Рапорт г.-м. Ланского барону Розену от 21 сентября 1834 г. № 200.
После переговоров с г.-м. Аслан-ханом Казикумыкским, о которых я имел честь доносить в. в. рапортом от 4-го сентября за № 149, выступил я из Дербента с отрядом для действования в Дагестане назначенным, и прибыл в укрепление Темир-Хан-Шуру 10-го числа сего месяца. Наблюдательный отряд здесь расположенный, по некомплектному состоянию баталионов и по весьма значительному числу больных, найден мною столь слабым, что, оставив необходимый для охранения укрепления гарнизон, более тысячи человек для наступательных действий употребить было [201] невозможно. Прибывшие под моею командою три действующие баталионы генерал-фельдмаршала князя Варшавского полка оставили значительное число больных в Шемахе, Кубе и Дербенте, отчего уменьшились почти третьею частью. Считая столь малое число пехоты совершенно недостаточным для предпринимаемых значительных действий и, не предвидя никакой опасности для левого фланга Кавказской линии, я был принужден потребовать 3-й и 4-й баталионы Тифлисского и 3-й баталион Мингрельского егерских полков, находившиеся при Темир-ауле под командою подполковника Пулло для охранения Кумыкских владении от вторжения гумбетовцев, салатавцев и других горских народов.
Находя, что один комплект артиллерийских зарядов и ружейных патронов в отряде имевшихся был весьма недостаточен для предпринимаемых действий, и что хотя начальником артиллерии сделано было распоряжение о доставлении их с Линии, но от замедления в доставке могла произойти остановка в военных действиях, я сделал распоряжение о доставлении из Дербента и из кр. Бурной артиллерийских снарядов и пороха и приказал устроить вьючные патронные ящики, в коих запасные патроны могли бы повсюду следовать за баталионами.
Перед начатием военных действий я счел необходимым войти в соглашение с главнейшими здешними владельцами, и обратить их внимание на всю важность участия, которое они должны принимать в действиях против непокорных нам народов. Шамхал Тарковский и Ахмет-хан Мехтулинский немедленно прибыли в Темир-Хан-Шуру; я представил им, что цель предпринимаемой экспедиции состоит более в том, чтобы обеспечить их владения от покушений горских народов, что они должны принимать самое деятельное участие в военных действиях, и предложил им собрать войска для содействия нашему отряду. Как Шамхал, так и Ахмет-хан изъявили на сие совершенную готовность; но, зная сколько здешние владельцы затрудняются в продовольствии собираемых ими войск, и что большое их число вместо помощи сделается обременением отряда, я ограничился потребованием от Шамхала 300, а от Ахмет-хана 400 вооруженных людей, которых они обязались доставить при первом востребовании.
Шамхал при свидании со мною сообщил мне, что акушинцы и цудахарцы, хотя действуют соединенными силами против Гамзата, но не оказывают готовности не токмо содействовать нашему отряду, но даже пропустить его через свои владения в Аварию. Подтверждение сих сведений нашел я в уклончивых ответах самого Мамед-кадия Акушинского, который с Аслан-кадием цудахарским и пятью стами вооруженных людей прибыл на следующий [202] день в Темир-Хан-Шуру. Усматривая из ответов Мамед-кадия, что акушинцы вовсе не желают, чтобы отряд наш прошел чрез их владения, я решительно объявил ему, что мы от Акуши сверх свободного прохода должны еще иметь помощь в наших действиях противу аварцев, и что в случае малейшего сопротивления, все наши наступательные меры будут обращены уже не против Аварии, но противу акушинских и цудахарских владений. Угрозы сии возымели желаемый успех, ибо вскоре за сим Мамед-кадий, в письмах своих ко мне и Шамхалу Тарковскому, изъявил готовность исполнять все наши требования и содействовать в движениях противу общего нашего неприятеля. Действительность сих сведений подтверждена еще недавно прибывшим в Шуру из Казикумыкского владения капитаном князем Баратовым, который объявил, что Мамед-кадий раскаивается в своем начальном упрямстве и совершенно готов с акушинцами поддерживать наши действия вооруженною рукою.
Обеспечив отряд продовольствием, сделав распоряжение о снабжении его патронами и снарядами, и получив сведения о сборищах неприятеля в Гимры и Ирганае, я счел необходимым ускорить начало военных действий. Но как баталионы, потребованные мною с левого фланга Кавказской линии, еще не успели прибыть, а притом и походный провиантский транспорт не был еще приведен к совершенному окончанию, то, не имея средств начать дальнего похода, и вместе с тем не желая терять благоприятного времени, я предпринял движение в Гимры с тем, чтобы в начале расстроить скопища койсубулинцев и подействовать на их умы разорением главного гнезда мятежников.
