Глава XI.

Военные действия по указаниям фельдмаршала. — Восстание Абадзехов. — Борьба с ними и Убыхами. — Вытеснение горцев к морю. — Уход их в Турцию. — Усиление болезни фельдмаршала и остановка на пути в Вильне. — Письмо к Государю о Польских делах и перенесении столицы в Киев. — Просьба об увольнении с Кавказа. — Рескрипт при увольнении от должностей. — Благодарственное письмо к Государю.

Военные действия на Западном Кавказе, между тем, шли своим порядком, по раз начертанному плану, и с каждым днем мы очевидно приближались к цели. Различные Черкесские племена, в прежнее время то изъявлявшие покорность, то вновь открывавшие против нас враждебные действия, встретили в лице графа Евдокимова человека, умевшего хорошо оценивать их дипломатию и ни на минуту не забывавшего основной мысли — вытеснить горцев совсем из Северо-Западной части Кавказа. Он ни в какие компромиссы с ними не входил; удары следовали один за другим. Абадзехи, как было рассказано выше, долго считавшие себя в совершенной безопасности и земли свои недоступными для Русских войск, в 1859 году, при появлении, наконец, отряда в их местах, изъявили условную покорность, почти ни к чему их не обязывавшую, но остановившую разорение их страны. Не прошло нескольких месяцев, и, не взирая даже на старания Магомет-Эмина удерживать Абадзехов от всяких враждебных действий, из-за р. Белой опять стали появляться партии и делать набеги на наши поселения. Видя свое бессилие, Магомет-Эмин удалился в Турцию.

Весна 1861 г. застала отношения наши к сильнейшему Черкескому племени — Абадзехам в самом неопределенном, натянутом положении: они требовали, чтобы Русские войска не ходили в их земли, не рубили просек, не прокладывали дорог и т. д., в противном случае грозили войной, набегами; но, вместе с тем, уверяли в покорности. Вообще, все Черкесские племена, благодаря тайным [395] подстрекательствам и поддержке Турции и Англо-Французских агентов, никак не решались признать свое положение безнадежным и колебались между изъявлением призрачной покорности и открытой борьбой с нами. Наконец, им было категорически объявлено — или выселяться всем на плоскость, на места, какие им будут указаны, под Русское управление, с тем, что на их места будут поселены казачьи станицы, или война будет продолжена беспощадно. Никакие переговоры, условные соглашения и обещания ни к чему не вели: все разбилось о непоколебимую твердость и настойчивость графа Евдокимова. Личная просьба Черкесских старшин, представленных Государю, в приезд Его Величества в Закубанский край, тоже не имела никакого результата: Государь их милостиво принял, но повелел подчиниться требованиям главного местного начальства.

В 1861 году мы успели поселить 11-ть новых станиц (1908 семей) и, таким образом, окончательно упрочить линии по Кубани и Лабе, на левом берегу которой водворены первые четыре станицы. В Январе и Феврале предпринята была экспедиция против Шапсугов, обитавших в верховьях р. Шебш. В походе этом принял участие приехавший на Кавказ принц Вильгельм Баденский, супруг великой княгини Марии Максимилиановны. Много аулов было разорено, надежды на недоступность местности потрясены, население вынуждено спасаться дальше.

Успех водворения Русского населения зависел от успешного действия войск, которые должны были очищать край от враждебного населения между станицами, строить им ограды и обеспечивать от нападений горцев. Благодаря значительному числу батальонов, можно было составить несколько отрядов, самостоятельно действовавших одновременно в земле Шапсугов и Натухайцев — со стороны Адагума, и в земле Абадзехов — со стороны Лабы. Часть туземцев отказалась от надежды отстоять свое положение и уходила в Турцию: большинство продолжало [396] вооруженное сопротивление и, конечно, напрасно лишь терпело разорение, теряло людей, — все равно, и им другого исхода не было. Главная масса Абадзехов с Махошевцами и Егерукаевцами еще оставалась на своих местах, продолжая уверять в покорности и миролюбии. Войска наши пользовались этим положением, прорубали просеки, прокладывали дороги, устроили укрепленные посты и ограды для будущих станиц. В конце Февраля граф Евдокимов с отрядом сам перешел на левый берег Белой и двинулся к Пшехе для разработки дороги. Движение это вызвало открытое восстание Абадзехов и их ближайших соседей. Часть их встретила наступавший отряд, а другая атаковала стрелковый батальон Апшеронского полка, двигавшийся с казачьею сотнею из Майкопа к устью реки Фюнфта. Атаки Абадзехов были отбиты, а граф Евдокимов воспользовался этим случаем уничтожить условия номинальной покорности 1859 года: всем племенам, обитавшим между реками Ходзь и Белой, приказано было немедленно выселяться на Кубань и Лабу. Приказание не было исполнено, и войска в течении 20 дней прошли всю эту местность с огнем и мечем, преодолевая неимоверные трудности в изрытой глубокими оврагами лесистой местности. Около 90 аулов было разорено; население большею частью бежало дальше в горы, за Белую.

В конце Апреля войска наши прошли еще далее по левому берегу Белой и заняли самое труднодоступное общество Дахо, где и водворена станица, довершившая Белореченскую линию.

Не менее успешны были действия и со стороны Адагума, где в 1861 году все было приготовлено для водворения 11 новых станиц, которые весною 1862 года и были заняты прибывшими поселенцами.

В 1862 году продолжались те же действия и с теми же целями — подготовлять и обеспечивать все необходимое для заселения страны казаками. В Июне Абадзехи и Шапсуги еще раз попытались остановить наш напор: [397] собравшись в огромное скопище, они дали клятву не пропускать Русский отряд на Пшеху. Произошел довольно жаркий бой, но результатом его было занятие нами предназначенного пункта; все усилия горцев остались тщетными. Видя такой ход дела и опасаясь, чтобы Русские окончательно не вытеснили всех горцев Западного Кавказа, население южного склона хребта и восточного берега Черного моря решилось принять участие в защите Закубанского края. Значительные толпы, особенно Убыхов, перешли хребет и соединились с Абадзехами. Завязалась упорная борьба: горцы отчаянно бросались не только на отдельные наши команды и посты, но даже на станицы и укрепления. 14 и 15-го Июня они атаковали укрепление Хамкеты, а 26 Июня и 8-го Июля станицу Псеменскую. После жестокого побоища, горцы с большим уроном должны были отступить. Это их однако еще не охладило; они продолжали нападения, где только представлялся малейший случай. Одно их предприятие увенчалось успехом: они овладели одним из постов на Адагумской линии, причем погиб весь гарнизон, состоявший из 35 человек казаков. Это ободрило горцев, и в Октябре они вздумали достигнуть больших результатов. Собравшись в числе 7-ми тысяч человек, они напади на станицы Неберджайскую и Баканскую; но гарнизоны защищались упорно, а с прибытием резервов неприятель был прогнан с уроном.

Не вдаваясь в дальнейшие подробности, достаточно сказать, что к концу 1862 года весь Закубанский край до хребта был уже тоже в наших руках и подготовлен к заселению станицами. Никаких сомнений в окончательном успехе уже не могло быть. Вытесняемое шаг за шагом с плоскости в предгория, с предгорий в горы, с гор к морскому берегу, полумиллионное население горцев перенесло все ужасы истребительной войны, страшные лишения, голод, повальные болезни, а очутившись на берегу — должно было искать спасения в переселении в Турцию. Результат этот был окончательно достигнут лишь в начале 1864 г., когда князь Барятинский уже не был главнокомандующим на Кавказе; но я упомянул здесь об этом, [398] потому что результат был последствием его планов и предположений, из которых одно поручение графу Евдокимову действий в Закубанском крае уже не малая заслуга. Преемник князя Барятинского, Его Императорское Высочество Великий Князь Михаил Николаевич вполне оценил целесообразность плана и распоряжений своего предшественника и с замечательной энергией довершил их. В Мае 1864 г. борьба с непокорными горцами на Кавказе окончилась: край, обильно политый Русскою кровью, усеянный Русскими костями, почти сто лет боровшийся с нами, превратился в Русскую область, неотъемлемую часть Русского государства, и, несомненно, со временем станет одною из лучших его частей. Мысль князя Барятинского, что с Кавказа должно упрочиться наше влияние и могущество на Востоке, что Кавказ даст при надобности отличный военный резерв Русской армии, осуществляется; его замечательная проницательность, широта его военных взглядов воплощаются теперь в живые формы. Он, к сожалению, не дожил до них; но люди мыслящие, люди следящие за событиями и чаемою будущностью России, не могут не признать за ним великой заслуги, оказанной государству.

Все старания и познания докторов не могли излечить больного, и улучшения являлись только временные. Так, осенью 1862 г., почувствовав облегчение, князь уехал в Петербург, в надежде оттуда возвратиться на Кавказ: но припадки вдруг так усилились, что он вынужден был поспешно оставить столицу и уехать уже за границу. На пути, в Вильне, страдания заставили больного остановиться, и тут пришлось ему пролежать несколько недель. В Вильне, больной, одинокий князь, само собою, жестоко скорбел о своем положении: всеми помыслами стремился он к Кавказу, к деятельности, долженствовавшей увенчать начатое им дело покорения всего Кавказа и совершенного обновления этой окраины: а болезнь приковала его к постели, к бездействию, тем более тягостному, что Россия переживала тогда вообще тяжелое время. Студенческие беспорядки, страшные пожары Симбирска и Апраксииа рынка, явное усиление социальных, анархических идей, беспорядки [399] в Польше, принимавшие все более и более угрожающий характер, не могли не возбуждать серьезных опасений за будущее. Наместник в Варшаве, князь Горчаков, выказал непостижимую слабость, допустив развитие различных демонстративных выходок со стороны населения до неслыханной дерзости; из Петербурга тоже не давалось никаких указаний к более энергическому, строгому образу действий против развившегося зла.

