-

ТРИ ГОДА НА КАВКАЗЕ

(1837-1839).

XIII.

Сбор и посадка на суда черноморского флота десантного отряда генерал-лейтенанта Раевского. Высадка с боем у устья р. Субаши. Возведение укрепления Головинского. Перестрелки и дела 27-го и 28-го мая. Амбаркация войск и занятие устья р. Псезуапе; дело при высадке десанта. Перестрелки. Возведение укр. Лазарева. Перевозка войск к Анапе. Движение отряда на р. Мескага и устройство промежуточного форта Раевского. Санитарное состояние отряда. Болезнь генерал-лейтенанта Раевского и отбытие его в Керчь, по сдаче командования генерал-маиору Кашутину. Движение. отряда в Черноморию и роспуск его на зимние квартиры. Высочайше утвержденное новое разделение черноморской береговой линии.

В двадцатых числах апреля 1839-го года десантный отряд сосредоточился на берегу Черного моря, между Бугасом и Таманью, а 23-го апреля прибыла к керченскому проливу эскадра черноморского флота. Вследствие двухдневного сильного волнения нагрузка тяжестей была окончена лишь 28-го числа, а вслед затем, после молебствия, войска посажены на суда. Задерживаемый то штилем, то противными ветрами и сильным течением вдоль берега, флот прибыл к устью р. Субаши в пять часов пополудни 2-го мая. Приступать к высадке уже было поздно, а потому суда держались в море. Горцы, заранее знавшие о предстоявшем занятии нами этого пункта, толпами стекались к берегу и, [116] с наступлением ночи, долины рр. Субаши, Шахе и окрестные горы озарились бесчисленными кострами.

На другой день, с рассветом, эскадра подошла к берегу и спустила гребные суда. Между тем, на берегу все сгущались толпы пеших горцев. Несколько человек, по-видимому начальников, разъезжали верхом. Поодаль, на равнине, под вековыми деревьями, несколько сот человек стояли на коленях, имея впереди себя муллу в белой чалме, и молились. Все предвещало жестокий бой.

Грозная тишина, царившая в воздухе, была вдруг нарушена ревом корабельных орудий, начавших громить берег. Вслед затем гребные суда, под командою капитана 2-го ранга Корнилова, стройно двинулись вперед, стреляя на ходу из носовых орудий, и скоро врезались в песок. Одновременно с движением десанта, правее его были направлены три азовские лодки, под командою войскового старшины Дьяченко; оне имели назначение при высадке обстреливать правый фланг, так как с кораблей были замечены толпы горцев, поспешно спускавшихся с гор левого берега Шахе и переходивших реку вброд у устья. По приказанию Дьяченко, одна лодка (лейтенанта Краббе) вошла в самое устье реки и своим огнем прикрыла правый фланг десанта; другая (инженер-поручика Баумгартена) — подойдя к берегу, удачными выстрелами выбила партию черкес из леска, близь устья, третья же (лейтенанта Рындина), обогнав десант, осыпала берег картечью. Когда гребные суда причаливали к материку, Рындин дал им место, но тут ему не посчастливилось: внезапно последовал взрыв порохового ящика и лодка пошла ко дну. Экипаж спасся благодаря присутствию духа Рындина и содействию Баумгартена, быстро подоспевшего к месту катастрофы и принявшего на борть погибавших; тем не менее, 8-мь человек оказались обожженными порохом и два из них весьма серьезно. [117]

Войска первого рейса (2-й, 3-й и две роты 4-го баталиона тенгинского, 1-й, 3-й и две роты 4-го баталиона навагинского полков, при 5-ти горных единорогах и двух ручных мортирках. Все баталионы были снабжены шанцевым инструментом и по 100 топоров на каждый. Люди имели на себе четырехдневный запас сухарей.) высадились на берег. 2-й баталион тенгинского полка, при 2-х горных орудиях, под командою генерал-маиора Кашутина, составил авангард, 3-й баталион того же полка, с одним орудием, под командою и. д. начальника отрядного штаба генерал-маиора Ольшевского - левое, а 1-й баталион навагинского полка, с своим полковым командиром полковником Полтининым — правое прикрытие. 3-й навагинский и сводный (из двух рот 4-го тенгинского и 2-х рот 4-го навагинского баталионов) баталионы, с остальною артиллериею, составили резерв, под командою командовавшего навагинским полком подполковника Вылазкова.

