(См. «Русский Архив» 1893 года, III, 401-478. То, что здесь помещается, писано в Житомире, в первой половине 1832 года. Читатели припомнят, что 15 Августа 1828 года произошло славное покорение Ахалцыха. П. Б.)

(Писано в 1832 году).

(Ардеган. — Чума.— Врач Мартиненго.— Князь Вадбольский.— Кастелас.— Государственный проект Грибоедова.— Подробности гибели Грибоедова).

17-го Августа был составлен отряд из двух рот Херсонского гренадерского полка (не бывших в деле), двух Козловского пехотного, казачьих Сергеева и Грекова полков и 6 легких орудий, который в полночь выступил к крепости Ацхуру под командою князя Вадбольского. Едва Вадбольский появился с сим войском к Ацхуру, как крепость сдалась с состоящею в ней артиллериею и небольшими запасами. Гарнизон же, от 600 до 700 человек, весь разбежался: обыкновенное средство Азиатцев, когда они не надеятся удержать крепость. Покорение Ацхура было последствием взятия Ахалцыха...

Крепость Ацхур замечательна по своему местоположению. Она запирала совершенно вход и выход из Грузии или из Карталинии по Куре, текущей в узком Боржомском ущельи. Крепость сия выстроена на вершине и уступах скалы, около подошвы коей и за рекой расположены два предместья; из них первое также окружено каменной стеной. Ходы к воде с самой вершины скалы проделаны закрытые в камне и защищены внизу скрытыми блокгаузами или бойницами, просеченными в небольшой каморе, под которою черпают из рукава Куры воду, так что снаружи ни ход сей, ни самый блокгауз не заметны. Весною 1829 года, имев поручение осмотреть крепость сию и сделать предположения свои для исправления оной, я спущался в сии ходы до самого низу; они были еще в довольно хорошем состоянии, по крайней мере могли быть еще исправлены небольшою починкою... [6]

Первые дни после покорения Ахалцыха были проведены нами в совершенном бездействии и почти неизвестности каких-либо распоряжений начальства: ибо их и не было. Грабеж еще продолжался, но очень мало; прибирали раненых, отдыхали и как будто забыли, что мы находимся в неприятельском краю и можем даже всякий день ожидать нечаянного нападения.

Паскевич перешел в крепость и занял пашинский дом, старый, неопрятный, но из которого он выехать не хотел, не смотря на все неудобства сего помещения: ибо штаб корпусный, расположенный в лагере, за неимением места, где расположить оный, в строениях Ахалцыха, находился за городом, верстах в 1 1/2 или двух от корпусного командира, от чего и дела не могли идти порядком, так как все было в разброде, и приказания не отдавались как следовало; словом, все вверх дном стало...

Однако, мало по малу начинали учреждать кое-какое правление в Ахалцыхе. Генерал-маиор князь Бебутов был назначен правителем завоеванной области с крепостью. Ширванский пехотный полк назначен для составления постоянного гарнизона в крепости вместо Грузинского гренадерского. Лагерь был переведен 20 числа за селение Суклис, где стоял Раевский во время осады.

19- го числа было совершено на главной батарее благодарственное молебствие за взятие Ахалцыха. Парадом командовал я. После оного мы все обедали у Паскевича, и за обедом рассказывали в разговоре про неосторожное посещение, сделанное Сакеном и мною паше до покорения еще крепости. Паскевич хулил неосторожность нашу, а на скаредного В. рассердился...

20-го Августа я получил от Сакена повеление главнокомандующего следовать к крепости Ардегану... «По мере разработки дороги отряд ваш должен подвигаться вперед, при тяжестях же и батарейной артиллерии всегда должен находиться в прикрытии один батальон пехоты. Все войска отряда вашего должны быть снабжены 10 дневным провиантом, но довольствоваться уменьшенною дачею оного с заменою одной трети хлеба мясною порциею по известному положению. Если бы в Ардегане или по деревням открылась возможность сделать покупкою, или другим средством, заготовление провианта, то не упустите воспользоваться сим и старайтесь как можно более собрать хлеба, равно и ячменя для кавалерии».

Легко было сказать, чтобы взять 10-ти дневный провиант; но какое было средство исполнить сие, когда приказания получались на другой день отдания оных перед светом, когда нельзя было в существовавшем у нас беспорядке отыскать ни коммиссионеров, разбредшихся с главною квартирою по новой нашей Капуе, ни [7] провианта, коего оставалось весьма мало, в ожидании подвозов оного из Грузии? Если бы я не имел особенного попечения о продовольствии своего отряда, то нуждался бы в оном непременно, от нераспорядительности начальства или коммиссионеров, показывающих много рвения только в денежных делах...

Переход, сделанный мною 21 числа, был несколько труден; потому что дорога, вдаваясь все в ущелье реки Поцхо, по правому берегу коей она была проложена, становилась все теснее. Жители могли бы безвозбранно вредить нам, стреляя с окрестных высот; но мы прошли без выстрела. Чем далее мы вдавались, тем горы становились выше, и местоположение живописнее; самый ночлег мой был избран в красивом месте между рощами и кустами. Когда я действовал отдельно с отрядом, я всегда старался, чтобы лагерь соединял военные удобства с красотою местоположения, находя, что люди в таких лагерях бывают веселее, свежее и лучше отдыхают.

