ФЕЛЬДМАРШАЛ

КНЯЗЬ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ БАРЯТИНСКИЙ.

1815-1879.

ТОМ ВТОРОЙ.

Глава III.

Положение наше на Кавказе в 1856 году. — Реорганизация военного управления. — Выбор главных начальствующих лиц. — Очерк начавшейся, после назначения князя Барятинского главнокомандующим, военной деятельности.

Прежде чем перейти к рассказу о военной деятельности князя Барятинского, в период его главного командования Кавказскою армиею, считаю необходимым бросить взгляд на положение наше на Кавказе в это время. Край был разделен, по мысли князя Барятинского, на пять главных отделов. Северная часть Кавказа, омываемая Кубанью с одной и берегом Черного моря с другой стороны, составляла правое крыло Кавказской линии; другая часть, между Тереком и Андийским хребтом (значительнейшая ветвь главного хребта) составляла левое крыло. Пространство на Востоке от последнего, между реками Сулаком и Самуром, омываемое берегом Каспийского моря с Севера и простирающееся до главного Кавказского хребта, составляло Прикаспийский край (Дагестан); а за Кавказом, между Нухой и верховьями Алазани и Аргуна, по южному подножью главного хребта, тянулась так называемая Лезгинская кордонная линия. На Западе же Закавказье, по Абхазскому берегу Черного моря, включая южные отроги хребта, с Цебельдой, Сванетией, Джигетом и пр., образовало управление Кутаисского генерал-губернатора.

На правом крыле мы занимали линию по всему течению Кубани и за этой рекой по Лабе, частью по Урупу, и один передовой пункт на Белой; берег же Черного моря, как уже рассказано выше, во время войны с Турками и их союзниками, от наших укреплений был очищен. Все Черкеские племена, численностью до 400,000 душ, оставались независимыми: для их покорения, вообще, решительных мер предпринято еще не было, и действия 1830-х годов прочных следов не оставили. Все [85] достигнутое нами на Западном Кавказе, до границ Абхазии, можно было назвать лишь стеснением горцев в пользовании значительной полосой земли на плоскости между Кубанью и Лабой, что ограничивало в некоторой степени возможность крупных набегов на наши поселения.

На Левом крыле Затеречное пространство, до подножия Черных гор, между Владикавказом и креп. Воздвиженскою на Аргуне, было в наших руках: оно прикрывалось рядом казачьих станиц по Сунже и линиею укрепленных постов вдоль подошвы гор. Враждебное население этой части страны (Малая Чечня) выселилось за Сунжу в труднодоступные ущелья Черных гор и не переставало постоянно тревожить нас хищническими вторжениями. На пространстве же от креп. Воздвиженской на Восток до пределов Салатавии в Дагестане (Большая Чечня), хотя и были достигнуты значительные успехи, особенно в период действий 1850-1853 годов, когда проложение в разных направлениях широких просек открыло нам свободный доступ в глубь Чечни и на столько стеснило ее население в хлебопашестве и скотоводстве, что оно вынуждено было начать выселения к нам; но о полном овладении этою обширною частью страны и покорности ее жителей можно было строить предположения лишь в более или менее отдаленном будущем. Для связи Левого крыла с соседним Дагестаном, чрез Кумыкскую плоскость, у подножия Качкалыковского хребта, мы имели укрепления: Куринское, Герзель-аул, Хасав-юрт и Внезапную, построенную еще Ермоловым в 1819 году; а на Сулаке — Чир-юрт, входивший уже в район Прикаспийского края.

От Чир-юрта черта, разграничивавшая нас с главною массою непокорных племен, проходила на укрепления: Евгениевское, Темир-хан-шуру, Ишкарты, Аймяки, Ходжал-Махи, Казикумух до Ахты, на верховьях Самура. Линия эта, весьма слабая по условиям местности и необеспеченная ни естественным рубежом, ни выдвинутыми вперед укрепленными пунктами, мало прикрывала [86] Прикаспийскую плоскость от вторжений горцев, тем более при сочувствии здесь сплошного мусульманского населения мюридизму, и вызывала в продолжении каждого лета сборы особых отрядов, для охранения плоскости. Прежние нескольколетние действия для овладения неприятельскими укрепленными аулами (Гергебиль, Салты, Чох), стоившие больших жертв, не имели никакого результата.

Что же касается до Лезгинской линии, цель которой была защищать Грузию от нападений Лезгин, то, не взирая на все старания наши, она почти не оправдывала своего назначения, и еще в 1854 году (как рассказано в главе XX-й I-го тома) вторжение в Кахетию Шамиля, пленение княгинь Чавчавадзе и многих Грузин заставляли иногда опасаться даже за самый Тифлис.

Таким образом, достаточно взгляда на карту непокорной части Кавказа в 1856 году, чтобы видеть, как далеко мы были не только от окончательного покорения враждебных горцев, составлявших около миллиона душ, но даже от прочного обеспечения наших собственных пределов против набегов, разорения и возмущения покорного мусульманского населения. Горцы были еще слишком слабо стеснены; они владели еще достаточным количеством удобных земель, чтобы существовать без особой нужды. Наши блокадные линии были мало удовлетворительны, и хотя на Кавказе содержалась армия в 250 тысяч человек (кроме прикомандированных на время войны с Турциею), но, при линии передовых укреплений на пространстве более 600 верст на одном восточном театре действий, войск не хватало иногда для самых важных, неотложных действий, примером чему может служить рассказанный в главе XVIII-й I-го тома эпизод, вынудивший кн. Барятинского даже оставить свой пост начальника Левого фланга. Впрочем, нельзя умолчать, что не один недостаток войск и материальных средств были причиною такого положения нашего на Кавказе: недостаток прочно выработанной системы действий, для достижения ясно определенной [87] цели, колебания, непоследовательность предпринимаемых мер, были также не меньшим поводом неудовлетворительности достигнутых в течении 57 летней борьбы результатов.

Наиболее нужным, после назначения главнокомандующим, князь Барятинский считал — осуществление реорганизации всего военного управления на Кавказе. Это было одним из наиважнейших условий успеха в предпринятом им великом деле.

Я уже упоминал, что, еще бывши начальником Левого фланга 18, князь Барятинский установил свой взгляд на систему, которой следовало бы держаться для достижения цели. Еще в 1852 году составил он обширную записку об устройстве военных управлений на Кавказе, сообразно с местными условиями, и приписывал этому успешный ход водворения Русского владычества в крае 19. Записку эту князь, по дружественному расположению, сообщил Слепцову, а тот доложил об ней князю Воронцову, который и потребовал ее от князя Барятинского. Однако [88] хода ей не было дано. В 1855 году записку потребовал генерал Муравьев, и князь представил ее с некоторыми дополнениями, согласно изменившимся обстоятельствам. Но опять хода ей дано не было, оба раза, как оказалось после, вследствие недоброжелательных происков и зависти.

С восшествием на престол, император Александр II сам потребовал эту записку, обратил на нее особое внимание и передал для подробного рассмотрения и доклада военному министру. Князь Долгоруков, опровергая основательность предположений князя Барятинского, имел по этому поводу с ним личное совещание, и когда ему князем была доказана несостоятельность его опровержений, военный министр должен был признаться, что руководителем его в этом деле был генерального штаба генерал-маиор Милютин. Чтобы облегчить военному министру труд по составлению доклада Государю, князь Барятинский просил познакомить его с генер. Милютиным. После первых же объяснений, Д. А. Милютин отказался от внушенной ему генералом Вольфом точки зрения, нашел предположения князя непогрешимыми и, вслед за назначением князя Александра Ивановича главнокомандующим, принял должность начальника главного штаба на Кавказе. (Переписка князя с Д. А. Милютиным по поводу назначения помещена в Приложении). Таким образом, осуществились наконец предположения князя Барятинского, послужившие краеугольным камнем последующего грандиозного успеха.

Существовавшее до того времени военное разделение Кавказа основывалось на потребностях давно минувшей эпохи, когда целью военных действий было только охранение наших пределов, или наказание хищных обществ, не составлявших еще ничего сплоченного. С тех пор мелкие враждебные племена слились в один общий союз на восточном Кавказе, а на западном образовали несколько конфедераций; неприятель везде стал сильнее каждого из противопоставленных ему военных начальников, связанных между собою только властью удаленного от театра войны главнокомандующего. Отдельные и слабые районы подвергались действительной опасности при [89] вторжении значительного неприятельского скопища, возмущавшего туземное население; потому что не всегда можно было рассчитывать на своевременность сборов и даже на совершенную готовность в помощи соседнего военного начальника, предоставленного собственному произволу и занятого своими местными делами. При наступательных действиях оказывались те же самые недостатки раздробления власти. Нельзя было предпринять никакой значительной операции силами одного района; надобно было брать войска из районов соседних, парализуя совершенно эти последние на все продолжение операции. Местные начальники, располагая недостаточными средствами, никогда не могли пользоваться обстоятельствами. Власть, предоставленная командующему войсками Кавказской линии, на деле оказывалась совершенно бесполезною, — во-первых, потому, что он был удален от главных театров войны столько же, как и сам главнокомандующий; во-вторых, потому, что с того времени, как мюридизм возжег ожесточенную войну на восточном Кавказе и придал ей единство, подставляя нашим ударам одно слитое тело, соединение под одною местною властью военных действий за Тереком и за Кубанью утратило всякий смысл. Война на восточном и западном Кавказе приняла весьма различный характер; цели наши и образ действий в той и другой стране стали совсем иные. В тоже время война в восточных горах требовала единства действий; а между тем командующий войсками на линии, управляя всеми действиями на западном Кавказе, управлял только одною третью действий на восточном, потому что Прикаспийский край и Лезгинская линия не были ему подчинены. Черномория, вследствие дурного управления, находилась в неудовлетворительном положении; а западные противники наши, не взирая на недавно заключенный в Париже мир, сооружали экспедиции к восточному берегу Черного моря для снабжения горцев оружием и порохом, для водворения среди них разных эмиссаров и авантюристов. Последствием такого положения вышло, что на практике, при увеличившемся размере военных действий, за командующим войсками на Кавказской линии осталась одна хозяйственная [90] часть и, кроме редких вмешательств с его стороны, управление войною и краем перешло к начальникам раздробленных районов. Вся группа враждебных гор окружилась с нашей стороны поясом мелких командований, не имевших никакой самостоятельности. Неудобство такого порядка чувствовалось давно. Еще в 1847 году нашли необходимым соединить под одною властью Прикаспийский край, разделенный до того времени между двумя начальниками южного и северного Дагестана. Но другие части края, имевшие такое же военно-топографическое единство, как и Прикаспийский край, остались раздробленными.