Удачное действие морской артиллерии принудило горцев оставить завалы, которыми они заблаговременно усеяли берег между устьями Субаши и Шахе, но они сильно заняли лесистые возвышенности и овраги, идущие к р. Шахе, параллельно берегу моря. Едва наши передовые войска успели выстроиться, выгрузить два горных единорога, и затем рассыпать цепь, как неприятель хлынул на равнину между горою и прибрежным лесом. Вся эта масса, до 1000 человек, молча и без выстрела неслась на 2-й баталион тенгинцев, не обращая внимания на огонь цепи и картечь двух горных единорогов. Впереди толпы бежали несколько мулл, на ходу подогревая энтузиазм правоверных. Цепь авангарда мгновенно была разорвана и отброшена к резервам; генерал-маиор Кашутин, лично обнажив шашку, бросился на выручку в голове баталиона, но и штыками не озадачил фанатизированных горцев: они с гиком охватили колонну [118] с трех сторон и завязали отчаянную рукопашную свалку,— но в это время, из чащи леса дебушировал подоспевший 3-й навагинский баталион подполковника Танского, и картина боя сразу изменилась. Усиленный одною ротою, по распоряжению полковника Полтинина, Танский ударил в штыки во фланг партии. Озадаченные горцы были смяты, подались было назад, но вскоре остановились и, завязав перестрелку, думали задержать наступающих. Но было уже поздно; охваченные е флангов, они принуждены были вновь отступать среди ожесточенного рукопашного боя. В схватке принимали участие, с капитаном 2-го ранга Корниловым, капитан-лейтенанты Панфилов, Иванов, флигель-адъютант Глазенап и некоторые другие морские офицеры с несколькими десятками матросов, увлеченных желанием попробовать свои силы в сухопутном бою. Нечего и говорить, что молодцы-черноморцы и здесь явили себя такими же героями, как и 14-ть лет спустя, в тяжкую для России годину, при обороне многострадального Севастополя. Вообще можно сказать, что ежегодное участие эскадр при десантах для устройства береговой линии способствовало той замечательной братской связи, которая существовала между кавказским корпусом и черноморскими моряками до самой добровольной гибели нашего славного черноморского флота.

Пока в авангарде происходило все описанное, на левом фланге нас ожидало не менее серьезное дело. Сильная партия спускалась с высокого хребта, служащего водоразделом между Шахе и Субаши, с целью занять вдающийся в море мысом отрог. Но генерал-маиор Ольшевский предупредил неприятеля: быстро заняв высоту баталионом подполковника Хлюпина, он бросился оттуда на покрытый лесом гребень. Завязалась жаркая перестрелка, но занятая нами выгодная позиция позволила не только остановить напор горцев, но даже обратить артиллерийский огонь на [119] толпы, теснимые авангардом. Вскоре горцы и здесь начали отступать, прикрываясь двойною цепью; свежие толпы, выходя из лесистого ущелья, уносили и заменяли раненых и убитых. Между тем, с вторым рейсом, высадились остальные войска, артиллерия и баталион матросов, под командою капитана 2-го ранта Путятина (Сводная саперная рота, 1-й баталион тенгинского и 2-й баталион навагинского полков, 6-й и 8-й пешие черноморские казачьи полки, при 7-ми орудиях и четырех ручных мортирках.). Тотчас сводный баталион подполковника Данзаса был послан на усиление авангарда и стал за ним в резерве. Тогда генерал Кашутин начал энергичнее теснить горцев и, подойдя к подножию торы, разделявшей Шахе от Субаши, двинул подполковника Лебединского, с двумя ротами, на высокий и крутой уступ, командующий равниною и лесистым ущельем, в которое втягивались отступавшие горцы. Лебединский, при жаркой перестрелке, занял указанный ему пункт и утвердился на нем. Для занятия промежутка, образовавшегося между этою колонною и левым прикрытием, начальник отряда направил морской баталион, который тотчас двинулся по обрывам оврага, отделявшего его от выступа горы. Моряки двумя колоннами взобрались наверх и выбили штыками горцев из весьма выгодной позиции в лесу. Таким образом, наш авангард вошел в непосредственную связь с левым прикрытием. Неприятель отступил, но, укрываясь за деревьями, не прекращал перестрелки и се более и более усиливался. Тогда в помощь морякам были посланы из резерва 2-й баталион навагинцев и саперная рота. Между тем матросы с трудом уже держались против превосходного противника; капитан 2-го ранга Путятин, получив две раны, принужден был оставить строй, сдав команду капитану 2-го ранга Метлину. По прибытии подкрепления, с большим трудом успели втащить на плечах вверх [120] два горных единорога; сдерживая горцев картечью, Метлин приступил к устройству засеки и через два часа ее окончил.

