-

ЖУРНАЛ

экспедиции к селению Патносу под командою генерал-майора князя Чавчавадзе.

в октябре 1828 года.

Составлен находившимся при отряде в должности офицера генерального штаба отставным подпоручиком Ковалевским.

28-го августа. Баязетский пашалык населен армянами и куртинцами. Сии последние после занятия нашими войсками города Баязета удалились в Ванский пашалык, и несмотря на то, что Диадин и Топрах-кале (небольшие укрепления па эрзерумской дороге) были в руках русских, они собирались вместе с ванскими и мелязгирдскими партиями, переходили границу и грабили армянские деревни.

4-го октября. Командующий войсками в Армянской области, генерал-майор Чавчавадзе, подвинул отряд от Топрах-кале к Диадину, дабы быть в центре пашалыка и быть ближе к местам, на которых курды преимущественно производили свои грабежи. Движение сие нимало не способствовало к уменьшению беспорядков, потому что неприятелю известно было малое число нашей кавалерии, которую он ни во что не ставил.

Дабы отвлечь курдов от Баязетского пашалыка, оставалось одно средство: перейти границу и напасть на их жилища; к сему предприятию побудило еще и то, что для продовольствия войск расположенных в Армянской области потребно было 20 т. четвертей пшеницы на одну зиму, тогда как совершенно невозможно было [186] купить и половины того, как по причине опустошений, произведенных гам прошедшею войною, так и потому, что из-за Аракса множество жителей перешло к Эривани и, не успев устроить хлебопашество и обзавестись хозяйством, сами нуждались в хлебе.

12-го октября. Князь Чавчавадзе, оставя в Диадине роту Севастопольского пехотного полка, выступил по дороге к Топрах-кале с 2-мя ротами 41-го Егерского полка, 5-ю ротами Нашебургского и 3-мя ротами Севастопольского пехотных полков, 4-мя орудиями Кавказской гренадерской бригады 2-й легкой роты, с 6-ю орудиями 20-й артиллерийской бригады 3-й легкой роты, 200-ми армянско-татарской конницы и 120-ю казаками Донского Басова полка. Пехотные роты со времени прибытия их в Грузию так уменьшились, что в десяти ротах было с небольшим 600 человек под ружьем.

Первый переход сделан был до деревни Калясур 25-ть верст по хорошей ровной дороге.

13-го октября. Второй переход до деревни Кара-килиса 18-ть верст, дорога еще лучше. 14-го числа отправлена отсюда рота Севастопольского полка и 2 орудия Кавказской гренадерской бригады

2-й легкой роты в Топрах-кале по причине разнесшихся слухов, что эрзерумский сераскир намеревается овладеть сим укреплением; отряд же сего числа повернул влево и прошел по мелязгирдской дороге 17-ть верст, до речки Мандальсу, близ коей замечен неприятельский пикет, наблюдавший страну, и поспешно удалившийся по приближении отряда; обстоятельство сие понудило, не дожидаясь рассвета, выступить далее к д. Патносу, до которой осталось еще 30 верст; а потому в 12-ть часов ночи войска двинулись в поход, перед восхождением солнца перешли хребет гор, составляющий границу, а в 8-м часов утра 15-го октября были уже у деревни. Курды, не ожидавшие такого быстрого перехода, захвачены были врасплох; часть из них спаслась бегством с одним только оружием, а остальные со всем имуществом взяты в плен после небольшой [188] перестрелки. 300 быков, несколько лошадей, 5000 овец и все домашния вещи достались в руки отряда, расположившегося здесь лагерем 15-го числа. Деревня Патнос состоит из 100 дворов большею частью куртинских. Она лежит на плодоносной равнине со многими другими деревнями, жители коих по приближении отряда убежали внутрь Мушского пашалыка со скотом, оставив в ямах множество хлеба Остановившись лагерем, князь Чавчавадзе послал небольшие партии вместе с вьючными лошадьми и рыками взятыми из Диадина в деревне Зиярат, Гракум, Кизил-кая и Курд-кев для открытия пшеницы, которой в продолжении 15-го и 16 го чисел свезено в лагерь до 1000 четвертей. Партии сии к ночи всегда возвращались назад, потому что деревни были не в дальнем расстоянии от Патноса. В окрестностях Патноса, как сказано выше, лежат куртинские деревни чрезвычайно богатые хлебом; а как, несмотря на близость города Мелязгирда (от Патноса до Мелязгир- да считают 28 верст) об неприятельских силах, могущих принудить к отступлению, не было никакого известия, — то и предположено было оставаться на месте несколько дней, перевозить из деревень в лагерь пшеницу и на вьючном транспорте отправлять ее в Караклис с с небольшим прикрытием армянской кавалерии, не опасаясь нападений малых курдских партий.

