-

ТРИ ГОДА НА КАВКАЗЕ

(1837-1839).

IV.

Возмущение в кубинской провинции. Беспорядки в начале 1837-го года; причины их. Подготовка злонамеренными людьми почвы для нового мятежа. Иса-бек. Развитие и ход возмущения в августе месяце; захват мелких наших команд. Блокада Кубы. Мероприятия корпусного командира. Неудавшиеся штурмы города. Прибытие ширванской и казикумухской милиции и приближение отряда Фезе. Рассеяние мятежников. Вступление войск Фезе в Кубу и постепенное восстановление спокойствия в провинции. Командирование на Кавказ, для расследования событий в Кубе, флигель-адъютанта полковника графа Васильчикова. Возвращение Фезе в северный Дагестан.

В своем месте мы видели, что спешное выступление генерала Фезе из Аварии было вызвано волнениями в кубинской провинции; мало того — к прибытию его в Темир-Хан-Шуру мятеж принял такое развитие, что генерал должен был ни минуты не медля двигаться к Кубе.

В начале 1837-го года, вследствие требования от населения всадников для отправления на службу в конно-мусульманский полк в Варшаву, истолкованного злонамеренными людьми за рекрутский набор, в провинции возникли беспорядки. Этим не замедлили воспользоваться [104] некоторые лица, впоследствии коноводы мятежа, особенно маиор нашей службы Иса-бек, управлявший типским магалом. Сохраняя вид человека вполне преданного нашему правительству, он, в сущности, был подстрекателем апрельских беспорядков и душою августовского мятежа, как гласила стоустая молва не только кубинцев, но и жителей соседних провинций. Человек честолюбивый, желавший во что бы то ни стало играть видную роль, он, еще с 1831-го года, был известен вам с не совсем выгодной для него стороны.

По объявлении в апреле описываемого года требования о наряде всадников, Иса-бек, вместо содействия в этом местному начальству, которое он по своей популярности в народе мог оказать, заявил кубинскому коменданту, в присутствии магальных наибов и других лиц, что это неудобоисполнимо и, затем, старался провести свою мысль и в народ, под видом содействия целям правительства. Подготовив до некоторой степени почву для своих замыслов, Иса-бек отправился в 28-ми дневный отпуск в Тифлис, оставив для управления своим магалом и дальнейшей пропаганды инсуррекционных идей, при помощи духовенства, своего брата. Поездка Иса-бека имела целью добиться назначения своего крайне недалекого брата главным кадием кубинской провинции и тем закрепить еще больший престиж в глазах массы, а в тоже время отвлечь внимание властей от всего того, что перед выездом было им уже подготовлено. Жителей же Иса-бек уверял, что едет просить корпусного командира об отмене сбора всадников и ему удалось без труда одурачить невежественную массу, охотно верившую даже самым нелепым толкам. Внутренне смеясь над глупою толпой, наружно же разделяя самые дикие ее заблуждения, хитрый проходимец овладел полною ее привязанностью и доверием. При [105] таком-то положении вещей, когда народ был твердо убежден в благоприятном исходе миссии Иса-бека, настойчивое подтверждение нашим начальством требования о сборе всадников — естественно должно было вызвать сильное возбуждение в массе; оно еще более увеличилось, когда брат Иса-бека, уже назначенный главным кадием, собрав население типского магала в селении Ахбиль, присягнул вместе с ним не давать всадников.