Приступая к действиям решительным, надобно было, прежде всего, сосредоточить власть в руках нескольких высших начальников, по естественному географическому делению Кавказа, и предоставить в их распоряжение все средства подчиненного им района.

Таким образом, страны и войска вокруг восточной группы гор были разделены на три отдела: Левое крыло Кавказской линии, Прикаспийский край и Лезгинскую кордонную линию. Начальство в местностях, облегающих западный Кавказ, распределено между двумя главными начальниками: северная сторона, заключающая в себе бассейн Кубани, составила Правое крыло Кавказской линии; из земель, лежащих на южном склоне гор, от Сурамского хребта до Черного моря, образовано Кутаисское генерал-губернаторство. Каждый из этих больших самобытных районов имел свои резко-отличительные климатические и местные условия, особое основание военное и продовольственное, и перед собой — отдельный военный театр, пока, с дальнейшими успехами, направленные с разных сторон наши войска не сошлись в сердце побежденных гор. Каждый главный начальник получил достаточные средства для самостоятельного образа действий. Последствия, как теперь очевидно, вполне оправдали эту меру.

Необходимость поспешить сосредоточением власти была причиною, что места командующих войсками были созданы ранее, чем могла быть обработана полная система [91] учреждений, истекавших из нового разделения Кавказа. По обширности и разнообразию отделов, вверенных командующим войсками, надобно было дать нм помощников, которые состояли бы во главе подразделений края, командуя войском и управляя народом. Для командующих войсками надобно было создать штабы, в начале еще не организованные, и связать их общею системою с главным военным управлением; устроить, на новых основаниях, части артиллерийскую и инженерную; установить народное управление, применяя к делу опыт, приобретенный нами в более близком знакомстве с туземцами. Наконец, сообразно новому устройству отделов, следовало уравновесить главное управление армией так, чтобы силы различных частей его соответствовали действительным потребностям и течению дел в каждом отделе, постоянно применяясь к местным условиям, которые столь резко отличали наше военное положение на Кавказе от общего положения военных сил в Империи. Новая система управления Кавказскою армиею должна была обнять все части, прикосновенные к ней, и перестроить их по одному общему плану.

Этот обширный труд был совершен в относительно небольшой промежуток времени, благодаря настойчивости князя Барятинского и просвещенной энергии его начальника штаба Д. А. Милютина. Здесь, конечно, не место входить в мелкие подробности всех этих организаций, требовавших однако много труда и сообразительности; но особенно остается указать на устройство весьма практического управления туземным населением. Были созданы округа, с начальниками, которым подчинялись и войска; а командующие войсками в делах, до гражданского населения относившихся, облечены правами генерал-губернаторов. Средства для устройства туземцев и устранения непредвиденных неблагоприятных обстоятельств имелись всегда под рукой; наконец, в Тифлисе учреждено особое горское управление, ведавшее всеми делами, относившимися к мусульманским покорным племенам. [92]

После осуществления предположений о новом разделении военного управления, само собою, нужно было озаботиться выбором лиц для главных командований. Князь Барятинский выказал в этом случае один из тех талантов, которые свойственны только действительно умным государственным людям. Умение выбирать себе помощников, умение отдавать должное по заслугам и кстати награждать, качества неоценимые, к сожалению редко встречаемые. Особенно удачны были первые два назначения: Д. А. Милютина начальником главного штаба и Н. И. Евдокимова командующим войсками Левого крыла. При помощи первого только и можно было с таким успехом в короткое время довести всю организацию до требуемого обстоятельствами положения и давать ход всем обширным предначертаниям, долженствовавшим повести к быстрому, никем непредвиденному, неожидаемому, блистательному концу. Только при помощи второго можно было достигнуть тех изумительных успехов, которые привели, менее чем в три года, к прекращению войны на восточном Кавказе. Как гениальна была мысль вести главные удары против неприятеля именно из Чечни, предоставив другим районам лишь роль вспомогательную, так гениальным был выбор для этого ген. Евдокимова, оказавшегося настоящим человеком на настоящем месте. Все давно знали его за способного, изучившего край и туземцев генерала, но никто не оценивал его так высоко, чтобы считать способным на первенствующую роль в исполнении грандиозного плана; только князь Барятинский, хотя и очень мало вместе служивший с Евдокимовым, угадал в нем именно того человека, какой был нужен в данный период действий. Как князь Воронцов не ошибся в назначении в 1851 году на Левый фланг князя Барятинского, так в свою очередь не ошибся князь Барятинский в назначении туда Евдокимова. Все остальные назначения, если не так ярко выражались в результатах, как вышеприведенные два, все же были соответствующими данным потребностям и представляли выбор всего лучшего, что в то время можно было найти. [93]

Сосредоточение власти и устройство систематического управления в пяти главных отделах Кавказа положило начало порядку вещей, при котором устранилось главное затруднение, препятствовавшее до сих пор достижению правительственных целей на Кавказе, именно чрезвычайное разнообразие Кавказа, при котором никакая мера не могла быть одинаково пригодною для всех его частей; а между тем в подразделениях края, при всеобщем раздроблении управления, не было ни властей, облеченных достаточным авторитетом для того, чтобы исходатайствовать исключительные меры, соображенные с местными обстоятельствами, ни органов для того, чтоб привести эти меры в исполнение. Поневоле главное управление должно было входить в несвойственные ему мелочи местной администрации и, чтобы не спутаться в своих мерах, должно было держаться однообразной системы, жертвуя делом форме.

С самого прибытия князя Барятинского в Тифлис, на всем Кавказе закипела энергическая деятельность, не только военная, но и гражданская. Само собою, военной пришлось посвятить более внимания и времени: она не могла не составлять главной заботы и по самой сущности, и по тому еще, что необходимо было воспользоваться присутствием на Кавказе прибывших из России на время войны с Турциею 13-й и 18-й пехотных дивизий, пребывание которых там, и то лишь после настойчивых ходатайств князя, было отсрочено Государем не далее как до осени 1859 года 20.

Поэтому нахожу более удобным сначала вести рассказ о военных событиях за время главного командования князя Барятинского, а затем уже обратиться к гражданской деятельности его, как наместника.

В течение всего этого времени князь Александр Иванович, кроме официальных бумаг, часто писал Государю письма, на которые покойный Император всегда [94] отвечал собственноручно. Переписка эта (по-французски) — ценный материал, особенно для характеристики князя Барятинского и вообще того времени. Но не следует забывать, что от 1856-1863 годов нас разделяет еще слишком незначительный период времени, чтобы подобные документы могли увидеть свет. Обстоятельство это ставит биографа в затруднение, лишая употребления самых лучших красок для портрета.

Назначение князя Барятинского состоялось после трехлетнего перерыва наступательных действий в горах, вынужденного Восточною войною. Во все это время внимание правительства и силы Кавказского корпуса были устремлены на внешние дела. Главною задачею нового главнокомандующего было употребить все усилия, чтобы искоренить внутреннего врага из недр Кавказа.

Предшествовавшая война разъяснила наше положение на Кавказе и доказала очевидно, что оно всегда будет шатко, наши средства для заграничной Азиатской кампании недостаточны, законное влияние России на сопредельные мусульманские государства слабо, пока мы не подавим образовавшийся в нашем тылу союз непокорных горских племен и не утвердим, посредством прочных удобных путей сообщения, связи Закавказского края с Россиею. Этому до князя Барятинского никто не придавал такого важного значения: он же настойчиво ходатайствовал, как уже упомянуто, и у Государя, и у Великого Князя Генерал-Адмирала, постоянно развивая мысль, что не только для войны с горцами, но и для всего нашего положения на Востоке это предмет первостепенного значения. С другой стороны, окончившаяся война произвела заметное колебание в умах горцев, ждавших от нее полного торжества врагов России и разочаровавшихся.... Им опять приходилось бороться одним, не видя конца ряду своих жертв. Но это впечатление не могло охладить надолго таких воинственных людей, если б им дали отдохнуть и собраться с силами. По обеим причинам, надобно было немедленно открыть наступление, вести его самым решительным образом и смотреть на [95] Кавказскую войну не как на домашнее дело, но как на войну.