17-го октября. Между тем мушский Эмин-паша и начальник куртинцев Гуссейн-ага, сведав о движении князя Чавчавадзе, выступили из Мелязгирда навстречу нашего отряда. Передовые войска их показались небольшими партиями поутру 17-го числа в 5-ти верстах от лагеря на мелязгирдской дороге и начали без выстрела отступать, как скоро была выслана противу них армянская кавалерия. Движение сие, вовсе несвойственное курдам, заставляло принять их за авангард неприятельского корпуса, занимающего где-нибудь позицию, а медленное отступление без всякого сопротивления обнаруживало намерение выманить вас из лагеря.

Кто имел дело с турками, тог знает до какой степени [189] тактика их бережет свою артиллерию. — Она заставляет их встаскивать орудия на горы и вообще на такие места, где она не подвергается опасности быть атакованною белым оружием, а как мелязгирдская дорога от деревни Патноса проходит 12-ть верст по ровному местоположению, то и следовало заключить, что позиция сия должна быть на последней покатости хребта Катаун, идущего от севера на юг, и весьма низкого в том месте, где пролегает через него дорога. Дабы не оставаться долго в неизвестности и собственными глазами увериться в прибытии значительных сил неприятеля, князь Чавчавадзе приказал возвратиться в лагерь двум ротам и одному орудию, посланным в деревню Курд-кев за провиантом; а сам с четырьмя ротами пехоты, четырьмя орудиями и кавалериею выступил в 8 часов утра для обозрения. Прошедши вслед за отступающими партиями около 10 верст, увидели неприятеля в числе 4500 человек с двумя орудиями, занимающего на высотах позицию перпендикулярную дороге, и толпу куртинцев около 1000 человек, идущую из деревни Мармус на соединение с главными силами. Высланные вперед казаки и армяне завели перестрелку с турецкими наездниками, окружавшими нашу позицию, а между тем войска, построившись в боевой порядок, подвигались дальше; подошедши на пушечный выстрел, открыли канонаду по неприятельским орудиям, действовавшим еще из далека, как после нескольких выстрелов неприятельская кавалерия начала спускаться с позиции, атаковала армянскую конницу, которая, не в состоянии будучи сопротивляться, обратилась в бегство, а в близком расстоянии преследуемая курдами смяла казаков и искала спасения свое между орудиями и рядами солдат. Четверть часа положение отряда было самое критическое: неприятельские ядра рикошетировали между ротами; 2000 курдов с криком при беспрерывных выстрелах теснили нас со всех сторон, между тем как наши орудия и стрелки окруженные армянами но могли действовать; ни пример частных офицеров, ни угрозы, ни даже самое наказание на месте не могли ободрить этих трусов; и если бы беспорядок сей продолжился [190] долее, то оставалось собственными силами избавиться от своей кавалерии, гораздо опаснейшей нежели неприятельская. Кое-как успели наконец роты 41-го Егерского полка пробраться между лошадей и открыть батальный огонь. Оробевший неприятель начал отступать; армяне дали место артиллерии, которая картечью прогнала курдов, и тогда все пришло в порядок. Отбивши таким образом турок на ружейный выстрел от своей позиции и видя совершенную невозможность продолжать дело, князь Чавчавадзе начал отступать орудия взяты на отвозы, пехота шла по бокам рядами, стрелки прикрывали отступление, кавалерия же пущена была вперед. Неприятель, потерпевший значительный уроп, пс смел напирать сильно, и потому во все время ретирады артиллерия наша стреляла изредка — стрелки одни прогоняли фланкеров. Часть куртинцев обошла было отряд с правой стороны и бросилась на лагерь, по, встреченные картечью, они бросились в бегство. К вечеру отряд возвратился к лагерь, а неприятель ночевал в деревнях Мармус, Пананыш и Кизил-кая и частью в Гракуме, откуда однако же был он выбит в тот же вечер ротою 41-го Егерского полка. Сего числа с нашей стороны убиты: один офицер и два рядовых; ранено рядовых 15-ть человек.