Гвардейского генерального штаба штабс-капитан Ермолов был командирован с моим отрядом. По связи, которую я с ним имел, и добрым качествам человека сего, присутствие его было для меня очень приятно; но как служивый он был мне тягостен, ибо ветреность его и беззаботливость к обязанностям своим превосходили всякое ожидание. Но я с терпением переносил упущения его ради добрых его качеств и привязанности ко мне. Он имел много отличных свойств военного человека, но отнюдь не офицера генерального штаба.

Корнет Абрамович, который ныне адъютантом у Паскевича, был по желанию своему прикомандирован ко мне. Человек сей имел лет под сорок, перебывал в разных службах, когда-то и в Русской, бежал, был в походе против нас в 1812 году, проживал во Франции, в Италии и, наконец, опять определился в Серпуховской уланский полк. Он был скрытен, дурных правил и на первых порах искателен при мне, потому что был в гонении у Паскевича, коему он был отрекомендован братом его Осипом Федоровичем, познакомившимся с ним в Италии. Абрамович не переставал злословить всех и пересказывать; но я остерегался его, присутствие его мне было неприятно, и как человек сей не знал ни службы нашей, ни обычаев, и более был похож на Француза, родом же Поляк, то я и не мог ему дать каких-либо поручений. Он сам взял на себя управление кухни моей, хвалясь, что он сим делом с успехом заведывал, будучи за адъютанта у какого-то Французского маршала, и весьма охотно занимался фуражировками и поисками в домах жителей. [8] Он мне был в тягость, но я снисходил стесненному положению его. В свободные от службы минуты он занимал меня гитарою, на коей он играл с необыкновенным искусством. Человек сей, наконец, достиг расположения Паскевича, при коем сложил Польскую гордость свою. Смотря у него за конюшнею и занимая его ложными доносами, он рассорил его со всеми, наделал много зла и оставил во всех порядочных людях особенное к себе презрение, усиленное тем, что в делах, в коих ему случилось быть, он оказал себя везде робким, не взирая на искусственную храбрость, которую он старался приобрести перед самым делом в горячих напитках. Ныне, в Польскую войну, я остановился между Коцким и Мендзужицем в одной корчме; ее хозяин некогда был солдатом в Польской службе и находился даже в каком-то сводном полку, коим командовал сей Абрамович. Он мне его точно таким же описал и говорил, что перед сражением Абрамович обыкновенно жаловался животом, отставал или напивался и был известен по трусости своей…

Привал я делал на половине подъема на Улгар, имея вправо глубокое ущелье реки Поцхо, от коей я отдалялся. Тут я заметил скот, который хотели угнать в Аджару, вдали на противуположной стороне гор. Абрамович вызвался на подвиг, соответственный и силам, и склонностям его, и поехал. Расстояние было большое, верст близ 8-ми, по трудным и крутым оврагам; а потому скот сей пригнали частями уже перед вечером. Приобретение сие поддержало мои продовольственные средства, и впоследствии времени скот сей был большею частью возвращен жителям, а за остальную часть было им уплачено, по приказанию Паскевича, из сумм провиантских, по утвержденной им цене.

Гора Улгар, на которую я поднялся, была безлесна при вершине, как равно и большое пространство, пройденное мною на другой день. Вершины сии не имели уже никакой красы и представляли более единообразный вид степи, пересекаемой в иных местах свежими и холодными источниками речек, впадающих в реку Поцхо, от коей я уже отдалялся; местами при источниках были хорошие для пастьбы травы, на большей же части сей вершины произрастал только один ковыль. Климат, приметно, был холоднее, чем в долинах, нами пройденных, и природа не представляла ничего увеселительного, приятного для глаза…

23 Августа я с авангардом прибыл на ночлег к селению Пикало, откуда осталось до Ардегана около 20 верст; не доходя [9] лагеря, я встретил гонцов генерал-маиора Бергмана, едущих из Ардегана и везущих к корпусному командиру ключи крепости…

Явился ко мне старшина одного из селений Поцховского уезда, лежащих по правую сторону дороги, с жалобою на кочевых, находящихся к стороне Чилдырского озера, что у них угнали скот, и с просьбою покровительства нашего, каковое я ему и обещал в таком случае, если все старшины их придут ко мне и согласятся поставить требуемое количество провианта за уплату в крепость Ардеган, что он и обещался сделать...

