Глава V.

О значении предпринятых на Кавказе действий. — Поездка в Петербург. — Уверенность окончить войну с Шамилем в 1859 г. — Возвращение на Кавказ. — Поездки в Аргунское ущелье, по Ичкерии, в Чеченский отряд. — Переписка о Н. И. Евдокимове. — Эпизод с противоречивыми приказаниями. — Ход дел в Дагестанском отряде. — Громадный результат перехода чрез Койсу. — О поводах к противоречивым приказаниям.

Для правильной оценки значения предпринятых князем Барятинским военных действий на Кавказе, необходимо не терять из вида общее положение России в ту эпоху, не только в ее отношениях к иностранным державам в Европе и Азии, но и по внутренним вопросам.

Неоспоримо, что государственные люди на Западе гораздо вернее большинства наших понимали и оценивали Кавказские дела; практически-умнейшие Британцы особенно хорошо сознавали, как важно для их интересов не допускать Россию до окончательного покорения Кавказа, оставляя на ее организме род недуга, который истощал финансовые средства государства, удерживал лучшую по боевым качествам часть армии на далекой окраине, прикованною к месту, вообще, связывал свободу действий России. Они несомненно понимали, что, не взирая на Севастопольский погром, Россия скоро может оправиться и опять стать грозным противником Британии в ее стремлении к исключительному владычеству на Востоке. С этою целью, презирая всякие международные законы и даже обыкновенные политические приличия, Англичане не стеснялись из Константинополя снаряжать экспедиции к восточным берегам Черного моря, посылать эмиссаров для возбуждения против нас туземцев и т. п. Время казалось им для враждебных против нас козней тем более благоприятным, что финансы России, после трехлетней войны, были до крайности расстроены, экономическое положение вообще в печальном положении, а возбужденный вопрос об освобождении [205] крестьян представлялся многим и в Европе, и у нас, вопросом чреватым опасными осложнениями, беспокойствами и смутами. Ко всему этому следует прибавить, что особого противодействия, или хотя бы серьезного несочувствия к своим действиям, Англия ни от кого не ожидала. Франция старалась оказывать нам расположение, и известное свидание покойного Государя с императором Наполеоном в Штутгарте, в 1857 году, давало основание предполагать сближение, обещавшее добрые результаты; но старые традиции нашей политики, не взирая на проявленную во время Крымской войны Австриею неблагодарность и двоедушие, не взирая на сомнительную дружбу и нерешительный нейтралитет Пруссии, восторжествовали: мы предпочли возвратиться к этим союзникам и оттолкнули Наполеона....

Князь Барятинский, получая из компетентного источника подробные сведения о всех высших вопросах иностранной и внутренней политики, стоявших тогда на очереди, очень хорошо понимал, что мы остаемся, как всегда, одинокими в Европе и должны рассчитывать лишь на свои собственные силы; а чтобы силы эти, как можно скорее, были освобождены и в нужный момент не парализованы, он считал единственным средством покончить с непокорным Кавказом и связать его прочными сообщениями с центром России, не щадя для этого никаких усилий и расходов.

Из рассказанного уже выше и из приводимых писем его к правительственным лицам достаточно видно, какую борьбу приходилось ему вести, чтобы отстоять свой взгляд и тем довершить великое дело. Может казаться, по крайней мере странным, что лицо, поставленное доверием Монарха во главе отдаленного, огромного края, и продолжающее сохранять это доверие в полной мере, при стремлении выполнить главную задачу и принести государству пользу первостепенного значения, встречает препятствия и плохо замаскированные противодействия в высших правительственных агентах, назначенных именно для [206] споспешествования всякому полезному государственному делу. Настоящий случай не единственный пример: достаточно вспомнить, какую борьбу должен был вынести граф Муравьев-Амурский, чтобы, не взирая на сочувствие его планам Императора Николая Павловича, Наследника Цесаревича и Великого Князя Константина Николаевича, добиться, наконец, возможности сплава экспедиции к устью Амура. Князь Барятинский стоял слишком высоко в мнении, доверии и расположении к нему Государя, чтобы можно было бороться против его предположений обыкновенными бюрократическими средствами, а потому прибегали даже к такому тонкому средству: затронули его патриотические чувства, чтобы отклонить от бесполезной траты денег и крови, жертвуемых будто бы только для личной славы. Подобные попытки остались однако без результата, и последствия, как видно будет из дальнейшего изложения, блистательно оправдывали настойчивость князя Барятинского: приобретенная им слава, оказалось, имела источником не одно личное честолюбие.

20-го Февраля 1859 года князь Барятинский, между прочим, писал Государю, что вскоре надеется донести о взятии Веденя, и тогда же определить военные меры, необходимые, в его видах, на будущее; а 7-го Апреля, донося Государю о падении Веденя, он добавил: "Успех этот особенно славен для Русского оружия, потому что с этого дня будет считаться покорение народонаселения, обитающего между Каспийским морем и Военно-Грузинской дорогою. Решаюсь говорить это с уверенностью. Всю славу такого события следует приписать соизволению Вашему оставить мне тот излишек войск, о котором я ходатайствовал".

Ведень был взят, и чрезвычайная важность этого успеха для дальнейших результатов стала очевидна; но в Петербурге все-таки не вполне понимали действительное положение Кавказских дел и писали князю Барятинскому: "Ne serait-il pas possible d'entamer des nйgociations secrиtes avec Schamyl pour le sonder, s'il n'йtait pas disposй а une complette [207] soumission, en lui promettant le pardon pour tous ses mйfaits passйs et en lui assurant une position indйpendante, c. a. d. quant а la fortune, mais naturellement loin du Caucase" ⁵². Начать подобные переговоры значило бы только напрасно время терять и внушить Шамилю уверенность, что мы еще сомневаемся в возможности полного поражения его и покорения Дагестана. Князь Барятинский, 4-го Мая 1859 г., чрез месяц после падения Веденя, писал в Петербург, что он потому-то так и настаивал на оставлении ему всех войск, чтобы усилить действия, скорее покончить с Кавказской войной и иметь возможность, уменьшив постоянный состав Кавказской армии и расходы на ее содержание, сформировать сильные боевые резервы; предположения же об окончании дела на Кавказе посредством амнистий и миролюбивых соглашений несбыточны. Даже золотой мост, если бы Шамиль решился чрез него перейти, открыл бы нам путь лишь к весьма сомнительному примирению: потребовалось бы в течение трех-четырех лет еще много войск, денег и трудов; потому что без стычек с вооруженным населением при проведении дорог, постройке крепостей, учреждении администрации и порядка, не обойдется.

Нужно было сломить силою оружия сопротивление; нужно было, чтобы предводители горцев не подкупом, а невозможностью дальнейшей борьбы вынуждены были просить пощады, изъявить покорность, сдаться на волю победителя. В Азии искони поклоняются лишь силе, уважают лишь сильного; да, впрочем, и все человечество в массе таково. Конечно, и сила золота вызывает поклонение: это достаточно видно по всем действиям Англии, успехи которой можно почти единственно приписать золоту. Но, во-первых, мы золотом не богаты, и тут конкуренция нам едва ли по силам; во-вторых, победа силою оружия полезнее победы силою подкупа и, полагаю, почетнее: подкуп [208] развращает, возбуждает ненасытные инстинкты корыстолюбия, подкуп уважения не может возбудить... Князь Барятинский хорошо понимал, что с такими людьми, как Кавказские горцы, которые в оружии и военном мужестве, в течение многих столетий, признавали единственную цель и средства жизни, нужно тем же оружием вести спор о подчинении их нам.

У князя уже, очевидно, созрел план окончательного покорения Восточного Кавказа в течение ближайших месяцев, и он 4-го Мая 1859 г. писал Государю: "У меня составлен план для будущего, но я не могу еще решиться изложить его письменно, потому что его осуществление зависит от хода действий нынешнего лета. Я ничем не могу себя связывать вперед; но мне бы хотелось на словах, собственно для сведения Вашего Величества, передать эти мои личные соображения: тогда, с картою в руках, Вы сами обсудите мой проект и основания, на которых я рассчитываю его осуществление. Быть может, настанет день, когда Вы будете довольны данным мне разрешением словесно доложить вам о предмете, предоставленном моему обсуждению. Поэтому, прошу у Вас разрешения прибыть на несколько дней в Петербург, и если Вы будете согласны, то повелеть сообщить мне об этом по телеграфу чрез Симферополь, а оттуда с курьером в Ставрополь" ⁵³.

Получив просимое разрешение, князь в Июне выехал в Петербург, где, после стольких важных успехов, в короткое время им достигнутых, был самым дружески-милостивым образом принят Государем: все доклады его были разрешены согласно с его желаниями и не без некоторого огорчения для Военного Министерства.

О своей уверенности уже в этом году покончить с Шамилем он, конечно, официально заявлять не мог: не только в Петербурге, но и на Кавказе, даже близкие к [209] нему действующие лица относились к подобным предположениям с нескрываемыми опасениями и сомнениями. Д. А. Милютин из Тифлиса, вслед за выездом князя в Петербург, писал ему, убеждая не предпринимать кампании 1859 года, как не обещающей успеха. Но сам князь Барятинский так был уверен в противном, что просил у Государя позволения прислать пленного Шамиля в Петербург с своим адъютантом полковником Тромповским, дабы дать ему этим случай к производству в генерал-маиоры, на что Государь, рассмеявшись, согласился. А проездом чрез Москву, князь заказал одному из лучших мастеров дорожный экипаж для Шамиля...

Таким образом, не подлежит сомнению, что князь Барятинский, со свойственною ему прозорливостью, уже давно угадал, какие последствия будет иметь взятие Веденя, и кампания 1859 года с его стороны была шагом обдуманным, рассчитанным с уверенностью в успехе. Впрочем, не следует особенно обвинять и С.-Петербургские высшие сферы за их желание миролюбивых мер: нужно вспомнить, что в начале 1859 года уже было несомненным предстоявшее столкновение Пьемонта с Австриею, при поддержке первого Наполеоном. Столкновение это могло грозить серьезными политическими осложнениями и вызвать общую Европейскую войну, с неизбежным участием России. В предвидении этого, покойный Государь предложил созвание общего конгресса всех великих держав. Пруссия, Англия и Франция изъявили на это согласие; но Австрия под разными предлогами уклонилась, вероятно хорошо понимая, что она очутится на конгрессе без поддержки: на Россию, после предательской неблагодарности в 1854 году, она, конечно, уже рассчитывать не могла. Оставалось одно: локализовать войну между Франциею и Пьемонтом с одной и Австриею с другой стороны, не давая распространиться пламени дальше, к чему и были направлены все усилия нашей дипломатии; но ведь и это могло не осуществиться. Такое положение дел, само собою, требовало с нашей стороны возможной готовности встретить грозу с соответственными силами, и в таком случае очевидно, как важно было покончить с [210] Кавказом, по крайней мере с Восточным, и освободить часть войск для действий на Западе, уменьшив и часть расходов, лежавших тяжелым бременем на расстроенных недавнею Восточною войною финансах государства.

Обратный путь из Петербурга князь Барятинский совершил чрез Таганрог; здесь он 27 Июня сел на пароход и прибыл в Ейск, после 12-ти часового плавания в довольно бурную погоду. Из Ейска князь заехал в Пятигорск, осмотрел Железноводск, в котором от разлития вод потерпели многие лучшие постройки, сделал здесь различные распоряжения к улучшению вообще положения группы минеральных вод и 4 Июля прибыл в Грозную, куда между тем уже собрались весь штаб и свита князя из Тифлиса.

Четыре дня главнокомандующий оставался в Грозной, занимаясь с прибывшими из Тифлиса чиновниками различными делами по управлению обширным краем и распоряжениями к предстоящим военным действиям. Тут представлялись ему все старшины и почетные жители туземного населения, между которыми большинство составляли Чеченцы, только что покорившиеся после 18-ти летней кровавой борьбы. Странно было видеть здесь некоторые лица, много лет сряду стоявшие во главе наших врагов и еще несколько месяцев тому назад предводительствовавшие партиями горцев, как например: бывший наиб Большой Чечни — Талгик, Малой Чечни — Дуба, Мичиковский — Эски, Ичкеринский — Умалат, Веденский — Идиль и другие. Все они, по-видимому, выражали искренно свою преданность и благодарность князю Александру Ивановичу за благодеяния и попечения об них.

9-го Июля, в коляске, в сопровождении лишь почетного конвоя, большею частью из туземных жителей, князь отправился в крепость Воздвиженскую, а оттуда в Аргунское ущелье.

Для незнакомых с историею войны на Кавказе не может быть понятно, с каким удивлением, даже можно сказать недоумением, смотрели тогда на подобный поезд. С тех пор, как началась упорная Кавказская война, раза два пытались наши войска проникнуть в ущелье Аргуна, но, достигнув аула Дачу-Борзоя, расположенного у слияния [211] Шаро с Чанти-Аргуном, всего верстах в семи от Воздвиженской, они должны были возвращаться, с значительным уроном. Не взирая на чрезвычайную для нас важность Аргунского ущелья, овладение им давно уже перестало входить в предположения, составляемые для действий, как нечто несбыточное, pia desideria; и действительно, до 1858 года оно было для нас недоступно. Между тем, мы были вынуждены на всем пространстве между Военно-Грузинской дорогой и большой Чечней вести войну, наступая с плоскости в горные лесные трущобы, без возможности действовать с флангов и разъединить Малую Чечню от Большой; это вызывало с нашей стороны усилия, сопряженные с громадными пожертвованиями. Овладев, наконец, ущельем, мы отрезали от Шамиля всю западную часть непокорной страны до Терека. Но и труды войск здесь были неимоверные. Проезжая тогда по Аргунскому ущелью, глядя на массу срубленных дерев, на пятидесятиверстное пространство, из узкой, едва проходимой местности превращенное в удобную дорогу, с мостами через Аргун, с тэт-де-понами, с тремя укреплениями (Аргунское, Шатовское и Евдокимовское), соображая, какое сопротивление предприимчивый неприятель мог оказать в этих теснинах над бездонными обрывами, в этих дремучих лесах, покрывающих бока ущелья, наконец в этой трещине, ведущей к укреплению Евдокимовскому, где два мостика перекинуты на высоте 20 сажен между отвесных скал, где узкая тропа, в виде полутоннеля, защищалась у входа двумя каменными башнями с бойницами, — смотря на все это, действительно приходилось изумляться и недоумевать, тем более, что все видимое было совершено и такие преграды преодолены в несколько месяцев, с самою незначительною потерею людей: нужно отдать полную справедливость генералу Евдокимову, что всем этим мы были обязаны ему, его энергии, настойчивости, замечательному умению обходить всякие препятствия в борьбе не столько с упавшим уже духом неприятелем, сколько с грозною природою, климатическими условием и чрезвычайными трудностями снабжения войск всеми припасами. До какой степени князь Барятинский [212] ценил эти заслуги Н. И. Евдокимова, можно видеть из возникшей об нем переписки.

Еще до занятия Аргунского ущелья, вышеописанные действия конца 1857-го г. в Малой и Большой Чечне и Аухе, увенчались чрезвычайно важными результатами. Государь, читая донесение об этих делах с большим интересом, остался чрезвычайно доволен и известил об этом главнокомандующего, письмом от 14 Января 1858 г.

В тоже время из высших сфер писали князю Барятинскому: Malheureusement, tout en rendant pleine justice aux talents militaires de Евдокимов, on ne peut vous cacher qu'on reзoit des notions fort dйsagrйables sur des malversations qu'il se permet de faire pour la partie pйcuniaire de son ressort. Je dois y porter toute voire attention pour que vous y mettiez le holа! si c'est possible sans esclandre. Si non, il faudra bien le sacrifier au bien-gйnйral du service et penser а son remplaзant ⁵⁴.

На это князь Барятинский отвечал, между прочим ⁵⁵: "Мне было очень грустно, когда я узнал, что об Евдокимове так дурно говорили вам. До меня дошли слухи, носящиеся на его счет, и так как он командует тою частью, которою командовал я сам и где я частным образом знал всех: то думаю, что могу быть здесь компетентным судьею. Я не переставал обращать свое особенное внимание на все, что касается до отчетности, и если бы я открыл там какое-нибудь злоупотребление, или открою его в будущем, то я сам первый пожертвовал бы в силу необходимости Евдокимовым и первый бы о том вас уведомил. Смею напомнить вам, как я отзывался о нем в одном из моих прежних к вам писем, и теперь еще раз повторяю, что в настоящее время из всех Кавказских генералов только он один, на опытность и заслуги которого я мог бы вполне положиться. Было бы крайне печально парализовать удачу подобного [213] выбора, остановить ожидаемые еще мною от него успехи и — безо всякой положительной причины к его обвинению — заместить его кем-нибудь из низших. Генералы Бакланов, Суслов и Николаи долгое время служили на Левом фланге и приобрели себе там партии, которые, из личных видов, хотя и без их содействия, тайно интригуют в их пользу. Я вовсе не хочу оспаривать личные заслуги каждого из этих генералов и то уважение, которое питают к ним, благодаря их особенным способностям; но тем не менее я должен конфиденциально заявить, что их суждения вообще довольно посредственны, и в особенности, если они коснутся до вопросов об управлении страною."