Для сего предприятия назначил я 5-й баталион Мингрельского егерского, по 10 рот Апшеронского пехотного и генерал-фельдмаршала князя Варшавского полков, 4 горных единорога, 4 мортирки, 80 линейских и 200 донских казаков; сих последних полагал я нужными на случай раненых и усталых людей; да сверх сего до 500 человек пеших и конных милиционеров под командою Шамхала Тарковского, Ахмет-хана Мехтулинского и Алу-Муселима Казанищского; при каждом баталионе приказал я иметь на вьюках по десяти тысяч патронов, шанцевый инструмент, а милиционерам кроме ружей, топоры; всем же вообще взять с собою провиант на семь дней.
Отряд сей выступил из Темир-Хан-Шуры через Эрпели 13-го числа в 11 часов по полуночи, и на другой день, в 3 часа утра, начал спускаться с вершины Эрпелинского хребта в следующем порядке: шестьдесят человек охотников из милиционеров, 2-й баталион Мингрельского егерского, десять рот Апшеронского [203] пехотного, баталион пехотного князя Варшавского полков, милиция, артиллерия и наконец остальные шесть рот князя Варшавского полка, из коих две роты приняла влево на перевал, отделяющий Гимры от Ирганая, а четыре роты несли на руках орудия и даже патронные ящики, которые от чрезмерной крутизны дороги невозможно было везти на лошадях; при выступлении из эрпелинских полей Шамхал с 200 человек направлен был чрез каранайский спуск на урочище Кирманы для того, чтобы прикрывать правый фланг отряда и напасть с сей стороны на Гимры.
Прежде нежели я выступил из Темир-Хан-Шуры, все тропинки, ведущие от нас чрез хребет в Гимры, были заняты нашими пикетами, почему неприятель не имел никакого сведения о движении отряда. Стада принадлежащие ему оставались в совершенной беспечности при подошве спуска и были захвачены нашими охотниками без всякого сопротивления; в половине 5-го часа занят был Ирганайский перевал, и почти весь отряд спустился на дно ущелья. В это время начало рассветать, и неприятельский пикет, стоявший при входе в известную теснину, открыл движения наши, почему я, ни мало не медля, остановил спускавшуюся артиллерию под прикрытием одного баталиона и 200 казаков, с остальными пятью баталионами, милициею и кавалериею двинулся в Гимры; движение авангарда чрез теснину было так быстро, что неприятель встретил его не дальше, как в четырех стах саженях от селения, и дабы дать время уйти своим семействам, завел жестокую перестрелку с охотниками; усиливаясь ежеминутно подоспевавшими из селения, он три раза опрокидывал милиционеров; наконец, появление отряда и занятие высот левого берета ущелья принудили его к отступлению. Пешая милиция и стрелки бросились за ним в улицы; баталион Мингрельского егерского полка обходил селение справа, а баталион Апшеронского пехотного слева, а вся кавалерия, подкрепляемая баталионом пехоты, устремилась еще левее по унцукульской дороге, дабы с сей стороны отрезать неприятеля; последние же два баталиона остались перед селением на том месте, где в 1832 году был лагерь в. в. В улицах неприятель держался около часу, но угрожаемый с трех сторон оставил селение и обратился в бегство, бросив почти все свое имущество; отступая по густым виноградникам, он показывал намерение решительно защищать свои семейства и скот, переправлявшийся в значительном отдалении чрез мост на левый берег Койсу; не желая доводить дело до крайности и подвергать бесполезной потере отряд, изнуренный сильным переходом, я остановил четыре баталиона за селением на высотах правого берега Койсу, а пятый баталион распустил в стрелки по ближайшим садам. В 11 часов утра неприятель [204] совершенно перешел за Койсу и остановился за возвышением по дорогам к Чиркату и Ашильтам, оставив для защиты моста человек пятьдесят отчаянных мюридов, которые, засев в укреплении построенном в поперек моста на левом берегу Койсу, производили сильный огонь по нашим стрелкам. Артиллерия еще не прибыла, и я, видя что неприятель начинает скопляться за мостом около укрепления, приказал атаковать его штыками. Минута перехода чрез мост была самою блистательною во всей экспедиции: открытое местоположение, подвергавшее людей наших цельным выстрелам, и усталость солдат были важными для нас препятствиями, напротив того возвышенная позиция, завалы по берегу реки, каменная стена с флангами и бойницами позади длинного и узкого моста, словом все выгоды были на стороне неприятеля, и все они не могли устоять против мужества наших: рота Апшеронского пехотного и рота 2-го баталиона Мингрельского егерского полков вышли из садов на русло реки, в совершенной тишине и под жестоким огнем прошли ровным шагом более пятидесяти саженей, приблизились к мосту, сделали залп и, перебежав на другую сторону, ворвались в укрепление. Девять мюридов легло па мосту, остальные же были преследуемы по дороге к Чиркату. Единодушное “ура" отряда, бывшего свидетелем сего подвига, наградило храбрых Апшеронцев и Мингрельцев.