В это время, на равнине, авангард и правое прикрытие продолжали теснить горцев, отступавших шаг за шагом, чтобы дать время вынести из боя своих раненых и убитых. Под каждым нашим картечным выстрелом валились целые груды тел и около них завязывался упорный рукопашный бой, стоивший много крови. Дойдя до возвышения, замыкавшего прибрежную долину, генерал-маиор Кашутин и полковник Полтинин овладели им и тем завершили занятие предположенного пространства. Двухчасовой ожесточенный бой прекратился, но после непродолжительной паузы горцы сделали последнее отчаянное усилие: маскируя свое намерение редкою пальбою и пользуясь изгибами местности;, они внезапно подошли к резерву, прикрывавшему орудия близь высоты занятой подполковником Лебединским, и с гиком ринулись в шашки. Молодцы-артиллеристы не потерялись: командовавший орудиями 20-й артиллерийской бригады штабс-капитан Щербина, подпустив неприятеля, послал ему картечь почти в упор, а командовавшие ротами резерва тенгинского полка поручики Рыков и Мажаров отбросили его штыками. К сожалению, оба храбрые офицеры пали во главе рот тяжело ранеными. После этого отпора горцы ограничились одною перестрелкою, но вели ее упорно, особенно против левого нашего фланга. Пока впереди шел бой, два черноморских пеших полка охватили засекою все пространство, назначенное для лагеря, так что к 6-ти часам вечера отряд спокойно мог расположиться на ночлег.

Высадка стоила нам 3-х обер-офицеров (Навагинского полка подпоручик Колодько и прапорщик Бракер и колыванского егерского — поручик Павлов.) и 17-ть [121] нижних чинов убитых, одного штаб, 5-ти обер-офицеров (Капитан 2-го ранга Путятин, мичман Фредерикс, тенгинского полка поручики Рыков и Мажаров и прапорщик Лутковский и оренбургского линейного № 5-го баталиона, подпоручик Овсянников.) и 111-ти нижних чинов раненых. Потеря неприятеля была весьма значительна и часть тел осталась в наших руках. Перестрелка еще только начала замирать, как к начальнику отряда явились горские старшины, во главе с Биарсланом Берзековым и убыхским дворянином Тюлькаром, и просили о выкупе убитых. Оказавшиеся у нас 48-мь тел, в том числе трупы двух главных предводителей, тотчас были выданы, причем генерал-лейтенант Раевский не упустил случая обласкать наших врагов, похвалить их храбрость и указать на те милости, которые их ожидают в случае покорности воле Государя. Тронутые обхождением с ними генерала, горцы стали откровеннее: говорили об огромных своих потерях и о тех причинах, которые заставили их драться с таким ожесточением. По их словам, прибрежная роща издревле считалась священною (“тагапк", т. е. священный лес) и служила местом для совершения языческих обрядов и для народных совещаний. Поэтому-то они в виду флота произнесли торжественную клятву умереть до последнего, но не допустить неверных до осквернения святыни. Помимо всего этого привольная и довольно густо населенная долина Шахе была им дорога, как главный пункт торговли невольницами. Четвертого мая, с рассветом, вновь загорелась перестрелка против левого фланга лагеря, но предпринять что-либо активное горцы уже не решились. Между тем, под прикрытием выдвинутых вперед морского и 2-го навагинского баталионов, энергично, без перерыва, шла рубка леса. К 7-ми часам вечеря пространство перед засекою было [122] расчищена на ружейный выстрел и оба баталиона вернулись в лагерь.

В ночь с 6-го на 7-е мая эскадра ушла в море. Между тем на берегу было приступлено к расчистке места для лагеря и будущего укрепления. 12-го последнее было окончательно разбито и торжественно освящено, а затем начато возведение верков. Наши успешные работы были не совсем по нутру горцам; вскоре лазутчики дали знав, что к неприятелю везут орудие, с специальною целью обстреливания лагеря, и даже указали место, избранное для его установки. Начальник отряда не замедлил убедиться, что горцы действительно приступили к рубке пресеки и приказал направить туда четыре крепостных (6-ти фунтовых орудия и два четвертьпудовых единорога). Большого числа орудий нельзя было сосредоточить для этой цели, так как полевые орудия были распределены по фасам засеки, а крепостные — на вооружение укрепления — еще вовсе не были доставлены к отряду. Вообще, недостаток крепостной артиллерии, особенно единорогов, был весьма ощутителен; на действие полевых орудий почти нельзя было рассчитывать, так как их лафеты не выдерживали и 5-ти выстрелов. К довершению всего, доставленные в отряд гранаты были неудовлетворительны; редкая из них рвалась, принося более вреда, чем пользы, так как горцы не упускали случая попользоваться порохом из неразорвавшихся снарядов.

До 27-го мая в лагере не произошло ничего выдающегося; при почти постоянных перестрелках, а иногда и попытках горцев атаковать засеку открытою силою,— у нас выбыли из строя один убитый и 24-ре раненых нижних чинов. В этот же день, перед рассветом, для занятия высот левого берега р. Шахе (против левого фланга лагеря) и для прикрытия вырубки там леса, были посланы 1-й, 3-й и сводный баталионы тенгинского полка, при 2-х горных орудиях и 4-х мортирках, под командою генерал-маиора [123] Кашутина. Подойдя к реке, голова колонны нашла брод непроходимым: вода в Шахе, от таяния в горах снега, вдруг поднялась. Не теряя времени, войска были направлены на высокую, покрытую густым лесом возвышенность, служившую водоразделом между рр. Шахе и Субаши.

