-

ФЕЛЬДМАРШАЛ

КНЯЗЬ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ БАРЯТИНСКИЙ.

1815-1879.

ТОМ ТРЕТИЙ.

Глава II.

Реформа почтовой части. — Учреждение пароходства по Кубани. — Определение личных и сословных прав туземцев. — Освобождение крестьян и межевание. — Реформа судебной части. — Благоустройство Тифлиса и других городов.

Из грандиозных планов князя Барятинского некоторые осуществились вполне, некоторые частью и гораздо позже, некоторые остались проектами, многое оказалось плодотворным, иное неудачным.

В главе 4-й II-го тома уже упомянуто о постройке шоссе между Владикавказом и Тифлисом. Дорога, эта — незыблемый памятник управления Кавказом князя Барятинского. Теперь близится решение спорного вопроса о проведении на этом пространстве железного пути. Если решение будет утвердительное, то шоссе, само собою, потеряет свое значение; но оно уже сослужило и государству, и частным лицам, и всему туземному населению великую службу, и пока рельсовый путь будет готов (а это вероятно потребует немалого числа лет), шоссе еще послужит. Да, впрочем, как местный путь сообщения, Военно-грузинская дорога никогда не потеряет своего значения.

В связи с этой дорогой находится дело об устройстве на ней почтового сообщения на совершенно особых основаниях. Почтовое сообщение на Кавказе, по многим местным условиям, искони находилось в самом неудовлетворительном состоянии; особенно ощутительным было это на самом важном пути, связывавшем край с империею. Несмотря на огромные издержки, самый путь этот находился постоянно в плохом положении; но, как уже [42] сказано, предпринятыми капитальными работами постепенно улучшался и, наконец, превратился в образцовое шоссе.

Однако этим устранялась лишь половина препятствий: кроме преград, поставленных природою, почтовое сообщение на этом тракте затруднялось отсутствием удобных станционных помещений, постоянным недостатком лошадей, покойных экипажей и вообще беспорядками, свойственными обыкновенной системе содержания почтовых станций в те времена. Контрагентами были большею частью мелкие подрядчики; их частые неисправности вынуждали брать станции в казенное управление, что вводило казну в большие издержки и обременяло начальство множеством дел.

Чтобы устранить все это неудобство, по проекту управлявшего почтовою частью на Кавказе, полковника Каханова, решено было между Тифлисом и Владикавказом построить 13 станций, с гостиницами, буфетами, отдельными комнатами и проч., учредить для них особое казенное управление, завести кареты и омнибусы, экипажные мастерские, одним словом, создавалось в значительных размерах предприятие, вполне коммерчески-хозяйственное; а ведать им должны были чиновники, под бюрократическим контролем канцелярий.

Конечно, мысль упорядочить почтовое сообщение на главном пути из России в Тифлис заслуживала полного внимания; но в дальнейшем развитии и исполнении ей даны были далеко не соответствующие размеры, были употреблены не совсем подходящие средства к получению нужных на это предприятие денежных сумм; вообще, самое положение об управлении этим отдельным почтовым учреждением было слишком многосложно и в глазах практических людей с первой минуты носило зародыш неудачи. Я не буду вдаваться здесь в подробности этого дела, перешедшего ныне в область “давно минувших дней", да едва ли читателю представили бы оне особый интерес после бесчисленных бюрократических курьезов, уже рассказанных в течение последних десятилетий в печати; упоминаю вообще об этом деле только потому, что оно может служить к характеристике князя Александра Ивановича. Раз задавшись [43] каким-нибудь планом, он настойчиво требовал его исполнения, и лица, желавшие пользоваться таким настроением, легко приобретали его доверие. В настоящем случае, например, улучшение могло ограничиться гораздо меньшими издержками, сообразными с состоянием сумм, находившихся в распоряжении главного гражданского управления; тогда не было бы необходимости прибегать к мере сомнительной законности и справедливости, именно к запасным капиталам бывшего Черноморского казачьего войска, никакого отношения к почтовому сообщению между Тифлисом и Владикавказом не имевшего. Вовсе не было надобности в таких больших станционных зданиях, с мебелью, билиардами, лампами, столовым бельем, звонками и проч., привезенными из-за границы, когда на том же важном пути сообщения с Россией, до пределов Земли Войска Донского, все станции оставались никуда негодными лачугами. Впрочем, не прошло десяти дет, как результаты оказались именно такими, как их предвидели люди опытные: суммы были затрачены крупные, чуть ли не до миллиона рублей; казенное хозяйничание посредством чиновников приняло всегда почти присущий ему характер благополучного обстояния лишь на бумаге; наконец, пожар истребил экипажные мастерские и кстати уж и все книги с документами; пришлось это курьезное ведомство упразднить и опять обратиться к частным подрядчикам; расчеты по этому предприятию и до настоящей минуты еще не урегулированы и вызывают немало претензий и переписок. Но при всем том почтовое сообщение на пространстве между Тифлисом и Владикавказом и теперь осталось памятником забот князя Барятинского об улучшениях по всем отраслям: проезд совершается с удобствами и скоростью, каких нигде в России не существовало. Кроме того, и в остальных местностях Кавказа, при князе Александре Ивановиче, многое было по почтовой части улучшено, открыты некоторые новые тракты и почтовые отделения, усилено число лошадей на старых дорогах, увеличено число отправляемых почт и т. п.

В связи с этим же делом была мысль устроить пароходо-пассажирское сообщение по Кубани, от впадения ее [44] в море до стан. Тифлисской и даже до Прочного Окопа, с тем, чтобы отсюда дилижансы ходили до Пятигорска. Этим путем казалось возможным привлечь в Пятигорск массы иностранцев, которые затем, в почтовых каретах с трубящими кондукторами, без сомнения, пожелали бы проехать в Тифлис и оттуда уже, через Кутаис и Поти, Черным морем возвратиться в Европу. Такие заманчивые картины рисовались воображению... В несколько лет Пятигорск мог превратиться в новый Баден-Баден с театрами, оперой и т. п., а Тифлис тоже обогащался бы приливом богатых путешественников.

