольно оригинальный способ решения вопроса о покорности, именно: послать с обеих сторон особых доверенных лиц к турецкому султану. Мало того, к довершению разочарования генерала, около 5-ти часов вечера горцы в значительных салах напали на нашу колонну (5-ть рот тифлисского, рота мингрельского егерских полков и сотня милиции, при 2-х горных единорогах и 2-х кегорновых мортирках.), под командою тифлисского полка маиора Кондратовича, рубившую строевой лес за р. Мзымтою. [132]

Через три часа после прибытия колонны на место назначенное для вырубки, небольшая неприятельская партия, подкравшись к нашей цепи, завязала перестрелку, но, встретив беглый огонь стрелков и быстро пододвинутых резервов, удалилась. Успокоившиеся егеря взялись за топоры и деревья затрещали. Весело и споро шла работа, как вдруг раздался залп, воздух огласился пронзительным гиком и люди, не успевшие даже схватиться за ружья, повалились под ударами шашек. Около тысячи горцев из окрестных племен, подкравшись чащею леса, прорвали левый фланг нашей цепи, упиравшийся в р. Мзымту, и опрокинули правый. Все это было делом одного мгновения. Громкая команда офицеров быстро восстановила порядок, егеря сгруппировались в кучки и завязался ожесточенный бой. Услышав перекаты ружейного огня и гул орудий, начальник отряда тотчас послал к месту боя маиора мингрельского полка Грекулова со всею остальною милициею, при двух горных единорогах, а вслед за ним поспешил и сам. Окинув взглядом местность, генерал приказал усилить цепь, обстрелял перед собою лес картечью и быстро перешел в наступление всеми силами. Горцы были опрокинуты и обращены в бегство, но Симборский тотчас остановил части порывавшиеся преследовать; темнота уже наступила и все сгущалась, артиллерия же не в состоянии была пробираться сквозь чащу леса. Отправив вперед рабочих с вырубленными бревнами, отряд двинулся в лагерь, но едва тронулся с места наш арриергард, как горцы снова выросли точно из земли и лес ожил. Осыпая цепь пулями, неприятель несколько раз бросался в шашки, но беглый огонь и штыки охладили его дерзость. Выло уже совсем темно, когда колонна, не тревожимая им, вернулась домой. Наша потеря в этот день была весьма значительна: у нас убито 9-ть нижних чинов, ранено 1-н [133] обер-офицер (Тифлисского егерского полка прапорщик Ларионов.) и 37-мь нижних чинов и без вести пропало 26-ть. У неприятеля бой вырвал до 100 человек, в том числе князей Юсуфа Ардебаева, двух Берзековых, Чуа и Анчибадзе; в наших руках осталось три пленных и 12-ть тел.

Кроме этого случая монотонная жизнь в лагере ничем не разнообразилась, так как ежедневная перестрелка считалась чем-то обыкновенным и до того наскучившим, что на нее смотрели как на неизбежное дополнение к солдатскому обиходу. Лишь 26-го сентября отряд встрепенулся и ожил: в этот день, в три часа пополудни, Император Николай I, обозревая восточный берег Черного моря, изволил прибыть на константиновский рейд. Сильный прибой, препятствовавший гребным судам приставать к берегу, лишил отряд счастья видеть Государя; через полчаса пароход снялся с якоря и, при громе орудий и “ура", направился к югу.

Между тем, не смотря на затруднения и неблагоприятные условия, работы по укреплению подвигались вперед быстрыми шагами и, наконец, 1-го ноября оно было освящено и занято 3-м баталионом тифлисского егерского полка, в числе 503-х штыков, под командою подполковника Радкевича. Укрепление Св. Духа состояло из пяти бастионов, вооруженных 4-мя корабельными, 6-ю батарейными и 6-ю легкими орудиями. В тот же день, на рейд прибыли суда назначенные для амбаркации отряда. Снабдив подполковника Радкевича особою инструкциею (приложение IV), составленною генералом Вельяминовым и служившею к руководству для всей черноморской береговой линии, срыв ложементы и батареи укрепленного лагеря и выждав благоприятной погоды, Симборский посадил 5-го ноября отряд на [134] суда и, по прибытии в Сухум-Кале, 10-го ноября распустил его на зимние квартиры.

____________

Одновременно с начатием экспедиции со стороны Абхазии, командовавший войсками на кавказской линии и в Черномории генерал-лейтенант Вельяминов 2-й приступил к выполнению 1-го периода действий Высочайше возложенного на него поручения. Для этой цели отряд (4-ре баталиона навагинского, три тенгинского и 2 кабардинского полков, две роты кавказского саперного баталиона, №№ 4-го, 8-го, 9-го и 10-го черноморские казачьи пешие полки и 75-ть конных казаков конвойной команды, при 8-ми орудиях и 2-х мортирках батарейной № 3-го, 2-х орудиях и 2-х мортирках легкой № 8-го, 8-ми орудиях и 2-х мортирках легкой № 7-го и 8-ми орудиях и 4-х мортирках резервной № 3-го батарей 20-й артиллерийской бригады и 220-ти повозок конно-подвижного транспорта.) был сосредоточен у ольгинского тет-де-пона, к 23-му апреля. Устроившись лагерем, войска, под командою артиллерии генерал-маиора Штейбе, занимались конвоированием транспортов с различного рода запасами и госпитальными вещами от ольгинского укрепления к Абину. Движения наших колонн производились совершенно беспрепятственно; лишь 26-го апреля, при переходе нашими войсками плотины на р. Кунипс и 29-го, близь Абина, горцы завязали было перестрелку, но были прогнаны артиллерийским огнем. 2-го мая генерал-лейтенант Вельяминов 2-й выехал из Ставрополя, а 9-го, с рассветом, отряд выступил на восток, по направлению к укр. алексеевскому (тет-де-пон), на ур. Огихатах, и, переночевав, свернул затем через рр. Чумбай, Антхыр и Бугундыр к Абину. Едва все части успели вытянуться по дороге, как показалось значительное скопище шапсугов и завязало перестрелку; когда же колонна втянулась в чумбайский лес, то [135] горцы, с гиком, бросились в шашки на левую цепь, состоявшую из людей 4-го баталиона тенгинского полка. Завязался упорный рукопашный бой и тенгинцам становилось жарко, но, в это время, подоспел с двумя ротами из резерва командир их, полковник Кашутин. “Стрелки, вперед, за мной! вас поддержат!" крикнул он и вмиг восстановил дело. Сомкнувшись на голос полкового командира, тенгинцы, с наклоненными штыками, бросились вперед и разметали горцев. Увлеченные боем, солдаты и не заметили как Кашутин вдруг зашатался, выпустил из рук шашку, поводья и тихо упал с лошади, тяжело раненый пулею в левый бок.