После этого, в Феврале, опять писали князю, что подробный рапорт Евдокимова о занятии Аргунского ущелья доставил чрезвычайное удовольствие, ибо это должно считать вторым серьезным результатом, достигнутым в эту зиму с ничтожною потерею. Евдокимову был пожалован орден Белого Орла с мечами. При этом извещали, "что с той минуты, когда кн. Александр Иванович берет на себя ответственность за Евдокимова, никакая молва, для него неблагоприятная, уже не возбудит к себе внимания. И если даже есть что-нибудь справедливого в этих слухах, то надеются, что князь сумеет устранить беспорядки, а сам Евдокимов, после стольких заслуженных им поощрений, постарается вести себя так, чтобы не давать ни малейшего повода к толкам".

Не взирая на это, разные слухи весьма настойчиво продолжали доходить до Петербурга. 14 Декабря 1858 г. одно из высокопоставленных лиц опять писало: "К несчастью, получаемые нами сведения о положении Левого фланга и злоупотреблениях, происходящих там, обязывают меня обратить все ваше внимание на ген. Евдокимова. Опасаются даже восстания всех недавно покорившихся обществ Чечни, как во времена Пулло. Если действительно дела идут так дурно, я не сомневаюсь, что, не взирая на все его военные заслуги, вы примете необходимые меры к его обузданию, даже с устранением от должности, если сочтете это нужным" ⁵⁶. [214]

4 Янв. 1859 г. князь Барятинский, писал военному министру: "Обращаясь к конфиденциальному вашему сообщению на счет расстройства войск на Левом крыле и укоризненному подозрению личности генерала Евдокимова, я должен обратить ваше внимание, что навряд ли найдется во всей Империи человек, который знал бы лучше меня и войска, и народ, и все личности, составляющие управление Левого крыла. Я там почти постоянно и весьма недавно служил около восьми лет; кроме того, начальник штаба генерала Евдокимова ⁵⁷ — весьма близкий человек к генералу Милютину; мои адъютанты постоянно бывают в отряде по нескольку месяцев; я их с намерением посылаю и потом, по возвращении, всегда подробно расспрашиваю. Полковые командиры флигель-адъютанты: князь Мирский и Чертков, полковники: Баженов, фон-Кауфман и граф Ностиц, — все люди отборные и на мнение которых можно положиться. Все отзывы их подкрепляют меня в убеждении, что клевета и интриги сильно действуют против этого полезного и достойного генерала, который хотя и лично мною предупрежден в тяжких и обидных нареканиях на нем лежащих, не перестает доблестно и неослабно подвизаться на пути славы своего Государя. Успехи наши на Левом крыле так очевидны и так решительны, что отрицать их могут только люди недобросовестные, руководимые личною ненавистью или привычкой к проискам. Генералу Евдокимову нет надобности преувеличивать в своих донесениях число вновь покорившихся переселенцев: их может сосчитать каждый, кто проедет чрез те новые селения, которые возрождаются в Большой и Малой Чечне, на подобие правильно разбитых станиц. На безусловную преданность этих переселенцев конечно полагаться не следует, как и во всякой вновь завоеванной стране: но самое развитие этого покорного населения и признание им нашей власти — есть уже важный успех, который был бы невозможен, если бы справедлива была дошедшая до вас клевета об общем неудовольствии в крае на управление генерала [215] Евдокимова. Недовольные есть везде; не скрою, что особенно есть много недовольных на Левом крыле, чему доказательством служат и те приезжие, которые бессовестно рассевают в Петербурге ложные слухи и превратные толкования. Я конечно весьма далек от мысли, чтобы в какой-либо части края все было совершенством; лучше всякого я знаю, что на Левом крыле войска несут очень тяжкие труды; знаю, что они не имеют отдыха ни летом, ни зимою; но разве можно обвинять в этом генерала Евдокимова, получающего главное руководство в действиях от меня? Справедливо ли все частные и мелкие злоупотребления или недостатки в крае приписывать лично начальнику, который с самоотвержением жертвует всею жизнью своею службе и славе Государя? Генерал Евдокимов не жалеет самого себя: почти круглый год он на коне и живет в палатке. Войска, видя его всегда перед собою на биваке, безропотно несут тяжкие труды, ибо сознают сами громадные результаты этих трудов. Полагаю, что засвидетельствовать это могут и Великие Князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич: не смотря на быстрое свое путешествие, Их Высочества, без сомнения, были поражены огромным шагом, сделанным нами в последние два года на Левом крыле. Для таких успехов можно нести временные жертвы, и в этом случае надобно только желать, чтобы полезное дело продолжалось и впредь столь же счастливо, как до сих пор."

Генерал-адъютант Сухозанет, в письме от 20 Января, еще раз возвратился к этому предмету: "Относительно левой стороны медали генерала Евдокимова, как прежде, так и ныне, обязанностию поставляю обращать внимание ваше на возможные произойти от того вредные последствия. Я не менее других отдаю полную справедливость превосходным его военным дарованиям, но не перестаю желать, дабы оные сопровождались беспристрастием, справедливостью и бескорыстием всех подчиненных ему инстанций. Соединением только сих основных начал военные его успехи могут быть прочны и благодетельны для края. Вот личные мои убеждения, кои, как главному [216] начальнику, передаю на ближайшее ваше усмотрение. Прошу верить, что на меня не имеют влияния рассказы, порождаемые завистью и злобою".

Но князь Барятинский не смутился и этими возобновленными указаниями. В письме от 20-го Февраля 1850 г. к Государю, он, уже не ограничиваясь защитою Евдокимова, пошел дальше в восхвалении его заслуг и ходатайстве об его вознаграждении. "Войска Вашего Величества, писал он, находятся под Веденем; надеюсь в скором времени иметь возможность известить вас об овладении этим пунктом и определить в тоже время военные меры, необходимые для моих дальнейших видов. Укрепления Веденя по природным свойствам делают штурм слишком рискованным; поэтому генерал Евдокимов, во избежание слишком большой потери людей, решился на правильную осаду; таким образом, овладение Веденем потребует еще некоторого времени. С следующим курьером я надеюсь иметь возможность представить подробный план взаимного расположения наших войск и неприятеля.

Вашему Величеству лично слишком хорошо и давно известен характер здешней войны и вообще карта Кавказа, чтобы оценить в точности важность настоящего военного предприятия. Успешное его окончание поставит генерала Евдокимова и выше и вне зависти, им возбуждаемой. Только благодаря Вашему ко мне доверию, этот генерал имеет возможность оказывать Вам услуги, каких ни один из генералов еще не оказал. В продолжение более двадцати лет, как известно, генералы Граббе, Нейдгард, Головин, Воронцов делали попытки; но оне походили более на военные прогулки, с которых возвращались войска — упавшие духом; а спустя несколько лет, опять предпринималось нечто подобное, никогда не приводившее к положительному результату. Так, взятие Ахульго и две экспедиции в Дарго не имели другого результата, кроме крупной потери наших войск и увеличения престижа Шамиля; оне остались в военной истории славными делами, известными всей России, увеличивающими славу Кавказской армии; в память взятия Ахульго была учреждена медаль, и [217] получившие ее гордились ею. Между тем, Ахульго все-таки и по ныне в руках неприятеля. Дарго было поводом пожалования Воронцову княжеского титула, каждый из нас пользуется славой участника этой экспедиции; а все-таки Дарго и теперь недоступно для наших войск. Если я позволяю себе эту длинную апологию славному событию, теперь ожидаемому мною и, без сомнения, Вашим Величеством, то собственно с целью предупредить Вас, Государь, что я обращусь к Вашему высокому и благосклонному великодушию в тот день, когда буду в состоянии донести, что Богу угодно было благословить двухлетние сверхчеловеческие усилия генерала Евдокимова и его храбрых войск. Полагаю, что было бы вполне справедливо увековечить память этой большой заслуги в его семействе. Об ордене Св. Георгия 3-й степени, на который Евдокимов будет иметь право, я пошлю официальное представление; но мне кажется также, что другая награда, могущая обеспечить его теперь материально, давая ему возможность оставить службу, была бы преждевременна и менее желательна, чем отличие, которое увековечило бы навсегда память о монаршей милости. Несмотря на большие заслуги, которые я признаю за этим генералом, я не смею просить о назначении его генерал-адъютантом; ибо хотя я далеко не разделяю мнения его хулителей, однако сознаю, что звание генерал-адъютанта, как выражение важной личной благосклонности, может быть уделом лишь людей безупречной репутации, людей избранных. И поэтому и не решаюсь просить вас о такой награде; но так как шпага во все времена облагораживала умеющих владеть ею во славу своего монарха, то я осмеливаюсь испрашивать у Вашего Величества для Евдокимова титул графа; а впоследствии, когда он Вам окажет новые услуги, Вы обеспечите его состоянием и дадите его потомству средства достойным образом воспитывать людей, которые в свою очередь Вам могут быть полезными.

Когда я завершу дело Вами мне порученное, то мне придется вполне откровенно сознаться, что большею частью успеха я обязан этому генералу, за которого я всегда имел смелость ручаться перед Вашим Величеством". [218]

На этом дальнейшие нападки на Евдокимова прекратились, а блистательный исход действий 1859 года заставил забыть все: под впечатлением события 25 Августа стушевались всякие осуждения.

Замечательная черта в характере князя Барятинского: не только отдавать полную справедливость заслугам своих подчиненных и защищать их с настойчивостью, но ни малейше не умалять значения их заслуг для вящего возвышения своих собственных, что, правду говоря, встречается довольно редко. Даже оставив уже Кавказ, князь продолжал эту же защиту и поддержку.

В письме из-за границы, от 1-го Июля 1863 г. к Великому Князю Михаилу Николаевичу, он говорит: "Я счастлив, что Вы на деле сами уверились в умении и настойчивости г. Евдокимова; эти слова Вашего Высочества превосходно определяют ничем незаменимые достоинства этого генерала и, вместе с тем, утверждают меня в уверенности, что военные успехи в Кубанской области увенчаются скоро и прочно, достойно Вашего высокого имени. Армия Кавказская только тем и отличается от прочих, что для нее трудов не существует; но для сохранения и поддержания такого геройского настроения нужны и генералы, обладающие долготерпением, деятельностью и неутомимостью духа г. Евдокимова. В прежние времена таких генералов и даже офицеров было более нежели теперь; край отчасти уже умиротворен, армия пополнена офицерами столичными, любящими комфорт; общий дух времени также способствует к перемене; а потому граф Евдокимов, олицетворяя своею необыкновенною настойчивостью все преимущество постоянных войск на Кавказе, лучше всякого другого может довершить начатое. Никто кроме его не сумеет требовать от войск должного и возможного, того что прежде делалось так легко, а что теперь всякому кажется трудно. Еще и ту справедливость следует отдать графу, что он не ищет популярности и даже презирает ее; а Вашему Высочеству известно, насколько эта страсть обще-развита и сколько она уже натворила зла. Одним словом, я взираю [219] на графа Евдокимова, как на консерватора отличительного характера старой нашей Кавказской армии. Не думайте однакоже, чтобы я был слеп на личные его недостатки; но польза, которую он приносит, вдесятеро вознаграждает все его слабости, из которых, по моему, главная есть — пристрастие к родственникам и ближним, в особенности жены своей".

В отношении ген. Евдокимова такая настойчивая защита была сама по себе немалою заслугою со стороны князя Барятинского; ибо он этим удержал на службе человека, продолжавшего еще в течение двух лет и после увольнения князя быть одним из главных виновников колоссального успеха в деле окончательного покорения Кавказа ⁵⁸.

Возвратимся к 1859 году.

10-е Июля главнокомандующий пробыл в укреплении Шатоевском, осматривая устраиваемую здесь штаб-квартиру Навагинского пехотного полка, принимая старшин и почетных жителей Шатоевского округа, образовавшегося из населения Аргунского ущелья. За тем князь возвратился в Грозную.

12-го Июля, в сопровождении почетного конвоя, князь приехал в Шали, отсюда верхом по ущелью р. Басса (у входа в которое, не далее как в Январе, горцы ставили свои орудия, стреляя в наши войска), прибыл в [220] укрепление Таузень, основанное при движении наших войск к Веденю, как опорный и складочный пункт. На расстоянии двадцати верст каждый шаг говорил о гигантских работах и трудах войск. Громадные массы срубленных вековых дерев, целые поляны на местах дремучего леса, удобная дорога в недавно непроходимых дебрях, по которой с величайшим трудом пробирались вьючные лошади, а грязь приходилось солдатскими руками сгребать, чтобы дать возможность сдвинуть орудие или зарядный ящик, отлогие спуски и подъемы по глубоким оврагам, по которым теперь свободно проходили артиллерия и тяжелые повозки, все это не менее Аргунского ущелья заставляло удивляться неимоверным успехам, достигнутым в такое короткое время. Люди, бывавшие здесь недавно, сами туземцы, не узнавали местности, изменившей свой характер; вся страна — поле беспрерывных кровавых битв — как будто сбросила маску и явилась в каком-то новом, не столь мрачном виде.

Наконец, переехав р. Хулхулау и поднявшись по вновь разработанной дороге, нам открылась пространная ровная долина, вся покрытая изумрудною зеленью, и среди нее укрепление Новый Ведень — штаб-квартира Куринского пехотного полка. При громе пушечных выстрелов, главнокомандующий въехал в укрепление, встреченный громкими ура храбрых Куринцев. Не взирая на столь неимоверные труды, перенесенные войсками, они имели необыкновенно бодрый вид, были щегольски одеты и славно прошли церемониальным маршем.

Верстах в полутора впереди, у подошвы горы, виднелись остатки разрушенного Веденя и беловатые следы наших траншей. Недавно отсюда разносился повелительный голос Шамиля по обширной и покорной ему стране; недавно гнездилась здесь сила фанатического ученья, возжегшего долголетнюю ожесточенную войну; недавно еще собирались здесь подобострастные наибы с своими вооруженными толпами, получая приказания на брань с Русскими. В Июле 1856 года никому не могло и на ум придти, что [221] в Июле 1859 г. здесь останутся лишь груда бревен и камней, осколки бомб, да на уцелевшей сакле, в которой томились в 1854 году пленные Грузинские княгини, будет Русский караул, отдающий честь своему главнокомандующему. Да, велики были подвиги Чеченского отряда, и справедливы слова отданного князем приказа по армии: "слава генералу Евдокимову, слава храбрым войскам — его сотрудникам!"

13-го Июля князь Барятинский, под прикрытием двух сотен казаков и полутораста человек милиционеров, совершил чрез всю Ичкерию поездку в Дарго. Кто бы мог еще несколько месяцев тому назад вообразить себе, что по Ичкерии — этой, так сказать, заколдованной трущобе, стоившей нам в 1842 и 1845 годах столько крови, теперь проедет главнокомандующий с небольшим конным конвоем, в котором около половины были наши тогдашние и еще недавние враги, главные бойцы кровавого 1845 года? Все эти аулы Цонтери, Гурдалой, Эресной, Курчали и друг., имена которых на карте были синонимами неприступнейших мест, проехали мы теперь, как проезжали бы Мцхет или Марткоби, или всякую другую деревню в Грузии. В Дарго, на том самом месте, где ровно 14 лет тому назад, по странной игре случая, именно 13 Июля, стояла палатка князя Воронцова и кругом лагерь отряда, обремененного несколькими стами раненных и готового к опасному отступлению, князь Александр Иванович завтракал, а жители толпились кругом: мужчины, женщины, не закрывая, по обычаю, своих лиц, дети кричали ура, кланялись, изъявляли радость при виде главного вождя тех войск, которые избавили их, наконец, от долголетнего тяжкого ига и террора. Исхудалые лица, рубища на взрослых и нагие, в буквальном смысле этого слова, дети обоего пола, красноречиво говорили о том положении, в котором был несчастный народ под правлением Имама. Становились понятными и тот упадок духа, и та радость при встрече с Русскими войсками, которые замечались в последнее время. Проехав немного вперед по дороге, по которой в 1845 [222] году войска наши вступали в Дарго, князь прежним путем возвратился в Ведень.

И так Ичкерия была покорена. Страна, славившаяся дремучими лесами, непроходимыми оврагами, стала доступною, как всякое другое место в покорной стране; просеки от Хоби-Шавдона, от Веденя, от Яман-Су, открыли в нее свободные пути. Жителями управлял уже наш офицер. Оставался один непокорный аул Беной с несколькими хуторами, в котором собрались разные беглецы, преступники и фанатики со всего Левого крыла, продолжавшие подстрекать жителей к беспорядкам.

14 Июля главнокомандующий выехал из Веденя по ущелью Хулхулау до аула Хорочой, а оттуда по вновь разработанному подъему на гору, где на высоте более семи тысяч футов был расположен главный отряд. Эта дорога, проложенная в 10 дней по крутой горе, где едва изгибалась узкая тропинка, оказалась удобною для проезда артиллерии и имела вид шоссированной дороги, и все это было создано в несколько дней руками солдат, даже при недостатке самых простых рабочих инструментов.

Таким образом, решительно на каждом шагу поражали эти необычайные успехи, эти гигантские труды, совершенные, благодаря той системе беспрерывных действий, которая введена с 1850 г., с приездом на Кавказ князя Александра Ивановича Барятинского.

В письме от 17 Июля, он, между прочим, писал Государю: "В Царском Селе я докладывал Вам о том, что сделано графом Евдокимовым и его войсками; но теперь я должен сознаться, что тогда я сам был далек от действительного знания, до каких размеров достигли их успехи".

Здесь надо остановиться на одном любопытном эпизоде, случившемся во время знаменательных действий 1859 года.

