ФЕЛЬДМАРШАЛ

КНЯЗЬ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ БАРЯТИНСКИЙ.

1815-1879.

ТОМ ПЕРВЫЙ.

(1853-1855)

Успокоение после одержанных побед.— Болезнь князя Воронцова и отъезд его заграницу.— Временное командование генерала Реада.— Снятие Черноморских укреплений.— Оставление на жертву укрепления Гагры. Продолжающиеся опасения и тревоги.— План очищения Дагестана.— Переписка с князем Орбельяном.— Переписка е военным министром.

По возвращении в Тифлис, князь Барятинский тотчас же принялся за дела по обеспечению края от возможных вторжений неприятеля, или беспокойств среди мусульманского населения. Обращая особенное внимание на Лезгинскую линию, где, за отправлением в Александрополь гренадерских батальонов, почти не оставалось полевых войск, он, 4-го Ноября, представил главнокомандующему доклад, чтобы, до прибытия 18-й дивизии из России, тотчас двинуть шесть батальонов 19-й дивизии с Кавказской линии, заменив их баталионами резервной дивизии.

Между тем, под Синопом был уничтожен Турецкий флот, князь Андроников под Ахалцыхом разбил Турок, а князь Бебутов, 19-го Ноября, нанес им сильное поражение под Баш-Кадыкляром. Опасность была устранена. О победах этих, через особых курьеров, было возвещено во всем крае с большим торжеством ⁸⁷. Затем наступила довольно суровая зима, весьма обильная снегами, что еще более обеспечило Закавказье от возможности наступательных действий неприятеля, и два-три месяца в конце 1853 и в начале 1854 года прошли на Кавказе спокойно. [313]

Окончательно ослабленный болезнью, тревогами и трудами последнего времени, князь Воронцов уже почти не мог заниматься делами. Князь Барятинский устроил свой кабинет в доме главнокомандующего и почти целые дни проводил здесь в занятиях и служебных приемах разных лиц. Наконец, 1-го Марта князь Воронцов уехал за границу лечиться, передав временное командование генералу Реаду. Князь Барятинский остался при нем в своей должности начальника штаба. Отношения их казались самыми лучшими ⁸⁸.

С приближением весны заботы об ограждении Кавказа от последствий опасного положения, в котором он находился, опять выступили на первый план. Во главе принимаемых мер стояло очищение укреплений в Абхазии и на восточном берегу Черного моря, во избежание потери всех гарнизонов и предоставления неприятелю в добычу значительных запасов. На очищении Абхазских укреплений, главным образом, настаивали ближайшие начальники Черноморской береговой линии, вице-адмирал Серебряков и генерал-маиор Миронов, в чем их поддерживал и князь Меншиков, не имевший возможности оказать им помощь с моря. Взгляд этот разделялся и князем Воронцовым. Император Николай, хотя отвергал пока необходимость упразднения укреплений в Абхазии, где была возможность отступить сухим путем, однако решительно настаивать, вопреки мнению местного начальства, не мог, и очищение было решено.

Операция эта представлялась весьма трудною со стороны Абхазии, где единственным путем отступления для гарнизонов чрез Сухум была узкая прибрежная дорога, с [314] переправами в брод через горные реки, мгновенно превращавшиеся в дождливое время в бешенные потоки, прерывающие нередко сообщение на целые недели; особенно известны в этом отношении реки Кодор и Ингур. Отступление неминуемо должно было сопровождаться настойчивым преследованием со стороны горцев, которые могли даже совсем не допустить до благополучного окончания дела, в виду малочисленности отдельных гарнизонов, обременных к тому же неизбежными лишними тяжестями, больными, семействами и проч. Местность и отсутствие поддержки с моря вполне благоприятствовали бы горцам.

По этим обстоятельствам в Тифлисе сочли необходимым, во-первых, всю операцию вверить Абхазскому владетельному князю, генерал-адъютанту Шервашидзе, большие связи и влияние которого на горцев западного Кавказа, особенно на Убыхов и Джигетов, ближайших к предстоящему пути отступления, могли содействовать к успеху; во-вторых, укрепление Гагры, как закрывающее свободный доступ горцам в Абхазию, сохранить до окончательного очищения всех остальных укреплений, и затем, как оно (по слабости верков и незначительному вооружению ограниченным числом орудий) не могло бы долго устоять против атаки горцев при одновременном нападении с моря, то гарнизон предполагалось спасти не иначе, как посылкою за ним вольных судов (кочерм), о найме которых заблаговременно распорядились.

12-го Марта 1854 г. за № 58-й, от генерала Реада воинскому начальнику укрепления Гагры, капитану Быковскому, было послано следующее предписание: "Во вверенном вам укреплении вы обязаны держаться против всех покушений горцев до последней крайности и не сдаваться ни под каким предлогом; если же подойдут эскадры соединенных флотов и начнут бомбардировать укрепление, или откроют по нем огонь из орудий, калибр коих больше калибра орудий, имеющихся в укреплении, и ежели убедитесь, что упорною защитою уничтожите только, но не отстоите вверенного вам поста: в таком случае можете выбросить [315] белый флаг и сдаться неприятелю. Таковой поступок, ежели дознано будет, что неприятельская сила была такая большая, что не было возможности устоять против нее, не только не будет вменен вам в вину, но признан будет заслугою за спасение гарнизона".

Копия с этого предписания была представлена 17-го Марта военному министру, с прибавлением, что “гарнизоном укрепления Гагры, скрепя сердце, надлежало пожертвовать, ибо оно запирает важнейший горный проход от непокорных горцев в Абхазию".

Снятие укреплений совершилось, впрочем, вполне беспрепятственно, а затем Гагринский гарнизон, с частью тяжестей, был безвозмездно переправлен в Керчь Греческим шкипером Соррандо Фоти, из чувства патриотизма.

Однако беспокойства Кавказского начальства все продолжались. Под впечатлением ли тревог, пережитых осенью 1853 г., когда мы еще не успели собраться с силами, и нас, захваченных врасплох, Турки наказали взятием Николаевского укрепления и разорением Армянских пограничных сел, под впечатлением ли неудач на Дунае, в ожидании ли грозной коалиции и предполагаемого нашествия Англо-Французов на западный Кавказ, но нельзя скрыть, что беспокойство и опасения были несколько преувеличены, и это тем более, что сам князь Воронцов, пред выездом из Тифлиса, уже представил Государю план действий, на случай весьма сомнительной высадки Англо-Французов на Кавказский берег. По этому плану предполагалось лишь усилить Гурийский отряд до 16—20 баталионов и если не удалось бы удержаться на Цхенис-цхали, то впереди Кутаиса избрать оборонительную позицию, которую и укрепить. (См. Приложения).

Генерал Реад был новый человек в крае и правитель временный. Говорили, что он прекрасный, умный человек, храбрый кавалерист; но, очевидно, овладеть совокупностью всех обстоятельств в данном положении было ему не по силам, и он боялся брать в чем-либо [316] на себя ответственность. Большою ошибкою было в такое время оставить Кавказ без настоящего хозяина, при временном, далеко не соответствовавшем данному положению начальнике. Чрез это положение князя Барятинского, как начальника штаба, становилось чрезвычайно трудным; он, хорошо знавший край, дух Кавказских войск, сам беззаветно храбрый, решительный, рыцарь без страха и упрека, однако не мог не воспринимать подобного впечатления преувеличенных тревог и не поддаваться опасениям за судьбу края. А до чего доходили эти тревоги, можно видеть из последующих распоряжений и предположений.

Из Дагестана уже были взяты два баталиона Ширванского полка для усиления войск на Турецкой границе. В Марте 1854 г., когда, после осенних побед под Ахалцихом и Баш-Кадыкляром, в виду скорого прибытия 18-й дивизии и двух драгунских полков, положение казалось значительно улучшившимся, генерал Реад однако настойчиво представлял в Петербург о недостатке войск, и император Николай указал на возможность взять еще четыре баталиона из Дагестана. Чтобы заменить эти четыре батальона, генерал Реад разрешал даже очистить некоторые из передовых укреплений Прикаспийского края. Командовавший там войсками, генерал-лейтенант князь Григорий Дмитриевич Орбельян написал по этому поводу князю Барятинскому следующее письмо:

“С чувством глубочайшей скорби читал я письмо вашего сиятельства и предписание, которым требуете от меня четыре баталиона в помощь действующим войскам противу Турок, по случаю остановления 17-й дивизии, следовавшей на Кавказ.

Святой долг и совесть велят мне доложить вам, что удаление отсюда 4-х батальонов повлечет за собою гибельные, неисчислимые последствия для нас.

Пред этим я имел честь объяснить вам о положении дел в Дагестане, прося вас об усилении меня именно четырьмя баталионами, чтобы иметь возможность занять Казыкумыкское ханство отдельным отрядом. Этот год для войны на Кавказе есть год исключительный, не похожий на [317] все предшествовавшие: война эта есть война священная для каждого мусульманина, следовательно и средства мои должны быть усилены. Шамиль делает огромные приготовления; покорные нам общества ждут только малейшего успеха его, чтобы единодушно восстать противу нас. Как я могу в таком положении края решиться удалить отсюда четыре батальона? С чем же я останусь, когда из 18-ти баталионов могу располагать только пятью действующими?

Что же касается до оставления некоторых укреплений передовой позиции, чтобы выведенными оттуда гарнизонами заменить четыре батальона. то это также невозможно. В Гурии, или вообще в земле христианской, оно выполнилось бы легко; но здесь при клике: “Русские бегут, бросают укрепления", какой горец, какой Татарин не подымет голову, не возьмется за оружие? И каким образом можно выполнить это? Гарнизоны: Лучека, Ахты, Кураха, Чираха, Казыкумыка сами собою не могут дойти до меня: они будут истреблены. Поэтому я должен бросить все здесь и с отрядом бродить по всем этим ущельям, чтобы собирать рассеянные гарнизоны и на обратном пути пробиваться сквозь целый Дагестан, который неминуемо восстанет. И допустим, что наши храбрые войска, хотя и с великой потерею, но преодолеют все преграды и пробьют себе дорогу сквозь полчищ неприятеля: что ж тогда? Как защищать Шуру, Петровское, Дербент, Кубу и далее? Или это все также бросить и примкнуть к Левому флангу Кавказской линии, чтобы выйти потом за Терек? Вот до чего доведет нас удаление отсюда 4-х батальонов! Между тем Шамиль, к которому присоединится все магометанское население, с громадною силою в 100 тыс. явится к Тифлису с огнем опустошения. А Персия, неужели она будет покойною зрительницею и не воспользуется случаем возвратить потерянные свои провинции?

И кто в состоянии вычислить все потери и те бедствия, которым подвергнутся и Грузия, и доселе победоносные наши войска, драгоценною кровию которых куплено все Закавказье? И из-за чего? Нужна только одна дивизия, чтобы устранить всю эту беду и выйти из борьбы победоносно, со светлым [318] лицом, со славою, которая не покидала до сих пор знамена великого нашего Императора.

