ФЕДОР СЕРГЕЕВИЧ ПАНЮТИН.

Федор Сергеевич Панютин происходил из древней дворянской семьи Нижегородской губернии. Мать его Надежда Федоровна, рожденная Козлова, была редкой женщиной по уму и истинно-христианским качествам. Дети ее свято чтили ее память. Об его отце известий у нас не сохранилось. В нынешнем году исполнится сто лет со дня рождения Федора Сергеевича. Родился он 20-го Апреля 1791 г., в имении своего отца Чуфарове, Ннжегородск. губ. Арзамазского уезда. Получив воспитание в Пажеском корпусе, откуда в 1S09 г. был выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Семеновский полк, Панютин участвовал в кампании 1812 года и в Лейпцигском сражении при переходе через р. Саалу был контужен в правую ногу. В 1813 г. он назначен полковым адъютантом, в 1819 г. произведен в чин полковника. В 1822 г. Панютин получил назначение командиром Рыльского пехотного полка, а в 1828 г. с производством в генерал-майоры — командиром 2 ой бригады, 20-ой пехотной дивизии. В 1829 г. в сражении при г. Баязете, продолжавшемся беспрерывно 32 часа против многочисленных Турецких сил, блокировавших город, он отличался неустрашимой храбростью и был тяжело ранен пулею на вылет в бедро правой ноги, за что награжден орденом Св. Георгия 3-го класса.

В 1831 г:, во время войны против Польских мятежников, Федор Сергеевич состоял при главнокомандовавшем действовавшею армией графе Паскевиче Эриванском, в 1831 г. назначен командующим 8-ой пехотной дивизией, в 1837 г. произведен в генерал-лейтенанты. В 1849 г. участвовал в войне против Венгерских мятежников, командуя сводной дивизией, состоявшей из пехотных полков ген. фельдмаршала графа Дибича-Забалканского, егерских Полтавского, Алексопольского [119] и Кременчугского и 9-й артилерийской бригады, уланского принца Альберта Австрийского и Донского Казачьего № 45. 23-го Мая Панютин соединился с Австрийской армией у г. Пресбурга. 9-го Июня, присоединив к себе остатки Австрийских войск, он совершенно разбил вдвое сильнейшего неприятеля и, опрокинув его за реку Вааг, сжег мост при Нейштате, за что награжден званием генерал-адъютанта и от Австрийского императора орденом Железной Короны 1-ой степени. Его доблестные войска 15 (27) Июня соединились с главной Австрийской армией (16 Июня, во время атаки г. Сааба, дивизия была в резерве). 20-го Июня, по переправе через Сааб к креп. Коморну, его дивизия участвовала в общем сражении, составляя боевой резерв армии. В тот же день вечером Венгерцы из крепости напали на 1-й корпус графа Шлика и привели его в отчаянное положение, из которого он был выручен быстрым движением Панютина, прибывшего на помощь с вверенной ему дивизией и опрокинувшего неприятеля, после жаркого 3-х часового дела обратно в крепость, за что он награжден Австрийским орденом Марии-Терезии. С 20 по 29 Июня дивизия бивуакировала близ крепости, а 29-го снова скорым своим прибытием и решительным наступлением оказала действительную помощь нечаянно аттакованным Австрийцам, которые, прикрытые Русскими войсками, имели время оправиться от расстройства и чрез то могли принять участие 6-го Июля в движении от креп. Коморна к Песту и далее к Сегедину, где 22 Июля Панютин участвовал с двумя баталионами и батареей в перестрелке при наведении моста через Тейс и при занятии Уй-Сегедина. 23 Июля он участвовал в общем сражении при деревне Серел, с 24 Июля в преследовании неприятеля. 28-го Июля в сражении при кр. Темешваре Федор Сергеевич, выдвинувшись с дивизией из резерва, в минуты отступления первой Австрийской линии, восстановил бой, который и кончен совершенным поражением неприятеля. За отличие и распорядительность в этом сражении он награжден орденом Св. Александра Невского. 2-го Августа дивизия его направлена к рекам, откуда 3-го числа, по получении известия о сдаче Гергея, двинута через Арад на присоединение к 3-му корпусу.