Каждому из трех командующих войсками на Восточном Кавказе были даны подробные указания, что им предстоит делать. Граф Евдокимов с Чеченским отрядом, при котором имел находиться сам главнокомандующий, [223] должен был, разрабатывая дороги, наступать с Севера к Андийскому Койсу; генерал князь Меликов, с Лезгинским отрядом, двигаться чрез общества Дидо и Иланхеви к тому же Койсу с Юга; а барон Врангель, с Дагестанским. занять Сагрытлоскую и Чиркатскую переправы на этой же реке и приступить к разработке оттуда удобной дороги назад, к укреплению Ишкарты. Кроме формального предписания, от 6 Июля из Грозной, подписанного главнокомандующим, скрепленного начальником штаба и посланного чрез капитана Фадеева, тоже самое было подтверждено генерал-адъютанту барону Врангелю еще особым официальным письмом, от 20 Июля, из лагеря Чеченского отряда (см. приложения).

Не только теперь, после совершившихся событий, но и тогда было очевидно, что подобное предписание для действий Дагестанского отряда не соответствовало цели, к которой совершенно ясно были направлены все действия, и прямо говоря, не выдерживало критики: ибо, раз мы овладевали переправами в Сагрытло и Чиркате, то гораздо лучше было подняться на противолежащие Бетлинские высоты и далее на Аварское плато, чем удерживаться в котловине Андийского Койсу, где отряд подвергался со всех сторон опасности; проложение же дорог к Ишкарты требовало десятка лет времени, огромного количества инженерных и других средств, и составляло предмет вовсе не военных действий, а занятия по умиротворению края. (Если не ошибаюсь, это и до сих пор, после 30 лет, не вполне сделано). К тому же, нужно сказать, что оставаться в котловине было и трудно, и бесполезно, а взойти на Аварское плато и легко, и в стократ полезнее: ибо это возвращало нам вдруг давно (в 1843 году) утраченное положение в самом сердце Шамилевского государства.

После таких письменных приказаний, к немалому удивлению барона Врангеля, в Дагестанский отряд является вторично, состоявший при главнокомандующем для особых поручений капитан Фадеев и на словах передает от имени князя Барятинского инструкции, совершенно противоположного содержания, чем данные письменные [224] предписания. Барон не придал словам Фадеева особого значения, ссылаясь на неимение у него никакого письменного документа. К тому же, речи о том, что делать после занятия переправ и перехода чрез Койсу, были преждевременны до совершения этого занятия, составлявшего вовсе нелегкую задачу.

Барон Врангель был прекрасный человек, чрезвычайно заботливый о войсках (нередко до излишества), лично образцово-храбрый, но особым талантом высших военных соображений не отличался. Он сперва был намерен двигаться к Андийскому Койсу на Кирки и Аргуани. Это открывало неприятелю заблаговременно наши намерения и давало ему возможность собраться для обороны сильной Аргуанской позиции (в 1839 году взятие ее стоило генералу Граббе огромных жертв) и самых переправ. Князь Мирский, занявший в 1859 году пост начальника штаба войск Прикаспийского края, с трудом убедил барона Врангеля направить Дагестанский отряд на Мичикале, по дороге в Андию, и после уже круто повернуть налево в обход Аргуани к Сагрытлоской переправе. — Движение совершилось вполне благополучно: ни Аргуани, ни переправы неприятелем заняты не были. К сожалению, барон Врангель, в желании сберегать силы солдат, продержал в Аргуани лишних несколько часов свой авангард, имевший идти вперед для захвата переправ: когда же, наконец, поздним вечером, авангард подошел к Сагрытло, переправа оказалась уже занятою горцами, готовыми к обороне. А нужно знать местность, чтобы судить о трудности выполнить предстоявшую задачу; коротко сказать, что здесь двух-трех десятков вооруженных человек довольно, чтобы не дать хода десятку тысяч войск.

Начальник авангарда, генерал-маиор Ракусса, на другой день, осмотрев местность подробнее, признал форсирование переправы невозможным и стал отступать. Дело грозило кончиться неудачею не только переправы, но и всей кампании, по крайней мере для Дагестанского отряда. В это время барон Врангель с своим штабом подъехал из Аргуани к начавшему отступление Ракуссе и, выслушав [225] предложение инженерного офицера, вызвавшегося совершить переправу по придуманному им плану, повернул колонну назад. Инженерный план оказался никуда негодным; но горячие настояния капитана Фадеева о крайней необходимости, так или иначе совершить переправу и самопожертвование наших бесподобных солдат, придумавших какой-то веревочный мостик с люлькой из виноградных лоз и бросившихся в бешенные волны реки (при чем двое утонули), окончилась успехом: чрез два дня мы, наконец, овладели, переправой и открыли себе доступ в самое сердце Дагестана.

На другой после занятия Сагрытло день барон Врангель, следуя вышеупомянутым письменным предписаниям, делает распоряжение о движении отряда для занятия Чирката. На вопрос князя Мирского, для чего это, барон повторяет, что для точного исполнения предписаний главнокомандующего.

— Но ведь есть другое приказание, переданное адъютантом князя.

"Я такого приказания не признаю и не имею основания верить капитану Фадееву", говорит барон: "он не снабжен никаким письменным документом".

— Но главнокомандующий может давать и словесно приказания посредством своих адъютантов, которые для этого и состоят при нем.

"Что же нужно делать по вашему мнению?"

— Немедленно занять Бетлинскую высоту, стать на Койсубулинских возвышенностях, откуда открыть беспрепятственный путь в Аварию и на Карату, на встречу Чеченского отряда, где находится главнокомандующий.

"Гора Бетль сильно укреплена, она усеяна завалами; мы можем потерпеть неудачу или понести весьма большие потери".

— Бетлинская позиция действительно усеяна завалами, но ее слабость именно в слишком большом протяжении, и для защиты такой позиции нужно несколько тысяч людей, а нам известно, что их нет. Партии горцев, защищавших переправу, ушли вверх по Койсу: неприятель не [226] знает, куда мы направимся и обращает главное внимание на Технуцал, где присутствует сам главнокомандующий. Занятие Бетля нам достанется легко, и во всяком случае, при движении к Чиркату потери будут больше, потому что колонна на правом берегу будет двигаться по трущобам, а неприятель на ее пути будет занимать господствующую позицию на ее фланге, так что она едва ли достигнет своей цели и может быть разбита".

Долго продолжался спор. Барон Врангель то горячился, то успокаивался, все ссылаясь на обязанность точно исполнить предписания. Наконец, он согласился позвать капитана Фадеева, и когда тот честным словом подтвердил ему, что он уполномочен передать приказание главнокомандующего о направлении Дагестанского отряда на Аварию и Карату, атака Бетлинской горы была решена ⁵⁹.

Занятие этой позиции стоило нам ничтожной потери; затем, как волшебством, спала завеса со всего Дагестана, объявившего себя вдруг покорным России.

Почему же князь Барятинский дал такие, по меньшей мере странные предписания барону Врангелю на бумаге, а затем прислал капитана Фадеева с совершенно противным приказанием на словах, не снабдив его хотя бы короткой собственноручной запиской? Почему князь решился поступить таким необъяснимым образом, ставя успех дела такой громадной важности на карту степени доверия барона Врангеля к словам Фадеева? Что могло стеснять полновластного главнокомандующего в отдаче таких или других приказаний? Если допустить, что соображения о несоответствии первых предписаний, данных Врангелю, явились после: то что же мешало князю Барятинскому таким же официальным путем их изменить, не прибегая к средству, носящему какой-то косвенный характер? Все это тем более непонятно, что князь вовсе не был [227] человеком слабохарактерным, несамостоятельным, подчиняющим себя чужой воле.

Впоследствии князь Барятинский объяснял этот случай тем, что не мог убедить Д. Л. Милютина и графа Евдокимова в правильности своего взгляда; а по мнениям их следовало ограничить операции 1859 года, для верного успеха и избежания какой-нибудь неудачи, занятием лишь линии Андийского Койсу, с тем чтобы, укрепившись там, на следующий год уже предпринять дальнейшее наступление.

Что сам князь Александр Иванович сознавал, что дело вернее может быть окончено одним быстрым, решительным ударом, в этом нет никакого сомнения, и самая посылка капитана Фадеева достаточно это доказывает, не говоря о приведенных мною выше письмах к Государю, рассказа на счет адъютанта Тромповского и заказанной в Москве карете для Шамиля. Однако такая двойственность приказаний была большой ошибкою, чуть-чуть не испортившей всего дела: стоило только барону Врангелю не послушаться Фадеева, на что он имел достаточно оснований, и Бог весть какой оборот приняли бы знаменательные события того года.

Почему же Д. А. Милютин и граф Евдокимов так настойчиво держались мнения о необходимости разделить действия на два года? Этот вопрос является невольно, и хотя он не относится прямо до специальной цели моего труда — биографии князя Барятинского — тем не менее, как участник описываемых событий, не могу воздержаться от подобных отступлений. Само собою, я могу высказывать только свое личное мнение, отчасти подкрепляемое суждениями других, тоже участников, высказанными в разговорах со мною; но, очень быть может, что я ошибусь.

Я думаю, что Дмитрий Алексеевич Милютин, помнивший Ахульгинскую экспедицию 1839 года, не мог отрешиться от опасений в возможности опять встретить что-нибудь подобное на пути быстрого наступления в глубь Дагестана и, кроме того, по теории, не мог не опасаться за сообщения, за продовольственную часть и вообще за тыл, не настолько обеспеченный, чтобы об нем вовсе не думать. [228] Одним словом, у него могли преобладать соображения теоретические. Граф же Евдокимов, очевидец и участник печальных событий в Дагестане 1843 года, пред глазами которого вероятно еще рисовались кровавые катастрофы, вследствие которых мы в несколько недель потеряли весь бывший в наших руках Дагестан, со всеми укреплениями и гарнизонами, и очутились в безвыходном положении, запертые в Темир-Хан-Шуре, блокируемые полчищами Шамиля, — без сомнения, тоже не мог не опасаться возможной неудачи. Наконец, не доверяя способностям других начальников войск, не заявивших себя в последнее время особенно успешными результатами, между тем, как сам он, в каких-нибудь два года, действительно достиг изумительных успехов, граф Николай Иванович Евдокимов мог полагать, что, укрепившись на линии Андийского Койсу и подготовив все для дальнейшего наступления, вся операция будет поручена ему, и тогда довершение дела будет вполне обеспечено. И не следует в этом случае винить его в исключительно самолюбивых расчетах, которые могли играть тут слабую роль в сравнении с действительным желанием общей пользы. Все подобные соображения, как предполагаемые мною, имели свои основания. Но и Д. А. Милютин, и граф Евдокимов, если таковы были их соображения, упускали из вида общее положение дел. Шамиль, Дагестан и вообще непокорный Кавказ 1859 г. были уже не то, что в 1839 или 1843 гг. Огульная нищета, подавленность, совершенный упадок духа, потеря множества лучших людей, давно скрытое недовольство деспотическим, беспощадным режимом, ослабление фанатизма, ряд беспрестанных неудач и т. д., превратили все Шамилевское здание в колеблющуюся в своем основании огромную башню, для которой достаточно было одного сильного толчка, чтобы она рухнула. Двадцать, пятнадцать лет назад, мюридизм, священная война с неверными, изгнание Русских за Терек, торжество Ислама, все это были зажигательные материалы, воспламенявшие пылкие и легковерные умы горцев; а в 1859 году страдания достигли тех крупных и общих почти всему населению размеров, когда мысли о [229] хлебе насущном становятся дороже мечтаний о будущем блаженстве, а вера в пришествие Турецкого султана с Египетским пашой потеряла уже всякий кредит и, следовательно, никаких надежд на избавление не оставалось. Князь Барятинский, очевидно, лучше сознавал все это; его проницательность, его широта взгляда опровергли в этом случае и теорию, и практику.

ПРИЛОЖЕНИЯ.

А. Письма статс-секретаря В. П. Буткова.

1.

19 Февраля 1857 года.

Ваше сиятельство, зная меня конечно поверите, как сильно обрадовали меня два ваших письма, от 21 Января и 2 Февраля. Давно не получая от вас никаких известий, я боялся, что, может быть, чем-нибудь, право невольно, рассердил вас; но ваши письма меня совершенно успокоили.

Вас удивили в бумаге о непропуске хлеба за границу слова: "Государь не опорочивает" и т. д. Надо сказать, что бумагу вашу по этому предмету передало в нам в комитет Военное Министерство, которое, доложивши ее прежде Государю, опорочивало, то есть критиковало, ваши распоряжения. Князь Орлов находил суждения Министерства несправедливыми. На доклад князя последовала собственноручная резолюция: не опорочиваю распоряжений и т. д., как она вам сообщена. Следовательно тут выражение самого Государя, которое мы не смели изменить, боясь, что оно от изменения потеряет свою силу и которое совершенно равносильно утверждению распоряжения.

Вы желаете, чтобы вам были возвращены представления вашего предместника по делам Орбельяновых. Получивши ваше письмо, я вытребовал от министра юстиции дело о Лорийской степи и уже отправил оное в вашему сиятельству с прошедшею почтою. Дело о Джевахских выходцах будет вам доставлено по возвращении его от графов Панина и Блудова, где его рассматривают ныне. Что же касается до упоминаемого в вашем письме от 21 Января дела об Орбельяновском разделе, то дело это не у нас, а у вас: оно послано на заключение Муравьева 31 Декабря 1854 года, при бумаге за № 1704, и с тех пор в нам не возвращалось.

Инсарский ⁶⁰ сегодня, 19 Февраля, уезжает из Петербурга к вам на Кавказ. Зная его бедное положение ⁶¹, мы решились выпросить ему при его назначении довольно значительное денежное пособие, в том почти [230] размере, как оно было дано Старицкому. Инсарский едет один: жена и все его дети переболели корью; им надо оставаться здесь недель шесть; не смея так долго ждать, он решился ехать один. Я сказал ему, что вы вероятно будете на линии и что поэтому я советовал бы ему, приехавши в Ставрополь, узнать, где вы находитесь и ехать прямо к вам. До сих пор почти все, что ваше сиятельство изволили представлять, утверждено без изменения. Есть несколько дел еще не утвержденных, но которые на днях будут утверждены чрез Комитет. Поверьте, ваше сиятельство, в моей полной и искренней готовности содействовать всему, что вы делаете для пользы края. Вы не поверите, какие чудесные вещи рассказываются здесь о вас. Зная ваше сиятельство, я всему верю вполне. В моей жизни не случалось встречать другого человека, как вы, о котором бы говорили и туземцы, и подчиненные с таким восторгом, как все говорят здесь о вас. Дай Бог вам успеха во всех ваших предначертаниях. Мы в настоящее время чрезвычайно бедны новостями. Поэтому не пишу вам ничего; но, если что будет, то конечно напишу тотчас.

2.

20 Марта 1857 г.

Вместе с сим ваше сиятельство изволите получить списки о наградах по гражданскому управлению, утвержденных чрез Кавказский Комитет. Я рассчитал так, чтобы эти награды могли придти в Тифлис накануне Св. Пасхи и чтобы вы могли объявить их вместо красного яичка. Почти все награды утверждены без изменения; если допущены перемены, то весьма немногие и единственно потому, чтобы не сказали, будто Комитет не делает перемен и не соблюдает правил.

В числе награжденных к Пасхе я выпросил следующие чины двум своим сослуживцам, находящимся на Кавказе: князю Волконскому и князю Эристову. Пожалуйста, поздравьте их и побраните за то, что, никто из них мне ничего не пишет.

Иваницкому дан Владимир 3-й ст., и я успел ему сказать об этом, потому что он только сегодня едет за границу. Я показал ему вашу бумагу на счет найма за границею горных инженеров. По этой бумаге требуются соображения министра финансов, и за тем уже она представится Государю.

Независимо от наград, в Кавказском Комитете решено много дел от вас поступивших и большею частью так, как вы представляли. Бумаги о них вы получите по следующей почте. Назову важнейшие: об отношениях наместника к Сенату, о правах в военной службе Греков рудопромышленников, о садовых заведениях, о сохранении лесов в Ставрополе, о почтовом сообщении между Ставрополем, Прочным Окопом и Нальчиком, об увеличении прогонов от Ставрополя до Владикавказа, о прекращении дел об обрушившихся мостах: Дарьяльском и Горийском; об отводе участков земли потомственно разным лицам в Табасарани и другие тому подобные. [231]

Одно только дело не прошло хорошо, это о новом штате Кутаисского генерал-губернатора. Комитет утвердил его, но Брок при подписании журнала воспротивился новому отпуску денег из казны. По этому предмету он должен представить особые соображения Комитету и вероятно откажет в новом отпуске суммы. Не знаю, как мы выйдем из этого дела.

Между тем у меня родилась следующая мысль. Генерал-губернатор князь Гагарин должен получать такой же оклад в 10 т. рубл. сер., какой получают внутренние генерал-губернаторы. Это может быть сделано отдельно и особо от штата; что же касается до его канцелярии, то нельзя ли обратить на нее те деньги, кои шли на гражданское управление Черноморской береговой линии, а именно: на канцелярию ее начальника 7,330, на чиновника по таможенной части 1040 и на 2-е отделение 2,960, всего 11330 рубл. сер. в год? Если ваше сиятельство изволите найти это удобным, то напишите мне особую бумагу, в дополнение к прежней.

Государь изволил передать к нам в Кавказский Комитет письмо, вами ему представленное, со всеми записками, о вознаграждении Мингрельского дома. Он написал на письме, что полагает дать сему дому такое же вознаграждение, какое дано Абхазскому дому. Мы спрашиваем теперь мнения министра финансов и кончим дело вероятно в Мае месяце.