Что и говорить, все это было весьма завлекательно; но ближайшее знакомство с местными обстоятельствами, с свойствами Кубани, с нашими предпринимателями, всегда рассчитывающими на казенные деньги и т. д., прямо указывало на положительную невозможность осуществления такого плана. Между тем, г. Новосельскому, бравшемуся выполнить это предприятие, было уже выдано полмиллиона р. из тех же сумм Кубанского казачьего войска на весьма льготных условиях из 4% и разрешалось отвести, в вечное потомственное владение, бесплатно, не только все те места, которые требовались под причалы, пристани, мастерские и т. п., но еще 12, 000 десятин на левом берегу Кубани, кроме многих других льгот и подарков ¹⁶... Однако правильное пароходное сообщение не только до Тифлисской станицы или даже Прочного Окопа, но и до Екатеринодара осталось мечтою, а полмиллиона денег, после многих пререканий и затруднений, кажется кое-как взысканы обратно. Устроенное прежде казенными средствами, при ген. Филипсоне, пароходное сообщение по Кубани тоже окончилось весьма неудачно. Купленный в Англии пароход, если не ошибаюсь, за 95, 000 метал. рублей, оказался, по размерам, вовсе не соответствующим плаванию по такой реке как Кубань, с ее быстротою, извилинами, карчами, мелями, и пр. Раза два, при помощи казаков попутных станиц, пароход [45] кое-как дотащился до Тифлисской, затем многие годы стоял без употребления у Темрюка и, наконец, был продан какому-то провиантскому чиновнику в Керчи за 6, 000 рублей...

Я привел эти примеры не для упрека князю Барятинскому. Он был поглощен мыслью развить благосостояние Кавказа, сделать из него образцовую окраину России, вызвать к жизни все природные богатства этого чудного края, дабы он мог впоследствии вознаградить Россию за потраченные на него кровь и деньги: но сам князь, увлекаясь своими мыслями, не мог, конечно, вникнуть во все pro и contra, во все физические и технические препятствия, ни судить о степени законности некоторых распоряжений; а лица, прямою обязанностью которых было бы уяснять наместнику все это, отсутствовали, потому ли, что сами не могли обнять дела, или потому что не решались разочаровывать князя в осуществлении его планов, или, просто по канцелярской рутине, умели исполнять лишь бумажную сторону всякого дела. Я лично имел случай убедиться, как приближенные лица, от которых следовало ожидать безукоризненной правдивости в докладах князю (например покойный В. А. И.) напротив, из раболепия, из опасения вызвать минутное неудовольствие, поддерживали то, что следовало категорически опровергать...

Однако несколько таких неудачных созиданий не могут иметь особого рода значения в виду многих исполненных предположений и мер князя Барятинского, дальнейшее развитие которых могло бы осуществить его грандиозные планы. Разнообразие деятельности его в этом направлении просто изумительно. Я приведу здесь лишь главнейшие, затронутые в его наместничество, вопросы, с кратким изложением их возникновения и развития ¹⁷.

Определение сословных и имущественных прав.

Дело тянулось чуть ли не с самого присоединения Грузии к Империи, но многие, существенные подробности оставались нерешенными. Княжеские азнауры (дворяне) в [46] Имеретии не были еще утверждены в этом достоинстве; поэтому были составлены предварительно правила раздела их по имуществу с князьями. Разрешено дело о макалаки, т. е. о первостатейных гражданах. Устройство амкаров (цехов), издревле существовавших в Тифлисе, князь Барятинский оставил неприкосновенным, не взирая на возникавшие в последнее время жалобы на торговую монополию, которою пользовались эти амкары; но они составляли круговую поруку против нищеты, невежества и безнравственности своих членов, образуя превосходную внутреннюю полицию, незаменимую никакими внешними установлениями, и потому князь решил вовсе не касаться до этого многовекового учреждения, тем более, что их торговая монополия должна сама собою пасть с улучшением путей сообщения и с развитием торговли и промышленности.

Чрезвычайно важно было решить затянувшееся несколько десятилетий дело о сословном и имущественном устройстве мусульманского населения. В 1846 году, в виде особой милости, уже были дарованы наследственные поземельные права бекам мусульманских провинций (отвоеванных у Персии) и агаларам (господам) Татарских дистанций Грузии, сохранившим бесспорное владение имениями со дня поступления этих областей в Русское подданство. Но число владельцев, могущих доказать такое бесспорное владение, было ограничено; значительная часть имений находилась в руках людей, пользовавшихся ими без определенного права, в ущерб земледельческому населению и в подрыв государственным доходам. По этим причинам князь Барятинский был вынужден принять меры, чтобы право владения населенными имениями в мусульманских областях было подвергнуто строгому, беспристрастному разбору. Роды, имевшие действительно некоторое значение в крае, могли выдержать такой разбор легко, притязания же самозванцев пали бы сами собою. Таким образом, правительству открывалась возможность вознаграждения и обеспечения лиц, заслуживавших нашей поддержки и внимания, а вместе с тем возвышалось благосостояние края. Окончательное же определение прав и обязанностей крестьян-мусульман, [47] живших на владельческих землях, бывшее весьма неудовлетворительным, имелось в виду устроить при общей мере об улучшении быта крестьян за Кавказом. Права же другого привилегированного класса в мусульманских провинциях, сеидов (потомков Магомета), увеличивавшегося в последнее время всевозможными подлогами, были окончательно определены: за сеидами признаны права духовных лиц в таком лишь случае, когда они исполняют обязанности, на мусульманском духовенстве лежащие.

Освобождение крестьян и межевание.