23 числа я следовал с авангардом утомительною единообразием своим ровною вершиною Улгара, подобие степей Кавказских. Отошедши около десяти верст, передовые казаки мне прислали сказать, что нам на встречу подвигается весьма быстро кавалерийская партия. Я несколько стянулся и заметил вдали пыль, которая приближалась ко мне по дороге, и, наконец, различил скачущих всадников, которых по приближении признал за Турок, но увидав за ними несколько казаков, поехал к ним на встречу для скорейшего узнания, какого рода и с каким делом спешили к нам сии люди. Съехавшись с ними, я узнал, что то было несколько Карских и Ардеганских Турецких и Армянских старшин, посланных из Ардегана г.-м. Бергманом, занявшим Ардеган без сопротивления. Отряд его прибыл из Карса и пришел к Ардегану по уходе уже разбитого под Ахалцыхом Турецкого войска и Кессе-Магмед-паши, который, проезжая через Ардеган, сказал жителям онаго: «не защищайтесь, Русские доблестнее и достойнее нас!» Весь гарнизон и все начальство, находившееся в Ардегане, уклонились, оставя в руки нам хорошую крепость с артиллериею и несколькими запасами. Бергман, по прибытии к Ардегану, спешил отправить к Паскевичу ключи крепости и, дабы не подвергнуть посланных им опасности быть ограбленными нашими фуражирами, дал им несколько казаков в конвой. Гонцы сии, не слезая с коней, рассказали мне поручение свое и поспешили в путь; они говорили мне, что проехали с большим страхом пространство от Ардегана до встречи со мною, ибо тут разбойничали Карапапахцы, на коих жаловались жители Поцховского санджака или уезда. И в самом деле, продолжая путь свой, я нашел несколько тел убитых людей на дороге, которые были или жителей, или отставших от Турецкого войска людей. Карапапахцы сии, первые в том краю разбойники, служили под Ахалцыхом у Турок; когда же те, отступая, миновали кочевья их, то они возвратились во свояси и начали грабить. Со мною находился один из сих Карапапахцев Кемал-Оглу (что значит [10] сын мудрости). Человек сей издавна был известен во всей Грузии разбоями своими; его часто ловили, но он уходил; ныне сбирались, кажется, решить его; но он сам явился в Ахалцых, и потому оставили ему жизнь. Его отдали мне за проводника. Рослый мужчина сей, у коего ум, способности, проницательность блистали в глазах, имел красивую наружность и был полезен мне в разговорах по ловкости своей; он знал и места и был расторопен, служил хотя с недоверчивостью, но усердно; но нельзя было доверять и ему, и потому, как он за мною ездил, то за ним наблюдали. Я его расспрашивал о житье их, сношениях сего разбойничьего племени, из среды коего блистало несколько имен людей, прославившихся смелостью, ловкостью и подвигами своими на разбоях: голосу их повиновалась шайка, когда они сбирались на добычу. Ответы Кемал-Оглу знаменовали человека опытного в ремесле, но не видевшего в сем, подобно нам, преступления. Обычаи народные, предания предков, образ жизни приучили их иначе понимать то, что нами признавалось разбоем и преступлением.

Разговаривая о сих людях с Кургановым, я заметил в левой стороне от дороги над сосновым лесом, верстах в двух от меня, дым, остановился на привале и, расставив пикеты, послал казачью партию дознать, что там было. Офицер, возвратившись, донес, что там видно было много кочевьев и что в лесу много жителей, женщин, детей. Кемал-Оглу сказал мне, что то должны быть Карапапахцы, и в разговоре я узнал, что у них еще находились четыре казака, взятых ими около Аспиндзов, о коих я, кажется, выше писал.

Курганов вызвался к ним ехать, обложить их повинностью скота и привести ко мне на ночлег старшин и вырученных из плена казаков. Я посмеялся сему, приняв сие за хвастовство, ибо он хотел один ехать; но как он решительно настаивал на своем намерении, то я отпустил его, поручив ему еще в шутку кланяться генералу Королькову, которого убили 9 числа под Ахалцыхом. Курганов взял с собою мальчика своего, вьюк, палатку и двух казаков и отправился.

Мне нужно было в самом деле знать, что у меня оставалось на левой стороне, тем более, что я проходил только с частью отряда своего, и то еще через лес, а потому, продолжая путь свой, я оставлял по левую сторону разъезды, которые бы меня немедленно известили, если бы заметили какое-либо движение в кочевьях. Но я весьма удивился, когда на другой день Курганов прислал мне пленных казаков со старшинами, вручившими мне даже лошадей и оружие их, которые были поделены между хищниками; с казаками [11] старшины доставили мне еще 115 штук рогатого скота в виде пени и принесли мне покорность свою.

Столь отличный поступок со стороны Курганова не мог не вселить во мне некоторое уважение к способностям и смелости его, не взирая на все его другие дурные качества. Я благодарил его формальной бумагой. По возвращении своем он рассказывал мне, что, прибывши в кочевье, он тотчас велел разбить себе палатку между жильями разбойников и, возвысив голос, грозил всем истреблением, если не выдадут ему казаков. Вытребовав первого пленного, он отыскал других, вооружил их и употребил при себе на службу, грозя Карапапахцам плетью за нескорое исполнение его приказаний, и нашел их покорными. И я готов верить сему; ибо, зная людей сих, я понимаю, что сие средство есть единое для содержания их в страхе и в повиновении, и Курганову удалось: он ночевал среди кочевья, охраняемый разбойниками, на ответственность коих он возложил свою безопасность. Недаром Алексей Петрович Ермолов называл его Ванькой-Каином. Главные старшины или атаманы сих шаек Тамас-Кули и Микел-Оглу были в отсутствии; они ездили в Ахалцых изъявить покорность свою Паскевичу. Обстоятельство сие, конечно, много способствовало Курганову в успехе; но он не знал сего, когда ехал к ним. Старшин сих я имел случай узнать в следующем году и даже служить с ними и ездить под прикрытием их.