Между тем Иса-бек, для еще большего отклонения от себя всяких подозрений, отправился в Карабаг, но, живя там около двух месяцев сверх разрешенного ему отпуска, не переставал осведомляться о настроении умов в кубинской провинции и сноситься с своими единомышленниками. Пока Иса-бек проживал в Карабаге, два вполне преданные нам бека Джафар-Кули-ага Бакиханов и бек алпанский Мамед-хан, вместе с некоторыми другими благонамеренными лицами, начали приводить в исполнение распоряжения начальства: приискав охотников из городских жителей, вооружали их и готовили к отправлению в Варшаву. Узнав об этом, Иса-бек, боясь, чтобы все труды его не пропади даром, бросил свои вьюки и на одной лошади прискакал в Кубу. Выразив горячее желание быть посредником между населением провинции и властями и уверив окружного начальника, что тотчас, без затруднения, убедит собиравшийся народ разойтись, он был послан к сборищу расположенному у Худата, близь Кубы, для объявления жителям, что о всех своих нуждах и желаниях они могут заявлять иным, законным путем, а никак не сборищами. Иса-бек был принят с необыкновенною радостью, как можно было судить по устроенной в честь его джигитовке с ружейною пальбою. Результаты данного ему поручения были как раз обратны тому, на что рассчитывал генерал Реутт и о чем так [106] сладко пел ему Иса: до приезда последнего у мятежников было единственное желание не выставлять всадников, после же переговоров с ним явились и другие — освобождение от некоторых повинностей, безотлагательное смещение кубинского коменданта, полковника Гимбута, лишение магалов и высылка из провинции магальных наибов Бакиханова и Мамед-хана (виновных, как мы видели, лишь в том, что исполняли требования правительства в точности, по долгу службы и присяги) и отказ в выдаче назначенных и почти уже готовых к отправлению всадников. Вместе с тем и причина волнения была уже отнесена к утеснению народа должностными лицами и лишним поборам. Само собою разумеется, что все это было внушено Иса-беком, который, как оказалось впоследствии., даже собственноручно писал или диктовал жителям прошения в указанном смысле. Не менее очевидно, что на удалении Джафара и бека алпанского настаивали лишь потому, что они мешали Иса-беку. К сожалению, интрига удалась; оба лица, преданные слуги России, были удалены, мюшкурский магал присоединен к тапскому и подчинен Иса-беку; кубинский комендант, полковник Гимбут, был сменен и всадники не были взяты. Так кончилось возмущение в апреле 1837-го года, но излишняя уступчивость местного начальства, всегда вредная с азиатцами, имела не хорошие последствия, а именно — отозвалась другим мятежом, в сентябре того же года, но уже более серьезным.

Хотя скопища разошлись, но брожение умов, подогреваемых тайною пропагандою Исы и его сообщников (Хулугский житель Хаджи-Мамед, бывший на поруках у Иса-бека по делу о первом возмущении, разбойник Яр-Али, зиахурский бек Ферзали, бывший нукер Иса-бека — барахунский житель Гуссейн-Али, братья Исы — Мехти-эфенди, Байрам-Али-бек и Исаак-бек и другие.) продолжалось. [107]

Приняв на себя известную роль в прекращении апрельских беспорядков и добившись высылки двух неудобных для него беков, Иса начал бесцеремонно вмешиваться в управление провинциею, употребляя всевозможные происки для назначения магальными наибами возможно подходящих для себя лиц, смещал и назначал старшин, не имея на то никакого права, освобождал некоторых жителей от повинностей; разглашал самые нелепые слухи, крича во всеуслышание на базаре, что он устроил маиору корпуса жандармов Ищенкову место коменданта Кубы, и может поэтому руководить им по своему желанию и не обязан отдавать отчет в своих действиях местному начальству вообще, так как пользуется большим доверием и уважением самого корпусного командира. Жителей, требуемых для допроса в кубинский городской суд, уговаривал или вовсе не являться, или же показывать то, что он находил удобным. Интригуя таким образом, Иса не упускал из вида главной цели своих стремлений; он вошел даже в сношения с Шамилем, который прислал ему особое послание, убеждая в нем народ всеми силами противодействовать русским.

Тайная, подпольная работа агитаторов разрешалась, наконец, сбором скопища из трех верхних магалов и некоторых вольных обществ, под предводительством хулугского старшины Хаджи-Мамеда в сел. Джебир, откуда тотчас посыпались воззвания к всеобщему восстанию, подкрепляемые всевозможными угрозами. Хаджи-Мамеду деятельно помогали Яр-Али с сыном Реджебом, Ильяс-бек, Ферзали-бек, Вели-бек, Ули-бек и Мамед-бек.

Кубинский комендант маиор Ищенков, за отсутствием генерал-маиора Реутта (Отправившегося по делам службы в северный Дагестан.) исправлявший должность [108] военно-окружного начальника, узнав о происходившем, отправил для ознакомления на месте с положением вещей прапорщика милиции Али-Паша-ага Бакиханова; но офицеру этому не удалось исполнить возложенного на него поручения: остановившись на ночлег в с. Бедыш-кала, он был схвачен мятежниками и убит самым варварским образом.