Здесь кстати привести одно обстоятельство, в сотый раз доказывающее, как иногда самый мелкий, по-видимому, случай может вести к очень важным последствиям. Князь Михаил Дмитриевич Горчаков, желая установить удобный способ сообщаться с Государем частным образом, а также иметь сильную поддержку при лице Императора, писал к своему родственнику - канцлеру, министру иностранных дел, письма о положении Польши. Министр, при докладах своих по иностранным делам, говорил Государю о получаемых из Варшавы письмах и, удовлетворяя любопытству, читал их. При возникших в царстве беспорядках, среди которых наместник князь Горчаков часто сам не знал, что ему делать, влияние канцлера на Польские дела становилось все более значительным. А так как Государь говорил с ним о делах этих во время доклада по делам внешней политики, то вопрос Польский стал незаметно как бы в связи с внешними сношениями. Особенно оказалось это при частой смене наместников — Горчакова Сухозанетом, этого Лидерсом, затем Ламбертом и т. д. Князь Александр Михайлович Горчаков, чтобы удержать свое значение по Польским делам, узаконил этот неправильный порядок и, с ведома Государя. стал в депешах к иностранным дворам извещать о каждом преобразовании, новом законе, даже о намерениях, касающихся Царства Польского, и все эти дела, вместо того чтобы разрешаться, подобно делам всякой внутренней области России, министрами, за исключением именно министра иностранных дел, очутились под опекою последнего: он стал самым важным лицом для них и, наконец, вызвал вмешательство иностранных держав в вопросе, считавшемся уже [400] давно ими самими за неподлежащий их вмешательству.... Нам грозила чуть ли не новая война с Западно-Европейскою коалициею, и хорошо еще, что канцлер князь Горчаков, по крайней мере, загладил свой промах блистательным, полным достоинства отклонением непрошенного вмешательства....

В Европе у нас, по обыкновению, не было союзников, но за то много врагов и явных и, под личиною дружбы, тайных, всегда готовых воспользоваться удобным случаем нанести нам вред, если не материальный, то хоть нравственный, что и оправдали последующие события. Симпатии Славянских народностей к России охлаждались, вследствие ее отношений к Польскому вопросу; а поднятый Наполеоном принцип национальностей все более и более разжигал страсти в разных странах.

Такой пламенный патриот, как князь Александр Иванович Барятинский, мог ли равнодушно относиться к подобному положению дел? Он, ставивший идеалом Русского государства политическое главенство над Славянским миром, прочное влияние на Востоке и чрез это первенствующую роль в Европе, не взирая на физические страдания, приковывавшие его к постели, обдумывал выход из спутывавшегося все более и более положения. Результатом было следующее письмо к Государю от 21 Ноября 1862 г.

Два прошедшие года дали много таких явлений на политическом горизонте Европы и так много указаний в будущем, хотя быть может еще и отдаленном, к совершенному изменению систем государственного устройства, что я, по долгу верноподданного и чувству преданности моей к Вам, счел для себя обязанностию не ограничиваться одним только наблюдением совершавшихся событий и готовящихся преобразований, но изыскивать и привести в систему те средства, принятие и развитие которых, по моему мнению, обеспечило бы Вашу Империю от наплыва анархии с Запада.

Посему, прибыв к Вам, Государь, в Июле прошлого года, я изложил Вашему Величеству свои предположения о восстановлении независимой Польши и о постановлении России во главе Славянского [401] движения. Ваше Величество, удостоив выслушать мой доклад по сему предмету, повелели мне совещаться об этом деле с некоторыми государственными сановниками. Мне казалось, что в этих совещаниях, соглашаясь с истиною моих мыслей, они затруднялись однако в принятии инициативы такого знаменательного дела. После первых совещаний, и Ваше Величество уже не возобновляли со мною разговоров до отъезда Вашего в Крым и на Кавказ; но тогда, Государь, Вы соблаговолили ясно заметить, что решились остаться при своих прежних убеждениях, свято их сохраняя. Затем, в Сентябре месяце, я счел долгом письменно заявить Вашему Величеству свои мысли по тому же предмету, и смелость, с которою я решился вновь беспокоить Вас, Государь, делом, по-видимому Вами уже решенным, была следствием сознания моего болезненного состояния, которое, быть может, вскоре и не позволило бы мне исполнить священную обязанность изложения обстоятельств, могущих, по моему мнению, иметь роковое влияние на судьбы России.

Год прошел с того времени, и дела пошли так, что нельзя ручаться за дальнейшее продолжение настоящего порядка вещей. Движение элементов восстановления национальностей и изменения нынешних форм государственного управления и самих династий охватило Италию, земли Славянские и Грецию; падение Бурбонов в Неаполе, восстание Черногории и дела Сербские не могли не отразиться в Польше и наших западных провинциях, а может быть и во всей России.

В тот же период времени, по указаниям Вашего Величества, был предпринят ряд мер, клонившихся к развитию благосостояния Польши, и с этою целью произведены коренные реформы во всем управлении Царства, и при том на началах либеральных, вполне долженствовавших удовлетворить требованиям нации; в заключение же этих реформ, и как бы в залог монаршего доверия к Полякам, Великий Князь Константин Николаевич является в Варшаве, как Наместник Вашего Императорского и Царского Величества. Но ни высокое доверие Ваше, ни совершившиеся преобразования в управлении Царством не удовлетворяют Поляков; положение западных губерний не изменилось, и вопрос восстановления национальностей до такой степени искажен, что автономия царства немыслима уже без Литвы, Волыни, без Киева и чуть ли не без Смоленска, Малороссии и даже Одессы.

Таким образом, пагубные идеи начинают охватывать наши пределы, и меры противу того, казавшиеся год назад достаточными и удовлетворяющими национальным требованиям Поляков, теперь [402] совершенно ничтожны; последние полтора года поставили Россию, относительно политического движения Польши и западных губерний, почти в безвыходное положение. Так называет его общий голос, и таким оно останется до радикального разрешения в ту или другую сторону.

Вы, Государь, согласитесь, что такой приговор общественного мнения с избытком достаточен, чтобы каждый верноподданный Вашего Величества обратил все способности, всю энергию своих мыслей к выходу из настоящего положения. Медлить далее, кажется, будет большой ошибкой; ибо движение этого вопроса, соединившегося в некоторых местностях с вопросом о династиях, быстро направляется и к нам. С сознанием своих обязанностей и преданный Вашему Императорскому Величеству и всей Августейшей Фамилии Вашей, я посвятил пребывание свое, по болезни, в Вильне размышлениям о всем вышеизложенном, и мысли свои по этому предмету считаю долгом совести повергнуть на благовоззрение Ваше, Государь.

В последнее время Русская литература довольно пространно обсуждала вопрос восстановления Царства в известных границах и притязания Поляков на включение в эти границы Литвы, Подолии, Волыни и даже Киева. Самые логические рассуждения, подкрепленные историею, ничего не могли сделать: или Поляки не читают их, или же умы их стали выше понимания истины и только преданы восторженному созерцанию совершившихся возле них, на Юго-Западе, фактов, изменяющих границы государств и политическое устройство их. Нельзя не предполагать, чтобы на эти события не возлагались все надежды Поляков, видящих недавние примеры, что совершившийся факт в изменении политического государственного устройства легко признается даже первоклассными державами. В виду такого настроении умов и совершающихся событий, бессильны все попытки литературы, все исторические доводы. Движению, родившемуся и постоянно укрепляющемуся на примерах совершившихся фактов, можно с успехом противопоставить только равносильное.

Таким событием, могущим парализовать слишком широкие притязания Поляков, было бы, смею думать, перенесение резиденции Вашего Величества в Киев, сей, по справедливому выражению Жуковского, пращур Русских городов ¹⁰¹. Такой факт не может быть не признан последовательным. Он доказал бы всем на деле, что Киев столица России и все притязания на него ни что иное, как [403] бредни умов, не знакомых с историею, но увлеченных наитием идей Запада. И эти идеи, и эти бредни, и самое движение Славян, все остановится перед неожиданным событием — перенесением Вашей столицы в Киев, как бы в ожидании великих указаний к дальнейшему развитию, направлению и упрочению идей либерально-благодетельного государственного устройства и политического восстановления всех Славянских национальностей. Таким образом придется уже не принимать на себя тяжелый толчок движения сего, а, став на встречу, дать ему истинное направление. Этим только путем, полагаю, и могут решиться в монархическом смысле вопросы автономии не только различных земель Славянских, но и прочих народностей.

Решимость Вашего Величества стать на сторону моего предложения и приведение его в исполнение явят Вам, Государь, следующие последствия. Государь Российский сделается опять ближайшим соседом всех Славянских племен и легко может восстановить угасающую ныне надежду Славян на Россию. Отдавая Киеву долг, Вы явите тем пример исторической справедливости; самые ныне беспокойные партии в России получат удовлетворение лучших своих желаний и направят тогда свою деятельность к развитию и осуществлению видов Вашего Величества; государство покроется новыми путями сообщений, а отсюда развитие народного благосостояния и приобретение миллионов благодарных сердец. А когда, Государь, Ваше решение будет иметь столько сторонников и фактов за себя, то никакие усилия ума человеческого не докажут, что Литва, Волынь и Подолия не принадлежат России; тогда и Польша восстановится, уже по воле Вашего Величества, в границах исторических, и станет сама под высокий протекторат Ваш.

Утвердив, таким образом, политическое значение Ваше, как главы царствующей в России династии, упрочение которой является необходимым следствием всего мною высказанного, Вы, Государь, свободно и спокойно предадитесь развитию, столь близкого вашему сердцу благоустройства Богом вверенной вам Монархии.

Я постигаю вполне ту смелость, с которою высказал Вашему Величеству свое мнение, быть может, Вами совершенно не разделяемое; но моею решимостью руководило одно желание блага моему Отечеству и величия моему Государю. Одержимый неизлечимою болезнию, а вследствие того не слишком рассчитывая на будущее для более тщательной обработки моих мыслей, я излагаю их только что родившимися, без прикрас, развития и отделки в мелочах. Если все, что я сказал сегодня, противно Ваши собственным взглядам, то [404] простите, Государь, что считаю для себя священным долгом все мои убеждения откровенно повергать на воззрение Ваше".

На подобный вопрос, как перенесение столицы в Киев, могут быть различные взгляды. Можно сказать многое за и против; вопрос должен быть обсужден не только с политической, но и с экономической точки зрения. Во всяком случае, самое поднятие вопроса, в связи с другими, развивавшимися в письме соображениями, хотя мы бы и не соглашались с их основаниями, доказывает широко объемлющий государственный ум и замечательный дар предвидения князя ¹⁰².

Не встретив в Петербурге сочувствия своим идеям, князь не возобновлял о них переписки, очень быть может сам сознав и трудность исполнения подобного предприятия, и возможность совершенно противного исхода, чем ожидавшийся им.

*

По поводу многих предприятий и расходов на Кавказе доходивших до Петербурга, как водится, в преувеличенных слухах и представлявших князя Барятинского стремящимся к блестящей обстановке и чрезмерно щедрым на трату казенных денег, Великий Князь Константин Николаевич послал ему письмо, от 24 Июня 1857 года, которое уже было помещено у нас выше (в приложениях к III-й главе). Князь Барятинский отвечал Его Императорскому Высочеству следующее.

31 Июля 1857 года. Коджоры.

