-

ТРИ ГОДА НА КАВКАЗЕ

(1837-1839).

(Материалами для составления этой статьи послужили дела и официальные документы архива штаба кавказского военного округа и некоторые другие источники. Ред.)

1837-й год.

Взгляд на военные действия конца тридцатых годов. Предположения на 1837-й год. Состав отдельного кавказского корпуса и экспедиционных отрядов. Экспедиция генерала Фезе в Чечню. Ее мотивы и результаты. Демонстрация генерала Клугенау к с. Ашильта.

В конце тридцатых, как и в начале сороковых годов, наши военные действия на восточном Кавказе не имели ни общего ясно очерченного плана, ни правильной системы; и только операции на западной прибрежной полосе края происходили до известной степени систематически и достигали возможных и определенных результатов. Хотя наши экспедиции на восточной окраине и были по большей части удачны и замечательны по своей предприимчивости, блестящим схваткам и трудностям свыше человеческих сил, выпадавшим обыкновенно на долю кавказского солдата, но внешний успех их не всегда соответствовал сущности дела. Разгромив несколько партий, уничтожив много аулов и хуторов, заручившись [2] аманатами и массою присяжных листов, мы считали покорение законченным, а горские клятвы навеки нерушимыми. Но лишь только от глаз горцев скрывался последний штык русского арриергарда — все клятвы и уверения разлетались как дым, разоренные аулы, благодаря незатейливости горской архитектуры, вырастали вновь, и свободное, воинственное население ожидало лишь случая, чтобы приняться за прежнее свое ремесло — разбои и грабежи. Это опять вынуждало нас отправляться к ним для наказания и привлечения к новой, еще более ненадежной покорности, и таким образом из года в год ограничиваться одними лишь набегами н урывчатыми нападениями. Естественно, что при таком порядке, у нас неизбежно ускользала идея о строгой системе, и в военных предположениях на каждый год проводилась и прочно утверждалась одна только мысль — так сказать, о визитах в горские общества. Хотя она была прямым нашим заблуждением, но, в оправдание себя, могла выставить на вид всем и каждому тогдашнее положение края и наше собственное, исключительность кавказской войны, а главное — понятия горцев, которые у них совершенно расходились с нашими взглядами на покорность: мы требовали той покорности, которая безусловно связана с тишиною и спокойствием в горах, а также с неприкосновенностью наших границ и мирного населения; горцы же были уверены, что, для выражения их покорности нам, совершенно достаточно аманатов и относительного спокойствия лишь целых обществ, а что касается до хищнических покушений отдельных лиц или партий, то это, по их мнению, не могло и не должно было служить поводом для ваших претензий. Это несходство воззрений и порождало столь долгое время большую часть наших столкновений с непокорными племенами, остававшихся на восточном Кавказе без всяких веских результатов, и [3] отдаляло или, лучше сказать, затушевывало ту идею, которая с половины сороковых годов стала постепенно и прочно укладываться в основание нашей долголетней войны.

__________

В общем плане покорения горских народов Государем Императором были предначертаны следующие меры: 1) разобщение горцев последовательным проложением укрепленных линий от р. Кубани к Черному и от Сунжи к Каспийскому морям на местностях наиболее удобных в стратегическом и торговом отношениях. Военные действия должны были идти рука об руку с устройством каждой из линий и ограничиваться собственно усмирением ближайших племен; 2) улучшение в устройстве вновь сообщений между важнейшими пунктами, для свободного передвижения войск с их тяжестями и облегчения торговых сношений с горцами; 3) пресечение горцам возможности к внешним торговым и политическим сношениям, мера безусловно необходимая, тем более, что был уже не один пример покушений иностранных эмиссаров возмущать горские племена различными несбыточными обещаниями помощи извне и снабжать их порохом, свинцом и т. п. и, наконец, 4) склонение горцев к добровольной покорности, в виду собственной их пользы и невозможности противустоять русскому оружию.

Предположения кавказского начальства на 1837-й год вполне были согласованы с предначертаниями положенными в основание Высочайшей воли, но на первой очереди было поставлено овладение еще не занятою частью черноморского берега к северу от Гагр и к югу от Геленджика. Действия со стороны Абхазии должны были заключаться в решительном покорении хищнического племени [4] цебельдинцев, улучшении береговой дороги от Бомбор, а если возможно и от Гагр, и занятии одной или двух якорных стоянок к северу от Гагр. Действия на правом фланге кавказской линии распадались на два периода: в первом предположено было возвести два или три прибрежные укрепления к югу от Геленджика, на удобнейших по местным соображениям пунктах — близ рр. Пшад, Вулан, Джуба, и даже южнее, во втором — действовать вооруженною рукою против натухайцев. Впрочем военные действия эти находились в прямой зависимости от успеха предприятий первого периода. В Дагестане и Чечне, сверх мер указанных в Высочайше утвержденном плане покорения Кавказа, местному начальству было вменено в обязанность оберегать спокойствие наших пределов. Что касается до мер к склонению горцев к добровольному изъявлению покорности, то этого предполагалось достигнуть воспользовавшись предстоящим посещением Кавказа Государем и искусно внушив горцам необходимость воспользоваться этим счастливым обстоятельством для принесения покорности лично и непосредственно Его Величеству.

К январю 1837-го года войска отдельного кавказского корпуса были распределены следующим образом: А) За Кавказом. Нижегородский драгунский полк в 7-ми эскадронном составе, с нестроевою ротою, донские казачьи №№ 3-го, 6-го, 9-го, 11-го, 12-го, 13-го, 14-го, 19-го и 24-го полки, пятисотенного состава, грузинский гренадерский, эриванский карабинерный полки, четырехбаталионного состава, с нестроевыми ротами, кавказский саперный баталион, апшеронский и князя Варшавского пехотные и тифлисский и мингрельский егерские полки, пятибаталионного состава, с нестроевыми ротами, 19-я артиллерийская бригада, пятибатарейного состава, с подвижным запасным парком, грузинские линейные №№ 1-16 и черноморские линейные [5] №№ 5-10 баталионы, 5-ть инвалидных уездных команд и кавказская гренадерская артиллерийская бригада в четырехбатарейном составе. Б) На Кавказе. Донские казачьи №№ 5-го, 8-го, 20-го и 30-го полки, пятисотенного состава, линейные казачьи: кавказский, кубанский, хоперский, волгский, ставропольский, горский, моздокский, гребенской и семейный-кизлярский полки (Первые 5-ть в восьмисотенном составе, горский в 6-ти, а моздокский в десятисотенном составе и два последние по 7-ми сотен.), малороссийскис казачьи №№ 1-го и 2-го полки (4 дивизиона), конно-артиллерийские линейные казачьи роты №№ 5-го и 6-го, черноморские казачьи конные №№ 1-11 и пешие №№ 1-10 полки, черноморские артиллерийские роты — конная № 4-го и пешая, тенгинский, навагинский пехотные и кабардинский и куринский егерские полки, пятибаталионного состава. с нестроевыми ротами, 20-я артиллерийская бригада, пятибатарейного состава, с подвижным запасным парком, кавказские линейные баталионы №№ 1-10 и 4 инвалидные и этапные команды; итого строевых 85 баталионов и 50 сотен пехоты, 198 эскадронов и сотен кавалерии, при 14 пеших батареях и 1 роте и 3 конно-артиллерийских казачьих ротах артиллерии, а всего, в общей сложности, 88,536 штыков, пик и шашек. В войсках этих, по строевому рапорту за январь месяц 1837-го года, недоставало до комплекта 26,662 человека.

Для выполнения указанных выше предприятий, из всего этого выделялись следующие отряды: а) со стороны Абхазии, 8 баталионов пехоты, одна саперная рота, две сотни донских казаков, 12-ть сотен конной и пешей мингрельской и абхазской милиции и 60 линейных казаков конвойной команды, при 14-ти орудиях и 8-ми мортирках. Войска эти должны были собраться у Сухум-кале в начале апреля месяца и ожидать прибытия корпусного командира, пожелавшего лично принять начальство над отрядом, [6] и б) на правом фланге кавказской линии — 10-ть баталионов пехоты, 2 саперные роты, 4 пеших черноморских полка и 75 линейных казаков конвойной команды, при 26-ти орудиях и 10-ти мортирках. Отряд сосредоточивался у ольгинского укрепления в конце апреля.