11-го 1849 г. Августа Панютин назначен командиром 2-го пехотного корпуса, в Декабре 1851 г. произведем в генерал от инфантерии, в 1855 г. назначен командующим средней армией.

22 Июля 1856 г. Панютин получив назначение Варшавским военным генерал-губернатором и присутствовать в Варшавских [120] департаментах Сената. 20-го Сен. 1858 г. шефам Алексопольского пехотного полка. 12 Мая 1859 г., по случаю совершившегося 50-летия службы его в офицерских чинах, последовал высочайший рескрипт, которым повелено ему числиться в списках л.-гв. Семеновского волка с правом носить мундир оного. 23 Апреля 1861 г. он назначен членом Государственного Совета. Во время своей службы он был награжден орденами Св. Александра Невского, украшенного алмазами, Белого Орла, Св. Вел. и Поб. Георгия 3-го класса, Св. Владимира 2-й степени со звездою и Св. Анны 1-ой степени; иностранными: Австрийские — Марии-Терезии, Св. Леопольда 1-ой ст. и Железной Короны 1-ой ст.; Прусские — Красного Орла и Железного Креста; а также знаком отличия беспорочной службы за XXXV лет.

В Мае 1855 г. Федор Сергеевич уволен был в отпуск за границу по болезни на 4 месяца и по дороге в Вильне остановился у старшего сына своего Степана Федоровича, бывшего тогда Виленским губернатором, на даче Тускулянуме, где и скончался 30 Мая 1865 г. от внутреннего нарыва, образовавшегося на месте раны, полученной под Баязетом. Он похоронен в Виленской кладбищенской церкви. Кончина его была истинно-христианская, как и вся жизнь его.

Он был женат на Москвичке, Надежде Евграфовне Мерлиной и имел от нее семь сыновей и одну дочь.

С.-Петербург.
15 Марта 1891 г.

Л. П.


ПРИЛОЖЕНИЯ.

I.

Выписка из письма генерал-майора Панютина к генерал-лейтенанту Панкратьеву от 27 Июня 1829 г.

Генерал П-ов приезжает с батареи, где ни одного Турка не было, и следовательно можно было быть там безопасну. — «Генерал, вы не ранены, поезжайте скорее и отнимите нашу батарею». П-в ничего мне не отвечает. — «Если вы не хотите, то я, хотя и тяжело [121] раненый, поеду туда». Новое известие: жители пересекли коммуникацию к потерянной нами батарее, начали стрелять из домов и бросать камни, но роты наши кое-как пробрались оттуда. Я им приказал занять дома., лежащие по оврагу к новому замку и никак далее Турок не впускать. Заметя одно удобное место, я приказал на оном поставить пушку и стрелять во фланг неприятелю, занявшему батарею. После двух выстрелов Турки бежали с батареи; но все дома ими были заняты, так что уже их нельзя иначе было выжить, как действием артиллерии.

П-ов мне говорит: «Я совсем потерял голову, не знаю что делать?» Я ему отвечала.: Сделайте совет. — «Хорошо я приду к вам». Приходит полковник Ш-в с приказом от г-на П-ова, что по болезни его поручает он командовать отрядом полковнику Ш-ну, как старшему. Ш-в также отказывается: говорит, что он получил контузию (выдуманную).

Видя критическое положение отряда и подлость моих героев, прошу ко мне прийти П-ова. Приходит молодец: «Вы, сударь-изменник, не Русский генерал. Можно ли в таком отчаянном положении отказываться от команды? Если я останусь жив, то сие обстоятельство доведу до графа (Т. е. Паскевича. П. Б.); вы будете под судом, и имя ваше будет позором Российскому воинству; зная ваше ничтожество, вам бы прежде оставить службу». П-ов этому улыбается, принимает в шутку. Подлец приносить в отговорку, что он, право, болен от полученной им контузии. — «He правда, вы ни одной пули не видали». Та же улыбка: — «Мы пропали, говорит он. Турки возьмут Баязет». — «Стыдитесь, генерал П-ов: нам должно умереть, а не отдать Баязета. Я перенесу себя перед мою бригаду и пролью с нею последнюю каплю моей крови».

