ДВУКРАТНОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ Г. БЕРЕНСА НА ВЕРШИНУ АРАРАТА В 1835 ГОДУ.

Известно с какими затруднениями сопряжено восхождение на Арарат. Путешественник, который намеревается взойти на вершину этой горы, должен не только одолеть местные неудобства, но беспрерывно бороться с мнением Армян, его вожатых, которые полагают, что нет возможности взойти на гору, для них столь священную, и потому всячески стараются отклонить путешественника от его предприятия. Зная какое внимание на себя обратило описание путешествия Проф. [326] Паррота, можно надеяться, что известия о двукратном восхождении на Арарат Надв. Сов. К. Беренса, в 1835 году, будут с удовольствием приняты читателями.

Мы постараемся сообщить здесь любопытнейшие замечания из путешествия г. Беренса.

___________________________

Возвращаясь из Персии, говорит он, я решился исполнить мое давнишнее желание, то есть: взойти на большой Арарат, без дальних к тому приготовлений, и сколь возможно приблизиться к его вершине. 14 Июля, в 7 часов по полудни, я достиг подошвы Арарата. Дорога начинала постепенно возвышаться и вела, чрез виноградники, фруктовые сады и поля, к большому ущелью Арарата, в котором находится древняя деревня Аргури, обитаемая Армянами; она выстроена уступами, и лежит в 15 верстах от подошвы горы. Название этой деревни «садка винограда» имеет отношение к преданию о том, что на месте, где ныне выстроена церковь, Ной посадил первый виноградник. На левой стороне этого ущелья находится кладбище, а на правой — [327] крепость, в которой прежние Персидские начальники Эривани проводили летнее время. Внутренние строения крепости разрушены, но обводные стены и башни довольно хорошо еще удержались. Домы в деревне построены из камня и глины, а дворы обведены каменными стенами; крыши, как обыкновенно на востоке, — плоски и покрыты землею; улицы — кривы и узки. Версты две за деревнею, на правой стороне ущелья, лежит монастырь Св. Григория, который известен также под названием монастыря Св. Иакова; несколько верст далее, находится маленькая часовня Св. Иакова, и при ней — не большой домик, выстроенный из четвероугольных камней. Здесь из камня бьет ключ, называемый ключем Св. Иакова. Эта часовня находится почти на конце ущелья, и непосредственно у подошвы самого высокого конуса Арарата. Климат в Аргури — очень хорош и чрезвычайно здоров; здешние жители достигают большею частию глубокой старости.

Погода несколько дней препятствовала взойти на гору; с юга дул сильный ветер, и Арарат большею частию был покрыт облаками. Между тем я приказал [328] сделать деревянный крест, в 12 футов вышины, с острым железным концом в низу; также приготовил флаг из белой и красной шерстяной ткани, длиною в 6 аршин и шириною в полтора; на середине сего флага приказал нарисовать черными красками: крест, под ним Российского орла, потом мое имя и наконец число, когда я полагал поставить этот флаг на горе. Сверх того запасся нужными железными крючками для рук и ног, и палкою. Погода сделалась благоприятнее, и я отправился 19-го Июля, в половине шестого часа утра, из Аргури, к снежной линии; со мной было 3 крестьянина, нанятых за два червонца, и лошадь, на которую навьючено было несколько дров, чтоб иметь возможность приготовить чай; также — съестные припасы, топор, мотыка для делания ступенек во льду, и два длинных каната.

Пока возможно было, я ехал верхом, чтобы не истощить своих сил. Дорога, которою мы следовали, была кривая, и шла: сначала версты 3 к востоку, потом к югу, отчасти — по равнинам, где Армяне из Аргури, Цыгане и Курды кочевали, пользуясь хорошими пастбищами и прохладою весьма приятной [329] температуры; отчасти же чрез глубокие пропасти, крутые возвышения и камни, где я с трудом вел лошадь за поводья. В 12 часов мы взошли на продолговатую площадку, где протекал ручей. Я хотел здесь отдохнуть несколько часов, и потом дойти до снежной линии, до которой по видимому было еще версты четыре, чтобы там переночевать и с наступающим утром продолжать путешествие; но мои спутники утверждали, что выше нет удобного места для ночлега, и что все путешественники, которые пытались взойти на гору, здесь ночевали. Как притом уверяли они меня, что достаточно двух часов, чтобы дойти до снежной линии, и что в полдень следующего дня можно достигнуть вершины Арарата, то я согласился и провел остаток дня на сей площадке.