Едва начинало рассветать. Быстрота нашего движения и беспечность неприятеля облегчили занятие горы. Уже маиор Германс, с 1-м баталионом навагинцев, успел взобраться на вершину и приступить к устройству засеки, а 3-й и сводный баталионы с тою же целью вытянулись по гребню ската до лагерной засеки,— тогда только грянули первые горские выстрелы, в разных местах послышался крик, загорелись сигнальные огни и неприятель начал стекаться со всех сторон огромными толпами. Перестрелка зачастила, а вскоре горцы не замедлили перейти и к более решительным действиям. Сперва они бросились на правый фланг возводимой засеки, но были отражены с большою потерею 1-ю гренадерскою ротою навагинцев. Тогда толпы начали массироваться против левого фланга 1-го баталиона, и, скрытно пробравшись водомоиною, обрушились на 3-ю мушкетерскую роту. Горцы не заметили засеки и подошли так близко, что обе стороны расстреливали друг друга почти в упор. Наконец, командир роты поручик Михайловский подвел резерв на линию цепи и, с криком “ура", опрокинул неприятеля в кручу, с огромным уроном,

Было уже около 6-ти часов утра. В пяти шагах от нашей засеки лежало много неприятельских тел, взять которые горцы могли лишь с боя; это повело к целому ряду отчаянных натисков. Распоряжаясь боем, генерал-маиор Кашутин упал в обрыв и так сильно зашиб раненую ногу, что принужден был сдать командование тенгинского полка подполковнику Данзасу. Между тем перестрелка не умолкала ни на минуту. Против левого фланга 1-го и правого фланга [124] 2-го баталионов навагинского полка толпы горцев все более сгущались. Враг был так близок, что мы ясно слышали даже обыкновенный разговор и пустить в дело артиллерию не было никакой возможности. Впрочем, наши артиллеристы нашлись и в этом случае: юнкер Греченевский и фейерверкер 4-го класса Корчагин, находясь безотлучно за засекой, бросали из рук зажженные 6-ти фунтовые гранаты; черкесы, с своей стороны, отвечали им камнями и кусками дерева и, не смотря на сильные потери, не отказывались от своего намерения. Они ожесточенно бросались к засеке и старались растащить деревья, но своевременно придвинутые резервы всякий раз отбрасывали их штыками. При каждом натиске, успевая захватать часть тел, нападавшие устилали место боя свежими трупами. Во время отражения восьмой атаки был ранен двумя пулями в руку и живот навылет командир 1-го навагинского баталиона храбрый маиор Германс. Этот натиск не был последним: еще пять раз бросались в шашки горцы, но также неудачно. Бой настолько был горяч, что ружья 2-й и 3-й мушкетерских рот навагинского полка нагрелись и нагорели почти до невозможности из них действовать; подполковник Данзас принужден был сменить навагинцев двумя тенгинскими ротами. Наконец, перед сумерками, перестрелка начала ослабевать, а с наступлением темноты совершенно смолкла. Горцы длинными вереницами тянулись по горам в долину Шахе, унося и уводя своих убитых и раненых; наши войска, покончившие свое дело, с песнями вернулись в лагерь, с потерею 15-ти нижних чинов убитых, одного штаб, одного обер-офицера (Навагинского полка маиор Германс и тенгинского — подпоручик Кузьминский 2-й.) и 35-ти нижних чинов раненых. Лошадей убыло две. [125]

В этот день особенно отличилась 3-я мушкетерская рота навагинского полка. Из ее состава унтер-офицер из дворян Городенский и рядовой Важинский и тенгинского полка фельдфебель Игнатьев и унтер-офицер Феликс Ордынский (Из государственных преступников.) выказали в деле выдающуюся храбрость.

Пока колонна генерал-маиора Кашутина геройски отстаивала целый день занятую ею позицию, в тылу ее кипела работа: от леса было очищено такое пространство, что лагерь и новое укрепление были совершенно обеспечены от нечаянного нападения.

Неприятель дрался с замечательным мужеством, даже отчаянием; дух его был поднят взятием в 1838-м году орудия у Сочи, разграблением фрегата “Варна" и корвета "Мессемврия" и значительным подвозом пороха и ядер, доставленных на контрабандном судне из Синопа известному англичанину Бэлю, находившемуся здесь со времени нашей высадки и проживавшему в ауле Гассан-бея, на р. Вардан. Гассан-бей был один из самых заклятых и опасных наших врагов и пользовался огромным влиянием на черкесов по богатству своему и связям; три его брата были в турецкой службе: один — Хафис — пашою, а два других — бим-баши (маиор).