Тогда маиор Ищенков, видя что намерения скопища принимают уже серьезный оборот, решился подействовать на массу через Иса-бека и предписал ему принять все меры для поддержания спокойствия в подчиненных ему типском и мюшкурском магалах, думая, что пример их подействует и на другие магалы. Но Иса-бек не тронулся с места даже и после повторения этого приказания. Между тем, вследствие невозможности за слабостью кубинского гарнизона выделить из него что-либо для действий в поле, пламя мятежа быстро распространялось по всей провинции, охватывая магал за магалом; лишь будухский и бирмакский и несколько аулов шабракского, шишпаринского и хиналугского магалов оставались еще спокойными.

Первым активным шагом со стороны мятежников были нападения на отдельные наши команды, находившиеся по разным надобностям в пределах провинции. Так напр., они захватили команду из 50-ти казаков донского № 22-го полка, с есаулом Поповым, косившую для полка сено. Затем, взяли в плен на худатском посту партию рекрут в 68-мь человек, следовавшую из Дербента в Кубу, под командою грузинского линейного № 10-го баталиона прапорщика Софромовича, 6-ть арестантов, под конвоем 6-ти рядовых при унтер-офицере, № 11-го баталиона прапорщика Кандаурова и до 30-ти нижних чинов №№ 8-го и 9-го линейных баталионов, возвращавшихся с женами из домового отпуска, начальника поста, хорунжего Монетова, и мать штаб-лекаря линейного № 8-го [109] баталиона. Захватив всю следовавшую из Дербента в Тифлис денежную корреспонденцию, разграбив все казенное и частное имущество, мятежники предали самый пост огню и направились к Кубе.

Сено, заготовленное вблизи города артиллериею и частными лицами, штаб-квартира казачьего полка на Карачае, кубинский пост и некоторые другие постройки вынесенные за городскую черту, тотчас были также сожжены, а имущество, попавшееся под руку мятежникам, и казенный ячмень, сложенный в еврейской слободке и в новой Кубе, разграблены.

Еще на пути к городу скопище провозгласило хулугского жителя Хаджи-Мамеда своим ханом; с достоинством приняв это народное избрание, Хаджи тотчас назначил новых магальных наибов.

Обложив Кубу, вожаки восстания написали коллективное письмо Шамилю, с донесением о числе сборища и о первых его успехах. По имеющимся сведениям, блокировавшие Кубу толпы простирались до 12-ти тысяч человек кубинцев, казикумухцев и даже частью вольных табасаранцев. Главный лагерь мятежников был расположен на так называемом месте Пшихбах; они наблюдали сильными конными партиями все сходившиеся к городу дороги.

По установления блокады города, предводители мятежа собралась на военный совет, для обсуждения плана дальнейших действий. На этом шумном заседании, происходившем под открытым небом, было решено: выставив сильную конную партию для наблюдения за движениями военно-окружного начальника, генерала Реутта, находившегося в Дербенте, напасть, прежде всего, на лазарет грузинского линейного № 9-го баталиона, примыкавший к городу, и истребить находившуюся там команду.

Между тем, в это время маиор Ищенков, в виду [110] приближения мятежников, желая несколько поднять дух в магалах еще оставшихся нам верными, командировал туда прапорщика Нур-Мамед-бека с военными нукерами. Но нукеры наткнулись на огромное скопище и, подавленные превосходством сил, принуждены были укрыться в город. Через час после этого, мятежники бросились на баталионный лазарет, но комендант, с нукерами и городскою милициею, поддержанными 60-ю пехотинцами и 20-ю казаками с орудием, успел отогнать мятежников ружейным и артиллерийским огнем, потеряв при этом 2-х убитых и 7-мь раненых нижних чинов и милиционеров. Не смотря на этот успех, Ищенков, не желая значительно ослаблять и без того малочисленного гарнизона, очистил лазарет и перевел всех находившихся там больных в город.

