ГОЛОВИН Е. А.

ОЧЕРК ПОЛОЖЕНИЯ ВОЕННЫХ ДЕЛ НА КАВКАЗЕ

Действия 1841 года.

В то время, когда делались приготовления к открытию, с наступлением весны, решительных военных действий, — возникли новые беспорядки в Аварии. Один из знатнейших тамошних беков, Хаджи-Мурат 32, арестованный по подозрению в сношениях с Шамилем, бежал от сопровождавшего его из Хунзаха в Темир-Хан-Шуру конвоя, и собрал в деревне Цельмес шайку своих приверженцев. Генерал-маиор Клюке-фон-Клюгенау нашел нужным, для истребления этого нового возмутителя, направить туда баталион пехоты с двумя горными орудиями. Этот слабый отряд встретил сильное сопротивление и потерпел значительный урон без всякой существенной пользы 33, Хаджи-Мурат после сего перешел в деревню Тлох, несколько далее от границ Аварии, продолжая собирать партии и возмущать окрестные селения.

С другой стороны, огромное скопище чеченцев, в конце апреля месяца, переправясь на левый берег Сунжи, в окрестностях аула Самашки, чрез малую Кабарду, произвело набег на военно-грузинскую дорогу. 28 апреля, хищники, частию своей шайки напали на военное селение Александровское, а другою частию — на поселян, производивших полевые работы. Толпы, атаковавшие селение, не взирая на их многочисленность, были отражены; но толпы, бросившиеся на поселян в поле, имели полный успех: [42] частию изрубили, частию же захватили в плен до 100 душ мужчин, женщин и детей и отогнали весь скот, принадлежавший тому селению.

Между тем, к маю месяцу войска, предназначенные в 1841 году для военных действий, собрались четырьмя главными отрядами:

При Темир-Хан-Шуре, под личным начальством корпусного командира, дагестанский отряд 34.

При Внезапной, под начальством генерал-адъютанта Граббе, чеченский отряд 35.

В центре кавказской линии, под начальством генерал-маиора Пирятинского, назрановский отряд 36.

В Прочном Окопе, под начальством генерал-лейтенанта Засса, лабинский отряд 37.

Оба первые отряда прежде всего должны были обратиться к Черкею, овладение коим и прочное утверждение при этом пункте, составляло в той стране первоначальную цель военных действий.

Вследствие сего, корпусный командир, после рекогносцировки, 8 мая, места для переправы чрез Сулак, находящегося в 7 верстах выше Черкея, которое, вопреки уверений генерал-маиора Клюгенау 38, оказалось вовсе неудобным, перешел с отрядом [43] 11 числа, на позицию против Черкея, а 13, оставив противу этого селения на правом берегу Сулака, небольшой отряд под начальством генерал-лейтенанта Фези, сам, с частию сил своих, обратился чрез Миатлы на левый берег Сулака, направив, между тем, главные силы чеченского отряда к салатавской деревне Инчке, откуда, по соединении обоих отрядов, двинулся к Черкею на селение Хубары.

Мая 15 многочисленное скопище Шамиля, занимавшее, в двух переходах от Черкея, сильную от природы и укрепленную завалами позицию, на хубарских высотах, было рассеяно. Победа эта, приобретенная почти без всякого с нашей стороны пожертвования, имела самые решительные и важные последствия 39. Черкей в тот же день вечером занят был генерал-лейтенантом Фези, успевшим, между тем, разрушить завалы и изготовить материалы для устройства временного моста, — чем выиграно двое суток времени. Примеру Черкея последовало и все салатавское общество.

По занятии Черкея, дагестанский отряд, отделив часть войск своих на усиление генерал-адъютанта Граббе, приступил, согласно Высочайше утвержденному на сей год плану кампании, к возведению при означенном селении укрепления, названного впоследствии Евгениевским; чеченскому же отряду предоставлено было, пользуясь приобретенными уже успехами, действовать сообразно тем же предначертаниям. Нет причины сомневаться в самых [44] полезных последствиях решительных предприятий, которые должны были произойти тогда со стороны генерала Граббе, потому что впечатление, произведенное на умы горцев хубарским делом, было весьма заметно, — еще никогда не видали они столь огромных сил, какие были соединены нами между Черкеем и Внезапною, и никогда не были они поражены таким ужасом, какой овладел ими под Хубарами, где толпы их, предводительствуемые самим Шамилем и известнейшими из его поборников, рассеялись, не выждав даже настоящего с нашей стороны нападения. К сожалению, дела взяли другой оборот.

Генерал-адъютант Граббе, оставив 20 мая лагерь соединенных отрядов, взял направление на салатавскую деревню Дылым и, при переходе, 22 мая, ауховских селений — Юрта-Аух и Акташ-Аух, имел небольшую встречу с партиею горцев, наблюдавшею, под начальством самого Шамиля, за движением его отряда. При этом случае старшины ауховского общества изъявили готовность покориться и дать присягу в верности нашему правительству; но генерал Граббе, не дождавшись тут никаких последствий, поспешил с войсками прямейшим путем к Тереку, и сам, отправившись в Ставрополь, предписал генерал-маиору Ольшевскому, остановив военные действия на июнь месяц, употребить весь чеченский отряд для заготовления сена в Грозной, не предупредив даже корпусного командира о таком распоряжении, изменившем план целой кампании 40. Очевидно, что этим чеченский отряд потерял лучшее время для своих действий.

Между тем, порабощенные Шамилем в 1840 году племена радовались, что могли избавиться от утеснений возмутителя, и ждали только появления наших войск. Доказательством тому [45] служит просьба, принесенная корпусному командиру ауховцами, которые, после ухода генерала Граббе, не видя исполнения надежд своих, умоляли придти к ним и освободить их от власти Шамиля. Вследствие сего, в начале июня, дагестанский отряд был разделен на две части: одна — оставлена для производства работ по укреплениям при Черкее, а также для охранения земли салатавской и вообще всего северного Дагестана; другая же, под личным начальством корпусного командира, обратилась в ауховское общество. Но Шамиль, пользуясь совершенным бездействием генерала Граббе и распустив слух, что войска его отозваны в Россию, уже успел взять свои меры; и когда корпусный командир следовал с отрядом к Кишень-Ауху, главному ауховскому селению, то встречен был на дороге довольно сильными партиями, с которыми должен был иметь дело. По прибытии же к означенному аулу, он нашел его оставленным большею частию жителей, а хотя малая часть их, не покинув домов своих, и изъявила готовность покориться, не оказывая никакого сопротивления, но партия Шамиля, час от часу более усиливаясь новыми толпами чеченцев, которым в собственных жилищах ничто не угрожало, скоро взяла верх. Кишень-Аух надобно уже было занять почти с боя и, при вступлении туда, после полудни 7 июня, передовых наших пикетов, все селение было пусто. Чтобы дать жителям возможность прибегнуть под покровительство наше и сохранить свои жилища, предоставлено им было время до полудня следующего дня; но все убеждения и ожидания остались тщетными, потому что страх подвергнуться лютому мщению шамилевой шайки, удерживал ауховцев в рабском повиновении.