_____________

Хотя, как ми видели в своем месте, по предположениям барона Розена, центр тяжести военных действий 1837-го года должен был иметь место на восточном берегу Черного моря, в Чечне же и Дагестане наши войска должны были сохранять лишь чисто охранительное положение, но обстоятельства решили иначе: запуганное экспедициею предыдущего года население Чечни, склонявшееся уже к полной покорности нашему правительству, начало, мало по малу, изменять это благоприятное настроение умов благодаря нескольким фанатикам, успевшим уверить чеченцев, что весною 1837-го года к ним явится на подмогу сам имам с огромными силами и обеспечит их свободу. Для утверждения в народе этой мысли, Шамиля убедили послать в Чечню своего сподвижника Али-бека аварского с 500 андийцев и гумбетовцев. Али-беку не представилось особой арены для действий: простояв несколько дней на Сунже, и видя, что войска наши настороже, он, захватив от ичкеринцев 13-ть аманатов в знак принятия ими шариата, возвратился в Дагестан без всяких лавров. Тем не менее, корпусный командир, желая по возможности парализовать всякое влияние Шамиля на Чечню, предписал местному начальству произвести ряд поисков для устрашения населения. Во исполнение этого, еще с декабря 1836-го года начались набеги в Чечню наших небольших отрядов, причем склонявшиеся на сторону Шамиля аулы Эрсеной, Селим-Гирей, [7] Хизыр-Гойта, Таиб, Устархан, Катыр-юрт, Галган, Джугой, Айтемир, Пхан-Кичу, Шалаж-юрт и Умахан были уничтожены. С 23-го же января описываемого года начались военные действия в более широких размерах, причем главное начальство над войсками было поручено бароном Розеном прибывшему в кр. Грозную генерал-маиору Фезе, командовавшему 20-ю пехотною дивизиею.

Решив двинуться для наказания уклонявшихся от повиновения жителей западной части Чечни, Фезе уведомил об этом владикавказского коменданта полковника Широкого и просил о содействии, а сам, 23-го января в три часа пополудни, выступил из крепости Грозной с четырьмя баталионами куринского егерского, двумя — апшеронского полков и 2 1/2 сотнями казаков, при 12-ти орудиях, всего, 3249 штыков и шашек.

Перейдя Сунжу у селения Кулары (близь закан-юртовского укрепления), отряд направился через гехинское поле к аулу Шалаж-юрт, раскинутому на правом лесистом берегу р. Шалаж, у подошвы Черных гор, в сорока верстах от Грозной. Жители этого селения, за исключением лишь девяти семейств не изменивших нам, давали у себя приют разным беглецам и принимали деятельное участие в хищничествах и набегах в наши пределы. Не доходя 4-х верст до Шалаж-юрта, наше движение было открыто чеченским пикетом. По сигнальным выстрелам, население Шалаж-юрта начало вывозить свои семьи и имущество в горы и готовиться к защите. Но было уже поздно; Фезе приказал ускорить движение и, чуть забрезжил свет, явился перед аулом. Разделив войска на три колонны — правую командира куринского егерского полка полковника Пулло, из 3-го баталиона его полка и двух рот апшеронцев с кизлярскими казаками, для обхода аула справа, вдоль реки Шалаж, левую — генерального штаба [8] полковника Ковалевского, из сводного баталиона куринских егерей и сотни моздокских казаков, для обхода слева и, наконец, третью, командира апшеронского полка генерал-маиора графа Ивелича, из 2-го баталиона его полка, для удара с фронта и оставив свободные части в резерве,— Фезе двинул колонны на аул. Беглый ружейный огонь открытый жителями из-за плетней, не мог остановить нашего натиска; войска без выстрела, с налета, ворвались в аул и, после короткой рукопашной схватки, овладели им, положив на месте 14-ть горцев и захватив 67 в плен. Это лихое дело стоило нам одного убитого, 3-х раненых нижних чинов и 4-х лошадей выбывших из строя. До занятии аула отряд расположился около него на ночлег, но усталым людям не пришлось отдохнуть спокойно, так как чеченцы до глубокой ночи обстреливали наш лагерь и ранили 2-х рядовых.

На следующий день, с рассветом, из лагеря были отправлены две колонны, каждая из двух баталионов с полусотнею казаков, для открытия и уничтожения поселений в густых лесах вверх по обоим берегам р. Шалаж. Левая колонна, генерал-маиора графа Ивелича, направилась к с. Мурдар. Лишь только войска втянулись в лес, как со всех сторон затрещала перестрелка. Несмотря на это, граф Ивелич быстро прошел лес, занял с боя аул с прилежащими двумя хуторами, гнал горцев несколько верст и отбил у них много разного имущества. При этом у нас было ранено два рядовых и одна лошадь, неприятель же оставил на месте 5-ть тел. В то же самое время правой колонне удалось нагнать чеченского абрека Алхазура и завладеть всем его скотом и имуществом; в происшедшей при этом схватке было убито 7-мь чеченцев, а в том числе и сам Алхазур. На обратном пути колонны истребила хутора и зимовники для [9] скота по обоим берегам р. Шалаж. Около полудня прибыл к Шалаж-юрту полковник Широкий с сводным баталионом из состоявших в его ведении кавказских линейных баталионов, сотнею казаков и пятью сотнями осетинской и ингушевской милиции. Предав огню Шалаж-юрт, соединенные отряды выступили к аулу Ачхой, часть населения которого участвовала в неприязненных против пас действиях в январе, во время поисков полковника Пулло. По прибытии к селению генерал Фезе объявил старшине, что прибыл не для наказания ачхоевцев, а лишь для утверждения их в покорности; поэтому жители остались но домам и отряд спокойно расположился лагерем около аула. 26-го января, ачхоевцы присягнули на подданство нашему правительству, выдали 6-ть аманатов из семейств почетнейших старшин и возвратили 7-мь казачьих лошадей, захваченных ими несколько времени тому назад. Следуя их примеру, старшины ближайших аулов Пхан-Кичу, Чиннахой и Нурик-юрт, до того времени не желавшие выдавать нам вовсе аманатов, представили девочку, взятую в плен в Кизляре еще в 1831-м году, и 4-х аманатов.

Вслед за тем генерал Фезе, для еще большего утверждения вашего влияния, приказал прорубить лес между аулами Пхан-Кичу и Катыр-юртом, чтобы таким образом открыть ближайший путь из кр. Грозной через Алхан-юрт и гехинское поле до самых Черных гор. Пока шли работы, милиция с двумя баталионами егерей, при 4-х орудиях, под начальством полковника Широкого, была послана в леса за Умахан-юрт, для отыскания населения скрывавшегося там со всем своим скарбом. Полковник Широкий выполнил возложенное на него поручение с полным успехом, захватив много скота и разного имущества. Окончив рубку просеки, генерал Фезе [10] расположил войска в мирных аулах Умахан и Айтемир-юрт, а с рассвета 27-го января приступил к расчистке просеки от Айтемир-юрта к гехинской поляне. Между тем большая часть отряда двинулась через гехинское ноле к аулу Шалаж-юрт, выслав небольшие команды для уничтожения оставленных жителями хуторов и аула Магомет-Ирзау. Окончив расчистку просеки, прикрывавший работы полковник Ковалевский, с 2-мя баталионами егерей и полусотнею кизлярских казаков, делал поиск к аулу Ханкарик-Рошня, имел незначительное дело и захватил весь скот и имущество жителей, понеся самую незначительную потерю,