По великому вопросу освобождения крепостных крестьян (которому князь Барятинский горячо сочувствовал) только Ставропольская губерния, подходящая к остальным губерниям России, своевременно возбудила дело, и заключение дворянского комитета, с мнением наместника, было представлено в центральный комитет, где, впрочем, не вполне согласились с соображениями князя. В Закавказском же крае вопрос этот находился в исключительном положении. Крепостное право возникло здесь не по правительственным постановлениям, оно сложилось из господствовавших феодальных отношений. В Имеретии повинности были определены обычаями, отношения крестьян к владельцам приобрели там с давнего времени значение отношений обязанных крестьян; в Грузии было столько же различных отношений между помещиками и крестьянами, сколько и самих поместий. При чрезвычайном разнообразии природы и способов земледельческого труда, при мелкопоместности большей части владельцев, неопределенности границ находящихся в постоянных спорах, представлялось невозможным ускорить в Закавказском крае решением дела, до приведения в действие предпринятых мер общественного благоустройства, из которых главнейшее, необходимое для правильного исхода крестьянского дела, было государственное межевание.

Между тем приступлено было к приведению в полную известность всех действовавших видов крепостного права, без чего нельзя было приступить к их изменению. [48] С этою целью князь Барятинский приказал открыть в уездах Тифлисской губернии уездные комитеты из предводителей дворянства и членов-дворян, а в Тифлисе центральный комитет под председательством начальника главного управления, с участием губернатора и губернского предводителя. Положение 19 Февраля 1861 г. было переведено на Грузинский язык и распространено в особой брошюре по губернии. Князь испросил для удовлетворения дворянства особую сумму в два миллиона рублей.

Государственное межевание князь Барятинский считал основною мерою, без которой нельзя было ни упростить управления, ни оживить производительных сил страны. Оно должно было стать в главе всех начинаний к прочному устройству Кавказского края. Не говоря о неопределительности границ и беспрестанно возникавших спорах, имения, принадлежавшие целым поколениям, оставались без раздела, по невозможности определить пространства и границы того, что подлежало разделу. Обширные земли лежали невозделанные и без определенных владельцев; но едва лишь самый незначительный участок становился необходимым для земледелия или промышленных предприятий, тотчас со всех сторон предъявлялись притязания на него. Возникавшие споры, по недостатку и неясности документов, требовали многосложных изысканий, не могли разрешаться в общем порядке гражданского судопроизводства и, потому дела, переходя из одной инстанции в другую, длились десятки лет. Не зная, что кому в действительности принадлежит и будучи постоянно под страхом неизвестности, в ожидании споров, столь легко возникавших и почти не получавших окончания, владельцы земель не могли свободно располагать своим имением и не решались посвятить ему ни значительных издержек, ни усиленных трудов; капиталисты не рисковали доверять поземельной собственности своих денег; имения оставались в первобытном неустройстве, ценность поземельной собственности была незначительна, доверия к ней и, следовательно, поземельного кредита вовсе не существовало. При таком положении и правительство не могло приступить к значительным мерам по [49] устройству казенной и церковной поземельной собственности, а казенные крестьяне оставались без правильного, постоянного надела; невозможно было упрочить лесное хозяйство, нельзя было учреждать новые поселения, или предоставить казенные земли в частные руки для общеполезных предприятий.

Князь Барятинский решился приступить к общему размежеванию края. По своеобразности загорных областей и местным условиям, требовалось создать новый межевой устав. Этому делу и делу освобождению крестьян дан был энергический ход; результаты вскоре оказались вполне удовлетворительные, хотя самое завершение этих важных дел состоялось уже по отбытии князя с Кавказа.

Реформа судебной части.

Для того, чтобы начинания правительства в Закавказском крае могли в полной мере разрешиться на практике ожидаемыми от них результатами, необходимо было преобразовать судебную часть. Судоустройство за Кавказом было основано на общем законе, но с разными сокращениями, произведенными в видах экономии при открытии новых губерний. С перенесением Русского устройства суда на Азиатскую почву, недостатки его приняли поразительные размеры; негласный, письменный процесс, основанный исключительно на полицейском следствии, оказался бессильным как для ограждения общественной безопасности, так и для ограждения невинности. В стране Азиятской, пограничной, полукочевой, земская полиция обременена такими сложными обязанностями, что о серьезном юридическом исследовании дел нечего было думать, а между тем на таких данных должен был основаться суд. Несоответственное устройство следственной части оставляло половину преступлений неоткрытыми; по неполноте следствий большая часть открытых преступников оставлялась в подозрении; дела длились многие годы. Подобное состояние правосудия равнялось почти полной безнаказанности, и в тоже время каждый подсудимый, выпущенный на волю после многолетнего тюремного заключения, служил для толпы живым [50] доказательством Русской несправедливости. Князь Барятинский нашел необходимым, для ограждения лиц и собственности в Закавказском крае, преобразовать уголовное судопроизводство, основываясь на полном изучении характера местного населения. Кроме форм, вопрос состоял и в обширности организации уголовного и гражданского судопроизводства; следовало определить черту, за которой, при данном характере населения, строгая формальность в делопроизводстве была бы уже не удовлетворением действительной потребности, а обременительным излишеством. Азиатцы, избегающие по возможности всяких столкновений с властью, кончающие дела третейским или обычным судом, замкнутые в своем домашнем быту, мало предприимчивые, требуют вмешательства власти в свои частные дела гораздо меньше. чем Европейцы. Многие действия, считающиеся по Европейским законам важными преступлениями, у туземцев ничто иное, как легкие проступки, и передавать их суждению уголовного суда бесполезно и обременительно. Азиатец, поставленный в неприятное для него столкновение с властью, предпочитает всякой гарантии немедленное окончание дела. Судебные учреждения в таком крае могут, при одинаковой силе, удовлетворять нуждам гораздо многочисленнейшего населения чем на Европейской почве. Сообразно этим началам князь Барятинский приказал составить проект об устройстве судебной части и надеялся даже, при небольших расходах, дать немногим судам такое устройство, чтобы они стали настоящими, зоркими, неподкупными судилищами. Предположениям этим однако не пришлось осуществиться, потому что тогда уже готовилось введение в России нового суда, по образцу коего вскоре введен суд и на Кавказе. Но как самая важность дела могла потребовать обширных трудов и значительного времени, между тем были предметы, устройство которых не могло быть отложено до окончательного преобразования судебной части, то князь поручил составить правила для упрощения и облегчения отправления правосудия в некоторых делах. Правила эти заключали в себе следующие главнейшие положения: [51]