Отошед около 15 верст от ночлега, я вступил в сосновый лес — явление совершенно редкое в Азии и напоминавшее нам отечественные боры Севера. Прошед около 10 верст сим лесом со всеми осторожностями, я остановился на ночлег близ селения Пикало на берегу глубокого оврага, в коем протекала река. С авангардом было несколько пехоты, которую я расположил в самом лесу, а кавалерию на поляне, и, отдохнув несколько, мы ночью развели огромные огни, что нас всех веселило. Около огней сих сбирались песенники, плясуны; пили, ели, плясали, словом весь лагерь бдел и был так бодр, как будто бы не совершил сего трудного перехода. Лагерь сей при Пикало был один из приятнейших красотою своею и удобствами, в которых я когда-либо бывал. Изобилье дров, хорошая вода, изобилие на лугах сена, убранного в стогах, как бы с намерением для нас собранного, словом, мы в сем лагере отдохнули и ожили после трудов, понесенных нами в Ахалцыхе и на переходах от оного.

24 числа была дневка. Я послал только 20 казаков в Ардеган для сообщения с отрядом Бергмана, занимавшим крепость [12] сию; в сей день мы отдыхали, и я собирал войска свои, еще не все прибывшие.

Я отправил Курганова в деревни для закупки хлеба и хотя он прилагал всевозможное старание, но не имел столь быстрого успеха, как мне желалось: ибо жители не обращались еще к нам с полной доверенностью, опасаясь возвращения Турок и мщения их.

Между тем ко мне явились старшины. Из Турок был замечателен муссалим Абдулла-ага лесного Ардегана (ибо санджак сей делится на две части, лесную и степную). Человек сей (как бы наместник правителя санджака Али-бека, бежавшего в Аджару перед прибытием генерала Бергмана), имел вид свирепый и был, как мне казалось, настоящего Турецкого происхождения; ибо большая часть тамошних жителей состоит хотя из Мусульман, но по предкам из местных обитателей, родом Грузин и Греческого исповедания. Сей муссалим Абдулла-ага имел вид грозный и важный: но я ему раза два напомнил, что он принадлежит к числу побежденных, и он стал умереннее и скромнее. Он ходил всегда в полном вооружении с несколькими пистолетами за поясом, был человек смышленый, не скрывал, что он находился в Турецком войске под Ахалцыхом, кажется, имел сношения с бежавшим Али-беком, принял на себя звание правителя, и ему повиновались. Я доволен был иметь хотя одну пружину, дабы действовать и скупать хлеб в расстроенном краю, и муссалим в сем случае оказал услуги, за что и был награжден часами. Он, вероятно, и сам себя не забыл при покупках хлеба.

От Армянских селений явились ко мне за старшин несколько священников, но столько глупых и грубых понятий против обыкновения между Армянами, что они мне скоро надоели. Они с первых пор стали просить меня, чтобы я роздал им во владение Турецкие мусульманские деревни, для того, чтобы выбрать с них все, что они платили до сего Турецкому правительству. Они просили у меня заблаговременно видов и бумаг к главнокомандующему, по которым бы селения их были освобождены от всяких повинностей, полагая несомненно приобрести на сие право несколькими принесенными в дар курицами и яйцами, за кои я платил им червонцами. Я скоро разделался с ними, и после первых посещений они перестали ходить ко мне.

26 числа я получил от Сакена отношение, которым мне предложено по занятии Ардегана остаться в оном впредь до приказания, привести сию крепость в оборонительное состояния для трехсот человек гарнизона и на такое же число людей приступить к заготовлению там помещения с нужными на зиму запасами дров и [13] фуража, учредить между Карсом и Ардеганом постоянное и безопасное сообщение и по причине моровой язвы в Ардегане не вводить войск в сию крепость...

Заботы, которые на меня возлагались, были весьма обширны, и точное исполнение оных почти невозможно. Исправить крепость, собирать провиант и не сообщаться с жителями, работать в крепости и не вводить в оную людей моих! Но мы часто получали такого рода повеления и действовали по усмотрению своему с тем только желанием и намерением, дабы иметь успех.

Самый большой труд, предстоявший мне, было заготовление провианта, и хотя Кургановым были исчислены подробно средства селений и сделаны раскладки, хотя на все были сделаны таблицы, но успех не совершенно соответствовал на первых порах желанию моему. Впоследствии оно лучше пошло, а наконец и мой отряд и все прибывавшие войска довольствовались большею частию от приобретенного в Ардеганском санджаке хлеба.

Запрещено было по прибытии в Ардеган ходить в селения за какими бы то ни было надобностями, не велено было сообщаться с отрядом генерал-маиора Бергмана, который расположен был на правом берегу реки Куры, а мой отряд имел расположиться на левом.

Артиллерии поручику Новицкому приказано было следовать с авангардом и по прибытии в Ардеган приступить к описанию находящегося там казенного имущества, исключая хлеба.

Какое пособие мог я найти в слабом едва в 400 человек баталионе, который оставлен Бергманом в Ардегане для моего многолюдного отряда? Сие было писано для очистки бумаги, и я, оставив отношение Сакена без внимания, продолжал старания свои к приобретению провианта от жителей. Деньги на покупку оного были мне уже высланы.

27-го числа я получил разрешение от Паскевича заплатить Ацхурским жителям за взятый у них скот деньгами и снять с полей хлеб, принадлежавший жителям.