В ночь на 28-е января Фезе бивакировал у с. Таиб, а Ковалевский — у Ханкарик-Рошня, на другой же день, по сожжении обоих аулов отряд стянулся и около полудня прибыл к с. Урус-Мартан, пустому и безлюдному, так как кроме 11-ти семейств все население его несколько недель тому назад скрылось в леса и горы. Для отыскания и истребления бежавших урус-мартанцев, генерал Фезе направил три колонны: правую, генерал-маиора графа Ивелича, из 9-ти рот пехоты и милиции, по ущелью р. Тенга, к аулу Тенги-юрт, левую, полковника Ковалевского, из 2-х баталионов егерей и кизлярских казаков также с милициею — в ущелье по правому берегу р. Мартан и среднюю, летучую колонну, под личным своим начальством, из 6-ти рот пехоты и сотни моздокских казаков, при двух горных единорогах, для поддержания связи между боковыми колоннами, Полковник Пулло с резервом был оставлен на месте, для прикрытия артиллерии и обоза. Граф Ивелич, двигаясь по тенгинскому ущелью, подошел к самым горам, Ковалевский достиг соляной реки за черными горами, начальник же отряда, с летучею колонною, [11] переправился на левый берег Мартана, взял штыками устроенные горцами завалы и вошел в связь с боковыми колоннами. Пораженные неожиданным появлением наших войск с фронта и с обоих флангов, горцы огромными толпами бежали в горы, оставляя скот и все имущество на произвол судьбы. Мы потеряли 1-го обер-офицера (из осетин) и 1-го рядового убитыми, 1-го обер-офицера (милиционера) и 3-х рядовых ранеными и 11-ть выбывших из строя лошадей. Нами было поднято на месте боя 23-ри неприятельских трупа, взято в плен 13-ть человек и захвачено много разного скота. Уничтожив на обратном пути более тысячи саклей по мартанскому и несколько сот по тенгинскому ущельям, отряд прибыл на ночлег к Урус-Мартану.

Окончив на другой день до полудня истребление хуторов и запасов сена и хлеба по мартанскому ущелью, без всякого сопротивления со стороны неприятеля, генерал Фезе направился к гойтинскому лесу. Сам генерал, взяв с собою милицию, 1 1/2 сотни линейных казаков и две роты пехоты, при 2-х конных орудиях, далеко опередил остальной отряд, прошел аулы Хизир-Гойта, Баталнаке, Биякай и, переправившись через р. Гойту, занял сс. Устархан, Атага и Чах-Кери. Все названные аулы была брошены жителями и вообще, во время этой рекогносцировки, неприятель нигде не показывался. Осмотрев дремучий лес выше последнего аула и приказав разбросать устроенные в нем засеки, Фезе двинулся обратно в с. Хизир-Гойта, где уже расположился отряд на ночлег. Чеченцы провожали все время рекогносцировочную колонну, изредка перестреливаясь с милиционерами, и ранили у нас 3-х лошадей.

30-го января полковник Широкий выступил обратно во Владикавказ, а генерал Фезе, усилив войска частью [12] мирных чеченцев и приказав уширить просеку через гойтинский лес, прорубленную в октябре 1836-го года полковником Пулло, произвел рекогносцировку вверх по р. Гойте и истребил оставленные жителями сакли и запасы сена.

На другой день с рассветом, заблаговременно заняв опушку гойтинского леса двумя баталионами егерей с дивизионом орудий, под командою полковника Ковалевского, Фезе двинулся к кр. Грозной, прикрываясь арриергардом графа Ивелича из 2-х баталионов апшеронцев и 1 1/2 сотни казаков, при 4-х орудиях.

Чеченцы, заметив наше отступление, не замедлили собраться и завязать перестрелку, но встретили такой огонь нашей цепи, что по выходе войск на поляну не осмелились более нас тревожить. Потеря наша была незначительна: контужен пулею в ногу генерал Фезе, не оставивший впрочем строя, ранено 3 рядовых и 4 лошади. У горцев же до 12-ти человек убито и ранено, В 6-ть часов вечера отряд вступил в Грозную,

В продолжение этой экспедиции, по небольшим речкам впадающим в Сунжу, было истреблено множество аулов и хуторов, а в глуши дремучих лесов — масса запасов хлеба и сена; взято в плен 24 человека, захвачено 811 штук рогатого скота, 2129 овец и коз, 7 лошадей и много разного имущества. Потеря наша, как мы видели, была незначительна и войска, благодаря мерам принятым Фезе, мало потерпели от холода; за все время больных было только 31 человек, а обмороженного ни одного. Хотя на долю войск и не выпало блестящих крупных дел, тем не менее наши действия упрочили покорность мирного населения западной Чечни и заставили непокорных чеченцев, из страха повторения экспедиции в близком будущем, переселиться далее в горы, откуда [13] им не так легко уже было беспокоить своими набегами левый фланг кавказской линии и военно-грузинскую дорогу.

Генерал Фезе не ограничился достигнутыми результатами и, донося об окончании экспедиции, просил разрешения корпусного командира на перенесение действий в восточную Чечню, за р. Аргун, где гнездились главнейшие сообщники Шамиля. Признав это предприятие весьма полезным в смысле подрыва доверия у чеченцев к возмутителям барон Розен изъявил на него согласие и, выяснив Фезе тогдашнее положение дел в северном Дагестане, предоставил ему, если обстоятельства позволили бы, действовать совместно с командовавшим войсками в северном Дагестане, генерал-маиором Клюки-фон-Клугенау, на этот случай ему подчиненным.

4-го февраля, перед вечером, генерал Фезе двинулся из Грозной в восточную Чечню (В отряде было в строю 2942 штыка (апшеронцы и куринцы) и 467 шашек, при 8 пеших и 4-х конных орудиях.). Узнав об этом, чеченцы, под предводительством Уди-муллы, усиленные андийцами с Ташов-хаджи и гумбетовцами с Али-беком, собрали значительное скопище, доходившее по некоторым сведениям до семи тысяч человек, и приготовились к отпору.

Переправившись через р. Аргун у с. большой Чечен по двум скрытно наведенным мостам и оставив для прикрытия их и обоза два баталиона пехоты, войска, утром 5-го февраля, подошли к аулу Энцель-юрт, в окрестностях которого, в густых лесах, скрывался известный Уди-мулла. Хотя чеченский пикет и дал знать скопищу о нашем приближении, но, благодаря быстроте движения, Фезе не дал горцам увернуться и успел охватить их с двух сторон. Завязался ожесточенный бой; чеченцы отчаянно защищали каждое дерево, но, наконец, сопротивление их было сломано и Уди-мулле, дав нагайку [14] доброму коню и призвав мысленно на помощь Аллаха пришлось обратиться раньше других в бегство, заботясь только о личном своем спасении. Его примеру не замедлило последовать и все подчиненное ему правоверное воинство.

От Энцель-юрта отряд направился к с. Шали, куда понемногу начали собираться опрокинутые чеченцы. Едва наша кавалерия (4 сотни), отправленная на рысях вперед для захвата аула, прибыла на поляну, расстилавшуюся около него, как из леса показались толпы конных чеченцев с разноцветными значками. Генерал Фезе. подоспевший с конною батареею, не смотря на значительное превосходство горских сил приказал казакам завязать дело и навести неприятеля на орудия. Развернувшись лавою, сотни бросились вперед, но, встреченные выстрелами, сдержали коней, повернулись и начали медленно отходить. Чеченцы, осмотревшись и видя против себя только горсть нашей кавалерии, в свою очередь, с гиком, понеслись за казаками. Постепенно усиливая аллюр и направляясь на батарею последние быстро очистили ее фронт. Раздалась громкая команда артиллеристов, брызнула и зазвенела картечь и неприятель, потеряв много убитыми и ранеными, обратился в полное бегство. Наша кавалерия, подкрепленная подоспевшею к тому времени пехотою, преследовала горцев по пятам вверх по левому берегу Джалки и остановилась лишь у черных гор. Истребив по пути аулы Ахаин-юрт и Лумик, войска собрались в лагере у с. Шали только поздно ночью.

Результатом обеих лихих стычек было принесение шалинцами присяги в покорности правительству и выдача аманатов.

6-го февраля была произведена рекогносцировка по р. Джалке, выяснившая, что чеченские скопища занимали лежавшие у подошвы черных гор аулы Койсын-Ирзау и [15] Салаин-юрт, а потому, на другой день, отряд двинулся в этом направлении.