Пока у нас происходили сии переговоры, было уже темно. Я одного боялся, чтоб Турки ночью не сделали решительного нападения, ибо войска были обескуражены несчастным бывшим сражением. Пришли полковник Боровский и майор Кушлянский, и в нашем совете положили: занять замки старой и новой до красной батареи (ибо мы уже потеряли 300 человек, следовательно всего города занять не могли). Я говорю П-ову: «Теперь же примите команду». — [122] «Хорошо: я уничтожаю свой приказ, а чтобы доказать, что а не боюсь умереть, то я иду спать», говорит. мне П., «покойной ночи!»

Я его принудил принять команду, не для того, чтобы он мог быть полезен, но чтобы солдаты и последний дух не потеряли, видя, что все отказываются ими командовать. П-ов все еще не решается защищаться, присылает ко мне артиллерийского офицера Трубникова попытать меня, не соглашусь ли оставить Баязет. «Ночью (говорит) с артиллерией и гарнизоном удобно будет уйти». Каково вам кажется предложение? Бросить всех наших раненых на жертву, продать жителей! Да, если бы и удалось уйти, то как избавиться от вечного бесславия? Влачить после постыдную жизнь, нося на себе печать изменников! Почтенный Никита Петрович, я не могу вам выразить, что я чувствовал. Боже мой, какая ночь! Сердце мое было истерзано необыкновенными мучениями! Во сто шагах слышу: Алла! Алла! Во одно мгновение теряю все для меня драгоценное — честь, имя Русское, милую жену, детей! Если Турки завладеют крепостью, то кто передаст Государю, графу и всем, которых я почитаю, что я жертвовал собою и теперь готов умереть скорее, нежели подумать отдать Баязет? Слава Богу, рассветало. Я велел себя вынести перед роты, сказал им речь, какую умел. Солдаты поклялись умереть со мною. Турки нас аттакуют со всех сторон, повсюду мы их отражаем и отбираем наши пушки; но успех сей надобно приписать нашей артиллерии, которая действовала необыкновенно. Не вижу я П-ова: спрашиваю, где он? Говорят, что спит (это уже было в 10 часов). В 12 часов делается кризис: Турецкие орды до 5 тысяч с ужасным неистовством и криком устремились к городу, но встречены были всею нашею артиллерией, которая их громила со всех сторон, и рассеяла сии варварские толпы.

Турецкое Алла, дикий крик Армян и торжественные залпы нашей артиллерии произвели на моей душе какое-то необыкновенное сотрясение. Какая благодарность Тебе, Царю Царей! Я не погиб в Баязете, как изменник, как преступник! После ужаснейшей ночи, какой для души моей сладостный день!

Почтеннейший Никита Петрович, если я в вашем сердце заслужил искру того почтения, которое я к вам имею, то прошу вас рекомендовать графу штабс-капитана Трубникова, который, будучи тяжело ранен, оставался при своем месте и главным был [123] виновником отражения Турок. Нашебургской полк вел себя лучше Козловского. Из Козловского полка надобно за трусость постыдную выгнать трех офицеров; я вам доставлю записку. Поярков ранен. Боровской не потерял головы, вел себя очень храбро. Артиллеристы молодцы. Если граф доволен будет этим делом, то похлопочите, чтобы меня отпустили в Тифлис к водам: рана моя не шуточная. Забвение П-ову. По сему письму я на вас надеюсь, что вы сию мою просьбу исполните, comme homme d’honneur. Вообразите, что я не спал четыре дня, мало ел и ранен, но так электризован бывшим происшествием, что силы меня не покидают; но я чувствую лихорадку.

II.

Рапорт генерал-лейтенанта Панкратьева главнокомандующему отдельным Кавказским корпусом господину Фельдмаршалу и кавалеру графу Паскевнчу-Эриванскому.

На секретное предписание вашего сиятельства от 10-го Апреля за № 48-м имею честь донести, что я не был доволен распоряжением господина генерал-майора П-ова во время командования его Баязетским отрядом, и что я не имею высокого мнения о военных способностях сего генерала по нижеследующим причинам.