По моему мнению, Франция и Англия не могут оказать Турции более существенной помощи, чем мы, если удалим отсюда баталионы. Напротив, убеждаю ваше сиятельство усилить меня 4-мя батальонами, как я прежде просил, чтобы действия Шамиля ограничить его горами: одною своею силою он не страшен для наших войск; страшен, когда покорные нам общества присоединятся к нему. И вот этого соединения Шамиля с подвластными нам племенами горцев и вообще мусульман не должны мы допускать.

Князь, спасите обширный этот край, и честь и славу нашего оружия заступничеством вашим! Голос ваш слышнее у Высочайшего престола! Убейте меня прежде, чем я увижу потерю славы наших войск и торжество неприятеля".

Князь Барятинский 4 Апреля отвечал князю Орбельяну:

“Я с своей стороны был вполне уверен, что ваше сиятельство, при теперешних обстоятельствах, найдете невозможным удалить от себя требуемые батальоны; но, вместе с тем, если по необходимости мы должны согласиться на безусловное оставление оных в Дагестане, то не менее того, с другой стороны, очевидна невозможность исполнения вашей просьбы относительно подкрепления Дагестана новыми войсками. Неожиданное отсутствие 17-й дивизии тому причиною.

Натурально, что это положение дел не может долго продлиться и что когда Бог даст одержать победу решительную на большом театре наших военных действий, то найдем мы способ отделить часть войск для внутреннего усиления края.

Вам, любезный князь Григорий Дмитриевич, слишком хорошо известно общее положение дел и средств, предоставленных Кавказу, чтобы не дойти до одного заключения с нами, что хотя положение наше и весьма трудно, но, с надеждою на Бога и на смелый Русский штык, все кончится к лучшему и, что хотя с малыми средствами, мы все исполним трудную задачу, возложенную на нас доверием Государя". [319]

Ответ прекрасный; а между тем генерал Реад писал военному министру, что он полагает необходимым упразднить Дагестанские укрепления, уже не только передовые, но почти все и на плоскости, лишь бы удержать Лезгинскую линию и Военно-грузинскую дорогу, на что и испрашивал разрешения. А когда военный министр, князь Долгоруков, 29 Марта, по повелению Государя, заметил, что необходимость упразднить Дагестанские укрепления зависит от обстоятельств, которые еще не осуществились и подлежат обсуждению совокупно с общим положением дел, почему Его Величество признал невозможным дать положительное по этому разрешение, то ген. Реад (13 Апреля, № 104) донес, что он имеет в виду очищение Дагестана только в случае разрыва с Персиею ⁸⁹ и неприсылки резерва из России (о возможности высадки Англо-Французов на Кавказе при этом вовсе не упоминалось). Вместе с тем генерал Реад представил подробный план, по которому все пространство между Дербентом и Сулаком должно было быть брошено, а войска, собранные в два отряда (на Самуре и Сулаке), старались бы прикрывать от вторжения Шамиля с одной стороны Кизляр и линию Терека, с другой Южный Дагестан, Шемахинскую губернию и Закатальский округ, удерживая в повиновении [320] мусульманское население; в случае же надобности, Самурский отряд мог в 12 дней прибыть к Тифлису. Кроме того, опасаясь еще, удастся ли благополучно вывести гарнизоны из всех Дагестанских укреплений, Реад полагал нужным купить содействие туземных влиятельных ханов посредством больших денежных подарков, употребив для этого суммы, ассигнованные на разные строительные работы в Дагестане.

План этот был препровожден князю Орбельяну, чтобы он представил о нем свое мнение. Князь же Барятинский, 13 Апреля, в частном письме к военному министру изложил причины, побудившие упразднить Абхазские береговые укрепления, оставить на жертву гарнизон Гагры и почему предполагается очищение Дагестана.

Возможность высадки Англо-Французов на Западный Кавказ у берегов Мингрелии и Абхазии должна была казаться маловероятною по самому свойству местности, гораздо более неудобной, чем в Крыму (что и доказал впоследствии Омер-паша, завязший в болотах Мингрелии). Англо-Французы в этом климате пострадали бы жестоко от лихорадок и непривычных лишений; печальный опыт они тогда уже сделали в Добрудже. Конечно, они могли произвести высадку ранее, когда почва еще суха, и при их больших средствах материальных, больших технических знаниях и изобретательности, могли иметь больший успех чем Омер-паша; но если допустить высадку, успешное движение внутрь края, не взирая на укрепленные впереди Кутаиса позиции, и крайнюю в таком случае опасность, действительно грозившую нам за Кавказом, то, спрашивается, что помогло бы нам очищение Дагестана? Нет никакого сомнения, что все полумиллионное вооруженное мусульманское население восстало бы и, вместе с Шамилем, как огненная лава, ринулось бы за отступавшими войсками, беспощадно истребляя христианское население ⁹⁰, и мы или должны были бы опять повернуться [321] для защиты его, при самых ужасных условиях, среди бушующих кругом мятежных волн, или очутиться между двух огней, вернее окруженные со всех сторон огнем: потому что при таких обстоятельствах, действительно, и Персия воспользовалась бы случаем лягнуть копытом падающего льва...

В таком положении, самое отступление по Военно-грузинской дороге, бросив Тифлис и всю Грузию на жертву разъяренных полчищ фанатиков и хищников, стало бы пожалуй крайне затруднительно: горные пути могли быть заняты не только непокорными горцами, но даже ближайшими, давно покорными, которых могла увлечь надежда заслужить расположение торжествующих врагов наших, отчасти и надежда на добычу, столь свойственная их хищническим инстинктам. А дальше, на Кавказской линии, восстание Кабардинцев, населения Владикавказского округа и друг., разве давало бы возможность поддержать отступающие из-за Кавказа войска? Вообще, даже трудно представить ужас положения, в каком мы могли бы очутиться в то грозное время, если бы опасения были сочтены за нечто уже реальное.

Кровь леденеет гири мысли о чем-нибудь подобном! И немудрено, что в Петербурге остались крайне недовольны. получив такую записку о положении дел на Кавказе; а приписывали ее князю Барятинскому....

Князь Воронцов не совеем серьезно относился к высадке Англо-Французов на Кавказе. В письме от 17 Марта 1854 г. из Ставрополя он, между прочим, извещал князя Александра Ивановича, что “гарнизоны береговых укреплений благополучно сняты, что над мыслью о высадке здесь все подшучивают (т. е. генералы Хомутов, Козловский и др.), что если бы неприятель решился от Новороссийска или Анапы двинуться внутрь края, то не только был бы отражен, но и разбит. Тоже самое можно сказать и в случае высадки в Мингрелии против князя Андроникова. Следует надеяться, прибавлял князь Михаил Семенович, что Бог нам поможет, и иллюзии наших врагов на счет нашей слабости в этом крае, а также [322] дурного расположения к нам туземного населения, им причинят большое разочарование". Князь Воронцов очень беспокоился лишь о судьбе Зугдиды и княгини Екатерины Дадиан, не столько в смысле высадки Англо-Французов, сколько в случае вторжения горцев в Абхазию после снятия наших укреплений. Но, как известно, и эти опасения не оправдались. Собственно же союзников князь Воронцов боялся, пока не были спасены все гарнизоны береговых укреплений, которые легко могли стать добычею их флота. И нет никакого сомнения, что ни князь Воронцов, ни князь Барятинский сам, или при другом настоящем главнокомандующем, не представили бы плана об очищении Дагестана, на что можно было решиться уже разве при действительном наступлении такого критического момента, как очевидная невозможность спастись другим способом. Император Николай выказал в этом случае совершенно верный взгляд, не дав разрешения на оставление Дагестана.

Князь Орбельян, нужно отдать ему полную справедливость, тоже весьма основательно опровергал правильность плана об оставлении Дагестана, и 27 Апреля подробно изложил в рапорте генералу Реаду свой взгляд и вместе с тем опять написал князю Барятинскому следующее письмо:

“Письмо вашего сиятельства, от 14 апреля, я имел честь подучить, вместе с проектом об упразднении Дагестана, в случае, если бы при настоящих обстоятельствах последовал разрыв с Персиею.

Мнение мое по этому предмету я откровенно выразил в рапорте к г-ну командующему корпусом, и оно в сущности заключается в том, что упразднение Дагестана есть упразднение всего Закавказского края: потому что доверие подвластных нам мусульманских народов к могуществу нашего оружия исчезнет, и огромная часть Дагестана, теперь нам покорная, тогда, волею-неволею, присоединится к Шамилю, которому таким образом дадим возможность явиться противу нас с громадною силою, более 80 т. Тогда и линии на Сулаке и Самуре не удержат от всеобщего восстания Кумыкской плоскости, уездов Кубы, Нухи, Джаро-белоканского округа и даже всей Шемахинской [323] губернии; войска наши очутятся в самом крайнем положении: вести войну в одно время и противу громадных сил Шамиля, и противу восставших народов, и наконец противу Персиян. Неисчислимы те гибельные для нас последствия, которые неминуемо произойдут от упразднения Дагестана. Не шах Персидский страшен для нас: противу него довольно Бехмена-мирзы ⁹¹ с бригадою наших войск; но страшен будет Шамиль, если завладеет всем Дагестаном. Спокойствие всего Закавказья зависит от Дагестана: так было всегда. Не будите дракона, еще не вполне сознавшего свои силы!

При том надобно иметь в виду и то, что, при ненависти горцев к правлению Шамиля, Дагестан не всегда может оставаться в таком грозном положении: со смертию Шамиля, или распадется на части политическое здание, созданное кровавою рукою его, или же станет более в миролюбивом с нами отношении, в чем и теперь один только Шамиль препятствует всеобщему желанию народа быть с нами в мирных, торговых отношениях.

Князь Александр Иванович! Судьба Империи не зависит от уменьшения армии одною дивизиею; для чего же доводить дела до такой крайности, до таких страшных невозвратимых потерь? А слава нашего оружия, добытая пятидесятилетними победами? А политическое влияние России на Азию, неужели не стоят одной дивизии?

На вас, князь, на вас лежит святая обязанность спасти и древнюю славу наших войск, и целость Закавказского края".

Военный министр писал 31-го Марта к князю Александру Ивановичу следующее письмо, совершенно частного характера:

Outre ce que vous apprendrez, cher prince, par ma correspondance officielle avec le gen. Read, je suis oblige de vous dire que l'Empereur a ete tres peniblement surpris des instructions donnees a la garnison de Гагры pour le cas d'une attaque vigoureuse de la part de l'ennemi. L'opinion de Sa Majeste, que [324] je partage en plein, c'est que les Russes meurent et ne se rendent jamais. Une fois que nous avons adopte le principe de 1812, le seul conforme a la circonstance, l'idee meme du drapeau blanc doit etre bannie. Dites-le, cher prince, au gen. Read et tenez ferme a ce principe. Basez toutes vos combinaisons la-dessus et ne permettez pas qu'il soit enfreint. Nous avons ecrit au gen. Khomoutoff de tacher de sauver le garnison de Tarpii par mer, mais comment ferait-il pour reussir? Koslofsky est fort en peine, et avec raison, de devoir donner quelques-uns de ses bataillons pour la Transcaucasie. Si vous pouvez vous en passer, laissez-les lui.