Преследование было остановлено и лишь подоспевший единорог осыпал бежавшие толпы картечью.

Получив жестокий урок, горцы, однако, не угомонились и оставили нас в покое лишь по переправе через р. Бугундыр. Потеряв 1-го штаб-офицера (Командир 10-го черноморского пешего полка войсковой старшина Стояновский.) и 11-ть нижних чинов убитыми, 1-го штаб, 1-го обер-офицера (Тенгинского полка полковник Кашутин и поручик Рыков.) и 40 нижних чинов ранеными и 7-мь контуженными; отряд в 8-мь часов вечера прибыл к Абину. Урон неприятеля в точности неизвестен, но, по-видимому, был значителен.

На следующий день, при неумолкаемой перестрелке в левой цепи, Вельяминов перешел к николаевскому укреплению (на р. Абин). У нас выбыло из строя убитыми 1-н обер-офицер (Тенгинского полка поручик Протопопов.) и три нижних чина, ранеными 1-н штаб, 3 обер-офицера (Одесского егерского полка маиор Петров, тенгинского полка поручик Весновский и навагинского — капитан Веселовский и поручик Михайловский.), 9 нижних чинов и контуженными два. 12-го мая, отряду, задержанному частыми [136] переправами через р. Атакуаф и трудными подъемами и спусками, удалось к сумеркам добраться только до устья р. Шедогопс. Дорога была так тяжела, что колонна три раза останавливалась с целью стянуть обоз. И в этот раз не обошлось без перестрелки, которая вывела у нас из строя 4-х рядовых убитыми, 1-го обер-офицера (Кабардинского егерского полка поручик Верхоланцев.) и 10 нижних чинов ранеными и 1-го обер-офицера (Батарейной № 3-го батареи 20-й артиллерийской бригады подпоручик Лещенко.) и 3-х нижних чинов контуженными.

В два дня — 13-го и 14-го чисел — через гору Нако, подъем на которую пришлось разработать, отряд достиг александрийского укрепления, а 15-го, после девятичасового марша, расположился лагерем у Геленджика. Этот трехдневный переход, сравнительно, обошелся благополучно: из строя выбыло всего 9-ть нижних чинов.

Дав войскам несколько отдохнуть, принять семидневный запас сухарей и пополнить патроны, Вельяминов перешел на р. Иногуо, а 17-го мая, оставив для прикрытия вагенбурга 2-й, 3-й и 4-й баталионы тенгинского полка, 9-й и 10-й пешие черноморские полки, 16-ть легких орудий й 4-ре горных единорога, под командою полковника Бриммера (Командовавший 20-ю артиллерийскою бригадою.), двинулся с восходом солнца для рекогносцировки дороги к ур. Вордовие. Горцы тотчас показались слева и в тылу и перестрелка началась; при этом у нас был убит 1-н рядовой и 9-ть ранено. Потеря неприятеля была также незначительна. В 6-ть часов вечера рекогносцировочный отряд стал биваком на перевале Вордовие и, переночевав, двинулся в обратный путь. Шапсуги сильно наседали на нашу правую цепь и, наконец, устроив по дороге засаду, дали залп и бросились в шашки на хвост [137] цепи. Честь принять этот удар выпала на долю 1-й гренадерской роты навагинцев. Ответив залпом, рота, с громким “ура", бросилась в штыки в мгновенно опрокинула горцев. Отброшенные шапсуги не думали, впрочем, совсем скрыться; напротив, они зорко следили за каждою нашею оплошностью и, заметив невольно образовавшийся промежуток между увлекшеюся боем правою цепью и арриергардом, уже начали было скучиваться для удара, как интервал был заполнен двумя сотнями черноморцев № 4-го полка. Мало того, пока горцы выискивали новую прореху в нашем “ящике", три взвода егерей кабардинского полка, скрытно пробравшись ущельем, насели на шапсугов с тыла, и, после кровавого штыкового боя, рассеяли скопище. Потеряв в этот день 8-мь убитых, 14-ть раненых и 3-х контуженных нижних чинов, отряд в 4-ре часа пополудни прибыл к вагенбургу.

Произведенная рекогносцировка выяснила, что движение через перевал Вордовие с легкой артиллерией и тяжестями немыслимо, а потому все повозки конно-подвижного транспорта были отправлены 19-го в Геленджик, для перевозки морем к устью р. Пшад, где Вельяминов предполагал возвести укрепление. В прикрытие обозу были назначены 2-й, 3-й и 4-й баталионы тенгинского, 2-й, 3-й и 4-й баталионы кабардинского полков, саперная рота, 9-й и 10-й черноморские пешие казачьи полки, при 12-ти легких и двух горных орудиях, под начальством генерал-маиора Штейбе. Окончив нагрузку на транспортные суда тяжестей и легких орудий и присоединив к себе три роты черноморского линейного № 3-го баталиона, предназначенные в гарнизон проектированных прибрежных укреплений. Штейбе, 20-го мая, вернулся на р. Иногуо.