Сакен писал мне: «Господин корпусный командир получил сейчас известие, что в Ардегане нет более Турецких войск. Кёссе-паша, взяв в оном несколько пороху, поспешно удалился не более как с 250 человеками конницы; в Ардегане остается около 40 семейств Армян и несколько мусульман; жители соседних деревень, входя в город, расхищают порох и запасы. Посему его сиятельству угодно, дабы ваше пр-во с отрядом полковника Карпова следовали как наипоспешнее к Ардегану и старались бы занять оный, приказав прочим войскам вашего отряда разрабатывать дорогу по мере их следования». [14]

Несообразное повеление сие должно было быть (на основании донесений моих) отменено другим, что и случилось на другой день; ибо или ненадобно было поручать отряд отправленный для занятия Ардегана начальнику, который не мог бы сам собирать сведений и распоряжаться по удобству для достижения успеха и к коему бы не имели доверенности, или предоставить ему полное распоряжение, означив только цель его назначения, а не стеснять его беспрерывными распоряжениями, которые всегда опаздывали по отдаленности...

Первая половина пути моего к Ардегану была совершена по картинным местам: горы, рощи украшали местоположение; но с половины дороги лес прекратился, горы понизились, и природа становилась пустынна. Ардеган открылся мне, когда я почти уже подошел к нему, из-за мыса, закрывающего сию крепость. Окрестности оного зелены; река Кура, при коей он построен, течет по богатым лугам довольно широко, самая крепость выстроена чисто и тщательно. Приехавши, я немедленно явился к г.-м. Бергману; у него был назначен начальником штаба князь Бекович-Черкасский, правитель Карской области. Ни от кого не могло укрыться, с какою целию Бергману был дан Бекович: первый был стар, бестолков и мало к чему способен. Шедши из Карса к Ардегану, отряд их встретился с большою партиею Курдов, с коими они имели сшибку и опрокинули неприятеля; Ардеган же, оставленный войсками и властями, заняли они без малейшего сопротивления.

Ардеган, к коему я подходил еще в Июне месяце, шедши из Карса, лежит на покатости несколько крутого в сем месте левого берега реки Куры. Наружные стены и башни, обращенные в поле, были высоки, толсты и крепки; уступы к реке были ограждены разными каменными укреплениями; ворот было двое, из них одни были сооружены твердо и хорошо, но с заречной стороны можно было через стену стрелять в любую точку внутри крепости, ибо все сие было расположено на покатости. Среди крепости, коей нагорная сторона не имела и двух столетий древности, видны были развалины старинного замка, служившего, вероятно, основанием всей крепости.

Дом паши или бека был выстроен из дерева с разными перегородками и чуланчиками, так что в нем легко можно было заблудиться. Резная работа на потолках, перилах и других частях была выработана с большою тщательностию. Мечеть не имела ничего величественного. Вообще можно сказать, что вся крепость и строения в оной не имели неопрятного вида, свойственного Турецким городам, и самые предметы, окружающие часть крепости, в поле [15] обращенную, имели некоторые части, содержанные по крайней мере с малым видом опрятности. Предместье сие огибало почти всю крепость по левой стороне Куры и было окружено деревянным палисадником с рубленными из сосновых толстых бревен бастионными срубами, средина коих была плотно набита камнем и землею, что и составляло толщину стен на фасах и флангах сих бастионов. Заречное предместье было малое и бедное и населено отчасти Армянами, кои жили почти все в землянках.

Артиллерия в крепости была разных калибров и величин и весьма древняя, так что орудия сии были замечательны по работе их, по странной фигуре и величине, впрочем большею частию очень грубой работы и без станков.

Окрестные луга Ардегана изобиловали скошенным сеном, которое стояло в стогах; дровами я располагал пользоваться из деревянной стены окружавшей предместье, и старыми брошенными сараями, а потому и не предвидел недостатка в сих двух предметах, коими надеялся и крепость запасти на зиму, и довольствовать войска моего отряда.

28 числа Августа маиор Забродский 40-го егерского полка был назначен мною комендантом в Ардегане, и баталион его для составления гарнизона сей крепости в тот же день вступил, а г.-м. Бергман с своим отрядом пошел обратно в Карс. Я сделал все нужные распоряжения для приведения в устройство или, лучше сказать, образования магазейна, назначил офицеров для описания казенного имущества, указав склады дров в запас на зиму и на дневную потребность в лагере, приступил к запасению 10.000 пуд сена, начал приготовлять казармы для жилья в крепости в пашинских строениях, взял меры осторожности против чумы, распорядился съемкою крепости на план.

Я писал Сакену: «Бывший здесь Али-бек, ушедший с Турецким войском, женатый на сестре Али-бека Ливанского, недавно захвачен последним силою и вероятно не прибудет сюда, пока уезд Ливанский не покорится, к чему можно приступить приглашением из Ахалцыха; ибо жители уезда сего, как равно и Аджарского, живя в ущельях, бедны хлебом и, получая всегда продовольствие свое из Ардегана и других мест, будут в оном зимою нуждаться и, вероятно, принуждены будут покориться. К учреждению временного правления в Ардеганском уезде я вскоре приступлю. Для замены Али-бека имею я в виду муссалима его, Абдулла-агу, человека расторопного и много способствовавшего в сборе ожидаемого провианта, по доставлении коего нахожу нужным сделать ему подарок, [16] дабы более склонить его в пользу нашу, почему и прошу ваше превосходительство прислать ко мне сукна на кафтан и кроме того на всякий случай две или три дачи сукна и материи на такие же надобности. При сем имею честь препроводить к в. п-ву прибывшего в недавнем времени из Царяграда Ливанского Армянина Степана, который сообщит вам разные известия из тех мест; прилагаю у сего показание, снятое с него штабс-капитаном Кургановым».