Итак, ничего уже более не оставалось, как прибегнуть к печальной необходимости — обессилить неприятеля нанесением ему как можно более вреда. А потому, аул Кишень-Аух и некоторые другие, служившие убежищем при сборах шамилевых шаек, [46] были истреблены, и отряд, возвратившись беспрепятственно, 11 июня, к Внезапной, до 15 числа занялся вырубкою леса между этим укреплением и аулом Акташ-Аух, на пространстве восьми верст, дабы отнять у хищнических партий возможность, укрываясь на этом пространстве, беспокоить окрестности Внезапной, — как это было до сих пор. Июня 15 отряд перешел к аулу Акташ-Аух, где пробыл несколько дней для постройки там временного укрепления, а 22 выступил через селение Дылым к Черкею, оставив при ауле Акташ-Аух часть войск, под командою генерал-маиора князя Андронникова, на тот конец, чтобы дать возможность всем покорившимся ауховцам убрать хлеб и потом перейти к нам, — что и было исполнено в точности. Около 250 семейств, т. е. половина всего ауховского общества, в сентябре месяце были переселены в деревню Андрееву и окрестные кумыкские селения. Если бы чеченский отряд, возвращаясь из Черкея, еще в мае месяце не прекратил наступательных действий, то весьма правдоподобно, что все ауховцы прибегли бы под утраченное ими наше покровительство, а примеру их последовали бы и другие отложившиеся племена.

Пока корпусный командир занимался делами на оконечности левого фланга линии, и когда потом, под личным его наблюдением, с таким необыкновенным успехом возводились прочные укрепления в Черкее, генерал-адъютант Граббе, в конце только июня, выйдя из своего четырехнедельного бездействия, собрал, наконец, снова чеченский отряд. В последних числах июня он сделал движение к верховьям реки Аргуна и рекогносцировку при селении Чах-Кери, которая подтвердила только невозможность утвердиться там, не обеспечив прежде сунженскую линию, — в чем никогда и сомневаться нельзя было; и потом уже, в начале только июля, приступил к возведению двух укреплений на Сунже — у Казак-Кичу и у Закан-Юрта, — чего в предположении у него первоначально не было, хотя важность [47] первого пункта была указана корпусным командиром. Укрепления эти, сохранившие признаки поспешности, с которою они возводились, особливо в постройке помещений для гарнизонов, были окончены не прежде половины октября и, таким образом, только в конце того месяца были предприняты в Чечне наступательные действия, не имевшие, впрочем, никаких существенных последствий, потому что движения производились по тем же самым направлениям, по которым неоднократно уже проходили наши отряды.

Но при всем том, результаты кампании 1841 года, в той стороне Кавказа, были несравненно благоприятнее последствий экспедиции предшествовавшего 1840 года. Дагестанским отрядом возведено при Черкее весьма сильное, по новейшей системе, из каменных верков, с просторными оборонительными казармами, укрепление, которое упрочивало за нами Черкей, не без основания считающийся у горцев вратами Дагестана, ибо оно, обеспечивая всю плоскость шамхальских владений от вторжений шамилевых шаек, сверх того, по географическому своему положению, представляло надежный опорный пункт для действия к андийскому Койсу, против Гумбета и Андии.

Чеченским отрядом устроена сунженская линия, существовавшая до того только по одному названию. Вновь возведенные укрепления при Казак-Кичу и Закан-Юрте, если не вполне еще закрыли малую Чечню и Терек от набегов, то, по крайней мере, весьма много уже затруднили покушения чеченцев переходить на левый берег Сунжи.

Но кумыкская плоскость осталась по прежнему открытою, ибо возведенного в 1840 году укрепления при Герзель-ауле вовсе не было достаточно для ограждения кумыков от вторжения хищнических партий.

Назрановский отряд, по смерти начальника центра кавказской линии, генерал-маиора Пирятинского, поступивший под начальство [48] полковника Нестерова, был собран для обеспечения военно-грузинской дороги и охранения окрестностей Назрана, Владикавказа и всего пространства между этими пунктами и Моздоком. Этот отряд был в сборе еще в апреле месяце, но, по болезни первого своего начальника, не успел ни предупредить набега чеченцев на поселение Александровское, ни настигнуть их, когда они возвращались за Сунжу, обремененные своею добычею. После того, обязанность, лежавшая на полковнике Нестерове, была в точности им исполнена, — и на всем пространстве между Моздоком и Назраном, равно и на военно-грузинской дороге, спокойствие не было нарушаемо.

На правом фланге, лабинская линия усилена возведением нескольких промежуточных укрепленных постов. На пространстве же между Лабою и Кубанью построены четыре станицы: Вознесенская, Лабинская, Чамлыкская и Урупская, каждая в 200 семейств линейных казаков, чем положено начало образования нового кавказского линейного казачьего полка, названного Лабинским.

Не взирая, однакож, на успешные действия генерал-лейтенанта Засса, по устройству лабинской линии и по водворению казачьих станиц, на правом фланге в 1841 году произошло почти тоже самое, что было в 1840 году на левом фланге линии: — по крайней мере, обстоятельства эти имели одинаковые последствия. В 1840 году, на левом фланге, все многочисленное чеченское народонаселение, мирно обитавшее между Сунжею и Тереком, оставив свои дома и земли, удалилось в леса и горы и сделалось для нас враждебным; таким же образом в 1841 году, племена, имевшие свои жилища на Лабе, а именно: темиргоевцы, мохошевцы и эгерукаевцы, удалились на реку Белую и стали тревожить нас своими набегами.

В след за очищением Дала, в конце 1840 года, на северо-западной границе Абхазии изъявило покорность племя [49] джигетов, обитающее по черноморскому прибрежью, между укреплениями Гагры и Св. Духа. Это важное событие, для черноморской береговой линии, возбудило волнение между сопредельными джигетам — убыхами, народом воинственным и буйным. Последние требовали, чтобы покорившиеся джигеты снова отложились и угрожали, в противном случае, принудить их к тому силою оружия.

Это было причиною снаряжения, по Высочайшей воле, особой экспедиции, под начальством генерал-маиора Анрепа, для наказания убыхов. Но, как экспедиция эта не входила в первоначальные предположения на 1841 год, то Его Величеству благоугодно было назначить в состав отряда генерал-маиора Анрепа 41, сверх средств, которые могли быть даны от кавказского отдельного корпуса, еще 4 баталиона от войск 13 пехотной дивизии.

В начале октября, весь убыхский отряд соединился в укреплении Святого Духа и, берегом моря, двинулся к Навагинскому укреплению, дорогою, пролегающею у самой подошвы прибрежных скал, во время морских прибоев совершенно затопляемою, которую горцы считали непроходимою. После трехдневного упорного боя, отряд достиг укрепления Навагинского, находящегося не более, как в 20 верстах от укрепления Святого Духа; и хотя не без значительной потери в людях, но мы тут показали горцам, что для русского оружия нет еще у них такой преграды, которой бы оно не преодолело.

С прибытием к Навагинскому форту, занята отдельною башнею высота, откуда вся внутренность главного укрепления подвергалась действию неприятельского огня, и тем гарнизон укрепления совершенно обеспечен от покушения горцев, тревоживших его часто выстрелами из пушек и ружей. [50]

Следствием движения генерала Анрепа было — изъявление покорности и принятие присяги на верноподданство части убыхского племени, — что послужило поводом к несогласию между сильнейшими в народе фамилиями Берзеков и ко взаимному ослаблению их партий.

В грузино-имеретинской губернии, в гурийском уезде, весною 1841 года, возникли волнения. Гурия, богатая дарами природы, но бедная промышленностию, по крайнему невежеству ее обитателей, издавна вносила подати свои большею частию натуральными произведениями, частию же турецкою монетою, которая приобретается на обмен вывозимого за границу, в небольшом количестве, хлеба. По недоразумению местного начальства, со введением нового гражданского управления, были, с излишнею настойчивостию, потребованы от гурийцев, вместо натуральных произведений и турецкой монеты, подати в монете русской. Совершенный недостаток ее крайне затруднил жителей в исполнении такого требования. Люди неблагонамеренные воспользовались этим обстоятельством и старались возбудить чернь к непокорности; более же всех усиливался произвесть в Гурии волнение кобулетский бек Гассан Тавгеридзе, скрытно и под личиною дружелюбия, подстрекая грубых гурийцев к бунту и обещая им помощь от турецкого правительства.