Не говоря более о сегодняшнем деле, можно прибавить здесь насчет армянской конницы: что Аббас-Мирза, имевший при своей пехоте кавалерию, набранную частью из Армянской области, должен бы нам служить доказательством, что она не только бесполезна во время войны, но даже вредна. Она неспособна к аванпостной службе: в разъездах не подходит близко к неприятелю, а с пикетов бежит при малейшей опасности. В сражении, не имея довольно смелости, чтобы атаковать и твердости, чтобы обороняться, она ободряет своим бегством неприятеля и наводит робость другим; при одном только решительном отступлении неприятеля она, руководимая страстью к грабежу, может иногда принести: какую-нибудь пользу.

Прибытие таковых сил неприятельских естественно должно [191] было изменить предположение отрядного командира в рассуждении отправления в Караклис вьюков с провиантом; итак, князь Чавчавадзе намеревался оставаться в Патносе до прибытия двух батальонов пехоты, 6-ти орудий артиллерии, следовавших к нему из Хоя на подкрепление, а между тем, не отделяя от себя малых команд, удерживает за собою селение Гракум чрезвычайно богатое хлебом и фуражом.

Селение Гракум отстоит от Патноса в 3-х верстах; оно с трех сторон окружено равниною, а с четвертой — крутою горою, у подошвы которой стоят один близ другого два каменные, одноэтажные, с маленькими окнами и бойницами дома, могущие поместить в каждый по 30 человек стрелков; третий же дом подле них находящийся укреплен, или, лучше сказать, есть небольшой замок с башнями, бойницами и амбразурами; сии три строения принадлежат одному курганскому аге; они фланкируют друг друга и, будучи обороняемы неробкими людьми, делаются совершенно неприступны. На север и запад от сих домов, за канавою, расположены 40 обывательских саклей, архитектура коих есть об пая в Малой Азии: за домами тотчас лежат два сада и два огорода, обнесенные и соединенные между собою глубокими канавами; кроме сего на востоке и западе, на пистолетный выстрел от домов, есть два кладбища; и наконец, вокруг всего селения саман рассыпан в больших кучах, которые, как сказано будет ниже, были использованы во время обороны. Из сего описания видно, что селение представляет большие выгоды для засевшего в оной: обороняющийся, расположенный по саклям, канавам, и за саманом страшен для неприятеля атакующего с поля; между тем как три каменные дома не допускают его со стороны горы, — взамен того нападающий, будучи безопасен в камнях на горе, бьет на выбор каждого проходящего по деревне.

18-го октября. Неприятель имевший совершенно верные известия о нашем отряде, знал, что Гракум для нас нужен, а потому он 18-го числа утром потянулся от трех своих лагерей по [192] направлению к Гракуму, и взошел на высоты командующие оным в то время, когда три роты и орудия посланные в прикрытие к вьюкам были уже там. Перестрелка продолжалась довольно слабо во весь день; стрелки наши, засевшие в верхней башне и окружавших оную камнях, не допускали с сей стороны туров, которые ограничились только тем, что два раза атаковали деревню кавалерией по равнине; вечером роты возвратились в лагерь

На другой день, то есть 19-го октября, поутру посланы были опять в Гракум две роты 41-го Егерского полка, две роты Нашебургского полка, орудие Кавказской гренадерской бригады 2-й легкой роты, вьючные лошади и повозки за провиантом; в сих четырех ротах было с небольшим 300 человек под ружьем. — Едва отряд вступил в селение, как неприятель ночевавший в Кизил-кая выступил в числе 8000 (по показаниям лазутчиков), подвигался вдоль хребта, и вскоре подошел к самой башне, откуда егеря наши, уступая превосходству, сошли в селение, а турки, заняв всю гору, поставили на ней два орудия и открыли канонаду: спешившись, они заняли все каменья, составляющие уступ горы, и пулями засыпали селение, в то время как около 1000 куртинцев окружили оное с трех сторон. Орудие наше не занималось пустыми выстрелами на гору, метко действовало по неприятельским толпам, наводнявшим равнину, а стрелки, скрытые в канавах и за саманом, наносили им большой вред.