Показания Ливанского жителя Армянина Степана, прибывшего из Константинополя 28 Августа 1828 года.

8. В проезд свой через Трапезонт, видел он наши крейсирующие суда, по коим из крепости Трапезонтской стреляли».

Показания сии, не заключающие в себе ничего особого, давали несколько поводу судить о мнении существующем в народе касательно войны и о расположении духа оного, а потому я и послал их к начальству. [17]

В сей день, т. е. 28 числа, я был порадован письмом от Сакена, который уведомлял меня о рождении дочери моей. Первая дочь моя Наташа родилась 21-го Августа. Я получил вместе с тем и письма от жены и Прасковьи Николаевны. Роды были довольно трудные, но кончились благополучно. Чувство отца, в первый раз мною осязанное вполне, было совершенно новое; оно рождало во мне некоторое уважение к новому званию отца семейства. Имя Натальи ей было дано по названию бабки ее со стороны матери. Новорожденная имела длинные черные волосы, которые ей покрывали всю голову; ныне же цвет волос ее переменился на белокурый; крестили ее брат жены Егор и сестра ее Дашенька (первый после взятия Ахалцыха был отпущен в Тифлис)...

Цель моя была все устроить и сдать область сию в порядке правительству Ахалцыха, дабы и жители за все повинности свои не могли быть угнетены и дабы наше правительство могло извлечь существенные, хотя временные, выгоды от сего завоевания; но сего ничего не состоялось, не потому, чтобы нашли предположение мое неосновательным, но по беспечности, всех поразившей. Кому до сего было дело? Всякий уже помышлял с наступлением осени о возвращении в Грузию, и ведомости мои и предположения были переданы, кажется, в интендантство, где оные, может быть, и теперь лежат с надписью: к делам или к сведению, в очистку полученной бумаги.

Жители Ардеганского уезда, равно как и Поцховского, в подать отдавали шестую часть своего хлеба без назначения какого именно, но у кого какой был. Скота по показанию Абдуллы-аги не давали; деньгами же собиралось из всего уезда 700 р. серебром. Всю сию подать собирали осенью...

Сто семейств Туркмен, всегда кочевавших в Меше (лесном)-Ардегане, недавно бежали со старшиною своим Чаплаг-Оглы (Сын Нагого) Гуссеин-агою; они всегда охраняли здешних жителей и за то освобождены были от подати, кроме 80 батманов масла (батман составляет около 20 фунтов веса).

Каким образом тут случились Туркмены, того не понимаю; должно быть, какое-либо давно отбившееся племя.

По уверению Абдуллы-аги, все коренные жители здешнего уезда бежавшие в скором времени возвратятся...

Оказалось, что Баязет был занят не войсками Панкратьева, а войсками, выступившими из Эривани под начальством князя Чавчавадзе, который был окружным военным начальником в Армянской области. Экспедиция сия к Баязету была предпринята самым незначительным отрядом; едва ли у Чавчавадзе было более 1000 [18] человек всякого войска, в том числе и казаков и милиции земской или завоеванных сарбазов Эриванской области. Удавшееся покушение сие было из самых отважнейших и свидетельствовало как о решительности Чавчавадзе, так и о способностях его к военному ремеслу. Он имел в сей отдаленной экспедиции несколько дел с неприятелем, коим был несколько раз окружен в гораздо превосходных силах, но везде удержался, снабжал себя хлебом и, покорив важную и сильную крепость Баязет, со всею областью, к ней принадлежавшею. Чавчавадзе был скромен и подвигом своим никогда не хвалился; но оный остался в настоящей цене у людей знающих его и всю трудность предпринятого им, по собственному произволу, с личною ответственностию в случае неудачи. Чавчавадзе взял в плен пашу, знамена, крепость с пушками, приобрел много провианта, прославил оружие наше и что же? За все сие понес неудовольствия завистливого начальства, которое не могло ему простить сего подвига никогда; он был гоним, но не лишился всеобщего уважения и теперь еще, пользуясь им, живет мирно в своей деревне без всякой должности.

4-го Сентября я уже имел сведение о приближении к Ардегану с отрядом князя Вадбольского, который должен был всем начальствовать; он уже ко мне посылал разные повеления к исполнению. Того же дня я получил от Сакена уведомление, что Паскевич не желает, дабы какие-либо подати собирались с жителей, в надежде иметь более успеха через покупку хлеба. Другим отношением от 2-го числа за № 256-м он уведомлял меня, что отряд мой вместе е прочими войсками, имеющими собраться при Карее, поступает в команду г.-л. князя Вадбольского. По сему казалось, что намерение было продолжать еще кампанию сего года, или по крайней мере угрожали оною Туркам. Паскевич, кажется, в самом деле хотел продолжать кампанию; его к сему побуждало, как говорят, известие о приезде в Тифлис жены его... Но таковые намерения его были совершенно противны нашим желаниям: мы имели надобность побывать в своих штаб-квартирах, дабы одеться и обуться; мы же, т. е. начальники, и в особенности Сакен и я, желали скорого возвращения, дабы увидеться с семействами нашими, ибо жена Сакена с сыном также прибыла в отсутствие наше в Тифлис, а супружество их было примерное по взаимной дружбе и любви их.

