Рапорт надворного советника Амбургера графу Паскевичу от 17-го июня 1828 года № 141. — Тегеран.

По приказанию вашего сиятельства, по прибытии моем в Тегеран, воспоследовавшем 29-го мая, я объявил Аббас-Мирзе, что отсутствие Государя Императора препятствует его путешествию в С.-Петербург; что Его Величество очень сожалеет, что не может его принять теперь, и что предоставляет себе сие удовольствие на другое время. Его высочество весьма о сем сожалел и сказал мне, что он совершенно уже приготовился к дороге и что шах дал ему позволение ехать; что неприятнее известия я ему не мог сообщить и что не знает как о сем известить шаха. Я ему отвечал, что, конечно, приготовления к его путешествию еще несколько продлятся; что ему также необходимо употребить довольно значительное время на устройство Адербейджана, который много потерпел в продолжении прошедшей войны и что до окончания всех сих дел, конечно, пройдет несколько месяцев и что, вероятно, до того времени может получит приглашение от Государя Императора. Наследник продолжал доказывать мне, что он уже, получа от шаха позволение, никогда не может найти удобнее случая, и просит вашего ходатайства, чтобы получить позволение ехать в стан Его Императорского Величества. “Что, — говорил он, — может мне, быть приятнее, как от самого Его Величества научиться побеждать? В С.-Петербурге я увидел бы Императора среди великолепного двора, в прекрасном городе; но что может быть великолепнее, как видеть Его окруженного храбрым своим войском, и видеть сие войско, сражающееся под Его предводительством? С.-Петербург могу я всегда видеть, но таким видом наслаждаться не всегда можно".

Его высочество просит о сем сообщить Государю Императору.

Любопытство наследника было напряжено до высочайшей степени приездом сюда адъютанта вашего сиятельство барона Фелькерзама, [76] как известился полученными через англичан сведениями. Его высочество старался узнать, с чем он приехал, и расспрашивал меня всячески. Узнав уже прежде через английского посланника, через Мирза-Абуль-Гасан-хана и через каймакама, что одне интриги разных партий причиною нератификации трактата, я объявил его высочеству, что барон Фелькерзам, конечно, имеет поручения к нему, но поручения такого рода, которые только могут быть сообщены ему после ратификации трактата и отсылке оного. Любопытство его достигло высочайшей степени и объявление сие имело на него магическую силу. Его высочество объявил мне, что одна ратификации уже совершенно написана, и что только недостает печати шаха; что он нашел формат оной слишком малым и потому приказал написать весь трактат снова, но что оный в скорости готов быть не может. Я изъявил наследнику мое сожаление о том, что не могу ему ничего сообщить до того времени. Вечером виделся с каймакамом и с Мирза-Абуль-Гасан-ханом, которые, наведя разговор на трактат, спрашивали меня, нельзя ли послать готовый экземпляр, и что в таком случае сегодня же поднесут на подпечатание. Не показывая ни малейшей торопливости, я сказал им, что, конечно, лучше было бы послать большой экземпляр, но что, так как скорый отъезд вашего сиятельства из Тифлиса может помешать размене, я соглашаюсь с мнением сих министров и готов принять малый экземпляр с тем, чтобы ускорить размену столь важную для персидского государства. Вообще, во время всех моих переговоров с персидскими министрами, показывал я сколько можно менее недоверчивости и представлял сие дело, как только важное и полезное для персидского государства. После многих стараний и настояний, которые я скрывал под видом приверженности моей к Аббас-Мирзе, я, наконец, 3-го числа поутру получил ратификацию, которую взял под свое сохранение до отъезда барона Фелькерзама.

