Ответ подполковника Клюки-фон-Клугенау.
Твое письмо получил я, в коем ты меня просишь, как помириться и повторяешь, что от искреннего сердца желаешь мириться.
На сие отвечаю, что я не в праве с тобой мириться, ибо сие предоставлено корпусному командиру, но я тебе уже писал и еще раз пишу сколько сие дело мне известно и сколько я могу тебе добра советовать есть то, чтобы явиться самому к корпусному командиру и признаться, как ты в своем письме мне пишешь, что всех разорений мусульман один ты причиной и более уже не желаешь быть оным причиной.
Еще ты пишешь, что разорение Гимров и Ирганая есть дело Божие, и на сие тебе скажу, что это не совсем дело Божие, а собственно зависит от тебя, ибо ежели ты не явишься, то начальство должно жителей, у коих ты живешь и которые твое приказание исполняют, принимать за своего врага, и для избежания на будущее время разорения и набегов в здешнем крае должны строго быть наказаны.
И потому единственно ты один своим благородным поступком, то есть собрать несколько старшин из селений Гимры и Ирганая и несколько абреков, явиться с ними к самому корпусному командиру, объявив ему твое раскаяние и просить о себе и об них пощады, и ты можешь быть уверен, что такой поступок корпусным командиром, как самим Государем, будет хорошо принят, и ручаюсь тебе своею честью, что чрез свое раскаяние и признание получишь вместе с прочими прощение, и сим водворится спокойствие в сем крае, и перед всеми своими единоверцами чрез свою признательность ты, конечно, в их мнении выиграешь.
Всему есть начало, и всему есть конец: кто не грешен из нас, и, конечно, твои прежние поступки чрез свое признание, что ты всему разорению был причиной, но желаешь на будущее время прекратить оные, самоотвержением, признанием пред пародом, уповая на милость Бога и нашего великодушного Государя, конечно, Государем, как и народом будет хорошо принято и всякий будет думать, что у Кази-Магомета еще есть Бог, совесть и честь. [150]
Ты пишешь, что ты на золотник не боишься; верю очень сему. Кавказ велик и гор много, в которых ты можешь скрыться; знаю, что у тебя готова лодка на случай приближения русских, ежели в случае тебе не позволят перейти по мосту с помощию беглых солдат переехать на оной Койсу, отдав совершенно на жертву селения Ирганай и Гимры.
Еще ты предлагаешь мне пленных солдат возвратить, исключая барабанщика на сие отвечаю, что у нашего Государя еще достаточно войска, что можно и без них обойтись; а впоследствии не только их, но и всех беглых солдат получим, но ежели хочешь начинать показать истинно свое раскаяние, то покажи сие оным поступком; собрав всех русских солдат, вышли вместе с старшинами селений Ирганая и Гимров сюда, что корпусный командир примет за знак честного вашего намерения.
Еще ты пишешь, что абреки хорошо живут; на сие отвечаю: нечего друг друга обманывать, хотя ты живешь в Гимрах и Ирганае, но мне не менее хорошо известно, в каком они положении, и положим, по твоему, что их положение теперь хорошо, то смело тебя могу уверить, что это не надолго, да у них верно еще есть Бог, родина и родственники и какая-нибудь совесть и чувство.
Сие есть мое последнее письмо к тебе, ибо завтра корпусный, командир сам прибудет и с прибытием его мне с тобой уже нечего переписываться, и потому последний раз, хотя я лично тебя не знаю, могу смело тебя уверить, что я тебе советовал добра и что вряд ли другой из твоих единоверцев делал бы. Хотя верь, хотя не верь слову честного человека и русского полковника, сие представляю на твой собственный ум; с сим человеком пиши мне ясно, недвусмысленно настоящее твое, абреков гимринских и ирганайских намерение, ибо время коротко осталось и обманывать не для чего.
Есть Бог, есть начало и есть всему конец.
Там же.