В Петербурге как будто не хотели понять это: ссылаясь на бедственное финансовое положение, требовали экономии и крайнего ограничения расходов, достижимого, конечно, лишь сокращением числа войск: а без них опять война длилась бы бесконечно и, при первом столкновении с Западом мы опять очутились бы в безвыходном положении. В дальнейшем изложении и из различных писем, которые читатель найдет в приложениях, будет ясно видно, до чего доходили эти настаивания и с какою энергическою твердостью князь Барятинский их устранял, в чем и кроется главнейшим образом его великая заслуга пред государством. "N'oubliez pas dans la haute position oщ ma confiance vous a placй, que le pays et les troupes, qui sont sous vos ordres, font partie de la grande patrie, et en ayant en vue leur bien-кtre, ne perdez pas de vue le bien gйnйral", писал между прочим Государь, делая князю выговор за пререкания с военным министром. И все-таки князь Александр Иванович настоял на своем и достиг великой цели упрочить Кавказ за Россиею.

Первые удары князь Барятинский считал необходимым обратить против восточной группы непокоренных гор, наиболее угрожавшей нашему тылу. Из семи пехотных бригад, составлявших до 1850 года отдельный Кавказский корпус, шесть были постоянно обращены против этой части неприятеля, что ясно доказывало его относительную важность. Западные горцы не слились еще в один общий союз, и страна их лежала в углу Кавказа, между Русским населением линии и Грузинским населением, управления Кутаисского генерал-губернатора. Адыги (Черкесы), занимая морской берег, могли иметь сношения с внешними врагами, этим они были опасны: но за то, окруженные сплошною массою христианского населения, они не могли никого возмутить вокруг себя, и для нас были вредны только их хищнические набеги. Восточные же горцы образовали одно политическое тело, угрожали ближним соседством Военно-грузинской дороге, нашему единственному [96] сообщению чрез горы и, своим центральным положением посреди мусульманского народонаселения, составляли для нас действительную опасность, которая чувствовалась всего более во время внешней войны. Поэтому нужно было направить первый удар против мюридов. восточного Кавказа, не щадя жертв и соразмеряя усилия с потребностями войны; а против западных гор оставить, до низложения Шамиля, только необходимое число войск и сообразовать там покуда наступательные действия с ограниченными средствами наличных сил. Последствия блистательно оправдали такой взгляд.

Новое разделение Кавказа, последовавшее в Августе 1856 года, придало главным военным отделам достаточную самостоятельность для ведения войны своими собственными силами, не занимая их из соседних отделов. Прикомандированные дивизии 13-я и 18-я были размещены следующим образом: 18-я оставлена за Кавказом для усиления войск Лезгинской линии и для производства дорожных работ, которые нужно было вести самым спешным образом, пользуясь наступившим миром, чтоб не быть поставленными опять в то критическое положение, в котором находился Кавказский корпус в 1855 году. Два полка 13-й дивизии расположились на Правом крыле, где местных войск было недостаточно для наступления в предположенных размерах: два полка на Левом крыле, откуда войска должны были проложить себе дорогу в глубь гор. Затем баталионы не передвигались уже ежегодно, как бывало прежде, из одного конца края в другой.

Тридцатилетняя война против мюридизма давно уже уяснила относительное положение наше и неприятельское. Надобно было только воспользоваться опытом. Князь Барятинский решился нанести непокорным горцам главный удар с северной стороны, наступая на них в тоже время и из других пределов.

На Лезгинской кордонной линии горцы ограждены становым хребтом Кавказа, чрез который сообщение существует только в летние месяцы. Забросить некоторые части войск по ту сторону гор, посреди сплошного Лезгинского [97] населения, было невозможно, пока горский союз не был потрясен в основании.

В Дагестане было настоящее гнездо мюридизма. Фанатическое население этой части гор было совершенно порабощено духовною властью, и потому трудно было ждать, чтобы разложение религиозного союза горцев началось с этой стороны. Покорять же открытою силою одну крепость за другою стоило бы чрезмерных усилий, как это доказали бесплодные экспедиции десятилетнего периода с 1839 по 1849 год. Кроме того, чтобы успешно наступать в Дагестане, прежде всего надобно было прочно связать его, для совокупности действий, с Левым крылом, занятием разъединявшей их Салатавии.

На Левом крыле, особенно в пространстве, занимаемом прежде Левым флангом, еще при князе Воронцове приобретены были значительные успехи. Чеченское племя, населяющее северную сторону гор и составлявшее половину покорного Шамилю народа, хотя самое воинственное из горцев, далеко не было увлечено в такой степени, как Лезгины, фанатическим учением мюридизма; оно сохраняло гораздо более независимости в личном характере и общественном быту и удерживалось в повиновении Имаму больше страхом и привычкою, чем убеждением. Успехи нашего оружия должны были сильнее отозваться в этом шатком населении и отторжением Чеченских обществ одного за другим от Шамиля глубоко потрясти весь союз мюридизма. Посредством методического наступления мы должны были прорубиться сквозь леса, составляющие всю силу Чечни, и выйти, по другой стороне их, в глубь гор, где и жители не так воинственны, и искусственных преград меньше; этим движением мы заходили в тыл крепостям, которыми горцы оградили свои пределы с восточной стороны.

По этим соображениям был определен план действий: со стороны Прикаспийского края прежде всего прочно утвердиться в Салатавии, чтобы связать стратегически Дагестанские и Чеченские войска и иметь опорный пункт в самых горах; со стороны Лезгинской линии ежегодно разорять непокорные общества и довести их к решительной [98] минуте до бессилия; со стороны Левого крыла овладеть плоскостью и оттуда, с значительными силами, ворваться в глубь гор; совершать это всякое лето и зиму, сколько позволят силы наличных войск, приготовляя в каждом текущем походе точку отправления для следующего.

Предпринимая покорение гор, надобно было отказаться от методических привычек предшествовавшего периода: строить города на всякой вновь занимаемой позиции, последствием чего бывало только продолжительное бездействие и изнурение войск. исключительно занятых работами, и создавать искусственные важные пункты, которые потом было жаль бросить для нового движения вперед, рассчитывая, чего они стоили. Князь Барятинский решился принять другой образ действий: основываться прочно только на пунктах особенно важных, за которыми остается военное и административное значение и после покорения гор; в пунктах же, занимаемых временно в военных видах, устраивать укрепленные лагери, — вал с пушками, — и посреди располагать войска в бараках, Алжирских домиках, или в Калмыцких кибитках, вознаграждая неудобства помещения усиленною порциею продовольствия: при первой возможности, занимать новую позицию впереди и, окопавшись на ней, переносить туда подвижные жилища. Эта система дала нам возможность ввести в дело массу войск, прикованную прежде к работам в городках и укреплениях и рассчитывать свои шаги вперед не годами, нужными для устройства прочной оседлости, а месяцами.

Князь прибыл к армии глубокою осенью, в Ноябре 1856 года. В Прикаспийском крае и на Лезгинской линии в этом году уже нельзя было предпринять наступления. Он употребил войска, занимавшие Лезгинскую линию, на рубку просек сквозь леса, покрывающие южный склон главного хребта. Нужно было открыть в них сообщения н для движений в горы, и для того, чтобы связать между собою оборонительные пункты нашей кордонной линии, и чтоб облегчить передовой страже преследование качагов 21. Для [99] последней цели организована вновь, в большем против прежнего составе, партизанская команда. В Прикаспийском крае приказано заготовлять материальные средства для устройства в Салатавии, будущим летом, штаб-квартиры Дагестанского пехотного полка.

Военные действия можно было открыть в течении зимы только на Левом крыле.

Несколькими походами в глубь Большой Чечни, продолжавшимися с промежутками от начала Декабря до конца Марта 1857 года, генерал Евдокимов докончил просеки, начатые в этой стране еще в 1850 году, и раскрыл Чеченские дебри широкими путями от Воздвиженского до Куринского и поперек — от "Русской" дороги к Бердыкелю и к устью Сунжи, кроме других, менее значительных. При выходе Басса из гор устроен укрепленный Шалинский лагерь, а в долине Мичика Хоби-Шавдонское укрепление. В тоже время Кумыкский отряд сбил неприятельские укрепления в Гойтемир-Капу, ограждавшие Аух 22. Население Чечни было еще оставлено на текущее лето в своих лесных хуторах; но с тех пор, как просеки раскрыли страну в стольких направлениях, с первою же осенью можно было его принудить к покорности.

Вообще, за лето 1857 года, следовательно менее чем в год с назначения князя Барятинского главнокомандующим и за семь месяцев с прибытия его на Кавказ, были уже достигнуты огромные результаты. Кроме вышеуказанных на Левом крыле, в Дагестане занята Салатавия, и туда переведена штаб-квартира Дагестанского пехотного полка; на Правом крыле занята линия по Адагуму, а Кубанский пехотный полк переведен на р. Белую в Майкоп; водворены три новые казачьи станицы — одна на Сунже, две на Лабе и Урупе. На Лезгинской линии вырублены у подножья хребта широкие просеки, разработано несколько дорог, ближайшие аулы Лезгин в ущельях главного [100] хребта разорены, и спокойствие в Кахетии значительно обеспечено. В Кутаисском генерал-губернаторстве подробно осмотрена Сванетия, и приняты меры к ее административному устройству.

А князь Барятинский все еще не довольствовался достигнутыми результатами. Он желал, уже во второй половине зимы 1856 — 57 г., занять Аргунское ущелье. Генерал Евдокимов, 4 Января 1857 года, писал князю, что, по его мнению, прежде нужно обеспечить Большую Чечню и Кумыкскую плоскость постройкою укреплений у Автура и на Хоби-Шавдоне: тогда главные силы могут быть свободны для движения в Аргунское ущелье.