Сакен уведомлял меня также о согласии Паскевича по представлению моему на выдачу по 10 р. серебром жалованья в месяц переводчику Ардеганского временного правления; об утверждении же самого правления или проекта оного ничего не было сказано. Дело

сие [19] так и осталось; переводчиком же назвали, по ошибке, мусселима Абдулла-агу, Турку, не знавшего иного языка кроме Турецкого, коего я представлял не в переводчики, а в другое звание, переводчиком же назначал одного Тифлисского Армянина. Словом, всякое распоряжение путалось, представления же посложнее оставлялись без внимания, и Ардеганское правление не получало никакого устройства. Сего мало, я надеялся по крайней мере, что представления мои передадутся князю Вадбольскому для рассмотрения или для сведения, но и сего не сделали, и Вадбольский, прибыв в Ардеган, как в совершенно чуждую ему страну, по сделанным мною распоряжениям, стал обо всем требовать у меня письменных сведений, что меня вовлекло в двойную и огромную переписку. Надобно было ему снова доносить о всем, что было прежде сделано и о чем уже было донесено несколько раз Сакену. При том же человек сей, мною вышеописанный, опасаясь всего более ответственности, по прибытии в Ардеган переписывался о самых безделицах, и его нисколько не занимало устройство края, крепости или продовольствия; все действия его состояли только в том, чтобы всякую ответственность сложить на других; сведений же начал он требовать еще из лагеря под Ахалцыхом, когда он мог легко получить их все в штабе.

5-го Сентября я получил повеление от князя Вадбольского, коим он уведомлял меня, что на дороге получено предписание соединить мой отряд с отрядом полковника Сергеева и оставаться в Ардегане до получения впредь повеления корпусного командира, почему я и заключил, что намерение продолжать кампанию в том году было отменено.

Так как я уже поступил в команду князя Вадбольского, то к Сакену более рапортов не посылал, а доносил обо всем первому.

Показание расходчика Али-Бека Ардеганского, прибывшего из Ардануджа в дом свой Армянина Иоганеса Шах-Наруняна.

2) 1-го числа сего месяца, на дороге встретил он одного гонца, ехавшего из Эрзрума, который спросил его о месте пребывания Ардеганского бека; на вопрос же его, куда он едет, гонец ничего не отвечал. Потом осведомился он от Турок встретивших его, что он едет к уездным бекам с бумагами от сераскира, чтобы беки пребывали в непоколебимой верности к своему правительству, [20] ибо война сия не есть частная, но государственная, которая может продолжиться на несколько лет.

3) По словам того гонца, Хаджи-Салах-паша, с 8000 человек кавалерии, прибыл в местечко Ольти, где назначено сборное место ожидаемого ими войска, а потом намерены следовать в Ахалцых.

Сии же самые известия были сообщены немедленно и князю Бековичу в Карс, от коего получены мною нижеследующие известия, в тоже время отправленные к князю Вадбольскому при рапорте за № 182.

1) В г. Эрзрум прибыл Маданский Магмед-Салах-паша с войском своим и расположился на Карской дороге недалеко от города. Войско его составляет одна конница числом не более 4-х тысяч. В Эрзруме все жители обращены на работу, для копания рва вокруг города, где каждоденно присутствует и сам сераскир. Кроме войск Магмед-Салах-паши, из Турции никаких войск не прибыло, а сераскир разглашает слухи, что идут из Турции на пособие Эрзрума еще четыре паши с 30 т. войска; между ними, говорят, один Арнаутский паша. Русских каждоденно ожидают в Эрзруме.

2) Кёссе-паша и Ахмед-паша остановлены сераскиром в Ольте. Сия крепость принадлежит Ахалцыхскому пашалыку, Из поселения сего санджака войск не собрано; бек же сей крепости, Шериф-Паша-Оглу, находится также в оной крепости. Кёссе-паша мог только остановить из разбитых войск до двух тысяч человек конницы, более сего ни войск, ни орудий не имеет. Ему велено при появлении Русских войск на границе Эрзрума следовать в Гассан-Кале.

4) Эрзрумские жители, несмотря на запрещение сераскира, тайно отправляют свои богатства в Дамаск. Всех войск, как ополчения Эрзрума, Салих-пашинских, Кёссе-пашинских и Мустафа-пашинских, полагают на провианте до 20 т. Из числа их хорошо вооруженных, могущих быть против Русских, не более как до [21] 2-х т. Остальные, как уверяет лазутчик, собраны для того, чтобы показать большее число для удержания в повиновении Эрзрумских жителей.

5) Слухи носятся в Эрзруме, что с Россиею Оттоманская Порта вступила в переговоры. Лазутчик мой с сим известием вышел из Эрзрума назад тому 5-ть дней.