Происшествие сие так подействовало на неприятеля, что в сей день с его стороны не было более ни одного выстрела; разрушив мост, я присоединил сии роты в отряду. В полдень прибыла также и артиллерия; из баталиона же прикрывавшего оную я послал еще две роты на Ирганайский перевал, а двумя ротами занял ущелье н высоты, на коих в 1832 году были неприятельские укрепления. Остаток сего дня был употреблен на истребление селения и садов, для чего наряжены были все находившиеся при отраде милиционеры и солдаты с топорами; 15-е число прошло в тех же занятиях; неприятель, рассеянный по горам, оставался зрителем истребления своих жилищ. Около 4-х часов после полудня завязалась перестрелка на унцукульской дороге между двумя ротами Апшеронского полка бывшими па аванпостах и неприятелем, засевшим между каменников на другой стороне оврага. Дабы не дать ему усилиться с сей стороны, я призвал из лагеря еще две роты, два единорога и две мортирки; после нескольких выстрелов артиллерии сии две роты бросились в штыки чрез овраг и прогнали неприятеля, который при своем бегстве бросил несколько бурок и, удалившись вне пушечного выстрела, не смел более беспокоить отряд. [205]
Следующая ночь прошла спокойно; селение к утру сгорело до основания, а ближайшие сады и кукуруза вырублены или попорчены.
Достигши таким образом цели моего предприятия, я 16-го числа в 10 часов утра выступил обратно; всю пехоту бывшую на аванпостах сменил милициею и линейскими казаками, коим приказал держаться на занимаемых ими местах, пока отряд отойдет на надлежащее расстояние, и потом уже присоединиться к оному. Заметив отступление пехоты, неприятель по обыкновению своему бросился на арьергард составленный из кавалерии, которая, спешившись, с отличною стойкостью выдерживала многократные нападения. Для поддержания кавалерии в полутора версте от деревни я расположил эшелонами баталион Апшеронского полка и 2 орудия; двум ротам занимавшим высоты левого берега приказал спуститься ниже и стать на одной линии с баталионом. В 11 часов утра, по данному сигналу, милиция, составлявшая арьергард, начала отступать по высотам левого берега, а спешившаяся кавалерия, до того времени удерживавшая неприятеля, села на лошади и, объехав селение, соединилась с отрядом. При сем отступлении прикомандированный к линейским казакам, состоящий по кавалерии поручик Гувальд, сделался жертвой своего неблагоразумия: вместе с прочими ему поручено было удерживать некоторое время неприятеля со стороны Чирката; увлекаясь излишнею храбростью, он с шестидесятью казаками продолжал упорствовать в обороне бугра с правой стороны селения и, допустив отрезать себя превосходным силам неприятеля, принужден был пробиваться на саблях; при чем сам и три казака были убиты, а пять казаков, потерявшие лошадей, взяты в плен. Неприятель с запальчивостью преследовал нашу кавалерию, но, заметив пехоту и орудия, остановился, ограничив свои действия небольшою перестрелкою до самого выхода из ущелья.
По окончании дела отряд остановился на привал в вершине ущелья близ источника, отколь по каранайской дороге дошел спокойно до урочища Кирхана, где и провел ночь; 17-го числа перешел в Каранай, а 18 в Темир-Хан-Шуру В сей экспедиции потеря наша состоит убитыми: обер-офицеров 1, нижних чинов 8, милиционеров 4; раненых: обер-офицеров 2, нижних чинов 23, милиционеров 26; потеря неприятеля в продолжении всей экспедиции должна быть весьма значительна. По полученным известиям, он потерял в одном арьергардном деле убитыми 6 и ранеными более 20 человек.
Донося о сем в. в., я считаю обязанностью отдать должную справедливость храбрости и мужеству всех вообще войск в сей экспедиции находившихся, и честь имею покорнейше просить [206] разрешения в. в. на представление к наградам тех, кои более в сем деле отличились.