Нельзя винить и Брока, если он отказывает в деньгах. У нас в 1857 году дефицит простирается до 80 м. рубл, сер. Такая или почти такая же сумма будет и в 1858 году. Поэтому все усилия употреблены к тому, чтобы сократить расходы. Думают более всего о сокращении числа войск сухопутных и морских, и бедный военный министр бьется как рыба об лед, не зная, что придумать. Чем все это кончится, право не знаю.

3.

27 Апреля 1857.

Секретно.

Давно уже я не писал вашему сиятельству; причиною тому множество важных и обширных работ, меня занимавших в последнее время. Хотя работы сии далеко еще не кончены, но, найдя сегодня несколько свободных минут, я беру перо, чтобы побеседовать с вами.

В настоящее время более всего занимает всех и каждого финансовый вопрос. Наш бюджет в 1857 году представляет дефицита от 60 до 80 мил. рубл. сереб. Не предвидя в будущем исхода из этого положения, министр финансов представил Государю самую жалкую финансовую картину. Все перепугались и начали думать о всевозможных сокращениях. Великий Князь Константин Николаевич сократил свою смету на 1/3 часть, то есть на 5 мил. рубл. серебр. Военное Министерство, как ни бились с ним, никак не решается сделать сокращений более чем на 8 мил. рубл. серебр.; между тем Брок требует, чтобы оно сократило свою смету на 25 милл. В этом положении для исследования сметы [232] Военного Министерства учреждена комиссия из старика князя Меншикова, из Польского Горчакова и из Анненкова. Они все напирают на Кавказ; уверяют, что там много войска, особенно на продовольствии, и что поэтому там необходимы разные сокращения. Вероятно Государь или мнение их передаст вашему сиятельству, или отвергнет; но во всяком случае вам надо ждать разных запросов.

Такое положение финансов дало Броку какую-то особою опору. Основываясь на нем, он решительно всем и каждому отказывает в новом отпуске сумм из казны. Следуя сему началу, он решительно не соглашается на отпуск денег по новому штату Кутаисского генерал-губернатора. Я право не знаю, как это дело доложу Комитету: генерал-губернатор учрежден и управляет, а между тем ему не дают и не хотят давать ни жалованья, ни канцелярии. Не имея права на голос, я не могу спорить в Комитете, особенно спорить с Броком, у которого такой сильный аргумент: нет денег и не откуда их взять. Он даже не соглашается на отпуск содержания для Смиттена, при назначении его членом Совета.

Право, не знаю, чем все это кончится, но прошу вас, князь, верить моей полной и искренней готовности действовать так, чтобы уладить все, как вы желаете; боюсь, что я не буду иметь силы сделать что-нибудь. Вы в этом отношении сами виноваты: зачем не приняли той мысли, о которой говорил я вам в прошлом году в известной вам записке?

Не скрою от вас, что защита интересов Кавказского и Закавказского края в Кавказском Комитете становится час от часу труднее и труднее. За вас один князь Орлов. Во всех прочих членах я замечаю какое-то неблаговоление к краю, и не будь князя Алексея Федоровича, ни одно дело при этом составе Комитета не прошло бы благополучно. Теперь к этому составу прибавился Муравьев, как министр государственных имуществ, с которым сладить чрезвычайно трудно по его особому взгляду на дела и теперешнее управление Кавказом.

При таком составе и направлении Комитета, я вполне убежден, что дело о передаче Астраханской губернии в ведение наместника никак не пройдет. Вы пишете, что соображения по этому предмету вы пришлете в Июне и что было бы хорошо, пользуясь отъездом Великого Князя, поверить эти соображения на месте. На все это я должен вам отвечать, что лучше будет, если соображения сии вы привезете сами в Петербург: без вас это дело при теперешнем порядке решительно будет отвергнуто. Комитет почти весь состоит из министров, подавших мнение против; как же вы хотите, чтобы они не остались при своем мнении и не увлекли прочих? Зная, что Великий Князь один за передачу вам Астраханской губернии, князь А. Е. Орлов не решится и докладывать о поручении Его Высочеству этого дела на месте. Впрочем последнее обстоятельство легко устранить: Великий Князь сам может, бывши в [233] Астрахани, поверить лично на месте все соображения; но при этом надо иметь в виду что: во 1-х, поездка его становится сомнительною, на днях Императрица должна родить; чрез 6 недель после того она едет за границу лечиться и не будет на свадьбе; Великий Князь до свадьбы не выедет из С.-Петербурга, а после свадьбы Государь поедет за границу, поручив решение дел особой коммиссии, где будет и Великий Князь; таким образом до Октября Его Высочество будет здесь, как говорят. Во 2-х, чиновник Варанд, посланный Великим Князем в Астрахань на следствие, сильно хулит и чернит Васильева, восставая противу присоединения к вашему ведению Астраханской губернии; многие из близких Великому Князю разделяют это и будут стараться вооружить Великого Князя и противу проекта.

Все что я вам пишу очень грустно, но я должен был высказать всю правду. Вообще в настоящее время так много грустного, что, право, не знаешь, как и действовать.

Распоряжение вашего сиятельства об учреждении особого отделения для дел законодательных превосходно. Харитонов весьма способен и к этому делу приготовлен. Он будет утвержден членом Совета, также как и Кипиани. Министр юстиции не соглашается на назначение Челяева сенатором; на днях пошлю доклад Государю; не знаю, как и чем он решит это дело.

Не знаю, как благодарить ваше сиятельство за милостивое и благосклонное внимание ваше к моим чиновникам, князю Волконскому и Эристову.

Мой помощник статс-секретарь по Кавказскому Комитету, д. с. с. Гулькевич, имея крайнюю надобность пользоваться Кавказскими минеральными водами, отправляется в начале Мая в Пятигорск. По этому случаю ему дается поручение видеться с вашим сиятельством и объясниться по некоторым делам. Это добрый, умный, честный и благородный человек; когда вы его увидите, то, пожалуйста, примите полюбезнее и поласковее, чем премного меня обяжете.

4.

12 Июня 1857 года.

Письмо это вручит вашему сиятельству служащий в Кавказском Комитете чиновник Шереметев. Он сын недавно бывшего министра государственных имуществ, молодой человек прекрасных правил и желает ознакомиться с Кавказом. Пожалуйста, оставьте его несколько времени у себя; позвольте ему пожить в Тифлисе, дайте взглянуть на край, пошлите куда-нибудь и, когда ему захочется возвратиться в Петербург, разрешите милостиво и снисходительно.

Шереметев вручит вам много, даже очень много бумаг. Сверх всего, что в сих бумагах сказано, я прибавлю еще следующее.

Исполнение по журналу последнего заседания Кавказского Комитета убедит ваше сиятельство, что Комитет теперь, как всегда, готов [234] делать все, кроме того только, где нужны деньги. Вспомните, что я говорил вам это прежде вашего отъезда в Тифлис. Деньги будут мешать во всем, пока вы не приведете финансовую часть края в надлежащий порядок и устройство.

Из посылаемых бумаг вы увидите, что Комитет согласился уничтожить Кавказскую карантинную линию, но по убеждению или лучше сказать настоянию министра финансов не согласился снять таможенный надзор. Одно противоречит другому: таможенный надзор был возложен на карантинных чиновников; с увольнением их надзор уничтожится сам собою. Между тем новый тариф создан. Министерство финансов нигде не увеличило, но по многим статьям уменьшило пошлину за Кавказом. Теперь, когда тариф вам сделается известен и когда увидите отношение пошлин Закавказской к Русской, вам будет легче опровергнуть Брока и настоять на снятии таможенного надзора. Пожалуйста, не забудьте, при соображениях об уничтожении карантинной линии, все деньги, какие от этого будут в сбережении, требовать в ваше ведение и распоряжение на разные потребности края. О сих сбережениях в вашей бумаге ничего не сказано точного и определительного.

Штат Кутаисского генерал-губернатора утвержден, но на казну не взято ничего. Министр финансов беспрестанно говорит о тех 100 тыс., которые составляют превышение в доходах по Шемахинской податной системе. Отнесение расхода на этот, между прочим, источник все равно, что отнесение его на казну.

Вчера Государь с Императрицею отправились на пароходе за границу. Его Величество возвратится сюда 15 Июля. На время его отсутствия управление делами поручено особой Секретной Коммиссии из Великого Князя Константина Николаевича, князя Орлова и графа Блудова.

Великий Князь поручил мне передать вашему сиятельству, что он в нынешнем году не будет на Кавказе и что об этом на днях он сам будет вам писать.

В посылаемых бумагах вы найдете очень хорошее дело: это учреждение Кокоревым компании для торговли с Астрабадом. Мне жаль, что по этому делу не спросили вашего мнения; но Горчаков и Брок, боясь Англичан, спешили его кончить до отъезда Государя ⁶².

Вас вероятно удивила бумага Танеева о сношении с ним; но это сделалось по недоразумению и отменено тотчас.

В посылаемых бумагах есть претензия на вас Н. Н. Анненкова за командировку Христипича. Сей последний собрал здесь всевозможные сведения и отправился в Варшаву ⁶³.

Искренно желаю, чтобы вы могли успеть в учреждении эмеритуры, хотя сильно в том сомневаюсь.

Мой помощник Гулькевич писал мне о ласковом приеме его [235] вашим сиятельством. Искренно благодарю вас за это и благодарю за все те милые слова ваши, которые относились до меня. Верьте, князь, моей полной, искренней и всегдашней готовности содействовать вам, сколько это может от меня зависеть, во всем, что относится до пользы обоими нами любимого Кавказа.

Получено телеграфическое известие, что третьего дня, т. е. 10 Июня, скончался в Неаполе князь Александр Иванович Чернышов.

5.

4 Июля 1857 года.

Письмо это передаст вашему сиятельству фельдъегерь, которого мы отправляем к вам с разрешением по Мингрельскому делу. Может быть, вас удивит быстрота этого разрешения: оно дано именем Государя Комиссиею, управляющею делами государства в отсутствие Его Величества. О таком распоряжении своем коммиссии довела уже до сведения Императора.

Государь, по последним известиям, выезжает из Штетина 16 и будет здесь 19, а вдовствующая Императрица выезжает из Штетина же 18 и будет у нас 21 Июля. Свадьба Великого Князя, кажется, будет 18 Августа. 1 Сентября Государь уедет на встречу Императрицы супруги своей в Варшаву, откуда с нею чрез Киев и Москву возвратится в С.-Петербург. Вдовствующая Императрица всю зиму проведет в Варшаве; с нею будет там и Александра Иосифовна.

Вот вам наши новости. Мы ими в настоящее время, с отсутствием Царя, очень бедны.

Вместе с сим я пишу к Харитонову. Он прислал мне ведомости о доходах и расходах по краю. Я нашел, что оне составлены очень дельно и правильно, что их было бы полезно проверить в Министерстве Финансов, но что оне только материал для работы, а главная работа должна состоять в определении тех оснований, по коим вся финансовая часть должна быть в полном ведении наместника.

Для этого необходимо сказать, как мне кажется, что доходы края состоят в ведении наместника, что казначейство Империи помогает им такою-то суммою, что гражданское управление краем вносится в государственный бюджет особою статьею, что поэтому расходы на это управление не вносятся в сметы министерств, что расходы сумм состоят также в распоряжении наместника, что отчетность в этих расходах не восходит в министерства, но оканчивается у наместника и т. п.

Одним словом, мысль моя состоит в том, чтобы, руководствуясь составленными Харитоновым ведомостями, было обработано все положение о порядке заведывания финансами Закавказского края. Между тем я боюсь и того еще, что министерства, когда узнают намерения отделить всю финансовую часть от них, будут всячески противодействовать утверждению проекта. Поэтому я советую идти в этом деле постепенно, и именно прежде всего: определить, в чем состоят местные способы края, какие расходы должны падать на сии местные способы, [236] а какие на казну Империи, и в чем состояли до сих пор и в чем должны состоять впредь пособия казны Империи краю. Все сии сведения заключаются в ведомостях, составленных Харитоновым. Поэтому мне кажется всего лучше и удобнее, не объясняя Министерству Финансов никаких подробных предположений о началах заведывания финансовою частью, послать к нему означенные ведомости, чтобы оно определило по ним, соглашается ли оно на пособие краю в той мере, как вы будете просить. Это все не должно быть сообщено ему для испрошения утверждения, но надо сообщить ему только на его заключение и, когда оно сообщит его вашему сиятельству, тогда только, имея его согласие на отпуск определенной суммы для края в пособие, можно бы составить и представить общее положение о порядке заведывания финансовою частью края.

Мысль эту я не мог развить в письме Харитонову, но передаю ее на усмотрение вашего сиятельства. В таком важном деле надо действовать как можно осторожнее.

Военный министр говорил мне о письме к нему вашего сиятельства на счет 2-х дивизий, требуемых с Кавказа. Его побуждает к такой мере Министерство Финансов, требующее сокращения сметы. Между тем он говорит, что с отозванием дивизий числительность корпуса не уменьшится; потому что уйдут от вас кадры, а прочие части пойдут на усиление всех постоянных частей корпуса. Ему по-видимому хочется, чтобы вы на него не сердились. На днях в нашей коммиссии был забавный случай. Поступило мнение Военного Совета об отказе вам в предположении иметь особые команды слабосильных при госпиталях; и Великий Князь, и Орлов стали защищать ваше предположение, но военный министр так разгорячился, как я не видал его никогда. Не взирая на это, комиссия приказала: предположение Министерства сообщить прежде вам. Как ему ни хотелось, но пришлось, кажется неохотно, повиноваться.

Про него я могу сказать, что это человек умный, честный, благородный и добрый, но все-таки не в той мере военный министр, как хотелось видеть.

Нас напугал князь Волконский известием о болезни вашей, т. е. о болезни глаз. Дай вам Бог скорейшего излечения.

Я живу теперь на островах и каждый день езжу мимо вашей прошлогодней дачи и езжу с огорчением и грустью: когда-то Бог приведет нам опять свидеться с вашим сиятельством!

6.

29 Июля 1857 года.

В одном из последних моих писем я сообщал вашему сиятельству о множестве обвинений и интриг противу Астраханского военного губернатора Васильева. Все, что я писал вам, оправдалось совершенно. По прибытии сюда Великого Князя, его сильно вооружили противу [237] Васильева, и на днях последовало Высочайшее повеление: 1) Вызвать Васильева в Петербург, где вероятно ему будет приказано оставить службу; 2) управление губерниею поручить по гражданской части вице-губернатору Струве, главному работнику в этом деле, теперь находящемуся в С.-Петербурге и на днях отправляющемуся в Астрахань, а по морской и по военной частям по порядку; 3) правителя канцелярии при Васильеве, Тонора, чиновника особых его поручений Бабкина, советника Шавердова и прокурора Гордеенко, как имевших влияние на Васильева, немедленно уволить от службы.

Великий Князь при этом сказал мне, что, вникая более в дела Астрахани, он убедился в бесполезности передачи гражданского управления этой губернии ведению наместника Кавказского.

Из этого всего ваше сиятельство изволите видеть, что Астраханское дело надо считать в настоящее время почти потерянным.

Здесь никаких интересных новостей у нас нет и по случаю пребывания Государя за границею быть не может.

7.

24 Августа 1857 года.

Хотя письмо это не успеет придти в Тифлис к 30 Августа, но это все-таки не мешает мне лично поздравить ваше сиятельство с днем вашего ангела. Вместе с тем поздравляю вас, но поздравляю по секрету и с Царскою милостью: 30 Августа вам будет послана отсюда Александровская лента, кажется. В тот же день пошлются ордена: Св. Анны 1-й ст. Милютину и Св. Станислава 1-й ст. Крузенштерну. Все это делается в изъявление Царского к вам благоволения.

Государь уехал отсюда 22 Августа, а возвратится сюда 11 Октября. В Штутгарте он будет видеться с Наполеоном. Порядок управления в отсутствие Его Величества будет тот же, что и был прошедший раз.

По этой или по следующей почте вы получите от меня престранную бумагу по Государственному Совету. Вы знаете, что Государь, по убеждению Брока, назначил каждому министру нормальную смету для его расходов. Товарищ мин. народн. просв., чтобы довести свою смету до этой нормы, придумал одно: сократить Кавказский учебный округ на 15 тыс. рубл. сер., о чем, без сношения с вами, представил Государственному Совету. Совет и особенно Департамент Экономии очень, очень довольны, что могут придраться к Кавказу; но я, прежде доклада Совету, решился предположение кн. Вяземского сообщить вам на заключение. Молю вас отвечать на это предположение чрезвычайно сильно и резко, чтобы остановить порывы и Министерства Народного Просвещения, и других министерств, которые вздумали бы сделать тоже, и Госуд. Совета, который всегда готов сокращать расходы на Кавказе. Всего лучше было бы, если бы вы, не отвечая мне, написали бы все прямо Государю в [238] собственные руки, но написали бы после 1 Октября, чтобы письмо было получено им самим, а не Комиссиею, которая в его отсутствие управляет и распечатывает все пакеты. Меня же можете только уведомить, что ответ ваш представили Государю. Это сделает очень хороший эффект. Не забудьте только сильнее сказать в письме Государю, что народное просвещение на Кавказе требует не сокращения, а усиления расходов; что от этого зависит успех устройства края и что Министерство Народного Просвещения не должно было входить даже в суждение о том, что от него не зависит, а тем более представлять Государственному Совету без сношения с вами и даже мимо Кавказского Комитета. Могу уверить вас, зная ход дел по Совету, что если бы я не был государственным секретарем, то представление Министерства было бы непременно утверждено.

Нового ничего не могу сообщить вам. 3-го Сентября возвращается сюда ваш брат Владимир с женою.

8.