Горцы, сильно занявшие лес между аулами, встретили нас перекатами беглого огня, но наша пехота без выстрела бросилась в опушку, отбросила чеченцев в глубину леса и преследовала их до тех пор, пока они не рассеялись.

8-го февраля отряд выступил двумя колоннами по обоим берегам р. Джалка к аулу Герменчук, так как получено было сведение, что Уди-мулла успел в ночь перейти в герменчукский лес, с целью сблизиться с Ташов-хаджи и Али-беком, занимавшими сс. Гельдыген и Маюртуп. Левая колонна полковника Пулло дошла до аула не встретив сопротивления, правая же — графа Ивелича — имела небольшую перестрелку у аула Беной, с засевшею там партиею. По прибытии наших войск к Герменчуку, жители этого селения возобновили присягу на подданство России и выдали аманатов.

Не смотря на все эти частные успехи, генерал Фезе не упускал из вида главного — нанести решительный удар чеченским скопищам. Для этой цели, 9-го февраля, он двинулся из Герменчука к с. Автур, оставляя саит-юртовский лес за собою вправо. Горцы, сильно занявшие с. Саит-юрт и завязавшие уже перестрелку, видя наше обходное движение поспешили захватить переправу через р. Хулхулау, но отряд успел предупредить их, разрезав неприятеля пополам. Тогда пешие и конные горцы Ташов-хаджи бросились за с. Автур и начали отходить к лесу, по дороге в с. Гельдыген. Вследствие крайне пересеченной местности главная масса нашей кавалерии держалась позади, а потому генерал Фезе послал вперед то, что у него в данную минуту оказалось под рукою: находившуюся при нем дежурную команду и сотню кизлярских [16] казаков, под командою полковника Ковалевского. Храбрый Ковалевский лихо врубился в отступавшие толпы, много положил на месте и взял в длен двух раненых андийских старшин Али-Гази-Магомаева и Бий-Султана-Ирбаканова, пользовавшихся в народе, особенно последний, большим значением. Генерал Фезе, подкрепив Ковалевского остальною кавалериею, принял лично над нею начальство и гнал Ташов-хаджи до тех пор, пока его андийцы не рассеялись окончательно. Отрезанный от андийцев Уди-мулла, рассчитывавший, в то время как Ташов-хаджи задержит Фезе на переправе, напасть на нас с тыла, видя поражение Ташов-хаджи, заблагорассудил тоже убраться восвояси и полковник Пулло, посланный за ним по течению реки, по направлению к саит-юртовскому лесу, едва успел захватить хвост его партии и взял с боя с. Саит-юрт. Уничтожив аулы Автур и Саит-юрт отряд стянулся и возвратился к Герменчуку.

Во всех этих делах мы потеряли убитыми 2-х нижних чинов, раневыми одного обер-офицера и 22 нижних чина, контуженными 3-х обер-офицеров и 9 нижних чинов и 27 выбывших из строя лошадей. Горцы имели до 100 убитых и раненых и оставили на месте боя 23 тела

После дела при Автуре, большая часть андийцев, более других пострадавших, возвратилась домой, но Уди-мулла с чеченцами и частью ичкеринцев и Али-бек с гумбетовцами и оставшимися андийцами расположились: первый у аула Эрсеной-юрт, при входе в хулхулауское ущелье, а последний у с. Маюртуп. Не предпринимая ничего активного, оба горские предводителя медлили роспуском своих скопищ, как будто бы чего-то выжидая. Заключив из этого, что экспедиция может затянуться, Фезе признал нужным запастись провиантом и боевыми припасами и [17] освободить отряд от раненых, пленных и аманатов. Для этой цели он передвинулся из Герменчука в мирный аул Мискир-юрт и расположился там лагерем. В Грозную тотчас была отправлена колонна со всеми свободными повозками.

В ожидании возвращения этой колонны, полковник Пулло, с двумя баталионами егерей и частью казаков, искрестил все окрестные леса, захватил 213 штук рогатого скота и массу чеченского имущества, остальные же войска устроили у Мискир-юрта укрепление для вагенбурга. Небольшая остановка эта была нам вполне необходима, так как ежедневные поиски по лесам и трущобам и ночлеги под открытым небом, на снегу, сильно измучили людей. Но, при почти полном иногда физическом изнеможении, молодецкий дух войск придавал им, когда то было нужно, и бодрость и силы.

Между тем из гор были получены весьма благоприятные известия, что после удаления большей части андийцев, между чеченцами произошли несогласия и раздоры, настолько крупные, что Ташов-хаджи и Али-бек сочли за лучшее вернуться в Дагестан и представить все происходившее на благоусмотрение своего имама. Все это чрезвычайно обрадовало Фезе, успевшего уже получить из Грозной провиант и боевые припасы, и заставило его поспешить продолжением военных действий.

15-го февраля, оставив все тяжести в вагенбурге у Мискир-юрта, под прикрытием двух рот пехоты с тремя орудиями, отряд выступил к Гельдыгену, по тропинкам, через неизвестные еще тогда нам леса. Едва наш авангард дебушировал на гельдыгенскую поляну близь аула Батырбей, как был встречен старшинами Гельдыгена и многих других селений, лежавших по р. Мичик и между Джалкою и Хулхулау, с изъявлением полной [18] покорности. Приказав им присягнуть на верноподданство России, выдать аманатов и вернуться в свои дома, генерал Фезе произвел ряд поисков за с. Автур, в ущелье р. Гумс. Эти движения произвели впечатление даже на самых закоснелых в ненависти к нам чеченцев. Безлюдные аулы начали оживать, а два известные чеченские джигита Уздомир и Ирдар сами явились к начальнику отряда и представили 7 пленных казаков гребенского казачьего полка. Мало того, при дальнейшем движении через аулы Аку-юрт, Маюртуп и другие, жители выходили навстречу войскам, давали им проводников и даже добровольно присоединялись к отряду.

19-го февраля Фезе прибыл на р. Мичик и тотчас открыл сообщение с укр. Ташкичу, так что на другой день к нему присоединился полковник князь Муса Хасаев с кумыками. Снова начались поиски небольших наших колонн по разным направлениям и уже 21-го числа жители 6-ти соседних мичиковских аулов, всегда отличавшихся крайнею неприязненностью к нам, поспешили изъявить покорность и выслали рабочих для прорубки вместе с кумыками просеки через качкалыковский хребет, по Мичику и между аулами Казбеком и Аку-юртом. Между тем поиски продолжались и наши колонны возвращались в лагерь нагруженными всякого рода запасами и имуществом. С 4-го по 22-е февраля нами было взято в плен 68 человек обоего пола, 52 аманата и много имущества. За это время мы потеряли 2-х нижних чинов убитыми, 1-го обер-офицера и 27 нижних чинов ранеными и 2-х обер-офицеров и 11-ть нижних чинов контуженными. Лошадей выбыло из строя 37-мь.

Желая воспользоваться впечатлением, произведенным на андийцев автурским боем, генерал Фезе послал в Андию ачхоевского старшину Яку и андийского переселенца [19] Мусу с требованием покорности. Миссия эта, вопреки даже ожиданиям Фезе, имела успех. Андийцы, несмотря на неприступность их общества, окруженного со всех сторон горами, особенно в то время года, и на преданность свою Шамилю, взявшему у них аманатов, прислали 4-х депутатов с изъявлением готовности покориться. Когда же начальник отряда потребовал, чтобы до окончания переговоров двое из них остались у нас заложниками, то они не согласились на это, под предлогом неимения полномочий от своего общества. Фезе отпустил депутатов, подтвердив им свое требование о покорности и выдаче аманатов и пленных; для большего же подкрепления своего приказания, на глазах андийцев поставил войска в ружье и двинулся к с. Мискит, лежавшему на пути в Андию. На марше было получено сведение, что Шамиль по окончании мусульманского праздника Байрама намерен вторгнуться в Салатау и занять главный салатавский аул Черкей. Это известие, в связи с непрекращавшимся деятельным участием принимаемым имамом в делах чеченцев, убеждало генерала в необходимости безотлагательных решительных действий против него. Корпусный командир, имевший это в виду еще раньше, вполне соглашаясь с Фезе, что удобная минута для операций против Шамиля наступила, подчинил ему, для достижения возможно полного успеха, войска расположенные на левом фланге кавказской линии и в северном Дагестане, а также и направленные для усиления этих последних два баталиона князя Варшавского полка.