4-го числа сего месяца мы имели честь быть представлены шаху который принял нас весьма благосклонно и ласково, много [77] спрашивал про ваше сиятельство, о здоровьи вашем и проч. и, обратясь к муэтемид-уд-доулэ, сказал, что доброжелательнее и благонамереннее вашего сиятельства никогда не встречал и что он вам много обязан за скорое заключение мира. “По настоящему, продолжал шах, я в эту войну ничего не потерял, потому что оба государства теперь соединены связями дружбы. Восемь куруров, которые я отдал, чем разнствуют от тех денег, которые теперь у меня хранятся? разве только тем, что они, перешли к Императору? Что же такое? Его Величество нуждается в деньгах и надобность имел в двух областях для войны с турками! я ему оные уступил; если мне когда-нибудь оные опять понадобятся, Государь Император мне, конечно, в оных не откажет." Шах продолжал довольно долго говорить подобным образом с большою веселостью, что по крайней мере доказывает, что шах весьма доволен, что мог на условиях, содержащихся в Туркменчайском трактате, заключить мир. Он во время всей аудиенции показывал веселость, каковой давно в нем не замечено было.

7-го числа, по предварительному уведомлению Аббас-Мирзы о всемилостивейшем письме Государя Императора и постановлении церемониала, барон Фелькерзам вручил его высочеству письмо Государя Императора и портрет Его Величества. Вот порядок при сем соблюденный: в 1 1/2 часа пополудни прибыл к нам церемониймейстер Аббас-Мирзы с значительным числом феррашей наследника и есаулов шахских. Все одеты в чахшурах (красная обувь) в шеб-кулахах (шапочки, но не кожаные). Рота, которая стоит у нас в карауле, также была назначена следовать за нами. В 2 часа мы сели на коней. Портрет Его Императорского Величества и письмо Его Величества на золотом подносе, везомые коллежским регистратором Бековым верхом, следовали за есаулами, которые открывали шествие. По обеим сторонам его — по полуроте; за оным барон Фелькерзам, а за нами Мамад-Гусейн-хан с своими людьми; ферраши заключали шествие. Во всех коридорах дворца стояли туфенгчи в два ряда. Вошед во двор, [78] где расположен был весь почти гарнизон Тегерана и все чиновники шаха, барон Фелькерзам взял поднос с изображением Его Величества. Его встретили с барабанным боем и с трубным звоном; все войска сделали на караул. Вошед в комнату, где Аббас-Мирза сидел на роде трона, окруженный своими и шахскими министрами, я объявил его высочеству, что Государь Император соизволил пожаловать ему 18 пушек, как уполномоченному при заключении трактата, и портрет свой, в знак особого своего благоволения к его высочеству, и что сие сопровождено письмом великого нашего Монарха. Наследник встал с места, пошел несколько шагов вперед, чтобы взять портрет и письмо. Я здесь дал почувствовать наследнику, что Государь Император тем более оказал ему отличную благосклонность, что Его Величество, еще не будучи извещен о ратификации трактата, жалует ему подобные знаки своей к тому дружбы. Его высочество на это согласился громогласно, каймакам прочел письмо Его Императорского Величества вслух, и наследник часто показывал свою радость словами и движениями. Вообще заметно было, что он этим отличием Государя Императора чувствительно доволен. Одно, что его высочество позволил себе против этикета, было то, что он не надел портрет на шею; но извинился тем, что хочет в первый раз украситься оным, когда представится Его Императорскому Величеству. После изъявления благодарности наследника мы откланялись.

Барону Фелькерзаму поручены ответы на письмо Государю Императору и на письмо вашего сиятельства.

Дав почувствовать муэтемид-уд-доулэ, что не худо было бы изготовить большой формат трактата, он приказал оный кончить, и я получил его и возвратил первый.

Посланник от турецкого двора оставил Тегеран несколько дней перед нашим приездом, и по всем моим расспросам оказалось, что получил ответ для него неблагоприятный, который состоит в том, что шах не намерен нарушить вновь в Туркменчае заключенный трактат ради державы, которая отказала Персии [79] в помощи в затруднительном положении. Все известия на сей счет единогласны.

Хотя я сообщал наследнику о потере нашей по причине нечистоты золота, и что по сей причине невозможно вашим сиятельством ничего уступить из 8-го курура, наследник не перестает надеяться получить от вас уступку.

Полученное от вашего сиятельства письмо к его высочеству я вручил ему, и он сам вам на оное отвечает.