Главнокомандующий согласился с этим вполне основательным мнением; но когда г. Евдокимов, вместо Автура, устроил укрепленный лагерь у Шали, то князь этого не одобрил и, не взирая на подробное дополнительное объяснение, было написано Евдокимову 23 Марта 1857 г., что главнокомандующий не убедился его доводами, что это противоречит личным объяснениям самого Евдокимова и что Шалинский лагерь не есть шаг вперед.

Такова была настойчивость князя Барятинского с минуты назначения главнокомандующим, и результаты вполне ее оправдали.

Также точно и в деле управления покорными горцами, которому князь искони придавал особое значение, он сам следил за ходом дела и направлял его с замечательною проницательностью, редко отступая пред убеждениями и ходатайствами даже лучших своих помощников. Например, 9 Июля 1857 г., генерал Евдокимов весьма подробно излагал свои мысли об управлении Кумыками и проводил свою излюбленную мысль вверять управления туземцам. Для Кумыков он предлагал князя Хасая Уцмиева.

На этом письме князь Александр Иванович собственноручно написал: "Передать ли управление совершенно в руки туземцев — вопрос; ибо этим можем мы удалиться от введения в будущем Русских порядков, долженствующих служить к слиянию этого народа с Россией. [101] Отложить решение вопроса до вступления в должность князя Мирского; но Евдокимову об этом не писать, чтобы не оскорбить, а дать делу проволочку. Что же касается до выбора Хасая, то я его не понимаю; ибо я редко видел человека менее уважаемого своими соотечественниками по бесхарактерности и известной всему краю трусости. Кроме того, он человек алчный, и его опасно допускать к управлению".

Жаль только, что в другом случае князь уступил и согласился на ходатайство генерала Евдокимова назначить начальником Осетинского, а впоследствии Чеченского округа Мусу Кондухова... Система управления горцами посредством туземцев оказалась вообще несостоятельною.

Одним из лучших подспорий для ясного определения достоинств человека несомненно служат его письма. В этом отношении переписка князя Барятинского с разными лицами — материал драгоценный: достаточно прочитать ее внимательно, чтобы образ покойного фельдмаршала ожил пред глазами читателя, и вполне обрисовался замечательный государственный человек, с его, можно сказать, почти непогрешимыми взглядами на политическое положение государства, на необходимые для успеха меры, на людей, соответствовавших в данное время потребностям государственной службы, и т. д.

До какой степени он понимал положение России на Востоке, как он предвидел грядущие события и указывал на важные пункты, требовавшие особого внимания, уже видно отчасти из приведенных мною выше указаний его на необходимость развития пароходства по Волге и Каспийскому морю, на проведение рельсового пути между Каспийским и Черным морями, на исследование Закаспийского края и проч. Командировав в 1857 году Д. А. Милютина в Петербург с проектами военных реформ, князь Барятинский возложил на него ходатайства и по разным другим делам, в том числе и о железной дороге за Кавказом. Это дело поручалось особой заботливости Дмитрия Алексеевича. [102]

Постройку вызывался взять на себя В. А. Кокорев с К о, требуя за это объявить весь Закавказский край porto-franco, а также отвода разных пустопорожних земель и минеральных копей 23. Само собою, кн. Барятинский не мог знать финансовой стороны дела, не мог знать средств г. Кокорева; но в виду главной цели — иметь железную дорогу, для связи Закавказья с Россией, для возможности быстрого передвижения войск и военных средств, для развития благосостояния края и усиления влияния на Востоке, князь считал требования г. Кокорева незначительными. Не следует забывать, что это было время ослабления Турции, торжественного расположения к нам Наполеона III и возмущения Сипаев в Индии, когда можно было положить основания, во многом облегчавшие успех дел в Средней Азии. В Петербурге появились в то время по этому предмету два проекта (один принадлежал Н. В. Ханыкову, другой г-ну NN), но князь считал их "данью моде", не только не обещающими пользы, но грозящими вредом. "По делам Востока, писал князь Д. А. Милютину, чрезвычайно опасаюсь Петербургских умников". В его глазах единственным практическим проектом было: покончить с Кавказской войной, не жалея для этого в течении нескольких лет средств, затем развить пароходство по Волге и Каспию и провести железную дорогу чрез Закавказье. Недавние события показали всю непреложную основательность такого взгляда.

В Петербурге отнеслись к мысли поручить Кокореву постройку железной дороги с иронией (правильно или нет иронизировали, судить не могу; хотя если вспомнить историю с учредителями Главного Общества, Колиньоном и К о, то не знаю, над кем следовало смеяться...) Но ведь это была частность: кому отдали бы постройку дороги и на каких условиях, не относилось к сущности дела; главное, нужно было скорее строить и, во всяком случае, предпочесть Закавказскую дорогу другим, внутри России, в роде Ряжско-Вяземской и т. п., в свое время остроумно названным дорогами "от Дураковки до Болвановки"… [103]

Бюрократичный мир вообще враг широких взглядов, грандиозных проектов; его смущает новая мысль, требующая энергии для осуществления: это грозит нарушением сонного канцелярского порядка... Этому миру даже патриотизм, чуть он заявляет себя довольно громко и настойчиво, уже не мил и кажется опасным. Неудивительно, что многие предположения князя Барятинского встречали или отпор, или под час полуиронические предложения. Так, вместо Закавказской железной дороги, предлагали от Поти до Тифлиса построить конно-железную дорогу. И нужно было еще двадцать лет времени, пока, наконец, при энергической настойчивости Великого Князя Михаила Николаевича, осуществилась мысль князя Барятинского, и два Русские моря связаны рельсовым путем.

ПРИЛОЖЕНИЯ.

I. Князь А. И. Барятинский Д. А. Милютину.

Москва, 25 Августа 1856 г. Дом Вырубова на Тверском бульваре.

Милостивый государь Дмитрий Алексеевич. Вчера к величайшему и неутешному моему горю, узнаю я, что вы не будете в Москву. Кроме удовольствия вас видеть, лишен я еще возможности сделать вам лично предложение, которое теперь решаюсь передать бумаге, хотя в этих случаях особенно бумага весьма слабо заменяет речь; следовательно, не изощряясь в личном красноречии, приступаю прямо к делу. Вы знаете, Дмитрий Алексеевич, сколь высоко я вас ценю и сколько бы мне было приятно сочетать мое военное поприще с вашим. Я на днях просил Государя восстановить на Кавказе место начальника главного штаба и его помощника, и Государь Император, при изъявлении согласия, спросил меня, кого я желал бы иметь на первом из этих мест. Я доложил Его Величеству, что, не предваривши вас, не смею просить о вашем назначении, но что буду вам тотчас же писать об этом. Государь меня сердечно поздравил с выбором и сказал, что лучшего сделать не мог.

Следовательно, остается вам теперь решить это дело. Я посылаю вам нарочного курьера, чтобы иметь скорее ваш ответ; в случае вашего согласия, мне бы весьма желательно было видеть вас, еще до назначения, в Москве. Я отсюда уезжаю между 12 и 15 Сентября, и следовательно успеете до тех пор поправиться здоровьем. Впрочем, я предупредил Его Величество о вашем здоровьи и о том, что я предлагаю вам приехать для личного объяснения со мною; таким образом вы [104] не будете принуждены выезжать в свет в случае, ежели бы ваше здоровье еще бы требовало ... (не разобрано). Буду ждать вашего ответа с нетерпением и оставляю вас самих судьею, до какой степени ваше согласие меня обрадует. Примите с чувствами особого уважения к вам и уверения сердечной моей преданности.

II. Д. А. Милютин князю А. И. Барятинскому.

Милостивый государь князь Александр Иванович. Получив в минувшую ночь письмо вашего сиятельства от 25 числа, поспешаю немедленно же отправить мой ответ с тем же нарочным.

Прежде всего позвольте мне, князь, принести вам глубокую признательность за лестное для меня ваше мнение, и вместе с тем уверить вас, что я всегда с искреннейшею радостию готов бы стать под непосредственное начальство вашего сиятельства, хотя бы и на месте менее почетном, чем предлагаемое вами. Поверьте, что я умею ценить ваше благосклонное ко мне расположение и употребил бы все старания, чтоб оправдать ваше доверие. Достаточны ли мои силы для занятия столь важной и обширной должности — о том судить не мне; могу только сказать, что я всегда проникнут истинным желанием быть полезным для службы нашего Государя, и что я приложу неограниченное усердие к исполнению своих обязанностей, на какое бы место я ни был призван монаршею волею.

Но самое это чувство священного долга, заставляющее добросовестного слугу устранять все расчеты личных выгод, побуждает и меня в настоящем случае представить на соображение вашего сиятельства обстоятельство, которое весьма важно при выборе для вас ближайшего помощника. Место начальника штаба на Кавказе требует такого человека, который, независимо от нравственных качеств, обладал бы и необходимыми силами физическими, чтобы выдерживать и усиленную работу кабинетную, и тяжкие труды боевой жизни. Вам известно, как мало я удовлетворяю этому условию. В бытность мою на Кавказе, я уже имел случай испытать гибельное на меня влияние тамошнего климата; в последние же годы усиленной служебной деятельности я дошел было до такого положения, что отчаивался в излечении. Только самая регулярная жизнь и строгая во всем осторожность могут поддерживать мое здоровье. Даже и в нынешнее лето, при совершенно спокойной жизни, я постоянно почти болен — от одного влияния погоды. Болезненное мое состояние, как известно вашему сиятельству, лишило меня счастия приехать в Москву и к коронации, и к 30-му Августа; и теперь, при всем моем желании неотлагательно иметь с вами свидание, я не в состоянии предпринять этого путешествия. Такого ли человека нужно вам иметь помощником? Считаю делом совести убедительнейше просить ваше сиятельство, для пользы службы и собственной вашей, обсудить вновь сделанный вами выбор; с своей стороны я полагаю, что представленное мною [105] соображение должно заставить вас искать другого человека, который мог бы без устали на многие годы оказывать вам действительную подмогу. Бесчестно принять на себя звание и должность, зная вперед, что не в силах выдержать сопряженного с ними бремени.