Получив известие о первых сборах мятежников и думая прекратить беспорядки в самом начале, корпусный командир предписал генералу Фезе, занимавшемуся в то время разработкою дорог в нагорном Дагестане, направить в Кубу, в распоряжение генерал-маиора Реутта, два баталиона князя Варшавского полка, местному же начальству приказал во что бы то ни стало открыть и захватить коноводов мятежа; но они, как мы видели, сумели хорошо себя замаскировать в глазах властей, а с другой стороны — обстоятельства шли быстро н, пока распоряжения барона Розена приводились в исполнение,— скопища все возрастали, подошли к Кубе и нам пришлось уже хлопотать о скорейшей выручке блокированного города. По распоряжению барона Розена, Фезе, прибывший уже в Шуру, двинулся форсированными маршами на Самур с целым отрядом из 3222 штыков, пик и шашек, при 14-ти орудиях. Туда также были направлены две роты грузинских линейных №№ 12-го и 13-го баталионов, с двумя [111] запряженными гарнизонными орудиями из Закатал и дивизион нижегородских драгун, с 4-мя орудиями батарейной № 2-го батареи 19-й артиллерийской бригады, из ур. Кара-Агач. Начальство над сосредоточиваемыми с лезгинской линии войсками должен бил принять лично начальник джаро-белоканской области, генерал-маиор князь Севарсемидзе, долго служивший на Кавказе и хорошо знакомый с характером горской войны. Вообще, на своевременное прибытие к Кубе войск лезгинской линия барон Розен возлагал особые надежды, снабдил Севарсемидзе инструкциею для действий, в которой предписывалось по возможности избегать кровопролития, щадить раскаивающихся в своих заблуждениях и, требуя выдачи коноводов мятежа, строго наказать упорствовавших принести полную покорность; но Севарсемидзе, двигавшемуся через Нуху и Шемаху, не пришлось идти далее последней. Прибыв в Шемаху 22-го сентября, с элисуйским султаном и 250-ю человеками милиции, князь узнал, что Фезе еще 20-го вступил в Кубу, а потому вернул войска с пути, обратно на лезгинскую кордонную линию.

Помимо всего этого, ширванский комендант, полковник Ашенберг, узнав о событиях в кубинской провинции, по собственной инициативе распорядился о сборе десяти сотен милиции. Генерал же Реутт, находившийся в Дагестане, поспешил в Дербент и отдал приказание поспешно выставить милицию от города, Табасарани и Казикумуха, рассчитывая стянуть эту милицию на границе кубинской провинции и, подкрепив ее находившеюся под рукою пехотою и казаками, со взводом орудий резервной № 2-го батареи 19-й артиллерийской бригады, двинуться форсированно к Кубе и действовать смотря по обстоятельствам.

Таким образом, к блокированному городу отвсюду [112] должны были подойти подкрепления; они были теперь как нельзя более своевременны, так как мятежники решили во что бы то т стало овладеть городом.

Вспыхнувшее восстание застало Кубу почти совсем беззащитною. Старая стена, окружавшая город, частью от времени, частью при планировке города, была разрушена, так что, с западной стороны, совершенно не представляла преград вторжению. При дальнейшем развитии мятежа, она была наскоро исправлена, обвалы частью заделаны сырцовым кирпичом, частью же, для выигрыша времени, заложены брусьями. Кроме того маиор Ищенков озаботился снести все прилегавшие к стене строения и, для уменьшения линии огня, целый вновь выстроенный квартал. Однакож, не смотря на все старания коменданта, у него не хватило ни времени, ни средств расчистить эспланаду уничтожением разведенных под самыми стенами города садов, с глубокими канавами, что значительно облегчало неприятелю подступы. При таких неудобствах обороны, гарнизон города, включая сюда больных и нестроевых, не превышал 600 человек; сила его была настолько несоразмерна е протяжением линии обороны, что не представлялось никакой возможности равномерно занять все фасы города, тем более, что, не рассчитывая на верность жителей, связанных с мятежниками единством веры и языка,— нельзя было не иметь наготове, под рукою, достаточно сильного резерва.