По приближении нашего отряда к Мискиту, жители встретили нас с покорностью и войска расположились около селения биваком. Во время стоянки под Мискитом, генерал Фезе деятельно готовился к экспедиции в нагорную часть восточной Чечни и перенесению военных действий, в [20] случае благоприятной погоды, и далее, против Шамиля. Имея в виду, что в последнем случае отряд не мог базироваться на кр. Внезапную и Ташкичу, вследствие значительного от них удаления, Фезе признал необходимым устроить опорный пункт при Миските и в два дня совершенно окончил небольшое укрепление. Кроме того, желая по возможности облегчить спои действия в горах Андии, он предложил командовавшему войсками в северном Дагестане генерал-маиору Клюки-фон-Клугенау произвести демонстративное движение, в удобнейшем направлении, для отвлечения Шамиля и части горских сил.

_______________

Получив предписание Фезе о производстве безотлагательной диверсии, генерал Клугенау, находившийся тогда в Темир-Хан-Шуре, прежде всего занялся выбором цели для предстоявших ему действий. Ашильтинский мост на Койсу, от которого не было и 5-ти верст до резиденции Шамиля — аула Ашильта — как нельзя более удовлетворял его желаниям, так как удар на этот пункт, бил имама в самую чувствительную точку — заставлял его позаботиться о спасении собственной персоны, семьи и имущества. Для движения было назначено 843 штыка (1-й и 3-й баталионы апшеронского полка, в составе 2-х штаб, 13 обер, 55 унтер-офицеров, 41 музыканта, 788 рядовых и 9 нестроевых), в гарнизоне же Шуры оставлены инвалидная и нестроевая роты и слабые нижние чины апшеронского полка, всего 495 человек. Горной артиллерии отряду не было придано; по чрезвычайной крутости предстоявшего ему на пути обледенелого спуска и простые вьюки не могли бы следовать далее с. Каранай, взятые же Клугенау с собою четыре кегорновые мортирки все время пришлось нести на руках. [21]

Так как успех демонстрации всецело обусловливался скрытностью движения, то Клугенау 27-го февраля с наступлением ночи, отправил подполковника Авраменко с 1-м баталионом апшеронцев (480 штыков) в с. Каранай, приказав ожидать там дальнейших распоряжений. Прибыв на следующий день в Каранай лично, с остальною частью отряда, Клугенау снова выдвинул подполковника Авраменко вперед, к гимринскому роднику, для занятия прямой тропинки к ашильтинскому мосту.

Приказания генерала были выполнены в точности, не смотря на глубокий снег, покрывавший хребет, и гололедицу на спуске, крайне затруднявшие и замедлявшие движение.

1-го марта сам Клугенау спустился к роднику и расположил весь отряд биваком. Здесь он нашел нескольких гимринских старшин и узнал, что унцукульцы, проведав о нашем движении и прибыв в Гимры в числе 500 человек, предлагали свое содействие против русских, но гимринцы отказались от помощи и заставили гостей удалиться, угрожая в противном случае употребить в дело оружие. Генерал поспешил отправить старшин обратно, с поручением ободрить гимринцсв и уверить, что против них он никаких неприязненных намерений не имеет, а между тем тотчас принял меры для занятия ашильтинского моста, окрестности которого были хорошо известны Клугенау из расспросов надежных лазутчиков, особенно же по секретной рекогносцировке адъютанта его бригады, поручика Евдокимова (Впоследствии генерал-адъютант и граф.). Здесь, благодаря выгодам местности, небольшой отряд легко мог выдерживать натиски огромного скопища, а потому в тот же день, в десять часов вечера, подполковник Авраменко с 1-ою и 2-ю [22] мушкетерскими ротами апшеронцев, при двух мортирках, был двинут к мосту. С колонною отправился и поручик Евдокимов, как человек хорошо знакомый с местностью.

В горах лежал глубокий снег. Ночной форсированный переход по обледенелому, крутому и опасному спуску измучил вконец маленький отряд. Люди скользили и падали; приходилось часто останавливаться для передышки и стягивать колонну, так что лишь с рассветом следующего дня подполковнику Авраменко удалось достигнуть указанного ему пункта. Прибыв к мосту, он поставил пехоту и мортирки в полуверсте позади, на площадке, укрыто от взоров и выстрелов горцев с противуположного берега; впереди же, частью против моста, под командою капитана Костырко и поручика Евдокимова, частью же левее, к Гимрам, под начальством поручика Писарева, рассыпал стрелковую цепь.

Через час после занятия нами позиции, на высотах другого берега начали показываться горцы и, постепенно усиливаясь, открыли огонь, впрочем почти для нас безвредный, так как наша цепь отлично была применена к местности. Нельзя того же сказать и о неприятеле: наши стрелки не выпускали пуль на ветер и мы ясно видели как горцы уносили раненых, а убитые их падали с кручи в Койсу.

2-го марта с рассветом двинулся и генерал Клугенау, оставив на спуске одну роту. Спустившись к Койсу он узнал, что мост близь с. Гимры, наполовину разобран горцами со стороны Унцукуля в ночь с 1-го на 2-е марта. Оставив еще роту на дороге в с. Гимры, на случай, если бы неприятель предпринял что-либо со стороны Унцукуля, Клугенау с остальными ротами, вместе с находившимся при ней генерал-маиором графом [23] Ивеличем (Граф Ивелич был послан генералом Фезе в Шуру, для личного выяснения Клугенау положения дел в Чечне, остался там и отправился с двумя баталионами своего полка к ашильтинскому мосту.), двинулся далее. Подходя к ашильтинскому мосту, начальник отряда услышал треск ружейной перестрелки и заключив, что левый берег уже занят неприятелем, послал к Авраменко двух мирных горцев с запискою, в которой просил уведомить может ли он свободно и без особенных потерь достигнуть моста, если же нет — то предписывал удерживать за собою позицию до вечера, а с наступлением ночи отступить вниз по Койсу и, хорошо известною поручику Евдокимову тропинкою, через урочище Бузнатау подняться в Каравай.

Граф Ивелич просил разрешения отправиться к двум своим ротам на мост, но Клугенау категорически отказал в этой просьбе, говоря что “граф подвергнется напрасной опасности, проезжая значительное пространство под прицельным огнем, между тем как при ротах находится подполковник Авраменко и другие офицеры, на храбрость и опытность которых можно положиться". Граф Ивелич замолчал, но через несколько минут вышел вперед и начал наблюдать за посланными на мост горцами. Затем, увлекаемый любопытством, он, шаг за шагом, все удалялся от Клугенау и, наконец, приблизившись к мосту, пробежал к ротам. Это произошло около 11-ти часов утра.— Разговаривая с подполковником Авраменко, граф услышал, что один из посланных Клугенау горцев ранен. Подойдя взглянуть на раненого, граф Ивелич и сам был ранен пулею в левую руку. Сделав наскоро перевязку, он послал с прапорщиком Мардмиловичем записку к Клугенау и извещая в ней, что неприятель действительно занимает противуположный берег реки, так что задние роты могут соединиться с [24] колонною подполковника Авраменко лишь под страшным огнем, просил разрешения остаться на ашильтинском мосту, на что Клугенау, узнав о ране графа, изъявил наконец согласие, подтвердив еще раз прапорщику Мардмиловичу, чтобы отступление было произведено отнюдь не ранее ночи. При этом Клугенау отправил к мосту 4-х лошадей для поднятия раненых, но они не дошли по назначению, так как на пути все были перебиты горцами.