На другой день, 28-го мая, крепостные работы шли своим чередом. Горцы, зная о неудачной попытке нашей переправиться накануне через Шахе, собрались в значительных силах на левом берегу ее и вывезли орудие. По первым горским выстрелам, генерал-маиор Ольшевский, с 1-м и сводным (две роты 2-го и две роты 4-го баталионов) баталионами тенгинцев и 3-м — навагинцев, при 4-х орудиях, двинулся к месту избранному для переправы, в 200 шагах от устья реки. Для покровительства колонне [126] огнем, два крепостных орудия были вывезены к самому устью, а вся остальная артиллерия поставлена сосредоточенно на позиции. Вслед за войсками шли особо наряженные команды, с различными материалами для устройства моста на козлах.

Река Шахе, при впадении в море, разделяется на три рукава, из которых левый шире и глубже остальных; от него до подошвы гор не более 70-ти сажен. Перед самым пунктом переправы находится возвышение, покрытое редким лесом. Как только наши орудия открыли огонь генерал-маиор Ольшевский быстро двинулся к главному рукаву и с головным баталионом бросился в воду. Схватившись за руки повзводно, люди перешли вброд по грудь бурный поток — и высота была занята. Тотчас введены были в реку две вооруженных лодки, устроен мост на козлах и переведены на другой берег остальные войска, артиллерия и рабочие с топорами. На случай разрушения моста от внезапной, прибыли воды, люди имели на себе 4-х дневный сухарный запас, а орудия — полный комплект зарядов. При первом нашем движении горцы поспешили увезти свое орудие и толпами бросились к реке, но опоздали — до их прибытия переправа совершенно окончилась.

На ружейный выстрел за занятой уже нами высотою, огибал ее лесистый хребет, упиравшийся в море; генералу Ольшевскому удалось и здесь предупредить неприятеля и не встретить особого сопротивления. Рабочие тотчас взялись за топоры, не обращая внимания на разгоравшуюся перестрелку; особенно усердно горцы осыпали пулями 1-й тенгинский баталион, но внесенное людьми наверх полевое орудие тотчас осадило их.

Занятием прибрежной высоты и хребта еще не закончилось поручение, данное Ольшевскому. Вскоре его сменил посланный из лагеря баталион под командою [127] подполковника Хлюпина, передавшего ему приказание генерал-лейтенанта Раевского — идти на гору, в двух верстах выше по течению, откуда неприятель стрелял из орудия. Ольшевский двинулся по указанному ему направлению.

Уже смеркалось. Накрапывал дождь и прибой с моря усилился. Колонна шла молча. Горцы, не смотря на свою многочисленность, не оказали особенного сопротивления; темнота, чаща леса и крутизна подъема также не помешали полному порядку движения. Началась перестрелка, но почти все быстро смолкло, лишь стучали топоры наших рабочих. Впрочем, вскоре оказалось, что не лес, а сама местность доставляли надежное укрытие для горцев и их орудия. За острым гребнем была вырыта просторная яма, обставленная внутри и блиндированная сверху огромными бревнами. Самый гребень играл роль бруствера, в котором была прорезана узкая амбразура, позволявшая безопасно обстреливать лагерь по направлению его длинного фаса. После каждого выстрела, для заряжания, орудие откатывали назад; сбить его было немыслимо, так как для этого надо было попасть прицельно в амбразуру. По собранным сведениям оказалось, что работою импровизированной батареи руководил Бэль.

Вырубив по возможности лес вокруг батареи и разрушив ее, генерал Ольшевский к 5-ти часам утра благополучно вернулся в лагерь, сняв мост, едва державшийся от сильной прибыли воды в реке, вследствие дождя и морского прибоя. Колонна потеряла убитыми 3-х нижних чинов и ранеными 1-го обер-офицера (Тенгинского полка поручик Самойленко.) и 7-мь рядовых.

30-го и 31-го мая, не смотря на непогоду, работы продолжались. Горцы опять вывезли свое орудие и, не смотря на сосредоточенный огонь всех наших крепостных орудий, [128] сделали до 20-ти выстрелов, выведя у нас из строя трех рядовых, одного убитым и двух ранеными.

С 1-го по 29-е июня в лагере все шло по заведенному порядку. При перестрелках в цепи, за это время убит один рядовой, ранен один обер-офицер (Навагинского полка прапорщик Шленев.), 4-ре рядовых и один контужен.

Вечером 30-го числа на горизонте показалась эскадра черноморского флота, высланная для перевозки отряда к устью р. Псезуапе. К этому времени укрепление было совершенно окончено и вооружено, но оборонительные стенки, соединявшие его с прибрежным блокгаузом, не были еще достроены. Крепостные работы представляли большие затруднения: грунт земли в долине Шахе — под тонким слоем иловатой растительной земли голыш и крупный песок — оказался весьма неудобным; кроме того проливные дожди не мало тормозили дело. В виду этого начальник отряда отложил на два дня амбаркацию и суда ушли в море. В этот день также не обошлось без перестрелки и у нас был ранен в цепи один обер-офицер (Навагинского полка прапорщик Душинкевич.).