На другой день, в 5 часов утра, мы пошли далее, оставив под присмотром Курда, которого я вечером перед тем нанял, лошадь и другие вещи. Мы в скором времени дошли до крутого возвышения, которое могло иметь около 150 футов в длину; и состояло из разбросанных больших и малых камней. Всход на это [330] возвышение был сопряжен с большими затруднениями; каждые 10 шагов должно было отдыхать, и часто ползти на четвереньках; иногда обрывались камни, и грозили нам величайшею опасностию. Окончив сей утомительный путь и осмотрев свойство дороги и направление, по которому мы должны были следовать, я заметил, что этот затруднительный переход чрез камни можно было легко обойти; это мне дало повод впредь не слишком доверять моим вожатым. Чем выше мы подымались, уем холоднее и реже делался воздух. Довольно сильный ветер дул вокруг вершины Арарата, и мои спутники стали уверять, что при сильном ветре весьма опасно ходить по снегу, который уже был во 100 саженях от нас; потому они хотели обождать, пока ветер утихнет; но это утвердило только мое недоверие к ним, и я принудил их следовать за мною. Уже около половины двенадцатого мы достигли снежной линии; вскоре я увидел, что время, которое потеряно по милости моих вожатых, не позволит мне на этот раз исполнить своего желания, взойти на вершину горы. Не смотря на то я приготовился к путешествию по снегу; надел сапоги с шестью железными крючками, и как [331] воздух делался все реже, а гора круче, то я оставил для облегчения все излишнее на каменьях. Первым препятствием на нашей дороге была гладкая ледяная кора, покрывавшая снег на пространстве 20 саженей. Железные крючки здесь мало помогали, на них нельзя было надеяться; легко молено было поскользнуться, а между тем с обеих сторон ледяная, отвесистая стена терялась в пропасти, из которой не было спасения. Эти затруднения испугали моих вожатых, и они отказывались уже итти далее; однакож я приказал одному из них вырубать дыры во льду, так далеко, как он мог только достать железною, мотыкою, чтобы иметь обо что опереться руками и ногами; шестьдесят таких вырубленных во льду ступенек, привели нас благополучно на старый снег, который в местах, где была тень, сделался уже от времени твердым. Мороза было не много более одного градуса. На расстоянии полуверсты мы приметили в снегу шест, и перескочив чрез некоторые трещены во льду и снегу, пришли, в 12 часов, к четырехугольному (в 5 фут. длиною) шесту, на котором я прочел имя «Путилов». Оставив самую большую и крутую снежную стену по левую сторону, я направил шаги прямо на белую [332] шапку Арарата. Мои вожатые часто останавливались, и не хотели за мною следовать; наконец решительно объявили, что далее не пойдут, по причине слишком сильного ветра, дувшего прямо в лице. Не обращая все еще внимания на их слова, я сам взял крест с флагом, который поочередно несли дотоле мои вожатые на своих плечах, и пошел далее. Четверть часа я нес таким образом эту тяжесть; мои спутники то останавливались, то следовали за мною; наконец догнав меня, объявили, что я могу делать что мне угодно, но они шагу более не сделают; что путь становится опасным, что им жизнь дорога, и что без всякой пользы они не хотят подвергать ее опасности. Один твердил, что они не желают ни какой платы, как бы она ни была значительна; другой жалким голосом умолял не итти далее; третий даже дерзко заметил, что они здесь более меня имеют право поступать решительно. Ни просьбы, ни обещания не действовали; угрозы же в столь опасном месте были бы неуместны. При таких обстоятельствах я принужден был уступить, и в час по полудни приказал поставить крест; укрепивши нижний конец его [333] четырьмя клиньями и шерстяными веревками, мы с торжеством распустили флаг.