На другой день по прибытии колонны Штейбе, начальник отряда двинулся к устью р. Пшад, но, по трудности [138] дороги, дошел лишь до подошвы горы Вордовие. В этот день и 22-го шли спешные работы на подъеме и спуске вордовиевского перевала; главные силы ночевали на вершине перевала, а авангард генерала Штейбе, окончивший к вечеру работу, при подошве спуска — в ущелье Тхаджиокят. 23-го мая отряд передвинулся к впадению в Пшад реки Доаб, а 24-го — выступил к устью первой из них. Все это время, по обыкновению, шла перестрелка с горцами и, с 20-го по 24-е мая, мы потеряли 3-х убитых и 9-ть раненых нижних чинов и 2-х лошадей.

Как только барабаны ударили "подъем" и авангард двинулся, массы конных и пеших шапсугов высыпали в долину Пшада; отдельная же партия, человек в 300, засела на лесистых высотах обрывистого левого берега реки. Когда, пересекая то там, то здесь извилистое русло, походная колонна поравнялась с засадою, то партия тотчас обнаружила себя залпом. Бывший в левой цепи 1-й баталион навагинского полка, под командою ново-архангельского уланского полка маиора Красника, тотчас повернулся налево и, без выстрела, бросился вверх по чрезвычайно крутой тропинке, имея в голове 1-ю гренадерскую роту поручика Егорова. Достигнув первого уступа, храбрый Егоров выдержал залп и насел на неприятеля прежде, нежели он успел снова зарядить ружья. Шапсуги отбежали в устроенный позади, еще выше, завал и засыпали навагинцев пулями, но ни что уже не могло остановить нашего натиска: через несколько минут, в завале замелькали штыки 3-й мушкетерской роты капитана Борейко. Неприятель бежал врассыпную, оставив в наших руках много тел. Молодецкий штурм горы, названной Вельяминовым “навагинскою", благодаря быстроте и лихости атаки обошелся нам, сравнительно, очень дешево: один убитый рядовой и один обер-офицер (капитан Борейко) и [139] 5-ть нижних чинов раненых. После “навагинского" дела горцы не прекратили назойливой перестрелки; выстрелы их длинных винтовок трещали то в арриергарде, то в боковых цепях, вынося из строя жертву за жертвою. При этом мы потеряли 19-ть раненых и 3-х контуженных нижних чинов — втрое более, чем при штурме ,,навагинской" горы. К пяти часам пополудни отряд раскинул лагерь на берегу моря, у устья р. Пшад. Прибывшие лазутчики сообщили, что шапсуги насчитывали у себя в этот день до 80-ти человек убитыми и ранеными.

На другой день, 25-го мая, по выгрузке доставленных морем тяжестей и легких орудий, закипела работа по расчистке места под укрепление. Деревья быстро валилась под ударами топоров и раздосадованные горцы, все время наблюдавшие за нами с окрестных высот, не утерпели, чтоб не послать нам нескольких фальконетных ядер; одно из них убило наповал в цепи солдата.

К 6-му июня местность настолько была обнажена от леса, что в этот день — Св. Троицы — было заложено новое звено черноморской береговой линии, укр. “константиновское", переименованное вскоре по Высочайшему повелению в “ново-троицкое", в виду того, что константиновским был уже назван мыс Адлер.

9-го июня, получив известие от крейсировавших судов черноморского флота, что в устье р. Шапсухо замечены два контрабандных турецких судна, начальник отряда послал для истребления их капитана 1-го ранга Серебрякова, с третьим баталионом тенгинского полка, на пароходе “Язон" и бриге “Меркурий". В 11-ть часов ночи Серебряков вышел в море и перед рассветом подошел к устью р. Шапсухо. Заметив чуть вырисовывавшиеся в темноте силуэты наших кораблей, горцы подняли тревогу; в то время, как большая часть из них [140] засела по обе стороны долины, в опушке леса, другие начали поспешно тянуть кочермы вверх по течению. Видя это, Серебряков поспешил десантом: в половине пятого часа утра была высажена первая очередь, а к 5-ти — вышли на берег и последние чины тенгинского баталиона. Высадившись, тенгинцы расположились под небольшим обрывом, саженях в 20-ти от берега. Осмотрев местность, Серебряков тотчас перекинул на правый берег реки 3-го гренадерскую и 7-ю мушкетерскую роты, под начальством маиора Львова, у себя же — на левом берегу — оставил 8-ю и 9-ю мушкетерские роты, с командиром баталиона маиором Хлюпиным, и, не теряя ни минуты, дал сигнал наступления. Неприятель бросил большее судно в полтора верстах от морского берега, а меньшее — протащил далее и, как можно было судить по его положению на воде,— прорубил.

Левый фланг наш, значительно опередивший правый, двигаясь вверх по горе, командовавшей местом, где стояло вытащенное на берег большое турецкое судно, наткнулся на засеки, сильно занятые горцами. Маиор Львов с налета выбил их из-за первого ряда засек, но сам был ранен; принявший после него начальство, командир 3-й гренадерской роты капитан Звонкевич взял с боя еще два ряда засек, но тут же упал с простреленною грудью. Начальник экспедиции, зорко следивший за ходом боя, тотчас подкрепил сражавшихся частью 8-й мушкетерской роты и поручил общее начальство над левым флангом генерального штаба капитану князю Долгорукову. Получив подкрепление, тенгинцы снова бросились вперед и, выбив шапсугов из-за четвертого ряда засек, утвердились на вершине горы. Бой за обладание вершиною разгорался все сильнее и сильнее; горцы несколько раз бросались в шашки, капитан князь Долгоруков был [141] ранен, лейб-гвардии конного полка корнет князь Долгоруков, молодой, чрезвычайно храбрый человек, убит, а тенгинцы измучились вконец. Когда правый наш фланг поравнялся с левым и занял встреченный по пути плетень, обеспечив сообщение обоих берегов реки,— горцы прекратили натиски, но продолжали перестрелку. Послав мичманов Горбаненко и Замятина овладеть большою кочермою, Серебряков, в виду невозможности по мелководью устья р. Шапсухо вывести ее в море, приказал зажечь ее. Когда пылавшее судно стало погружаться в воду, войска начали отходить к берегу моря. Захват малой кочермы Серебряков считал бесполезным, как по маловажности ее, так и потому, что для этого нужно было двинуться еще вперед, оставив раненых во власти все усиливавшегося скопища. Убрав раненых и убитых и отражая натиски горцев, тенгинцы сели на суда. Командир баталиона, маиор Хлюпин, с 15-ю стрелками, последним оставил берег и тут же был ранен в грудь.