1) В прошлом 1829-м году в Апреле месяце, при вступлении им в командование Баязетским отрядом под начальством моим, он получил от меня полную инструкцию для руководства своего, которая удостоена была совершенным одобрением вашего сиятельства; но генерал-майор П-ов при самом появлении его в Баязете начал отчаяваться в успешной защите сего города и делал разные замечания на данные ему наставления.

2) Вопреки данной ему инструкции, в которой сказано было ему держаться со всем отрядом в оборонительном положении между Баязетом и Диадином и в случае движения Ванского паши защищать всеми силами Баязет, генерал-майор П-ов просил моего разрешения идти на крепость Ван с 600-ми человек пехоты, 200 кавалерии и 4-мя орудиями, что было совершенно бессмысленно; ибо Ванский паша имел в то время при себе до 10 тысяч войска, и в Ване находилось до 40 орудий. [124]

3) Он предлагал мне совершенно бросить Баязет и вывесть весь отряд в укрепленный лагерь.

4) Генерал-майор П-ов, вопреки данной ему инструкции прошлого 1829 года, Апреля 20, взяв 400 человек пехоты, 100 казаков и 4 орудия, оставя Баязет, отправился в Тойрах-Калле, под разными пустыми предлогами, чем ваше сиятельство были весьма недовольны и хотели за то подвергнуть его строгому взысканию.

5) Командуя Баязетским отрядом, я получил поведение вашего сиятельства укрепить г. Баязет по возможности, что и исполнил с большой тщательностью, учредив батареи и ретраншементы на самых необходимых местах и починив городские стены и башни. Хотя г. Баязет с восточной стороны командуется большими высотами, но при занятии важнейших пунктов надлежащим количеством войска и назначением резервов в центральных местах, я уверен был, что Турки никогда не могли овладеть городом. Но по описанию Баязетского дела и по сведениям, которые я имею от разных лиц, я уверился, что распоряжение защиты Баязета было сделано совершенно ошибочно. Генерал-майор П-ов, раздробив войска, оцепил, так сказать, г. Баязет отрядом своим, не имея нигде достаточной силы, и сам лично, в первый день неприятельского нападения, оставался во все время на батарее, против селения Зангезор лежащей, где не было ни малейшей опасности и где никак нельзя было ожидать неприятельского покушения. Находясь более нежели в полуторе версте от места неприятельской атаки и не видя, что происходить, генерал П-ов не мог сделать ни надлежащего распоряжения, ни дать помощи тому пункту, который был подвержен большей опасности, от чего неприятель ворвался в восточную часть города, не смотря на храбрую защиту генерал-майора Панютина, который при сем случае быль тяжело ранен, также как и командир Козловского полка полковник Поярков. При неудаче сей, генерал-майор П-ов, совершенно потерявшись, хотел отказаться от командования отрядом, но был принужден укоризнами генерал-майора Панютина не делать сего постыдного поступка, дабы войска не привести в робость. Потом генерал-майор П-ов предлагал генералу Панютину ретироваться ночью из Баязета, оставив на жертву Туркам, как всех раненых наших, так и несчастных жителей и вместе с тем подвергая утомленный и ослабленный отряд очевидной гибели: но намерение сие было удалено твердою решимостью генерал-майора Панютина. На другой день храбрый генерал сей, приказав вынести себя пред войско, ободрил оное примером своим и, совокупным усердием и мужеством всех штаб и [125] обер-офицеров и в особенности отличным действием сосредоточенной артиллерии нашей, неприятель был опрокинут и побежден.

Из сего положения Баязетского дела, ваше сиятельство усмотреть изволите, что генерал-майор П-ов не имел в нем другого участия, как только то, что, он дурным распоряжением своим и недостатком духа, был причиною, что неприятель имел временный успех, и что дело сие стоило нам столь много людей. Не быв очевидным свидетелем защиты Баязета, но зная местность и судя по ходу дела, я верю однако же справедливости сего показания, подтверждение коего можно иметь под присягою от находившихся в то время в восточной части города всех гг. штаб и обер-офицеров 2-й бригады 20-й пехотной дивизии и бывшего командира оной генерал-майора Панютина.