Если ваше сиятельство изволите найти себе другого, более надежного помощника (в чем я не могу сомневаться), то не угодно ли вам будет поручить кому-нибудь (например полковнику Карцову) известить меня об окончательном вашем решении, дабы я не оставался в тяжком недоумении. Во всяком же случае, каково бы ни было это решение, я повторяю выраженную мною признательность вашему сиятельству за внимание и благосклонность ваши.

1856 года 28 Августа, 9 часов утра. Мыза Николаевская.

III. Князь А. И. Барятинский Д. А. Милютину.

Москва, 31 Августа 1856.

Письмо вашего превосходительства утверждает меня еще более в том глубоком убеждении, что лучшего выбора я сделать не могу. Скромность и совестливость составляют вернейший залог для начальника, который желает иметь друга в помощнике. Позвольте вас уверить, Дмитрий Алексеевич, что и я с своей стороны буду всячески стараться облегчить вам труд и трудность положения, предоставляя вам выбрать себе в помощники людей по вашему усмотрению и представляя себе самому, для моего душевного спокойствия и сердечного удовольствия, устроить ваше положение во всех отношениях соответственно вашему слабому здоровью, вашим способностям, вашим заслугам и тому положению, которое вы в крае занимать должны.

Посылаю вам, в виде уполномоченного посла, капитана Романовского, который мне передаст и получит от вас те объяснения, которые могут ускользнуть или трудно передать бумаге; он доверенное мне лицо, и смею думать, что он вполне сумеет заслужить и ваше доверие.

IV. Д. А. Милютин князю А. И. Барятинскому.

От 18 Октябри 1856 г., С.-Петербург.

Долгом считаю довести до сведения вашего сиятельства, что высочайший приказ о моем назначении последовал 15-го сего Октября; 20-го же числа полагаю выехать из Петербурга, и если не встречу в дороге никаких непредвиденных остановок, то надеюсь около половины Ноября иметь честь представиться вашему сиятельству.

При этом случае не лишним будет доложить вам, что относительно генерал-маиора Индрениуса 24 никакого распоряжения в Военном [106] Министерстве, не делается, и сам г. министр, на мой вопрос по этому предмету, сказал мне, что не имеет в виду никакого о нем представления. Поспешая явиться к новой должности, доверием вашим на меня возложенной, я желаю искренно иметь скорее случай заслужить благосклонное ваше ко мне расположение и доказать на деле глубокое почтение и пр.

Переписка Великого Князя Константина Николаевича с князем А. И. Барятинским.

(Печатается с разрешения Его Императорского Высочества).

1.

(Без означения года и месяца).

Посылаю тебе, любезнейший Александр Иванович, записку, поданную мне бароном Торнау 25 о значении Баку и Каспийского моря и соображения по этому предмету вице-адмирала Метлина. Прошу тебя потрудиться прочесть то и другое и возвратить мне с твоим мнением. При свидании поговорим подробно об этом деле, и тогда решим окончательно этот важный вопрос. Я старался здесь, сколько мог, помогать Милютину, в котором видел твоего полномочного, и надеюсь, что он был мною доволен. Он привезет тебе утвержденное Государем в виде опыта на три года положение об устройстве морской части на Кавказе. Надеюсь в будущем году в Августе или Сентябре побывать у тебя в гостях. Ожидаю это время с нетерпением, чтобы иметь случай тебя снова обнять. Твой верный друг.

2.

Я перед тобою кругом виноват, любезнейший Александр Иванович, что так долго не отвечал; но, перед предстоящим мне отъездом за границу, меня до такой степени замучили, что это превосходит всякое воображение. С сим вместе я посылаю тебе официальный ответ, который мог бы пойти гулять обыкновенным порядком по канцеляриям 26. Здесь же я тебе повторю, что Государь вполне разделил все твои предположения, о которых ты мне пишешь. С Чевкиным мы устроили комиссию из весьма дельных людей для обсуждения Волжского вопроса. К Баку мы приступим, коль скоро ты пришлешь окончательно одобренный тобою проект. Государь сказал мне, что он вперед утверждает все то, что ты представишь про Баку. От Перовского я еще не имею ответа на счет Ново-Петровска.

Крюднер получил ответ от твоего брата Виктора, в котором он, к сожалению, решительно отказывается от должности 27. [107]

У меня в голове только два имени: 1) напитан Греве, Черноморский офицер, бывший в продолжение всей кампании при Горчакове по особым поручениям и приобретший себе репутацию весьма толкового и дельного офицера, не смотря на молодость лет; 2) мой адъютант Стеценко, которого ты отчасти узнал в Николаеве и который долгое время был адъютантом у Серебрякова. Нынче летом он был моим депутатом при занятии Сухума.

В заключение мне остается тебе пожелать от души сил и здоровья для продолжения твоего полезного служения на огромном твоем поприще. Обнимаю тебя мысленно от души и вперед радуюсь, что, Бог даст, в Июне опять увидимся. Сегодня вечером я отправляюсь за границу.

25 Декабря 1856 г.

3.

Ваше Императорское Высочество.

Я имел счастие получить милостивое письмо Вашего Императорского Высочества от 25 Декабря. Известие об отъезде Вашем за границу оставило меня под двойственным влиянием огорчения н радости: огорчен я тем, что отсутствие Ваше из С.-Петербурга всегда вижу с большим сожалением; радуюсь поездке Вашей за границу, потому что уверен в пользе, которую она во всех отношениях принесет вам и делу общему.

Я до сих пор еще не представляю о порте и укреплениях в Баку, потому что ежедневно по этому предмету ожидаю представления адмирала Васильева. О Петровском я уже сделал представление или, лучше сказать, препроводил, без всякого суждения, в Морское Министерство на рассмотрение несколько проектов полковника Тизенгаузена. Морские инженеры, по специальности своей, лучше обсудят этот предмет, нежели здесь, где их нет вовсе.

Не могу выразить, с каким нетерпением ожидаю прибытия Вашего на Кавказ. Я намерен отправиться отсюда на Левое крыло в начале Апреля месяца, Май пробуду на Правом крыле и в Черномории, и когда только узнаю положительно о времени Вашего прибытии и о месте, где изволите высадиться, то поспешу туда, чтобы встретить Ваше Высочество.

К тому только времени может быть окончательно приготовлено соображение по предмету присоединения Астраханской губернии к Кавказу, и следовательно поступит оно па обсуждение в Кавказский Комитет уже по возвращении вашем в С.-Петербург. Ваше Высочество между тем на месте удостоверитесь еще более, как необходима подобная мера и сколько для будущего благоденствия всего Кавказа и Астрахани соединение этих двух управлений неизбежно.

21 Января 1857 г.

Тифлис. [108]

4.

(Без означения года и месяца.)

С любопытством я читал твою интересную записку и совершенно разделяю твой взгляд. Я уже получил официальное приказание распорядиться средствами Черного моря для занятия берегов; на сем основании я посылаю туда адъютанта моего Стеценку и желаю, чтоб он заехал сперва к тебе, чтоб получить от тебя изустные приказания и наставления.

5.

24 Июня 1857 года (С. П. Б.).

По случаю предстоящих путешествий Государя в нынешнем году, я принужден отложить до будущего года предлагавшуюся поездку мою в Астрахань, на Кавказ и в Черное море. Поспешая уведомить тебя об этом, любезнейший Александр Иванович, я искренно сожалею, что не буду иметь удовольствия видеть тебя, и это тем более, что при нынешних обстоятельствах я желал поговорить с тобою о многом, по разным важным предметам, узнать твое мнение и условиться в одинаковом образе действия. Состояние наших финансов, которое в высшей степени затруднительно, побуждает неотлагательно сократить по всем ведомствам все расходы, без которых можно обойтись, и пожертвовать многими прекрасными надеждами на будущее, для того чтоб выйти из настоящего положения. Положение это становится тем важнее, что теперь явились с новою силою и требуют скорейшего разрешения другие важные жизненные вопросы внутренней администрации нашей, а именно: о крепостном праве, о раскольниках, о крайней необходимости устроить судопроизводство и полицию нашу так, чтоб народ находил где-нибудь суд и расправу, чтоб приказания правительства исполнялись, и чтоб высшие правительственные лица не были вынуждены для достижения благих целей прибегать к внезаконным средствам. В тоже время необходимо изыскать новые и при том колоссальные источники народного богатства, дабы Россия сравнялась в этом отношении с другими государствами: ибо мы не можем далее себя обманывать и должны сказать, что мы и слабее и беднее первостепенных держав и что при том беднее не только материальными способами, но и силами умственными, особенно в деле администрации. Ты, любезнейший князь, управляешь, как наместник Государя, целым царством; мне предоставлено доверием Государя создать России флот, ибо нет у нас флота. Соображая важность той и другой исторической роли, мне кажется, что первая обязанность наша должна состоять в том, чтоб отбросить всякое личное славолюбие и сказать, что наша жизнь должна пройти в скромном, неблестящем труде, не в подвигах, которые могли бы в настоящем возвысить наше имя, но в работе для будущего, чтоб дети наши получили плоды с той земли, которую мы, при благословении Божием, можем вспахать, удобрить и засеять. Посему не о морских победах и не о завоеваниях [109] на Кавказе и сопредельных странах следует думать, не о создании вдруг большого числа судов при больших пожертвованиях и не о содержании на Кавказе многочисленной армии, на которую мы решительно не имеем денежных средств, но о том, чтобы беспрерывными плаваниями небольшого числа хороших судов приготовить целое поколение будущих опытных и страстных моряков, и о том, чтобы усовершенствованием внутреннего управления вводить на Кавказе порядок и довольство, не издерживая на то больших сумм, а стараясь сделать из управления Кавказского образец бережливости и благоустройства. На это нужна не армия, не громкие экспедиции в горы, не пышный двор падишаха, но выбор дельных людей и скромный образ действия. Конечно, блестящий наместник обратится тогда в губернатора; но этот губернатор оставит по себе имя в истории народов, тогда как первый присоединится к ряду тех предместников, которых имена сохранились только в звании улиц. Глубоко проникнутый этими убеждениями, я занимаюсь теперь сокращением морского бюджета и с грустью предвижу, что придется расстаться с разными предположениями на счет Каспийской флотилии и устройства там портов. Мы в состоянии уделить туда весьма небольшие суммы, и я думаю, что следует более заботиться о развитии на Каспии торгового судоходства, чем об увеличении числа военных судов.