Adieu, cher prince, expliquez moi les motifs qui vous ont engage a tracer les instructions de Tarpu, telles qu'elles ont ete faites, et laissez-moi vous serrer bien cordialement la main. Malgre vos plaintes, je suis sur que, meme avec les forces que vous possedez, vous vous tirerez merveilleusement d'affaire ⁹².

Кроме этого письма, военный министр прислал еще следующее, уже официальное.

J'ai place sous les yeux de l'Empereur, mon cher prince, la lettre que vous avez bien voulu m'ecrire en date du 13 de [325] ce mois. Notre Auguste Maitre ne saurait admettre le principe, en vertu duquel le commandant de Gagry a ete non seulement autorise, mais invite a se rendre avec sa garnison aux Anglo-Francais, s'ils viennent l'attaquer par mer. Cette doctrine est tout-a-fait nouvelle dans l'armee russe. Le prince Worontzoff a en effet enonce l'idee de remettre aux coalises les garnisons de la cote de la mer Noire, qui ne pouvaient pas etre retirees par terre; mais vous savez aussi que l'Empereur n'a donne aucune suite a cette idee. A present que, contre toute attente, elle a passe dans le domaine des faits, il est essentiel de vous eclairer sur l'opinion de Sa Majeste a cet egard. Le devoir de chacun de nous est de defendre a toute extremite le poste, qui lui est confie. S'il est dans les vicissitudes de la guerre des circonstances fatales, qui peuvent excuser la reddition d'un poste, on ne saurait, sans de graves inconvenients, les determiner d'avance. Le courage ne se pese pas a l'oiice; il n'y a pas de limite aux prodiges qu'il peut accomplir. Ne venons-nous pas de voir a Odessa un jeune enseigne d'artillerie ⁹³ lutter pendant six heures avec quatre pieces de 24 contre 350 de calibre superieur et n'evacuer sa batterie qu'apres avoir ete enveloppe par les flammes? D'autre part le general Mack, de triste memoire, ne s'est-il pas rendu a Napoleon avec une armee de 80 m. hommes? D'apres ses combinaisons strategiques il a juge qu'il devait le faire, mais l'histoire en juge autrement. Notre jeune heros n'a pas tenu compte de la superiorite ecrasante des forces de l'ennemi et s'est couvert de gloire.

Je n'examine pas s'il etait absolument indispensable d'abandonner la garnison de Gagry et si l'evacuation de l'Abkasie, ayant ete decidee par des raisons, dont, faute de details, nous ne pouvons pas eucore apprecier l'urgence, un corps de pres de cinq mille combattants ne pouvait pas accomplir son mouvement de retraite a travers l'Abkasie, sans sacrifier d'avance 400 hommes. Il est probable que la perte de ce corps n'aurait pas ete plus forte, meme s'il avait ete vigoureusement assailli par les montagnards, car sur cette route la mer couvre l'un des flancs de la colonne, dont la tete et la queue peuvent etre protegees par [326] le feu de nos barques d'Azow. Je reviens a la question. Fallait-il prescrire au commandant de Gagry les conditions, dans lesquelles sa reddition a l'ennemi serait consideree comme un service et une distinction? Sans doute non! En l'abandonnant a son sort, il ne fallait pas comprimer en lui le sentiment du devoir militaire, qui place au-dessus de tout l'honneur du draprau. Le devouement n'existe pas, s'il est borne. Qui sait? Cet officier aurait puise dans son coeur, dans l'elan et les sympathies de sa troupe une de ces resolutions sublimes, qui donnent quelquefois le salut, mais toujours la gloire. Il aurait etonne l'ennemi par sa resistance, il se serait fraye une route a la bayonnette; enfin si comme les braves du fort Mikhailowsky, il s'etait fait sauter, cet acte heroique n'aurait-il pas ete mille fois preferable a une reddition sans gloire. Un exemple de devouement n'est jamais inutile; ce n'est pas le chef, mais c'est la patrie elle-meme qui ordonne au soldat de mourir a son , poste, et grace a Dieu, dans notre vaillante armee le sentiment de la conservation personnelle ne l'emporte pas sur celui du devoir. Il ne s'agissait donc pas comme vous le dites de condamner la garnison de Gagry a mort; il y aurait ainsi de condamner a mort dans phaque combat; toute mission perilleuse serait une condamnation a mort. Mais il n'y avait pas lieu de prescrire au commandant un acte, qui dans tous les cas exige une rehabilitation judiciaire pour celui qui l'a accompli, comme pour le marin, qui a perdu son navire. Je ne saurais non plus vous dissimuler que la necessite eventuelle de l'evacuation du Daghestan n'est pas demontree a notre Auguste Maitre; au contraire, Sa Majeste trouve que cette mesure aurait les plus funestes consequences, en laissant deborder l'influence malfaisante de Chamyl jusque sur les frontieres de la Perse. Il serait alors bien difficile, sinon impossible, de maintenir les communications du corps d'operation de la frontiere turque avec Tiflis. Nous serions obliges de concentrer sur ce point toutes nos troupes de la Transcaucasie et bientot apres de les replier sur Wladikawkas. La Perse meme, en se declarant contre nous, n'est pas assez redoutable pour nous forcer a cette extremite, et Chamyl doit etre contenu par les mouvements combines des [327] son centre d'action. Je ne m'etends pas ici sur ce sujet, car j'en ecris officiellement au general Reade ⁹⁴.

Весьма красноречиво выраженный в этих письмах взгляд по поводу Гагр нельзя признать однако непогрешимым: в таких случаях, какие иногда встречаются на [328] войне, трудно указать неизменные правила. Князь Барятинский исходил, конечно, из той точки зрения, что следует сберегать войска от жертв напрасных, бесплодных, для того, чтобы иметь право и возможность требовать от них жертв, когда оне нужны и полезны. В виду полной невозможности борьбы, как это и было действительно в [329] положении Гагринского гарнизона, данное начальнику его предписание могло лишь усугубить доверие войск к начальству, показывая, что об них заботятся, что ими дорожат, и что если не допускают, чтобы Русские могли сдаться горцам, не взирая на их численность и храбрость, то понимают, что против неприятельского флота, вооруженного громадными орудиями, жалкое укрепление держаться не могло, было бы разрушено, и все люди истреблены совершенно напрасно. Упрекнуть можно было разве за последнюю фразу в предписании воинскому начальнику, что сдача Англо-Французам будет ему поставлена в заслугу. И в самом деле, тут не было бы его вины: но заслугою едва ли можно счесть какую бы то ни было сдачу неприятелю. Самая же фраза в письме князя Долгорукова: “Русские умирают, но не сдаются", звучит, конечно, прекрасно и может воодушевлять молодых воинов: но как осторожно вообще следует обращаться с подобными фразами, доказал весьма скоро после писем князя Долгорукова комендант Бомарзунда Бодиско, сдавшийся Англо-Французскому флоту с 2 т. гарнизона, не взирая на более сильные укрепления и вооружение, чем имелись в жалком форте Гагры...

Затем, того же числа, № 6474, военный министр сообщил генералу Реаду, что Государь вовсе не разделяет его взгляда на необходимость вывести войска из Дагестана, что равнялось бы уничтожению последней преграды Шамилю распространить свое влияние до самого Аракса: что это, уничтожив всякое уважение к нашей власти, едва ли не будет сигналом к восстанию жителей между Самуром и Араксом, и откроет свободное поле проискам Персиян. Напротив, Государь находил, что, даже в случае разрыва с Персиею, удержание Дагестана совершенно необходимо, как единственная преграда к общему соединению наших врагов. Поэтому он требовал не только не думать об очищении Дагестана, а напротив тревожить Шамиля подвижными колоннами со стороны Левого фланга и Владикавказского округа, а в Дагестане и на Лезгинской линии держать в готовности такие же колонны. Государь возлагал всю ответственность на того, кто допустит добровольную уступку части [330] занятого нами края без особой, настоятельной в том необходимости. И это был взгляд, вполне разделяемый князем Воронцовым, который в своих письмах с дороги не раз возвращался к этому вопросу и, например в письме от 28 Марта, из Ставрополя, выражал свою радость по поводу отмены распоряжения генерала Реада вытребовать из Дагестана четыре батальона: "car on ne pouvait le faire sans compromettre fortement cette importante province. (Потому что этого нельзя сделать, не подвергая этой важной области крайней опасности).

Генерал Реад отвечал военному министру (9-го Мая № 165), что иногда вынужденная какими-нибудь соображениями временная уступка может принести более пользы чем вреда, что своевременность такой уступки иногда не терпит отлагательства, так что время уже не позволяет испрашивать разрешений и потому не дозволяет стеснять отдельных начальников. Для примера генерал Реад приводил отступление отряда князя Андроникова в Гурии с одной позиции на другую, назад, в виду разлития рек, могших лишить его сообщения с опорными пунктами, где находились запасы продовольствия войск (см. приложение). Нельзя однако не сказать, что пример этот был приведен весьма неудачно. Большая разница переменить позицию, хотя бы и в отступательном направлении, с отрядом, действующим в поле против неприятеля временного, где население нам предано, или очистить ряд укреплений целого огромного района, только этими укреплениями удерживаемого в нашей власти, против населения нам враждебного; не говоря о том, что вторичное занятие, возобновление и снабжение всем нужным истребленных укреплений повело бы к новой многолетней тяжкой войне, к новым многомиллионным затратам государства.

Военный министр, по повелению Государя, препроводил к князю Воронцову (находившемуся тогда в своем имении Мошнах, в Киевской губернии) копии со всей этой переписки с генералом Реадом и спрашивал его мнения. Вот что по этому поводу писал старик князь Михаил Семенович, 14 Мая 1854 года, к князю Барятинскому: [331]

"Я должен вам сказать, что князь Васильчиков, приехавший из Киева навестить меня, привез пакет от военного министра, который сообщает мне свою корреспонденцию с генералом Реадом на счет проекта очищения Дагестана и спрашивает моего мнения об этой мере и об его ответе, который он, по повелению Государя, дал генералу Реаду. Я не мог не отвечать с полною искренностью, что по моему мнению мера эта может иметь самые пагубные последствия и что я вполне согласен с мнением Государя по этому предмету, сообщенным генералу Реаду в бумаге князя Долгорукова ⁹⁵. В тоже время я пожелал известить об этом вас, любезный друг, с просьбою передать генералу Реаду. Будьте оба вполне уверены, что я не стал бы вмешиваться в это дело без требования, основанного на повелении Государя; это случилось единственный раз. Очень счастливый тем, что достигнул возможности пользоваться отдыхом, я не стану вмешиваться ни в какие дела официального свойства. Постоянно надеюсь на милость Бога, что нам не представится подобная необходимость, и мы не будем вынуждены прибегать к мерам, которые уронят нас в мнении не только всего Дагестана, но и во всем Закавказском крае, и которые весьма трудно будет поправить в течение долгого ряда лет".