К 3-му июля новый форт, по Высочайшему повелению названный Головинским, был окончен, за исключением внутренних строений, вследствие поздней доставки их в разобранном виде. На другой день было отслужено благодарственное молебствие и произведен церковный парад, когда вновь подошла эскадра; все войска были стянуты к морскому берегу, под прикрытием 1-го баталиона тенгинского полка, высланного на ближайшую гору.

Наконец, 6-го июля, с рассветом, началась нагрузка артиллерии и тяжестей и посадка войск на суда и, после перерыва от 8-ми часов утра до 2-х часов пополудни, по [129] случаю сильного прибоя, благополучно окончилась в 8-мь часов вечера. Море сильно замедляло всю эту операцию, повредило много гребных судов и разломало все временные пристани: вследствие последнего обстоятельства, солдаты прямо по воде шли к гребным судам, нередко исчезая под набегавшими волнами; особенно много трудов стоило погрузить орудия.

В то время, когда отряд постепенно садился на суда, в лагерь приезжали горцы, для разведок о наших будущих намерениях. От них не скрывали, что десант предполагается у Псезуапе и, между прочим, предложили подробно осмотреть вновь возведенное укрепление.

Ночью подул ветер с берега; эскадра тотчас снялась с якоря и в 8-мь часов утра 7-го июля была уже против р. Псезуапе.

Долина Псезуапе, шириною по берегу моря до 800-т сажен, оканчивается низменным мысом, в исходящем угле которого находится устье реки. Все окрестные горы доступны и сплошь обработаны. Река течет ближе к левой стороне долины. При самом устье рос густой лозняк, остальное же пространство было почти безлесно. Русло реки, проходимой всюду вброд, широко и каменисто. На правом берегу расстилается обширная равнина, оканчивающаяся у моря густым лесом, перевитым диким виноградом и колючими растениями. Влево, к северо-западу, на невысокой, поросшей редким лесом горе, были видны толпы по большей части конных горцев; с окрестных высот туда же тянулись новые партии.

Эскадра бросила якорь в 150-ти саженях от берега, охватив мыс полукругом, для перекрестного обстреливания пункта высадки. По ближайшем обзоре местности, решено было высадиться на левом берегу реки и, дождавшись всех войск и артиллерии, перейти на обширную равнину [130] правого берега. Чтобы ввести горцев в заблуждение, все гребные суда были выстроены левее устья Псезуапе, но, двинувшись вперед, должны были с места принять вправо, чему способствовал поднявшийся норд-вест. По мере очищения гребными судами фронта эскадры, она должна была открывать огонь; до того же времени, к устью реки были выдвинуты тендер-бот “Часовой" и 4-ре азовские лодки, под командою войскового старшины Дьяченко.

Войска 1-го рейса состояли из следующих частей: авангард, под командою начальника корпусного штаба генерал-маиора Коцебу — 30-го мая прибывшего к отряду для совещания с генерал-лейтенантом Раевским о действиях на 1840-й год и устройстве края — из 3-го баталиона тенгинского полка, при двух горных единорогах; правое прикрытие, с генерал-маиором Кашутиным, из 3-го баталиона навагинского полка и двух легких орудий; левое прикрытие, под командою генерал-маиора Ольшевского, из сводного баталиона (по две роты четвертых баталионов тенгинского и навагинского полков), при 2-х легких орудиях, и резерв, порученный владетелю Абхазии генерал-маиору князю Михаилу Шервашидзе, прибывшему вместе с Коцебу, из 2-го баталиона тенгинского и 1-го баталиона навагинского полков.

По отданному приказанию, гребные суда двинулись усиленною греблею вправо и загремели корабельные орудия. Войсковой старшина Дьяченко, с тендером и азовскими лодками, подошел к самому устью Псезуапе и картечью воспрепятствовал неприятелю переходить на левую сторону реки. Когда первый рейс приближался к берегу, то ветер развел сильное волнение, но, не смотря на это, войска выстроились быстро и без замешательства по заранее поставленным разноцветным флагам.

Генерал-маиор Коцебу тотчас двинулся вперед и, заняв лес, прикрыл выгрузку артиллерии; правое и левое [131] прикрытия также заняли указанные им места. Когда орудия были уже на берегу, Коцебу направился к горе, командующей долиною и всеми окрестными высотами, и, не смотря на сопротивление горцев, быстро занял первый ее уступ 3-м баталионом тенгинцев, под командою подполковника Хлюпина. Затем шел более пологий подъем, покрытый кустарниками вперемежку с пахотными полями. Для дальнейшего развития действий, к авангарду был послан 1-й баталион навагинского полка, под командою состоявшего по армейской пехоте подполковника Козловского.