Мы потеряли убитыми 1-го обер-офицера (Л-гв. конного полка корнет князь Долгоруков.), 6-ть нижних чинов, ранеными: 2-х штаб, 3-х обер-офицеров (Тенгинского полка маиоры Хлюпин и Львов, капитан Звонкевич, генерального штаба капитан князь Долгоруков и харьковского уланского полка поручик Шилов.) и 41-го нижнего чина и матроса и контуженными 2-х обер-офицеров (Тенгинского полка штабс-капитан Маслович в поручик Гринев.). Неприятель потерял до 60-ти человек и оставил на месте последней схватки несколько тел и тяжело раненых.

Капитан 1-го ранга Серебряков поступил весьма разумно не польстившись маленькою кочермою; при этом он потерял бы не менее 4-х часов времени, а к полудню, как сообщили потом лазутчики, на Шапсухо прибыло [142] большое скопище абадзехов с Афипса и Пшиша. Таким образом, силы горцев настолько несоразмерно увеличивались, что нашему маленькому отряду пришлось бы отступать под натиском их, с огромными потерями.

Между тем работы по возведению новотроицкого укрепления продолжались, чередуясь с фуражировками, доставкою досок и соломы для сырцового кирпича. Все эти командировки войск были сопряжены с потерями, составившими, за все время стоянки отряда при ново-троицком укреплении, солидную цифру — 4-ре обер-офицера (Убит прикомандированный к навагинскому полку азовского пехотного полка поручик Бородин, ранены: 20-й артиллерийской бригады поручик Беляев, прикомандированный к тенгинскому полку бородинского егерского полка поручик Корейша и контужен навагинского полка поручик Рыков.) и около 100 нижних чинов убитых, раневых и контуженных.

Обозрев на пароходе “Язон" берег моря от устья р. Пшад до мыса константиновского, особенно же вуланское и джубское ущелья, начальник отряда отдал предпочтение первому, более просторному и изобиловавшему фуражом, и решил возвести там следующее прибрежное укрепление.

К 10-му июля укрепление ново-троицкое приняло такой вид, что генерал Вельяминов, возложив окончание работ на генерального штаба полковника Ковалевского, с 4-м баталионом навагинцев, 4-м пешим черноморским казачьим полком и тремя ротами черноморского линейного № 3-го баталиона, при 4-х легких орудиях, счел возможным двинуться к устью р. Вулан.

11-го июля, в 6-ть часов утра, отряд выступил и пройдя 13 1/2 верст, при постоянной перестрелке и натисках горцев на арриергард и левую цепь, остановился биваком у подъема на перевал Суэмчеватль. Горские пули вывели у нас из строя 3-х убитыми, 7-мь ранеными и [143] 4-х контуженными нижних чинов. На другой день, с рассветом, 1-й баталион навагинского, 4-й — тенгинского полков, две роты сапер, при 3-х орудиях и четырех ручных мортирках, под начальством полковника Бриммера, были высланы для разработки подъема и спуска. Разработка эта, при каменистом грунте и глубоких рытвинах, перерезывавших узкую дорогу, стоила нам огромных усилий. Не доходя полуверсты до лесистого гребня перевала, Бриммер послал для одновременного занятия его, с двух сторон, по две роты тенгинского баталиона, а затем, когда оне были встречены залпами, обстрелял перевал артиллерийским огнем и направил для удара с фронта 1-ю гренадерскую роту навагинцев. Лишь только навагинцы поручика Егорова тронулись, начальник авангарда приказал играть “общее наступление"; не успела еще последняя нота сигнала замереть в воздухе, как все пять рот, с оглушительным “ура!". бросились вверх — и пошла штыковая работа. Неприятель держался упорно и не подался ни шага назад, но, увлекшись боем с тенгинцами, был взят ротою поручика Егорова во фланг и опрокинут. Сбитые с вершины, горцы и не думали оставить боя: они засели на половине спуска и, держась отчаянно за деревьями и складками местности, засыпали наши роты пулями. Тогда Бриммер приказал втащить на руках на вершину горный единорог; меткие выстрелы артиллеристов произвели замешательство в толпах шапсугов, а атака трех свежих рот решила дело окончательно в нашу пользу. Тогда только начальник авангарда понял причину, заставлявшую горцев так упорно держаться на обеих позициях: их затрудняла масса убитых и раненых, которых они перетаскивали с обрыва даже на наших глазах. Тел ими оставлено не было, но залитые кровью каменистые тропки и много разбросанного оружия, бурок [144] и т. п. свидетельствовали о том, какое поражение было нанесено неприятелю. В этом авангардном деле у нас убит 1-н рядовой, ранены 1-н обер-офицер (Тенгинского полка штабс-капитан Ярошевский.), 11-ть нижних чинов и контужен 1-н нижний чин. Перейдя перевал, прекрасно и быстро разработанный нашими саперами, и присоединив авангард, отряд, переночевав в долине Токос, 13-го июля, в 6-ть часов пополудни, прибыл на берег моря, к устью р. Вулан, и расположился лагерем. Никогда еще горцы не отстаивали так упорно каждого шага своей земли, как при этом движении; каждая позиция, встречавшаяся на пути, доставалась нам с боя, хотя и непродолжительного, и мы, от перевала Суэмчеватль, потеряли убитыми 1-го обер-офицера (Навагинского полка поручик Черепанов.), 12-ть нижних чинов, ранеными 1-го генерала, 2-х обер-офицеров (Артиллерии генерал-маиор Штейбе, вологодского пехотного полка поручик Камрер и гвардейской конной артиллерии прапорщик барон Штакельберг.) и 51-го нижнего чина и контуженными 16-ть нижних чинов.