На вершине Арарата находится семь возвышений, идущих по направлению от севера к югу; к северу они отлоги, к югу — более круты; шестое возвышение составляет самый высокий пункт, и так сказать — настоящий конус Арарата. Место, занимаемое нами на снегу, было еще столь отлого, что мы могли присесть. Отдыхая, мы наслаждались прекраснейшим видом: солнце было без лучей и желтоватого цвета, небо — темноголубого; на горизонте ни облачка; повсюду царствовала величественная тишина, прерываемая шумом ветра; ни одной птицы не показывалось на этой высоте; воздух был чист и легок; дыхание и биение пульса сделалось быстрее обыкновенного, и я чувствовал неописанную легкость во всем теле; вид углублялся далеко в Турцию; к северу, чрез провинции Армению и Грузию, видно было на обширное пространство; вся высокая Кавказская цепь, от Черного до Каспийского морей, представлялась в ясных очерках; Эривань, Эчмиадзин и Сардар — Абад красовались окруженные обширными садами; деревни казались черными точками, некоторые цепи [334] гор — не большими холмами. Внизу, земля была покрыта густым туманом.

Чрез полчаса мы отправились обратно тем же самым путем. Сходить с горы было гораздо легче; и мы не имели уже нужды так часто отдыхать; однакож и здесь не совсем освободились от опасности и затруднений; если бы я был склонен к головокружению, то наверное бы погиб. В половине шестого часа по полудни, мы благополучно прибыли на ночлег к тому месту, где Курд нас ждал с лошадьми. В полночь я вдруг почувствовал сильную боль в глазах, которые притом беспрерывно слезились; с моими спутниками было, более или. менее, тоже самое. Причина этому заключалась в раздражении от белизны снега; мы вовсе забыли, что в подобных случаях обыкновенно вокруг глаз чернят углем, или порохом, или надевают черную сетку. Глаза распухли, и я всю ночь страдал ужасною болью. К утру наше положение сделалось еще хуже; облака окружили гору, и погода сделалась сырая и холодная. В половине шестого часа мы собрались и продолжали путь в Аргури, но в самом жалком положении; окруженные облаками, едва могли различать [335] предметы в двух шагах; притом же глаза не переставали болеть, и мы находились в беспрерывном страхе и опасности упасть в пропасть. Посредством маленького компаса, взятого с собою, я мог сначала назначать направление, которому, надлежало следовать; но весьма было трудно находить все изгибы, по которым мы всходили, и по которым необходимо нужно было спускаться. Мы часто попадали на опасные и для нас вовсе не знакомые места. Наконец близ монастыря Св. Иакова вышли из облаков, и в и 2 часов прибыли в Аргури, истощенные и больные.

Хотя в следствие этого путешествия я прострадал глазною болью и лихорадкою, целые три дня, однакож решился еще раз взойти на Арарат. Я выслал людей, чтобы узнать, с какой точки в Аргури, или от подошвы горы, можно видеть крест с флагом; но мне донесли, что их вовсе не видать. Некоторые из жителей деревни уверяли однакож, что они видели этот крест с флагом 20 Июля до самого вечера; потому я с достоверностию полагаю, что жители Аргури, или Курды, украли флаг, длинные шерстяные веревки и железо, а крест бросили [336] в пропасть. Сие происшествие подкрепляет мнение разных путешественников на счет характера здешних жителей. Некоторые утверждают, что каждый житель деревень, лежащих вокруг Арарата, со всем упорством опровергает возможность взойти на эту гору; но еслибы он уверен был, что на самой вершине ее лежит абаз (серебряная монета, равняющаяся нашим 20 коп.), то он наверно взял бы его оттуда, и при возвращении все бы утверждал, что не возможно взойти на Арарат. В изображении этой характеристики, конечно, много увеличенного; но все таки есть и справедливое.