Письмо Вашего Высочества, о невозможности удостоить в нынешнем году Вашим посещением вверенный мне край, я получил. Оставляя ожидания столь счастливого для Кавказа события до того времени, когда Ваше Высочество изволите найти возможным уделить и для него часть благотворного Вашего внимания, я должен сказать, что с этими ожиданиями у меня постоянно соединялась надежда лично передать Вашему Высочеству, как настоящее положение Кавказа, так и те начала, которые я принял в основание при управлении этою [405] страною и вообще, по выражению Вашему, обменяться мыслями по тем важным вопросам, которых Вам угодно было коснуться.

Лишившись надежды воспользоваться в нынешнем году утешительною для меня беседою Вашего Высочества, я тем более проникнут живою признательностью за эти драгоценные строки, в которых Ваше Высочество так милостиво изволите предлагать мне случай к письменному объяснению по многим важным вопросам, меня занимающим. Не скрою от Вашего Императорского Высочества, что, при всей радости, которую доставило мне Ваше письмо, я однакож глубоко огорчен содержанием его; ибо в благосклонных советах Ваших ясно выражаются тяжкие, и смею сказать, незаслуженные упреки. Ваше Высочество, указывая на необходимость бережливости, изволите противопоставлять ей славолюбие, громкие экспедиции в горы, содержание многочисленной армии, пышную жизнь и блеск наместника. Но что же могло подать повод к подобным упрекам? Кто осмелился явиться пред Ваше Высочество с подобными клеветами? Я слишком дорожу милостивым вниманием, которым Ваше Высочество удостаивали меня до сих пор, чтобы не скорбеть всем сердцем, видя перемену в мнении Вашем обо мне.

Относительно бережливости в государственных расходах и изыскании новых источников богатства, нельзя не сочувствовать вполне убеждениям Вашего Высочества и не понимать всей важности этих начал настоящего государственного управления. Но применение этих начал может быть различно. Те сокращения, которые допускаются в общем управлении, по случаю наступления мирного времени, не применимы в Кавказу — краю, состоящему постоянно на военном положении. Обезоружиться может тот, кто не имеет перед собою вооруженного врага; но как требовать этого от человека, ежеминутно ожидающего вражеского удара?

Кавказ находится в этом последнем положении: здесь нельзя еще помышлять о сокращениях в средствах правительственных; все еще находится в переходном положении, в ожидании результатов полувековой борьбы. Усилия и пожертвования, сделанные доселе государством для покорения края, не привели еще дела к окончанию; и по моему мнению, нет возможности остановиться на полупути, особенно в настоящий момент, когда все благоприятствует достижению цели. Уменьшить наши силы на Кавказе для временного сбережения самой незначительной суммы (Войска, которые предполагается вывести с Кавказа, потребовали бы в России содержания едва ли более экономического чем здесь; но там они останутся праздными в своих кантонир-квартирах, тогда как здесь они деятельно работают для блага края и целой России, а вместе с тем приобретают ту боевую опытность, которая в минувшую войну так резко отличала у вас войска 5-го пехотного корпуса, а во Французской армии — Африканские войска.), значит отдалять от себя результаты, [406] расстроить все начатые предприятия и истребить все положенные семена. Напротив того, умиротворение края — цель наших стремлений — ведет именно в достижению тех начал, которые столь верно определены Вашим Высочеством, т. е. к сокращению расходов в будущем и к открытию новых источников богатства. Только с совершенным покорением этой страны и подчинением ее мирному устройству, можно будет уменьшить все те усиленные и дорого стоющие средства, которые необходимы в настоящее время, а вместе с тем осуществить многие меры, долженствующие утвердить столь важное для нас преобладание на Востоке и не только возвысить собственное значение здешнего края, но и развить силы целой России. Выражаясь собственными словами Вашего Высочества, скажу, что ныне мы должны возделывать, очищать и удобрять почву для наших потомков. Мы будем неправы и пред ними, и перед нашими отцами, если, для временного сбережения, уничтожим в будущем все плоды посеянных до нас семян.

В доказательство того, как трудно где-либо сократить войска на Кавказе, позвольте представить при сем на благоусмотрение Вашего Высочества ответ командующего войсками Левого крыла Кавказской линии на сделанный ему вопрос о том, может ли он на будущий год обойтись без двух полков 13-й пехотной дивизии, временно данных ему в распоряжение с осени прошлого года. В этом отзыве Ваше Высочество, как полагаю, изволите признать не какое-либо личное желание удержать лишнее число войск, но одно глубокое сознание важности начатого дела и опасение малейшего ослабления в напряженных ныне усилиях наших. Точно в том же смысле получаю я отзывы от всех главных местных начальников.

Также и в отношении гражданского управления в крае, могу сказать, что едва где-либо административный состав может быть ограниченнее сравнительно с лежащими на нем обязанностями. При том переходном состоянии страны, о котором я выше говорил, надобно здесь все созидать и, следовательно, работать в полном смысле слова; ибо никакая часть не может почитаться окончательно устроенною и идти по установленному уже порядку.

Из всего сказанного однако же не извольте заключать, чтобы я отвергал всякую возможность сбережений в здешнем крае. Напротив того, я надеюсь по некоторым отраслям управления предложить [407] такие реформы, которые поведут к значительной экономии. Но я стараюсь достигнуть этого не расстраивая части, не урезывая настоящих средств, не останавливая развития, а напротив того, вводя лучшую организацию, заменяя орудия бездейственные другими, более выгодными. Так, например, я надеюсь предложить выгодные перемены в госпитальной части, заменить некоторые казенные рабочие средства вольнонаемными, и проч. Но все это не может быть сделано вдруг, к данному сроку: преобразования требуют предварительных исследований, сбора частных мнений и основательного обсуждения их. Поторопиться в подобном деле значит испортить его.

В видах экономии я решаюсь также представить на благоусмотрение Вашего Высочества предположение относительно устройства морских средств Кавказского корпуса на Черном море. Содержание вдвойне управления и всех учреждений, одних для Черноморского военного флота, других для Кавказских судов, есть без сомнения излишняя для государства издержка; а потому я считаю в общих интересах несравненно более выгодным, чтобы Кавказские суда были включены в состав Черноморского флота и командировались временно для службы при Кавказских берегах. Мысль эта обстоятельнее развита в представленной при сем особой записке; и я смею надеяться, что Ваше Высочество изволите признать мой расчет основательным.

В отношении же морских средств на Каспийском море, я вполне согласен, что военный флот здесь не составляет первой необходимости, так как на этом море неприятеля встретить пока не можем, и что здесь необходимо преимущественно развить торговый флот, который даст нам способ, в случае нужды, перевозить войска во все пункты Каспийского прибрежья, где они могут понадобиться; но я полагаю, что первое условие для поощрения такого развития состоит в предоставлении судам безопасного пристанища, и что по этому оставление устройства Прикаспийских портов едва ли можно, по мнению моему, признать полезною и соответствующею цели экономиею.

Итак, глубоко сочувствуя мудрым целям, указанным Вашим Высочеством, я полагаю однако же, что пути, которые должны вести в ним, не могут быть везде одинаковы. Именно, избрание верного и наиболее сообразного истинным выгодам Отечества пути должно составлять важнейшую задачу каждого начальника, преданного одним лишь государственным интересам.

В этом убеждении, я полагаю, что те совращения, которые теперь делаются, например, в войсках внутри России, не могут быть [408] распространены на Кавказский корпус. Но такое мое мнение, основанное на объясненных соображениях, не дает повода предполагать, что я не понимаю необходимости в настоящее время быть бережливым. Я считаю себя обязанным отстаивать выгоды и безопасность края, Высочайше мне доверенного, и, конечно, побуждает меня к тому не тщеславное желание иметь под своим начальством многочисленную армию.

Если я ходатайствую иногда настоятельно о денежных пособиях, пенсиях и т. п., то делаю это не по щедрости, а по расчету; ибо в здешнем крае, где мы должны еще приобретать расположение к себе народа, где первобытные понятия недоступны еще общим идеям государственных интересов, нам служат только по мере тех денег и тех наград, которые мы раздаем. Здесь было бы в высшей степени неполитическою мерою высказать наше стесненное финансовое положение или скупость.

Не знаю также, чем я заслужил упрек в славолюбии. Где эти громкие экспедиции в горы, которыми я будто бы хочу прославить себя? Только разве в иностранных газетах. Все, что до сих пор делается на Кавказе со времени моего прибытия, есть ничто иное, как работа, рассчитанная вперед на многие годы и производимая по общему плану, с целью прочно утвердиться в здешнем крае. Всякий, кто видит здесь на месте ход дел, засвидетельствует, что я нимало не ищу блестящих битв и побед.

До меня доходят слухи, что во мне предполагают какие-то романические стремления к завоеванию Индии. Но Вашему Высочеству известно из личных моих объяснений, как я далек от мысли о какой-либо военной экспедиции в Индию, в видах завоевания территориального. По мнению моему, как вы изволите знать, мы должны стремиться к завоеванию торговли центральной Азии и Персии, как посредством развития водяного сообщения по Волге и Каспийскому морю, так и чрез направление сухопутного транзита по прежнему его пути чрез Закавказский край. Торговые эти пути будут равно выгодны как для нас, так и для Европы и могут быть установлены без опасения совместничества окольных путей чрез Суэзский перешеек, или по предполагаемой Евфратской железной дороге.

Настоящее время есть самое благоприятное для этих мирных и плодотворных завоеваний. Непримиримая вражда, которую Персия питает против Англичан, еще более усилилась постыдным для нее миром. Война Англии с Китаем и восстание в Индии развлекают ее силы, лишают ее возможности продолжать теперь усиленные действия против нас в этой части света, а нам указывают очевидную [409] необходимость воспользоваться именно настоящим временем, чтобы приобрести здесь наибольшие успехи и устранить будущие затруднения, которые может представить нам война на Востоке, война неминуемая и только по случайным обстоятельствам отсроченная.

При столь выгодных для нас политических обстоятельствах, возникают теперь весьма важные для здешнего края частные предприятия, обещающие связать, посредством железных дорог и пароходства, моря Черное, Каспийское и Аральское и, соединив их с внутренними путями России, открыть, с одной стороны, новые и неиссякаемые источники государственного и народного богатства, а с другой средства для быстрого передвижения наших военных сил с одного края царства на другой.

Таков мой взгляд на истинную государственную экономию в применении к Кавказскому краю. Таковы цели, достижение которых я ставлю себе в обязанность и в честь. В ином роде славолюбия упрекнуть меня не могут.

Что же касается до пышности и блеска, о которых Вашему Высочеству угодно было упомянуть, то я должен полагать, что до Вашего Высочества дошли какие-нибудь преувеличенные, или даже ложные, известия. Если дело идет об образе частной моей жизни, то я должен конечно подчиняться некоторым условиям, налагаемым на меня самым положением наместника царского в Азиатском городе; но я стараюсь только в мере крайней необходимости поддержать тот сан, в который я облечен, ни сколько не соревнуя блеску и великолепию падишаха. Все мои издержки покрываются назначенным мне содержанием и собственным моим доходом, а поэтому для государственной экономии ни малейшего обременения они причинять не могут.