На этом окончились опасные предположения об оставлении Дагестана — к счастью Кавказа, к счастью самого князя Барятинского и к счастью всей России. Потеря Закавказского края равносильна потере Каспийского моря и большей части Черного; а к чему подобная катастрофа могла бы привести государство, должно быть понятно всякому, кто хоть немного знаком с политическим положением и взаимными отношениями Европейских государств. Это был бы удар, пред которым разгром Севастополя теряет почти всякое значение. [332]

____________

ПРИЛОЖЕНИЯ К XX-й ГЛАВЕ.

А. Отзыв князя Воронцова к военному министру в Январе 1854 г. с отметками государя Николая Павловича ⁹⁶.

Действующий корпус на Турецкой границе разделен на отряды, сосредоточенные в Гурии, Ахалцыхе, Ахалкалаках, Эривани и Александрополе. Неприятель собрал против этих пунктов значительные силы. Поэтому, не смотря на большое протяжение, занимаемое нашими отрядами, от горы Арарата до берегов Черного моря, около 700 верст, мы находимся в необходимости иметь для наших действий столь растянутую линию.

1) Отряд в Гурии расположенный, находясь в большем отдалении от места пребывания командующего корпусом, должен быть совершенно отделен от его зависимости. Остальные за тем отряды действующего корпуса имеют целью овладеть Карсом, Ардаганом и Баязетом.

“Совершенно так. Полагаю возложить начальство над оным г.-л. кн. Андроникову, подчинив ему все войска на береговой линии до Сухума, означив теперь же, по каким дорогам и куда каждой части сосредоточиваться — к Цхени-Цхали или к Кутаису, когда удержать вверенных постов не будет более возможности".

2) Главный отряд, сосредоточенный около кр. Александрополя, снабженный всем необходимым для наступательных движений, при окончательном сборе всех войск, предпринимает свои действия, направляясь прямо к Карсу; в случае встречи с Турецким корпусом, старается разбить и приступить к осаде этой крепости.

“До окончания или объяснения действий неприятеля на Правом фланге, главному корпусу должно только ограничиться защитой границы: разве неприятель собрался бы в [333] значительных силах против нас, тогда идти ему на встречу и разбить, или ежели б неприятель от Ардагана шел на Ахалцых в обход отряду Правого фланга чрез Боржомское ущелье, в таком случае идти ему во фланг и, разбив, воротиться к Александрополю".

Овладев, с Божиею помощию, Карсом, не теряя времени, приводит эту крепость в лучшее оборонительное состояние, занимает оную сильным гарнизоном, обеспечивает его продовольствием и устраивает в Карсе временное военное управление тамошним пашалыком.

“Все это так, но отложить до второй эпохи, т. е. после отбития неприятеля на Правом фланге".

По занятии Карса, отделяется часть войск из главного отряда к Ардагану для овладения этой крепостью.

“Ежели не удастся сего исполнить уже прежде, тогда пришлось бы идти туда при появлении там неприятеля, в силах идущего на Ахалцых и Боржом".

Отряд, двинутый в Ардагану, должен быть соразмерен с силами неприятеля и по соображению с обстоятельствами, ибо невозможно определить, в каких силах тогда находиться будут Турки около Ардагана, или какие будут их намерения против Ахалцыха. При движении войск из главного отряда к Ардагану, Ахалцыхскому отряду дано будет приказание частью войск двинуться к Ардагану, на соединение с направленными туда же из Карса войсками.

“Да, в свое время это можно будет".

3) При самом начале действий главного отряда к Карсу, отряды Эриванский и Ахалцыхский, находясь в сборе готовыми к движению, делают демонстрации для отвлечения неприятеля; первый к Баязету, имея в виду овладеть сим городом, если обстоятельства будут благоприятствовать; а последний, подвигаясь медленно вперед по дороге к Ардагану, наблюдает за движением неприятеля, не вдаваясь однако в горы, чрез которые переход затруднителен, пока не будет нами занят Карс.

“Все справедливо, но во второй эпохе".

Ахалцыхский отряд до того времени не предпринимает ничего решительного, наблюдая только за неприятелем и обращая внимание к стороне Аджары, откуда чрез Коблиан неприятель может направлять в этот участок партии для грабежа и

4) В Ахалкалакском участке предполагается иметь небольшой наблюдательный отряд, которому, во время открытия кампании, дана будет, сообразно с обстоятельствами, инструкция, так как отряд этот, не будучи в силах действовать самостоятельно, может однако с пользою [334] употреблен быть при движении войск из главного отряда к Ардагану для соединения с ними. До того же отряд этот остается для охранения Ахалкалакского участка и границ оного, чрез которые идут дороги к Тифлисскому уезду.

“Справедливо".

По занятии Ардагана немедленно делается распоряжение к приведению в надлежащее оборонительное положение и этого пункта, занимается оный достаточным гарнизоном, снабженным продовольствием и всем необходимым.

“Так точно".

Ежели к этому времени Баязет не будет нами взят и обстоятельства позволят исполнить это предприятие, то следует, усилив Эриванский отряд частью войск из главного отряда, овладеть Баязетом, укрепить его надлежащим образом и устроить там временное военное управление.

“Да, но причислить это к первой и последней эпохе".

Предположения эти могут быть приведены в исполнение, если Персия будет с нами в союзе, или останется нейтральною; в противном случае они могут измениться.

“Разумеется".

По занятии Карса, Ардагана, Баязета и по приведении сих пунктов в надлежащее оборонительное положение, равно по снабжении остальных в этих местах гарнизонов всем необходимым, обстоятельства укажут, дозволит ли время и выгодно ли нам будет дальнейшее наступательное движение, или мы должны будем ограничиться на этот год занятием вышеупомянутых пунктов, устройством продовольствия войск. их комплектованием и приготовлением зимних квартир войскам, большая часть которых должна по необходимости оставаться зимою на 1855 год вне наших пределов.

«Вероятно, что далее не пойдем".

Обстоятельства, могущие служить нам препятствием к дальнейшим наступательным действиям, должно предполагать следующие:

1) Отношения к нам Персиян в настоящую войну с Турциею.

2) Действия Шамиля на Кавказскую и Лезгинскую линии и последствия оных.

3) Военные действия Турок в союзе с Англиею и Франциею, по берегу Черного моря.

4) Время и способы, какие будет иметь действующий корпус для наступательных движений.

Судя по приготовлению Турок, предпринятому ими в больших размерах около границ Закавказского нашего владения, можно быть уверенным, что неприятель, при первом наступательном движении вашем, собрав все свои силы, вознамерится отразить нас, чтобы не допустить [335] до Карса; и сверх того, полагая можно, что осада Карса, овладение Ардаганом и Баязетом, приведение этих пунктов в оборонительное положение и обеспечение в них гарнизонов всем необходимым, займут у нас все лето, до той поры, когда переход войск чрез Саганлугские горы сделается, по времени года, весьма затруднительным, независимо от препятствий, которые неприятель может нам поставить занятием этих гор за валами и другими укреплениями.

“Все совершенно справедливо, потому и не полагаю, чтобы большее на сей раз исполнить было б можно; да и это уже очень много".

Если, при открытии весною военных наших действий против Карса, обнаружится неприязненность к нам Персии, в таком случае необходимость требует усилить Эриванский отряд несколькими баталионами из Тифлиса, с тем, чтобы отряд этот, защищая крепость Эривань, оставался в оборонительном положении до того времени, пока, с Божиею помощию, разбив Турок в поле, овладеем Карсом и Ардаганом; в продолжение этого времени можно надеется, что Персияне и Турки не возьмут Эривани. Между тем, по занятии нами Карса, можно будет отделить из главного отряда 4 баталиона пехоты, один полк драгун и три батареи, в том числе одну конную: войска эти, соединясь с Эриванским отрядом, начнут наступательное действие взятием Баязета и вторгнутся в пределы Персии.

"Все справедливо".

Занятием Хоя, Урмии и Тавриза распространится страх на всю Персию; Персидские войска, как полагать должно, не могут сопротивляться нашим, а города в Персии не имеют привычки защищаться.

“Все это вероятно".

В таком случае и при подобных обстоятельствах дальнейшее движение наше вперед из Карса, по необходимости, сделается совершенно невозможным, и мы принуждены будем на сей год ограничиться тем, что мы сделать успеем.

“Выше сказал, что во всяком случае при теперешних обстоятельствах далее нельзя предполагать идти."

В предположениях, что война занятием Баязета и Карса не кончится, Эрзерум должен, сколько кажется, быть главным предметом наших будущих домогательств. В нем сосредоточиваются главное управление и склады продовольствия Турецкой армии в Азии. Как в прошедшую кампанию, так без сомнения и теперь, с завоеванием этого города будет нанесен сильный удар Оттоманской Порте.

“Так и полагаю я".

Конечно, этот вопрос слишком связан с другими политическими соображениями, с отношениями, в которых мы останемся с Персиею [336] и с общим положением наших дел на Кавказе, чтобы теперь же положительным образом определить время наступления нашего на Эрзерум.

“Справедливо".

Во всяком случае было бы крайне опасно миновать Эрзерум и идти правее от Карса. Все население там мусульманское и хотя отчасти состоит из Грузин, но они давно переменили вероисповедание и считаются настоящими врагами Христиан; при том оставить на левом фланге действующего корпуса такой важный пункт, как Эрзерум, невозможно, потому что, кроме выгод занятия столь важного пункта, он будет снабжать всем нужным Турецкую армию.

По маршрутам, данным войскам, следующим из России, оне прибывают:

В Александрополь

Сводная драгунская бригада с двумя конными батареями 18—20 Марта.

16-я пехотная дивизия с ее артиллериею 6-23-го Апреля.

В Эривань

2-ой бригады 17-й пехотной дивизии Бородинский и два баталиона Тарутинского егерских полков 8— 12 Мая.

“Не будут".

Остальные два баталиона Тарутинского егерского полка в Ахалкалаки 9-го Мая.

1-й бригады 17-й пехотной дивизии, прибывающей в Тифлис 11 и 15 Апреля, назначаются: два баталиона в Тифлис для караулов, а четыре баталиона в Тифлис же в резерв для Лезгинской линии или на случай войны с Персиею.

"Необходимы для обеспечения Черномории до объяснения, куда отправлены будут неприятельские десанты, как самим кн. Воронцовым эта опасность, и весьма важная, предвидена".