Но когда этот беспокойный сосед удален был главным турецким пограничным начальством из Кобулета, а между тем бунтовщики, при неудачном покушении, в первых числах сентября, овладеть Озургетами, — главным местом, где гарнизон наш наскоро укрепился, потерпели поражение; то благоразумными мерами полковника князя Аргутинского и хорошо разочтенным движением его, с небольшим числом войск, к нему отряженных 42, Гурия была успокоена без дальнейшего кровопролития. [51] Вслед затем, гурийская милиция участвовала уже в экспедиции против убыхов и, сражаясь мужественно под русскими знаменами, загладила кратковременное заблуждение своих соотечественников.

Общие результаты действий 1841 года.

Из всего вышеизложенного очевидно, что общие результаты действий наших в 1841 году, к сожалению, не соответствовали употребленным со стороны правительства усиленным мерам. Прикомандирование к войскам, находившимся на кавказской линии, всей 14 пехотной дивизии и временное употребление на черноморском берегу четырех баталионов 13 дивизии — привели только к тому, что на Сунже возведено два небольшие укрепления, между Лабою и Кубанью водворены четыре станицы и, при укреплении Навагинском, возведена небольшая отдельная оборонительная башня. Неоспоримо, что частная польза от постройки сей последней, для гарнизона Навагинского укрепления, весьма была велика; но это могло быть произведено при несравненно меньших издержках и с меньшею потерею людей, простою высадкою на берег некоторой части пехоты 43. Что же касается до пользы, приобретенной посредством водворения между Лабою и Кубанью казачьих станиц, то она, на первое время, не могла еще вознаградить вреда, происшедшего от измены и побега с Лабы покорных аулов, для удержания которых на местах, до того ими занимаемых, генерал-лейтенант Засс, по всей справедливости, имел весьма достаточные военные средства и, сверх того, как главный местный начальник, мог бы даже предупредить и отклонить это происшествие, мерами благоразумного управления. [52]

Что касается левого фланга и Чечни, то, как уже выше замечено, возведение укреплений Казак-Кичу и Закан-Юрта, затруднив прорывы больших хищнических партий чрез Сунжу, конечно, принесло тем некоторую пользу; но, с другой стороны, мера эта, чисто оборонительная, едва ли столько же и не повредила нам. Она могла быть принята и истолкована горцами за боязнь, с нашей стороны, отважиться на что-либо решительное, даже и с теми огромными силами, которыми, по взятии Черкея, располагал генерал-адъютант Граббе 44. Обстоятельство это, которое тогда не представлялось так важным, объяснилось позднейшими событиями; ибо могущество Шамиля, которому нанесен был, рассеянием собранных им скопищ и покорением Черкея, в начале кампании, сильный удар, — во время бездействия чеченского отряда вновь не только утвердилось, но и расширилось в одну сторону — за аварское Койсу, до пределов ханства казикумыхского, а в другую — за снеговые горы, почти к главному кавказскому хребту, отделяющему Дагестан от Кахетии.

Это имело самое неблагоприятное влияние на все последствия действий дагестанского отряда.

Выше сказано, что возведение Евгениевского укрепления, упрочив покорность Черкея и других салатавских аулов, прикрыло, вместе с тем, шамхальские владения. С другой стороны, переселение одной половины ауховского племени в Андрееву, изгнание другой половины его в горы и, наконец, истребление всех аулов в земле ауховцев, — все это принесло также немалую пользу, отнятием у Шамиля части вооруженной его силы и [53] удалением от Внезапной весьма опасного соседства с непокорными обществами. В богатых ауховских аулах производились, обыкновенно, как выше упомянуто, сборы хищнических партий ичкеринцев и даже андийцев и гумбетовцев, — и крепость Внезапная, с деревнею Андреевою, беспрерывно была тревожима их набегами. С обессилением же ауховского общества, набеги эти прекратились совершенно.

Но что было отнято у Шамиля с этой стороны, то приобрел он, распространением своего могущества, с другой. Утвердив власть свою на правом берегу аварского Койсу, в обществах карахском, куядинском и андаляльском, и владея беспрепятственно всем течением андийского Койсу, он мог, убеждением и угрозами, сильно действовать на аварцев, койсубулинцев и даже на казикумыхцев и кюринцев. Когда же генерал-адъютант Граббе, встревоженный донесением генерал-маиора Клюке-фон-Клюгенау об опасности, угрожавшей будто бы всему северному Дагестану, — в конце октября месяца того же 1841 года, возвратил последнему бывшие у него 3 баталиона от дагестанского отряда и, вместе с тем, распустил войска чеченского отряда, тогда Шамиль, посредством главных своих поборников, со стороны Чечни произвел сильный набег к самому Кизляру. При этом набеге горцы, кроме огромной добычи, отняли у нас одну пушку и, на возвратном пути, одержали верх над генерал-маиором Ольшевским, хотевшим пресечь им отступление; — со стороны же Андаляла, Шамиль овладел крепким селением Гергебилем, заслоняющим оттуда вход в мехтулинские владения. Вслед затем, к концу ноября, не взирая на весьма значительное число войск, еще оставшихся в северном Дагестане, от беспечности и нерешительности генерал-маиора Клюгенау, мюриды заняли Унцукуль, отторгли от покорности нам все койсубулинское общество и, на время, пресекли даже самое сообщение наше с Авариею. Хотя это последнее, счастливым случаем, и было вновь восстановлено, но не могло уже [54] производиться иначе, как под большим прикрытием пехоты с пушками.

В таком положении были дела наши на Кавказе к наступавшему 1842 году.

Действия 1842 года.

Приведенные выше обстоятельства в Дагестане требовали, чтобы, с нашей стороны, обращено было особенное внимание на положение Аварии. Кроме необходимости обеспечить ее надежным образом, следовало иметь в виду, что, с распространением в горах владычества Шамиля, край этот приобрел для нас в военном отношении особенную важность. Надобно заметить, что вообще, относительно земель, где господствовал Шамиль, мы находились в положении внешнем; только в Аварии и Койсубу мы имели на своей стороне все выгоды положения внутреннего или центрального. Авария совершенно разобщает Чечню, Гумбет и Андию с племенами, обитающими по правую сторону аварского Койсу, и представляет нам одинаковую возможность действовать, как чрез андийское, так и чрез аварское Койсу.

Но чтобы вполне воспользоваться всеми выгодами такого положения, нам, прежде всего, необходимо было прочным образом утвердиться в Койсубу и Аварии, или, лучше сказать, на всем пространстве между андийским и аварским Койсу, и овладеть главнейшими на этих реках переправами.