30 Августа 1857 года.

Пользуясь отправлением фельдъегеря, я еще раз поздравляю ваше сиятельство и с днем ангела, и с царскою милостью.

Третьего дня, 28 Августа, прибыл сюда М. И. Чертков. Он передал мне письмо ваше, за которое вам я очень, очень благодарен.

Я чрезвычайно буду рад видеться с А. А. Харитоновым, которого люблю много и давно. Присылайте его сюда; я с полною откровенностью передам ему все мои замечания по тем работам, которые будут им доставлены. Боюсь только, что вы, посылая Харитонова сюда, между прочим, но проекту финансовому, будете сердиться на него, если он не успеет отстоять свой проект. Поверьте мне, что с Броком, при настоящем положении дел, очень тяжко совладеть: это я знаю по опыту, хотя и состою с ним в самых коротких и дружеских отношениях. Во всяком случае я жду Харитонова и помогу ему во веем, что от меня зависеть может.

Дело Мингрельское начато, ведено и направлено вами превосходно. Боюсь только, что Дюкруасси на первое время может быть очень хорош для этого дела, но потом, когда управление образуется и пойдет, едва ли и удобно и прилично и даже едва ли под лета ему оставаться председателем Мингрельского Совета. Впрочем — это дело будущее, но что поныне сделано, все прекрасно и все, что предположено отлично.

Чертков, прибыв сюда, тотчас явился к военному министру, который принял его очень любезно, много расспрашивал и о Мингрелии, и о крае, особенно о войсках; говорил о своих отношениях. Вообще Чертков остался очень доволен приемом и объяснениями военного министра.

После того Чертков, передав мне ваш пакет, отправился в Стрельну к Великому Князю Константину Николаевичу, с пакетами на [239] имя Государя и его. Великий Князь был в Кронштадте. Чертков зашел к князю Орлову, объяснил ему все дело, говорил с ним о двух дивизиях, отделяемых от вас, защищал их оставление на Кавказе.

От него Чертков поехал в Петергоф, представлялся вдовствующей Императрице и Великим Князьям. У Императрицы он обедал. Она расспрашивала его о Мингрелии, о княгине, о вас и вообще была очень мила. Великие Князья были чрезвычайно милостивы, внимательны и любезны; он ими остался очень доволен.

Ввечеру Чертков был вновь в Стрельне у Константина Николаевича, который продержал его весь вечер и расспрашивал чрезвычайно много. Письмо вашего сиятельства Великий Князь прочитал вслух при Черткове. Когда шла речь о Кокореве и его предложениях, Великий Князь изъявил какое-то сомнение вообще о деле Кокорева. Его Высочество был вообще чрезвычайно любезен и мил; но Чертков нашел его не тем, как ожидал и думал. Впрочем я об этом несколько раз намекал вам в моих прежних письмах.

Великий Князь, по совещанию с князем Орловым, не решился распечатать обоих пакетов ваших к Государю, а велел Черткову ехать прямо к Его Величеству. Вчера все утро он был у меня и передал мне все подробно. Я сказал ему, что нет сомнения в том, что Государь пригласит княгиню Дадьян в Россию; но надо только, чтобы Чертков хлопотал, дабы Государь утвердил тотчас ваше представление о ее содержании. Для этого я передал ему, на всякий случай, всю переписку о тех 12 тысячах, кои вы полагали дать ей прежде, дабы можно было и о них решить теперь же.

За сим Чертков вчера, 29 Августа, вечером отправился по тракту на Варшаву к Государю, который выезжает оттуда завтра, 1-го Сентября. Следовательно Чертков догонит его уже за границею.

Пишу вам все так подробно по поручению Черткова, который не имел ни времени, ни сил, ни даже возможности сам писать вашему сиятельству.

9.

2 Апреля 1858 г.

Письмо это вручит вашему сиятельству А. А. Харитонов. Он кончил вами возложенное на него поручение и кончил с возможным успехом. Не могу не похвалить его деятельных стараний, его хлопот и могу удостоверить, что если бы не присутствие здесь Харитонова и хлопотавшего, и понукавшего, и спорившего по департаментам с здешнею бюрократиею, то едва ли вы получили бы так скоро ответ министра финансов по доходам и расходам Закавказского края. По этому делу я сообщил А. А. Харитонову некоторые мои мысли, которые он сообщит и вашему сиятельству. [240]

Не пеняйте мне, если я не часто пишу вам: право, некогда. Комитеты на меня сыплятся беспрестанно; трудов и хлопот множество. Поэтому я до сих пор не сообщил вам мнение мое по доставленной вами мне записке о железной дороге и льготной торговле. Мнение это я передаю впрочем А. А. Харитонову. Оба предположения превосходны; но для их успеха необходимо, чтобы сначала вы пустили в ход дело о железной дороге. С разрешением ее надо будет представить и о льготной торговле. Я убежден, что и то и другое в этом порядке будет разрешено.

Мы кончили дело о Каспийском пароходстве и кончили успешно; но положение наше вы получите недели чрез три, не ранее. Надо по оному много писать и работать. Вообще за нами ничего не остается важного, и я постараюсь до отъезда к. Орлова за границу кончить все, что к нам поступило. Орлов едет 24 Апреля и возвращается сюда 1-го Июля. 12 Июня Государь едет чрез Вологду в Архангельск и возвращается сюда 10 Июля. В Августе он едет в Варшаву, где празднует 30-е число. Потом думают и говорят много о Крыме. Если Государь будет там, то ваше сиятельство вероятно воспользуетесь случаем и повидаетесь с ним: это свидание может решить многое, и если вам нужно прежде того иметь какой-нибудь мой совет по делам, о которых вы бы хотели решительно говорить с Государем, то напишите мне прежде. Я вам скажу мое мнение с полною искренностью и откровенностью.

Не знаю, что сделало Кавказское наместничество князю А. М. Горчакову; только он беспрестанно толкует о необходимости, в видах политического слияния Кавказа с Империею, подчинить вас министрам по принадлежности и уничтожить Кавказский Комитет, внося ваши дела в Государственный Совет и Комитет Министров. Конечно, его никто не слушает, но ведь и капли пробивают камень. Между тем мы с ним большие приятели; после каждого заседания я слышу хвалы Комитету, и при всем том он сильно действует противу власти наместнической. Поэтому не доверяйтесь ему много.

Выбор новых министров весьма удовлетворителен, хотя оба они весьма не молоды. Надо ожидать еще третьей перемены — министра внутренних дел. На это место готовят, конечно, не так скоро Ростовцова. Сухозанет едет снимать свое бельмо за границу; он отправляется 12 Июня, а возвращается в Варшаву к 30 Августа. В отсутствие его, Военным Министерством будет управлять князь Васильчиков, который 17 Апреля будет назначен товарищем военного министра. Вместо его директором канцелярии министра будет г.-м. Лихачев.

10.

25 Апреля 1858 г.

Его Императорское Высочество Великий Князь Константин Николаевич доставил мне печатные экземпляры составленных в морском ведомстве проектов: образования управления сим ведомством и [241] портовых управлений с объяснительною запискою, прося книжки сии разослать к членам Государственного Совета на предварительное их рассмотрение. Официально же это дело представляет Его Высочество Совету осенью сего года.

Усматривая, что в проекте о портовом управлении говорится о Закавказских портах, Бакинском, Константиновском, Сухум-Кальском и Потийском и что по сему проекту они изъемлются от зависимости наместника Кавказского, я решаюсь один экземпляр (в 3 книжках) означенных предположений препроводить и к вашему сиятельству.

Я советовал бы вам замечания ваши, и замечания сильные, сообщить Великому Князю, сославшись на меня, доставившего вам проекты, а между тем копию с сих замечаний, при какой-нибудь официальной бумаге, препроводить ко мне, дабы я мог иметь их в виду при окончательном рассмотрении проекта и даже, если будет нужно, представить Государю. Бумагу вашу Его Высочеству вы можете начать так: "статс-секретарь Бутков доставил мне сообщенные ему Вашим Императорским Высочеством проекты" и т. д.

Новостей, заслуживающих внимания, у нас теперь решительно нет никаких. Князь Орлов сегодня уехал за границу с тем, чтобы возвратиться в 1-му Июля. Отсутствие его не прерывает движения дел по нашим комитетам. Пишите по прежнему на его имя, так как официального уведомления об его отъезде вы не получили и не получите.

На днях Государь интересовался сведениями о положении крестьянского вопроса в Ставропольской губернии и за Кавказом. Я смел бы советовать вашему сиятельству написать официальную к нам бумагу, где высказать ваши мысли и предположения по сему делу вообще, единственно для успокоения Государя. Мне кажется, что в Грузии этого вопроса теперь не надо и трогать: напишите так Его Величеству чрез Кавказский Комитет, и он верно во всем согласится с вашею мыслью.

Сегодняшняя почта везет вам многое. Не сердитесь за множество бумаг: все сделано, как вы желали.

11.

С.-Петербург, 15 Ноября 1858 года.

Получив милое и любезное письмо вашего сиятельства от 23 Октября, я по важности его содержания не мог дать вам никакого ответа прямо от себя, а потому и решился совершенно частным образом представить это письмо Государю. Его Величество изволил написать на нем собственноручно: "На учреждение Тифлисского военного генерал-губернаторства я решительно не согласен, ибо не вижу в том ни пользы, ни необходимости. На назначение г.-м. Капгера в сенаторы я также не согласен, ибо сенаторов у нас и без него слишком много".

Теперь объясню вашему сиятельству обстоятельства, которые, по моему мнению, были причиною отказа Государя Императора по обоим предметам. [242]

Военные генерал-губернаторы существуют в одних только царских столицах: С.-Петербурге, Москве и Варшаве. В последней из них около 200 тыс. жителей, в прочих больше. В Петербурге и Москве прежде были главнокомандующие, переименованные в военные генерал-губернаторы ⁶⁴; они пользуются особыми правами, которые никому из генерал-губернаторов не присвоены и которые ставят их в положение, независимое почти от министров. Они во многих случаях прямо докладывают или представляют Государю. Они вовсе не подчинены министрам.

Варшавский военный генерал-губернатор в другом положении. Звание это учреждено покойным Государем с тою именно целью, чтобы иметь в Польской его столице те же учреждения, какие имеются и в Русских. Это лицо подчинено наместнику царства и есть председатель (в отсутствии наместника) совета управления и помощник наместника по гражданскому управлению. Такое положение генерал-губернатора возбуждает много неудобств, которые и были причиною, что князь Горчаков, занимавший прежде это место, постоянно восставал и теперь восстает противу него. И действительно, положение Варшавского военного генерал-губернатора очень странно. Между наместником и губернским управлением в царстве существуют правительственные коммиссии. Военный генерал-губернатор по городу Варшаве входит с своими представлениями в коммиссии, которых он, в качестве председателя совета и лица заступающего место наместника — есть начальник.

Кроме неудобств в учреждении Варшавского генерал-губернаторства, опыт доказал, что звание С.-Петербургского военного генерал-губернатора в столице, где живут министры, совершенно излишнее, и теперь много идет толков, речей и предположений об уничтожении этого места. Затем останется военный генерал-губернатор в Москве, где он пользуется особым значением и особою независимостью и где он точно необходим и полезен.

Тифлис вовсе не царская столица. В нем всего до 40.000 жителей; следовательно, ни по значению, ни по населению своему он не может быть управляем как столицы, где 500.000, 300.000 и 200.000 жителей. Кроме того, назначение князя Орбельяни Тифлисским военным генерал-губернатором будет иметь все те неудобства, кои имеются теперь относительно Варшавского военного губернатора. Представления его по городу Тифлису, по полиции, хозяйству и т. п. будут поступать в главное ваше управление и в совет, где он же председательствует. В каком положении будут находиться докладчики и члены совета в отношении его представлений? Он будет и представлять, и сам обсуждать свои представления, и даже сам разрешать их, в случае отсутствия наместника.

Но при этом нельзя однакоже не принять во внимание всего того, что ваше сиятельство изволите говорить в вашем письме на счет теперешнего управления города Тифлиса. Действительно, губернское [243] начальство Тифлисской губернии не может заниматься городом так, как бы следовало; но, по моему мнению, помочь этому очень нетрудно. Надо устроить управление городом Тифлисом так, как устроено управление городом Одессою. Сей последний город состоит в составе Херсонской губернии, но управление его вовсе не подчинено губернскому начальству, а вверено особому градоначальнику, который если бывает из военных, то именуется военным губернатором города Одессы. По этому примеру мне кажется можно было бы: 1) управление городом Тифлисом отделить от управления Тифлисскою губерниею; 2) в город Тифлис назначить особого военного губернатора сего города, подчинив ему городскую полицию, городское общественное управление, комендантское управление и вообще все части, относящиеся исключительно до города; 3) действовать ему на правах градоначальников и военных губернаторов вообще; 4) иметь при нем небольшую канцелярию; 5) поставить его к вашему главному управлению в те же отношения, как и прочие губернаторы и 6) затем в Тифлисской губернии иметь гражданского губернатора, Тифлисскому же гражданскому губернатору и губернскому правлению никаких отношений к городу Тифлису не иметь.

При этом устройстве г. Капгер может быть оставлен Тифлисским гражданским губернатором; но какой бы ход ему ни дали, весьма сомнительно, чтобы он при теперешнем положении дел мог когда-нибудь быть назначен сенатором. Теперь только и думают о том, чтобы возвысить это звание, вообще уменьшить число сенаторов, назначать в Сенат лиц или служивших преимущественно по судебной части, или знакомых с нею. Кроме того, сенаторы назначаются по мере их выбытия и по кандидатскому списку, где теперь считается до 29 кандидатов, имеющих и по старшинству службы, и по чинам более прав на это звание, чем Капгер.

Простите, ваше сиятельство, такое откровенное изложение моего мнения по обоим вопросам, о коих вы мне писали. Я счел бы себя недостойным вашего доверия и вашего доброго расположения, если бы не отвечал вам с полною искренностью и правдою ⁶⁵.

Теперь есть еще одно обстоятельство, о котором хотелось бы мне сказать вам несколько слов. Вы, сообщая мне о распоряжениях, сделанных вами для составления правил о личных правах Мингрельских князей и дворян, между прочим изволили сказать, что сообщаете о сем для того, чтобы устранить на это дело всякое противодействующее влияние княгини Дадиан. Считаю долгом объяснить вашему сиятельству, что княгиня Дадиян играет здесь в С.-Петербурге роль самую незначительную. Она приглашается во двору и в званые дни; с нею скажут два-три слова, не более, всегда почти о ее детях и никогда о делах. Детей [244] ее ласкают и ими любуются, как игрушками, не более. Не имея при дворе ни влияния, ни значения, она решительно не видит ни одного из членов Кавказского Комитета, но и у нее не бывают вовсе, кроме князя Горчакова; но и тот посещает ее очень редко. Можно думать, что она имела бы влияние на дела чрез канцелярию, но из состава канцелярии я не был у нее с 18 Июня, следовательно почти 5 месяцев, и вероятно не буду скоро, не ездя вовсе в этот мир; помощник же мой Гулькевич и все прочие чиновники ненавидят княгиню. После этого ваше сиятельство можете быть уверены, что княгиня Дадиян ни на какие Мингрельские дела здесь не имеет и не будет иметь никакого влияния.

12.

С.-Петербург, 24 Сентября 1859 г.

Приношу вашему сиятельству искреннее поздравление с великими подвигами, вами совершенными. Не поздравляю вас с царскими за них милостями; все, все что вы сделали для России, превышает меру всех возможных наград. Нам Русским надо гордиться, что между нами в настоящую эпоху есть лицо, подобное вам, князь, умевшее глубокими соображениями, по плану, тщательно обдуманному, совершить в течение трех лет то, что думали сделать и не сделали в продолжение почти полстолетия. Вам, князь, и слава и честь. Слава и честь Государю, вас выбравшему. Без лести и с полною искренностью скажу вам, что, при теперешнем положении дел, ваше сиятельство едва ли не единственное лицо в целой России, которое вполне соответствует своему высокому назначению и доказало на деле свою глубокую предусмотрительность, свой великий ум и свои отличные, государственные и военные способности. Право, князь, хвалить вас невозможно: пред вами можно только поклоняться и благоговеть. Пошли вам Бог, Бог Русский, любящий Россию, силу и здоровье совершить весь ваш план вполне, как вы предполагали в разговорах со мною нынешним летом. Впрочем, зная вас лучше всех других, я никогда не сомневался ни в том, что вы сделали уже, ни в том, что вы сделаете еще. Вы не поверите, как велико благоговение к вам теперь в России и как велика слава ваша.

Я не писал вашему сиятельству до сих пор, потому что знал о вызове вас в Николаев и опасался, что письмо мое долго будет искать вас. Надеюсь, что, зная меня, зная мою глубокую преданность и вам лично, и вашему делу, делу Кавказа, ваше сиятельство нисколько не усомнились о глубокой радости моей при получении от вас известий.

Здесь в настоящее время нет никаких любопытных для вас новостей. Все, что готовится в будущем, ваше сиятельство вероятно слышали от Государя в Николаеве. Жаль только, что у Государя один только князь Барятинский и что подобных вам нет при других государственных обязанностях. Впрочем, как вспомнишь о вашей личности, о ваших высоких качествах, о ваших великих подвигах, то [245] право становится странно, смешно, а чаще всего грустно, сравнивать с вами все эти бездарные личности, призванные к участию в государственных делах. Жаль, право жаль, что вы один и что вам подобных нет на государственном поприще в настоящее время, когда решается или, лучше сказать, затронуто так много вопросов будущей государственной жизни России.