Дав войскам 14-го июля отдых, Вельяминов на другой же день приступил к расчистке места для предположенного укрепления. Опять начались те же работы, те же фуражировки и неразлучные с ними потери.

19-го июля, четвертые баталионы тенгинского и кабардинского и 1-й баталион навагинского полков, при 3-х легких и 2-х горных орудиях и 4-х ручных мортирках, под командою состоявшего по армейской пехоте полковника Ольшевского, были посланы на фуражировку. Переправившись на правый берег р. Вулан, колонна начала располагаться на высотах, в версте от лагеря.

Осмотрев местность, полковник Ольшевский тотчас [145] послал две роты навагинского полка для занятия лежавшей вправо командующей высота. Не смотря на эту меру, горцы не замедлили показаться на полугоре и завязать с навагинцами перестрелку. Направившись на выстрелы лично, с 2-ю мушкетерскою ротою навагинского полка, при одном горном единороге, Ольшевский, увидел, что горское скопище весьма значительно; он тотчас послал еще за двумя ротами пехоты, 4-му баталиону тенгинцев, с легким орудием, приказал двинуться лощиною в охват неприятельского расположения, а сам, удлинив цепь прибывшею с ним ротою, расположил резервы за гребнем, укрыто от взоров и выстрелов неприятеля. Между тем, пока распоряжения начальника колонны приводились в исполнение, перестрелка с каждою минутою разгоралась вое сильнее; обогнув наши фланги, горцы особенно расстреливали стрелков 2-й мушкетерской роты навагинского полна, поражая их перекрестным огнем почти на выбор. Командир роты подпоручик Зазыбин, за недостатком субалтерн-офицеров лично командовавший стрелками, подошел к левому флангу своей цепи, осыпаемому страшным огнем, но едва успел произнести несколько ободрительных слов, как покатился с пробитым черепом. Бывшее около прикрытие, из 1-го унтер-офицера и 3-х рядовых, быстро подхватило бездыханное тело своего ротного командира, но прогремел залп — и оно легло, унтер-офицер убитым, а рядовые ранеными. Воспользовавшись моментом замешательства солдат, неизбежного вслед за смертью любимого начальника, горцы гикнули, ударили в шашки и, получив должный отпор, успела все-таки схватить тело подпоручика Зазыбина. Между тем подошло подкрепление, а 4-й тенгинский баталион взял во фланг расположение горцев. Тогда полковник Ольшевский приказал 3-й мушкетерской роте навагинского полка идти в атаку. Едва это [146] приказание было отдано, как рота без выстрела бросилась в штыки, буквально насела сверху на горцев и опрокинула их в ущелье. Здесь горцы наткнулись на 4-й баталион тенгинцев и, спасаясь бегством, много потерпели от его огня. Почти целую версту наши войска гнали неприятеля и успели отбить тело Зазыбина. Находя бесполезным дальнейшее преследование, начальник колонны возвратился на прежнюю позицию, оставив 4-й баталион тенгинцев, с орудием, против ущелья, из которого мог скрытно появиться неприятель. Но горцы получили такой жестокий урок, что во все продолжение фуражировки нигде более не показывались, когда же отряд двинулся в обратный путь тотчас усеяли оставленную нами высоту. В этот день у Ольшевского выбыло из строя убитыми 1-н обер-офицер (Навагинского полка подпоручик Зазыбин.), 1-н унтер-офицер и ранеными 11-ть нижних чинов,

По свидетельству генерала Вельяминова, как известно, никогда не расточавшего похвал даром и даже за дело дарившего их весьма скупо, 2-я мушкетерская рота навагинского полка в этот день покрыла себя славою. Вывший в роте за фельдфебеля унтер-офицер Викентий Корженовский, после смерти ротного командира не дав людям растеряться, отбил с уроном натиск горцев, а при преследовании вырвал из их рук тело подпоручика Зазыбина. Унтер-офицер Конон Забуга и рядовые Трофим Третьяков и Федор Кузьмин, будучи ранены, не оставили фронта; мало того, Третьяков — георгиевский кавалер — с пробитою пулею рукой, после окончания боя и преследования отправился на перевязочный пункт лишь по настойчивому приказанию полковника Ольшевского, но в полной боевой амуниции, с ружьем, и не отдал даже [147] патронной сумы от раненого, которую ему поручили нести в начале перестрелки. Неприятель понес значительный урон.

С 19-го по 28-е июля в нашем лагере не произошло ничего выдающегося; 29-го же, после церковного парада и молебствия, генерал Вельяминов заложил “михайловское" укрепление, знаменитое в летописях кавказской войны незабвенным подвигом рядового тенгинского полка Архипа Осипова в 1840-м году.

31-го числа, спустя день после заложения укрепления, полковник Полтинин (Командир навагинского пехотного полка.) с вторыми баталионами тенгинского и кабардинского полков и 1-м навагинского, при 4-х легких и одном горном орудиях, был послан для рубки строевого леса, находившегося в 3-х верстах от лагеря отряда, близь аула Мефеудехабль. Не успела колонна отойти версты, как ее встретило большое скопище горцев и, охватив наши войска с трех сторон, завязало сильную перестрелку. Неприятель скоро был опрокинут и обращен в бегство. По занятии аула и близлежащей рощи рабочие приступили к работе. Незначительная перестрелка продолжалась, но наши единороги держали неприятеля вне ружейного выстрела. Наконец, горцам, как видно, наскучило попусту жечь порох: воспользовавшись поросшею густым лесом балкою, партия человек около 200-т, в величайшей тишине, подкралась к составлявшей левый фланг нашего расположения 4-й егерской роте кабардинского полка и, дав залп, бросилась в шашки на передовую цепь. Пока стрелки, сбежавшись в кучки и ощетинившись штыками, отбивались как могли от исступленных горцев, командовавший ротным резервом поручик лейб-гвардии московского полка [148] Головачевский, не смотря на огромное превосходство сил, бросился в штыки и, после короткого, но жаркого рукопашного боя, опрокинул горцев; подоспевший же в это время со взводом другой роты кабардинцев, олонецкого пехотного полка, поручик Жданов стремительно преследовал неприятеля, сидя у него буквально на плечах и почти не давая времени подхватывать раненых и убитых. После этого горцы не отваживались уже делать нападения, а, держась в отдалении, все время фуражировки поддерживали редкую перестрелку. Потеря наша была не велика: убитыми 3 нижних чина, ранеными 1-н штаб-офицер (Тенгинского полка подполковник Быков.) и 10-ть нижних чинов и 1-н контуженный рядовой. Лошадей убыло три.