Эмин-паша, находившийся своею особою у башни, приказал кавалерии атаковать деревню всею массою. С 10-ти часов утра, когда неприятельская конница начала спускаться с горы, то князь Чавчавадзе, предвидя намерение ее, поставил две роте и два орудия близ мельницы на дороге, идущей от Патноса к Гракуму, а три орудия с частью пехоты в одной версте ниже, близ речки же, дабы прикрывать фланги деревни лишь только исполнен был сей маневр, как турки стремительно бросились на деревню. — Огонь с двух батарей и орудия стоявшего в деревне, и батальный огонь стрелков, причинявшие им совершенную гибель, не могли удержать бешенных; они густыми толпами [193] неслись на равнине, и ворвались в Гракум. Положение людей наших стало критическое: по они не оробели. Повторенные картечные выстрелы и удар в штыки 40-ка егерей, сделанный кстати, решили участь атаки: 4 знаменщика остались на месте, а неприятель, бросивший одно знамя, обратился в бегство из деревни в поле, где, принятый во фланг батареями стоявшими на речке, он также стремительно отступил на горы, как и нападал. Все поле устлано было трупами лошадей.

Неудача сия охладила несколько турок, и три последующие их атаки, направленные так как и первые, также как и первая были отражены.

Бой продолжался уже 7-мь часов. День клонился к вечеру, а турки, потерпевшие значительный урон, ничего не выиграли. Эмин-паша, решившийся в сей день взять Гракум, видя, что кавалерия не в силах исполнить сего, спешил ее и повел прямо от башни к укрепленным домам. Эта была самая смелая и опасная атака. Пренебрегая ружейным огнем, разрежавшим толпы неприятеля, он числом превосходный успел зажечь с помощью скоропалительных свеч один дом, на котором лежало сено; 4 знаменщика были убиты, а другие, подхватив знамена, засели за стеною горевшего дома; стрелки наши, которых дым принудил выйти из дома, стали вне оного за другою стеною, и устилали трупами покатость. Перестрелка самая гибельная для турок продолжалась здесь 1/4 часа; наконец неприятель, не в состоянии будучи сносить фланговых выстрелов с бойниц ближайших домов, обратился в бегство, выключая делибашей, сидевших за домом. Они были в совершенной западне, из которой выйти было невозможно, потому что 200 шагов надлежало идти на гору по открытому месту, на каком пространстве они были бы все побиты: приставивши знамена к стене, они, кажется, дожидались, что паша для спасения их сделает какое-нибудь движение и отвлечет внимание наше от сего пункта.

Пожар дома занятого нашими стрелками и неприятельские знамена у стен оного навели сомнение на князя Чавчавадзе; он [194] полагал, что укрепленные строения уже в руках неприятеля и что может быть стрелки наши не имеют более патронок, почему он и командировал туда Нашебуртского полка 2-ю гренадерскую роту (из 60 человек состоящую), надеясь, что большой урон турок и покровительство лагерных батарей спасет ее от нападения, но несчастия предвидеть было нельзя; в 200 саженях от деревни рота была окружена 2000 турок; она не могла зарядить ружей в другой раз, она пробивалась штыками до тех пор, пока несколько человек егерей вышедших из-за самана на помощь не спасли ее штыками; из 60 человек 35 убито на месте, 18 ранено, а 7 человек здоровых добрались до деревни. Но и неприятель не может похвалиться сею удачею; место, на котором была окружена рота, то есть пространство в 1/4 квадратной версты, завалено трупами людей и лошадей, убитых в эту минуту. Ежели сие несчастие было чувствительно для нас, то и для турок не менее: они дорого заплатили за минутную поверхность; к чести солдат сказать должно, что ни один не сдался в плен, а, наваливши груды трупов на своей дороге, они умерли с оружием в руках.

К вечеру неприятель, утомленный тщетными приступами и потерями, желал отступить, но четыре знамя и значительная часть отчаянных его делибашей оставались внизу под стенами горевшего дома, откуда горсть стрелков наших не выпускала их до наступления совершенной темноты, пользуясь которою они вместе с главными силами ретировались в свой лагерь.