Пока гарнизон деятельно готовился к энергическому отпору, Иса-бек, находившийся со времени блокады в городе и продолжавший разыгрывать роль преданного нам слуги, писал к Хаджи-Мамеду, что скоро присоединится к нему, советовал действовать решительно и пока послал в лагерь его двух своих братьев — Исаака и Байрама-Али. [113]

Почти одновременно с этим, в Кайтахе появился Гуссейн-Али, но его агитаторская деятельность была весьма кратковременна; незначительные беспорядки, произведенные им, тотчас прекратились при известии о приближении отряда Фезе из северного Дагестана. Тем не менее, в виду разлития мятежа, генерал Реутт, выступивший было с небольшим отрядом к Самуру, не видя возможности пробиться к Кубе, принужден был вернуться в Дербент. Узнав об этом, партия, наблюдавшая за ним, тотчас присоединилась к главному скопищу, блокировавшему Кубу. Усилившись таким образом, мятежники начали подумывать о способах к овладению городом. На совете, собранном по этому поводу, решено было взять Кубу приступом и, между прочим, для облегчения эскалады, склонить к измене городских жителей. С этою целью были написаны в город два письма с обещаниями, что имущество кубинцев останется неприкосновенным и с требованием, в знак согласия на измену, выгнать скот за город, под предлогом пастьбы. Одно письмо было отослано с беглым городским жителем Селимом, а другое — с лазутчиком коменданта Аскер-Мустафа-оглы. Последнее письмо не дошло по назначению и по снятии блокады было представлено маиору Ищенкову, первое же вероятно было доставлено по принадлежности, так как 4-го сентября, рано утром, скот действительно был выгнан на пастьбу за город. Для штурма города скопище разделилось на три части: партия, порученная Яр-Али, назначалась для вторжения в город, две же другие, под начальством беков зизагского Исми-хана, таиркентского Джафара и брата Исы — Байрам-Али, были направлены на восточную и южную стороны города, с целью демонстративною, для отвлечения нашего внимания и сил от истинного пункта атаки на северном фасе. [114]

5-го сентября еще не рассветало, как мятежники тихо, без звука, приблизились к городу и, осыпав гарнизон градом пуль, с гаком бросались на приступ. Наши солдаты, вовремя ставшие под ружье, дружно встретили и отразили натиск, но, в самом неприступном месте, порученном обороне жителей, горцы успели ворваться в город. Здесь сказались результаты миссии Селима: Яр-Али, без всякого сопротивления, по едва доступной круче, при помощи спущенной ему лестницы, без выстрела, перешагнул с своей партией через стену и, по отлично знакомым ему извилистым и тесным переулкам, достиг городской площади. Хорошо, что это, совершенно неожиданное появление мятежников в самом сердце города, было тотчас замечено плац-адъютантом штабс-капитаном Зарембским, который, с 20-ю бывшими при нем нижними чинами, дав по толпе залп, смело бросился на нее в штыки, с криком “ура!" — Молодецкая находчивость Зарембского, в свою очередь озадачившего горцев, и подоспевший к месту неравного боя резерв, заставили их быстро засесть в ближайших саклях. После двухчасового упорного сопротивления, партия Яр-Али была вытеснена из домов и выброшена из города штыками. Мы потеряли при этом 14-ть нижних чинов убитыми и 1-го обер-офицера (артиллерии подпоручик Барышов, вскоре умерший от раны) и 18-ть нижних чинов ранеными. Видя отчаянное сопротивление засевших в саклях мятежников, маиор Ищенков, во избежание излишних потерь, хотел было приказать ломать крыши, но Иса-бек убедил его оставить лично все хлопоты и возложить розыски на него. Иса скоро нашел того, о ком более всего беспокоился: взяв Яр-Али в одной из сакль, он спрятал его у себя в подвале, а когда стемнело, вывел за крепость, с кувшином в руках, будто бы за водою, [115] сперва сбрив впрочем, из предосторожности, ему бороду. До коменданта не замедлили дойти слухи о той, что Яр-Али скрывается у Иса-бека, но посланный к последнему плац-адъютант уже опоздал. и мог только удостовериться в том, что вся прислуга Исы была не лучше Яр-Али.