Между тем ветер н волнение усилились, волны с шумом разбивались о берег; суда едва могли выгребать: их сносило ветром и сбивало течением. Особенно затруднительна была доставка артиллерии; баркасы с орудиями принуждены были буксировать пароходами. Не смотря однако на стечение самых неблагоприятных обстоятельств, усердие и находчивость наших моряков превозмогли все и, через четыре часа по высадке первого рейса, вся артиллерия 2-го рейса была уже на берегу. Первым из войск 2-го рейса высадился сводно-морской баталион, под командою капитана 2-го ранга Метлина, тотчас же направленный к авангарду.

Подкрепленный моряками, генерал Коцебу, после незначительной перестрелки, занял вершину горы. Это смелое движение окончательно ввело горцев в заблуждение: рассчитывая, что мы останемся на левом берегу реки, они сделали большой обход во избежание огня, продолжавшегося с левого фланга эскадры, и стянулись к месту высадки. Толпы их, изнуренные зноем и продолжительным бегом, уже начали взбираться на гору, занятую авангардом, как Коцебу вдруг отступил на следующий уступ. Горцы, к удивлению своему, никого не застали на вершине; а пока они решали вопрос, что все это значит? начальник отряда уже [132] перебросил на другой берег сводный баталион подполковника Данзаса, с 2-мя легкими орудиями, под начальством генерал-маиора Ольшевского и тотчас приказал рубить засеку. Генерал Коцебу, с своей стороны, подкрепил эту часть морским баталионом. Тогда неприятель, видя свою ошибку, начал спускаться с горы и устремился в промежуток, образовавшийся между авангардом и правым прикрытием, но зоркий глаз Раевского уже заметил эту прореху в нашем боевом порядке. Посланные туда владетель Абхазии и подполковник Вылазков с 2-м баталионом тенгинцев, при 2-х легких орудиях, заняли отдельную лесистую высоту, замыкающую прибрежную равнину и остановили и здесь горцев.

Когда собрался весь отряд, то по общему сигналу войска двинулись за реку, причем авангард обратился в арриергард и присоединился к колонне. Вскоре на правом берегу завязалась перестрелка, но здесь горцы наткнулись уже на засеку, из-за которой были встречены градом пуль и картечи; затем генерал Коцебу, с 1-м и 3-м баталионами тенгинского и 1-м — навагинского полков, при 4-х орудиях, прогнав неприятеля, окончательно занял долину. К вечеру весь лагерь был уже обнесен засекою, не смотря на неумолкаемую перестрелку. В этот день мы потеряли убитыми одного рядового, ранеными двух офицеров (Тенгинского полка штабс-капитан Гриневич и 19-й артиллерийской бригады поручик Азанчевский.), 12-ть рядовых и контуженными одного офицера и 3-х нижних чинов.

До 10-го июня войска занимались расчисткою лагерного места, а 12-го было заложено новое укрепление Лазарева, причем отслужено молебствие и произведен церковный парад. Затем начались крепостные работы. Перестрелок, [133] конечно, мы не избегли, но решительного — горцы ничего не предпринимали. Гораздо сильнее неприятеля донимали войска сильные жары, стоявшие весь июль и половину августа месяца. Во все это время не выпало ни капли дождя, трава выгорела, листья на деревьях пожелтели. В отряде, вместе с околодочными, считалось до тысячи больных (К концу августа число больных и слабых возросло до 2-х тысяч.), но, к счастью, смертность была незначительна. Особенно озабочивала Раевского цинга, развившаяся в войсках еще в болотах Черномории. Необыкновенная жара отразилась гибельно и на гарнизонах всех укреплений береговой линии.

30-го августа исправляющий должность начальника штаба отряда полковник Филипсон, с 1-м и 3-м баталионами тенгинского, 1-м и 2-м баталионами навагинского полков, при 4-х орудиях, по приказанию начальника отряда, занял с боя цепь лесистых возвышений с левой стороны форта; командуя окрестною равниною, эти высоты могли составить впоследствии неисчислимые затруднения для гарнизона. Подполковник Данзас и маиор Германс быстро поднялись с своими баталионами на высоты и устроили засеку. Остальные войска заняли пространство между горами и морем. Горцы нас не ожидали, но вскоре у них поднялась тревога и перестрелка завязалась. Десятка два абреков подползли к цепи тенгинского баталиона подполковника Данзаса, но подпрапорщик Вырглыковский свалил одного из них пулею наповал, а вслед затем он и рядовой того же полка Архип Осипов (В 1840-м году погиб геройскою смертью при штурме горцами Михайловского укрепления; имя его увековечено Императором Николаем I в списках 1-й роты тенгинского полка.), с криком “ура", бросились вперед. Резерв цепи, увлеченный геройским примером, последовать за ними и горцы разбежались, оставив в наших руках одно тело. Затем, они уже не решались более [134] подходить к цепи, ограничиваясь лишь перестрелкою, в которой у нас был убит один рядовой. В 7-мь часов вечера колонна Филипсона возвратилась в лагерь; к этому времени рабочие и морской баталион успели вырубить весь лес на горе и на версту от укрепления, перенеся бревна внутрь наших оборонительных линий.