Быть может, до сведения Вашего Высочества дошли слухи о каких-нибудь расходах, делаемых мною для края и предполагаемых излишними. Но, сколько я ни припоминаю, не нахожу другого расхода, который мог бы подать повод в толкам о прихоти или роскоши, кроме разве устройства здесь театра. Однако же и в этом случае, смею уверить, я руководствовался не стремлением к великолепию или забавам, а соображениями весьма достойными внимания. На Кавказе нет тех разнообразных развлечений, которых так много в столицах и даже в большой части губернских городов, и следовательно одною из первых здесь общественных потребностей — было бы восстановить благородный центр, который, привлекая к себе общество, устранял бы другие менее благородные, а иногда и вредные развлечения. С этою целью я вынужден открывать свой [410] собственный дом для слияния здешнего разнородного общества: Русского и туземного; та же цель, весьма важная в видах правительства, достигается и хорошим театром, который вместе с тем имеет самое благотворное влияние на нравственное образование народа, с трудом скидывающего с себя Азиатскую кору. Одним словом, те незначительные деньги, которые я выпросил еще в Москве у Государя Императора, не будут брошены на пустую забаву, а принесут существенную пользу краю.

В заключение, я считаю священным долгом верноподданного сказать, что, прежде применения к Закавказскому краю каких-либо экономических мер, необходимо было бы решить великий государственный вопрос о том: нужен ли Кавказ для будущего блага России или нет? Мне кажется, что значение этого края в отношении к торгово-политическому влиянию, которое принадлежит нашему Отечеству по праву на дела Востока, еще не было достаточно оценено. От решения этого основного вопроса должны бы зависеть все дальнейшие действия наши, и тогда надобно будет или обратить усиленные средства на этот край, или бросить его навсегда. Полумерами мы образуем только язву, истощающую лучшие соки государства.

Я надеюсь, что Ваше Высочество примите мое прямое и откровенное мнение с свойственною Вам благосклонностию, и счастливым себя почту, если Вы и в будущем удостоите меня Вашими советами, которые я всегда так глубоко уважаю.

(Из письма А. В. Головнина к князю Александру Ивановичу, от 13 Августа из Стрельны, видно, что Великий Князь остался очень благодарным князю за письмо, выяснившее ему многое, и собирался отвечать. "Однакоже, прибавил Головнин, много личностей, очень высокопоставленных, не понимают здесь, чтобы невозможно было, при плачевном состоянии наших финансов, сделать на Кавказе несколько сокращений расходов в крупных размерах").

*

Быстро следовавшие одни за другими успехи в военных действиях парализировали все Петербургские толки и самою силою вещей вынудили не суживать средств на Кавказе; а конечный результат не замедлил выразиться не более как чрез два года после приведенной переписки. Да и сам Петербургский правительственный мир, так настойчиво трактуя о необходимости экономии в расходах, в тоже время не переставал заботиться и о поддержании нашего влияния на Востоке, к чему главнейшим образом и стремился князь Барятинский. [411]

Вообще, не могу не повторить, что невозможность опубликования в настоящее время большинства документов крайне стесняет рамку картины, могущей изобразить князя Барятинского в надлежащем виде.

*

Наконец, отчаявшись в скором облегчении от болезни, князь Барятинский решился просить об увольнении с Кавказа. Вот что он писал из Вильны в Декабре 1862 года Государю:

Ваше Величество!

Если когда-нибудь Господь возвратит мне здоровье, я буду благодарить Его за счастье отдать всю мою жизнь в Ваше распоряжение. К несчастью, постоянные возвраты болезни совершенно лишают меня в настоящее время надежды посвятить делу необходимое внимание и усердие, которые были моими обычными спутниками на службе Вашего Величества.

Адлерберг передаст вам о том состоянии, в котором он меня нашел. Горячо благодарю Вас за милостивое внимание, которое Вы мне оказали, прислав его ко мне. Я мог побеседовать с ним совершенно откровенно. Позвольте мне подробно отвечать на все предложенные Вами вопросы. Во-первых, Вы изволите спрашивать, позволяет ли мне состояние здоровья возвратиться в течении этой зимы на Кавказ и в какое время? Если я буду вынужден пробыть зиму за границей и выдержать еще один курс лечения в течение лета, то можете ли Вы рассчитывать на мое возвращение осенью, и может ли князь Орбелиан продолжать замещать меня до тех пор? Соображаясь с моими силами и спросив мнения Вальтера и одного Виленского доктора, я пришел к печальному заключению, что мое возвращение на Кавказ в настоящее время невозможно: доктора требуют абсолютного покоя, так как это единственная надежда, и они не могут точно определить продолжительность моего лечения. Во всяком случае я не могу посоветывать Вам оставить положение дел так, как оно есть в настоящее время; ибо могут встретиться несколько таких важных вопросов, которые князь Орбелиан своею властью не будет в состоянии разрешить. Затем, Вы изволите меня спрашивать, кого я хотел бы видеть на своем месте в случае моего окончательного решения не возвращаться более на Кавказ? По моему мнению, назначение Его Высочества Великого Князя Михаила послужит высшим доказательством Вашего благоволения к стране и к армии, [412] которые найдут в этом новый залог заслуженного расположения и всегда сумеют его сохранить. В силу одного этого соображения, необходимо отдать ему предпочтение пред всеми остальными, не говоря уже о личных качествах, отличающих Великого Князя; и в этом случае я буду держаться рационального мнения, что подобное замещение не может быть временным, поэтому возвращаюсь к своему первому предложению. Вашему Величеству угодно также знать, должны ли предложенные мною изменения в командованиях быть сделаны сейчас, или же они могут быть сообщены заместившему меня, предоставив ему свободный образ действий для принятия решений на месте. Я вполне понимаю разумную сущность подобной мысли и если Великий Князь удостоит приехать дня на два в Вильну, я сообщу ему взгляды на положение дел и на личный состав Кавказа; тогда Его Высочество, раз приехавши на место, воспользуется ими, как найдет удобнее. Позвольте мне окончить это письмо, выразив Вам, с каким сердечным сожалением я покидаю пост, доверенный мне Вашим Величеством.

Я никогда не нашел бы возможности утешиться в потере счастья продолжать мои труды, если бы не сохранял убеждения, что утратил в этих трудах часть своего здоровья. Удостойте, Государь, принять еще раз чувство моей признательности за доставленное мне Адлербергом милостивое письмо Ваше, заключающее в себе столько доброты".

При увольнении, Государь почтил князя Барятинского следующим рескриптом:

Князь Александр Иванович. Получив прискорбное известие, что тяжкая болезнь, постигшая вас вследствие неутомимых боевых трудов, понесенных вами в особенности в блистательную кампанию 1859 года, не дозволяет вам более продолжать достохвальное служение ваше на Кавказе, я, согласно просьбе вашей, но с истинным сожалением, Всемилостивейше увольняю вас от должностей наместника моего на Кавказе и главнокомандующего Кавказскою армиею. Возложив в 1856 году на вас эти важные обязанности, я был уверен, что вы, при пламенном усердии к пользам и славе отечества, коим постоянно отличалась служебная ваша деятельность, преодолеете предстоящие обширные труды к исполнению моих предначертаний. Вы вполне оправдали мое доверие: шестилетнее управление вами Кавказом было ознаменовано многими важными административными преобразованиями и значительными улучшениями, упрочившими благоустройство края и благосостояние жителей, а славное командование ваше армиею, в отличном состоянии которой я лично [413] удостоверился в 1861 году при посещении моем Кубанской области и западной части Закавказского края, увенчалось, после ряда блестящих побед и подвигов, уничтожением власти Шамиля и покорением страны, в коей он столь долго неприязненно против нас владычествовал. Подвиги храброй Кавказской армии, под вашим личным предводительством и устройство Кавказского края, во время вашего управления, останутся навсегда в памяти потомства.

Отдавая полную справедливость блистательным заслугам вашим, я поставляю себе в особенное душевное удовольствие выразить вам искреннейшую мою признательность и чувства сердечного благоволения, в ознаменование коих препровождаю к вам алмазные знаки ордена Св. Апостола Андрея Первозванного, с мечами над орденом. Пребываю к вам навсегда неизменно благосклонным, искренно любящий и благодарный Александр".

Князь Барятинский выразил Государю чувства своей признательности в особом письме от 10-го Января 1863 г.

Ваше Величество!

Пользуюсь первою минутою облегчения, чтобы, после долгого промежутка времени, взяться за перо и выразить Вам чувство признательности, которою наполнено мое сердце.

Милость, с какою Вы изволили оценить мои прошлые заслуги, прислав мне рескрипт, сопровождавший бриллиантовые знаки Андреевского ордена, великодушие, с каким Вы обеспечили мое существование и затем Ваше разрешение пользоваться безграничным спокойствием для восстановления моего здоровья, все это еще более усиливает чувства долга и любви, и без того питаемые к Вам. Если когда-нибудь я буду в состоянии с новыми силами и новою энергиею возвратиться на стезю деятельной службы Вашему Величеству, то это будет для меня день величайшего счастия.

В настоящее время постоянная неопределенность моего здоровья, иногда улучшающегося, но на весьма короткое время, ставит меня в невозможность предвидеть выздоровление. В Вильне я испытал три последовательные возврата болезни, чему по всей вероятности перемена погоды и климат были главною причиною; кроме того увеличение временных занятий и мое плачевное нравственное состояние, вследствие необходимости покинуть Кавказ, много тому способствовали. К несчастью, я еще не знаю, где найду себе покой, который мне так необходим. Разумеется, я не поеду искать его в какой-нибудь Европейской столице. Италия, принимая во внимание ее политическое состояние и беспорядки, для меня тем более неудобна, что [414] изобилующие там наши дорогие соотечественники, вмешиваясь в политику, отравят мне жизнь. Что касается до Германии, то множество различных дворов, с неизбежно налагаемыми обязательными условиями этикета, не могут также соответствовать тому спокойствию, которого я ищу. Выбор остается за Югом Франции, Швейцариею или Англиею; но окончательное решение зависит от массы случайных обстоятельств.

Переписываясь с Адлербергом, я буду извещать его обо всем, что стану предпринимать. Таким образом, он один будет знать, где отыскать меня, если бы Вашему Величеству было угодно переслать мне свои приказания. В этом случае могу я надеяться на его скромность, и при этом рассчитываю избежать множества писем и докучливых визитов, которым я подвержен, благодаря высокому положению, созданному для меня Вашим Величеством.