1) Дозволить наместнику ввести в производстве дел в уездных и губернских судах словесную расправу на основаниях, преподанных в уставе судопроизводства коммерческих судов с применением всех тех правил устава, какие будут признаны удобоисполнимыми.

2) В видах облегчения участи подсудимых от проволочки дел их и освобождения Сената от множества поступающих к нему на ревизию дел, предоставить наместнику оканчивать своею властью те дела, по которым приговоры палат, за разногласием губернаторов, поступали к нему на ревизию, когда мнением наместника облегчалась участь подсудимых против приговора палаты. А для обсуждения этих дел в коллегиальном порядке установить при главном управлении особое уголовное присутствие.

3) Так как некоторые преступления: пленопродавство, святотатство, кровомщение, поранение и убийство в ссоре или драке особенно развиты в некоторых местностях Закавказского края, то, по необходимости искоренения их строгим и скорым преследованием, предоставить эти дела, хотя бы к ним были прикосновенны лица привилегированных сословий, окончательному решению палат с согласия губернаторов, с тем, что когда лица дворянского сословия этими приговорами присуждаются к наказанию, то дела вносились бы также на утверждение наместника.

4) Конокрадство и воровство вообще скота, распространенные тогда в крае не меньше чем во всей России, изъять из действия общего порядка судопроизводства и подчинить правилам, по которым ведаются дела по грабежам и разбоям, с производством этих дел в уездных, а не в военных судах.

5) Ссылку на житье в отдаленные губернии или в Сибирь предоставить наместнику заменять для лиц, изъятых от телесного наказания, отдачею в казачьи полки с правом выслуги. Этим казна избавлялась от лишних расходов, а провинившиеся становились более полезными людьми.

6) Ближайшему соображению наместника предоставить определить, какие из маловажных гражданских дел и уголовных проступков не должны подлежать действию [52] правил для судебных мест постановленных, устроив словесный суд и расправу по таким делам на основаниях. соответствующих потребностям народа.

Важное и обширное дело по пересмотру уложения царя Вахтанга, сборника, считавшегося действующим местным законодательством и вводившего большую путаницу в присутственных местах, после продолжительных работ и переписки, длившейся более 20-ти лет, было приведено к окончанию в 1859 году, и уложение Вахтанга отменено, а в замен его введены общие гражданские законы. Все эти меры по судебному ведомству были вполне рациональны и, до введения новых судов, в течение десяти лет улучшили производство дел.

Благоустройство городов.

По городскому хозяйству, не говоря о различных улучшениях. постройках и т. п. в меньших городах Кавказского края, следует признать за князем Барятинским великие услуги, оказанные им Тифлису — столице края. В этом случае он не отставал от деятельности своего предместника, князя Воронцова. Прежде всего нужно сказать, что лишь благодаря инициативе князя Барятинского в Тифлисе поставлен памятник князю Воронцову. Кавказский край вообще, а Тифлис в особенности, питая чувства глубокого уважения и признательности к доблестным деяниям первого наместника, очень желали поставить ему памятник. Князь Барятинский испросил высочайшее разрешение на открытие по всему Кавказу подписки, назначив место для памятника у моста чрез Куру, воздвигнутого князем Воронцовым и названного в честь его Михайловским. Покойный Государь, утверждая ходатайство князя, пожертвовал от себя 3 тыс. и от Великих Князей, сыновей своих, 2 тыс. рублей. Всей суммы собралось около 27 тыс. рублей. Князь Барятинский в Феврале 1860 года сам заключил контракт с академиком Пименовым на отливку бронзовой статуи и с особым участием следил за ходом всего дела, настоял на отмене первого, не совсем удачного проекта, одним словом, посвящал очевидно искреннюю заботливость, чтобы мысль увековечить заслуги [53] князя Михаила Семеновича Воронцова на Кавказе не осталась неосуществленною. Надо сожалеть, что до сих пор не повторилось тоже в отношении самого фельдмаршала князя Барятинского, заслуги которого на Кавказе, по меньшей мере, не уступают заслугам других...

Одно из важных неудобств Тифлиса заключалось в том, что в нем не было места для публичных гуляний. Для удовлетворения этой общественной потребности, князь решил устроить публичный сад, который, способствуя очищению воздуха, невыносимого в сильные летние жары, вместе с тем служил бы украшением города. Для сада было избрано место между Головинским проспектом и Александровскою (Мадатовскою) площадью, бывшею до того одним из безобразий в центре города: по обрывам сваливался навоз, мусор, валялись дохлые собаки, кошки, и никто как будто и не замечал этого, не взирая на то, что на площади почти каждое воскресенье происходили разводы и парады, в присутствии главнокомандующих. Под сад пришлось занять некоторые участки и незначительные постройки частных лиц, которым по весьма снисходительной оценке вынуждены были заплатить из особых сумм наместника 120 тыс. рублей. Теперь этот сад — одно из любимейших гуляний горожан — пышно разросся, дает обильную тень; освежаемый красивым фонтаном, он составляет одно из лучших украшений города и, подобно Военно-Грузинской дороге, служит памятником управления князя Барятинского.

