Рапорт командира 43 Егерского полка полковника Сорочана барону Розену от 29 марта 1832 г. № 94.

По выступлении из крепости Грозной на Линию войск, а с ними вместе господ г.-л. Вельяминова и г.-м. князя [108] Бековича-Черкасского, о движении мятежника Кази-Муллы имел я следующие известия.

17-го числа сего месяца вечером дано было мне знать приверженцами, что мятежник Кази-Мулла прибыл в селение Чаакири Варандой, лежащее в вершине реки Аргуна, с несколькими горцами, о числе коих достоверно не знает еще, а 18-го послали к нему все почти неблагорасположенные к нам разных чеченских деревень старшины просить, чтобы прибыл он в ближайшие к Грозной деревни, дабы прекратить всякое сообщение с крепостью преданных русским, наказать их и всячески вредить, а ежели могут, то прекратить коммуникацию сей крепости с Линиею.

18-го перед вечером Кази-Мулла с приверженцами своими, в числе коих находились аварский чанка Гамзат, Абдул-шейх, чеченские старшины и более 2000 человек разных племен горцев, прибыл в селение Чинагой Гойту, отстоящую по прямой линии не более двадцати верст от Грозной и, увеличив там силы свои присоединившимися к нему чеченцами, давно его ожидавшими, 19 числа перешел в селение Ачхой, с предположением присоединить также к себе карабулакский и ингушевский народы, напасть потом на Назрановское укрепление или на самый Владикавказ.

21-го со всею сволочью своею двинулся он вверх по реке Акштой-Мартану к селению Галаши с одним и тем же намерением и на 23 число в ночь точно был у Владикавказа не далее пушечного выстрела и уже распорядил было сволочь свою к нападению, но по случаю бывшего перед зарею сильного тумана, потерявши выгодное направление сил своих, бывших в трех массах, остановив действие, послал для осмотра местоположения двух преданных ему чеченцев; но сии наехали на четырех, как полагать должно, бывших в секрете осетин и один из них самашкинский житель Песа, взявший на себя обязанность вести на приступ, убит и остался на месте, другой же с ним бывший ускакал. По выстрелам секрета сделан будто бы был выстрел из орудия с крепости и мятежники, полагая себя открытыми, с величайшею поспешностью бежали в урочище Кази-юрт, что в вершине реки Ассы; отсюда бывшие в собрании чеченцы отпущены были в свои дома для набрания себе и доставления горцам продовольствия, в котором терпели они тогда крайность.

25-го числа ночью Кази-Мулла перешел в селение Дауг-юрт, а всю пешую сволочь свою расположил по окрестным деревням и даже биваками по лесу; конные же толпы должны были перейти у селении Куллара на левый берег Сунжи и расположиться по горам для продовольствия лошадей, вследствие чего жители оставшихся еще нам преданными деревень, лежащих за левым берегом Сунжи, [109] боясь истребления и оставивши дома, разъехались с имуществами в деревню Старый-юрт на Терек, а некоторые под защиту крепости; как же селение Даут-юрт отстоит от крепости Грозной не более 20 верст и силы мятежнические увеличились (как доносили мне приверженцы и лазутчики) слишком до десяти тысяч, я тотчас послал лазутчиков удостовериться в истине и разузнать всячески куда имеют они направление, а, между прочим, сделав донесение куда следовало, дал предписание 3-му баталиону Эриванского карабинерного полка, расположенному на правом берегу Терека против Наурской станицы, отданному командующим Сунженскою линиею г.-м. князем Бековичем-Черкасским в мое распоряжение, прибыть на всякий случай в крепость Грозную. Лазутчик ничего больше не мог узнать, как то только, что сам Кази-Мулла перешел в селение Дихин-Каж, а сволочь его располагалась на прежних местах, что на левом берегу Сунжи. Как было сказано, нет больших партий кроме нескольких человек вроде ведетов, что с чеченских деревень доставлено множество печеного хлеба и что о настоящем предположении мятежника узнать вовсе нет возможности потому, что кроме самых ревностнейших последователей его никто у него не бывает в не говорит с ним.