6-го сентября мятежники вновь покушались овладеть городом, но, отраженные на всех пунктах с большим уроном, отступили; озлобленные вторичною неудачею, они, заняв прилегавшую к самой Кубе еврейскую слободку и поддерживая в течение 7-го, 8-го и 9-го чисел неумолкаемую перестрелку, отвели воду, служившую гарнизону и жителям для питья и перемола хлеба. Недостаток воды и муки не замедлил тяжело отозваться на войсках и вызвать ропот населения. Тогда комендант, 10-го сентября, скрытно двинул к еврейской слободе 40 человек пехоты и полусотню конницы, которые, заняв гору над слободкой, засыпали неприятеля пулями и принудили быстро отступить. Между тем, стрельба из каменного здания синагоги не прекращалась; 60-т отчаянных мюридов, запершись в нем, поклялись умереть, но не сдаваться. В эту самую минуту подоспел из города штабс-капитан Зарембский с орудием и, после первого же выстрела, двери синагоги разлетелись вдребезги; наша команда тотчас бросилась туда и, после короткой ожесточенной свалки, на полу валялось 52 окровавленных трупа защитников синагоги. В плен было захвачено всего 8-мь человек и то раненых; в числе их находился один из главных зачинщиков мятежа — зиахурский бек, Ферзали, руководивший захватом худатского поста.

Неприятельские силы все росли, гарнизон же, измученный бессонными ночами, проводимыми под ружьем, видимо таял; но время освобождения города от блокады было уже близко. Генерал Реутт, отказавшись от намерения [116] пробиться в блокированную Кубу, приказал казикумухскому хану Магомет-Мирзе поспешить двинуться в кубинскую провинцию для отвлечения сил мятежников; но прежде чем казикумухцы выступили по указанному им направлению, из с. Магранкент на юхарибашский магал, десять сотен ширванской конной милиции, высланной ширванским комендантом, под командою прапорщиков Адиль-бека, Шир-Али-бека и Ширим-бека, вступили уже в шабракский магал кубинской провинции.

Этой милиции фактически выпала на долю честь освобождения Кубы от блокады, хотя она выполнила это доброе дело крайне оригинальным, никем не предвиденным, а тем более не одобренным и не предписанным властями способом: с первого же шага по мятежной провинции, ширванцы начали так неслыханно нагло грабить все попадавшееся им на пути, не разбирая ни правых, ни виноватых, что одинаково поразили ужасом и мирных и мятежных жителей. Бесцеремонность ширванцев дошла до того, что даже кубинский плац-адъютант, штабс-капитан Зарембский, после снятия блокады два раза командированный комендантом для обуздания их, оба раза был ограблен.

Слухи о подвигах этих новых гуннов не замедлили дойти до скопища, блокировавшего Кубу. Как ни сочувствовали мятежники идеям и замыслам своих предводителей, но — “своя рубаха ближе к телу", говорит пословица. Мало по малу скопище начало таять; все думало только о спасении своих семейств, имущества и домов, и вот, наконец, 11-го сентября, к большой радости истомленного гарнизона, скопище сняло блокаду, скрылось из вида и рассеялось. Хаджи-Мамед, главный и явный коновод восстания, поспешил в Хулуг и, захватив жену, сына и двух дочерей, отправился в Кумух искать пристанища и покровительства у казикумухского хана. Здесь он, [117] вместе с сыном, был арестован и представлен в Кубу, с найденными при нем компрометирующими бумагами. Не избег заслуженного возмездия и тайный руководитель мятежа, Иса-бек, и вообще главные виновники беспорядков.

Государь Император повелел командировать на Кавказ, для расследования описанных событий, Своего флигель-адъютанта, гвардии полковника графа Васильчикова, выполнившего Высочайшую волю чрезвычайно толково и обстоятельно и раскрывшего все пружины возмущения. По произведенному им следственному делу, 43-ри лица, с Иса-беком во главе, были изобличены в явной измене, а 24-ре человека сильно скомпрометированы.

Таким образом, закончилось второе и последнее в этом году возмущение в кубинской провинции и, с прибытием 20-го сентября отряда генерала Фезе из Дагестана, здесь, на время, водворилось полное спокойствие.

28-го сентября Фезе двинул отряд свой обратно в Шуру, поэшелонно, чтобы не сразу уменьшить число расположенных в провинции войск, оставив пока в распоряжении генерала Реутта — 3-й баталион и три роты 1-го баталиона апшеронского, два баталиона князя Варшавского полков, роту грузинского линейного № 11-го баталиона и два полевых и два горных орудия резервной № 2-го батареи 19-й артиллерийской бригады.

Текст воспроизведен по изданию: Три года на Кавказе (1837-1839) // Кавказский сборник, Том 8. 1884