В этих видах, корпусный командир предполагал, в 1842 году, вновь собрать сильные отряды в окрестностях Внезапной и Темир-Хан-Шуры и направить их одновременно, первый — чрез Салатау, мимо Черкея в Гумбет, к Мехельте и Аргуани, а последний — из Аварии, прямо к Чиркату. Наступая, таким образом, в одно и тоже время, по сходящимся линиям, к андийскому Койсу и, взаимно содействуя один другому развлечением внимания и сил Шамиля, отряды эти споспешествовали бы друг другу к [55] достижению общей цели; и когда бы первый, т. е. чеченский отряд, или привел гумбетовцев к покорности, или бы нанес им чувствительный вред разорением главнейших их селений и истреблением вековых садов, составлявших значительнейшую часть их богатства, тогда последний, т. е. дагестанский отряд, утвердился бы на андийском Койсу н, овладев Чиркатом, устроил бы на выгоднейшем пункте переправу с двойным мостовым укреплением. Все это могло совершиться в продолжение 20, или много 25 дней — и тогда чеченский отряд предполагалось обратить или на Андию, и потом к поселению Дарго, для разорения этого гнездилища нашею главного врага — Шамиля, или прямо к этому пункту 45, или, наконец, через Салатау, опять к Внезапной, чтобы оттуда, сообразно с обстоятельствами, предпринять новое наступательное движение.

Дагестанский отряд предполагалось, по окончании мостового укрепления против Чирката, употребить для занятия укреплением другого пункта, как например — бетлинской высоты, откуда, наблюдая за переправами чрез андийское Койсу, мы могли бы господствовать в северной части Аварии и Койсубу, подобно как из Хунзаха господствовали над всеми высотами левого берега аварского Койсу. Дагестанский отряд должен был, сверх того, овладеть, если б время позволило, деревнею Холотль и, если б неудобно было удержать этот пункт за нами, то, по крайней мере, истребить самое селение, чтобы отнять у горцев возможность иметь, на самой переправе чрез аварское Койсу, сборное место в 8 верстах от Хунзаха, и, наконец, по возможности обеспечить за нами переправу, при карадахском мосту, лежащем на сообщении Аварии с мехтулинскими владениями. [56]

Чеченский отряд, за исполнением вышеизложенного, еще имел бы время довершить кумыкскую линию — возведением промежуточных укреплений и постов между Умахан-Юртом, Герзель-аулом и Внезапною, чтобы обеспечить землю кумыков.

Предположения эти представлены были, в декабре 1841 года, военному министру и, в то же время, сообщены начальнику войск на кавказской линии и в Черномории, для соображения и изложения своего мнения. Но генерал-адъютант Граббе заблаговременно уже составил план, которого первым основанием было условие, чтоб ему действовать независимо от распоряжений корпусного начальства. Для этого он отправился в Петербург, где лично исходатайствовал себе разрешение, согласное с своими предположениями, не определяя, впрочем, сущности их, а обещая положительно самые важные результаты от своих предприятий, если только развязаны ему будут руки и даны все средства, которые он потребует.

Таким образом, он исходатайствовал, чтобы, независимо от войск всей кавказской и береговой линии, отданы были в его распоряжение все войска дагестанского отряда, и чтобы корпусное начальство ограничилось только удовлетворением всех его требований, как по материально-военной части, так и по части продовольственной.

Между тем, в начале 1842 года, сделано было на линии, по распоряжению корпусного командира, несколько небольших зимних экспедиций, среди которых заслуживают некоторого внимания поиски, произведенные к галашевцам и карабулакам из Владикавказа, — особливо последний, предпринятый полковником Нестеровым, в феврале месяце, на реку Ассу. Здесь нельзя не упомянуть об одном обстоятельстве, относящейся до распоряжений штаба войск кавказской линии.

Имея в виду вышеозначенную, в феврале месяце, экспедицию, полковник Нестеров обратился к начальнику штаба, генерал-маиору Траскину (генерал-адъютант Граббе находился тогда [57] в Петербурге) с убедительнейшею просьбою — выслать ему к тому времени шесть 10 фунтовых горных единорогов, представляя, что без этого оружия он не может надеяться на успех своей экспедиции.

О представлении этом корпусный командир узнал случайно и побочным образом; но, признавая требование полковника Нестерова основательным, и зная, что в георгиевском арсенале имеется такое число готовых 10 фунтовых горных единорогов, дал, чрез начальника артиллерии, предписание, чтобы орудия эти были немедленно высланы из Георгиевска во Владикавказ, а для наблюдения за исполнением отправил в Георгиевск своего адъютанта.

Пока делалось это распоряжение из Тифлиса, генерал-маиор Траскин из Ставрополя — уведомил полковника Нестерова, что он, при всем своем желании, просьбы его, на счет высылки 10 фунтовых горных единорогов, удовлетворить не может, потому что георгиевский арсенал их не имеет. Замечательно, что отзыв начальника штаба войск кавказской линии получен полковником Нестеровым в один и тот же день, вместе с уведомлением из корпусного штаба, что требуемые им орудия уже высланы и прибудут во Владикавказ к назначенному времени, — как это действительно и исполнилось.

Из донесения полковника Нестерова видно, что полным успехом поиска его в землю галашевцев он наиболее обязан был действию находившихся у него 10 фунтовых горных единорогов.

Выше объяснено, в каком неблагоприятном положении оставались дела северного Дагестана и Аварии, а потому настояла крайняя необходимость озаботиться восстановлением их без малейшего отлагательства, чтобы Шамиль, с открытием весны, не предупредил бы главных наших действий вторжением чрез Гимры в шамхальские, — а чрез Гергебиль — в мехтулинские наши [58] владения. С этою целью, тотчас же были направлены в Шуру подкрепления. А так как на генерал-маиора Клюке-фон-Клюгенау, после слабых и неосновательных действий его в конце предыдущего года, нельзя уже было положиться, то командование там войсками поручено было генерал-лейтенанту Фези, с разрешением — пользоваться, в случае надобности, всеми способами, как северного, так и южного Дагестана, для восстановления тамошних наших дел.

Генерал-лейтенант Фези прибыл в Шуру в первых числах февраля. Постигая всю важность гергебильского пункта — на который, впрочем, указано ему было корпусным командиром, с тем, чтобы стараться, как можно скорее исторгнуть его из рук шамилевой партии — он поспешил открыть с него наступательные свои действия, потому что селение Гергебиль, сильное по числу жителей и по крепости своего местоположения, изменив нам в ноябре минувшего года, служило сборным и складочным местом для шамилевых скопищ, приготовлявшихся вторгнуться в дагестанские наши владения.

Удачное дело 20 февраля и взятие с боя Гергебиля имели самые благоприятные последствия. Унцукуль, главный аул койсубулинского общества, страшась участи Гергебиля, вслед за покорением этого пункта, передался нам добровольно; причем, унцукульцы, захватив до 80 человек мюридов, у них находившихся, сами выдали их генералу Фези. Селения Кикуны, Кудух, Гимры, Харачи, Бетль, Ахкент и Инквалита также покорились сами, — и дела в Койсубу и Аварии, в половине марта, уже были совершенно исправлены. Сделанное генералом Фези, вслед затем, движение в Андаляль и кратковременное занятие Чох — главного селения этого общества, можно считать предприятием безвременным, и даже излишним, хотя оно совершилось без боя и потери.

Вскоре потом, генерал Фези был удален с Кавказа; но, к великому счастию, он успел уже сделать все, что нужно было [59] к ограждению северного Дагестана и к восстановлению свободного сообщения Темир-Хан-Шуры с Хунзахом и Авариею.

Лишенный, таким образом, всех приобретенных, минувшею осенью, выгод в северном Дагестане, Шамиль обратил усилия свои на юг. Пользуясь отсутствием из южного Дагестана всех действующих наших войск и своим влиянием на общества, лежащие по правому берегу аварского Койсу, а также на многочисленных приверженцев своих, находившихся в ханствах казикумыхском и кюринском, он собрал большие толпы горцев разных племен и, в конце марта, заняв Кумух, успел взволновать казикумухцев. При этом быстром вторжении, Шамиль захватил весь ханский дом и находившегося в Кумухе начальника самурского округа, подполковника Снаксарева, с несколькими казаками и нукерами 46.