Вот тебе, любезный князь, весьма длинное письмо. Не пеняй на меня за некоторые выражения и вспомни, что я пишу под грустным впечатлением всего, что вижу и при горьком сознании, что я теперь ничто иное, как генерал-адмирал без флота, и который только что видел своими глазами гигантские флоты и морские способы вчерашних врагов наших.

Прощай, Бог с тобою; обнимаю тебя от души.

6.

10 Декабря 1857 г., Петербург.

Любезнейший Александр Иванович. Пользуюсь отъездом Ханыкова, чтоб написать тебе несколько строк. По предложению Государя я вызвал Ханыкова к составлению проекта экспедиции в Хорасан и пригласил его принять на себя начальствование оною, в полной уверенности, что действую в твоих именно видах и что угадал твои намерения. Посему прошу тебя убедительно оказать этому предприятию самое горячее содействие, без которого оно не может удасться. Я убежден, что оно принесет самые важные последствия, приготовив нам пути к дальнейшим действиям на Востоке, и потомство не будет в праве сказать, что мы сидели сложа руки в то время, когда несчастная Индия борется, чтобы свергнуть ненавистное иго Англичан. Ханыков везет от меня письмо к Дост-Магомет-хану. Надеюсь, что ему удастся лично ему вручить его. Вчера пришло к нам известие об лихом последнем деле Орбельяни, с которым истинно тебя поздравляю. Обнимаю тебя от души. Твой верный друг. [110]

7.

27 Января 1858 г. Тифлис.

Ваше Императорское Высочество.

Ваше Императорское Высочество изволите получить вместе с сим письмом особый официальный мой ответ на почтеннейший ваш рескрипт по Морскому Министерству относительно Бакинского порта. Дозвольте мне дополнить этот ответ некоторыми пояснениями, необходимыми для оправдания моих действий перед Вашим Высочеством. Из означенного рескрипта Вашего я узнал с удивлением и не без огорчения, что проект, представленный мне вице-адмиралом Васильевым, для построек на Баиловом мысе, не был отправлен мною в Морское Министерство и что работы, начатые в Баку, производились без ведома Вашего. По ближайшем пересмотре дела, я удостоверился, что недоразумение это произошло от какой-нибудь случайности во время разъездов моих по линии, когда бумаги пересылались от меня в Тифлис и обратно ко мне. Я был уверен, что означенное представление в.-а. Васильева было отправлено в Морское Министерство, как Ваше Высочество изволите сами усмотреть из письма, писанного мною тогда же из Грозной (от 19 Апреля) и вероятно полученного Вами за границею. Согласие же свое на немедленное начатие работ в Бакинском порте я дал вице-адмиралу Васильеву в том соображении, что предположенная постройка мастерских казалась мне делом нетерпящим отлагательства и что я считал означенное предприятие решенным, так как и суммы на этот предмет были уже отпущены,

Меня сердечно радует мысль о предстоящем в нынешнем году приезде Вашем на Кавказ. Узнав от генерал-маиора Милютина о намерении вашем посвятить на все сухопутное путешествие по здешнему краю три недели, я несколько затруднялся в составления маршрута; ибо желал бы показать Вашему Высочеству не только лучшие части Кавказа в отношении к природе, но также и те части, которые заслуживали бы Вашего внимания, как театр настоящих наших военных действий. Если бы Ваше Императорское Высочество соизволили назначить целый месяц на все путешествие со времени высадки в Баку, то можно было бы провезти Вас со всем удобством вдоль Лезгинской кордонной линии в Тифлис, отсюда во Владикавказ, далее по всей передовой Чеченской линии, заехать в Аргунское ущелье, в новые наши штаб-квартиры в Аухе и Салатавии, и затем чрез Чир-Юрт и Червленную выехать на большую дорогу в Екатериноград, для возвращения в Россию чрез Ставрополь. Еще было бы мне приятнее показать Вашему Высочеству реку Кубань, на которой я надеюсь завести в нынешнем году пароход; но эта поездка потребует еще неделю времени. Буду ожидать от Вашего Высочества окончательных приказаний по этому предмету, и вслед за сим буду иметь счастие представить вам два маршрута: один трехнедельный, а другой соглашенный с возможностью обозрения всего вышеизложенного. [111]

Письма А. В. Головнина.

1.

Ганновер, 7 (19) Января 1857 г.

Пользуюсь первым свободным вечером по моем прибытии сюда, чтобы написать вам несколько строчек и сообщить, что Великий Князь Константин Николаевич изменил план своего путешествия на это лето. Его Высочество предполагает остаться Июнь и Июль в Стрельне, в Августе уехать в Нижний Новгород, спуститься по Волге и прибыть к вам в Сентябре, после периода сильной жары; затем отправится в Николаев в Октябре и в Ноябре вернется в Петербург. Если вы одобряете эту перемену плана, прошу вас написать об этом Великому Князю, чтобы утвердить его в добрых намерениях: он питает большое к вам доверие и искренно вас любит. Великий Князь и Великая Княгиня чувствуют себя прекрасно, и здесь полны к ним внимания. Его Высочество предполагал остаться здесь две недели и затем ехать в Ниццу, оттуда в Тулон и Париж; но этот маршрут будет по всей вероятности изменен, так как граф Киселев извещает его из Парижа, что во Франции желают, чтобы его приезд не совпадал с постом, который начинается 25 Февраля. Нужно приехать или прежде или после поста. Великий Князь пробыл два дня в Берлине, где он присутствовал при интересной церемонии награждения нескольких кавалеров орденом Черного Орла. Церемония была действительно величественная. Король, сидя на своем троне, обнимал новопожалованных кавалеров. которые преклоняли пред ним колена, и говорил каждому, за какие заслуги государству он жалует их кавалерами. Между прочим он сказал Мантейфелю: "что он спас Пруссию и что благодаря только ему король находится в настоящую минуту на троне; что он обладает прекрасной душою, доказательством чего служит, что он простил своим врагам". Слова эти были произнесены твердым и громким голосом, и разумеется, ценность награды была сторицею умножена.

Двор Ганновера замечателен своим большим порядком и приличием. Этой примерной организацией обязаны гофмаршалу де-Малроти, который издал книгу об обязанностях гофмаршала Эта книга заключает в себе очень полезные советы и крайне любопытные заметки на счет этикета дворов. Кухня короля превосходна и делает честь вкусу гофмаршала. Посылаю вам меню нашего сегодняшнего обеда 28. [112]

2 29

Ницца, 24 Марта (5 Апреля) 1857.

Великий Князь Генерал-Адмирал рассчитал на днях, почтеннейший князь Александр Иванович, что Его Высочеству нужно несколько изменить свой план путешествия по Кавказу, а именно вернуться осенью не Черным морем, а по Военно-Грузинской дороге и потом из Петербурга поехать на всю зиму в Николаев и Крым, где вероятно проведут будущую зиму вдовствующая Императрица и Великая Княгиня Александра Иосифовна. Эта перемена даст Его Высочеству возможность долее остаться на Кавказе, что особенно приятно для него,

Последний курьер привез нам весьма печальные известия о наших финансах. По-видимому министр финансов ошибся в своих расчетах, которыми он успокаивал правительство в Декабре. Теперь оказывается, что дефицит на нынешний год будет вдвое более, чем он тогда предполагал; покрыть его нечем, и гарантия кредитных билетов уменьшилась вдвое. Теперь, по прошествии четверти года, следует по всем ведомствам сократить расходы в огромных размерах. Морское министерство получит пятью миллионами р. сер. менее того, что уже было ему ассигновано, т. е. вместо 19 мил. получит 14 мил. Государь пишет Генерал-Адмиралу весьма сильное, дружеское письмо и просит помочь ему по морскому ведомству. Великий Князь, понимая всю важность обстоятельств и сердечно любя Государя, глубоко уважая его и любя Россию, решился на героические средства, а именно: 1) не вооружать вовсе в нынешнем году и не посылать в море парусного флота; 2) не посылать заграничных экспедиций; 3) пересрочить все платежи, заказы и постройки; 4) распустить матросов и уволить в бессрочный отпуск офицеров экипажей, которые не имеют винтовых судов. Сверх того, Его Высочество отказался от содержания, которое он получает по управлению морским ведомством, приказал и придворной конторе сделать разные сокращения у себя в доме, как-то продать лишних лошадей и т. п.