Между тем, из селения Гимры дано было знать, что около тысячи унцукульцев, перейдя Койсу, приближаются к Гимрам. Клугенау, приказал сказать гимринцам, чтобы они не пропускали их на свои земли и объявили, что они могут встретить русских на своей границе; затем, действительно убедившись в невозможности соединиться без огромной потери о подполковником Авраменко, а с другой стороны хорошо зная, что с имевшимися у него под рукою силами ни в каком случае нельзя предпринять штурма моста, Клугенау решил отойти к гимринскому роднику.

Принимая в соображение, что отступая прямою, чрезвычайно трудною и длинною тропинкой, мы могли дать горцам повод предположить в нас робость, и, окружив отряд, раздавить его, Клугенау, хорошо изучивший горскую натуру, решил поразить их своею смелостью. Собрав роты, он двинулся берегом Койсу к Гимрам. Унцукульцы, занявшие противуположный берег, открыли было огонь, но наша цепь сразу осадила их на приличную дистанцию и мы достигли Гимр без всякой потери. Проходя через селение, генерал увидел, что жители, вооруженные с ног до головы, толпились по пути следования его миниатюрного отряда. Проехав селение, Клугенау остановился, слез с коня, сел на камне и, двинув роты далее, потребовал к себе старшин. Они тотчас собрались; за ними потянулись [20] остальные жители и окружили генерала. Тогда Клугенау начал говорить им о поведении унцукульцев в отношении русских и самих гимринцев, уверял, что предлагая им помощь они желали выставить их виновными в глазах русского правительства и подвергнуть разорению и бедствию их семьи. В конце концов, генерал напомнил гимринцам 1832-й год, когда он, в виду ужасного голода среди них и, в довершение несчастия, истребления всех их посевов теми же унцукульцами, помог им продовольствием. Старшины, помня оказанное им в трудную минуту благодеяние, дали слово не только не поднимать оружия против нас, но даже не допустить до этого и унцукульцев. Между тем последние приближались и были не более как на хороший ружейный выстрел; в тоже время толпы гимринцев все прибывали и русский генерал очутился один среди огромной массы вооруженного народа. Спокойно покуривая свою неизменную сигару, смотрел Клугенау на горцев, невольно озадаченных его лихостью и выражением такого безграничного к ним доверия. Наконец, оглянувшись и видя, что колонна, безостановочно двигаясь, уже втянулась в дефиле, приказал подать себе коня; один из почетнейших старшин тотчас подвел ого и взялся за стрема. Не торопясь уселся генерал в седло, сказал несколько приветливых слов жителям и дал нагайку коню.

Когда подошли унцукульцы было поздно: Клугенау уже въезжал в паши ряды. Один из гимринцсв, выстрелив в камень, на котором сидел генерал, сказал с досадой: “ведь был в наших руках, да сами мы его упустили!" Взбешенные унцукульцы бросились преследовать нас, но отряд быстро двигаясь вперед, успел ужо миновать опасное ущелье и отступал перекатными цепями. Изредка перестреливаясь с нашими стрелками, унцукульцы к [26] вечеру и вовсе прекратили преследование. Благодаря густому туману у нас был ранен только 1 обер-офицер (прапорщик Спиридович) пулею в ногу навылет. Отряд заночевал на пути.

С рассветом 3-го марта, предполагая, что роты подполковника Авраменко ужо прибыли в Каранай, Клугенау выступил туда же. Каково же было его удивление, когда, поднявшись, он узнал от прапорщика Юсуф-бека каранайского, что колонна при отступлении имела жаркое дело, что раненые принесены в Каранай, но что роты еще не прибывали. Вскоре, находившийся в селении раненый поручик Евдокимов подробно выяснил генералу все обстоятельства катастрофы.

Генерал-маиор граф Ивелич, получив наконец разрешение Клугенау остаться на мосту, тотчас, как старший, взял в свои руки управление боем. Он хотел немедленно сняться с позиции, но уступил доводам подполковника Авраменко, выставившего все выгоды ночного отступления и опиравшегося на категорическое, настойчивое приказание командующего войсками. Узнав между прочим от проводника, что на предстоявшем отряду обратном пути есть брод, который неприятель легко может занять и тем поставить нас в безвыходное положение, граф Ивелич тотчас дослал туда капитана Костырко с 45-го нижними чинами. Подполковник Авраменко, видя уступчивость графа, успокоился, но вскоре, когда начальник цепи протянутой перпендикулярно гимринской дороге, поручик Писарев, донес, что горцы начали на него сильно наседать — Ивелич снова отдал приказание отступать. Авраменко должен был замолчать перед авторитетом своего прямого начальника — полкового командира — и пагубное отступление началось. Когда поручик Евдокимов очистил мост и подтянулся к резерву, то граф [27] Ивелич приказал ему прикрывать отступление. Едва только наш малочисленный отряд очистил свою неприступную позицию, как горцы, только того и ждавшие, положив доски на перекладины полуразрушенного моста, толпами перешли на наш берег, охватили роты с флангов и заняли командовавшие высоты вдоль предстоявшего нам пути, которые не были заблаговременно заняты графом Ивеличем, несмотря на все представления о том подполковника Авраменко.— Медленно двигаясь под перекрестным огнем, апшеронцы втянулись в крутой и узкий овраг. Увидя их как бы в ловушке, горцы начали скатывать вниз огромные камни, а затем, с потрясающим душу гиком, со всех сторон бросились в шашки. Наша цепь была подавлена превосходством сил и потеснена, но, воодушевленная личным примером поручика Евдокимова, быстро оправилась — и горцы повалились под ударами штыков и прикладов. Завязался ожесточенный бой, в пылу которого граф Ивелич, тщетно упрашиваемый подполковником Авраменко не подвергать себя опасности и отправиться с сильным конвоем вперед, в Каравай, был убит пулею наповал; тело его тихо покатилось в обрыв, но в ту минуту некому было подбирать раненых и убитых. Так без пользы, хотя и со славою, погиб граф Ивелич, поздно сознавший всю безрассудность своих действий и решившийся искупить ее своею кровью. Подполковник Авраменко и поручик Писарев, желавшие воодушевить смущенных смертью полкового командира людей, были изрублены в куски. Потеряв начальников, солдаты были опрокинуты и разбившись на кучки отчаянно защищались. Горцы жестоко наседали на них и прекратили натиски лишь у брода на Койсу, где были встречены капитаном Костырко. Распоряжение покойного графа Ивелича о занятии брода — одно из всех его распоряжений оказалось целесообразным: [28] едва Костырко успел занять высоты над рекой, как показались горцы, но нашим огнем были отбиты и рассеяны. Вскоре затем Костырко услышал ружейную стрельбу, а через несколько времени увидел медленно двигавшуюся к нему вереницу раненых. Отправив их вперед, к Каранаю, он постепенно присоединял к себе отступавших из боя, где кучками, а где поодиночке, апшеронцев; дождавшись же поручика Евдокимова и узнав от него о гибели графа Ивелича и подполковника Авраменко — принял начальство над колонной.

Пользуясь выгодами занимаемой им позиции, Костырко дал упоенным успехом горцам жестокий отпор: подпустив их на верный выстрел, встретил беглым огнем, остановил и заставил засесть за камнями и ограничиться перестрелкой, а между тем сам, разделив людей на две части и поручив одну из них поручику Евдокимову, начал медленно отступать перекатами. Вскоре Евдокимов был ранен пулею в правую щеку и принужден отправиться в Каранай; отступление же продолжалось, по-прежнему, методически.

Расспросив подробно поручика Евдокимова, Клугенау тотчас послал маиора Быкова с 3-м баталионом апшеронцев на выручку Костырко, но последний обошелся уже без всякой помощи. Остановившись на удобной позиции, он решился дождаться на ней ночи, и, чтобы несколько охладить дерзость горцев, обстрелял партию беглым огнем и, с криком “ура!", внезапно атаковал ее штыками. Горцы не выдержали дружного натиска и рассеялись, а Костырко под покровом наступившей темноты благополучно отступил. Не имея проводника и не твердо зная дорогу, он долго блуждал, пока, наконец, 3-го марта вечером, добрался до Караная. Безрассудное и ничем не объяснимое поведение генерал-маиора графа Ивелича стоило нам [29] убитыми или взятыми в плен одного генерала, 1-го штаб и 1-го обер-офицера (Граф Ивелич, подполковник Авраменко и поручик Писарев.) и 68 нижних чинов и ранеными и контуженными 2-х обер-офицеров (Поручик Евдокимов и прапорщик Мардмилович.) и 35 нижних чинов. Кегорновые мертирки бывшие на ашильтинском мосту, несмотря на убыль лошадей, были благополучно доставлены в Каранай.