При такой близкой опасности в южном Дагестане, кроме резервного баталиона пехотного его светлости князя варшавского полка и линейного баталиона, занимавшего Хазры, Ахты и укрепление Тифлисское, войск никаких не было; и потому дела там могли принять крайне вредный для нас оборот, так как Каракайтах, Сюрга, верхняя Табасарань и другие горские племена, исключая одной Акуши, уже были готовы передаться возмутителю. Но, по счастию, со времени возведения, в 1839 году, укреплений при селении Ахты и Аджиахуре, владея всем течением Самура, мы уже стояли в южном Дагестане твердою ногою, — так что самых ограниченных средств было на первый случай достаточно для воспрепятствования распространению там успехов Шамиля.

Между тем, командир его светлости князя варшавского полка, полковник Заливкин, собрав сводную команду из своего резервного баталиона, в 250 человек, и присоединив к ним [60] 100 человек из линейного полубаталиона, находившегося в Хазры, остановив также следовавшую из Тифлиса в Шуру саперную роту, с несколькими орудиями туда же шедшей артиллерии, — наконец, собрав кубинских нукеров и небольшое число милиционеров, — перешел на левый берег Самура и этим движением, с одной стороны, ободрил мирных жителей, желавших спокойствия, а с другой — устрашил неприязненную нам партию, готовую уже поднять против нас оружие. Вскоре потом, будучи подкреплен еще тремя ротами из Баку, Шемахи и Дербента и 300 милиционеров из самурского округа, он поспешил занять первоначально Курах, а потом выдвинул две роты, с частию милиции, в деревню Ричу 47.

Таким образом, полковник Заливкин удержал спокойствие в кюринском ханстве в продолжение всего апреля месяца и дал время собраться на Самуре войскам, направленным туда из окрестностей Тифлиса. Не менее того, однакож, слабый передовой отряд его при селении Риче подвергся большой опасности: 1 мая, он был окружен несколькими тысячами горцев; но 4 мушкатерская рота его светлости полка, с первою пионерною ротою кавказского саперного баталиона и 30 казаками донского № 49 полка, всего в числе 300 человек, с геройскою твердостию, выдержали нападение неприятеля, мечтавшего истребить эту горсть русских солдат. Нападение произведено было с большим жаром и со всею уверенностию в успехе; но сопротивление было так мужественно и так упорно, что, после восьмичасового боя, горцы обратились в бегство, оставив в руках победителей пять знамен и более 100 человек убитыми. Последствием этого, истинно геройского дела, было занятие Чираха, важного пункта — уже в казикумыхской земле. [61]

Вслед затем собрались к Чираху и войска, назначенные корпусным командиром в самурский отряд для действий к Кумуху. За отделением 10 действующих баталионов в северный Дагестан, за распределением, кроме того, шести с половиною баталионов для содержания караулов и по работам в Александрополе и по военным дорогам, нельзя было послать на Самур более трех баталионов от полков тифлисского и мингрельского егерских и эриванского карабинерного и, сверх того, маршевого баталиона виленского егерского полка, прибывшего для укомплектования полка князя варшавского.

Начальство этим отрядом было поручено полковнику князю Аргутинскому-Долгорукому, который вполне оправдал свое назначение. Он быстро двинулся к Кумуху; не доходя его, при деревне Шаурклю, встретил весьма значительное скопище казикумухцев, подкрепленных карахцами и тилитлинцами, атаковал его и, после сильного поражения и совершенного рассеяния горцев, 12 мая занял Кумух. Хаджи-Ягья, закоснелый мюрид, беглый прапорщик наш из горцев, оставленный Шамилем для управления казикумухским ханством, бежал, и жители, изъявив раскаяние в своем заблуждении, возвратились к покорности.

Между тем, согласно с Высочайшими предначертаниями, войска, которым предназначено было действовать в том году на кавказской линии, в северном Дагестане и на реке Гастагае, всего: пехоты — 33 1/2 баталиона, в том числе 2 полка черноморских казаков, и конницы — 5050 казаков и 570 человек милиции, с 90 орудиями полевой и горной артиллерии, — соединились в отряды:

В окрестностях Анапы, под начальством контр-адмирала Серебрякова 48. [62]

На правом фланге кавказской линии, под начальством генерал-лейтенанта Засса 49.

В центре линии, под начальством полковника Нестерова 50.

На левом фланге, под начальством генерал-адъютанта Граббе 51.

В северном Дагестане, под начальством генерал-маиора Клюке-фон-Клюгенау 52.

Оба последние отряда поручены были непосредственному командованию генерал-адъютанта Граббе, которому, при том, подчинены были и все военные действия с той стороны Кавказа.

На этом основании, приступая к исполнению плана своих операций, генерал-адъютант Граббе вошел с требованиями по различным предметам, входящим в обыкновенные потребности предпринимаемых в горы экспедиций; на этот раз, требования его не только выходили из пределов умеренности, но и превышали всякую меру основательности в соображениях. Например, он требовал, в марте месяце, чтобы к половине мая было заготовлено в Темир-Хан-Шуре и других ближайших пунктах северного Дагестана 21,000 четвертей сухарей, т. е. 4 месячная пропорция для 21,000 или 8 месячная для 10,500 человек. Когда такое число войск могло быть в действии в Дагестане? — Наконец, неужели генерал Граббе мог потерять из виду и самую невозможность такого огромного заготовления, в столь [63] короткое время? Подобное требование можно объяснить одним только — заблаговременно принятым намерением отказаться от военных предприятий, под предлогом недостатка в способах продовольствия, обратив всю вину на корпусное начальство. Со всем тем, однакож, необыкновенною заботливостию корпусного интендантства, и это требование, не взирая на все неблагоприятные обстоятельства этой эпохи, было, по возможности, удовлетворено.

Но пока генерал Граббе, среди приготовлений своих, по разным, мало, впрочем, уважительным причинам 53, медлил открытием кампании до последних чисел мая, — Шамиль, пользуясь его бездействием, собрал вновь огромные толпища в Чечне, под предводительством одного из главнейших своих поборников, Ахверды-Магомета, и вторично обратился против Казикумуха, усилив толпы чеченцев шайками, набранными Кибит-Магометом и Абдул-Рахманом карахским.

Таким образом, в конце мая, Шамиль вторгнулся в казикумухское ханство, — но уже со скопищем, простиравшимся до 15,000 человек. Положение бывшего в Кумухе нашего отряда было тем затруднительнее, что нельзя было воспрепятствовать шамилевым толпам, далеко превосходившим в числе, обойти правый его фланг и стать на сообщении его с Кубою и Дербентом; между тем, как и против самого отряда также осталось значительное число горцев, которые расположились в крепкой местности, при деревне Унжухутлу. Но полковник князь Аргутинский-Долгорукий, пользуясь разделением сил Шамиля, 1 июня, сперва [64] послал часть своих войск к упомянутой деревне Унжухутлу, разбил находившееся там скопище и потом, со всеми малыми своими силами 54, двинулся против главных толпищ Шамиля, в числе 9000 занимавших у него в тылу деревню Кюлюли. Июня 2 не в дальнем расстоянии от этого селения, он встречен был всеми силами горцев, которые неоднократно покушались многочисленностию своею подавить русских; но, будучи всякий раз опрокидываемы с большою потерею, и потерпев, наконец, совершенное поражение, с наступлением ночи бежали; — Шамиль, с ближайшими своими приверженцами, первый подал к тому пример. Жарко преследуемые, с рассветом следующего дня (3 июня), толпы эти продолжали отступление в величайшем беспорядке, будучи в бегстве своем истребляемы самими жителями. В тот же день, вся казикумухская земля освобождена от неприятеля, который при этом случае, кроме огромной потери убитыми и ранеными, оставил 82 человека пленных, в числе коих находилось много значительных лиц, от всех племен, повинующихся Шамилю.