К 10-ти часам ночи и роты наши оставили Гракум, который к рассвету прибывшими туда куртинцами предан пламени; в сем деле неприятель потерял одно знамя и не менее 600 человек убитыми; множество конских трупов покрывали окрестности Гракума; с нашей же стороны убито рядовых 44; ранено; обер-офицеров — 1, рядовых — 53, контужено: обер-офицеров 4; из числа вьючных лошадей убито и ранено 20 лошадей. Такая потеря, несоразмерная числу отряда, заставляла отказаться на время от всяких покушений против неприятеля, еще весьма сильного: в [195] открытом лагере с небольшим 400 человек пехоты могли подвергнуться опасности, и так за лучшее сочли перенести лагерь в самое селение Патнос. коего частями развалившееся земляное укрепление будучи исправлено поставило вас в возможность выдержать нападение всех сил неприятельских, удобно разместить больных и раненых и продолжать по-прежнему сбор хлеба. В ночь с 19-го на 20-е перешли в Патнос, где и оставались без движения до 24-го октября, в продолжение которого времени турки оставались в своем лагере близ Кизил-кая, не предпринимая ничего; а как сего числа с прибытием из Ахалциха двух рот Козловского полка, 4-х рот Эриванского сарбазского батальона и части армянской кавалерии отряд усилился 400 пехоты, то князь Чавчавадзе, видя нерешительность и робость турок, выступил сам против них с 6-ю ротами, 4-мя орудиями и армянскою конницею: поднявшись на гору около Гракума, он повервул направо вдоль хребта и недалеко от Кизил-кая был встречен неприятелем и начал дело, продолжавшееся около 4-х часов весьма слабо; это уже был неприятель не тот, который сражался 17-го и 19-го чисел; разность между степенями его храбрости была весьма разительна, даже самые знаменщики его не подъезжали ближе ружейного выстрела, подвигаясь мало-по-налу по направлению к Кизил-кая; отряд подошел на полтора пушечных выстрела к неприятельскому лагерю, который после короткого сопротивления начал колебаться, и вероятно принужден бы был отступить, если бы наступившая темнота и дождь не помешали дальнейшим успехам нашим. К 7-ми часам вечера войска возвратились назад, потеряв раненым одного егеря, а другого контуженного. На другой день турки, сделав диверсию частью своих сил противу Патноса, отступили по мелязгердской дороге, оставив для наблюдения за отрядом 600 человек курдов, содержавших пикеты за ближайшими высотами.

Выше сего сказано было, что князь Чавчавадзе дожидался прибытия 8 рот и 6 орудий (выключая 4-х рот сарбазов), дабы с помощью их разбить неприятеля, и тогда отправлять в Каракилис [197] транспорты с провиантом; по расчету его отряд сей должен был прибыть к Патиосу 18-го октября. Наступило уже 25 е, а только пришли две роты; об остальных же не было никакого известия; медленность сия была совершенно непонятна.