В 1857 году князь восстановил в Тифлисе Итальянскую оперу, с приплатою частному предпринимателю около 30 тыс. рублей в год. Опера эта, как известно, дала повод упрекам в расточительности и пышности: но князь, как он объяснил в приведенном мною письме его к Великому Князю Константину Николаевичу, придавал опере существенное значение: она с одной стороны должна была соединять и знакомить разнородные и разноплеменные классы местного общества, с другой — удерживать толпы молодежи, постоянно наполняющей Тифлис, от других развлечений, менее нравственных. Насколько эти цели [54] достигались, сказать трудно; одно только положительно можно сказать, что все Тифлисские гамэны, страстные любители пения, прежде оглашавшие улицы громкими национальными напевами, стали без умолку драть уши оперными мотивами, в роде la donna e mobile из Риголетто...

Расположение Тифлиса под обрывом горного кряжа делает его, не смотря на весьма наклонную местность, подверженным внезапным, сильным наводнениям от проливных дождей. Сооружения, устроенные прежде для отвращения этих наводнений, оказывались недействительными. Кн. Барятинский лично осмотрел окрестности города, откуда более всего угрожали дождевые потоки, и приказал приступить к новым работам для предотвращения пагубных наводнений, не обходившихся без человеческих жертв и причинявших беднейшей части населения разорение. Результаты забот князя, по-видимому, оказались успешными, потому что в последние годы уже не слышно о таких ужасных наводнениях.

___

В деде общественного призрения князем Барятинским было сделано много полезного. Полицейские меры для прекращения нищенства в Тифлисе, как и везде в России, не имели никакого успеха, потому что участь нищенствующих ничем не облегчалась. Князь Воронцов, обративший на этот предмет свое внимание, учредил при Тифлисской городовой больнице столовую для снабжения пищею людей, которые, по увечью, дряхлости и разным другим причинам, не в состоянии снискивать средства к жизни собственными трудами. Этого благодетельного заведения оказывалось однако недостаточно. Князь Барятинский учредил в 1857 году богадельню и детские приюты. Для богадельни был приобретен за 14 тыс. рублей частный дом, и она открыта в начале 1859 года. Этою мерою нищенство в Тифлисе было прекращено; действительно, неимущие получили приют, а не желавшие идти в богадельню лишились предлога шляться по улицам. Учрежденному князем попечительству о бедных был поручен ближайший надзор за столовою князя Воронцова, которая и получила новое [55] устройство: ее разделили на два отделения, помещавшиеся в разных пунктах города; в них ежедневно продовольствовалось сто человек, а тем, которые не в состоянии были являться в столовую, выдавались кормовые деньги. Кроме того, было обращено внимание на положение многих бедных семейств, нуждавшихся в пропитании, но не могших являться в столовые, и на обязанность коммиссии попечительства о бедных возложено: рассмотрение поступающих просьб о пособиях, ближайшее удостоверение, посредством членов ее, в действительных нуждах просителей, назначение им самого необходимого денежного вспомоществование из особой суммы, по разрешениям наместника и т. п. Таким образом, действия благотворительности были подчинены правилам строгой разборчивости.

Не меньшее внимание обратил князь Александр Иванович на мостовые, составлявшие одну из главных потребностей Тифлиса, хотя уже и при князе Воронцове было много сделано в этом отношении, а Тифлисские улицы, по рыхлости и свойству грунта, в зимние месяцы оказывались почти непроходимыми. Для изучения способов мощения, принятых в Европейских городах, сходных по местности с Тифлисом, посланы были за границу особые техники. Была еще учреждена особая комиссия для мощения улиц в предместии Куки, куда с постройкою князем Воронцовым прекрасного каменного моста было привлечено значительное население.

Полиция была усилена, переформирована и проявила небывалую до того в Тифлисе деятельность, тогда как прежде она вызывала справедливый ропот в населении.

___

За время наместничества князя Барятинского многое было сделано и для благоустройства других Кавказских городов. В Эривани, нуждавшейся в хорошей воде, устроен фонтан, и вода проведена в него трубами за 25 верст. В Ейске, для облегчения положения бедных жителей, устроено особое предместие вне городской черты, с отводом им мест для постройки жилищ на особых, легких условиях. Шемаха, подвергавшаяся частым землетрясениям, [56] весною 1859 года необыкновенным землетрясением, продолжавшимся почти две недели, была почти разрушена. Князь Барятинский исходатайствовал жителям в пособие 115 тыс. рублей, по всей Империи была открыта подписка для сбора пожертвований; но во избежание еще больших в будущем жертв, князь распорядился перевести все губернские учреждения в город Баку, которому, с проведением железной дороги, предстояла великая будущность. В нескольких городах перестроены и улучшены тюремные помещения, и вообще всей строительной части гражданского ведомства была дана новая организация. Во многих местах устраивались новые школы; обращено внимание на укоренившееся среди туземцев Кавказа кровомщение, и изыскивались средства искоренить это зло; были предположения о возобновлении разоренных во время войны аулов горцев и проведении между ними лучших дорог и проч.

При полковых штаб-квартирах издавна существовали слободки, населенные отставными семейными офицерами, солдатами и частью разными поселенцами; но слободки не имели ни определенных прав, ни правильного устройства и порядка. По приказанию князя Барятинского дело это было подробно исследовано, и издано для слободок особое положение, определившее их права и обязанности, их подчиненность гражданскому ведомству.

Было бы слишком много исчислять здесь все стороны гражданской деятельности, все затронутые вопросы за короткое время наместничества князя Барятинского. Достаточно приведенных примеров, чтобы читатель мог судить, что и по гражданскому управлению энергии было проявлено немало, хотя, конечно, результаты далеко не могут идти в сравнение с блистательными военными успехами.

В следующей главе рассмотрим еще некоторые важные действия наместника. [57]

ПРИЛОЖЕНИЕ.