Но когда небольшой отряд полковника Аргутинского-Долгорукого, снаряженный самым поспешным образом, без особенных приготовлений, и обеспеченный с тылу только укрепленною линиею, устроенною по реке Самуру, в полной мере торжествовал над всеми усилиями Шамиля; когда, вследствие занятия, вооруженною рукою, ханства казикумухского, полагалось прочное основание к утверждению спокойствия в южном Дагестане и в целой каспийской области; — тогда экспедиция, снаряженная с величайшими пожертвованиями, со стороны Чечни и северного Дагестана, не взирая на приготовления, каких на Кавказе еще никогда не было, к [65] сожалению, не только осталась совершенно безуспешною, но и стоила нам величайших потерь.

Генерал-адъютант Граббе, которому, вероятно, свыше указана была главная цел совокупных действий чеченского и дагестанского отрядов, а в частностях только предоставлено было сообразоваться с положением обстоятельств и действовать по ближайшему усмотрению, притянув к себе от дагестанского отряда три баталиона с частию артиллерии, двинулся, 30 мая, из Герзель-аула вверх по ущелью Аксая, левым берегом сей реки, на деревни Шуани и Дарго, имея под ружьем слишком 10,000 человек и 24 орудия, в том числе 16 легких.

Он полагал быстро достигнуть Дарго, истребить этот аул, перейти потом чрез хребет, отделяющий нагорный Дагестан от Чечни, и покорить Гумбет и Андию. Следует заметить, что движение это предпринято было генерал-адъютантом Граббе в то время, когда ему известно уже было направление всех сил Шамиля против Казикумуха, и когда он мог ясно видеть, что, оставляя в эту минуту Дагестан беззащитным, а малый отряд князя Аргутинского предавая собственной его участи, он подвергал целый край величайшей опасности.

Между тем, самая громадность средств, соединенных им для этого движения, послужила ко вреду командуемого им отряда. Для поднятия военных и продовольственных запасов, он имел с собою множество повозок и до 3000 лошадей. При движении, обоз этот, по трудности дороги, растягивался на несколько верст, и для прикрытия его, даже редкою цепью стрелков, необходимо было употребить почти половину отряда. За отделением по два баталиона для авангарда и ариергарда, и за раздроблением остальных баталионов в боковые цепи и для помощи в движении обоза, — вся колонна была чрезвычайно слаба, не имела свободных войск для поддержания различных ее частей и, сверх того, должна была преодолевать величайшие препятствия, [66] противопоставленные ей и природою, и усилиями горцев, хорошо понимавших, что только на походе, чрез дремучие леса Ичкерии, они могут надеяться на какой-либо успех, и что, если отряд минует затруднительные дефиле, то они уже не будут более в состоянии наносить ему такого вреда.

30 мая отряд сделал только семь верст, еще не встречая неприятеля. Под 31 число, в продолжение целой ночи, шел проливной дождь и, испортив дорогу еще более, затруднил следование; так что, к вечеру 31 мая, после 15 часового марша, при беспрерывном бое с горцами, отряд сделал 12 верст — и был вынужден остановиться для ночлега на безводной поляне.

На следующий день, число горцев, собравшихся из окрестностей, увеличилось (по достоверным сведениям, число это не составляло и 2000 человек, потому что все главнейшие силы находились с Шамилем в Казикумухе); дорога была еще затруднительнее; завалы встречались чаще, — и отряд уже другие сутки не имел воды. Число раненых простиралось в нем до нескольких сот человек; между тем, как общий беспорядок час от часу более увеличивался.

Таким образом, в три дня войска успели пройти только 25 верст, и генерал-адъютант Граббе убедился, что продолжать движение уже было невозможно. Ночью, под 2 июня, отказавшись от своего предприятия, он отдал приказание отступать по той же дороге, по которой пришел.

Как ни бедственно было описанное движение вперед, но отступление отряда было еще несравненно бедственнее.

Войска, с бодростию преодолевавшие все трудности наступления, видя необычную для них неудачу, поколебались и упали духом; замешательство и безначалие дошли до крайней степени: никто не распоряжался и никто не заботился о связи общей. Наконец, отступление отряда, сопровождавшееся необходимостию или бросать, или истреблять, если успеют, все, что могло затруднять [67] движение, чтобы спасти только раненых, артиллерию и хотя малую часть тяжестей, получило вид совершенного поражения: были баталионы, которые обращались в бегство от одного только лая собак. В таком положении, потеря отряда, как в людях, так и по материальной части, должна была увеличиться до чрезмерности.

Как ни печальна эта картина, но, к сожалению, она заключает в себе сущую истину, без всякого преувеличения. Изображая ее в настоящем виде, нельзя, однако, не упомянуть и о похвальных подвигах, сияющих среди глубокого мрака особым блеском. К числу их принадлежит спасение пяти полевых орудий, из числа шести, находившихся уже в руках у горцев, стоившее жизни храброму командиру 3 баталиона кабардинского егерского полка, подполковнику Траскину.

Наконец, 4 июня, чеченский отряд возвратился в Герзель-аул, потеряв убитыми, ранеными и без вести пропавшими 66 штаб и обер-офицеров и слишком 1700 человек нижних чинов, одно полевое орудие и почти все военные и продовольственные свои запасы.

Огорченный такою неудачею, генерал-адъютант Граббе вовсе уже отказался было от наступательных действий и, отпустив находившиеся у него войска дагестанского отряда, все прочие хотел распределить для защиты левого фланга кавказской линии и для возведения предположенных укреплений; но вскоре переменил это намерение, опасаясь, чтобы тем не увеличить торжество горцев, и, направив из чеченского отряда четыре наименее потерпевшие баталиона, с восемью орудиями, в Темир-Хан-Шуру — решился действовать со стороны Аварии.

В конце июня, он соединил там, при селении Цатанихе, 11 баталионов пехоты, до 600 человек конницы и 20 орудий. С этими войсками он двинулся к селению Игали, предполагая овладеть им, устроить там укрепленную переправу [68] и, таким образом, обеспечить за нами господство на обоих берегах андийского Койсу.

Аул Игали, преданный огню самими жителями, 26 числа был занять без сопротивления; но, простояв там двое суток и видя невозможность овладеть переправой на андийском Койсу, действуя с одного только берега — как это легко можно было предвидеть — генерал-адъютант Граббе, в ночь с 28 на 29 июня, предпринял обратный путь и прибыл в Цатаних, с потерею, при этом бесплодном покушении, с самого уже начала никакого успеха не обещавшем, из числительной силы своей — 11 штаб и обер-офицеров и 275 нижних чинов 55. Ночное отступление от Игали сопровождалось такими же беспорядками, как и поход в леса ичкеринские; между тем, как число неприятеля, на этот раз, по уверению Ахмед-хана мехтулинского, не превосходило и 300 человек.