Приход войск рассчитан при форсированном марше и безостановочном движении их; но при настоящей суровой зиме могут произойти остановки, как при следовании войск, по степям внутренних губерний, так и при переходе чрез горы, теперь до того уже заваленные снегом, что в последнее время всякое сообщение чрез них было несколько раз прекращаемо. Поэтому, даже при самых благоприятных обстоятельствах, едва ли мы будем иметь возможность начать наступательные действия около половины Мая.

“Об них теперь и речи быть не может, до окончания дел на Правом фланге". [337]

Б. Собственноручно начертанный Государем Николаем Павловичем проект инструкции, от 22 Февраля 1854 г.

При теперешнем общем положении дел, Кавказской линии угрожать могут две опасности:

1) Усиленное нападение Шамиля на Военно-Грузинскую дорогу, в соединении с Кабардинцами и другими близ оной обитающими племенами, с целию пресечь наши сообщения с Закавказьем.

2) Нападение союзных сил десантом в северной части Черноморской береговой линии, с тем, чтобы овладеть Геленджиком, Новороссийском и Анапой, соединение с Натухайцами, Шапсугами и Абадзехами, для нападения на землю Черноморских казаков и проникнуть далее на Правый фланг Кавказской линии, в тоже время как другие племена восстанут, угрожая Лабинской линии или даже Пятигорску.

Отвратить первую опасность лежит на прямой обязанности г.-л. Козловского, с теми войсками, кои ему непосредственно подчинены в центре линии и которых нельзя не признать достаточными, с той поры, как там расположена вся резервная дивизия Кавказского корпуса, т. е. резерв из 14 бат. при 2 батареях, кроме линейных баталионов и 6 бат. Тенгинского и Навагинского полков и 3 бат. егерского князя Воронцова полка, Донских и Линейных казаков при одной или двух конных казачьих батареях.

Нет при том вероятия, чтобы Шамиль в одно и тоже время угрожать мог и Военно-Грузинской дороге, и Лезгинской линии, и Кумыкской плоскости, и Прикаспийскому краю, которые впрочем охраняются особыми отрядами войск, здесь не упоминаемыми.

С последнеданных приказаний войсковому атаману Донского войска и с приостановления близ Ставрополя 1-й бригады 17-й дивизии с ее 2 батареями, нахожу, что опасность Линии и Черномории во многом уже не так велика: ибо, не говоря об гарнизонах трех прибрежных укреплений, легко ныне собраны быть могут 11 бат., кроме 2-й бригады 19-й дивизии, 6 казачьих полков, 2 пеших и 4 1/2 конных батарей.

Я полагаю, что место сбора сему отряду назначить должно близ Варениковой пристани, с тем чтобы, при высадке неприятеля и в особенности при Геленджике или Новороссийске, не медля следовать ему на встречу и принять отступающие гарнизоны Геленджика и Новороссийска, ежели они вынуждены были бросить сии места, и наконец, ежели б высадка последовала у Анапы, отбросить неприятеля в море и спасти Анапу.

При таковом действии неприятеля, весьма вероятно, что он будет в соглашении с горцами, чтобы они отвлекли внимание и силы наши в другую сторону, угрожая или Лабинской линии или самой Кубанской линии. Чтобы воспрепятствовать сему — предстоят, кажется, два способа: или, чтоб тогда г. Евдокимову, собрав что можно из войск ему подчиненных, следовать на Белую и в глубь края, по направлению к Абинску; или [338] собрать у Ольгинского тет-де-пона отряд из тех же войск, не менее 6 бат. с артиллериею и одним или двумя казачьими полками, чтоб отрядом сим охранять Кубанскую линию и отбить всякое тут покушение; на Лабинской же линии оставаться в оборонительном положении.

Адмиралу Серебрякову обратить главное внимание на сохранение Анапы и буде можно Новороссийска. Ежели Геленджик и Кабардинск отстоять нельзя, гарнизоны сии отводить к Новороссийску, чем защита сего места значительно усилится; а когда и этот важный пункт нельзя будет сберечь, все в нем сжечь и уничтожить, равно как в Геленджике и Кабардинском и отступать всеми силами чрез Раевский порт к Анапе, наводя неприятеля флангом на главный отряд, идущий от Варениковой.

Вот в главных чертах все что я покуда предначертать могу как г.-л. Козловскому, так и г. от кав. Хомутову и вице-адмиралу Серебрякову.

В. А. Серебрякову, в случае крайности, военные все суда в северной части линии отвести к Павловской батарее под прикрытие огня ее и для защиты пролива; а в случае невозможности и там устоять, отослать к Ейску, ежели глубина моря сие дозволяет.

В. Отзыв командующего отдельным Кавказским корпусом генерала Реада военному министру князю Долгорукову, от 9 Февраля 1854 г. за № 33, с отметками Государя Николая Павловича.

По открытии Турками вероломным образом военных действий осенью прошедшего года, с нашей стороны предприняты против них только те меры, которые указывали обстоятельства, самое положение дел и какие возможны были по нашим средствам: с незначительным числом войск, при таком внезапном открытии войны, сопровождавшемся неожиданным вторжением Турецких сил одновременно на разные пункты наших пределов, нельзя было составить общего плана для действий наших против неприятеля. Цель наша состояла единственно в том, чтобы нанести поражение Туркам и отбросить их далее от наших границ, и при помощи Божией цель эта достигнута. Кроме того позднее осеннее время, в которое началась война, не позволяло рассчитывать на продолжительность военных действий, и потому на исполнение какого-либо предначертания.

При этом кн. Воронцов представил расписание войск для действий на всех пунктах и в заключение присовокупил: "что как при соображении составленного предположения, в расчетах наступления и обороны, не входила война с Франциею и Англиею, то и средства, предположенные для одной войны с Турками и горцами, не могут уже соответствовать предстоящей борьбе; а потому, если воспоследует разрыв с Западными державами, то возможно предпринять столь неравную войну только при некоторых первоначальных пожертвованиях, которые, как бы ни были [339] тягостны для всякого Русского, но при войне с Англиею и Франциею неизбежны. Оне одне могут дать нам способ сосредоточить достаточное число войск, чтобы защищать и поставить в оборонительное положение главные и существенные точки края, сообщения с Россиею, Тифлис и, наконец, удержать в повиновении мирные племена Кавказа, не говоря уже о защите северной части Черноморской береговой линии и собственно Черномории, о которой я имел честь сообщить в последнем секретном моем отношении № 30.

С падением Черноморской береговой линии и Гурийский отряд будет находиться совершенно в стороне; он будет отрезан от всякого продовольственного снабжения как с моря, так в большой мере и по затруднениям в перевозке и с сухого пути. Оставаясь в теперешнем положении, он кроме того легко может быть обойден неприятелем по Супсе и совершенно отрезан от Кутаиса; отступление его может тогда сделаться, если не вовсе невозможным, то по крайней мере весьма сомнительным, а потому я полагаю неотлагательною потребностью на устье Цхенис-Цхали определить теперь же избранную нами точку, где, при первом известии о разрыве с Западными державами, Гурийский отряд должен сосредоточиться, ожидать там прибытия гарнизонов тех укреплений береговой линии, которым будет возможность отступить, если найдет необходимым, и со всеми этими войсками занять позицию у Кутаиса.

“Весьма основательно, и надо безотлагательно и сильно укрепить эту позицию, поручив сие г.-м. Ганзену; а чтобы работы шли скорее, хорошо бы привесть еще две роты резервного саперного баталиона из Владикавказа".

В случае больших сил неприятели, против которых решительно нам нельзя было бы устоять,

“да, ежели на первой позиции удержаться нельзя",

надобно определить последний предел нашей уступчивости, укрепив хорошими земляными работами и сильными батареями обе дороги, ведущие из Кутаиса в Тифлис.

"И это весьма полезно и хорошо".

Из 13-ти, а может быть и более баталионов, которые тут сосредоточатся, составить два отряда и резервы для положительного сопротивления неприятелю по обеим дорогам.

“Желательно отряд сей усилить до 20 баталионов с теми, которые воротятся из покидаемых береговых укреплений".

Я должен сказать еще, что нахожу наступательное наше действие вдоль Малой Азии весною возможным только в случае мира с Западными державами; потому что, не обеспечив себя предварительно, на протяжении целого фланга, от вторжения неприятельского и не владея морем, [340] мы не можем думать, не оградивши себя совершенно с этой стороны, о большем движении вперед.

“Весьма справедливо: кончить прежде одно, и важнейшее, а потом приступить к другому".

Растянувши наши силы, мы можем быть поставлены в крайнее положение тем, что откроем неприятелю три пути от моря: 1) в землю Черноморского войска, 2) в Кабарду и 3) на Тифлис.

“Правда, и это было уже в виду".

“Главное и важнейшее".

Г. Отзыв командующего отдельным Кавказским корпусом генерала Реада военному министру князю Долгорукову, от 17-го Марта 1854 г. за № 64.

При отношении вашего сиятельства, от 24-го Февраля сего года, № 2892, имел я честь получить копию с отзыва вашего к г-ну главнокомандующему отдельным Кавказским корпусом от того же числа, № 2,865.

В общем распределении войск вы изволите передавать желание Его Императорского Величества, чтобы в Закавказский край взято было, вместо 17-й пехотной дивизии, четыре батальона из Дагестана и шесть батальонов из центра и Владикавказского округа, и что вместе с тем подробности распределения войск Государю Императору благоугодно предоставить главному местному начальству.

В ответ долгом считаю изложить следующее:

В эпоху предположенных оборонительных действий наших, кроне неприятельского наступления трех держав, на первом плане непременно будут усиленные действия Шамиля и Магомет-Эмина, к коим примкнут все наши внутренние враги и, кроме того, часть мирных горцев. Должно ожидать, что может быть откроется война с Персиею и что нам резервов из России более не будет; а потому при распределении войск корпуса в эту, можно сказать, тяжелую эпоху, нельзя ослабить преград, удерживающих племена Кавказа.

Существенный и жизненный оплот сего края, как ваше сиятельство изволите знать, и равно значительный с обороною Турецких границ — есть ненарушимость Военно-Грузинской дороги на северной и Лезгинской линии на южной покатости. На обоих этих пунктах, где бы ни был успех наших неприятелей, он одинаково для нас губителен.

Удержание Лезгинской линии необходимо, дабы владычество наше за Кавказом не потерпело существенного потрясения. Опыт прошлого года доказывает, что тогда открывается для неприятеля Кахетия, дорога к самому Тифлису и в мусульманские провинции. [341]

Соглашаюсь, что на всех точках, в одно и тоже время, Шамиль не появится; но, находясь в центре своих действий, ему равно возможно устремиться на Военно-Грузинскую дорогу, Лезгинскую линию, в При-Каспийский край, или на Кумыкскую плоскость. Но как определить, куда он устремится? Нам надобно всюду быть готовыми.