После выздоровления, я отправился, 30 Июля, из Аргури, чрез Эривань, в деревню Даращищаль, к Начальнику Армении Князю Бебутову, чтобы просить его содействия при предполагаемом мною втором восхождении на Арарат. Эривань лежит в 60 верстах от Арарата, а от нее еще 35 верст до деревни Даращищаль. Здесь в летнее время, когда жар в Эривани делается нестерпимым и климат не здоровым, Начальник Армении и все присутственные места располагаются лагерем. В самый сильный [337] жар отправившись верхом, и переменяя, лошадей, я в тот же самый день прибыл в Эривань, а на другой день — в лагерь. От Его Сиятельства Князя Бебутова получен мною открытый лист на Русском, Армянском и Персидском языках, которым он предписывал высшим начальствам Армении содействовать мне в путешествии по Армении и на Арарат. С этим предписанием я поехал обратно чрез Сардар-Абад и Эчмиадзин, и прибыл 3 Августа в Аргури».

Неудача и затруднения первой попытки взойти на вершину Арарата не устрашили г. Беренса, и он тотчас по возвращении своем в Аргури, занялся приготовлениями ко второму подобному же путешествию. Он заказал крест с флагом, на подобие первого; нанял проводников, двух волов для возки тяжестей, верховую лошадь, и ждал благоприятной погоды для исполнения своего намерения. Вот как рассказывает об этом сам г. Беренс: «8 Августа, в 7 часов утра, я отправился верхом, с четырьмя проводниками и двумя навьюченными волами, во второй раз на Арарат. Мы взяли тоже самое направление, как и в первый раз; но обошли [338] каменистое место, переход которого нам стоил прежде столько времени и труда.

На прежнем месте нашего ночлега, мы на этот раз отдыхали не долго и пошли дальше; мое намерение было переночевать у самой снежной, линии, чтобы с наступающим утром продолжать путь по снегу. Но по медленности волов, мы обогнали их и принуждены были ждать на месте, где находилась для них вода и трава. Оставив их там под надзором проводников, мы запаслись всем нужным, и отправились далее уже без них, но это замедление не позволило нам далеко уйти. Мы расположились ночевать, и чтобы не озябнуть, легли сколько возможно ближе один к другому. Ночь прошла для нас довольно хорошо, и мы проснулись с рассветом. На востоке восходило солнце в полном блеске, и озарило вершины Арарата, между тем как все прочие места находились еще в полумраке. Небо было ясно, как обыкновенно: но весьма сильный ветер дул с юга, и предвозвестил нам хорошую погоду. Приготовившись итти по снегу, я на этот раз защитил глаза свои двумя маленькими сеточками из [339] черной шерсти. Выпавший снег покрыл ступеньки, которые сделаны были нами во льду при первом восхождении. Я решился итти по самой прямой линии, к главной вершине Арарата; другие вершины оставались у меня вправе, а большая пропасть — влеве. Я надеялся, что мои проводники последуют моему примеру; но как ноша заставляла их итти медленнее, то они отстали от меня и взяли другой путь. Часто кричали они мне, что там, где я иду, очень опасно, и приглашали соединиться с ними; я напротив того звал их к себе, но они меня также не слушали. И так один продолжая свой путь, пришел на то место, где при первом восхождении видел шест с надписью: «Путилов»; но этот шест, как и мой крест, исчезли. Идя далее, вдруг с ужасом заметил, что снежная стена становилась все круче; ослепительный блеск обманул меня, не позволив издали заметить, что эта снежная, стена висит над самою пропастью, так круто, что едва возможно было взойти на нее. Мне однакож ничего более не оставалось, как продолжать начатый путь. Будучи не склонен к головокружению, я всячески избегал смотреть на лево, где была пропасть, и старался [340] воображать себе что вблизи ничего нет для меня опасного. Моя палка с двумя железными крючками, и сапоги с тремя гвоздями на каждом каблуке, позволяли итти далее и иногда отдыхать. Напрасно я питал надежду, что дорога скоро улучшится; теперь только я заметил, что хотя проводники мои с крестом и другими вещами, сделали значительный круг, но их путь представлял менее опасности. Они были от меня на расстоянии версты; вскоре же я потерял их вовсе из виду. Неоднократно просил я их помощи; но это было тщетно, они не могли меня слышать; на такой высоте тонкий воздух переносит звуки не далее, как на 50, или 60 шагов. В час по полудни мое положение сделалось еще хуже: южный ветер превратился в бурю, солнца нельзя было видеть, густые облака так сказать облегали меня со всех сторон. Стужа постепенно увеличивалась и сделала снег столь твердым, что мои крючки и гвозди почти не приносили ни какой пользы; каждую минуту надобно было опасаться, что ветер опрокинет меня в пропасть. К счастию, не смотра на опасное положение, я не терял присутствия духа, но мысленно и словесно с [341] усердием молясь Богу, собирал все мои силы. Я переменил направление, так что ветер мне дул в спину, и надеясь соединиться с моими проводниками, старался взойти на эту крутую снежную стену. Часто встречал я дорогою трещины от 1 до 3 футов ширины, и хотя железным концем палки испытывал твердость снега, но часто проваливался выше колен то одной, то другой ногою; к счастию — это случалось всегда одной ногою, а не обеими вдруг.