В письме ваше сиятельство к наследнику касательно уплаты 300 тысяч туманов за Урмийскую область оказалось недоразумение: в оном сказано, что за Хойскую область получено 300 тысяч туманов и, что вы просите ускорить уплату остальных 200 тысяч туманов. Аббас-Мирза хотел этим воспользоваться, но я ему доказал, что это ни к чему вести не может. Каймакам обещал мне, что напишет вашему сиятельству, что подобная ошибка случилась и уверил меня, что никогда сим пользоваться не хотели. Прошу ваше сиятельство почтить меня уведомлением, получили ли вы от каймакама подобный отзыв.

Прошу ваше сиятельство принять изъявление живейшей благодарности за ваше, ко мне присланное, письмо к шаху касательно пленных. Вы вообразить не можете, какие низкие поступки себе позволяют персияне, чтобы удержать оных. Я только мог получить трех и тех они оспаривают. Аббас-Мирза себя ведет хуже всех в сем деле. Так как теперь остаются молодые женщины и мальчики, сие дело соделывается тем затруднительнее.

В Казвине есть армянская деревня, населенная эриванскими армянами; я постараюсь вывести из оной жителей.

Здесь все начинает успокаиваться; все взбунтовавшиеся области, о которых я имел честь донести вашему сиятельству, приходят опять в повиновение, одне силою оружия, другие обещаниями и подарками. Шейх-Али-мирза было также восстал против своего отца, но его разбили и тем кончился бунт. Много голов убитых привезли сюда из Малаира. [80]

Министры нынешние все довольны миром, и мне кажется, что партия желающая войны почти исчезла.

Аллах-Яр-хана били по пятам при наследнике здесь в нашу бытность и взяли с него 7 тысяч туманов. Несколько дней спустя по просьбе Аббас-Мирзы шах дал ему халат и сделал его опять обер-церемониймейстером, — должность, которую он занимал пред министерскою. Аббас-Мирза приобрел большое влияние над шахом; он заставляет его все делать, что ему угодно. Шах дал ему значительное число бриллиантов, перо бриллиантовое на шапку, что большое отличие, ибо кроме шаха никто его прежде носить не смел. Касательно дел с иностранными державами ни один министр не смеет действовать без него. Один министр финансов, эмин-уд-доуле, сохранил свою независимость и даже иногда с успехом действует против Аббас-Мирзы. Он заставил шаха отнять Хамадан у него в пользу Тахмасиб-Мирзы. Сей министр — глава партии против наследника. Каймакам, будучи в милости у Аббас-Мирзы, также играет роль довольно важную, хотя и подчиненную. Муэтемид-уд-доулэ в большой милости у шаха, по в зависимости у Аббас-Мирзы. Мирза-Абуль-Гасан-хана все партии употребляют по мере надобности, но ни которая к себе не причисляет в члены.

О туркменцах, которые жаловались на персиян. я говорил каймакаму, и он клялся, что им ничего худого не делают, если они не грабят и не воруют. Впрочем, хотел он о сем доложить шаху.

Шах отложил свой поход в Испагань и остается здесь. Аббас-Мирза 25-го числа сего месяца оставляет Тегеран.

P. S. Аббас-Мирза от имени шаха просит ваше сиятельство, если нет надобности, не приближаться к границам персидским, опасаясь беспокойного духа жителей пограничных областей, но я полагаю, что эта просьба имеет целью оградить пограничных турецких народов, которые в некоторой связи с Аббас-Мирзою. [81]

Мирза-Абуль-Гасан-хан назначен ехать с Аббас-Мирзою в звании посланника.

Сейчас узнал я, что английский посланник дал Аббас-Мирзе нам переданные 200 тысяч туманов с условием, чтобы исключил статью из трактата Персии с Англиею, которая обещает Персии 200 тысяч туманов в год, в случае начатия войны со стороны России, на что Аббас-Мирза и дал письменное обещание. Но все усилия английского посланника не могли склонить наследника сдержать свое обещание. Аббас-Мирза отдал ему 200 тысяч туманов оставшиеся от 7-го курура и хранящиеся в Тавризе в уплату вышеупомянутых денег.