Оставление вне Кавказа 17-й пехотной дивизии с ее артилериею не только лишило здешний край всякой возможности к наступательным действиям, но и затруднило весьма внутреннюю и внешнюю оборону его.

На основании переданных мне предначертаний г. главнокомандующим и согласно моим убеждениям, первым моим действием было сосредоточить в распоряжении генерал-лейтенанта князя Андроникова все средства в обороне Черноморского прибрежья на южной покатости Кавказского хребта, всю Кутаискую губернию, Мингрелию и Самурзакань, объявленные на военном положении, Гурийский и Ахалцыхский отряды, как в обороне между собою тесно связанные, и общий их резерв в Сураме. Распоряжения по Абхазским укреплениям объяснены в особо прилагаемом отзыве. Еще ранее получения от вашего сиятельства отзыва, № 2,892, командированы лица для подробного обозрения местности, с целию определить оборонительные пункты, где надлежит твердою ногою задержать превозмогающего неприятеля, прикрывая, во что бы то ни стало, Тифлис; а вслед за сим приступлено будет к усиленным фортификационным работам, к укреплению тех пунктов. Это возлагается на самого отрядного начальника, коему придается начальник инженеров корпуса, генерал-маиор Ганзен.

Состав войск, противопоставляемых неприятельскому вторжению от юго-восточного берега Черного моря, без сомнения, значительно усилится с выводом гарнизонов из крепостей в Абхазии (о чем им послано предписание). Если они благополучно успеют присоединиться к Гурийскому отряду, тогда из этих войск может составиться, в совокупности с линейными баталионами, отряд от 16—17 баталионов, не считая Ахалцыхского отряда и Сурамского резерва.

За изменением распределения войск, в главном Александропольском отряде и Эривани, на все время оборонительной эпохи до окончательного решения дел на Правом фланге, будет находиться менее назначенного туда числа баталионов, именно: вместо 30, в распоряжении князя Бебутова не может поступить более 24-х баталионов, распределение коих по отрядам будет зависеть от него; а как с тем вместе у него будет двадцать эскадронов драгун, не считая иррегулярной кавалерии, то князь Бебутов, как не предполагается ему пока действовать наступательно, имеет средства держаться оборонительно, тем более, что я непрестанно имею в виду, как только объяснятся обстоятельства, тотчас усилить корпус его до высочайше предназначенного числа. [342]

Но, для обеспечения Лезгинской линии, по необходимости я должен отделить, во что бы то ни стало, четыре баталиона, оставив и прибывшие уже в первых числах сего месяца на Лезгинскую линию два баталиона егерской бригады 21-й пехотной дивизии, так что для обороны сей линии определяется мною, сверх 6 с пол. баталионов сказанной егерской бригады, еще четыре баталиона, всего 10 с пол. баталионов, каковое число войск там совершенно необходимо. Князь Воронцов исчислял для сего не менее 12-ти баталионов.

Общий резерв для всего Кавказского края будет состоять из четырех баталионов и расположен в окрестностях Тифлиса, таким образом, чтобы до окончательного разъяснения намерений неприятеля можно было бы сикурсировать войска князя Андроникова, Ахалцыхский отряд, князя Бебутова, Эриванский отряд, мусульманские провинции в случае войны с Персиею, Лезгинскую линию и защищать проходы на Военно-Грузинскую дорогу со стороны Тушетии.

С выбытием 17-й пехотной дивизии, при могущих быть потерях, неизбежной потребности поддержать Лезгинскую линию и вообще по обстоятельствам, коих теперь предвидеть нельзя, может сделаться весьма ощутительная потребность в сильных резервах, и если их из России ожидать нельзя, то открывается сама собою необходимость где-либо на пространстве обширного здешнего края оставить несколько занимаемых нами пунктов, чтобы сосредоточить силы в высшей степени раздробленного Кавказского корпуса.

В теперешнем положении края, чтобы в основании не поколебать владычество наше на Кавказе, трудно сказать, откуда тронуть войска; но взвешивая в этих видах относительную важность частей края, Дагестан менее других может быть чувствителен.

В этой крайности, я имею честь покорнейше просить ваше сиятельство, повергнув на высочайшее воззрение Государя Императора вышеизложенное, исходатайствовать положительное разрешение на очищение, если будет неотложная необходимость, по усмотрению моему, укреплений в Дагестане, так как все потери в сем крае не могут быть столь чувствительны для общего успеха кампании, как потеря Лезгинской линии, или Военно-Грузинской дороги.

Между Дагестаном и Военно-Грузинскою дорогою, этой главной жилою Кавказа, колебаться нельзя. С выводом с Кавказской линии 6 баталионов 19-й пехотной дивизии останутся на Военно-Грузинской дороге одни резервные баталионы, числительность состава коих равняется каждый 1/2 баталиону Кавказских войск; кроме того они совершенно неопытны в войне.

Но вместе с тем я пишу генералу Козловскому, сообщая высочайшую волю, о высылке 6 баталионов, предоставляя ему впрочем прислать то число, которое он найдет возможным, а также и генералу князю Орбельяну; но, по всем соображениям, полагая, что ему это [343] выполнить будет невозможно, я отдаю исполнение сего его ближайшему соображению.

Согласно вышеизложенному назначению войск, имею честь представить вновь составленное распределение оных в Закавказском крае в первую эпоху кампании, т.е. для оборонительного положения. О последующих высочайших разрешениях ожидаю уведомления вашего.

Если разобьем на голову Турок, Французов и Англичан и удержим за собою главные пункты и продовольственную линию, то расшириться и войти в прежние наши пределы будет немудрено.

Д. Проект отношения военного министра к командующему отдельным Кавказским корпусом и войсками к оному прикомандированными. 29-го Марта 1854 года. № 4904.

Отношением от 17-го Марта № 64, ваше высокопревосходительство изволили мне сообщить сделанное вами новое распределение войск в Закавказском крае, по случаю неприбытия туда 17-й пехотной дивизии; вы объяснили при этом, что о высылке в сей край 6-ти баталионов с Кавказской линии и четырех баталионов из Дагестана, вы вошли в сношение с генерал-лейтенантами Козловским и князем Орбелиановым, предоставив им отделить то число войск, которое они признают возможным. Предвидя однако могущую сделаться весьма ощутительною потребность в сильных резервах, вы ходатайствуете о положительном высочайшем разрешении на очищение укреплений в Дагестане, если бы оказалась неотложная в том необходимость.

По всеподданнейшему моему о сем докладу, Государь Император соизволил отозваться, что распределение вверенных вам войск, согласно местным обстоятельствам, вполне и непосредственно зависит от ближайшего усмотрения вашего.

Предположение об усилении Закавказского края 6 баталионами с Кавказской линии и 4-мя из Дагестана сообщено вам было отнюдь не в виде обязательного указания, и если в исполнению его встречаются препятствия, то само собою разумеется, что оно не должно стеснять собственных ваших распоряжений и соображений.

Его Величество изволит быть вполне уверенным, что вами приняты будут, сообразно ходу дел, самые благоразумные и решительные меры для отражения покушений, как внутренних, так и внешних врагов. Государь Император в сем убеждается правильностью вашего взгляда на настоящее положение края.

Что же касается до предвидимой вами необходимости упразднить Дагестанские укрепления, то она зависит от событий, которые еще не осуществились, и во всяком случае подлежать будет непосредственному [344] вашему обсуждению, совокупно с общим положением дел. По сему Его Величество признавать изволит невозможным дать отсюда и в настоящее время положительное по этому предмету разрешение, тем более, что из отзыва вашего не видно, какие именно укрепления в Дагестане вы полагали бы упразднить, в случае крайности.

Имею честь о сем вас, милостивый государь, уведомить, с покорнейшею просьбою сообщить мне, для всеподданнейшего доклада, общее распределение войск во всем Кавказском крае, по примеру приложенного к отношению вашему, № 64-й, собственно о войсках за Кавказом расположенных. На этом проекте Государь написал: “хорошо".

Е) Отношение военному министру командующего Кавказским корпусом, от 13 Апреля 1854 г. № 104.

Согласно отзыва вашего сиятельства от 29 Марта № 1904, и на случай предвидимой мною необходимости упразднить Дагестанские укрепления в том только случае, если воспоследовал бы разрыв с Персиею и нельзя было бы при том рассчитывать на наш резерв из России, имею честь препроводить при сем составленное мною соображение об упразднении этой части края и покорнейше просить вас, повергнув на Высочайшее Государя Императора воззрение, исходатайствовать разрешение Его Величества, в случае осуществления крайней этой необходимости, приступить к исполнению предположений, изложенных в прилагаемом соображении.

С сим вместе сообщаю я копию этой записки генерал-лейтенанту князю Орбелиану для подробного заключения и спрашиваю его вместе с тем, полагает ли он возможным при исполнении этого предположения удержать некоторые важные пункты, как например Темир-Хан-Шуру и другие укрепления, которые, по положению своему и достаточным снабжениям жизненными и боевыми припасами, при исправлении необходимых крепостных работ, могли бы удержаться при своих гарнизонах и выдержать продолжительную осаду. По получении от князя Орбелиана донесения по сему предмету, я буду иметь честь сообщить о том вашему сиятельству.

При соображении об оставлении нашими войсками северного и среднего Дагестана, представляются к разрешению три вопроса: 1) следует ди оставить все пункты и на плоскости, или же можно некоторые из них удержать. 2) Где сосредоточить подвижные резервы для прикрытия южного Дагестана и Кизляра и 3) каким образом вывести гарнизоны из укрепленных пунктов передовой линии?

I) Из всех укрепленных пунктов северного и среднего Дагестана, кроме Сулакской линии, представляется возможность удержать на плоскости: крепость Дербент и укрепление Петровское, как места, имеющие [345] свободное сообщение морем с Астраханью. В первом из них могут быть учреждены склады для продовольствии тех войск, которые будут прикрывать южный Дагестан; а в последнем для отряда, на который возложено будет удержание северной части Шамхальской плоскости и прикрытие Кизляра.

Дабы Петровскому укреплению придать более самостоятельности, необходимо гарнизон его усилить еще одним баталионом, а то место, где находятся провиантские бунты, обнести земляным валом. В Дербенте же может быть не настоит особенной надобности очень усиливать гарнизон, потому что близость тех войск, которые будут охранять южный Дагестан, всегда даст возможность освободить эту крепость от блокадного положения.

II) Находящиеся ныне войска в Прикаспийском крае можно будет расположить следующим образом:

а) На Сулаке от Миатлов до Кази-юрта:
Весь Дагестанский пехотный полк.
Легкую № 6 батарею.

Донские казачьи № 41 и 49 полки.

Оставшуюся часть драгунского полка.

Линейный № 15 баталион в настоящем месте его расположения в Чир-Юрте.

Полк Дагестанских всадников, если только они не разбегутся.