По всем сим известиям видно было, какое сильное влияние сделало на жителей Эрзрума покорение Ахалцыха; они опасались в тот же год завоевания нами столицы своей, и все приготовления их к защите, при упадке духа, могли только более убедить их в слабости оного. Собрание войск в Ольте не могло предвещать нам новой кампании в том году; ибо, по-видимому, и сии меры были оборонительные; но могло весьма легко случиться (чего я и ожидал и против чего брал осторожность), что отряд Турецких всадников сделает нечаянное нападение на фуражиров наших или на какую-нибудь отдельную небольшую команду. Паше сие средство было бы необходимо для удержания расстроенного своего войска от побегов; но и сего не случилось, и мы покойно простояли близ Ардегана.

7-го числа авангард маиора Далена был сменен маиором Тимерманом, коего я отправил с 3 ротами Грузинского гренадерского полка. В сей же день был читан в войсках следующий приказ главнокомандующего:

За столь неизреченные милости Всевышнего да вознесут войска теплое моление к Господу сил". [22]

7-го числа явился ко мне полковник Сергеев с тремя сотнями своего полка и просил рапортом распоряжения моего для вступления ему, на основании воли корпусного командира, в должность коменданта в крепость Ардеган, к коей он был назначен. Вслед за сим вступил он с просьбой о снабжении приведенных им войск провиантом, коего и у меня было мало, и вступил в переписку со мною, требуя, по воле князя Вадбольского, опять тех сведений о заготовлении продовольствия, которые я уже всем сообщил. Я не знал до сего времени в Сергееве особенной способности писать; но Донцы к сему склонны, и Сергеев не даром был на Дону начальником одного из пяти начальств, на что требовался большой талант к бумагам. В бытность Алексея Петровича в Грузии он вел себя совсем иначе и показывал себя часто шутом; его и полагали все добрым, простым казаком; но я мог впоследствии времени удостовериться и в поле, что человек сей одарен хорошими способностями, необыкновенною деятельностью и большим навыком к настоящей аванпостной. казачьей службе, каковая уже давно стала переводиться в войске сем...

8-го числа Сергеев был введен мною в управление комендантское, и вместе с сим показал он некоторые склонности ко вздорным бумагам, коими он одолевал меня, требуя провианта, распоряжения о сдаче ему денег, присланных к закупке продовольствия, чем занимался Курганов. В тот же день имел прибыть князь Вадбольский. Я сделал нужные распоряжения по всем предметам, об оных уведомил Сергеева и предоставил ему впредь испрашивать разрешений от Вадбольского; но в тот же день в скорости Курганов не мог ему передать денег, за отсутствием своим по деревням, где он производил покупку, и за неизготовлением всех отчетов, в чем он и объяснился лично с Сергеевым с уговором дело кончить вслед за тем; но Сергеев не замедлил в тот же день донести Вадбольскому, что в сдаче ему суммы происходит медленность, что и произвело неприятную переписку: ибо Вадбольский, руководимый окружавшими его людьми, мало знавшими дело и желавшими более показать влияние свое, написал ко мне запрос, почему еще дело сие не сдано Сергееву и что как он из сего заключает, что поручение главнокомандующего уже исполнено, то требовал от меня новых сведений, когда, где и по каким ценам скуплен мною провиант, не взирая и на то, что ему уже было донесено, что я еще не приступал к сему и довольствовался податным хлебом. Имея много занятий дельных, я принужден был опять обратиться к перепискам и отвечать [23] Вадбольскому с повторением прежнего и объяснением слишком торопливых и неуместных требований Сергеева, что дело сие исполнится в свое время с возможною скоростью, и что в передаче денег ни в какое время не происходило со стороны Курганова затруднений. Оно и было кончено на другой день. Сергееву же, с коим я был хорошо знаком, я заметил частным образом поступок его, и он извинился.

При Вадбольском находился за дежурного штаб-офицера полковник Жихарев, человек довольно известный рассеянностию своею, но добрый и хороший малый. С ним прибыл и обер-провиантмейстер Коробчевский, который, кажется, всех более был мнения запасаться продовольствием непременно покупкою, а отнюдь не податью. Заметив слабость Вадбольского к Шампанскому вину, которым отнюдь не пренебрегал и Жихарев, и притом непомерную скупость почтенного впрочем Вадбольского, Коробчевский поставил свою палатку подле княжой и снабжал его всеми потребностями для жизни, завтраками, закусками, обедами, даже поил его чаем. Вадбольский пользовался всем сим самым предосудительным образом, что доставило Коробчевскому случай забываться в обхождении своем с Вадбольским и совершенно управлять им по части продовольствия, коего запасы точно увеличивались в крепости, но ценами и средствами известными только одним провиантским чиновникам, с коими и Сергеев умел всегда уживаться.

Вадбольский прибыл 8-го числа со своим штабом и небольшим количеством войск. Устроение мельниц, мною начатое, было передано Коробчевскому, который занялся уже и всем продовольствием отряда, через что облегчились во многом мои обязанности; на мне оставалось только исправление крепости, коим я и занимался с помощью полковника Долгово-Сабурова, и потому 11-го числа я представил Вадбольскому, при рапорте своем за № 203, замечания мои о состоянии крепости, которых от меня прежде требовал Сакен.

Текст воспроизведен по изданию: Из записок Николая Николаевича Муравьева-Карского. 1828-й год. Август-декабрь 1828-1829 года // Русский архив, № 1. 1894

© текст - Бартенев П. И. 1894
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Karaiskender. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русский архив. 1894