Письма князя Барятинского к А. Ф. Крузенштерну

Малага, 2 (14) Февраля 1861 г.

Три месяца прошло, как я не писал вам. Я надеялся, что удаление от всякого участия в делах доставит мне столь необходимый для моего выздоровления отдых; для этого я, под видом поездки на Тенериф, отправился в прекрасную и поэтичную Андалузию. К несчастью, я пролежал там шесть недель в кровати и хотя владение левою ногою возвратилось ко мне, но за то последовавшие за сим страдания в спине и пахах лишают меня сна и отдыха, а нервное мое возбуждение доходит до крайности. Все это сводится к тому, что, помимо моего желания, мне придется будущим летом выдержать еще один курс и отложить наше свидание до Августа. Пишу о том же военному министру. Буду с нетерпением ожидать ваших известий. Адресуйте ваши письма в Женеву, где я буду в первых числах Апреля.

Касательно оперы я нахожу, что составленный с Торичелли контракт очень хорош и если вы не найдете нужным сделать другие распоряжения, то я желаю его продления. Я также большой поклонник прелестей и игры г-жи Стольц, но я считал бы неудобным из-за этого жертвовать интересами публики. Я передал Вас. Вас. (Зиновьеву) мои подробные о том соображения, дабы он сообщил их, если еще не поздно, г. Кристиану. Во всяком случае дирекции следовало бы менее вмешиваться в дела актеров. По моему мнению, директор может иметь дело только с импресарио. Что же касается до оркестра, то, без сомнения, с г-жею Стольц он был бы лучше, но все же стал бы заглушать пение, так как назначение оркестра аккомпанировать и выделять красоты голоса, а не заглушать его; я нахожу, что немногочисленный оркестр Торичелли вполне удовлетворителен.

С грустью прощаюсь с вами почти на неопределенный срок.

Дрезден, 14 (26) Июня 1861 года.

Давно уже я собирался вам написать, но плачевное состояние моего здоровья и надежда приехать в Петербург, которую я питал постоянно, заставляли меня откладывать со дня на день это удовольствие. Я получил здесь приказ дожидаться возвращения Государя из Москвы, а пока быть на попечении докторов. Должен сказать, что с тех пор, как следую предписаниям Вальтера, я чувствую себя хуже; но он мне подает хорошую надежду, и я рассчитываю, ранее чем возвратиться на Кавказ, приехать в Петербург. В случае, если мне это будет невозможно, я [58] постараюсь встретиться с Государем в Крыму, хотя, по говору Петербургского базара, можно надеяться, что Государь и Государыня посетят нас.

Посылаю вам секретно для вашего сведения копию письма, только что посланного мною Буткову. Это, как вы увидите, нечто в роде ультиматума. Я не хочу причинять ему вреда (подставлять ему ногу); после его ответа я увижу, нужно ли будет начать войну, или же он вернется к своим прежним хорошим привычкам.

После всего, что я слышал, он очень к этому расположен, и из его предложения приехать ко мне в Дрезден, я вижу уже этому доказательство. Он даже прислал во мне Новосельского с предложениями в этом роде. Но вы знаете, насколько опасно положиться с уверенностью на этих соседей полюса.

Дальше в этом письме подробности о болезни Тромповского ¹⁸, о безнадежности его положения, и в заключение князь прибавил: “Из настоящего письма можете видеть, что я философски и с терпением отношусь к моему недугу и готовлюсь идти по следам бедного Скаррона. Полагаю, это лучший обращик для подражания, когда приходится влачить свое существование и свое бедное тело, как это я делаю уже в течение пяти месяцев".

В следующем письме, из Царского Села от 6 Августа 1861 г., князь выражал свою великую скорбь, что не мог быть тогда на Кавказе, куда впервые отправился Государь, делал распоряжения о встрече в Кутаисе Государя, об отправке туда в подарок лучших лошадей, в том числе его любимого “Гуниба" и проч. Вместе с тем князь послал Крузенштерну копию с своего письма к Государю, вследствие которого было ему разрешено приостановить исполнение высочайше утвержденного положения по делам Мингрелии до Октября месяца, когда имела последовать формальная отмена его. Труды Петербургских дельцов оказались напрасно потраченными...

Берлин, 10 (22) Августа 1861 г.

Дополняю одно из моих писем из Петербурга; я забыл приложить тогда копию с моего письма к Государю, которую и посылаю вам теперь. Вы видите из нее, как я представил дело Его Величеству. Я хотел бы, чтобы вы дали прочесть ее князю Григорию Орбельяну, Мухранскому и копию с нее отправили бы к Колюбакину для его руководства в этом деле. Потрудитесь отправить ему немедленно приложенное при сем письмо, содержание которого я хотел бы, чтобы он узнал ранее приезда Государя.

Кипиани не должен долее оставаться членом Совета; предложите ему от моего имени избрать себе должность вне Кавказа. [59]

Новосельский будет к вам вместе с Государем и затем приедет ко мне прямо в Дрезден. Напишите мне подробное и вполне откровенное письмо, которое можете прислать с ним. Скажите от меня кн. Григорию, что я прошу его говорить обо всех делах с Государем, а в особенности о дворянстве, с полным чистосердечием, и во всяком случае пусть адресуется к Адлербергу и передаст ему все, что найдет удобным. Предлагаю и вам самим воспользоваться этим советом.

Мое здоровье вновь было немного пошатнулось, благодаря поездке в Петербург; но я надеюсь в Дрездене живо поправиться, так как воспользуюсь по крайней мере шестимесячным полным отдыхом. В Октябре я предприму путешествие, которое поставит меня в личную физическую невозможность заниматься делом.

Достаньте N (не разобрано ¹⁹) от 17 Августа; я полагаю, что статья о Кавказе требует опровержения, и если это возможно в Тифлисе, то составьте его.

Дрезден, 14 (26) Августа 1861 г.