6. Что же касается до управления 1-й бригады вверенной мне дивизии, то генерал-майор П-ов, будучи недавно назначен командиром оной и находясь всегда в командировке, я не имел случая узнать, каким образом распоряжается он по бригаде; но мне известно, что чума, возникнувшая в Баязетском отряде, после отбытия моего из оного, которую не трудно было прекратить (ибо между жителями не было никакой заразительной болезни) продолжалась в отряде генерала П-ова до пяти месяцев и была прекращена только генерал-майором Реуттом по вступлении его в командование Баязетским отрядом в Сентябре 1829 года. О всех сих обстоятельствах. почитаю обязанностью донести вашему сиятельству, согласно последовавшего ко мне предписания.

№ 54 Апреля 2-го 1830 г. Эрзерум.

III.

Письмо генерал-лейтенанта графа Шлика генерал-адъютанту Панютину (с Французского).

Любезный генерал.

Хотя я и имел уже честь словесно передать вашему превосходительству мою благодарность за действительное содействие, оказанное вашими храбрыми войсками моему корпусу вечером 2 Июля, тем не менее не могу не выразить ее еще раз от себя и от вверенных мне войск.

Мы все оценили ту быстроту, с которою, великодушно оставив свои котлы, столь желанные им после трудного перехода, они бросились к вам на помощь. Мы восхищались замечательною [126] стойкостью ваших батальонов и храбростью ваших артиллеристов, громивших неприятеля с уверенностию, что под командою такого начальника как ваше превосходительство, нельзя было иначе как победить. Вы бы мне оказали истинную милость, любезный генерал, если вы захотели бы сделать одолжение взять на себя труд передать вашей дивизии от моих войск и меня наши чувства удивления и признательности, и насколько мы были бы счастливы и горды, если б представился случай оказать вам такую же услугу.

Состояние моего здоровья, пренебрегать которым врачи мне не позволяют, в виду болезни распространенной здесь между нами, поставило меня в невозможность присоединиться к тем многочисленным поздравлениям, которые вам были принесены в день тезоименитства вашего Государя, этого великого Монарха, выдающимися качествами которого, конечно, никто так искренно не восхищается как я. Примите, любезный генерал, уверения глубоких чувств, с которыми я имею честь быть вашего превосходительства покорный слуга и товарищ, Шлик.

Ач, 9 Июля 1849.

IV.

Письмо главнокомандующего Австрийскими войсками генерал-фельдцейхмейстера барона Гайнау, к генерал-адъютанту Панютину от 4/16 Августа 1849 г. из Темешвара.

После всех победоносных подвигов союзных армий, Российской и Австрийской, и обоюдного их содействия, можно ожидать, что положен счастливый конец вооруженному восстанию Венгерского народа и господствованию там анархической власти.

Как ныне, с достижением этой цели, предполагается командуемую вами 8-ю пехотную дивизию присоединить к главным силам Императорско-Российской армии, то этим прекращается та непосредственная связь, которая соединяла вашу дивизию с состоявшею под моим начальством, во время кампании Императорско-Австрийскою армиею.

Следуя сердечному влечению, я не могу при этом не передать и достаточно не выразить вашему превосходительству чувства, коими преисполнены как я, так и вся моя армия, искреннейшего сознания высоких достоинств ваших, как опытного и мужественного вождя, а равно и отличных деяний, коих мы были свидетелями, всех подчиненных вам генералов, штаб и обер-офицеров и всех нижних чинов. Храбрые в боях, примерно-неутомимые в перенесении [127] военных трудностей и лишений, прямодушные с сознанием собственного достоинства, Русские войска представили нам собою образец высоких воинских доблестей.

Великие услуги, оказанные вашею дивизией моему Августейшему Монарху, государству и народу, который теперь может насладиться благословением мира, приобрели вам навсегда нашу глубочайшую и столь достойно заслуженную признательность, которую приносим вам, мой высокопочитаемый сподвижник, и всему вашему храброму народу.

Душевно сожалея, что не могу вас обнять и изустно выразить вам эти чувства, я прошу ваше превосходительство передать их всем чинам вашей дивизии и сказать им, что наши совокупные действия и труды, в последнюю достопамятную эпоху, останутся навсегда приятнейшим воспоминанием в моей жизни.