Впрочем людей не переделаешь: умолчим о них.

По открытии заседаний Государственного Совета я спешил кончить одно дело: о вашем маиорате. Не взирая на разные препятствия и возражения, оно кончено Государственным Советом слово в слово так, как вы хотели и желали. Указ подпишется Государем тотчас по возвращении его в Петербург, и тогда я тотчас представлю его вашему сиятельству.

Было у нас также заседание Кавказского Комитета. Все, что от вас до настоящего времени поступило, все, решено как вы желали. Велено отпустить вам теперь же 60 т. рубл. сер. добавочных до 200 т. экстраординарной суммы, и предоставлено министру финансов сообразить о снесении этой добавки в смету на будущее время. Впрочем все подробности положений Комитета будут вам сообщены по утверждении журнала Государем, что также последует по его сюда возвращении.

Не утомляю терпение ваше моим длинным письмом, оканчивая его просьбою: не лишать меня по прежнему вашей дружбы и верить чувствам глубокой, искренней, беспредельной преданности.

13.

25 Октября 1859 г.

Собственноручное письмо вашего сиятельства от 12 Октября меня обрадовало чрезвычайно, именно потому что оно писано самими вами. Нас так напугали вашею болезнью и разными о ней рассказами, что мне действительно было успокоительно видеть и знать из письма вашего, что болезненное положение ваше сделалось лучше и что ваши страдания, если не прекратились, то улучшились. Ваша жизнь в настоящую минуту так нужна и так дорога России, что мы все, любящие наше отечество, должны молить Бога об одном: о сохранении вас для России. Вы покорили Кавказ, но ведь вам же надо его и устроить.

Я знал о приглашении, сделанном вашему сиятельству Государем, но сомневался прежде и сомневаюсь теперь, можно ли вам будет по состоянию вашего здоровья прибыть в Петербург зимою. Дурные дороги и наша северная зима расстроят ваше здоровье. Приезд ваш сюда будет новою жертвою, которую вы в вашем усердии сделаете для пользы вверенного вам дела. Дай Бог только, чтобы все это поняли и оцепили как следует.

Я рад приезду вашему не только потому, что увижу вас, которого глубоко уважаю и люблю, но и потому еще, что многие вопросы для [246] устройства и пользы Кавказского края вы успеете решить и кончить при себе, что особенно важно для будущего. Когда основания утверждены или решены Государем, тогда гораздо удобнее и легче рассматривать и утверждать подробности основательные на указанных началах. Тогда не помешают делу ни зависть, ни злоба, ни личности, без которых у нас, к сожалению, не проходит ни одного почти дела.

В настоящее время мы очень бедны хорошими новостями. Новости касающиеся Кавказа сообщены вашему сиятельству в огромном множестве высочайших разрешений и положений Кавказского Комитета. Другого рода новости заключаются в постоянной, сильной и упорной борьбе по крестьянскому делу между дворянскими депутатами, прибывшими сюда из губерний и генералом Ростовцовым и членами его Редакционных Комиссий. Надо сказать правду, что труд Ростовцова огромный и во многих отношениях прекрасный, но он тронул не только сословные интересы, но интересы и помещичьего кармана. Надо сказать также правду, что дворянские депутаты позволяют себе много действий резких и не всегда приличных. Есть некоторые из них, в том числе и ваш граф Орлов-Давыдов, действия коих, право, выходят из должных пределов. Все это очень жаль, потому что пристрастными действиями, или лучше сказать сильными и не всегда уместными речами дворянская партия вредит собственному своему делу и вредит в глазах Государя. Ростовцов заболел желчною горячкою и заболел опасно, но теперь ему лучше. Некоторые из дворян за свои речи и неуместные действия вероятно пострадают, и по делом. Жаль только что, что бы ни случилось и ни сделалось по крестьянскому делу, негодование партий и либеральной, и дворянской падает отчасти и на меня; потому что я, не принадлежа к крайностям и той и другой, препятствую этим крайностям, как могу, в гласном крестьянском комитете. Поэтому ваше сиятельство приготовьтесь, приехавши в Петербург, слышать на мой счет еще более нареканий, брани и клеветы, чем прошлый раз. Право, не знаю, чем кончится весь этот хаос; но молю Бога, чтобы он кончился поскорее, хотя решительно не надеюсь, чтобы ранее половины или конца 1860 года можно было привести крестьянское дело к концу.

Б. Письма генерал-адъютанта Коцебу.

1.

С.-Петербург, 1 Января 1858 года.

Производя инспекторский смотр войскам первой армии и доехав таким образом до Петербурга, я узнал здесь о прекращении существования Кавказского корпуса, занявшего место, давно принадлежащее ему по всей справедливости ⁶⁶. Звание, которое вы носите теперь, не [247] прибавляет ничего ни к вашей власти, ни к вашему достоинству; но оно служит еще новым доказательством милостивого и высокого благорасположения Его Величества и справедливости, которую он отдает вашим заслугам. Именно в этом смысле я тороплюсь принести вашему сиятельству искренние поздравления, присоединяя к ним лучшие пожелания по случаю наступающего нового года.

Военный министр сообщил мне проект, представленный генералом Милютиным о сплошной колонизации Кавказа, прося меня сообщить мое мнение письменно. Только что отправив его, тороплюсь в тоже время представить копию вам. Если мнение мое и не сойдется во всех пунктах с вашим, князь, не будьте на меня в претензии. Впрочем высокое уважение, которое я питаю к вашему характеру, не допускает даже возможности досады и минутного неудовольствия с вашей стороны.

2.

Варшава, 1-го Августа 1858 г.

Чтобы хоть сколько-нибудь объяснить сомнения, выраженные мною Крузенштерну и Шаховскому на счет наших отношений, я должен прежде всего привлечь ваше внимание на чувства симпатии, которые вы всегда внушали мне. Я был, в виду этого, поистине огорчен мыслью, что расположение ваше, которое я считал заслуженным мною, могло быть подвергнуто неблагоприятному колебанию. Под впечатлением этого огорчения я говорил с Шаховским. Я был неправ, тысячу раз неправ, в чем искренно прошу извинить меня. Посылаю вам, вслед за сим, заметку о встречах, сделанных Великим Князьям в Варшаве, сообщая предварительно извлечение из общего устава по этому предмету ⁶⁷. Мне кажется, что, принимая во внимание, что звания фельдцейхмейстера и генерал-инспектора по инженерной части стоят на ряду со званием главнокомандующего, и что Их Императорские Высочества оба старше вас в чине генерала, мне кажется, говорю я, в виду этого:

1-е. Вы должны встретить Великих Князей около почетного караула (на фланге), а если он будет отклонен, то в помещении приготовленном для Их Высочеств. 2-е. Ни в каком случае вы не должны представлять почетного рапорта, и 3-е, что, в случае смотра или развода, вы должны проходить церемониальным маршем во главе войска. Я не знаю, намерены ли вы сопутствовать Великим Князьям в их путешествии; но если вы это сделаете, я думаю вам не нужно становиться каждый день во фланге каждого почетного караула; мне кажется этого делать не следует, потому что Великие Князья приезжают не в качестве инспекторов. [248]

Здесь рассказывают чудеса о приготовлениях, которые вы делаете для встречи Великих Князей; в особенности много толкуют о колоссальных размерах охоты.

В качестве усердного читателя ваших приказов, я с удовольствием нашел в них недавно благодарность Евдокимову за то, что он проник до Шубута, и приказ об уничтожении крепостей Ачхоя и Урус-Мартана. Признаюсь, что достигаемые вами результаты превосходят все мои предвидения.

3.

Варшава, 24 Сентября 1858 г.

Я счастлив, что еще раз могу принести мои поздравления с милостивым сюрпризом, который сделал вам Его Величество, назначив вас шефом Кабардинского полка. Этот доблестный полк вполне заслуживает такую честь и будет служить еще вдвое усерднее, чтобы оправдать честь носить ваше имя.

Государь только что покинул нас. В течении осьми дней своего пребывания в Варшаве, Его Величество все время был доволен войсками и относился к нам благосклонно и милостиво. Я лично удостоился чести быть назначенным шефом Замостьского полка, с которым в 1854 году совершил переправу через Дунай. В иностранных гостях также не было у нас недостатка. Были принц регент Прусский, великий герцог Саксен-Веймарский, принц Наполеон, герцог Карл Баварский, Австрийская депутация, депутация от Сардинии и разные офицеры Нидерландов, Греции и т. д. И у нас были охоты, из которых одна, устроенная графом Потоцким, была превосходна, поистине барская. Но что эти охоты в сравнении с охотами, приготовленными вами в Караязской степи для Великих Князей! Если верить чудесам, о которых нам пишут из Тифлиса, ни одна страна в мире не может представить ничего подобного в своих летописях ⁶⁸.

Переходя от веселого к серьезному, я должен принести вам сердечные соболезнования о смерти Вревского. Это несчастное происшествие меня глубоко опечалило, и я искренно сожалею вас, потерявшего в нем храброго и умного помощника. Мир праху его!

4.

Варшава, (27 Февраля) 11 Марта 1859 г.

Я пропустил несколько месяцев, не отвечая на ваше любезное письмо от 10 Ноября, чисто из опасения слишком надоесть вам своими малозначащими письмами. А между тем мне хотелось выразить вам свою признательность за обещание возвратить Козрова ⁶⁹. Это [249] благодеяние, сделанное ему, я принимаю как знак вашего расположения ко мне, которое я вполне ценю и доказательство которого вижу еще раз во внимании, оказанном вами моему бывшему адъютанту Крузенштерну. Он поспешил сообщить мне о вашем любезном приеме, которым вы приобрели его преданность. Слухи о вашей болезни достигли уже Варшавы и встревожили меня; тем более порадовало меня письмо ваше, сообщающее мне, что вы совсем поправились. Должно быть, вы схватили лихорадку в болотах Мингрелии, выехав на встречу Великих Князей. Не смотря на важность дела, которым вы поглощены по вашей огромной администрации, внимание ваше было привлечено, без сомнения, и событиями Запада. Быть может, думали вы вместе со всей Европой, что Франция вооружается, что война если не неизбежна, то возможна. И что же? Moniteur Universel от 5 Марта сообщает нам противное, обвиняя в недоброжелательстве и тупости все цивилизованное население Европы. Статья произвела громадное впечатление. Истолковывая ее различно, одни смотрят на нее, как на отступление Французского правительства, другие, как на верную оценку политики императора Наполеона. Вообще, однако, она оживила надежды сторонников мира, хотя осторожные люди не очень верят в мир. Ничто не обнаруживает предположения нашего правительства во всех этих обстоятельствах: первая армия не делает никаких приготовлений, ее главнокомандующий все еще в Петербурге.

В. ПЕРЕПИСКА КНЯЗЯ БАРЯТИНСКОГО С ВОЕННЫМ МИНИСТРОМ Н. О. СУХОЗАНЕТОМ.

Князь Барятинский Сухозанету.

Благодарю вас от глубины сердца моего за то теплое участие, с которым вы поддерживаете представления мои ходатайством вашим перед Государем Императором. Сочувствие это тем более меня радует, что доказывает убеждение ваше в пользе теперешних военных действий на Кавказе. Позвольте же мне, с свойственною нам обоим откровенностью и в исполнение взаимного нашего обещания, просить вашего разъяснения по поводу одного выражения, весьма смущающего меня в вашем письме от 14-го Декабря, где вы говорите: "Дай Бог, чтобы с сим новым усилением осуществились надежды ваши — кончить дело Кавказа чрез два года". Вам должно быть известно, что я, испрашивая у Государя Императора подкреплений, не представлял Его Величеству ни числа войск, ни срока к покорению Кавказа. Я просил Государя самому решить, нужно ли мне подкрепление, дабы не потерять приобретенного нами в течение этих двух лет и дать нам возможность временным усилением достигнуть новых успехов, чтобы идти к скорейшей развязке начатого дела — покорению края между Каспийским морем и Военно-грузинскою дорогою. На эту мою всеподданнейшую просьбу и воспоследовало великое решение нашего Государя — усилить [250] вверенную мне армию войсками до осени 1861 года. Вероятно изволили вы полагать, что со сроком этим, назначенным самим Государем, связано какое-либо обещание с моей стороны покончить все дела Кавказа чрез два года, как это вы говорите. Прошу ваше высокопревосходительство избавить меня в мыслях ваших от подобного обязательства, которого я никогда не принимал и не приму на себя; я могу только обещать, что употреблю все усилия и способности, чтобы подвинуть до 1861-го года военный успех нашего дела на Кавказе до той степени, до которой это только будет возможно, предоставляя тогда на ваше обсуждение — оценить меру этого труда и успеха ⁷⁰.

Что касается до войск, то они конечно заслуживают, чтобы обращено было на их нужды особое внимание, и всякая новая милость, которую угодно было бы Государю Императору оказать для улучшения их быта и довольствия, была бы вполне справедливою.

Высочайше утвержденное решение Военного Совета о зачете 4 1/2 миллионов рубл. из наличных сумм интендантства в счет ассигнований на 1859 г. есть мера, на которую я отнюдь не могу жаловаться; ибо и сам не желал оставлять столь большие суммы мертвым капиталом. Но, сколько могу судить по представленным мне сведениям, я полагаю, что такое значительное уменьшение наличного капитала вынудит интендантство, для оборотов своих, требовать ежегодно высылки больших сумм авансом в счет сметы следующего года, так что в сущности потребность в ассигновании сумм на текущий год уменьшится не на 4 1/2 миллиона, как предположено, а едва ли на три миллиона. При том мне было бы весьма прискорбно, если бы оказалось необходимым вынуть из кредитных установлений те 1 1/2 миллиона, которые вложены с высочайшего соизволения, с целью выдавать из процентов пособия нуждающимся офицерам и семействам их. Назначение этих пособий с нынешнего года было уже объявлено всей армии, как новая монаршая милость, и я буду поставлен в немалое затруднение объявить об отмене этого благодетельного распоряжения. Наконец, я должен отказаться от надежды употреблять означенные наличные остатки на полезные для края предприятия, на что было мною испрошено предварительное соизволение Государя Императора.

Коммиссию для приведения в известность капиталов интендантства я назначу и надеюсь, что высочайшая воля будет в точности исполнена к определенному сроку; но считаю долгом предуведомить, что от этой коммиссии можно ожидать только приблизительного разъяснения показанных по балансовому отчету больших остатков, т. е. указаний, по каким причинам и по каким параграфам смет эти остатки образовались. Точное же исчисление не иначе возможно, как по окончании [251] генеральных отчетов, которые составляются постепенно год годом. Впрочем я буду подробно отвечать вам на официальные отзывы ваши по этому предмету и надеюсь, что вы не откажете ближе вникнуть в положение контрольной части Кавказского интендантства, о чем я писал уже вам неоднократно. За прежнее время работа по этой части ускоряется по возможности; ибо составление генеральных отчетов запоздавшее прежде на целые 10-ть лет, ныне уже отстало только на 5-ть лет, а в будущем году обещают представить отчет по 1856-й год. Но тем не менее на будущее время надобно желать скорейшего введения установленного общим положением наблюдательного счетоводства и современного контроля, что возможно только при предположенном преобразовании интендантства. Прежде того никакие временные меры не могут поправить хода дел, запущенных не теперь, а с давних пор, вследствие несовершенства в самой организации интендантства и недостаточности его средств, о чем переписка уже продолжается более 50-ти лет.

Наконец, по вопросу вашему о переобразовании комиссариатской части должен сказать, что дело это несколько приостановилось, именно потому, что оно связано с преобразованием интендантства, а по этому предмету я имею в виду некоторые совершенно новые мысли, и следовательно требующие еще тщательного обсуждения, прежде чем принять их в основание составляемого проекта. Мысли эти об устройстве вообще продовольственной части в армии, по важности предмета, я полагаю сообщить вам в свое время особо.

4 Января 1859 г. Тифлис.

Сухозанет князю Барятинскому.

Содержание письма вашего, от 4-го Января, я имел счастие доводить до сведения Его Величества.

Под выражением моим "дай Бог, чтобы с сим новым усилением"... я никак не разумел, чтобы вы чрез два года успели бы обратить Кавказ в мирную и покорную провинцию Империи, вполне понимая невозможность такого осуществления в самой отдаленной будущности. Мысль моя заключалась в том, что, успехами военными и в особенности административными, вы найдете чрез два года возможность ограничиться теми средствами денежными и личного состава войск, кои для сего требовались в недавнее еще время. Против сей статьи письма вашего Государю Императору благоугодно было повелеть сообщить вам следующие Его Величества слова: "Но во всяком случае, если до того не будет Азиятской войны, 18-я дивизия и резервная Кавказская дивизия должны быть возвращены на свои постоянные квартиры".

На счет 1 1/2 милл., положенных в кредитные установления из интендантских сумм, потребована Его Величеством подробная справка, [252] с коей копию с последовавшею на справке высочайшею резолюциею, при сем препроводить честь имею.

Относительно коммиссии долженствующей разобрать и поверить счеты прежних времен, весьма понятно, что подробных окончательных, на документах основанных, по годам, генеральных отчетов к 1 Июля сделать невозможно; но хотя приблизительно, известны уже будут в общих валовых цифрах запасы вашего интендантства для предстоящего 1860 года.