Расположение поименованных войск на Сулаке даст возможность прикрыть Кизляр, усилить, в случае надобности, оборону Кумыкских владений и защитить Петровское укрепление, которое должно находиться в ведении начальника отряда на Сулаке, а сам начальник этого отряда должен быть подчинен начальнику Левого фланга Кавказской линии.

б) В Петровском укреплении:
Линейные № 13 и 14 баталионы.

Взвод горной № 4 батареи 21 артиллерийской бригады.

Сотня казаков от одного из Донских полков. расположенных ныне на Сулаке.

в) В Дербенте:
Линейный № 16 баталион.

Взвод горной № 4 батареи 21 артиллерийской бригады.

1/2 сотня казаков от Донского № 7 полка.

г) На Самуре:

Апшеронский и Самурский пехотные полки.

Вся горная № 2 батарея 20 артиллерийской бригады.

Весь Донской казачий № 7 полк и те части № 14 полка, которые находятся ныне на постах между Кубою и Дербентом.

Остаются в Кусарах: 3 баталиона князя Варшавского полка и 6 орудий горной № 4 батареи 21 артиллерийской бригады. [346]

Линейные баталионы: № 17 в Ахтинском, а 18 в Лучекском укреплениях.

Таким образом будет сосредоточено на Самуре 13 действующих и 2 линейных баталиона, 16 горных орудий и около 700 человек Донских казаков. С этими силами представляется возможность защищать течение Самура, и расположение там наших войск доставит следующие выгоды:

1) Весь южный Дагестан, а следовательно и мусульманские провинции, будут достаточно прикрыты от покушений непокорных горцев.

2) Занятием верховьев Самура прикрывается самая слабая часть Лезгинской линии от Элису до Нухи.

3) Подвижной резерв, расположенный в верховьях Самура, будет иметь возможность подать помощь Лезгинской линии, в случае вторжения туда неприятеля с значительными силами, и

4) Если бы обстоятельства потребовали стянуть войска с Самура к центру Закавказского края, то в 12 дней это движение будет окончено.

III) При оставлении Дагестана самая главная трудность будет состоять в успешном выводе гарнизонов укрепленных пунктов передовой линии, а в особенности из Казикумыкского ханства. Вывод гарнизонов из укреплений северного и среднего Дагестана следует произвести одновременно, для развлечения внимания и сил неприятеля; для приведения этой меры в исполнение должно сформировать две подвижные колонны, каждая не менее 5 баталионов.

Отправление семейств и частных обывателей в Петровское и Дербент, откуда их необходимо перевезти в Астрахань; уничтожение укреплений, истребление всех запасов, приведение орудий в совершенную негодность, кроме тех, которые можно будет вывезти; распоряжения об удобнейшем расположении частей войск переводимых на Самур и Сулак, и наконец направление этих войск в назначенные им места, должно быть предоставлено усмотрению главного местного начальства, дабы нисколько не связывать его в действиях и распоряжениях при исполнении столь многосложного и трудного предприятия.

Особые частные заметки.

1) Вывод гарнизонов из укреплений Казикумыкского ханства полезно поручить генерал-маиору Манюкину, а из северного Дагестана полковнику Асееву или полковнику Мищенко, назначив для содействия подполковника Лазарева.

2) Для привлечения владетелей на нашу сторону и оказания им пособия, а в особенности Агалар и Юсуф-Бекам, весьма полезно дать им значительное денежное вознаграждение из сумм, ассигнованных на постройки в Прикаспийском крае. Мера эта принесет еще и ту пользу, что влиянием своим они могут удержать подвластных от преследования наших войск.

3) Начальство над войсками на Сулаке поручить генерал-маиору Суслову, а на Самуре должен распоряжаться сам командующий войсками. [347]

4) Хотя защита крепости Дербента и будет возложена на то лицо, которое будет командовать на Самуре; но так как войска с этой реки могут быть, по требованию обстоятельств, внезапно передвинуты к центру Закавказского края, то наблюдение за Дербентом должно быть также поручено начальнику Каспийской флотилии. Для получения же сведений о положении Дербента необходимо посылать туда из Астрахани пароход каждую неделю два раза и иметь другой постоянно в Дербенте в ведении губернатора.

5) При удалении войск с Самура, укрепление Петровское может быть еще удерживаемо под защитою Сулакского отряда; но если бы необходимо было и его уничтожить, в таком случае обстоятельства укажут, куда лучше направить жителей этого укрепления, в Астрахань ли или в Кизляр.

Е. Рапорт генерал-лейтенанта князя Орбелиана, от 27 Апреля 1854 г. № 2, генералу Реаду.

В предписании от 13 Апреля № 105, ваше высокопревосходительство изволили изложить предположение об очищении от наших войск Дагестана и содержание их на Сулаке и Самуре, с тем чтобы обратить большую часть войск, охраняющих теперь Прикаспийский край, для военных действий на границе в случае разрыва с Персиею и положительной невозможности получить подкрепления войсками из России.

В этом предположении главная мысль заключается в том, чтобы на время внешней войны предоставить северный и средний Дагестан произволу Шамиля, ограничиваясь лишь удержанием правого берега Самура и имея отряд на Сулаке для охранения северной части Шамхальской плоскости и Кумыкского владения.

На Сулаке предполагается в составе отряда пять действующих баталионов, один линейный и два Донских казачьих полка. Отряд этот должен снабжаться из укрепления Петровского, в котором гарнизон составят два линейных баталиона.

На Самуре в состав отряда предполагается 13 действующих баталионов, два линейных и до 700 Донских казаков. Войска эти должны довольствоваться из Дербента, где в гарнизоне предполагается оставить один линейный баталион.

С этими силами предполагается:

1) Прикрыть течение Самура и мусульманские провинции от покушений непокорных горцев.

2) Прикрыть Элисуйский участок и Нухинский уезд.

3) Подать помощь Лезгинской линии в случае вторжения туда Шамиля с большим скопищем, и

4) Смотря по ходу дел, направить все войска с Самура к центру Закавказского края, следовательно совершенно оставить весь Прикаспийский край. [348]

Прежде нежели я приступлю к изложению заключений своих об этом предмете, я должен обратить внимание вашего высокопревосходительства на то, что первым и непосредственным следствием очищения не только Дагестана, но одних передовых наших укреплений, будет общее восстание всего покорного ныне, огромного населения Прикаспийского края от Сулака до Самура и чрезвычайное возвышение власти и круга действий Шамиля. Все мусульманское население и теперь уже взволновано ожиданием помощи от султана, и тайные агенты Турции и Шамиля действуют постоянно в пользу восстания. Следовательно в одном удаления отсюда наших войск для Шамиля будет заключаться такой успех, который доставит ему неисчерпаемые источники материальной и нравственной силы. Владея целым Дагестаном, он приобретет средства для предприятий обширных, для оказания Султану и Шаху помощи. действительной, и мы найдем в нем врага опаснее и сильнее нежели Персидская и Турецкая армии вместе. Кроме 30 тысяч вооруженных людей, которых Шамиль может собрать в Аварии, Андии, Гумбете и других обществах нагорного Дагестана и Чечни, он возьмет из наших теперешних владений в Дагестане:

Связав все эти племена учением о Шариате, которое и теперь уже распространилось, в особенности в Кайтахе и Табасарани, действуя властью Имама на все, что живет между Тереком и Самуром, возбудив в народе фанатизм надеждою на скорое и конечное избавление от ига неверных, Шамиль мгновенно поднимет все и явится со скопищем в числе не менее 80 тысяч на берегах Самура. Следствием этого будет немедленное восстание Самурского округа, Кубинского уезда, Джаробелоканской области, Нухинского уезда и Шемахинской губернии, где мусульманское население в удалении Русских войск из Дагестана будет видеть слабость России, потеряет веру в ее покровительство и естественным образом пристанет и стороне сильнейшего, тем более что с ним оно связано единством веры. Как уверить народ, оставляя сегодня Дагестан, что завтра мы не оставим другой части края?

Кумыкское владение, по тем же самым причинам, отойдет к Шамилю, и жители уйдут в горы искать покровительства там, потому что на наше они потеряют надежду, видя пример над своими соседями, Шамхальцами. Восстание распространится быстро, и вскоре нельзя будет поручиться за целость Владикавказского округа и Кабарды. [349]

Кого же будут прикрывать отряды, собранные на Сулаке и Самуре?

На Сулаке — бесплодное пространство, а на Самуре восставшее против нас же мусульманское население.

Сулакский отряд, совершенно открытый с южной стороны для партий, которые будут беспрерывно его тревожить, будет владеть только тем местом, на котором он расположится лагерем. Весь круг его действий будет ограничиваться обязанностию прикрывать Петровское укрепление и свой собственный лагерь, потому что Шамхальское и Кумыкское население, как уже оказано, по очищении Дагестана, восстанет. Находясь в беспрерывной блокаде и не имея в сущности никакой определенной цели для действий, отряд должен будет примкнуть к войскам левого фланга Кавказской линии для непосредственного прикрытия Кизляра.

Положение войск, собранных на Самуре, еще затруднительнее. Там они будут поставлены среди восставшего сильного мусульманского населения и кроме того будут иметь против себя с одной стороны все силы Шамиля, а с другой Персидскую армию. Снабжение войск продовольственными и военными запасами весьма неверное; потому что доставка из Астрахани в Дербент по морю подвержена многим случайностям, путь же от Дербента до мест расположения войск на Самуре будет находиться в руках неприятеля, который употребит все усилия, чтобы затруднить и прекратить и без того неверное снабжение войск из Дербента, находящегося впереди нашего расположения и избранного единственным источником для снабжения войск на Самуре. Дербент, Лучекское и Ахтинское укрепления и Кусары будут находиться в постоянной блокаде, и подвижному резерву будет предстоять единственное занятие освобождать эти укрепления от покушений неприятеля. Для добывания продовольствия отряду останется одно средство — вести войну истребительную в стране, которую прикрывать он предназначен, но которую прикрывать не будет никакой цели, потому что жители перейдут на сторону нам враждебную.

Воспрепятствовать Шамилю переправиться черев Самур на пространстве от истоков реки до моря не будет возможности, и в таких обстоятельствах командующему войсками на Самуре останется одно средство к исходу: очистить укрепления, сосредоточить все войска в одну массу и искать решительного боя. Но можно наверное сказать, что неприятель будет избегать его, уклоняться от верного поражения и вести партизанскую войну, отрезывая войскам последние средства к снабжению и распространяя между тем повсюду возмущение. Тогда отряду уже невозможно будет оставаться далее на Самуре; он должен будет очистить южную часть Прикаспийского края и поневоле следовать к центру Закавказья, и в этом случае он может остановиться лишь тогда, когда достигнет Грузии, потому что все мусульмане присоединятся к Шамилю.

Шамиль не замедлит воспользоваться своим успехом и приобретет средства для таких предприятий, которым положить границы будет весьма [350] трудно. Последствия этих успехов могут быть неисчислимы и гибельны для всего Закавказского края и будут иметь решительное влияние на ход военных действий в Азиатской Турции и Персии.