Павшим в бою дружеское воспоминание! Расставаясь же с вами, желаю вам всевозможных благ, возобновляя выражение чувств моего высокопочитания и дружбы, и пр.

V. Два письма императора Австрийского Франца-Иосифа к генералу Панютину.

1.

General. Dans les combats, qui out eu lieu les 2 et 11 de ce mois pres d’Acs et de Komorn, les mouvements aussi habilement concus qu’energiquement executes au moment decisif ont puissament concouru aux succes de ces journees.

En me felicitant, general, d’avoir ete moi-meme temoin de la maniere brillante, dont vous savez soutenir l’antique reputation des armes Russes, j’eprouve le besoin de temoigner en la personne de leur digne chef aux troupes vaillantes, qui, grace a l’amitie de Sa Majeste l’Empereur, mon auguste Allie, partagent en ce moment avec ma brave armee les fatigues et les dangers de la guerre, l’admiration, et la reconnaissance que m’inspire leur belle conduite.

C’est dans ces sentiments, general, que je suis votre tres aflfectionne Francois Ioseph.

Schonbrunn

le 14 Juillet 1849. [128]

Перевод.

Генерал, в сражениях 2 и 11 текущего месяца при Ачче и Коморне, движения, столь же искусно задуманные, как и энергично исполненные, в решительную минуту, могущественно содействовали успеху этих дней.

Счастливый, что мне удалось самому быть свидетелем, каким блестящим образом вы сумели, генерал, поддержать старинную славу Русского оружия, я чувствую потребность выразить вашим храбрым войскам, в лице их достойного предводителя, то чувство удивления и благодарности, которое внушает мне их доблестное поведение, — войскам, которые, благодаря дружбе Его Величества Императора, моего Августейшего Союзникам настоящую минуту разделяют с моей храброй армией труды и опасности войны.

С этими чувствами, я остаюсь, генерал, любящий вас

Франц-Иосиф.

14 Июля 1849 г.

2.

Monsieur le lieutenant general de Paniutine. A l’approche du moment, ou les troupes valeureuses placees sous vos ordres, vont se separer de mon armee, je remplis un devoir bien doux en vous reiterant, general, l’expression de la reconnaissance sincere que m’a inspired l’admirable conduite de vos soldats. Le sang des braves des deux armies qui s’est confondu en coulant sur les champs de bataille en Hongrie, a cimente de nouveau l’heureuse fraternite d’armes a laquelle se rattachent tant et de si glorieux souvenirs. La part active que vous avez eue, monsieur le general, a l’heureux et intinie accord qui n’a cesse de regner entre les deux armees, le courage, le devouement et l’abnegation avec lesquels vous et vos troupes avez partage en toute occasion les fatigues et les dangers de mon armee, laisseront dans ses rangs un souvenir ineffacable.

En vous invitant, monsieur le general, a vouloir bien etre aupres de vos braves troupes, sans exception aucune, l’interprete de ces sentiments, je vous remets ci-pres en temoignage de ma recconnaissance et de mon estime toute particulieire les insignes de chevalier de mon ordre militaire de Marie-Therese.

Sur ce je prie Dieu qu’Il vous ait en Sa sante et digne garde. Votre affectionne Francois Ioseph.

Schonbrunu

le 22 aout 1849. [129]

Перевод.

Г. генерал-лейтенант Панютин. В виду приближения минуты, когда доблестные войска, предводимые вами, должны отделиться от моей армии, я исполняю приятный долг, возобновляя вам, генерал, выражение моей искренней благодарности, которую внушило мне достохвальное поведение ваших солдат. Кровь храбрых обеих армий, которая лилась одним потоком на полях битв в Венгрии, скрепила вновь счастливое братство по оружию, с которым связано так много и столько славных воспоминаний. Деятельное участие, которое вы принимали, г. генерал, в счастливом и тесном согласии не прекращавшемся между двумя армиями, мужество, преданность и самоотвержение, с которыми вы и войска ваши делили во всех случаях труды и опасности моей армии, оставят в рядах ее неизгладимое воспоминание.