Таким образом, при производившихся почти ежедневно фуражировках и рубках леса, мы за каждое бревно, за каждую повозку сена платили несколькими жертвами. А между тем, травы поблизости становилось все меньше и меньше и наши фуражиры должны были отходить довольно далеко от лагеря. По пути, при случае, сжигались встречные брошенные аулы; такая участь постигла 11-го августа аул Мефеудехабль.

За все время возведения михайловского укрепления мы потеряли при перестрелках: убитыми 4-х обер-офицеров (Навагинского полка поручик Перекрестов и подпоручик Зазыбин, гренадерского короля прусского полка прапорщик Меньшиков и кабардинского полка прапорщик Брянский.) и 8-мь нижних чинов, ранеными 1-го штаб, 3-х обер-офицеров (Тенгинского полка подполковник Быков, прикомандированный к кабардинскому полку л.-гв. финляндского полка поручик Насекин, прикомандированный к навагинскому полку стародубовского кирасирского полка ротмистр Пономарев и тенгинского полка прапорщик Кашталинский.) и 61-го нижнего чина и контуженными [149] 1-го обер-офицера (20-й артиллерийской бригады прапорщик Левашов.) и 4-х нижних чинов. Лошадей убыло 7-мь.

Между тем, в виду предстоявшего прибытия на Кавказ Государя Императора, начальник отряда спешил с крепостными работами; к 1-му сентября 1837-го года верки михайловского укрепления были насыпаны и оно приведено в оборонительное состояние. Оставив в нем, для окончания внутренних работ, роту сапер, 10-й пеший черноморский казачий волк и мастеровых от всех частей, под начальством инженер-полковника Бурачкова, генерал Вельяминов выступил 2-го сентября в укр. Геленджик, для представления отряда на Высочайший смотр.

Поход к Геленджику не обошелся, как водится, без стычек с горцами и потерь,

Во время движения отряда по долине р. Вулан, горцы, постепенно собираясь из окрестностей, завязали перестрелку, час от часа усаливавшуюся, особенно в арриергарде и правой цепи, а вслед затеи обрушились всеми силами на 3-ю гренадерскую и 7-ю мушкетерскую роты навагинского полка, составлявшие хвост правой цепи. Роты, встретив нападавших залпом, сами бросились а штыки и отбросили с уроном горцев, потеряв убитым одного обер-офицера (прапорщик Попов).

После этого перестрелка в правой цепи несколько утихла и отряд, дойдя до подножия перевала Суэмчеватль, расположился на привал при входе в узкое ущелье ручья того же имени. Пользуясь этим временем, большая часть горцев, бывших против правой цепи, скрытно пробралась в долину р. Токос, с целью напасть на наш арриергард. Начальник арриергарда, состоявший по кавалерии генерал-маиор Гостомилов, расположил свои [150] войска на дальний картечный выстрел от довольно частого перелеска, который неприятель тотчас занял и завязал слабую перестрелку, но из опушки не показывался опасаясь действия картечи. Массы горцев, группировавшихся кроме того в разных местах за буграми, не оставляли сомнения в том, что они намерены броситься всеми силами на арриергард. Желая предупредить это, генерал-маиор Гостомилов приказал командиру 4-го баталиона кабардинского егерского полка подполковнику Забродскому, с двумя ротами, выбить неприятеля из-за бугров, направив в то же время три другие роты для занятия ближайших высот, по обеим сторонам долины.

Подполковник Забродский войдя на бугры, с криком “ура", бросился на неприятеля, обнажившего уже шашки и готового ринуться вперед. Горцы, озадаченные неожиданною контратакою были мгновенно опрокинуты; егеря преследовали их штыками до самого перелеска, в котором виднелся сильный неприятельский резерв, также вскоре обращенный в бегство метким огнем нашей артиллерии.

После этого неприятель не беспокоил арриергарда до самого перевала и дал ему совершенно спокойно втянуться в узкое ущелье Суэмчеватль. При подъеме же на перевал, когда боковым цепям, по свойству местности, пришлось сблизиться с колонною, в арриергарде и в боковых цепях снова затрещала перестрелка. Подъем от двухдневного проливного дождя настолько испортился, что движение крайне затруднялось: когда голова авангарда спускалась уже на равнину, арриергард еще и не начинал подниматься. Видя, что перед перевалом остался один арриергард, горцы сделали натиск и открыли сильную стрельбу. Меткость картечных выстрелов легкого орудия, действием которого управлял фейерверкер Кривцов, стойкость 10-й [151] егерской роты кабардинского полка, которой командовал киевского гусарского полка маиор князь Волконский и быстрый удар в штыки 4-й карабинерной роты, вторично отбили горцев.