26-го числа получен из Баязета, пост-пакет в котором сказано было наверное, что ожидаемый нами секурс еще не выступил из Хоя; несмотря однако же на то, князь Чавчавадзе, надеясь на крепость места, располагал оставаться в Патносе, где он молол провиант и собирал пшеницу, если бы сказанная перемена обстоятельств не изменила совершенно его намерении, и не открыла бы опасности, в коей находился отряд в Патносе. Это было письмо от одного преданного русским почетного армянина, весьма близкого к паше Мушскому, доставленное в ночь с 27-го на 28-е число, в котором он уверял, что Эмин-паша отретировавшийся к Мелязгерду должен наднях получить секурс, по прибытии которого он будет иметь более 10-ти т. войска, при 8-ми орудиях и одной мортире, следовательно лишит нас способов доставать фураж, в котором скоро сказался бы недостаток. Известие сие объяснило пушечные выстрелы, слышанные на ванской дороге накануне 25-го числа. Посланный уверял, что ото был сигнал к соединению паши с ожидаемым секурсом. Откровенность сего армянина не позволяла сомневаться в истине слов его, а потому все 25-е число употреблено было на приготовление к отступлению, начавшемуся в 9-гь часов вечера с возможною тишиною; вместе е отрядом взят был весь отбитый скот. 920 вьюков пшеницы (остальные же 600 вьюков брошены в Патносе, не имея способов поднять оныя) и 600 армянских семейств, жителей Патносского округа, кои убедительно просили о переселении их в места занятые нашими войсками. В полночь страшное пламя показалось к стороне Патноса, из чего и можно было заключить, что неприятель уведомлен уже о выступлении отряда и, не имея возможности отмстить армянам патносским иным способом, предал пламени дома их, и в то же время замечено, что неприятель идет по [197] следам отряда не в дальнем от оного расстоянии, впрочем не осмеливаясь в ночное время сделать нападение. С рассветом же, когда голова колонны была в 12-ти верстах от Патноса, у весьма крутого подъема, куртинцы в числе полуторы тысячи человек открыли перестрелку с нашим авангардом и покушались несколько раз ударить на обоз; но, видя усилия свои тщетными, а по занятии нами высоты вышеупомянутого подъема и совершенно бесполезными, они в 11 часов утра отступили к Дели. Шедшие из Вана на подкрепление, услыша пушечные выстрелы, спешили к месту сражения и, встретившись с отступавшими курдами, соединились с ними, и арьергард наш снова был атакован неприятелем до 3-х т. простиравшимся. Дорога от Патноса до Караклиса и в сухое время для тяжестей затруднительна, но в сей день от проливного дождя до такой степени испортилась, что ломка обоза и артиллерии почти на каждой версте заставляла отряд останавливаться для починки; при каковых случаях арьергард, состоявший из двух рот 41-го Егерского, 2-х рот Козловского полков с 4-мя орудиями 20-й артиллерийской бригады, с удивительною твердостью отражал сильные натиски неприятеля и удерживал его до тех пор, пока оканчивалась починка и отряд начинал двигаться. Наконец на 19-й версте от Патноса, близ разоренной деревни Сулейман-Кумбас, где для отряда по причине крутого, длинного и весьма каменистого спуска с горы позиция представлялась самая невыгодная, и неприятель, усилившийся до 4 1/2 тысяч, пользуясь выгодами местоположения, начал слишком горячо нападать, и князь Чавчавадзе нашел нужным подкрепить арьергард еще двумя ротами Севастопольского полка, и дело в сем месте завязалось жаркое. Значительная часть спешившегося неприятеля засела в камнях, а, будучи поддерживаема многочисленностью своей кавалерии, производила по колонне нашей сильный огонь, но была выбита оттуда смелыми егерями 41-го полка, бросившимися на штыки, и прогнана на гору. Наступивший мрак и усталость заставила с обеих сторон прекратить дело. Имея самую дурную позицию и совершенный [198] недостаток во всем нужном для ночлега, отряд принужден был продолжать поход еще 10 верст до речки Мавдалых. куда по причине беспрестанной ломка обоза арьергард не мог прибыть ранее разсвета. В сей день две роты 41-го Егерского полка, с самой зари и до поздней ночи бывшие в безпрестанном огне, и, сделавши по самой дурной дороге в самую дурную погоду переход в 30 верст, перенесли неимоверные труды и сделались предметом всеобщого уважения; соединяя с искусством стрельбы (чем они обязаны полковнику Авенариусу) уверенность в своем превосходстве, они часто геройски шли на неприятеля в самых дурных случаях, и одним только движением вперед удерживали равновесие.

На другой день, то есть 30-го октября, с 10-ти часов утра отряд выступил с ночлега при речке Мандалых и к вечеру прибыл в деревню Малхис, не будучи более тревожим неприятелем; а 31-го числа прибыл в селение Караклис, где и ныне находится.

В сражении 29-го числа неприятель потерял около 200 человек (по полученным сведениям): причиною такой потери было местоположение каменистое, укрывавшее наших стрелков. С нашей же стороны урон состоит в 2-х рядовых убитыми и 13 ранеными; сверх сего, к потере нашей нужно причесть 60 четвертей пшеницы, брошенной на дороге для облегчения ломавшагося обоза, из числа коего полковая сухарная фура и артиллерийский полуфурок совершенно расстроившиеся брошены тоже.

Текст воспроизведен по изданию: Материалы к истории турецкой войны 1828-1829 гг. // Кавказский сборник, Том 31. 1911