Войска вам посылаемые, 16 батал. Кавказской резервной дивизии, находятся в полном ходу формирования; надеюсь, что вы будете ими довольны. Призыв людей для пополнения вашей армии до полного комплекта и для формирования 4-х батальонов 18-й пехотной дивизии, сделан с таким во времени расчетом, дабы все следуемое к Левому крылу могло быть с большим удобством, сбережением людей, времени и издержек, спущено Волгою до Астрахани и далее чрез Каспий. Недостаток морских наших средств сильно меня заботит; ежели вы имеете возможность оказать в сем случае с вашей стороны какое-либо содействие, то прошу мне в оном не отказать. Пополнение укомплектования Правого крыла и прибрежных пунктов Черного моря будет также сделано одновременно. Словом, будьте совершенно покойны: я строго наблюдаю, чтобы все войска в постановленный срок были приводимы в полное с запасом комплектное положение, причем вам не встретится никакой необходимости уменьшать положенные кадры возвращаемой 13 пехотной дивизии, о чем повторяю мою покорнейшую просьбу, дабы оные были в полном составе и достоинстве, чтобы иметь возможность по прибытии на квартиры немедленно формироваться.

Предположения ваши о преобразовании комиссариатской части и об устройстве продовольствия войск с нетерпением ожидаю, дабы, в случае утверждения, оные могли бы получить осуществление при заготовлениях на будущий 1860 год. Заготовление продовольствия для вашей армии, как Правого, так и Левого крыла исполнено, могу сказать прихотливо; почти весь отправляемый хлеб овинный и от помещиков Тамбовской, Казанской, Симбирской и Самарской губерний.

Всепокорнейшая моя к вам просьба: разжалованному в рядовые сыну г.-лейт. Семякина доставить случай отличиться, произвесть в унтер-офицеры и вознаградить потерянную им по сие время военную карьеру; если не для сына, то за заслуги его отца мы обязаны сие исполнить

20 Января 1859 г. С. П. Б.

Сухозанет князю Барятинскому.

Душевно поздравляю вас с блистательным успехом покорения Чечни, ознаменованного вниманием Его Величества к заслугам вашим и согласно предстательству вашему милостивыми наградами г.-л. Евдокимову за его подвиг и двухлетнюю всегда распорядительную боевую его службу. [253]

При сем препровождаю вам оправдание Инспекторского Департамента против упрека в медленном якобы испрошении всемилостивейших наград за отличие лицам вверенной вам армии; прилагаемые две таблицы убедят вас, что главное замедление происходит от весьма позднего отправления представлений ваших об отличиях, весьма давно прошедших.

Государь вам пишет о делах Европы и положении, в которое мы в скором времени вовлечены быть можем; нужны все способы России иметь в готовности на всем пространстве Южной и Западной границ; существеннейшее из оных, финансы, находятся в самом затруднительном положении.

21 Апреля 1859 года. С. П. В.

Сухозанет князю Барятинскому.

Душевно поздравляю вас с блистательнейшим покорением края.

Благодарность и надежды Государя и России выражены в жалуемой вам грамоте на Андрея Первозванного.

Да поможет вам Господь, мирною и справедливою администрациею, увенчать дело. С моей стороны дозволяю себе сказать, что прочного основания христианства, согласно правилам оного, можно достигнуть только терпением и убеждением. Выраженная вами однажды мысль переженить на мусульманках до 500 человек избранных нижних чинов, дабы сим восстановить в крае христианство — обсуживая отсюда, казалась бы мне опасною мерою, могущею возбудить новую к нам ненависть исламизма. Не будучи равнодушным к успеху православия, я полагаю, что быстрые, насильственные меры к осуществлению оного положат основание к таким затруднениям, коих победить не будет возможности.

Все ваши желания исполняются: медаль в память покорения края будет учреждена, но официально я не могу успеть теперь вас известить; войскам действовавшим в Чечне и Дагестане пожаловано по 1 р., а Гунибским по 2 р.; Георгиевские кресты полк. гр. Ностицу и подполк. Чермоеву тоже пожалованы. Впрочем Государь сам пишет вам подробно.

Приглашение вам приехать в гор. Николаев к 28 Сентября, для свидания с Его Величеством, отправлено по телеграфу и ныне вновь официально посылается.

Выражение ваше, что вы удержите все войска до исхода 1861 года Его Величеством подчеркнуто. Soyez donc esclave de votre parole; вами испрашивалось до 1861 года: это на целый год уменьшает срок. Когда вам было нужно, мною сделано все возможное усилие; облегчите же теперь мой бюджет. Министр финансов решительно отказывается удовлетворить оному; не только полезные, но и до крайности необходимые расходы по неволе придется отложить. [254]

Затем благодарю вас за выражения письма вашего от 25-го Августа. Повторяя искреннейшее мое поздравление, надеюсь, что теперь вы не замедлите и Правое крыло подвергнуть участи Дагестана.

11 Сентября 1859 года. Царское Село.

Князь Барятинский Сухозанету.

Искренно благодарю ваше высокопревосходительство за выражения письма вашего от 11-го Сентября по случаю всемилостивейшего пожалования мне Св. Андрея и с своей стороны поздравляю вас с тою же наградою.

В письме этом вы касаетесь вопроса о возобновлении на Кавказе христианства. Признаюсь, я был крайне удивлен употребленною вами фразою: "переженить на мусульманках до 500 избранных нижних чинов", в особенности когда увидал, что мысль эту вы приписываете мне. Доказывать несбыточность подобной идеи, противной правилам церкви и всякой возможности осуществления, мне кажется излишнее; а чтобы убедить вас, что предложение это мне даже непонятно и не могло быть мною никогда выражаемо ни на словах, ни на бумаге, достаточно указать на отзыв к вам от 4-го прошлого Августа № 205, в котором, испрашивая общую амнистию всем Русским беглым, находившимся среди вновь покорившихся племен Кавказа, я высказал ясно взгляд свой на возобновление христианства. Он заключается в том, чтобы из наших пленных и беглых нижних чинов, примерно до 500 чел. (а не из избранных нижних чинов Русских) женатых на мусульманках, которые, оставаясь между горцами долгое время, освоились уже с их образом жизни и нравами, а потом, приняв мусульманство, женились и прижили семейства, составить особые поселения в тех местах гор, где еще сохранились какие-либо следы христианства, в надежде, что люди эти, придя к раскаянию, захотят вернуться в лоно православной церкви и таким образом составят как бы первое зерно Русского христианского населения в этом иноплеменном и мусульманском крае.

Узнав из того же письма и вслед за тем и из отзыва вашего от 16 Сентября № 10815, о высочайшем соизволении на учреждение медали в память покорения Чечни и Дагестана, считаю долгом сообщить вашему высокопревосходительству, что если на медали этой поместить, как предполагается, только 1858 и 1859 годы, в таком случае она не будет выражать вполне ту эпоху, память которой учреждается. Начальные действия для покорения как Чечни, так и Дагестана, как вам известно, начаты и исполнены в 1857 году. Год этот ознаменован был на Левом крыле покорением Ауха и окончанием просек, открывших нам беспрепятственный доступ до самой Ичкерии, а в Прикаспийском крае занятием Салатавии и построением укрепления Буртунай, которое при последующих наших действиях, в особенности летом нынешнего [255] года, играло такую же важную роль, как и Ведень на Левом крыле. Не имея в Буртунае опорного пункта и вместе с тем склада провианта для действующих войск, едва ли бы удалось нам совершить славную переправу при Сагрытло, чрез Андийское Койсу, и окончить менее чем в два месяца покорение Восточного Кавказа. Все эти обстоятельства вынуждают меня покорнейше просить ваше высокопревосходительство исходатайствовать высочайшее Его Величества соизволение, чтобы на медали, учреждаемой в память покорения Чечни и Дагестана, вместе с 1858 и 1859 годами, изображен был также и 1857 год.

Обращаясь затем к окончанию вашего письма, касающемуся срока оставления на Кавказе 18-й пехотной и Кавказской резервной дивизий, я не могу скрыть от вас, как я был поражен, прочитав совет ваш: "soyez donc esclave de votre parole". Мне кажется, напоминать подобное правило нет надобности ни мне, ни вам. Мы оба одинаково его держимся; но меня в особенности удивляет, каким образом вы решились говорить так положительно, не сделав предварительно поверки вашей памяти с ходом дела. Если вы потрудитесь прочитать прилагаемый при сем в копии отзыв ко мне от 25 Октября 1858 г. № 9231, вами самими подписанный, то вы легко убедитесь, что употребленное вами выражение: "удержать на Кавказе все войска до исхода 1861 года" для вас не составляет вовсе ничего нового. В отзыве этом вы сами же сообщили мне, что Государь Император, по всеподданнейшему докладу содержания отзыва моего от 23 Сентября № 1344, высочайше повелеть соизволил: "18-ю пехотную дивизию с ее стрелковыми баталионами и 16-ть баталионов Кавказской резервной дивизии оставить в вашем распоряжении до осени 1861 года, т. е. де Сентября месяца, но с решительным условием не далее сего срока"... Надеюсь, что после этого ваше высокопревосходительство сами сознаете, что совет ваш быть рабом своих слов был для меня совершенно лишний и что вы не упустите времени исправить ошибку вашей памяти.

9 Октября 1859 г. Тифлис.

Г. Письма генерал-лейтенанта Милютина к генерал-адъютанту барону Врангелю.

I.

От 16-го Мая 1859 года за № 102.

Г. главнокомандующий, отъезжая из Тифлиса, поручил мне сообщить вашему превосходительству, в ответ на письмо ваше от 2-го сего Мая, соображения его сиятельства как по предмету занятия Ули-Калы, так и вообще предстоящих летних действий в Дагестане.

Князь Александр Иванович выразил желание овладеть Ули-Калою единственно в той надежде, что успех этот может быть достигнут каким-либо случайным средством или внезапным нападением; но если нельзя исполнить это предположение иначе как открытою атакою, [256] сосредоточив для сего большой отряд, то г. главнокомандующий считает означенную цель недостаточно важною, чтобы для подобного результата предпринять целую экспедицию, подвергать войска случайностям приступа или же терять время на постепенную и, быть может, продолжительную осаду, которая отвлекла бы все подвижные силы Прикаспийского края от других, более важных целей. Вашему пр-ву известно, что г. главнокомандующий, следуя неотступно и твердо принятому систематическому плану войны, предположил в нынешнее лето главные действия направить в долину Андийского Койсу, и что цель этих действий заключается не в нанесении только временного удара неприятелю, а в окончательном и прочном утверждении нашем в том крае, посредством занятия в оном важнейших стратегических пунктов, проложения хороших и благонадежных путей сообщения и открытия дальнейших доступов для будущих наших действий. Для полного достижения этого важного результата, необходимо, даже и после тех огромных успехов, которые одержаны вновь со стороны Левого крыла, употребить в долине Андийского Койсу сколь можно большую массу сил и средств, не развлекаясь другими, второстепенными предприятиями. Силы эти потребуются не столько в предвидении упорного со стороны неприятеля сопротивления, сколько по огромности предстоящих работ и транспортировки, при краткости летнего времени, удобного для действий в том крае. Чем более рук будет употреблено разом на работы, чем более запасов будет свезено в пункты вновь занятого края, тем результат будет полнее и положительнее. Поэтому г. главнокомандующий признает лучшим не отступать в главных основаниях от предначертанного уже плана действий, с которым были соображены все приготовления, производимые как вашим п-м в Прикаспийском крае, так и ген.-л. гр. Евдокимовым со стороны Левого крыла. С этим же планом согласованы и предположения для предстоящих действий со стороны Лезгинской кордонной линии.

Только в частностях самого исполнения означенного плана действий необходимо ныне сделать противу первоначального предположения некоторое изменение вследствие последних успехов наших на Левом крыле. Мы стали ныне в этой части края в такое положение, что приобрели новое, обширное и выгодное основание для действий в долину Андийского Койсу; лучшие доступы туда открываются нам уже не из Салатавии, как было прежде, а со стороны Ведена и Аргунского ущелья. Следовательно прежнее предположение — сосредоточить у Буртуная все силы, предназначавшиеся для наступления в долину Андийского Койсу, естественно должно быть отменено; а вместо того предположено направить войска Левого крыла прямо из занимаемых ими теперь передовых пунктов: именно из Чарбили на Технуцал, а из Ведена к Анди. В тоже время войска Прикаспийского края, сосредоточенные у Буртуная, должны наступать из Салатавии в Гумбет, а войска Лезгинской кордонной линии спустятся, двумя же колоннами, из Тушетии и Дидо к слиянию Тушинской Алазани с Ори-Цхале, то есть к истоку Андийского Койсу — в Ункратль. [257]

Таким образом войска всех трех отделов должны одновременно вступить с разных сторон в долину Андийского Койсу и сколь можно скорее войти в связь между собою. При таком совокупном направлении всей массы наших сил можно надеяться, что со стороны неприятеля упорного сопротивления мы не встретим, а в таком случае будем иметь полную возможность без потери времени употребить все наши силы и средства на те работы, кои окажутся необходимыми для предположенного утверждения нашего в крае. В этом отношении г. главнокомандующий намеревается дать личные на месте указания.

Таковы основные идеи, принятые его сиятельством для предстоящих летних действий. На этих основаниях обсуждались подробности исполнения в совещании с прибывшими сюда гг. командующими войсками Левого крыла и Лезгинской кордонной линии. Основываясь на мнениях генерал-лейтенанта графа Евдокимова и генерал-маиора князя Меликова, г. главнокомандующий изволил решить, что наступательное движение всех вышеозначенных колонн должно начаться одновременно в последних числах Июня месяца с тем, чтобы спуститься в долину Андийского Койсу в первых числах Июля.

Решительные наши действия в долине Андийского Койсу могут произвести сильное впечатление на горцев в целом крае и иметь отголосок в среднем и южном Дагестане. Поэтому нам следует быть готовыми и в тех частях края воспользоваться всяким благоприятным случаем, который мог бы нам облегчить предстоящие на будущее время действия. К таким случайностям могут относиться восстание против Шамиля в Койсубу, Андаляле и Аварии, возможность занятия некоторых пунктов на линии Аварского Койсу и Кара-Койсу, и в том числе самой Ули-Калы. Подобные случаи необходимо предусмотреть при распределении сил Прикаспийского края. Полагаю, что если ваше превосходительство, согласно с прежним вашим расчетом, стянете к Буртунаю до 10 1/2 бат. (считая с гарнизоном в самом Буртунае и не включая ожидаемых из России подкреплений), то, независимо от местных гарнизонов и других частей неподвижных, можно будет из войск Прикаспийского края иметь еще до 11 баталионов подвижных, из коих не менее 6 бат. в одном среднем Дагестане. С прибытием же подкреплений из России прибавятся еще 2 батальона или к главному Салатавскому отряду, или к войскам в среднем Дагестане, смотря по тому, где окажутся нужны эти подкрепления.

Г. главнокомандующий, поручив мне все вышеозначенное сообщить вашему превосходительству, будет ожидать от вас окончательного соображения о распределении сил во вверенном вам крае; но между тем предоставляет вам сообразно с этим распределением ныне же сделать все необходимые приготовления к своевременному открытию летних действий. [258]

2.

От 7 Июля 1859 г. Грозная.

Капитан Ружицкий ⁷¹ прибыл сюда с письмом вашим от 3 Июля в то самое время, когда г. главнокомандующий отправлял к вам капитана Фадеева с предписанием, в воем заключается положительное указание его сиятельства о времени и направлении предстоящего вам движения в Гумбет. Прочитав означенное письмо вашего превосходительства, князь Александр Иванович не нашел нужным изменять отправленное с капитаном Фадеевым предписание и приказал этому офицеру ехать по назначению, для передачи вам полученных им от г. главнокомандующего словесных наставлений, равно как и для доставления его сиятельству тех сведений, которые ожидаются от вас из Гумбета.

Кап. Ружицкий, задержанный здесь около суток, отправляется ныне обратно с несколькими конвертами на имя вашего пр-ва. По содержанию же письма вашего от 3 Июля, считаю обязанностью сообщить, что г. главнокомандующий вполне разделяет ваше мнение о том, что лучше избегать осад укрепленных неприятельских аулов или позиций, и вообще его сиятельство желал бы сколько будет возможно, чтобы вступление наших войск в страну, за Андийским хребтом лежащую, имело характер занятия края покорившегося, а не вторжения насильственного. Желательно, чтобы без особенной надобности не вредить жителям, не вызывать их на сопротивление оружием и стараться быстрым занятием переправ на Андийском Койсу обойти с тылу все неприятельские позиции, а жителей поставить в необходимость беспрекословно покориться.

3.

От 26 Июля 1859 года. Главная квартира близ аула Тандо.

Г. главнокомандующий поручил мне уведомить в. пр-во об исправном получении письма вашего от 23 сего Июля. Излишним было бы прибавлять, с каким удовольствием князь Александр Иванович прочел сообщенные вами известия. С своей стороны и я приношу вам искреннейшее поздравление с блистательными результатами быстрых ваших успехов.

Только накануне получения означенных известий г. главнокомандующий отправил в вам также прямым путем письмо, из которого в. пр-во конечно усмотрели уже, что ваши действия совершенно совпадают с намерениями г. главнокомандующего. Заключающиеся в означенном письме его сиятельства ⁷² указания как будто предугаданы вами ⁷³. [259]

Здесь дела идут хотя не так быстро, как у вас, но весьма удовлетворительно. Между тем как войска вновь пролагают отличные дороги для спуска в Койсу и готовятся к предстоящим строительным работам, угнанные неприятелем семейства Чеберлоевцев, Андийцев и Технуцальцев, по мере возможности, выходят из ущелий, и под прикрытием наших войск водворяются на прежних местах жительства. Из верхних Дагестанских обществ получаются также сведения весьма благоприятные.