Между тем, в правой и левой цепях перестрелка продолжалась. Неприятель делал засады во всех попутных балках, но отвсюду был выбиваем штыками. Выстрелы прекратились лишь с наступлением совершенной темноты, когда отряд остановился для ночлега при впадении речки Куроок в р. Пшад. В этот день у нас выбыло из строя убитыми 1-н обер-офицер (Навагинского полка прапорщик Попов.) и 9-ть нижних чинов, ранеными 1-н штаб, 3 обер-офицера (Киевского гусарского полка маиор князь Волконский, кабардинского — капитан Мацкевич, навагинского — прапорщик Хитрово и л.-гв. конно-гренадерского полка прапорщик барон Саргер.) и 48-мь нижних чинов, контуженными 1-н штаб и один обер-офицер (Состоявший по армейской пехоте полковник Ольшевский и л.-гв. преображенского полка прапорщик Самсонов.). Лошадей убыло 5-ть. Урон неприятеля должен был быть значителен: войска насчитали до 40 увезенных на их глазах тел. Назойливое преследование вывело из себя начальника отряда; он приказал жечь ближайшие к пути следования аулы, что и исполнялось аккуратно озлобленными солдатами. 3-го сентября, около полудня, потеряв в перестрелке 4-х убитыми, 6-ть ранеными 1-го контуженного нижнего чина, отряд прибыл к ново-троицкому укреплению, где к нему присоединились остававшиеся здесь 4-й баталион навагинского полка, 4-й пеший черноморский полк и четыре легких орудия. 4-го и 5-го сентября была дневка, а 8-го числа, после трехдневного марша, войска расположились лагерем близь Геленджика, на берегу бухты, в 3-х верстах за крепостью.

Перестрелки 6-го, 7-го и 8-го чисел вывели из строя [152] 2-х нижних чинов убитыми, 2-х обер-офицеров (Поручики тенгинского полка Корсун и углицкого — Стоянович.), 36-ть нижних чинов ранеными и контуженными 1-го обер-офицера (Тенгинского полка поручик Титов.) и трех нижних чинов; лошадей убыло 4.

С 9-го по 25-е сентября отряд оставался в лагере у Геленджика и не имел встреч с неприятелем. Занятия его были чисто мирные и имели как бы праздничный характер: войска, в ожидании Высочайшего смотра, приготовлялись встретить обожаемого Монарха с подобающею Ему торжественностью.

20-го числа, в 10-ть часов утра, в море показался пароход под Императорским штандартом, а во втором часу дня Государь с Наследником Цесаревичем, не смотря на дурную погоду в сильное волнение, благополучно достиг берега и, при громе всех орудий крепости и отряда, вступил в приготовленный для него комендантский дом. После короткого отдыха и официального приема, Государь посетил раненого генерал-маиора Штейбе, лазареты и осыпал всех, щедрою рукою, Своими милостями. На 21-е число был назначен Высочайший смотр; задержанный пожаром бунтов провианта в крепости; смотр, вместо назначенных 9-ти часов утра, совершился в полдень. Его Величество остался очень доволен блестящим состоянием войск, не смотря на пятимесячную походно-боевую жизнь, и, после завтрака у начальника отряда, выйдя из палатки, крикнул Своим громким голосом: “войска! дети! ко Мне, кто как есть, в чем попало!" Мгновенно десятитысячная толпа преданных, радостно бьющихся сердец, окружила непроницаемою стеною своего обожаемого Монарха.

Государь в коротких, задушевных словах [153] благодарил солдат за их отличную боевую службу и понесенные труды, обнял генерала Вельяминова, изъявил Свою признательность начальникам частей а, затем, милостиво разговаривал с наиболее заслуженными офицерами. По возвращении в крепость, Его Величество занимался делами и, между прочим, по совещании с корпусным командиром, начальником отряда и генерал-адъютантами князем Меньшиковым и Лазаревым (Главный командир черноморского флота и портов.), изволил отменить 2-й период действий — экспедицию в землю натухайцев,— заменив ее другою мерою — прекращением продажи им соли, которой они, помимо нас, нигде не могли достать.

22-го, в 10-м часу утра, Император, милостиво простившись со всеми и осыпав войска щедро наградами, отбыл на пароходе к югу, провожаемый грохотом пушечной пальбы и сердечными благожеланиями войск.

25-го сентября отряд выступил и, через укр. николаевское и абинское, прибыл 29-го к ольгинскому тет-де-пону. Генерал Вельяминов, чувствовавший себя не совсем здоровым, еще с ночлега на р. Кунипс отправился вперед, с колонной из 1-го баталиона навагинцев и 4-го — кабардинцев, при 3-х легких орудиях. На пути к ольгинскому укреплению была незначительные перестрелки, в которых мы потеряли 8-мь рядовых ранеными н одну лошадь.

30-го сентября войска действовавшего отряда были распущены на зимние квартиры.

Плодами экспедиции было возведение двух новых укреплений береговой линии — ново-троицкого и михайловского. Экспедиция эта стоила нам таких потерь, что Государь Император, при всеподданнейшем докладе еще в июле месяце журнала военных действий отряда [154] генерала Вельяминова, изволил начертать следующую собственноручную резолюцию: “уведомить генерала Вельяминова, что для избежания излишней потери людей и тех препятствий, которые встречаются при следовании по трудным и непроходимым местам, гораздо лучше перевозить водою войска на те приморские пункты, которые предположено занять сколь можно поспешнее, потому что дело идет не о завоевании края, но о скорейшем прекращении горцам всякого сообщения морем с иностранными землями; сим одним способом может быть достигнута важная цель добровольного покорения горцев и доказана им вял лживость и ничтожность обещаний иностранных агентов. Удобство и скорость перевозки войск морем — доказывается убедительным образом совершенным успехом занятия мыса Адлера".

Вмешательство иностранцев в наша чисто домашние дела по Кавказу началось почти непосредственно после заключения адрианопольского мирного договора. Руководящее положение России в тридцатых годах нашего столетия, возбуждало массу опасений за нарушение европейского равновесия и не давало Европе спокойно спать. Постепенное занятие нами восточного берега Черного моря еще более подлило масла в огонь. Открытый протест был немыслим, в виду адрианопольского договора,— оставалось прибегнуть к тайным проискам, чтобы возможно затруднить кавказскую войну.