Приглашая вас, г. генерал, благоволить быть истолкователем этих чувств перед всеми, без всякого исключения, войсками вашими, я, во изъявление моей благодарности и особенного моего уважения, препровождаю вам при сем кавалерские знаки моего военного ордена Марии-Терезии.

Затем молю Всевышнего, да сохранит Он вас под Святым своим покровом, любящий вас Франц-Иосиф.

Шенбрун, 22 Августа 1849 г.

VI.

Письмо главнокомандующего Австрийскими войсками генерал-фельдцейгмейстера барона Гайнау, генерал-адъютанту Панютину.

(С Французского).

Ваше превосходительство.

По окончании Венгерского восстания я старательно занимался составлением отчета об действиях союзных армий Русской и Австрийской с целью сохранить для истории деятельность нашу.

Во главе вашей славной пехотной дивизии вы действовали в самом тесном единении с вверенными мне войсками.

Благодаря вашему умению и вашей блестящей храбрости, равно как и терпению, с которым войска ваши выносили труды, участие, которое ваша дивизия приняла в действиях и сражениях кампании, было столь же славно, сколько полезно.

Я чувствую к вам, генерал, и не перестану чувствовать признательность, выражение которой и прошу вас принять. Не могу не прислать вам экземпляра сочинения полковника Рамминга, начальника моего штаба во время войны, озаглавленного: «Feldzug in Ungarn und Siebeburgon, im Sommer des Jahres 1849», прося вас принять его в знак уважения и высокого почтения, с которыми имею честь быть вашего превосходительства любящий и преданный друг Гайнау,

Вена, 20 Июня 1850. [130]

VII.

От интендантства действующей армии его превосходительству Ф. С. Панютину

№ 5911-ии, 30 Декабря 1349 года г. Варшава.

Милостивый государь Федор Сергеевич!

Препровожденные вашим превосходительством при № 87, оставшиеся от расхода из суммы бывшей в ведении вашем по командованию заграницей отрядом, всего три тысячи семьдесят три полуимпериала (3073), тысяча девятьсот двадцать рублей серебром кредитными билетами (1920 р.), тридцать копеек серебряною монетою и десять тысяч восемьсот восемьдесят (10880) гульденов Австрийскими ассигнациями, получены и записаны приходом по книге интендантского казначейства общей провиантской суммы, сего числа под № 349.

О сем долгом считаю вас, милостивый государь, уведомить, присовокупляя, что шнуровая книга с следующими к ней документами, передана мною по принадлежности в главную полевую провиантскую коммиссию, для обревизования.

С отличным почтением и пр. Никита Тихановский.

VIII.

Письмо князя Паскевича в Ф. С. Панютину.

Кажется, почтеннейший Федор Сергеевич, дела наши поправляются; и если Австрийцы нас теперь не аттакуют, то недели через три или четыре, им уже нельзя будет ничего предпринять за распутицею.

Ко мне пишет военный министр и спрашивает, кого я хочу назначить на это место начальника главного штаба. Позвольте предложить вам это место, в доказательство особенного моего к вам уважения. Генерал-Фельдмаршал князь Варшавский.

IX.

Письмо Евгения Александровича Головина в Ф. С. Панютину (1855).

Почтеннейший Федор Сергеевич!

Мог ли я ожидать, что судьба приведет меня встретиться с вами, давним моим сослуживцем, о котором воспоминания не переставали быть мне всегда любезными, и еще встретиться на поприще военном, на котором я не надеялся уже когда-нибудь явиться? [131] Дворянство Смоленское вызвало меня на деятельную службу: я отказаться не мог, когда прежде меня Ал. Петр. Ермолов и кн. Ив. Л. Шаховской, также по выбору дворянства, приняли начальство над ополчением. И тот, и другой теперь уже уволены от командования оными; но мне остается еще довести свое ополчение до армии вам вверенной, к которой оно принадлежит, и тогда только я буду некоторым образом в праве располагать собою.