В четверть второго часа по полудни я достиг последнего снежного уступа. На крик мой скоро отозвался голос; Кало Кирано, один из моих проводников, пробирался сквозь облака с крестом. Увидев меня, он очень обрадовался; ибо вместе с своими товарищами считал меня уже погибшим. Я пал на колена и благодарил Всевышнего за мое чудесное спасение; я был теперь вне опасности. Кало мне тотчас объявил, что его товарищи от усталости не могли итти далее, он же следовал за мной потому только, что я обещал ему в подобном случае лишний червонец. Прошед еще не большое пространство, мы расположились отдохнуть. Мысль, что и теперь не удастся достигнуть [342] желаемой цели, меня убивала; я послал Кало отыскивать наших спутников, и приказал объявить им, что если они меня оставят, то не получат ни какой платы. Через час Кало возвратился с своими товарищами. Радость была взаимная, и мы решились не оставлять один другого. Мы легко были одеты, и потому очень озябли; лица и руки у нас посинели, а платье покрылось инеем. Тогда было около двух градусов мороза. Тщетно искал я креста, поставленного Профессором Парротом; наконец Кало вызвался показать мне место, где он находился. Кало вел нас четверть версты, и к величайшей радости я увидел наконец четырех-угольный кусок дерева, который был виден на четверть аршина из под снега. Уже было; 4 часа по полудни, когда вершина горы очистилась от облаков. Крест занесен был снегом, которого масса на Арарате непрерывно увеличивается. Можно было предвидеть, что этот крест, по истечении 4 месяцов нельзя было бы и найти; я решился выкопать его и вновь поставить. Уже начали рыть вокруг него яму в четыре фута в диаметре; но дошедши до поперечника креста, принуждены были остановиться потому, что для окончания работы нужно [343] было бы промедлить покрайней мере еще два часа. Между тем, как я измерял крест, один из моих проводников вытащил из ямы свинцовую доску, и хотел взять ее с собой, чтобы употребить на пули; но я приказал ее прикрепить на середине креста. Эта доска была покрыта мерзлым снегом, и потому из надписи я мог только прочесть несколько Латинских слов и Римских цыфр (Надпись была следующая: Nicolao Pauli Filio Totius Rutheniae Autocratore iubente, hoc asylum sacrosanctum armata manu vindciavit Fidoi Christianae Joannes Friederici filius Paskevitsch ab Erivan. Anno Domini MDCCCXXVI). Для воспоминания я взял с собою кусок дерева от верхнего конца этого креста. Наконец мы оставили это место. Меня занимала мысль, до какой высоты удастся мне взойти и поставить свой крест с флагом. Мои проводники единогласно противились итти далее, и уговаривали меня поставить его здесь, уверяя, что ни один путешественник так высоко не всходил, кроме Паррота и меня; притом они заметили, что если мы еще сего дня пойдем дальше, то должны будем спускаться ночью, и тогда в темноте наверное погибнем. Конечно можно было бы в снегу вырыть яму и [344] переночевать в ней до следующего утра; но в легкой одежде чем защитить себя от холода, и согласились ли бы на это проводники?