Между тем производилась нагрузка тяжестей на суда, а ночью весь отряд был принят эскадрою, в 10-ть часов утра 31-го августа поднявшею якорь. В гарнизоне форта Лазарева была оставлена 4-я мушкетерская рота тенгинского полка и сто казаков 6-го пешего черноморского полка для окончания внутренних строений.

4-го сентября отряд благополучно высадился у кр. Анапы и расположился лагерем за крепостью. Вечером флот ушел в море.

Сдав больных и раненых в анапский госпиталь, а слабых послав в станицу Витязеву, взамен притянутых к отряду двух рот тенгинцев, бывших там в гарнизоне, генерал-лейтенант Раевский перешел к станице Николаевской. Дождавшись здесь присоединения обоза и сводного черноморского конно-казачьего полка, 11-го сентября, на рассвете, отряд выступил на р. Мескага, для возведения там промежуточного форта между Анапою и Новороссийском. Горцы не оказали никакого сопротивления нашему движению, и в 5-ть часов пополудни войска расположились лагерем на месте, избранном под укрепление. К 18-му октября новое укрепление, по Высочайшему повелению названное фортом Раевского, было окончено и торжественно освящено, при громе орудий с бастионов. Работы производились относительно спокойно, так как, с 11-го сентября по 18-е октября, отряд потерял ранеными подпрапорщика тенгинского полка Унтилова и 2-х рядовых и убылыми 6-ть лошадей. Гораздо серьезнейшим тормозом постройки форта [135] была не уменьшавшаяся болезненность между нижними чинами. Хотя жары прекратились, но влияние, оказанное ими на людей, все еще было ощутительно, так как в июле и августе температура доходила на солнце до 47°, а в тени — 32° по Реомюру. По словам Раевского, этот зной и засухи можно было сравнить лишь с бывшими во время персидской войны, в 1827-м году. Сам начальник отряда сильно занемог и еще 17-го сентября, сделав все нужные распоряжения, отправился лечиться в Керчь; 25-го числа прибыл командир 1-й бригады 20-й пехотной дивизии генерал-маиор Кашутин и вступил в командование войсками.

19-го октября лагерь был снят и отряд со всем обозом двинулся в станицу Николаевскую. В гарнизоне форта Раевского была оставлена 6-я мушкетерская рота тенгинского пехотного полка, с командою мастеровых для окончания строений. Не успели войска пройти 7-ми верст, как горцы собрались, настигли арриергард и завязали перестрелку. В 4-ре часа пополудни колонна достигла станицы Николаевской, потеряв 1-го казака легко раненым и 2-х лошадей, передневала, а 21-го выступила в Черноморию и, по переправе через Кубань при Бугасе, была распущена на зимние квартиры. К этому же времени были закончены работы в укр. Новороссийске особым небольшим отрядом (черноморский линейный № 3-го баталион, два пеших черноморских полка, рота навагинского полка и команда сапер, со взводом горных орудий), Свиты Его Величества контр-адмирала Серебрякова, бывшим в сборе с 25-го апреля по 20-е октября 1839-го года. Таким образом, в 1839-м году береговая линия была довершена окончательно и по Высочайшему повелению разделена на два отделения: первое — от устья Кубани до форта Александрия, а второе — от форта Александрин до границы Мингрелии. Сюда же были присоединены Абхазия и Цебельда, с [136] расположенными там войсками. Начальником всей черноморской береговой линии был назначен состоявший по кавалерии генерал-лейтенант Раевский, начальником 1-го отделения, укр. Новороссийска и устраиваемого там порта — Свиты Его Величества контр-адмирал Серебряков, и 2-го отделения — состоявший по армейской пехоте генерал-маиор Ольшевский. Местопребывание этих трех лиц было назначено: Раевскому и Серебрякову — Новороссийск, а Ольшевскому — Сухум-кале. Начальник береговой линии по управлению 1-м отделением подчинялся командующему войсками на кавказской линии и в Черномории, по управлению же 2-м отделением — непосредственно корпусному командиру.

Укрепления оконченной береговой линии, по ограниченности времени, употребленного на их возведение, а может быть и по ошибочному соображению местного начальства, не получили достаточно сильных и прочных профилей и, по обстоятельствам, не имели достаточных гарнизонов, кроме того еще сильно ослабляемых болезненностью. Еще в 1839-м году начались дерзкие покушения горцев на эти скороспелые укрепления, а в 1840-м году — под их ударами пал целый ряд наших прибрежных фортов. Таким образом, последствия действий описываемого года на черноморском берегу были для нас также скоро потеряны, как и результаты ахульгинского погрома на севере Дагестана и на левом фланге кавказской линии.

Текст воспроизведен по изданию: Три года на Кавказе (1837-1839) // Кавказский сборник, Том 9. 1885