Наказание гимринцев произвело, как и должно было ожидать, выгодное для нас впечатление на койсубулинцев: между ними недавно было собрание, на коем почти половина народа изъявило желание примириться с нами; собрание сие однако кончилось несогласием; Ирганай и Аракан письменно просили Шамхала принять их под свое покровительство.
Еще и прежде сего я имел известие о смерти Гамзата, но, не полагаясь на достоверность оного, не решался доносить о сем в. в.; теперь же получил я из разных мест положительные сведения, что мятежник сей действительно убит в Хунзахской мечети приверженцами ханской фамилии. Главным мюридом после него остался Шамиль, гимринский старшина; узнав о смерти Гамзата, он поспешил в Гоцатль, и захватив Булач-хана с богатствами ханской фамилии, возвратился в Унцукуль. Говорят, что мюриды хотят воспитать Булача в духе шариата, дабы после сделать его своим Имам-Азамом, т. е. наместником пророка, а до того времени возвести на сию степень Шамиля. Мятежник сей еще со времен Кази-Муллы заметный своею храбростью и умом много способствовал возвышению Гамзата; теперь, сделавшись первым во всем обществе, он, как уверяют, собирает мюридов и намерен отправиться в Хунзах, дабы, отомстив слабым аварцам за смерть Гамзата, принудить их принять шариат. Авария занимает первое место в горном Дагестане; ежели она примет шариат и таким образом соединится с Койсубуем, то пример ее вовлечет других, и тогда с сей стороны должно будет ожидать важных происшествий. Из наставления в. в. явствует, что поход в Аварию должен быть предпринят для того, чтобы, выгнав оттуда Гамзата, уменьшить его влияние на Дагестан, а, восстановив между аварцами преданного нам правителя, не допустить сию область соединиться с Койсубуем. Теперь хотя Гамзата и не существует, и отношения Койсубу к Аварии остались те же, а потому я и полагаю. что целью нашею должно быть восстановление в Аварии правителя независимо от койсубулинцев. Аслан-хан и Шамхал удостоверяют меня, что почти вся Авария желает Булач-хана, следовательно нам должно принудить койсубулинцев выдать его аварцам, но сего нельзя достигнуть иначе, как действуя со стороны Аварии, ибо главные койсубулинские селения: Унцукуль, Балакан и другие, находясь на высотах левого берега Койсу, для нас неприступны; истребление нескольких деревень не может поколебать целого общества, ибо, прикрываясь естественными преградами, оно уверено в совершенной безопасности от наших покушений. [207]
По сим причинам я полагаю, что, не смотря на смерть Гамзата, поход в Аварию, или по крайней мере до Гергебиля, столько же полезным, как и прежде; я могу взять из Темир-Хан-Шуры около пяти тысяч пехоты, займу Гергебиль, откуда направлю Аслан-хана и акушинцев внутрь Аварии для одобрения приверженцев ханской фамилии; при содействии преданных нам владетелей постараюсь вооружить аварцев противу Койсубу, а может быть сам с отрядом буду действовать с ними, ежели только сие движение не будет сопряжено с опасностью; вообще последние сведения и происшествия обнаруживают внутреннее несогласие между койсубулинцами, почему можно надеяться, что при виде опасности каждое селение предпочтет собственную выгоду пользам целого общества или только нескольких злоумышленных людей. Ежели поход сей и не принесет той пользы, которую я ожидаю, по крайней мере он вразумит дагестанцев, что нам известны пути, по коим они могут быть приведены к покорности. Прежде, однакож, нежели на сие решиться, распространяю прокламацию в. в. и обращаюсь с увещаниями к Унцукулю, как главному селению в Койсубу остававшемуся до сего времени спокойным, обещая Унцукулю мир, покровительство, свободный пропуск и торговлю в Шамхальских владениях с тем, чтобы они выдали нам Аварского Булач-хана; в противном роде отказываю от дальнейших с ними переговоров и угрожаю вместе с аварцами, Аслан-ханом, акушинцами и Шамхалом истребить все их селения. Надеюсь, что угрозы мои подействуют; между тем, чтобы не терять времени, делаю приготовления к походу: маиора Мирзу-Джан отправляю в Акушу, а князя Баратова в Кази-Кумык с приглашением к тамошним владетелям набирать войска и двинуться к Ходжал-махи, где и ожидать моего прибытия. Аслан-хан, Акушинский кадий, Шамхал, Ахмет-хан будут мне сопутствовать в сем походе; последнего, как весьма близкого к аварцам, отправлю наперед в Хунзах; Абу-Муселима же с Шамхальскою милициею оставляю для охранения его владений; о том, что мною за сим будет предпринимаемо и о времени выступления моего, не замедлю вскоре донести в. в.
Там же.