Прилагаю при сем полученные мною от князя Горчакова бумаги. Судя по вашему письму и по письму князя Орбельяна, я в данном случае вижу простое воровство или кражу со взломом. Барон Фино ²⁰ выводит отсюда целый заговор против Французов. С точки зрения национальности, нет сомнения, что муллы и мусульмане здесь не причем; но очень возможно, что жажда добычи довела их до преступления. Имейте в виду, чтобы суд был посвящен в это предположение. Бумаги Фино носят на себе характер легкомыслия, чванства и желания придать делу политическую важность; все это, впрочем, его собственный взгляд. Потрудитесь обратить все внимание Тенгоборского на это дело.

Фино посещает Французские заведения, хлопочет о том, чтобы дали войска и т. д., словом, заставляет думать, что без него они могли бы погибнуть.

Пришлите мне маленькую откровенную записочку с Новосельским, относительно посещения Государя.

Возьмите с собою в Поти г-на Габб, чтобы он мог дать объяснения Государю и Чевкину на счет железной дороги и порта в Поти. Попросите также князя Орбелиана поговорить об этом с Его Величеством и окажите мне в этом деле всю вашу помощь и участие. Я полагаю, что Альбрант и инженеры, благодаря моей доброте и доверию к Бэлли, страдают завистью. [60]

Дрезден, 27 Октября (9 Ноября) 1861 года.

Ваши два последние письма, которые я получил, доставили мне большое удовольствие интересными подробностями о пребывании Государя на Кавказе.

Из того письма, которое Его Величество изволил мне написать, к моему величайшему счастию я вижу, что Государь по своим впечатлениям остался всем, что видел, очень доволен. Милостивые слова, которые Его Величество изволил отнести на ваш счет, тронули меня до глубины сердца, и я должен выразить вам свою признательность за все ваши заботы, благодаря которым путешествие совершилось вполне удовлетворительно. Вы можете себе представить мое огорчение, что я не мог там присутствовать лично; но мои сожаления значительно уменьшаются благодаря уверенности, что я так хорошо замещен, и что все лица управления постарались угадать мои мысли. Его Величество выразил мне надежду приехать навестить меня будущею осенью с Императрицею и многочисленным блестящим двором. Мое здоровье значительно лучше: теперь, хотя и с трудом, но я ногу держаться на своей больной ноге. Вальтер полагает, что морское путешествие уничтожит мою бессонницу, которая теперь единственно меня мучает и раздражает. Через несколько дней я еду в Египет. Я положительно обещал Государю быть в Тифлисе в первых числах Апреля.

Я хочу вам ответить по поводу тех назначений, которые вы мне предлагаете сделать. Поручаю Харитонову дать вам отчет в тех делах, которые я здесь окончил. Некоторые из них немного изменены против ваших представлений: дела агаларов, милиции, Либа, Челокаева, железной дороги и т. д.

Вы мне ничего не пишете относительно комитета об освобождении крестьян, зная к тому же, как это дело меня интересует. Главная трудность, кажется, удалена словесным обещанием Государя придти на помощь владельцам. Очень сожалею, что Военно-грузинская дорога еще не открыта для путешественников, и если она еще не готова, то постарайтесь окончить ее как можно скорее. Заканчиваю свое письмо громкой жалобой нетерпения относительно несчастных ватер-клозетов Тифлисского девичьего института, которые мне хотелось бы скорее видеть оконченными ²¹. [61]

Сайн, 26 Апреля (8 Мая) 1862 года.

Ваше письмо от 9 Марта дошло до меня очень поздно. Прежде всего я должен вам выразить, насколько глубоко я тронут вашими добрыми словами и участием к моему здоровью, а также вашими сожалениями о невозможности меня увидать.

Доктор Вальтер, который был у меня вчера, обещает мне полное выздоровление и подает надежду, что после двух курсов, которые я должен выдержать, я буду снова на коне. Признаюсь, я немного сомневаюсь в столь внезапной перемене. Вот уже год, как я почти помирился с мыслью навсегда отказаться от того. Ожидаю с большим нетерпением известий о дворянских собраниях. Продолжайте адресовать ваши письма в Дрезден до востребования; время от времени я буду извещать вас о переменах моего местопребывания, так как это центр всех вод Германии и постоянная резиденция великого руководителя всех моих действий и движений ²².

Приступим теперь по порядку к ответам на различные вопросы, которые вы мне задаете. Не могу скрыть от вас моего маленького удивления, что мои приказания относительно Кипиани до сих пор еще не исполнены. Прошу вас сообщить об этом князю Орбелиану, чтобы он сейчас же назначил вместо него в совет Старицкого; Кипиани может искать себе службы, где ему будет угодно, но пока я на Кавказе — там ее он не найдет никогда.

Что касается до патриарха и Саркиза, Орбелиани хорошо бы сделал написав письмо к Буткову, или, если хотите, приготовьте мне таковое для моей подписи; я могу также написать об этом Государю, чтобы дело было устроено по высочайшему повелению.

В настоящее время я не вижу возможности для Ник. Колюбакина покинуть Кутаис. Соображаясь с теми письмами, которые я только что получил из Петербурга, я имею полное основание бояться, что самому Государю будет это неприятно, так как в Петербурге не очень довольны, а я тем более, вновь возникшим несогласием между владетелем Абхазии и генерал-губернатором. Разумеется, во время отсутствия последнего, сплетни и интриги накопятся, чтобы разразиться с большею силою к возвращению Колюбакина; этим мне предстояло бы усложнить дело и без того крайне запутанное. [62]

Царское Село, 14 Сентября 1862 года.