Завтра думаю уехать в Дрезден, глубоко сожалея, что не имею возможности засвидетельствовать свою преданность Его Высочеству Великому Князю Константину.

Позвольте мне, Государь, просить Вас повергнуть к стопам Ея Величества Императрицы чувство моей преданности и уважения и не отказать мне в милостивом дозволении иногда, когда буду в состоянии, писать к Вам."

По окончательном назначении Великого Князя наместником и главнокомандующим на Кавказе, князь Барятинский написал Его Высочеству, в Декабре 1862 года из Вильны, следующее письмо: ¹⁰³

При разлуке со страною, которой посвятил я лучшие годы моей жизни, расставаясь с армиею, с которою делю столько хороших воспоминаний, я утешаюсь единственно мыслью, что Кавказ поступает под начальство Вашего Императорского Высочества, и вижу в назначении этом знак великой милости Государя к краю и храбрым его воинам.

Чтобы Вашему Императорскому Высочеству скорее познакомиться с настоящим положением дел, позвольте мне, прежде всего, повергнуть особому вниманию Вашему отчеты мои за 1857, 1858 и 1859 годы и приказать тотчас же составить и представить Вам таковой же за три последующие года. Таким образом, Вы получите точное понятие обо всех частях военного и гражданского управлений. С своей стороны почитаю долгом представить Вам, по крайней [415] мере в главных чертах, основные правила, которыми я руководствовался по тому и другому управлению.

Распространено так много критических мнений на способ войны и на все вообще управление краем, что новому начальнику легко о них составить ложное понятие. По-моему, главная ошибка, даже иногда и правительственных лиц, заключается в бессознательной неприязни к чужой народности и в невольной наклонности к насильственному порабощению ее собственным привычкам и обычаям. Последствия такого влияния так сильны, что, проникая в низшие слои чиновничества, нередко даже отражаются на мелочах обыкновенных сношений, в быту обыденной жизни, и одинаково оскорбляют чувства всех сословий от мала до велика, от богатого до бедного. Спрашивается, может ли такой нравственный гнет породить привязанность и любовь народа к правительству?

От таких моих наблюдений образовались и убеждения, и правила, которыми я руководствовался во все время моего управления. Они состоят в том, чтобы как можно более привязать край к правительству, управляя каждой народностию с любовию и с полным почтением к заветным обычаям и преданиям. Администратор имеет право, по моему мнению, только подготовить почву и указывать на путь, ведущий в улучшениям, но должен предоставить каждой отдельной народности, чтоб она приносила общему государственному усовершенствованию свою долю участия, согласно условиям своей особенности. В этом отношении воспитание туземных женщин занимает, конечно, первое место; женщина, по влиянию своему на семейство, как на хранилище народных нравов и обычаев, действует одинаково на привычки дитяти, возмужалого и старца, а потому ей одной и можно изменять к лучшему домашние обычаи, в которых заключается первое условие усовершенствования.

Вот почему в крае, где чувствуется потребность перерождения нравов, необходимо, прежде всего, обратить внимание на размножение женских училищ. Государь Император, удостоив мои мысли относительно сего предмета своим одобрением, изволил уже изъявить свое согласие на то, чтобы при первой возможности были основаны новые институты на Кавказе и за Кавказом, а именно: в Кутаисе и последовательно во Владикавказе, Ставрополе и Баку.

Задача перерождения нравов труднее в мусульманских народах, так как гражданское их устройство держится на основаниях Магометанства, и все их постановления поэтому в противоборстве гражданским началам христианского правительства. [416]

В этом смысле уничтожение влияния духовных лиц должно предшествовать всякой другой мере, наше же прямое действие может только усилить фанатизм народов. А потому и здесь надобно было изыскать средство, в среде их же образованное, которое, ослабляя постепенно значение мулл, уничтожило бы со временем значение Корана.

В этих видах я и восстановил ханскую власть, как враждебную теократическому началу. Она, хотя и признает Шариат, но старается дать преобладание Адату, закону, основанному на обычае, и, следовательно, допускающему изменения. Адат, основанный на различии сословных прав, чрезвычайно тягостен, и если народ, с падением Шариата, не будет уже более иметь ограждения против насилий ханов, то предпочтет, конечно, введение наших гражданских законов.

Затем, в предвидении падения у мусульман элемента духовного (без коего, однако, нигде человечество не может обходиться) создано было в Июне 1860 года Общество Восстановления Христианства на Кавказе. Оно должно возвысить значение нашего духовенства, дав ему нравственные и материальные средства, соответственные его великому призванию. Таким образом, в то время как ханская власть и Адат уничтожат значение мусульманского духовенства — наше возвысится на желаемую степень и привлечет к себе, примером и проповедью, отпадающих детей Ислама.

Изложив главные и единственные пути к нравственному преобразованию края, позволяю себе обратить Ваше внимание и на главные материальные способы к тому. Размножайте в крае, по возможности, пути сообщения и рынки: край будет всегда в Вашей власти, торговля процветет и с нею — общественное благосостояние. Не менее важно — преобразовать почву в источник неисчерпаемого богатства края. Палящее, знойное солнце Кавказа тогда только принесет благодатное действие, когда предположенная система орошения окончательно осуществится: тогда целые толпы трудолюбивых переселенцев наполнят рынки государства нашего и всей Европы произведениями своего труда, между которыми будут и неизвестные доселе в производительности нашей Империи.

В заключение моего обзора, позвольте, для большей явности, представить Вашему Императорскому Высочеству краткий перечень тем предметам, по которым я высказал свои убеждения и которые считаю краеугольными камнями для счастия и процветания вверенных Вам народов.

1. Воспитание женщин.

2. Уничтожение Шариата. [417]

3. Восстановление Христианства.

4. Пути сообщения.

5. Орошение.

6. Колонизация.

Теперь обращаюсь к системе военных действий, предпринятой мною на Кавказе. Ваше Императорское Высочество, вероятно, следили за прежними действиями наших войск. Временные эти экспедиции не приносили особой пользы, а предпочтительно служили школою для наших офицеров и средством повышения по службе; результатов же решительных к умиротворению края не было. Неприятель, зная на сколько времени приготовлено у нас фуражу и провианта, оставлял свои жилища на такое же время, а остальное проводил дома в хозяйственных занятиях. Преимущество постоянных войск на Кавказе, казалось мне, заключается именно в том, чтобы вести войну постоянно до разрешения задачи; впрочем умиротворение Восточного Кавказа служит лучшим подкреплением предпринятой мною системы и сделалось именно вследствие моего решения: не оставлять поля до окончательного изнеможения жизненных средств неприятеля.

Таким образом мы покорили Шамиля, а с ним и весь Восточный Кавказ. Покорение же Западного различествует в том, что здесь мы не боремся с устроенным обществом и административною иерархиею. Черкесские племена не покоряются никаким общественным законам; у них лишь святы личная независимость, честь и храбрость; иметь дело с ними — значит иметь дело отдельно с каждым лицом. Вот почему отрезать их от моря и вытеснить в недра Западного хребта составляет sine qua non покорения, а затем усиленная колонизация Закубанских земель довершает всю прочность его.

Нет сомнения, что вытесняемый неприятель будет защищаться с упорным ожесточением; но можно, по моему мнению, облегчить столь желанную развязку, если бы условиться с Портою о водворении Шамиля на землях Турецких, с дозволением ему колонизировать добровольных Кавказских выходцев. Этим способом мы освободимся скоро от недовольных, от фанатиков и всей теократической партии, одновременно успокоим и Европейских филантропов, и нашу собственную совесть, предоставляя Черкесам исход из настоящего отчаянного положения. Мы избегнем кровопролития, Турция приобретет превосходное население, а Шамиль, вместе с благодарностью к Государю Императору, получит удовлетворение заветным своим желаниям. [418]

И так соображения для военных действий в Кубанской области заключаются:

1. В постоянной войне.

2. В усиленной казачьей колонизации.

Вашему Императорскому Высочеству выпадает славный жребий нанести конечный удар сопротивлению Западных горцев. Тогда Вам останется осчастливит целый край, оживленный новою жизнию, дарами мира и просвещения.

Молю Всевышнего, чтоб Он благословил Ваши действия и чтоб Вашим высоким именем началась для Кавказа, после 15-ти веков истязаний и 60-ти летней трудной войны, эпоха благоденствия и гражданского развития.

ПРИЛОЖЕНИЕ.

Письма начальника главного штаба Кавказской армии А. П. Карцова к князю А. И. Барятинскому.

1.

8 Марта 1862. Тифлис.

Письма ваши из Малаги получены здесь 5 Марта. Время, которое еще осенью вы для своего возвращения назначили, приближалось и, по мере его приближения, возрастало общее нетерпение видеть вас. Приезд ваш сделался постоянным и почти единственным предметом разговоров всего общества, а тем более всех служащих. С каким-то особенным удовольствием каждый из нас откладывал в особый портфель те дела, на которых была резолюция "доложить по возвращении фельдмаршала". Мы каждый день, каждый час ждали окончательного от вас уведомления, чтоб ехать в Поти; князь Григорий Дмитриевич уже решил отправиться туда к 1-му числу, если б даже и не было от вас новых приказаний. Об этом именно говорил я с князем Лев. Ив. Меликовым, когда принесли мне от князя Григория Дмитриевича ваше письмо. Оба мы вскрикнули от радости... Судите же, каковы были наши чувства, когда мы прочитали письмо. Я не считаю себя в праве говорить вам о тех ощущениях, которые произвело в нас совершенно неожиданное известие о возобновившихся болезненных припадках ваших, о страданиях, которые вы переносите... но уже одной отсрочки вашего приезда было довольно, чтобы поразить нас в полном значении этого слова. Столько дел, столько вопросов откладывалось до вашего возвращения! Казалось, что так легко будет работать, когда эти вопросы решатся, когда ваше "да" или "нет" будет давать направление каждому делу... [419]

Те дела, о которых мнения вашего сиятельства известны, я старался не задерживать. Таким образом, представлены на Высочайшее утверждение: а) штаты Кутаисского конно-иррегулярного полка, б) штат училища военных воспитанников, в) проект положения о заселении Западного Кавказа, г) положение и штаты народных управлений Терской области, устройства в ней охранной народной стражи и особой местной полиции в округах, населенных Чеченским племенем. Главные основания положения для управления Терской областью те же, что и в Дагестане, с небольшими только отступлениями. Но для полицейского надзора предложены меры более строгие, собственно в округах Чеченском, Аргунском, Ичкеринском и Ингушевском. Тут предположено учредить пятисотенных и сотенных старшин, с жалованьем от казны, и десятников, чтобы постоянным надзором самих жителей прекратить вкоренившееся в этом племени бродяжничество и воровство. Меру эту князь Мирский считает временною, но тем не менее крайне необходимою. Издержки, которых потребует устройство новых управлений, считая охранную стражу и местную полицию, с избытком покрываются уничтожением отпуска на содержание временных милиций и спуском на Дон двух казачьих полков. Очень желательно, чтобы положение это утвердили как можно скорее, потому что Терская область все еще отчасти в каком-то переходном состоянии, весьма вредном для ее спокойствия и для развития в ней гражданственности. Князь Мирский уже писал вашему сиятельству о взятии Уммы и Атабая; первый из них теперь в Смоленске, а последний в Порхове. Взятие их стоило больших усилий, и нужно отдать полную справедливость князю Мирскому, — он выказал при этом много энергии. Деятельность его в Терской области обещает самые благотворные результаты; дай Бог только, чтобы он выдержал до конца так, как начал. В одном только приходится часто противодействовать ему — в денежных расходах, на которые он еще щедрее нежели князь Меликов. Помня ваши приказания беречь деньги, я останавливаю его порывы, сколько могу; к сожалению, это не обходится без некоторого неудовольствия.