Письмо это отправляется с тем же посланным, который прислан от в. пр-ва и который здесь получил приличное вознаграждение. Ему обещано, что он, явившись обратно к вам с настоящим моим письмом, получит вновь вознаграждение. С нетерпением ожидаем подробной реляции ваших действий и официального донесения о покорении Аварии и Койсубу.

Д. Предписание князя Барятинского генерал-адъютанту барону Врангелю, от 6 Июля 1859 г. № 101. Кр. Грозная.

Предполагая прибыть 12-го Июля к войскам Чеченского отряда, разрабатывающим дорогу от Веденя к перевалу чрез Андийский хребет, а 14 числа спуститься с этими войсками к Андии, прошу ваше пр-во в тоже самое время с отрядом, собранным в Салатавии, двинуться в Гумбет, спуститься к Чиркату и сколь можно скорее занять переправы Чиркатскую и Сагритлоскую, откуда стараться войти в связь с войсками Чеченского отряда, имеющим спуститься к Конхидатлю.

В тоже время, т. е. по занятии Чирката, не оставьте произвести подробный осмотр местности по Сулаку, с тою целию, чтобы выбрать выгоднейшее место для устройства моста в недальнем расстоянии от слияния двух Койсу и для проложения дороги от этой переправы к Ишкартам. О последствиях этих изысканий прошу мне донести и представить соображение ваше о лучшем устройстве по означенному направлению сообщения с Шурою.

Для получения же более подробных сведений о положении дел в Дагестанском отряде, о намерениях и распоряжениях ваших, я посылаю к в. пр-ву состоящего при мне капитана Фадеева, которому поручено тоже передать вам словесно и все те сведения, в коих вы можете иметь надобность, относительно моих планов и предполагаемого направления действий обоих отрядов. К. Фадееву приказано, по получении от вас ожидаемых мною сведений, возвратиться в Чеченский отряд ближайшим путем, какой по обстоятельствам вы ему укажете.

Е. Предписание князя Барятинского генерал-адъютанту барону Врангелю, от 27 Июля 1859 г. № 187.

Необыкновенно быстрое и решительное исполнение в. пр-м предначертанного мною общего плана действий превзошло самые смелые [260] ожидания, и я поспешаю вместе с сим довести до высочайшего сведения Государя Императора о блистательных результатах действий Дагестанского отряда, в полной уверенности, что заслуги ваши и достойных ваших сподвижников обратят на себя милостивое внимание Его Величества

Все распоряжения ваши относительно вновь покорившейся страны я вполне одобряю и, на основании предварительно и лично испрошенного мною в бытность мою в С.-Петербурге Высочайшего соизволения, разрешаю вам объявить восстановление в Аварии ханства, с назначением ханом Аварским флигель-адъютанта Ибрагим-хана-Мехтулинского.

Что же касается до владений Мехтулинских, то относительно будущего порядка управления в этом крае я отлагаю решение мое до получения от вас подробных сведений и личных соображений ваших по этому предмету. С изъявлением покорности всего края между Андийским и Аварским Койсу я признаю уже излишним исполнение предположенного прежде движения Дагестанского отряда чрез Танус и Сивух на соединение с Чеченским отрядом, и желаю скорее открыть связь между обоими отрядами по долине Андийского Койсу. Поэтому прошу ваше превосходительство отменить теперь же предположенное вами движение и, оставив в Аварии и Койсубу только такую часть войск, какую признаете там необходимою для упрочения нового порядка и спокойствия, с главною частию вашего отряда возвратиться к Андийскому Койсу, чтобы приступить неотлагательно к тем строительным и дорожным работам, которые предположены мною для прочного устройства новой линии по названной реке, именно для постройки укреплений около Чирката и открытия прямой колесной дороги как от этого пункта вниз к Ишкартам, так и вверх по Койсу к тому пункту, который будет заложен войсками Чеченского отряда около Конхидатля.

Я убежден, что с открытием этих работ непокорившееся народонаселение, в особенности же Гумбетовцы и Койсубулинцы, увидят положительное доказательство твердого намерении нашего прочно и навсегда занять этот край, а чрез это облегчится и важное дело установления в нем нового порядка управления ⁷⁴.

Ж. Отношение главнокомандующего военному министру, от 17 Июля 1859 года, № 142.

В лагере на Андийском хребте, впереди Хорочоя.

По возвращении из С.-Петербурга во вверенный мне край, прибыв 4-го числа в Грозную, я отправился предварительно для обзора вновь [261] покоренных и занятых нашими войсками частей Левого крыла, именно Аргунской линии, большой Чечни и Ичкерии. Проезжая везде с одним только почетным конвоем, и большею частию в экипаже, по разработанным новым дорогам, я мог собственными глазами убедиться в огромных успехах, сделанных в последние месяцы в этом крае, и в исполинских трудах, понесенных войсками для упрочения в нем нашего владычества. По всему ущелью Аргуна до укр. Евдокимовского высечены в скалах дороги, с прочными мостами и предмостными башнями; в Ичкерии проложенные широкие просеки переменили, можно сказать, самый характер страны; прежние недоступные леса Ичкерии уже не составляют более преграды движениям нашим, и везде где я проезжал. на протяжении от Грозной, чрез Шали, Таузень, Веден, Эрсеной в Дарго, — жители, столь недавно еще считавшиеся нашими непримиримыми врагами, выбегали ко мне на встречу, женщины и дети приветствовали криками радости, заставлявшими на ту минуту забывать крайнюю нищету, в которую это население повергнуто продолжительным над ним владычеством Шамили.

Из представляемых вам от командующих войсками военных журналов известно уже вашему высокопревосходительству о сборе трех главных отрядов, для предпринятых ныне наступательных действий в пределы Дагестана. Главный Чеченский отряд, под начальством г.-л. графа Евдокимова, составленный из 10 баталионов, с 2 эскадронами драгун и 15 сотнями иррегулярной конницы, при 20 орудиях, стянулся на перевале чрез Андийский хребет, на пути из Ведена к Андии, куда разработана ныне хорошая колесная дорога. Дагестанский отряд, под начальством г.-ад. барона Врангеля, из 11 баталионов, 4 эскадронов драгун, 9 сотен иррегулярной конницы, при 10 орудиях, сосредоточился на Мичикале, где устроен вагенбург и главный складочный пункт, с которыми сообщение от Буртуная пролегает также колесною дорогою, вновь разработанною по Арцбецскому ущелью. Наконец, Лезгинский отряд, под начальством г.-м. князя Меликова, из 11 1/2 баталионов, 1 эскадрона драгун, 1 1/2 сотен казаков и 14 сотен милиции, при 12 орудиях, собрался на урочище Чельтистави и 5 Июля двинулся чрез Дидойское общество в Иланхеви. Все три означенные отряда я предположил направить концентрически в долину Андийского Койсу. Чеченский — к средней части течения этой реки, чрез Андию в Техцуцал, куда направлена особая боковая колонна из Аргунского ущелья чрез Чеберлой; Дагестанский отряд — спустится в Гумбет и к южной части Андийского Койсу; а Лезгинский, если успеет кончить своевременно предстоящее ему дело в Дидо и Иланхеви, должен перейти за снеговой Богосский хребет в Ункратль и Богулял.

14-го числа сего месяца я прибыл лично к Чеченскому отряду, а вчера выдвинул авангард к озеру Ретло, или Эзен-ам и сделал рекогносцировку к селению Анди. Того же числа г.-ад. б. Врангель должен был двинуться от Мичикале к Аргуани. Г.-м. кн. Меликов, по всем [262] вероятиям, также вступил в Иланхеви; но донесения об этом еще не получено. Неприятель не оказывает пока сопротивления; но с появлением передовых наших войск селения предаются огню: Мехельта, Сиун, Анди уже сожжены. По имеющимся сведениям, Шамиль забрал силою семейства Гумбетовцев и Андийцев в укрепленное место на левой стороне Андийского Койсу, на горе Килятль и в ауле Ичичали, а скот угнал на правую сторону реки. Переправы через Андийское Койсу укреплены.

Сообщая обо всем вышеизложенном вашему в-ву, для доклада Государю Императору, имею честь покорнейше просить вас довести до высочайшего сведения, что при личном осмотре войск Левого врыла, я находил их везде в отличном виде: бодрые, здоровые лица солдат, исправное снаряжение всех частей к походу, умеренное и даже слабое число больных, заставляют позабывать тяжкие труды и лишения, вынесенные этими истинно-боевыми войсками в течение предшествовавших двух лет. Считаю за счастие засвидетельствовать перед Его Императорским Величеством, что принесенные в это время жертвы людьми и деньгами с избытком вознаграждены такими счастливыми результатами, которые превзошли, можно сказать, самые смелые ожидания.

В заключение имею честь довести до сведения вашего, что новоприбывшие баталионы резервной Кавказской дивизии, заняв предназначенные им места и приступив уже к боевым трудам Кавказской службы, оправдывают вполне те отличные отзывы, которые заключались в донесениях осматривавшего эти баталионы на пути их следования фл.-ад. Рылеева. Несмотря на уменьшение получаемого нижними чинами категорического довольствия против походного положения, и теперь число больных в баталионах незначительно: люди имеют вид бодрый и даже щеголеватый. Я вполне надеюсь, что эти вновь прибывшие баталионы будут истинно достойными сотрудниками Кавказских своих собратий.

Вместе с тем полки 13-й дивизии, переформированные уже в кадровый состав, выступают по данным им маршрутам; оставленные же от них нижние чины распределены в войска Правого и Левого крыльев Кавказской линии.

З. Письмо главнокомандующего в генерал-адъютанту барону Врангелю. Секретно.

Почтенный барон Александр Евстафьевич!

Вам уже известно, что 14-го числа я прибыл в лагерь Чеченского отряда на перевал чрез Андийский хребет впереди Хорочоя и после рекогносцировки к озеру Эзен-ам (или Ретло) перенес сюда 17 числа лагерь и главную свою квартиру. 18 числа произведена мною рекогносцировка с горы Абдак-Забудил-Зане, откуда я мог подробно осмотреть долину Койсу на протяжении от Орто-Коло вверх на дальнее расстояние. Оказалось, что правый берег реки занят во многих местах завалами, но значительных сборищ неприятельских нигде не замечено, [263] а виденные нами селения: Ансиюта, Тандо, Миарсу, Ботлих, с появлением нашим преданы огню. Между тем, колонна из 2-х баталионов, направленных из Аргунского ущельи чрез весь Чеберлой, присоединилась беспрепятственно к главному отряду на настоящей его позиции.

Здесь учреждается временный вагенбург и склад запасов, а между тем разрабатывается дорога. На днях я предполагаю двинуться вперед, чрез Тандо к Ботлиху и, заняв которую-либо из переправ на Койсу, между Орто-Коло и Миарсу, немедленно же приступлю к постройке тут укрепления, которое я докажет горцам решительное намерение наше окончательно утвердиться в этом крае.

Сообщая вашему превосходительству эти сведении, необходимые для ваших соображений, я прошу согласовать ваши действия с означенным предположением. Зная чрез туземцев, что вы заняли Аргуани и разрабатываете дорогу к Сагритлоскому мосту, я желаю, чтобы, по занятии этой переправы, вы двинулись вверх по реке до Игали, где полагаем открыть связь между двумя отрядами. Впоследствии вам предстоит заняться устройством укрепления в Чиркате или другом пункте, какой окажется выгоднейшим для оставления нашего гарнизона, а вместе с тем и проложения хорошего пути сообщения от этого пункта к Ишкартам, о чем уже прежде сообщено вашему превосходительству. Если будете получать какие-либо сведения из гор, то не оставьте сообщать их мне или начальнику главного штаба, сколь можно неотлагательно.

P. S. Без сомнения, в. п-ву будет любопытно прочесть прилагаемые при сем и только что полученные мною телеграфические депеши относительно последних политических новостей в Европе. — 20 Июля 1859 г. Лагерь при Ретло.

P. S. В день заложения укрепления будет сделан 101 пушечный выстрел, о чем полагаю полезным предупредить вас для сведения.

Комментарии

52. Нельзя ли вступить в тайные переговоры с Шамилем и проведать, не согласится ли он на полное подчинение. Можно ему обещать, что все его прошедшие действия против нас будут ему прощены, и ему обеспечится независимое положение, т.е. в денежном отношении, но конечно вдали от Кавказа.

53. Тогда ближайшая в Тифлису телеграфная линия оканчивалась в Симферополе. Говорили, будто князь Барятинский противился проложению проволоки до Тифлиса, потому что его стали бы поминутно беспокоить по самым пустым делам. Письменных следов такого отказа я нигде не нашел; да и сомневаюсь, чтобы князь мог серьезно отклонить подобное дело, если бы оно было затронуто официально.

54. Перевод: К сожалению, отдавая полную справедливость военным талантам Евдокимова, нельзя скрыть пред вами, что получаются весьма неприятные доклады на счет злоупотреблений, которые он позволяет себе делать по денежной части своего управления. Я должен обратить все ваше внимание на это, чтобы вы остановили его, если можно, без позора; если же нет, то придется им пожертвовать ради общей служебной пользы и подумать о его замещении.

55. Письмо от 26 Января 1Я58 г. с надписью: "tres reserve”.

56. Замечательно, что опасения Петербурга как бы оправдывались возникшими вскоре в Аргунском ущелье беспорядками, вследствие неудовольствия жителей действиями поставленных над ними офицеров. А. З.

57. П. Д. Зотов, тогда полковник генерального штаба.

58. В одном из наших журналов, кажется за Июль 1888 г., были напечатаны чьи-то воспоминания о фельдмаршале кн. Барятинском. Там, между прочим, рассказывалось, что когда Государь настоятельно потребовал удаления ген. Евдокимова от службы, то кн. Барятинский продиктовал своему адъютанту письмо к Государю, в котором сказано: "Евдокимов — ось того колеса, которое Вы мне поручили вертеть, и потому уволить его нельзя". Теперь, прочитав всю приведенную мною переписку, можно видеть, как пылкие фантазеры, ничтоже сумняся, печатают свои сочинения. Только человек, слишком мало знавший кн. Барятинского, мог полагать, что он позволил бы себе послать подобное письмо к Государю. Во 1-х, князь всегда писал собственноручно и по-французски, во 2-х, письма, без исключения, имели тон высокопочтительный, верноподданнический, без неуместных острот и каламбуров; в 3-х, что тут остроумного? "Ось колеса, которое мне поручили вертеть". Главнокомандующий 300 т. армии, наместник огромного края, человек несомненного государственного ума, с самостоятельными взглядами на всякое дело, а в особенности Кавказское, вдруг представляется каким-то вертящим колесо второстепенным лицом. И что за сравнение первостепенной важности государственной задачи с каким-то колесом, служащим эмблемою бесконечного верчения — по пустому? Удивительно, как неосторожно многие обращаются с печатным словом.... А. З.

59. В 1874 г. в Петергофе, где мы с бароном Врангелем жили на дачах, он рассказывал мне весь этот эпизод и говорил, что кроме честного слова заставил Фадеева у себя в палатке письменно изложить приказание главнокомандующего. Со слов барона я и описал эту, в своем роде, путаницу. А. З.

60. Василий Антонович, впоследствии Московский почт-директор.

61. ?!.

62. Как однако велики глаза у страха!.. А. З.

63. Христипич директор Контроль. Департамента в Тифлисе. А. З.

64. Полное Собр. Зак. 1816, Окт. 30, № 26.496.

65. И тем не менее генерал-губернатора в Тифлисе утвердили и ген. Капгера сенатором назначили, да еще с содержанием гораздо большим, чем получали другие сенаторы... А. З.

66. Вместо "корпус" повелено было тогда называть "Кавказская армия"; да и странно было войска, доведенные до 250 т. состава, называть корпусом. А. З.

67. В 1858 году Великие Князья Николай и Михаил Николаевичи предприняли путешествие по Кавказу; к встрече их делались большие приготовления, и между прочим князь Барятинский просил П. Е. Коцебу сообщить, какие в этом отношении существуют правила. По болезни, князь не мог лично сопровождать Их Высочества. А. З.

68. Действительно, охота была замечательная: по плану, заранее составленному, был разбит лагерь; из Тифлиса съехалось много дам, музыка, прикрытие из войск, несколько сотен самой блестящей туземной конницы и т. д. Местность, кроме фазанов, куропаток и другой дичи, изобилует кабанами. А. З.

69. Верно, сосланный в Россию административным порядком Кавказский уроженец. А. З.

70. Далее следует, что уже напечатано выше, на стр. 456 и 467-й текста о генерале Евдокимове.

71. Офицер генерального штаба, известный во время Польского восстания 1863 г. предводитель мятежных банд, под именем Крука.

72. Копии с этого письма к сожалению не оказалось.

73. Они были следствием переданных Врангелю Фадеевым словесных приказаний; но Д. А. Милютин, не зная об этом, думал, что Врангель предугадал.

74. Это предписание, составленное и скрепленное начальником штаба, все еще не знавшего о цели, с которою был командирован капитан Фадеев, показывает, что князь Барятинский, и после блистательного успеха движения барона Врангеля, не объявлял Д. А. Милютину сущности своих распоряжений, не желая, без сомнения, затрагивать его самолюбия. Но нельзя не сказать, что гораздо естественнее было просто объяснить все, не скрывая от ближайшего сотрудника своих распоряжений. А. З.

Текст воспроизведен по изданию: Фельдмаршал князь Александр Иванович Барятинский. 1815-1879. Том 2. М. 1890

© текст - Зиссерман А. Л. 1890
© сетевая версия - Трофимов С. 2020
© OCR - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001