По сведениям данным Клугенау Джемалом черкеевским, партия, преследовавшая апшеронцев от ашильтинского моста, состояла из чиркатцев, ашильтинцев и унцукульцев; она потеряла до 50-ти человек, в том числе раненым известного мюрида Муллачи, руководившего боем.

4-го и 5-го чисел генерал Клугенау оставался в Каранае, распуская слухи, что намерен лично двинуться к ашильтинскому мосту и, заняв его, внезапно напасть на резиденцию имама с. Ашильта. 6-го же марта, в виду наступления дурной погоды и сильных туманов, возвратился в Темир-Хан-Шуру.

Хотя описанная демонстрация и окончилась неудачею, благодаря неисполнению графом Ивеличем настойчивых приказаний генерала Клугенау, но, тем не менее, она вполне достигла цели. Шамиль, при первом известии о движении наших войск, немедленно разослал гонцов по всем аулам Койсубу и Гумбета с приказанием, чтобы жители предназначенные для действий в Андии, против Фезе, по первому призыву спешили к с. Ашильта на защиту своего имама. Таким образом, с горстью людей, несмотря на ужасную погоду, Клугенау оказал весьма ценную услугу Фезе. Это было признано и корпусным командиром, несмотря на рапорт Фезе от 19-го марта 1837-го года [30] № 240-й, в котором последний обвиняет Клугенау в том, что он прельстившись возможностью пожать дешевые лавры за отсутствием тавлинцев, поспешивших в Андию, атаковал такой крепкий пункт, как ашильтинский мост, для чего было надо достаточное число войск с артиллериею; оправдывает поступок графа Ивелича порывом личной храбрости и сомневается, в конце концов, чтобы две некомплектные роты могли продержаться даже день в неприступной позиции. Опровержением взводимого на достойного генерала Клугенау обвинения, служат самые факты: он и не помышлял о штурме моста и захвате с. Ашильты со своими ничтожными силами, но считал демонстрацию, веденную чисто как демонстрацию — не достигавшею цели. Его распоряжения были зрело обдуманны, вполне соответственны обстановке, энергичны, приковали к месту не мало горских сил и не его вина, если мы потерпели неудачу чисто в тактическом смысле.— Что касается графа Ивелича, то нисколько не отнимая у него личной храбрости, позволим себе заметить, что в злополучный день 2-го марта он выказал блистательную храбрость солдата, но полнейшее отсутствие распорядительности начальника. Клугенау не был пророком, старательно удерживая его при себе; вероятно он знал графа с такой стороны, что считал более удобным оставить подполковника Авраменко без его опеки. Что же касается до сомнения Фезе в удобоисполнимости приказания Клугенау держаться на мосту до наступления ночи, то сам Клугенау под Ишкартами, а Пассек под Гилли, показали, что могут значить несколько некомплектных рот в твердых, опытных и искусных руках.

Обратимся снова к действиям в Чечне генерала Фезе.

25-го февраля была произведена рекогносцировка вверх по Аксаю к аулу Сагунтай и далее. Это движение, в [31] связи с возведением укрепления при Миските, заставило жителей аулов по р. Яман-су, от селения Балан-су до Билитли, и по р. Аксаю, принести покорность нашему правительству, обеспечив ее выдачею аманатов. Между тем, генерал открыто говорил всем и каждому о своем намерении идти в Андию, а 27-го числа передвинул часть отряда к аулу Аллерой, разработав при этом, на походе, вьючную тропинку для проезда артиллерии. Аллеройцы все возвратились из гор по домам и выслали навстречу нам старшин с аманатами. Таким образом, этот “корень Чечни", по собственному выражению генерала Фезе, был занят без выстрела. На следующий день в Аллерой подтянулся и полковник Пулло с артиллериею и транспортом провианта на арбах, под прикрытием остальной части войск. Отряд расположился лагерем около аула.

Решившись продолжать движение в Андию, Фезе 1-го марта приступил к устройству моста через Аксай. Ичкеринцы, заметив наши работы, не замедлили засесть в кустарниках и рытвинах по Аксаю и завязали перестрелку, сделавшуюся до того назойливою и настолько затруднявшею работы, что начальник отряда вынужден был направить против них 5-ый баталион куринцев подполковника Пантелеева. Под покровительством огня орудий, снявшихся с передков на нашем берегу, егеря смело бросились в реку, по грудь в воде перешли ее, и, вскарабкавшись на крутой берег, с криком "ура!" без выстрела, бросились в штыки и опрокинули неприятеля. Это лихое дело разыгранное “на чистоту", перед глазами целого отряда, совершенно обеспечило переправу и мост быстро был окончен.

За время с 25-го февраля у нас выбыло из строя 8-мь нижних чинов раненых и контуженных и 5 лошадей.

Вслед за тем было приступлено к энергичной [32] разработке дороги к с. Беной, по пути в Андию. Видя все эти приготовления и опасаясь вторжения наших войск, андийцы — не смотря на то, что их аманаты, находившиеся у Шамиля, рисковали головами — прислали снова в наш лагерь депутатов, с тремя аманатами, изъявляя желание покориться. Условия покорности были следующие: 1) принятие присяги на вечное подданство России, 2) выдача 4-х аманатов из лучших фамилий и 3-е) возвращение русских пленных. Кроме того депутаты обещали склонить к покорности население, жившее по рр. Аксаю, Гумсу, Хулхулау и Джалке.

Окончив переговоры с андийцами и приведя их к присяге, генерал Фезе, в виду наступавшего мусульманского праздника, отпустил их, разрешив выполнить поставленные им условия в семидневный срок, но двое, депутатов, Мусалов и База, добровольно остались в нашем лагере. Уже одна готовность андийцев, одного из самых значительных и промышленных племен восточного Кавказа, покориться нам и усмирение почти всей восточной Чечни — не могли не отозваться жгучего болью в сердце “собирателя горских земель" и не облегчить дальнейшие наши предприятия.

Достигнув главной цели поиска предпринятого в нагорную часть восточной Чечни — покорности Андии — генерал Фезе признал дальнейшее наступление в Андию бесполезным, на тех соображениях, что если бы его малочисленному отряду (три тысячи человек, при 5-ти полевых и 2-х горных орудиях) и удалось, наступая вверх по Аксаю, рассеять неприятельские скопища, то, скрывшись в горах и ущельях, ичкеринцы могли сидеть совершенно спокойно, так как, за недостатком горной артиллерии и вьючного транспорта, мы не могли двигаться дальше. С другой стороны, по мнению Фезе, оставление нами позиции [33] у селения Аллерой и движение вниз по Аксаю, могло во-первых — выманить Уди-муллу, Ташов-хаджи и Али-бека на равнину, где мы не преминули бы разгромить скопища наголову, или же — во-вторых — заставить население успокоиться и в виду нашего удаления разойтись до домам и, таким образом, подготовить почву для мирного склонения ичкеринцев к покорности.

По изложенным причинам, отряд 5-го марта перешел в с. Мискит. Горцы, считая наше движение за обходный маневр, весь день не трогались с места, так что Фезе, ожидая пробуждения их деятельности, простоял у Мискита весь день 6-го числа. Убедившись, наконец, что мы действительно отступаем, скопище двинулось вслед за отрядом. Уди-мулла спустился по левому берегу Аксая и его передовые пикеты показались перед нашим фронтом; Али-бек продвинулся к с. Балан-су, а Ташов-хаджи занял высоты над левым нашим флангом. Желая окончательно убедить горских предводителей в полном своем отступлении, Фезе приказал уничтожить мискитское укрепление, в сущности уже для нас ненужное, и в тот же день — 7-го марта — отступил к с. Кошкельды, в 15-ти верстах ниже Мискита, на левом берегу Аксая. На марше, начальник отряда несколько раз посылал по разным направлениям конные партии казаков для освещения местности, но они встречали лишь горские пикеты, издали следившие за нашим движением и тотчас скрывавшиеся в леса. Таким образом, отряд от с. Аллерой до Кошкельды, по чрезвычайно пересеченной и лесистой местности, прошел без выстрела, тогда как при прежних экспедициях каждая сколько-нибудь удобная позиция отстаивалась чеченцами отчаянно и доставалась нам буквально залитою кровью.