28-го числа утром один из преданных нам жителей селения Кахан-юрта, поспешно прибежавший в крепость, объявил, что вся сволочь мятежника Кази-Муллы тянется вниз по Сунже и что уже селение Амир-хан-кичу, отстоящее от крепости Грозной не дальше четырех верст, занято ими; видеть движение неприятеля невозможно было по чрезвычайно густому туману, легшему с самой полночи, как равно и предпринять что-либо против него также было невозможно, и я, взявши все предосторожности нужные к отражению, если бы он вздумал сделать нападение, ожидал пока поднимется туман. В одиннадцать почти часов очистились окрестности крепости и видно было, что уже Амир-хан-кичу, Бугун-юрт и Кули-юрт зажжены и последняя на расстоянии менее двух верст от крепости на правом берегу реки Сунжи занята довольно значительными силами под предводительством самого Кази-Муллы, а между тем беспрерывною почти цепью тянулись к Кули-юрту толпы конных и пеших мятежников и располагались в деревне и около оной. Человек до ста или более лучших наездников подъезжали на ружейный почти выстрел к крепости, заманиваемы будучи выехавшими за люнет тремя казаками и несколькоми бывшими здесь приверженными чеченцами; другие старались зажечь ближайшую к крепости маленькую деревушку Сараган-юрт, но выстрелами из пушек с крепости и ружейными с полуострова, лежащего против означенной деревушки, прогнаты. До часа пополудни ожидая [110] прибытия Эриванского баталиона, который по расчету моему должен бы быть здесь еще утром того числа, но не прибыл по недоставлении в свое время бумаги командиру баталиона посланным чеченцем, я не мог предпринять вылазки; но, видя, что неприятель хочет утвердиться в сем пункте, я выведен был сею дерзостью из терпения и решился сбить его оттуда, для чего в час пополудни командировал 40-го Егерского полка капитана Неверовского, прибывшего сюда с тремя ротами означенного полка в числе двухсот сорока человек для подкрепления, с четырьмя стами егерей при трех орудиях к деревне Кули-юрт левым берегом Сунжи, с приказанием выгнать его из оной ядрами. Лишь только отряд сей вышел за ворота форштадта и двинулся по данному направлению, как мятежники пришли в движение и начали стягиваться в одну сторону деревни отдаленную от берега реки. Я послал к капитану Неверовскому адъютанта с приказанием удвоить движение его, почему колонна, взявши ружья на перевес, на рысях подъехала на назначенную мною дистанцию и открыла из пушек огонь, а с тем вместе открыт таковой же из люнета, крепости и форштадта, и мятежники, будучи поражаемы довольно удачными выстрелами артиллерии, меньше нежели в четверть часа оставили деревню и с величайшею поспешностью потянулись к Хан-кале, не доходя сего дефиле остановились и через пять минут не больше Кази-Мулла с горцами и чеченцами бывшими из деревень лежащих по Аргуну и за оным поспешно пустился чрез Хан-кале за Аргун, а карабулаки и чеченцы возвратились вверх по Сунже и рассеялись по домам своим. Кази-Мулла же, ночевавши в селении Белготае, с горцами своими пошел через селение Гременчуки и Шали к Гумбетовскому владению, но где будет иметь или намеревается основать всегдашнее пребывание свое, о том неизвестно.

Со стороны мятежников убитых и раненых, по словам приверженцев, до двадцати человек одних чеченцев, но верных сведений еще не собрано: лошадей убитых брошено на месте три; нам же ни малейшего вреда не причинено и собраний мятежных в Чечне теперь нет; некоторые из преданных нам чеченцев, в том числе и шалинский аманатский хозяин уверяли меня, что сам Кази-Мулла получил яко бы жестокую контузию в живот ядром, от которой едва ли на другой день и не умер, ибо никто даже и из преданных ему чеченцев на другой день не видал его; но сведение сие не совсем вероятно и требует подтверждения, которого я ожидаю от посланных для разведывания лазутчиков.

Дело 2-го отд. генер. шт. 1832 г. № 9.