Почин в этом неблаговидном деле взяла на себя Англия. Сперва орудиями этой политической интриги служили некоторые горцы, бежавшие в Константинополь из страха наказания за грабежи и разбои в наших пределах, или выехавшие с Кавказа по связям и интересам торговли, как напр. Сефер-бей, положивший начало внешним сношениям с горцами, под тайным покровительством [155] английского посольства в Константинополе. Вскоре деятельность эмиссаров сделалась более решительною и враждебною; к прежним внушениям, имевшим целью поколебать в мнении горцев достоверность отречения Порты, по адрианопольскому трактату, от прав своих на кавказские племена, присоединилось новое — о необходимости общего восстания против русских, с обещаниями вооруженного содействия англичан, Оттоманской Порты и египетского паши; все это подкреплялось бесплатною раздачею горцам довольно значительного количества пороха, свинца и оружия. Вслед затем, в прибрежных горских племенах появились английские авантюристы, выдававшие себя за посланников и уполномоченных и успевавшие убедить простодушных горцев в истине всех своих слов раздачею оружия и, в виде манифестов и воззваний английского правительства, нескольких листов газеты “Morning Chronicle".

Первым непрошенным гостем на кавказском берегу был секретарь английского посольства в Константинополе, Уркуарт. В 1834-м году он высадился в землю шапсугов и издал прокламацию, в которой, возбуждая народ в геройской поддержке своей свободы, рекомендовал ему соединение в одно целое всех врагов России. Воззвание это, подкрепленное обещанием помощи извне, успело сплотить все племя Адиге. Горцы поклялись не вступать с нами ни в какие сношения и наши меняльные рынки, учрежденные в начале столетия для торговых сношений с черкесами, не имели успеха.

Уркуарт, впрочем, оставался в Черкесии недолго. Вскоре явился другой английский агент, с более обширными замыслами, который пробыл у черкесов два года. Это был купец Бэль. Первое путешествие он совершил в исходе 1836-го года, но шхуна его, Wixen, была взята нашими крейсерами и конфискована. [156]

В начале 1837-го года барон Розен получил известие, что Бэль, в сопровождении сотрудника лондонской газеты ”Morning Chronicle", Лонгворта, запасшись разными контрабандными товарами, намеревается вновь попытаться высадиться на восточном берегу Черного моря и что он снабжен паспортом из английского посольства. Тотчас были приняты всевозможные меры, но, не смотря на это, Бэлю удалось высадиться в марте на берег, а вслед затем пробраться к шапсугам и натухайцам, как раз в то время, когда эти племена, начинавшие уже тяготиться бедствиями войны, готовились отправить в Константинополь особую депутацию, из натухайского первостепенного узденя, Кириоко-Цинамюз, с двумя старшинами, для узнания — должны ли черкесы ожидать помощи, обещанной им английским правительством. Бэль остановил их и объявил, чтобы народ отнюдь не входил ни в какие переговоры с русским правительством до получения, в непродолжительном времени, новых распоряжений. Шапсуги и натухайцы тотчас сообщили об этом абадзехам, приглашая их действовать согласно с ними.

В начале мая Бэль и Лонгворт прибыли на Пшад и передали собранию горцев бумагу, в которой от имени своего правительства советовали им явиться к русскому начальнику и объявить, что они совершенно смиряются, а потому просят его также прекратить военные действия; что Россия не имеет на них никаких прав, как на народ, независимость которого всеми признана. Если же и после того русские не прекратят военных действий — немедленно дать знать в Константинополь. Тотчас, по получении этого известия, к черкесским берегам отплывет соединенный флот некоторых европейских держав, турецкого султана и египетского паши, всего до 300 судов, с десантом и нужными боевыми припасами. В конце концов, [157] англичане заявляли, что вскоре прибудет Сефер-бей, с двумя судами, нагруженными исключительно свинцом и порохом, и что сами они - Бэль и Лонгворт — остаются как залог исполнения всего ими обещанного.

Эти лживые заявления взволновали шапсугов и натухайцев. Они положили послать три раза к русскому генералу, с предложением о прекращении военных действий, в случае же его несогласия — поголовно вооружиться и действовать единодушно. Вслед затем, несколько доверенных лиц от каждого племени явились к генерал-лейтенанту Вельяминову и заявили подсказанные им англичанами условия. В полной уверенности, что ему не поверят, Вельяминов по мере возможности объяснил депутатам, что они жестоко обмануты английскими проходимцами и, пользуясь удобным случаем, вручил им две прокламации, заготовленные еще в 1834-м году, одну для шапсугов, а другую для натухайцев. Полученное вскоре генералом Вельяминовым письмо (приложение V) показывало ясно, что горцы и не думают о покорности, а хотят, чтобы наши войска не входили вовсе в их земли и уничтожили возведенные уже за Кубанью укрепления. В ответе этом не трудно видеть руку английских агентов, навязавших горцам неведомые им сведения о размерах России, тогда как, до сих пор, по их понятиям, вся российская Империя заключалась лишь в кавказской линии и Черномории. Написав Вельяминову письмо, подстрекаемые Бэлем шапсуги и частью натухайцы начали всеми силами вредить отряду; отсюда-то и явилась кипучая деятельность горцев и сопряженные с нею значительные наши потери,

Происки Бэля вынудили кавказское начальство написать новую прокламацию к черкесам и принять меры к его поимке. За поимку Бэля было обещано 3 т. рублей, а за его товарищей — от одной до двух тысяч. [158]

Так закончился в Дагестане, Чечне н на берегу Черного моря 1837-й год — последний год деятельности на Кавказе генерал-адъютанта барона Розена 1-го.

На остальных частях кавказской территорий не произошло ничего особенного; небольшие же стычки, нападения на наши пикеты и отражение нами прорывов через линии мелких горских партий — составляют слишком обыденное, заурядное явление в прошлом Кавказа.

Текст воспроизведен по изданию: Три года на Кавказе (1837-1839) // Кавказский сборник, Том 8. 1884

© текст - Юров А. 1884
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
©
OCR - Karaiskender. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1884