В Дагестане по прежнему все спокойно. В начале зимы в Ункратле появилась было снова шайка разбойников, состоявшая из 10-ти человек; но на днях все они взяты Ункратльским наибом с помощью одной милиции. Есть однако же и в этой области некоторые затруднения, для решения которых необходимо личное указание вашего сиятельства. Затруднения эти возбуждены поведением ханов Аварского и особенно Кюринского. Прошедшим летом, когда Лазарев пошел в Ункратль для усмирения Хваршинцев, в Аварии, как и везде, начались разные в народе толки. Ибрагим-хан тогда лечился в Петровске, а в Хунзахе оставался его помощник. Говор, бывший в народе, молва довела до сведения хана в виде заговора против него и его семейства. Он приехал в Хунзах и многих арестовал; иные успели скрыться [420] и прибежали в Шуру к Лазареву, прося его заступничества и суда. Князь Меликов тогда был в Кубанской области. Лазарев с одним из явившихся в нему Аварцев послал к Ибрагим-хану письмо, прося его приостановиться наказанием обвиняемых до разбора этого дела следствием. Хан, вероятно раздраженный такою просьбою, приказал тотчас же подателя письма связать и сбросил его с Хунзахской скалы. Следствие показало, что он казнил человека совершенно невинного. За это зверское злоупотребление власти объявлен Ибрагим-хану Высочайший выговор. Ограниченность Ибрагим-хана и болезненное раздражение, в котором, говорят, он постоянно находится, мало подают надежды на достижение той цели, которую ваше сиятельство имели, возводя его в ханы Аварские.

Кюринский хан жестокостями своими, непростительным корыстолюбием и разного рода несправедливостями довел народ почти до открытого восстания против себя. Начиная с 1860 г. поступали на него к начальнику Южного Дагестана и к самому князю Меликову беспрестанные частные жадобы. Наконец, в прошедшую осень народ открыто и единодушно отказался ему повиноваться; не прибегая еще к оружию, Кюринцы выбрали до 200 человек поверенных и отправили их в Шуру с жалобой, которая была выражена такими словами: "Государь так милостив, что бывшим врагам своим, которые служили Шамилю, дал суд и приставил начальников, которые берегут народ, как добрые пастухи стадо. За что же нас, никогда не враждовавших против Русских, отдали вместо пастухов злому волку, который нас грабит?" Хан так испугался народной демонстрации, что подал просьбу об увольнении навсегда в Мекку, с тем только, чтобы семейству его дали обеспечение. Князь Меликов, зная виды вашего сиятельства и вполне сознавая всю пользу, которую могло бы принести нам утвердившееся на прочных началах ханское управление, уговорил хана остаться до вашего возвращения (т. е. до Апреля), а чтобы успокоить народ, назначил ему сотрудника — маиора Гиренка. Озлобление народа против Юсуф-хана, по словам князя Меликова, так велико, что только надежда на скорый его отъезд и особенно благоразумные действия маиора Гиренка поддерживают спокойствие. По мнению князя Меликова, для поддержания здесь Юсуф-хана мало будет 4-х батальонов, тогда как по отъезде его не будет надобности и в одной роте. Главным врагом ханского управления в Дагестане прежде был мюридизм, а теперь — наш образ управления, народные суды и счастливый выбор лиц, управляющих соседними округами. Без сомнения Кюринцы перенесли бы и несправедливости и насилие хана (как прежде переносили Казикумухцы), если б возле себя не видели управления более кроткого и справедливого, если бы не видели, что благосостояние в соседних обществах развивается гораздо быстрее, а жизнь и собственность там безопаснее, нежели под управлением ханским. Другая причина, препятствующая упрочению [421] ханской власти — мирное положение края. Прекращение войны везде и всегда наносило смертельный удар мусульманским правительствам, не исключая Турецкого султана и Персидского шаха, которых существование поддерживается только искусственно. Война давала ханам и блеск, и случаи к подвигам, за которые народ прощал им насилия; война сдерживала самих ханов, заставляя их дорожить мнением и любовью народною. Теперь, под покровительством Русской власти, ни народ не дорожит значением своего хана, ни хан не нуждается в расположении народа. Все эти обстоятельства, подрывающие ханскую власть, могли бы быть устранены, до некоторой степени, личными доблестями ханов. К сожалению должно сознаться, что и с этой стороны ханская власть не находит поддержки: ни один из нынешних ханов не имеет тех достоинств, какие нужны для управления народом; ни один из них не понимает значения мирной деятельности правителя ¹⁰⁴. — Прошу извинения вашего сиятельства за это отступление от сущности дела и ожидаю приказаний ваших: угодно ли будет разрешить увольнение Кюринского хана в Мекку, или прикажете отложить решение этого вопроса до вашего возвращения?

В Кубанской области начались военные действия против Абадзехов, которые дерзостию своих нападений напомнили прошлые времена Кавказской войны. Они сделали даже нападение на старую станицу Лабинской линии и возобновляли свою атаку в течение 6-ти часов. Теперь вся линия р. Белой до Каменного моста уже занята, построены на Белой ограды для станиц и линия постов; в начале Мая должно войти в эти станицы население. Необычайно суровая зима, ежедневные метели и глубокие снега замедлили несколько действия графа Евдокимова; но тем не менее он надеется к Апрелю занять все течение Белой и выше Каменного моста, который оказался вовсе не таким чудом как его описывали и выше которого есть такие места, где очень удобно могут быть поселены наши станицы. В нынешнем году предположено водворить за Кубанью 4000 семейств в 20-ти станицах. Переселенцы уже назначены большею частию все охотники, которых в Черномории оказалось больше чем нужно. Станицами этими будет занят весь берег Натухайского округа (от устья Кубани до Константиновского укрепления), Адагумская линия и все пространство между Лабой и Белой. Вообще дела в Кубанской области двинулись уже по указанному вашим сиятельством направлению и если не уменьшат настоящих наших средств, то можно надеяться, что, чрез два или три года напряженных усилий, Западный Кавказ сделается Русским.

Гораздо больше затруднений и запутанности представляют дела в Кутаисском генерал-губернаторстве, и потому я позволяю себе изложить их несколько подробнее. Вашему сиятельству известно, что владетель [422] Абхазии, приняв на себя возложенное Государем поручение, вслед затем просился в отпуск в Константинополь. Ему послан был паспорт; но в половине Ноября получено от него письмо, в котором он уведомлял князя Григория Дмитриевича о смерти своей жены и о том, что отложил свою поездку заграницу, а потому и просил князя прислать инструкцию для предстоящих действий. Князь Григорий Дмитриевич отвечал ему самым любезным письмом, в котором (после подробного и откровенного изложения всех наших предположений и объяснения причин, по которым для нас желательно было бы иметь прямое сообщение Сухума с Кубанской областью) было сказано следующее: "Для решения вопроса как вести дорогу необходимы предварительные и подробные исследования, которые желательно было бы произвести без непосредственной помощи регулярных войск. Если ваша светлость признаете возможным это, то я прикажу назначить особую комиссию из трех или четырех опытных офицеров, которые должны будут вместе произвести подробный осмотр местности и решить вопрос — возможна ли дорога из Сухума через главный хребет и каких средств потребует ее разработка. Членам этой комиссии я полагал бы приказать явиться к вам в то время, какое вы сами назначите и действовать по непосредственным вашим указаниям. Если бы ваша светлость сочли нужным сформировать в помощь комиссии отряд и занять им какой-либо пункт, то я готов приказать отдать в ваше распоряжение все силы, какие только генерал-губернатор признает возможным отделить, не обижая других частей края. Мне очень было бы желательно, чтобы ваша светлость вошли по этому предмету в прямые сношения с генерал-губернатором"... Копия с этого письма была отправлена г.-л. Кулебякину. Тот, не ожидая вопросов владетеля, тотчас же сообщил ему о войсках, какие может назначить в его распоряжение. Владетель получил письмо генерала Колюбакина прежде чем письмо князя Григория Дмитриевича и, не отвечая Колюбакину, написал мне следующее: "Не получив подлинного письма командующего армией, не могу ничего решить; но считаю необходимым выразить откровенно, что я нахожу с своей стороны неловким, хотя бы только по летам моим, входить в прямые сношения с генерал-губернатором. И поэтому если невозможно устранить эти сношения с генерал-губернаторством, то я предоставлю г-ну командующему армией для исполнения возлагаемого на меня поручения назначить кого будет угодно его сиятельству"... Не обращая внимания на эту выходку владетеля Абхазии и желая испробовать все средства к соглашению с ним, чтобы только исполнить волю Государя, князь Григорий Дмитриевич командировал в Абхазию генерала Зотова для личных объяснений с князем Шервашидзе. Зотов доносит, что владетель (уже получивший письмо князя Григория Дмитриевича) принял его очень любезно, выказал большую готовность приняться за исполнение возлагаемого на него поручения, но для этого требует: 8 комплектных [423] батальонов со стрелковыми ротами, роту сапер, 1000 человек милиции, 350 черводарских лошадей и особый штаб, независимый от генерал-губернатора. Для удовлетворения этих требований пришлось бы взять у генерал-губернатора все войска и сверх того направить в Абхазию часть гренадерской дивизии, которая имеет уже свое назначение: — работы в Верхнем Дагестане. Пришлось бы сделать значительную сверхсметную издержку; наконец, таким образом отнять у генерал-губернатора все военные средства, в которых ему может встретиться надобность и в Цебельде, и в других пунктах. Ненависть владетеля к генералу Колюбакину так велика, что он сказал Зотову: "Со всяким генерал-губернатором можно ладить, но с ним никогда. Я почел бы величайшею для себя милостию, ежели б Кулебякину запрещено было произносить мое имя". Какая причина этой ненависти, не знаю. При таком положении дел, не обещающем никакой надежды на успех военных предприятий наших в этом крае, я взял на себя смелость испросить у князя Григория Дмитриевича разрешение отложить действия со стороны Абхазии в нынешнем году, а относительно будущего года ожидать приказаний вашего сиятельства. По моему мнению, нам нет и особенной надобности предпринимать со стороны Абхазия что-либо серьезное до тех пор, пока на Северном Кавказе граф Евдокимов не сломит окончательно Абадзехов и Шапсугов. Мнение это разделяет и граф Евдокимов. К сожалению, военный министр, и Государь даже, считают действия со стороны Абхазии, важными и я опасаюсь, что Государь будет недоволен отменою предположенной экспедиции; но считаю, что трата людей и денег, без надежды на успех, будет еще неприятнее Государю. Из прилагаемой печатной записки Н. П. Колюбакина, которую по просьбе его имею честь препроводить к вашему сиятельству, вы изволите усмотреть затруднения, с которыми может быть сопряжено устройство дороги. Хотя в записке этой многое преувеличено, но есть много правды. Не видав прежде Сухума и судя по карте, я тоже считал этот пункт очень важным; но с первого же взгляда на него я убедился, что военным пунктом его считать невозможно. Две канонерские лодки могут безнаказанно сжечь и срыть его до основания. Если Бог поможет нам занять береговую линию поселениями, то Сухум должен быть обращен в гражданский город; а следовательно нет надобности строить дорогу, которая поспеет только тогда, когда в ней не будет нужды. Дорога через главный хребет гораздо удобнее может быть проведена с северной стороны, где уже нет неприязненного населения; выдет ли она в Сухум или в другой пункт, мне кажется все равно. Не знаю, одобрите ли ваше сиятельство это мнение, и не смею писать доводов в подкрепление его, опасаясь утомить вас письмом и без того уже слишком длинным.