Решительно дорога ведущая в рай — наитруднейшая из всех. Этим я хочу сказать о тех затруднениях, которые мешают мне вернуться на Кавказ, в истинное отечество моего сердца. Дела Кавказа и другие, еще более важные, касающиеся общих интересов, повели к тому, что Его Величество приказал мне остаться еще на несколько недель в Петербурге. Не считая того огорчения, которое причиняет мне эта задержка, я предвижу много и физических затруднений; однако надеюсь все-таки прибыть к вам на пароходе, отсюда до Нижнего по железной дороге, а затем по Волге до Петровска. Я предупрежу вас вовремя телеграфом из Новочеркаска о дне моей вероятной высадки.

Так как от настоящего времени до времени моего прибытия в Тифлис пройдет значительный промежуток, я хотел бы, чтобы вы определили с князем Григорием и с начальником главного штаба персонал управления, который останется в Тифлисе и другой, который должен будет приехать ко мне на встречу. Разумеется, все это будет зависеть от обстоятельств и от важности тех дел, которые должны быть представлены на мое решение. Иные из них, разрешение которых требует предварительного исполнения, я поручаю вашему знанию и вашему усмотрению. После того, как мы были поставлены в тупик относительно Армянского патриарха, я, обдумав зрело это обстоятельство, положил представить на усмотрение Его Величества единственное возможное решение по этому делу. Вопрос заключается в том, чтобы убедить патриарха признать свою неспособность, или бессилие, и оставить должность; тогда выбрать другого и сделать лучший выбор. Я должен вам предложить необходимую осторожность в Армянских делах и в особенности в тех, которые имеют отношение к политике или затрагивают национальное чувство, которое щекотливо, как на Кавказе, так и повсюду и для всех.

Вчера Кавказский Комитет решил 64 дела, все согласно представлениям сделанным от нас...

Я испросил у Государя сумму в 2 миллиона рублей, чтобы устранить затруднения крестьянского вопроса в Закавказье; этот капитал мне разрешен, но думаете ли вы, что он будет достаточен? Во всяком случае сохраните это в секрете; разглашение породит в дворянстве большую требовательность.

Я должен обратить ваше внимание на известного Воронова, учителя гимназии в Тифлисе; он, как мне его описали, из красных. Велите хорошенько наблюдать за его действиями, а также за действиями всех Кавказских воспитанников, высланных из Петербурга за университетские беспорядки. Примите наистрожайшие меры против ввоза на Кавказ [63] всех запрещенных произведений, как Колокол и т. п., запретите Беренштаму и другим книгопродавцам страны, под страхом строгого суда, продажу подозрительных сочинений и наблюдайте серьезнее, чем когда-либо, за цензурою, воспретив печатать статьи в тех Русских журналах, в которых вы найдете сомнительное направление ²³.

Если, ранее моего отъезда, я буду иметь что-нибудь передать вам, то напишу; через пять недель я надеюсь быть в Темир-Хан-Шуре, и не могу вам сказать, с каким нетерпением жду этой минуты. Княгиня Дадиан просила меня исходатайствовать ей у Государя позволение повидаться зимою с своим братом Георгием. Мне предстоит победить много препятствий; но я надеюсь, что Государь даст свое согласие, назначив ей путь через Одессу и Тамань, чтобы избегнуть Мингрелии; ей определят срок пребывания в Грузии до 1-го Мая.

Вильна, 4 Февраля 1863 года.

Вы не можете себе представить, под каким грустным впечатлением я пишу вам эти строки. Вы уже знаете по всей вероятности плачевное состояние моего здоровья; присоедините к этому ту душевную тревогу, которая родилась во мне при необходимости покинуть Кавказ, и вы легко поймете мои печальные мысли и с какою тоской я пишу вам. Позвольте мне, прежде всего, по-братски обнять вас за всю ту дружбу и многотрудную помощь, которые вы мне оказали во все время моего управления. Его Величество Государь и Великий Князь Михаил оба предупреждены о вашем намерении покинуть службу, стало быть вы можете говорить об этом с Его Высочеством совершенно откровенно. Государь жалует вам и князю Орбелиану две земли в Ставропольской губернии. Зная ваше сердце, ваши привычки и взгляды, мне ничего более не остается, как поздравить вас и выразить вам мое искреннее желание видеть вас скорее вне службы, с дорогой женою, в своем добром краю, вдали от всех недоброжелательств и интриг света. Я надеюсь, вы сохраните для меня свою дружбу и также искренно будете всегда рассчитывать на мою.

Скоро уже около трех месяцев, как я нахожусь в Вильне, обремененный трудами, физическими и нравственными невзгодами. Подагра держит мои руки и ноги связанными, и я не могу еще предвидеть ту минуту, когда покину Вильну. Если вы мне будете писать, адресуйте письма в Дрезден до востребования: там уже будут знать мое местопребывание. Великая княгиня прибудет к вам лишь в Апреле. Я думаю, необходимо, чтобы сократить расходы бедных Грузин, внушить еще в Ставрополе Великому Князю Михаилу мысль — не принимать празднеств в Тифлисе ранее прибытия его супруги, без чего те, по своей ветрености и доброй воле, готовы понести двойные расходы.

Комментарии

17. Главным материалом в настоящему изложению служил мне отчет наместника с 1857 по 1860 г. , в архиве Главного Управления в Тифлисе, и мои личные сведения, как принимавшего участие в некоторых делах по гражданскому управлению.

18. Приближенный адъютант князя.

19. Полагаю, что речь идет о “Колоколе", в котором быта статья о злоупотреблениях по поставке сена войскам за Кубанью. А. З.

20. Французский консул в Тифлисе.

21. Это хоть и звучит не особенно красиво, но доказывает, как князь Александр Иванович заботился, даже издали и при тяжкой болезни, о Тифлисских делах, и не особенно важных. А. З.

22. Т. е. доктора Вальтера. Оказалось, что князь ошибся в оценке этого якобы медицинского светила. А. З.

Текст воспроизведен по изданию: Фельдмаршал князь Александр Иванович Барятинский. 1815-1879. Том 3. М. 1891