Но мне надобно сказать вам, почтеннейший Федор Сергеевич, несколько слов о Смоленском ополчении, которое должно присоединиться к вашей армии. Оно, как вы знаете, состоит из 11 дружин, которые в течении трех месяцев сформированы в 11 баталионов регулярной пехоты из людей взятых прямо от сохи, обмундированы и вооружены, с офицерами, давно уже оставившими военную службу, а частью вовсе с нею незнакомыми: кадры набраны из батальонов внутренней стражи и этапных инвалидных команд. Можете себе представить, какой это набор, и совсем тем дружины эти представляют нечто весьма близкое к благоустроенному регулярному войску, по личному же своему составу едва ли не превосходят армейские полки. Дружины из некоторых уездов, наприм. Гжатского, Вяземского, Сычевского и других, где господствует Русский элемент, не уступят набором людей гвардейским полкам. В отношении нравственном все эти люди, не взирая, что многие поступили в ратники, как неблагонадежные в поведении, представляют нечто разительное: они одушевлены горячим чувством к военному своему званию, чувством не только мало известным нашему мужику, но даже солдату. Это делает, что они необыкновенно скоро подчинились воинской дисциплине, охотно и даже с усердием обучаются строевой службе, послушны без принуждения, и ведут себя так смирно и хорошо, что жители, у коих они квартируют, и местные начальства ими не нахвалятся.

Здесь, в Черниговской губернии, принимают нас с необыкновенным радушием, угощают и оказывают всякое пособие; люди идут походом с песнями, бодро и весело. Мы прошли уже около половины своего пути, и не было ни одной жалобы на какой-либо беспорядок, буйство или обиду от этой наскоро составившейся рати.

Выказав благовидную сторону нашего ополчения в главных и важнейших его началах, не умолчу и о недостатках наших. После того, что уже сказал, нельзя требовать от нас большего совершенства, ко фронтовому образованию, как-то одиночной в людях выправки и чистоты в ружейных приемах, тем более, что ружья доставлены нам только за месяц до похода, а в некоторые дружины даже гораздо позднее. По для движения сомкнутым строем [132] все дружины довольно уже приуготовлены: они могут строить колонны и из колонн выстраивать фронт, сохраняя ряды, и производить движение целыми сомкнутыми колоннами без расстройства и в ногу. В рассыпном строю и в стрельбе, особливо порохом, успехи еще очень малые; в первом потому, что горнисты, для обучения сигналам, вместе с барабанщиками, прибыли только к нам в самый день выступления нашего в поход, а в стрельбе по недостатку времени; при всем том ратники ознакомились однакож с пальбою не только холостыми зарядами, но даже патронами с пулями.

Кожанная оружейная амуниция, доставленная перед самым уже походом, носит на себе все признаки торопливой и непрочной работы, а на исправление оной, так как и на пригонку, времени не было. Самая слабая сторона нашего ополчения кадровые нижние чины; чувствителен также недостаток в офицерах, и из 11-ти дружинных начальников только пять служили в пехоте, и то в обер-офиц. чинах. Со всем тем однакож можно сказать утвердительно, что дружины Смол. ополч. станут без замешательства на указанные им места в боевом порядке; а так как теперь у вас дела решаются более рукопашным боем, то в этом наши дружины едва ли отстанут от старых баталионов.

За сими служебными интересами, я должен коснуться и собственных своих. Вместе с повелением о выступлении в поход, сообщена мне высочайшая воля, что я останусь непосредственным начальником Смол. ополч., как на походе так и на месте, по прибытии туда, вероятно не на долго. Между тем однакож мне надобно позаботиться о квартире для себя по новой дислокации. А так как назначение штаб-кварт. Смол. ополч. вероятно зависит от вас, почтеннейший Федор Сергеевич, то я желал бы знать заблаговременно, где оная находиться будет? В Киеве я должен быть около 10-го Августа и останусь там пока пройдут мои дружины. Если квартира моя будет не в Киеве, то центральный пункт последней дислокации. См. ополч., кажется, будет г. Звенигородск, удобный как по своему положению на большом Киевском тракте, так и по числу жителей.

В заключение же этого письма моего, не могу не припомнить о взаимных наших служебных и дружеских, некогда, отношениях, с уверенностью, что последние останутся такими же и в настоящее время. Примите и пр. Евгений Головин.

Текст воспроизведен по изданию: Федор Сергеевич Панютин // Русский архив, № 5. 1891

© текст - Л. П. 1891
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
©
OCR - Иванов А. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русский архив. 1891