За тем, войска, как дагестанского, так и чеченского отрядов, обращены были к постройкам, — одни по улучшению хунзахской цитадели и прочих укреплений и для поправки дорог в Аварии, — а другие употреблены на возведение укреплений на кумыкской линии, при разоренном ауле Ойсунгуре.

Между тем, небольшой отряд, под начальством полковника Нестерова, охраняя центр кавказской линии, успел, в продолжение первой половины лета, устроить при Сераль-Юрте [69] промежуточное укрепление на сунженской линии, между Казак-Кичу и Назраном. После игалинской экспедиции, отряд этот был усилен войсками и приступил к возведению укрепления на реке Ассе, которое, с истечением года, также приведено к концу и должно было служить началом предполагаемой передовой чеченской линии.

На правом фланге кавказской линии, до августа месяца, все было покойно, и войска занимались работами по окончательному устройству вновь водворенных, между Лабою и Кубанью, казачьих станиц. Но в начале августа, между закубанскими народами открылось сильное волнение. Несколько мулл, посланных Шамилем, тайно пробрались чрез Кабарду к абадзехам и, проповедуя между ними шариат, успели возбудить фанатизм, до тех пор чуждый племенам, обитавшим против правого фланга кавказской линии.

Они собрали огромные скопища и двинулись чрез Лабу к верховьям Кубани с тем, чтобы увлечь с собою в горы покорные аулы. Генерал-лейтенант Засс, действуя при этом случае нерешительно, допустил их исполнить принятое ими намерение. Таким образом, бесленеевцы, башильбаевцы и тамовцы оставили свои места и присоединились к племенам непокорным. На черноморской береговой линии, по возобновлении и усилении ее в 1840 году, и после экспедиции генерал-адъютанта Анрепа в землю убыхов, было спокойно, — и черкесы почти совсем не тревожили приморские наши укрепления.

Для окончательного устройства наших дел в той стороне Кавказа, оставалось только открыть повое, более надежное, сообщение восточного берега с Кубанью.

В этих видах, собран быль весною отряд, под начальством контр-адмирала Серебрякова, на который и возложено было устройство укрепления на Гастагае и дороги к Варениковой пристани, на Кубани, где было предположено учредить переправу. [70] Это важное предприятие исполнено почти без всякой потери и самым удовлетворительным образом. Устройством этой переправы на 110 верст сокращался путь между Анапою и Новороссийском с Черномориею, пролегавший до того по джемитейской косе, на Бугас и Тамань, и при том по такой дороге, которая весною и осенью становилась вовсе непроходимою.

Изложенные здесь военные события 1842 года, а особливо важнейшие из них, как-то: действия в Дагестане и Чечне, происходили в бытность военного министра, князя Чернышева, на Кавказе и, можно сказать, у него на глазах, — так что он мог вблизи наблюдать за постепенностию хода их. Чеченский отряд князь Чернышев видел на третий день после бедствий, постигших его в лесах ичкеринских.

Результаты действий 1842 года.

Результаты действий 1842 года очевидны. Укрепления, возведенные, с одной стороны, при Ойсунгуре, а с другой — на Гастагае, принесли неоспоримую пользу, первое — в отношении охранения кумыкской плоскости и обеспечения ближайшего сообщения между Тереком и Сулаком; последнее — в отношении влияния, которое оно неминуемо должно было иметь на окрестных натухайцев, и особенно в отношении открытия и обеспечения ближайшего сообщения между Кубанью и береговою черноморскою линиею. Польза укрепления на Ассе, служившего началом передовой чеченской линии, также неоспорима; но эта польза была бы ощутительнее, если бы, с возведением укреплений, не были сопряжены вредные последствия, состоявшие, с одной стороны, в потерях наших в земле ичкеринцев и в Аварии, а с другой — в измене и побеге покорных нам до того времени или, по меньшей мере, спокойных бесленеевцев, башильбаевцев и тамовцев, которые не переставали тревожить правый фланг кавказской линии. Конечно, горцы не только не имели, но даже не смели никогда надеяться на [71] успехи, какие приобрели они в 1842 году на линии; — а как сильно действовал на этих полудиких людей всякий успех или неудача, обнаруживается ясно из положения дел в различных странах Кавказа.

По прекращении генералом Граббе наступательных действий, Шамиль намеревался вновь вторгнуться к Казикумух, чтобы загладить стыд понесенного им там поражения, и для этого хотел собрать свои толпища; но горцы, не взирая на все усилия приверженцев его, решительно отказались идти туда, не смея более надеяться на успех там, где неоднократно уже испытали неудачи. Тоже самое замечается на линиях береговой черноморской и на черноморской кордонной.

Но не в таком виде представляется положение кавказской линии. Там дела наши год от году приходили в большее расстройство от того, что горцы, в течение последних трех лет, нигде не были наказаны за свою дерзость. В подтверждение этого можно, между прочим, привести нижеследующий пример.

До 1840 года, сообщение между Владикавказом и Грозною, по сунженской линии, тогда совершенно открытой, так было безопасно, что в конце 1839 г. жена генерал-маиора Клюке-фон-Клюгенау проехала этим путем с семейством, в тяжелом экипаже, почти без всякого конвоя; потом же, по сунженской линии, даже и по возведении на ней трех сильных укреплений, нельзя было иметь сообщения иначе, как под прикрытием целых баталионов с артилериею.

Таким образом, когда закавказский край был успокоен, владычество наше в южном Дагестане упрочено, черноморская береговая линия устроена; когда горцы, после поражения, понесенного ими в конце 1841 года в Черномории, при нападении на ст. Ващиринскую, не смели более тревожить эту землю, — на кавказской линии, по всему ее протяжению, беспокойства усилились так, что не только [72] окрестности Кизляра, но и самые окрестности Ставрополя подвергались набегам и разорению.

Общие результаты.

Не взирая, однакож, на все вышеизложенное, в видах утверждения и распространения владычества нашего на Кавказе, согласно с Высочайшими указаниями, успехи наши, в течении последнего пятилетия, весьма велики:

На кавказской линии, посредством учреждения передового охранительного кордона по Лабе, оборона правого фланга значительно улучшилась. В центре, сообщение по военно-грузинской дороге совершенно было обеспечено, и самая дорога, особливо по кабардинской плоскости, чрез возведенные вновь станицы и военные поселения, потеряв прежний дикий и пустынный вид, явилась страною благоустроенною, со всеми необходимыми для проезжающих удобствами. Существовавшая, до того времени, по одному только названию, сунженская линия довершена возведением укреплений при Закан-Юрте, Казак-Кичу и Сераль-Юрте. Кумыкская линия, чрез постройку укреплений при Герзель-ауле и Ойсунгуре, не только усилена, но и выдвинута к самому качкалыковскому хребту, за которым, обыкновенно, производились в прежнее время все сборы перед набегами. Наконец, и предположенная еще только к устройству передовая чеченская линия получила уже начало, возведением прочного укрепления на Ассе.

На черноморском берегу, линия наших укреплений с сухого пути оказалась обеспеченною; со стороны же моря она могла существовать только под покровительством флота, ибо одного неприятельского фрегата достаточно было на то, чтобы уничтожить все приморские наши форты, с их гарнизонами. Сверх того, открыто и обеспечено, как выше упомянуто, весьма важное сообщение этой линии с Черномориею, учреждением переправы чрез Кубань, у Варениковой пристани, и возведением форта на Гастагае. [73] Укрепления береговой черноморской линии, кроме настоящей своей цели, т. е. пресечения, по возможности, прямого сообщения горцев с Турциею морем, начали приносить ту еще пользу, что в некоторых из них завелся меновой торг с соседними племенами; дальнейшее развитие этого крайне важного предмета зависело от времени и обстоятельств.