Грустно подумать, что все это только капля в море, что долг в последние четыре года вырос на 566 мил. и дефицит составляет 64 мил. Великий Князь весьма высокого мнения о пашем характере и административных способностях и надеется, что вы, как друг Государя и полновластный князь Кавказа, поможете также у себя значительными сокращениями. Очевидно, что всем частям России следует несколько лет прожить скромною жизнью, чтобы, собравшись с силами, явиться с новым блеском, уже не мишурным, но действительно золотым. Теперь необходимо сократить расход до последних пределов возможности и в тоже время отыскивать новые источники народного богатства. Не [113] поверите, как нам было грустно здесь, получив эти известия. Я удивляюсь Великому Князю, который решился на огромные пожертвования, вполне понимая последствия их. В будущую Субботу Его Высочество едет с Императрицею в Геную, а во Вторник на нашей Святой неделе отправляется в Тулон и 18 (30) Апреля будет в Париже. В половине Июня Его Высочество надеется быть в России.

Искренно желаю вам здоровья, сил и вдохновения, или, вернее сказать, благословения свыше, чтобы созидать полезное для подвластных вам народов.

Головнин.

Весьма бы желательно, чтоб самопожертвование Генерал-Адмирала возбудило благодарность и уважение, которых он вполне заслуживает, и чтоб он узнал, что лица, которых он любит, одобряют его поступки.

3.

Петербург, 26 Июня 1857 г.

Великий Князь Генерал-Адмирал писал вам вчера относительно плачевного состояния наших финансов и об энергичных мерах, вызванных этим положением дел. Чтобы дать вам ясную идею об наших затруднениях, Его Высочество поручил мне переслать вам при сем прилагаемую записку 30, прося вас, ознакомившись с нею, возвратить ее ему. Его Высочество сделал невозможное в своем ведомстве, уменьшив персонал флота, распустив 23 тыс. матросов, оставив массу построек и т. д. Дай Бог, чтобы другие управления последовали его примеру.

Наше путешествие было очень интересно, хотя и утомительно. Мы успели во всем лучше, нежели того ожидали. Великий Князь действовал удивительно! Он постоянно наблюдал за собою, взвешивал свои слова, донельзя был любезен со всеми и снискал везде себе любовь и уважение. Что его более всего поразило — это богатство Франции и высокий ум Наполеона. Мы в подробностях осмотрели все военные Французские порты. Мы нашли там громадные продовольственные запасы. Надо признаться, что после такой морской войны, которая теперь окончена, Франция готова снова предпринять войну с большими средствами и с большею опытностью. Наполеон говорил Великому Князю о войне спокойно, как о событии принадлежащем истории. Он сказал, что союзники совершили целую серию ошибок. Что меня в особенности заинтересовало во Франции, это изучение административной системы, механизм высшего управления. Можно сказать, что это ассоциация деловых людей, управляющих Франциею, как управляют торговым домом. Они ясно представляют себе цель, которой имеют в виду достигнуть, и ловко [114] рассчитывают все к тому средства. Холодный, сухой, но умный и верный расчет, вот секрет их уменья; это их девиз, их вся система. За ничто — ничто, и прибыль повсюду: это их принцип.

Императрица Евгения весела, постоянно смеется, но гораздо умнее чем о ней думают. Однажды она сказала Киселеву: "если бы мы захотели оставлять положение дел без перемены — нам нужна Англия; если же захотим переделать карту Европы, то мы нуждаемся в вас". Важная задача не разрешена — это узнать, чего Наполеон хочет. Его задушевная мысль не угадана.

Бесконечно сожалею, что путешествие Великого Князя, отложенное на будущий год, лишает меня удовольствия видеть вас в этом году на Кавказе. Барон Александр Николаи недавно сообщал мне о вас и много говорил о системе разумного и превосходного управления, которое вводите вы на Кавказе.

4.

Стрельна, 13 (25) Августа 1857 г.

Я только что получил ваше письмо от 31 Июля и беру на себя вас уверить, что Великий Князь Генерал-Адмирал прекрасно разобрал тетрадь-письмо, которое вы прислали Его Высочеству; он вам очень благодарен за это сообщение, выяснившее ему многое. Он вам напишет; но я должен вас предупредить, что многие личности, очень высоко поставленные, не понимают здесь, чтобы невозможно было, при плачевном состоянии наших финансов, сделать на Кавказе несколько сокращений расходов в крупных размерах. Состояние финансов не улучшается. Великий Князь возвратил в казну миллион рублей серебром из сумм, которые Морское Министерство уже получило в этом году и испрашивает на будущий год сумму только в 15 миллионов, т. е. на 4 миллиона менее, чем было испрошено на текущий год. Этот результат получился весьма простым способом. Великий Князь предполагает достигнуть через 20 лет цифры, которую Император назначил для нашего флота. Будущий год будет первым этого двадцатилетнего периода, и все наши морские постройки рассчитаны на это число годов. Как только наш бюджет будет напечатан, я вам вышлю экземпляр. Государь питает большую дружбу к своему брату и расширяет круг его административной деятельности. Его Величество уезжает 22 Августа за границу и возвратится только 11 (23) Октября. На это время Великий Князь будет председательствовать в коммиссии правления 31. Он председательствует уже в главном финансовом комитете, в комитете по делам раскольников и числится членом комитета, которому поручено столь важное дело, как освобождение крестьян. Его Высочество предполагает пробыть этою осенью в Стрельне, как можно дольше, чтобы Великая Княгиня более спокойно могла оставаться у себя/ Воды [115] Эмса принесли ей более вреда, нежели пользы, и она вернулась с возбужденными нервами; неизвестно еще, где она проведет зиму. Императрица-мать решилась провести зиму в Петербурге. Ее последнее путешествие обошлось в 640000 р. серебром, не считая подарков, розданных во время путешествия. Будущий год Великий Князь предполагает сделать путешествие по России, и я очень желал бы иметь удовольствие повидать вас.

Невозможно написать всего, о чем можно было бы переговорить в течение часа времени. Вы не можете поверить, как я сожалею, что путешествие отложено на будущий год. Но нужно признаться, что это очень благоприятно отзовется здесь на делах, тогда как отсутствие Великого Князя принесло бы им много вреда. Я недавно имел удовольствие пожать руку другу детства, барону Александру Николаи; мы с ним долго разговаривали про обвинения, которые Петербург шлет по адресу Кавказского управления из-за расходов. Я убежден, что незнание наибольшая причина этих обвинений.

5.

С.-Петербург, 10 (22) Декабря 1857 г.

Пользуюсь отъездом Ханыкова, чтобы послать вам бумаги, которые вы найдете в этом письме; оне вас без сомнения займут. Эти бумаги не были готовы, чтобы быть отправленными с моим уважаемым другом, генералом Милютиным. Нужно вам сказать, что мы имеем причины жаловаться на генерала. Оп приехал сюда очарованный Кавказом, как двадцатилетний юноша, увлекающийся своей любовницей и требующий от своей бедной матери, центральной России, больной, разоренной, пользуемой несведущими и неспособными врачами, невозможных трат на пожертвования в пользу этой прекрасной иностранки, которая его (Милютина) околдовала и которая наверное не раз ему изменит. Из прилагаемых при сем бумаг вы увидите, в каком состоянии находятся наши финансы и, если у нас есть несколько вероятий этому помочь, вы увидите, к каким геройским средствам должен прибегнуть Великий Князь Генерал-Адмирал, чтобы поставить свои расходы в уровень со средствами ему предоставляемыми и какие ложные расчеты употребляются Военным Министерством, чтобы доказать Государю существование экономии в 20 милл., когда на самом деле экономия есть только в 3 милл. Вы не поверите, как я сожалею о вашем отсутствии! Если бы вы были здесь канцлером Империи, военным министром или все равно на каком посту, как друг Государя, ваш гений и ваше влияние имели бы благотворные результаты по всем отраслям государственного управления, в особенности на центральное управление, где столько важных вопросов подлежит решению: освобождение крепостных, дела раскольников, а главное финансы — эта разъедающая наше сердце язва. Подумайте только, что по наименее преувеличенным расчетам народ платит прямых и косвенных налогов 40 % из своих доходов, [116] а казна получает всего лишь половину. Последняя ревизия доказала, что народонаселение уменьшилось, народ с каждым днем становится все беднее и беднее, дворянство все в том же состоянии; а здесь и не думают принимать решительных мер изучить положение, по меньшей мере представить Государю полную и откровенную картину нашего финансового положения и послать за границу людей способных изучить финансы тех стран, где они достигли высшей степени превосходства. Теперь вы на краю Империи, и ваше влияние привлекает к той стране, счастливой иметь вас вице-королем, большие средства людьми и деньгами; но это влияние и этот административный гений не производительны собственно для России.

Неоспоримые таланты Милютина также потеряны для большого круга деятельности, который он мог бы иметь здесь, и он вам сам скажет, имеем ли мы здесь избыток людей способных. Чем более он привязывается сердцем к Кавказу, тем это мне больнее, так как в самом деле он мне кажется способен забыть несчастную мать ради своенравной любовницы.