Действия наши в Кубанской области приняли такое напряженное положение, что требуют всего внимания и всех средств, какими только [424] мы можем располагать. Между тем предположено осенью взять от нас резервную дивизию. Князь Григорий Дмитриевич полагает сделать представление, чтобы ее оставили еще на год. Несколько слов вашего сиятельства к военному министру конечно будут самым верным средством к тому, чтобы ходатайство это было уважено. Если резервная дивизия будет оставлена, то осенью можно будет все батальоны ее собрать в Кубанской области и тем ускорить гигантские работы там предстоящие. Положение Терской области дозволяет это и теперь сделать; но, имея в виду обещание Государя посетить осенью снова здешний край, князь Григорий Дмитриевич разрешил 4 батальона назначить на перевал Военно-грузинской дороги, чтобы кончить шоссе от Креста до Коби. Причиною, по которой военный министр полагает нужным отозвать резервную дивизию, служит желание сократить расходы. Чтобы удовлетворить этому требованию, я полагал бы возможным теперь же 4-й и 5-й батальоны гренадерской и 21-й дивизий привести в кадровый состав, продав и подъемных лошадей им принадлежащих. Это составит весьма значительное сбережение и даст возможность иметь по 3 батальона в каждом полку комплектных, готовых во всякую минуту двинуться, куда надобность укажет. В случае же войны укомплектование кадров 4-х и 5-х батальонов не представит никаких затруднений.

Если ваше сиятельство изволите одобрить это предположение, вызываемое настоятельными требованиями о сокращении смет (не смотря на то, что смета на 1862 г. сокращена уже на 2.000.000 рубл.), то не изволите ли разрешить представить об этом в подкрепление просьбы об оставлении на Кавказе резервной дивизии?

Много еще остается таких вопросов и дел, о которых необходимо знать мнение вашего сиятельства; но я не смею и касаться их в этом письме, чтобы не утомить вас. Несколько часов личного доклада и несколько слов ваших распутали бы все узлы; но об этом пока остается только мечтать.

2.

8 Мая 1862 года.

Приказание, совершенно неожиданно полученное Кузнецовым о высылке к вам в Петербург мундира, дает право надеяться на скорое ваше прибытие туда и побуждает меня вторично беспокоить вас различными вопросами, которые могут быть решены не иначе, как по указаниям вашим.

24 Апреля князь Григорий Дмитриевич получил от военного министра Высочайшее повеление произвести сокращения в составе армии и во всех расходах по ее управлению, с тем, чтобы соображения об этом были представлены в Петербург к 1 Мая. Требования, предложенные военным министром, вероятно вашему сиятельству известны. [425] Удовлетворение этих требований в том размере, в каком они предложены, решительно невозможно, а потому князь Григорий Дмитриевич имеет в виду ходатайствовать об ограничении сокращений следующими размерами:

а) В пехоте. Расформировать 5-ые баталионы в полках гренадерской 20-й и 21-й дивизий, а 4-ые баталионы этих полков привести в кадровый состав (496 рядовых). В Кубанской же области, где война приняла уже ожесточенный характер, никакое уменьшение пехоты решительно невозможно; иначе пришлось бы снять все станицы, только что водворенные на р. Белой и в Натухайском округе. Крайне было бы невыгодно расформировать теперь вдруг по два баталиона и в полках 20-й и 21-й и гренадерской дивизий. Такая крутая мера, кроме уменьшения материальных средств армии, имела бы весьма опасное нравственное влияние и на армию, и на весь край. Даже расформирование одних пятых батальонов в трех дивизиях лишает мест 24-х штаб-офицеров и до 250 обер-офицеров. С расформированием четвертых батальонов число это удвоилось бы. Каждый из этих людей конечно будет недовольным, каждый из них имеет здесь своих родственников и друзей, которые не могут ему не сочувствовать. Внутри России, где армия раскинута на огромном пространстве, где народ имеет много других интересов, такая мера не опасна. Здесь армия собрана на пространстве более тесном, и все население привыкло смотреть на нее, как на представительницу и могущества, и цивилизации России; а потому необходимо обращаться с нею гораздо осторожнее.

б) В кавалерии. Драгунские полки привести в состав четырех действующих и одного резервного эскадрона каждый полк, Донские полки с Северного Кавказа спустить, а в Закавказском крае оставить только 6 полков. В Терском казачьем войске спустить на льготу по две сотни с каждого полка.

в) В артиллерии. Упразднить крепостные роты: Эриванскую, Дербентскую, Закатальскую и Хасав-Юртовскую. Батареи гренадерской 20-й и 21-й бригады привести по числу лошадей в такое положение, чтобы оне имели по четыре запряженные орудия с полным числом зарядных ящиков, а казачьи батареи привести все в 4-х орудийный состав. 19-ю артиллерийскую бригаду привести в тот состав, который был утвержден для прочих батарей Кавказской армии в 1860 году.

г) По инженерному ведомству. Упразднить 2 1/2 военно-рабочие роты и отложить все те постройки, в которых не предстоит крайней необходимости.

Таким образом командующий армией соглашается на уменьшение пехоты 18.000, кавалерии 8 эскадронов и 50 сотен, артиллерии на 48 пеших и 28 конных орудий. Эти сокращения должны уменьшить смету свыше нежели на полтора миллиона рублей, и более этой жертвы едва ли можно требовать. [426]

Требование остановить заселение Закубанского края решительно невозможно. На это можно было согласиться в прошедшем году, пока Абадзехи еще не начали войны; теперь же всякая остановка наших действий и переселение будут приняты горцами за признак нашего бессилия продолжать борьбу. В Натухайском же округе станицы наши в таком положении, что если не приселить к ним еще двух или трех тысяч семейств, то при первом выстреле на Черном море придется их опять снимать, как было в минувшую войну..

Представление подробных соображений по предмету требуемых сокращений теперь приготовляется и дня через три или четыре будет отправлено в Петербург. Князь Григорий Дмитриевич приказал мне просить военного министра все его предположения представить предварительно вашему сиятельству, и только на силу личного вашего ходатайства мы надеемся. Покорение всего Кавказа так близко, так верно; неужели у России не стало силы продлить настойчивые действия еще три, много четыре года? И неужели война эта должна снова затянуться на десятки лет?

В представляемых при этом письме докладных записках я, с разрешения князя Григория Дмитриевича, испрашиваю приказаний и ходатайства вашего по некоторым частным вопросам. Из вопросов этих наибольшую важность представляет в настоящее время утверждение штатов народных управлений Терской области. Князь Мирский положительно говорит, что если новое управление не будет введено в течение Июня и Июля месяцев, то он не ручается за спокойствие края. До сих пор в Терской области все спокойно и, согласно приказанию вашего сиятельства, приступлено к размежеванию земель в Чечне и в Кабарде. В Дагестане также спокойно. Об увольнении хана Кюринского в Мекку, по возобновленному ходатайству князя Меликова, князь Григорий Дмитриевич приказал сделать представление военному министру. Владетель Абхазии тоже уезжает за границу на 4 месяца.

Дела с Новосельским по Кубанскому пароходству приняли крайне запутанное положение. Темрюк по всем исследованиям оказался невозможным для устройства порта, а работы по соединению Кубани с Ахтанизовским лиманом требуют тоже огромных издержек. Все что делалось там при генерале Филипсоне исчезло без следа. Теперь отправлена новая комиссия на Кубань для подробного составления всех смет по расчистке реки. Сам Новосельский ничего не знает, что здесь делается, а его агенты не внушают большого доверия.

После завтра в Кутаисе открывается железный мост и шоссе до Квирильсвой станции.

Телеграф до Владикавказа будет открыт летом, а к зиме вероятно откроется вся линия до Ставрополя. Ремонт его отдать строителям было убыточно, а потому он остается на иждивении казенного управления. [427]

На Военно-Грузинской дороге между Папанауром и Владикавказом работают пять батальонов, и можно надеяться, что осенью шоссе через перевал до Коби будет готово.

Неужели ваше сиятельство и в нынешнем году не взглянете на труды ваших подчиненных? Верных и подробных сведений о здоровьи вашем мы не имеем, а слухи и письма Петербургские то представляют вас совершенно здоровым и обещают нам очень скорый приезд ваш, то снова пугают, что Вальтер будто бы настаивает на продолжении вашего лечения еще зиму.

Таким образом все мы живем между страхом и надеждою. Это тяжелое чувство невольно отзывается и на всей деятельности нашей, не смотря на все усилия побороть его.

3.

22 Июля 1862 года.

Из письма вашего к военному министру, копию которого вам угодно было прислать мне, князь Григорий Дмитриевич с огорчением увидел, что размер представленного им проекта сокращений в войсках Кавказской армии превышает предположение вашего сиятельства. Хотя князь и просил военного министра не приводить в исполнение его предположений до одобрения их вашим сиятельством и в приказе по армии объявил только о приведении в кадровый состав четвертых и пятых батальонов, но на прошлой неделе получено новое Высочайшее повеление расформировать пятые батальоны всех полков, исключая 19-й пехотной дивизии.