После продолжительного спора, я просьбами и обещаниями успел однакож в том, что они согласились следовать за мною до того места, где подошва высшего конуса отделяется от подошвы прочих конусов. При таких обстоятельствах, мне оставалось только поставить мой крест как можно выше, и притом на таком месте, откуда и самый отважный человек не осмелился бы унести флага, и крест бросить в пропасть. Я начал считать шаги от креста Паррота, чтобы с точностию назначить место, где будет стоять мой крест; но прошедши 400 шагов, принужден был остановиться, потому что ни шагу не возможно было сделать далее. Мои проводники отстали от меня еще на 50 шагов, считая от креста; а в том месте, где я находился, подошва конуса круто спускалась к самому краю бездны. В таком опасном положении, совесть не позволяла мне уговаривать их присоединиться ко мне, и я спросил их мнения: желают, ли они донести крест до того места, где я находился, или хотят, чтобы я [345] спустился к ним и поставил его там, где они остались. К величайшему удивлению, они изъявили готовность притти ко мне; я видел с каким трудом они всходили, и тогда лишь мог вполне оценить опасность места, до которого я дошел.

Я тотчас приказал вырубить яму в шесть футов диаметра, чтобы можно было безопаснее стоять и работать. Отсюда видно было большое ущелье Арарата; Аргури же, Эривань, Сардар-Абад, Эчмиадзин и проч. казались маленькими черными точками. С благоговением я сам поставил крест; мы завалили льдом и снегом яму, укрепили нижний конец креста четырьмя клиньями и толстыми шерстяными веревками, наконец распустили флаг. И так, на седой главе Арарата, во второй раз развевался флаг с двуглавым Российским орлом. Этот разноцветный флаг, на ослепительной белой равнине, представлял величественный вид.

Мы праздновали наше торжество тостами за здравие Их Императорских Величеств. Государя Императора и Императрицы, Наследника Престола и Всего Августейшего Дома; потом — за здравие Начальника Армении, моих родственников и [346] друзей. Бутылка с Кахетинским вином переходила из рук в руки. Наконец мы пали на колена перед крестом, и благодаря Всевышнего за помощь, им многократно дарованную во время нашего путешествия, просили его о благополучном возвращении.

Мы начали спускаться с большою осторожностию, и шли один за другим на расстоянии нескольких шагов, держась за веревку, чтобы в случае, когда кто из нас поскользнется, или провалится в снег, можно было тотчас пособить. Мы взяли направление, которому мои проводники следовали при восхождении; шествие было довольно удобно до места, где подошва первой, нисшей вершины (конуса) примыкает к снежной стене. Но я чувствовал уже большую усталость и боль в коленах; потому мне пришла мысль спуститься до первого уступа на бурке. Я разослал ее и сел, посадив с собою, по левую сторону, одного из проводников; для безопасности мы держались за веревку, конец которой оставался в руках прочих трех моих спутников; им было приказано спускать нас постепенно; палка служила мне рулем. Несколько саженей мы спустились [347] благополучно; бурка скользила очень быстро, как вдруг проводники опустили веревку, и мы полетели стремглав. Мой спутник тотчас соскользнул с бурки, а я, перевернувшись с нею несколько раз, продолжал катиться, то головой, то ногами вниз, около 20 саженей; наконец мне удалось удержаться палкою, и к величайшему счастию — в то самое время, когда я уже приближался к большому ущелью; с каким усердием благодарил я Бога за мое вторичное спасение. В 7 часов вечера мы оставили снежную линию; отсюда шли еще час до места нашего ночлега, где развели огонь, чтобы согреться вином и чаем. Проведши довольно хорошо ночь, в 8 часов утра мы пошли далее, соединились с прочими проводниками, которые оставались с волами и лошадью, и 10 Августа, в час по полудни, прибыли благополучно в Аргури. Мой крест с флагом отсюда не был виден.

Трехдневная лихорадка мучила меня и на этот раз, как после первого восхождения; потому я мог лишь 14 Августа выехать из деревни Аргури. Издержки, которых мне стоило двукратное восхождение на Арарат, включая здесь наем [348] проводников, лошадей и волов, приготовление двух крестов с флагами, простирались не выше 12 Голландских червонцев.

(Journ. fuer die neuesten Land-und See-reisen).

Текст воспроизведен по изданию: Двукратное восхождение г. Беренса на вершину Арарата в 1835 году // Журнал министерства внутренних дел, № 6. 1838

© текст - ??. 1838
© сетевая версия - Thietmar. 2019
© OCR - Андреев-Попович И. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖМВД. 1838