Великий Князь ничего не изменил в планах своего путешествия. Перспектива этого путешествия по Волге и Каспийскому морю, а также визит, который он вам сделает в Тифлисе, все это ему очень улыбается. Боюсь, чтобы он не вернулся сюда с теми же мыслями, как Милютин, что было бы крайне печально. Теперь, после отъезда Милютина, у нас остается генерал Муравьев, старающийся всех заинтересовать Амуром и разными Китайскими провинциями, которые он хотел бы захватить и имена которых невозможны для Европейского языка. Он просит людей и миллионов и говорит с энтузиазмом о девственных красотах Амура. Если поверить ему, это была бы обетованная земля, и Россия не жалела бы денег и армии, чтобы утвердиться в обладании этою молодою красавицей, прелестей которой мы все понять не можем. Граф Путятин и адмирал Завойко говорят нам, напротив, что эта юная красота нечто в роде дикарки, грязная, бедная и очень мало стоющая. К счастью генерал Муравьев не обладает талантом убедительности в такой высокой степени, как мой достойный друг генерал Милютин, и я надеюсь, что он не достигнет того успеха, который увенчал поручение последнего. Я много удивлялся его великим изощрениям. Если бы когда-нибудь мне пришлось тягаться в суде пред предубежденными против меня судьями, я был бы счастлив иметь его адвокатом. Оканчиваю это длинное письмо, прося извинения за беспрестанные жалобы и повторяю выражение искреннего и глубокого сожаления, зная, что вы привязаны и по всей вероятности надолго к одной только провинции России, вместо того, чтобы иметь энергичное и благотворное влияние на всю. По моему убеждению роль Ришелье была бы более полезна для России, чем роль Бюжо, если бы князь Барятинский стал делать выбор из этих двух родов деятельности. [117]

6.

С.-Петербург, 16 Декабря 1857 г.

В подкрепление некоторых мыслей, которые я сообщил вашему сиятельству в письме, посланном через г. Ханыкова, имею честь представить теперь сведения относительно плачевного состояния нашей православной церкви и полного отсутствия денег для расходов первой необходимости. Из этого вы усмотрите, какое жалованье имеют католические епископы в России и какое содержание получает наше духовенство в тех же самых городах. Разве не было бы справедливым, чтобы деньги, которые платит православный крестьянин в центральной России, были употреблены прежде всего на его же страну и его церковь и чтобы остаток был назначен на нужды отдаленных провинций? Как было бы желательно для блага России ваше присутствие у центра власти, чтобы привести в порядок распределение сумм между различными отраслями администрации, дабы расходовались деньги прежде всего на предметы первой необходимости, а потом уже на роскошь и другие фантазии. Верьте, князь, что не я один живо сожалею о вашем отсутствии и вашем отчуждении от дел, гораздо более важных для славы Императора, нежели командование армиею против нескольких горских племен и управление Азиатской провинциею. Надо признаться, что сумели приковать орла к высоким утесам Кавказа блестящими цепями, дабы помешать свершить полет, который мог бы произвести целую эпоху в мировой истории. Не следует ошибаться, и нужно признать, что Россия вступает в новую фазу своего развития и жизни.

7.

С.-Петербург, 18 Декабря 1857 г.

С тех пор как я имел честь быть вам представленным в Николаеве, вы меня много раз удостаивали вашим расположением; ваше искреннее желание административного улучшения и общего прогресса сделало вашу славу для меня очень дорогою. Это меня ободряет в моем желании обратить ваше внимание на одно обстоятельство, которое по всей вероятности было бы упущено вами среди ваших многочисленных занятий и которое незамеченным прошло в Кавказском Комитете: оно живо взволновало и печально поразило наших молодых законоведов. Дело касается 13-й статьи Устава управления Мингрелией, утвержденного Государем 21 Октября и который только что напечатан в наших журналах. Эта статья гласит так: «Недовольные решением Совета по тем делам гражданским, окончательное решение коих, по цене иска, превышает власть судов 2-й степени, могут приносить жалобы г. наместнику Кавказскому, который разрешает оные окончательно».

В первобытных обществах военный начальник племени, который управляет правом физической силы, решает все ссоры племени; но если [118] общество хоть немного организовано, все гражданские дела и процессы переносятся в суд, где они рассматриваются несколькими членами и решаются по большинству голосов. Начальника правления, короля, императора или вице-короля необходимо избавить, на сколько возможно, от всякого вмешательства в денежные дела, в гражданские случаи и процессы, во-первых потому, что ему было бы совершенно невозможно изучать эти дела в таких подробностях, чтобы их рассудить по всей справедливости, и во-вторых одна из сторон всегда будет недовольна решением, а нужно избегать, чтобы народ был недоволен своим властителем или своим правителем. У нас в России Сперанский организовал суды так, что Государь призывается высказать свое мнение в гражданских делах в весьма редких случаях. Бывает, что он приказывает, чтобы дело было вновь рассмотрено судом в другом составе; но очень редко случается, чтобы он сам решал процесс. Мингрелия не находится в таком варварском и первобытном общественном положении, чтобы там могли судить советы и суды по утвержденным для нее новым уставам. Но тяжело видеть, что наместник Государя мог бы быть поставлен в положение, совершенно противное понятиям административной науки. Это меня тем более огорчает, что история нашего времени говорит очень немного о сражениях, выигранных или потерянных, и более не ослепляется блеском, которым прежде сопровождались военные подвиги, но судит владык по их законодательным и административным деяниям. Вероятно, что господа военные в настоящих обстоятельствах не придадут той же важности делу, так поразившему законоведов; но ведь не военные будут писать историю управления Кавказом. Впрочем, было бы очень легко помочь злу и в тоже время принести большую пользу судебным делам Кавказа вообще: надо бы создать в Тифлисе, по примеру Варшавы, два департамента Сената. Это не потребовало бы даже большого расхода, так как нужно лишь перевести в Тифлис сенаторов, излишек которых есть в Петербурге и Москве, да часть их канцелярий. Тогда все дела важного судопроизводства гражданского и уголовного были бы решаемы Кавказским сенатом, не нуждаясь в отправке в Москву и не затрудняя князя-наместника.

Прошу у вас извинения за откровенность этого письма. Вы можете передать мне одно слово чрез генерала Милютина, чтобы это письмо было последним. Я думал, что всегда полезно слышать мнение противное нашему; но я не имею ни малейшего поползновения предполагать, чтобы мое было наилучшим.


Комментарии

18. Покойный генерал-адъютант барон А. Е. Врангель рассказывал пишущему эти строки, что в 1853 году, когда барон приехал на Левый фланг для замещения кн. Барятинского, последний развивал пред ним свои мысли о системе действий для покорения Кавказа, и эта система буквально была применена князем по назначении его главнокомандующим.

19. Тогда же он составил еще и другую записку об упрощении управления в армии вообще. Из сохранившейся собственноручной заметки фельдмаршала видно, что эта записка послужила гораздо позже основанием той части военной реформы Д. А. Милютина, в силу которой были упразднены корпуса и бригады. Впоследствии, когда возникли нарекания за упразднение корпусов, граф Милютин ссылался на то, что это была мысль князя Барятинского, а не его. Но дело в том, что князь Барятинский выразил свои взгляды в общих чертах, без разработки подробностей, полагая, что он будет еще обсуждаться целым комитетом компетентных военных людей и может подвергнуться изменениям,— а главное — князь, находя в мирное время излишними корпусных командиров, не упразднял однако главнокомандующих армиею, т. е. не лишал их прав и значения, этому высокому званию присущих, как это было сделано при реорганизации армии в 60-х годах (Повторяю слова собственноручной заметки фельдмаршала).

20. Из переписки тогдашнего военного министра Сухозанета с князем А. И. Барятинским можно видеть, с каким трудом было достигнуто это разрешение.

21. Абреков, беглецов-разбойников.

22. Все это было систематическим продолжением тех действий, которые князь Барятинский осуществлял в 1851-1853 гг. в бытность начальником Левого фланга. (См. том I, гл. XVII-я и д.).

23. В. А. Кокореву князь Барятинский писал в 1857 г. в Париж о приискании заграничных капиталов для Закавказских железных дорог; (см. Экономические Провалы, С.-Петербург 1887, стр. 108). П. Б.

24. Предместник Д. А. Милютина.

25. Николай Егорович Торнау, большой знаток Кавказа (впоследствии член Государственного Совета).

26. От этого же числа другое, официальное письмо или ответ Великого Князя князю А. И. Барятинскому см. в "Русском Архиве" 1888, III, 543,

27. Заведывающего в Тифлисе морскою частью.

28. Слепой Ганноверский король восполнял свои невольные досуги удовольствиями стола и разнообразием снедей. У него было несколько человек поваров (в том числе и Русский), и для соревнования между ними печатались их имена при кушаньях на так называемых "меню" или росписях снедей. Не в подражание ли этому начали и у нас печатать (и при том в газетах) располагающие вкус читателей к тонким явствам перечни лакомых блюд, только без означения поваров? П. Б.

29. Только это письмо Головнина писано по-русски; остальные переведены с Французского. П. Б.

30. Записки этой не оказалось, она вероятно была возвращена без снятой копии.

31. Le Grand-Duc presidera la commission de regence.

Текст воспроизведен по изданию: Фельдмаршал князь Александр Иванович Барятинский. 1815-1879. Том 2. М. 1890

© текст - Зиссерман А. Л. 1890
© сетевая версия - Трофимов С. 2020
© OCR - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001