В перестрелках 3-го и 4-го марта при с. Аллерой [34] мы потеряли 7-мь нижних чинов ранеными и контуженными и 2-х лошадей.

У селения Кошкельды отряд простоял лагерем с 8-го по 20-е марта. Стоянка эта между прочими чисто хозяйственными удобствами, представляя центральную позицию, давала Фезе возможность, базируясь на Ташкичу и Амир-Аджи-юрт, откуда подвозилось для отряда все необходимое, наблюдать за пространством от Аргуна до Койсу и от Терека до верховьев Аксая, угрожать Ичкерии по трем направлениям, через с. Мискит, по дорогам и хребтам гор левого берега Аксая и по р. Гумсу (Гудермес), через с. Джугурта и, наконец, если бы положение дел в нагорном Дагестане того потребовало, двумя форсированными маршами перенестись в Шуру.

За время расположения лагерем у с. Кошкельды, генерал Фезе приказал прорубить просеку по направлению к с. Мискит, а сам деятельно вел переговоры с ичкеринцами, стараясь склонить их к покорности убеждениями. Оказалось, что Уди-мулла, Ташов-хаджи и Али-бек, не решившись померяться с нами оружием, употребляли все меры, не щадя ни угроз, ни самых заманчивых обещаний, для удержания чеченцев в покорности имаму. Все усилия Фезе и старания андийцев (как они уверяли) в нашу пользу, разбивались о твердость и популярность этих трех фанатиков. Ичкеринцы напр. высылали депутатов в наш лагерь для постановки условий принесения покорности; депутаты уезжали для получения необходимых полномочий, приезжали и опять уезжали и, таким образом, тянули дело. Уди-мулла тоже присылал от себя уполномоченных — и с ними переговоры не приводили ни к какому практическому результату. Тогда, желая сделать горцев более сговорчивыми и уступчивыми, Фезе вновь обратился к наступательным действиям. [35]

Узнав, что за время двенадцатидневной стоянки отряда у с. Кошкельды горцы успели преградить завалами и засеками все пути переваливавшие через качкалыковский хребет, генерал решил двинуться к с. Маюртуп и обойдя таким образом занятую неприятелем позицию, угрожать в тоже время вторжением в Ичкерию.

21-го марта отряд двинулся к с. Гурдали, на Гумсе, у подножия качкалыковского хребта и, после небольшой перестрелки с жителями, проследовал далее к Маюртупу. С пути Фезе вернул к Гурдали подполковника Пантелеева с двумя баталионами пехоты и казаками, при одном орудии. Аул был ночью окружен и в нем захвачено 9 непокорных чеченцев и часть рогатого скота. После этого, с 22-го по 25-е марта, отряд прошел через сс. Гельдыген, Автур, Мескир-юрт и Герменчук до Шали, не встретив нигде сопротивления; жители спокойно оставались по домам и выходили к нам навстречу. Селение Шали не оказалось безлюдным; в него переселились даже жители ближайших хуторов, но часть коренных шалинцев все еще продолжала скрываться в лесах и горах в верховьях р. Басса. Старшины уверяли Фезе, что и они не замедлят вернуться по домам, но так как этого не последовало, то генерал двинул войска тремя колоннами в пространство между р. Джалкою и Бассом, вверх по их течению на аулы Ахаин-юрт, Лумик-юрт, Салаин-юрт и Хорочой; прошел все эти селения и уничтожил в лесах много хуторов, зимовников для скота и запасов хлеба.

Между тем оставленные без крова чеченцы, усиленные пришельцами из самых дальних аулов, заняли высоты перед с. Лумик-юрт. Генерал Фезе немедленно двинулся против этого скопища и, стянув отряд, развернул боевой порядок. В первой линии стали 3-й баталион куринцев и 2-й апшеронцев с двумя пешими орудиями; [36] во второй — 4-й баталион апшеронцев и 1-й куринцев, с двумя горными единорогами. Кавалерия была поставлена перед первой линией, а прочие войска составляли резерв, под начальством подполковника Пантелеева. Подойдя к неприятельской позиции, Фезе двинул вперед казаков и первую линию. Без выстрела понеслись по отлогости горы казаки, за ними шла бегом пехота и рысили орудия. Горцы не выдержали дружного натиска и были отброшены частью в глубокий и обрывистый овраг, частью вправо, в густой лес, и скрылись из вида. Думая, что с партиею уже покончено, Фезе начал отступление, но горцы снова появились и стали даже наседать. Желая отбить у них эту охоту, генерал поставил скрытно казаков в балке и навел на них горцев. Едва скопище подошло на верный ружейный выстрел, как из овражка выросло несколько сот папах, сверкнули ружейные стволы и прогремел убийственный залп. Чеченцы как бы окаменели от неожиданности, но казаки заставили их очнуться: мгновенно закинув за плечо винтовки, сотни бросились в шашки, опрокинули горцев и, несясь по пятам их, произвели отчаянную рубку. Старшина селения Хорочой попался при этом в плен. Затем, отряд спокойно продолжал отступление и снова стал у с. Шали. 26-го продолжались поиски мелких колонн в окрестностях лагеря, а 27-го, переправившись через Аргун у с. малая Атага, частью вброд, частью же по аробному мосту, устроенному жителями, отряд направился к гойтинскому лесу и расположился лагерем у сс. Чонгурой-Гойта (обоз, с прикрытием) и Устархан. Едва люди успели немного отдохнуть, как Фезе направил подполковника Берзуля с казаками и баталионом пехоты, при одном горном орудии, на устарханские хутора, а сам, с двумя баталионами и одним горным орудием, отправился на розыски последнего убежища разбойника Таиба в Ахбамат-юрте. [37] Приблизившись к аулу, Фезе так быстро овладел им, что сам Таиб едва успел спастись бегством, оставив в наших руках все свое имущество. Между тем подполковник Берзуль захватил в устарханских хуторах несколько сот четвертей зерна, которое за неимением при отраде перевозочных средств пришлось сжечь. По возвращении Фезе и Берзуля, весь отряд сосредоточился в лагере у с. Чонгурой-Гойта.

Во время стоянки отряда у сел. Чонгурой-Гойта с 27-го по 30-е марта, к начальнику отряда являлись один за другим старшины и жители гойтинского леса и мартанского ущелья с изъявлением покорности. По выдаче аманатов, они приводились к присяге. Примеру их последовал наконец сам Таиб и его товарищ устарханский старшина Амма со всеми их родственниками и приверженцами и выдали наших пленных.

Искрестив последний раз вдоль и поперек окрестности Чонгурой-Гойты малыми отрядами, Фезе двинулся в кр. Грозную и прибыл туда 1-го апреля к вечеру.

В продолжение всех этих действий, мы потеряли убитыми и ранеными 18 человек и 10 выбывших из строя лошадей. Потеря горцев била незначительна, так как они приняли за правило постоянно уклоняться от открытого боя с нами.

По окончании экспедиции в Чечне Фезе должен был отправиться на Кубань, в распоряжение генерала Вельяминова, но обстоятельства вызвали движение наших войск в Аварию и барон Розен, чрезвычайно довольный деятельностью Фезе в Чечне, поручил ему командование и аварским экспедиционным отрядом. Вследствие этого, направив назначенные для действий в нагорном Дагестане части поэшелонно в Шуру, генерал, через несколько времени, и сам отправился туда же.

Текст воспроизведен по изданию: Три года на Кавказе (1837-1839) // Кавказский сборник, Том 8. 1884