Первоначально представленное предположение князя Григория Дмитриевича вызвано было необходимостью. Требования военного министра выражены были от Высочайшего имени так настоятельно и так убедительны были в частных письмах Дмитрия Алексеевича, что не исполнить их или даже отложить их исполнение до получения указаний вашего сиятельства не представлялось никакой возможности. Впрочем, считаю долгом довести до сведения вашего сиятельства, что положение Дагестанской и Терской областей не возбуждает теперь никаких опасений и что все сокращения в войсках Терской области сделаны по соглашению с князем Мирским.

Князь Мирский пишет, что отсутствие происшествий в Терской области не должно приписывать случайности, и что это есть следствие коренного поворота в образе мыслей туземцев. Чеченцы теперь заняты размежеванием, которое у них производится, и новой азбукой составленной для них. Для составления этой азбуки были вытребованы в Тифлис два ученых Чеченца, которые под руководством Услара, составляя азбуку и грамматику, в тоже время и сами выучились писать. Один из них, мулла, пришел в такой восторг от возможности писать на [428] своем родном языке, что сочинил и написал Чеченские стихи в честь нового изобретения и перед отъездом просил меня выписать ему литографический станок. Возвратившись в Грозную, он тотчас же собрал тридцать учеников, большею частию взрослых и уже учившихся у него перед тем Арабскому языку, и начал их учить писать по-чеченски. Таким образом опасение, что духовенство мусульманское будет противиться введению письменности на местных языках в Чечне не оправдалось, и есть надежда, что Русский алфавит скоро заставит забыть Арабские буквы. Теперь Услар занимается составлением азбуки и грамматики Кабардинского языка.

В Кубанской области с прошлой весны по Май нынешнего года поселено 35 новых станиц, которыми занято с одной стороны все пространство от Лабы до Белой, а с другой морской берег от устья Кубани до Константиновского укрепления и Адагумская линия. Дела там, может быть, шли бы еще успешнее, если бы граф Евдокимов был здоров. К сожалению, он пролежал всю зиму, в начале Марта выехал на неделю в отряд и снова слег, в Апреле опять попробовал съездить в верховье р. Белой и снова заболел. Теперь он лечится в Есентуках и надеется в первых числах Августа выехать оттуда уже здоровым. Медики утверждают, что у него подагра; сам он считает свою болезнь ревматизмом и очень опасается, что не будет в состоянии довести до конца возложенное на него дело. Причиною болезни его я считаю простуду и нравственные потрясения, которые он перенес в прошедшую войну во время волнений, обнаружившихся между казаками. Теперь его, кажется, тревожит и обнаружившаяся к нему ненависть горцев, и неожиданное им упорство военных действий. Горцы считают его главным виновником тому, что Государь не принял их покорности и поклялись убить его. Война на Белой приняла характер самый ожесточенный. Горцы восточного прибрежья перешли на северный склон хребта и огромными партиями нападают на наши новые станицы. Ожесточение горцев, предчувствующих свою последнюю минуту, дошло до такой степени, что они даже на открытых местах атакуют наши колонны и густыми массами бросаются на картечь наших батарей. В течение Июня месяца они два раза штурмовали укрепление Хамкеты и нападали на укрепление Григорьевское среди дня. Все эти нападения были для них неудачны и стоили им потерь огромных. К сожалению и на нашу долю выпала одна неудача. 26 Июня партия в 4 тыс., пробравшись горами, сделала неожиданное нападение на поселенную в прошедшем году станицу Псеменскую. Станица эта находится на Большой Лабе, у самых гор, удалена почти на 50 верст от театра действий и была занята только одною сотнею. Горцы ворвались в нее, зажгли дома и хотя были выбиты оправившимся гарнизоном и жителями, но успели захватить до 40 человек в плен. 8 Июля они повторили нападение на туже станицу, но были отбиты с огромною потерею. По первому известию о [429] постигшем Псеменскую станицу несчастии, граф Евдокимов очень встревожился и просил подкрепления его казаками Терского войска и прислать к нему остающиеся в Терской области 7 резервных батальонов. Князь Григорий Дмитриевич, имея в виду, что в Кубанской области теперь 61 батальон, 24 эскадрона драгун и 153 сотни казаков, что для удовлетворения желания графа Евдокимова пришлось бы приостановить многие весьма важные работы, отложил до осени исполнение требования графа Николая Ивановича, и последний теперь сам убедился, что ему нужнее был распорядитель нежели войска. Он послал на место действий генерала Забудского и пишет теперь, что последний привел дела в порядок. Осенью, по окончании работ в Терской области, 7 резервных батальонов там находящихся приказано направить на Белую, и кроме того весною будущего года князь Мирский находит возможным командировать туда 6 сотен Терских казаков. Большего числа войск направить туда невозможно, потому что и теперь для продовольствия войск и новых переселенцев мы должны заготовить в магазинах Кубанской области 440 тыс. четвертей хлеба. Более этого количества нет возможности подвезти в магазины ни за какую цену, потому что перевозочные средства края будут недостаточны.

Чтобы облегчить действия графа Евдокимова, отвлечь от него прибрежных Шапсугов и Убыхов и ускорить завоевание западной части гор, я, с разрешения князя Григория Дмитриевича, предложил ему сформировать десантный отряд, занять им устье Джубы или Туапсе и начать разработку дороги через хребет: в первом случае на укрепление Григорьевское, а во втором — в верховье Пшиша, на встречу войскам наступающим со стороны р. Белой. Граф Николай Иванович очень обрадован этим предложением и пишет мне следующее: "Отряд в 5 или 6 батальонов лучше всего высадить на Джубу и начать работу дороги в верховье Шебши. Осенью я ушлю войска со стороны Григорьевского и направлю их туда же. Бабич будет громить аулы, отрезываемые этою линией и приготовлять станицы, а войска со стороны Джубы устроят линию на встречу наступающим от Григорьевского. Эта задача может исполниться в половине или к концу будущего Июня. Тогда отряд с Джубы перевести на Туапсе, ибо в тому времени войска со стороны Белой будут устремлены на перевал в верховью Пшиша и в долину Туапсе. Если возможно, надо поспешить этим предприятием, как ускоряющим решение судьбы всего Западного Кавказа". Позволяю себе прибавить, судя по настоящему положению дел, что если предположение это будет исполнено, то в будущую осень покорение Западного Кавказа, исключая земли Убыхов, будет окончено. Князь Григорий Дмитриевич, разделяя предположение графа Евдокимова, приказал мне предварительно испросив на это утверждение или, по крайней мере, разрешение вашего сиятельства, приступить теперь же к приготовлению экспедиции с тем, чтобы отправить ее уже по возвращении вашем в край. Отряд этот можно всего удобнее сформировать из 4-х батальонов [430] гренадерской дивизии (по одному от каждого полка) и одного из сводных стрелковых батальонов, находящихся в Кутаисском генерал-губернаторстве. Сев на суда в Поти, он может быть во второй половине Сентября в устьи Джубы и до наступления зимы успеет разработать дорогу до перевала. Если ваше сиятельство одобрите это предположение, то не изволите ли признать возможным известить князя Григория Дмитриевича о вашем согласии по телеграфу, чрез Новочеркаск, дабы к Сентябрю месяцу мы могли успеть сделать все приготовительные распоряжения и снаряжению экспедиции.

Князь Григорий Дмитриевич, поручая мне писать об этом вашему сиятельству, просит извинения вашего, что не пишет об этом сам. У него теперь семейное горе. У двоюродного брата его князя Каплана Орбельяна умер единственный сын, 17-ти летний юноша, которого князь Григорий Дмитриевич очень любил; теперь его собираются хоронить, и все семейство в большом горе.

В Дагестане по-прежнему все спокойно. Только Аварский хан приводит в отчаяние князя Меликова своим поведением, и теперь уже вынуждены были отозвать его в Шуру до приезда в край вашего сиятельства. О причинах, побудивших к такой мере, ваше сиятельство изволите усмотреть из подлинного уведомления князя Меликова, которое при сем, по приказанию князя Григория Дмитриевича, имею честь представить.

Принимаю смелость представить вашему сиятельству полученное мною письмо от полковника Фадеева; взгляд его на положение дел в Кутаисском генерал-губернаторстве я считаю столь же справедливым как было справедливо то, что он писал вашему сиятельству о Терской области весной 1861 года. В бесполезности дороги из Сухума через главный хребет я убедился также, как только побывал первый раз в Сухуме; но рекогносцировку теперь предпринятую нужно было разрешить, чтобы этим удовлетворить владетеля Абхазии. Подробным изложением всех обстоятельств этого дела теперь не смею утруждать ваше сиятельство.

Положение об управлении Терскою областью утверждено; но при исполнении его князь Мирский встречает затруднения в выборе начальствующих лиц, а потому окончательное решение этого дела отложено до возвращения вашего сиятельства, как и множество других вопросов. Князь Мирский просит между прочим и нового начальника штаба: Радецкий просит дать ему боевое назначение.

Чем ближе подходит время возвращения вашего сиятельства, тем с большим нетерпением все мы ожидаем вас. Если надежды наши наконец сбудутся, если в начале Сентября вы прибудете в Петровск, а оттуда пожелаете приехать в Тифлис по Военно-грузинской дороге, то я надеюсь, что все шоссе от Коби через перевал до Квишета будет уже готово и что мы будем иметь возможность соединить торжественное его открытие с празднеством вашего возвращения.

Комментарии

101. Князь Барятинский ошибся: это стих Пушкина.

102. Покойный М. И. Катков разделял взгляд князя Барятинского на Киев, но не мог проводить его в печати. А. З.

103. Печатается с разрешения Его Императорского Высочества. А. З.

104. Какие убедительные доказательства несостоятельности системы управления Азиятцами посредством их мусульманских соотечественников! А. З.

105. К сожалению, до истечения этого срока, правду говоря, слишком короткого для перерождения дико-воинственных племен Кавказа, война с Турцией 1877 года была поводом восстания в Чечне и Дагестане. Эмиссары и подстрекатели находили еще удобную почву дли своих действий. Но с тех пор, в течении 12 лет, спокойствие уже не нарушалось и если управление будет стоять на высоте своей задачи, можно надеяться, что в наступающем XX столетии Кавказские горцы действительно обратятся в мирных граждан. А. З.

Текст воспроизведен по изданию: Фельдмаршал князь Александр Иванович Барятинский. 1815-1879. Том 2. М. 1890

© текст - Зиссерман А. Л. 1890
© сетевая версия - Трофимов С. 2020
© OCR - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001