В Дагестане, и, в особенности в южной части его, владычество наше утверждено возведением укреплений на Самуре и образованием самурского округа, а еще более утвердилось постоянным занятием казикумыхского ханства, после решительных успехов там нашего оружия. Спокойствие мусульманских провинций, сохранившееся даже и в то время, когда все ханство казикумыхское было во власти Шамиля, служит неоспоримым доказательством прочности господства нашего в этой части Кавказа 56. В северном Дагестане, мы также стояли твердою ногою; и если бы неудачи, испытанные нами в Чечне, не имели на этот край сильного и весьма неблагоприятного влияния, то, можно утвердительно сказать, что спокойствие наших шамхальских и мехтулинских владений, как равно Аварии и Койсубу, не было бы вовсе нарушаемо. Наконец, —

За Кавказом, внутренние беспорядки, в военном смысле, были совершенно прекращены; мусульманские провинции успокоены. Если же, по временам, случались по дорогам грабежи и разбои, то это было уже следствием дурного устройства земской [74] полиции, а может быть, недостатка и самых полицейских наших постановлений. — В Абхазии водворено согласие; достоинство владетеля возвышено; власть его над полудикими и хищными абхазцами, по возможности, упрочена и, тем самым, край этот более и более за нами обеспечивался.

Из этого краткого очерка видно, что военное управление на Кавказе, в продолжение последних пяти лет, в общем огромном своем объеме, имело ход небезуспешный, — не взирая на многие неблагоприятные обстоятельства, сопровождавшие, и не редко даже связывавшие, действия его на многотрудном пути, предстоявшем ему. Успехи эти проявились на деле и в последствиях, неоспоримо существенных. Нет, однакож, сомнения, что они были бы гораздо значительнее, если бы начальство на кавказской линии оправдало доверие, которым оно было облечено.


Комментарии

32. Тот, который умертвил Гамзат-бека, хищника ханской власти и истребителя владетельного аварского дома.

33. При этом дурно соображенном поиске мы потеряли артиллерии генерал-маиора Бакунина, умершего от тяжкой раны. Экспедиция поручена была генерального штаба подполковнику Пассеку.

34. Двенадцать с половиною баталионов, 2 эскадрона драгунов, 32 орудия и 120 человек милиции.

35. Двенадцать с четвертью баталионов, 30 орудий, 300 линейных казаков и 85 человек милиции.

36. Четыре баталиона, 5 орудий, 2 эскадрона малороссийских и 200 человек линейных казаков и назрановская милиция.

37. Восемь баталионов, 10 орудий, 1000 человек линейных казаков и 50 человек горской милиции.

38. Представленный им по сему предмету проект, еще до открытия кампании, препровожден был корпусным командиром к генерал-адъютанту Граббе, который одобрил его вполне, утверждая, что, при движении против Черкея, для дагестанского отряда самый лучший путь был бы на означенную переправу; но после рекогносцировки, в противность первого мнения, отозвался, что настоящий и вернейший путь к покорению Черкея, идет для обоих отрядов чрез хубарские высоты, и что другого пути быть не могло.

39. В донесении корпусного командира об этом, с полным беспристрастием отдана генерал-адъютанту Граббе вся должная справедливость за участие его в удачном предприятии нашем против шамилевых скопищ, на хубарских высотах.

40. Корпусный командир официально узнал о том уже в конце июня месяца.

41. 9 баталионов, 2 пеших черноморских полка, 16 орудий и 2870 человек конной и пешей милиции.

42. Два с половиною баталиона, 8 орудий и 1500 человек милиции.

43. Здесь следует, однакож, заметить, что предположенная в 1841 году на черноморском берегу сухопутная экспедиция имела цель далеко пространнейшую; но возникший мятеж в Гурии был причиною, что она предпринята была слишком уже поздно для исполнения дальнейших видов.

44. Независимо от 4 баталионов, бывших у Назрана и Моздока, и 9 баталионов дагестанского отряда, оставшихся при Черкее, в Шуре и в земле ауховцев, собственно в чеченском отряде, было 15 баталионов; всего же, между верхним течением Терека и Сулаком находилось 28 действующих баталионов, кроме казаков. милиции и линейных баталионов, составлявших гарнизоны укреплений.

45. Истребление Дарго особенной важности, впрочем, не представляло, ибо известно, как горцы мало дорожат своими жилищами. Дарго оставлено было жителями, по первому уже известию о движении в последнее время отряда генерал-адъютанта Граббе чрез землю ичкеринскую.

46. Нукерами называются на Кавказе вооруженные люди, на жалованьи или от правительства, или на содержании своих владельцев, у которых они служат телохранителями и оруженосцами.

47. Курах — главное селение кюринского ханства. Рича лежит при выходе из этого ханства в землю казикумыхскую, на весьма крепкой позиции, которою оканчивается узкое и трудное дефиле, туда ведущее.

48. 6 баталионов, 2 пеших черноморских полка, 1 конный черноморский полк и 18 орудий.

49. 6 баталионов, 1000 линейных казаков, 10 орудий и 50 челов. милиции.

50. 6 баталионов, 450 линейных и малороссийских казаков, 10 орудий и 170 челов. милиции.

51. 12 баталионов, 350 челов. линейных казаков, 32 орудия и 150 челов. милиции.

52. 11 1/2 баталионов, 350 челов. казаков, 20 орудий и 200 дагестанских всадников.

53. Последний предлог, под которым генерал-адъютант Граббе уклонялся от начатия военных действий, был — неприбытие саперной роты. Как будто недостаток этот, для расчистки дорог, нельзя было заменить рабочею командою? — что всегда и делалось. Выше объяснено, что означенная саперная рота остановлена была полковником Заливкиным и участвовала в геройском деле при с. Риче, где она, конечно, оказала большую услугу. чем могла оказать при чеченском отряде.

54. С князем Аргутинским-Долгоруким находились: баталион карабинерный, два егерских, две роты маршевого и 1160 человек милиции, при двух полевых и двух горных орудиях.

55. Показание потерь и убыли из фронта в сем обзоре вообще основано на документах. Из этих же документов видно, что вся потеря в войсках, в последнее четырехлетие, во время экспедиций, предпринятых большею частию под личным начальством генерала Граббе, составляет убитыми: 8 штаб-офицеров, 56 обер-офицеров и 1756 челов. нижних чинов; ранеными и контуженными, вместе с пропавшими без вести: 3 генерала, 32 штаб-офицера, 337 обер-офицеров и 6204 челов. нижних чинов. А всего, выбыло из фронта в разное время: 3 генерала, 40 штаб-офицеров, 393 обер-офицера и 7960 челов. нижних чинов.

56. К числу немаловажных результатов этой эпохи принадлежит также разработка дорог в ханствах казикумыхском и кюринском, совершившаяся заботливостию генерал-маиора князя Аргутинского-Долгорукого, без всяких издержек от казны, так успешно, что по всем направлениям в обоих ханствах, войска могли проходить свободно с артилериею и обозами. Надобно заметить, что ханство казикумыхское можно считать страною не менее гористою, как и Авария, где на тот же самый предмет употреблены генерал-маиором Клюке-фон-Клюгенау в минувшем году огромнейшие суммы.

Текст воспроизведен по изданию: Очерк положения дел на Кавказе с начала 1838 до конца 1842 года // Кавказский сборник, Том 2. 1877

© текст - Головин Е. А. 1877
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
©
OCR - Karaiskender. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Кавказский сборник. 1877