Из этого ваше высокопревосходительство усмотреть изволите, что оставить Дагестан значит оставить Закавказский край.

В последнюю Персидскую войну войска из Дагестана были направлены на Персидскую границу, но с тех пор обстоятельства переменились, и значение Дагестана на театре воины возвысилось необычайно.

Тогда Дагестан был разделен на владения, во главе которых стояли люди, большею частию нам преданные и, главное, имевшие сильное влияние на народ; те же племена, которые не признавали владычество России, не были еще соединены между собою мюридизмом и, не имея главы, не могли иметь никакого единства в действиях. Теперь Шамиль в горах единовластен, и влияние его велико не только в горах, но и на племена, нам подвластные. Он подорвал влияние на народ тех владетелей, которые поставлены от Русского правительства, и в настоящее время, как владетельные лица, так и народ держатся только силою Русского оружия.

С другой стороны горцы в то время не имели той опытности в войне, какую они приобрели во время двадцатипятилетней борьбы в Дагестане, порожденной учением о мюридизме.

Следовательно, Дагестан в предстоящей сложной воине будет играть важную роль, и значение его на театре воины таково, что весь успех действий в Азиатской Турции и Персии зависит от удержания Шамиля в тех границах на время войны, в каких он теперь находится.

Пятидесятилетняя война на Кавказе и в Закавказье была следствием того, что мы искали естественной границы с Азией. Мы остановились в Персии на Араксе; в Турции нам нужны Батум и Карс, а в Дагестане Кара-Койсу до слияния с Казикумыхом. Уступив эти линии, нам придется остановиться лишь на Тереке, и за Кавказом мы тогда будем иметь на своей стороне только ту часть края, которая населена христианами.

Упразднение укреплений на Черноморской береговой линии будет иметь следствия благодетельные, но Черноморская береговая линия в этом случае не может служить примером для Дагестана. Укрепления на берегу Черного моря не владели страною; они служили только притонами для Азовских лодок, которые преграждали горцам тайное сообщение с Турками, и так как при теперешних обстоятельствах оне этой цели уже не удовлетворяют, то существование их само собою сделалось совершенно бесполезным, а упразднение, не принеся неприятелю никакой пользы, отняло у него верную добычу, а нам доставило значительное число войск и запасов, которые сосредоточены на пунктах важных в военном отношении.

С упразднением же укреплений в Дагестане, мы отдаем в руки неприятелю воинственное население целого края, врага нам теперь [351] покорного, но грозного и неутомимого, если мы снимем, с него оковы, наложенные на него присутствием нашей вооруженной силы.

В возобновлении укреплений на береговой линии может быть вовсе не встретится надобности, но завладеть вторично Дагестаном будет необходимо; иначе мы должны будем отказаться от всего Закавказского края.

Тогда для России будет предстоять задача весьма трудная. Приобретение того чем она владеет в Дагестане стоило ей весьма много; оставляя его на произвол Шамиля, она, кроме совершенной потери нравственного влияния на население целого Кавказа, понесет чрезвычайно большие материальные потери, а завладеть Дагестаном вновь будет ей стоить несравненно дороже. Мюридизм распространится повсеместно и соединит против нас все племена, которых мы покоряли с таким трудом в течении полустолетия. Найдутся на каждом шагу новые Салты и Гергебили, и придется ценою крови приобретать каждый шаг, пока дойдем до теперешних наших границ.

Из всего сказанного следует, что очищение Дагестана, предполагая самые благоприятные обстоятельства, если, может быть, и доставит необходимое число войск для действий на Персидской границе или лучше сказать для действий против Персидской армии, вторгнувшейся в наши пределы, то совершенно развяжет руки Шамилю и повлечет за собою гигантское возвышение такого противника, который будет для нас несравненно опаснее внешних врагов; одним словом, очищение Дагестана есть мера, принадлежащая в числу таких, к которым государство может прибегнуть только в крайнем положении, в случае совершенного истощения военных средств и когда уже нет другого выбора.

Между тем для обороны Персидской границы достаточно одной пехотной дивизии, на содержание которой понадобится гораздо менее издержек нежели во сколько обойдутся казне материальные потери при упразднении укреплений и укрепленных мест в Дагестане.

Пря настоящей системе обороны против Шамиля, имея в своих руках большую часть населения Дагестана, владея укрепленными пунктами, которые держат страну, в случае вторжения Шамиля на Лезгинскую линию, я могу преследовать его с отрядом и на несколько времени отлучиться из края с значительною частию войск для защиты Джаробелоканской области или Нухинского уезда, потому что отбытие из гор Шамиля с значительным скопищем будет само собою ручательством в сохранении спокойствия в подвластной нам части края; но очистить Дагестан и действовать против Персиян, против всех сил Шамиля и целого населения Закавказского края, не имея обеспеченного сообщения с базисом, то есть с Дербентом, который сам будет в постоянной блокаде, я не вижу возможности.

И так гибельных последствий очищения Дагестана можно избегнуть, не ослабляя действующего корпуса против Турок, присылкою из России одной пехотной дивизии. [352]

Если же правительство признает это неисполнимым, если в присылке дивизии, которая первоначально охранит нашу границу от Персиян, а впоследствии, при удачном ходе на других частях театра войны, может одна покончить все дело с Персией и в конец ее разорить, будет положительная невозможность, если нельзя дать из России подкрепления, по числу незначительного, но посредством которого можно бы было сообщить ходу военных действий характер решительный, потрясти Кавказ и упрочить за Россией навсегда влияние на Азию: то во всяком случае полезнее ослабить, для обороны Персидской границы, действующий корпус против Турок и в особенности войска, находящиеся в Имеретии, Мингрелии и Гурии, где само население будет драться за свои земли и леса против наших внешних врагов, нежели очистить Дагестан, где по происхождению и религии оно связано тесными узами с противником и готово восстать на нас.

Вопрос об очищении Дагестана так важен и мера эта может иметь такие решительные последствия на весь ход войны, что я решаюсь с полною откровенностию и убеждением представить на благоусмотрение вашего высокопревосходительства мнение свое, основанное на ближайшем усмотрении положения дел в Дагестане и заключающееся в том, что оставить Дагестан все равно, что оставить весь Закавказский край.

Ж. Отношение военного министра командующему отдельным Кавказским корпусом, от 24 Апреля 1854 года № 6474.

Государь Император изволил рассматривать доставленное мне вашим высокопревосходительством, при отношении от 13-го числа текущего месяца № 104, предположение о выводе войск наших из укреплений северного и среднего Дагестана, в случае, если бы, при разрыве с Персиею, вам нельзя было рассчитывать на новые из России подкрепления способов, ныне в распоряжении вашем состоящих.

Вы полагаете упразднить 9-ть пунктов, а именно, укрепления: Евгениевское, Темир-Хан-Шуру, Ишкарты, Аймакинское, Ходжал-Махинское, Цудахар, Курахское, Чирахское и Кумухское; Петровское укрепление назначено удержать только впредь до предвидимой также необходимости очистить оное.

С упразднением сих пунктов мы лишимся всего пространства между Сулаком и Самуром; но сверх того, рассчитывая, что войска могут быть стянуты в 12 дней с Самура к центру Закавказского края, вы допускаете возможность уничтожения последней преграды распространению влияния Шамиля до самого Аракса.

Для обеспечения же отступления наших войск и удержания жителей от их преследования, вы признаете нужным выдать Агалар и [353] Юсуф-бекам значительное денежное вознаграждение из сумм, ассигнованных на постройки в Прикаспийском крае.

При обсуждении сего предположения, Его Величеству благоугодно было принять во внимание следующие обстоятельства:

В Дагестане ныне расположены 18 полевых и 6 линейных баталионов и 30 сотен конницы, при 10 легких и 20 горных орудиях. Если, на усиление местных гарнизонов, к 6 линейным отделить еще 4 пехотных баталиона, то для образования подвижных резервов останется еще 14 баталионов пехоты, с сильною кавалериею и артилериею.

Снабжение этих войск продовольственными и боевыми припасами производится большею частью из Астрахани, следовательно оно не зависит от событий на Персидской границе.

За сим означенное число войск кажется весьма достаточным для составления подвижных резервов и противодействия Лезгинам, тем более, что если Шамиль устремится на Самур с главными своими силами, то войска, в Дагестане расположенные, могут быть подкреплены с Лезгинской линии чрез Лучек. Этим путем Дагестанский отряд поспел в прошлом году на подкрепление Лезгинского.

При взаимном содействии сих двух отрядов, можно считать обеспеченными не только Дагестан и Лезгинскую линию, но и ближайшие уезды Шемахинской губернии.

Нет сомнения, что если Шамилю нанесено будет решительное поражение, то часть упомянутых войск может быть обращена в Азиатским границам нашим, смотря по востребованию обстоятельств; но впредь до минования возникших теперь опасений за сохранение Лезгинской линии и Дагестана, войска, там расположенные, не принимаются в расчет боевых способов, которые потребовались бы в случае разрыва с Персиею, или возмущения мусульманских уездов, для отражения новых врагов, или укрощения мятежников.

Нельзя однако не заметить, что вывод войск наших из Дагестана, уничтожив всякое уважение к власти нашей, едва ди не будет сигналом восстания жителей между Самуром и Араксом, и что восстание наших мусульман откроет свободное поле проискам Персии.

Напротив того, даже и в случае разрыва с сим легкомысленным правительством, удержание Дагестана совершенно необходимо, как единственная преграда общему соединению наших врагов.

Для Персии можно располагать Эриванским отрядом, или по крайней мере частию оного и общим резервом Закавказского края.

В крайности казалось бы возможным употребить к действиям и часть Тифлисского гарнизона, составив временную милицию из жителей.

Но если шаткость Персидского правительства допускает возможность разрыва, то ничтожность Персидских войск обрекает их верному поражению. [354]

В этом убеждении, которое выразил и князь Воронцов, в последнее время пребывания его в Тифлисе, никак нельзя согласиться с вашим высокопревосходительством, чтобы предвидимая вами случайность могла заставить нас покинуть Дагестан.

При сем, по мнению Государя Императора, не должно терять из вида общего соотношения боевых сил наших. Принять оборонительное положение не значит оставаться в ожидательном бездействии. Опытное употребление войск увеличивает их силу, и удар, нанесенный удачно на одном пункте, отражается на прочих. Так, если князь Андроников исполнит указание Его Величества и оттеснит Туров на Правом фланге боевой линии нашей; если движение князя Бебутова через Арпачай доставит ему случай разбить неприятеля, то Персия, по всей вероятности, не отважится на разрыв с нами; не подымутся также наши мусульманские области.

Равномерно и внутри края нет причины нам неподвижно ожидать вторжений горцев. Почему в Дагестане не занять известной позиции на Турчи-Даге, впереди Чоха, откуда, как опытом доказано, удобно наблюдать за всем краем? Почему не составить на Лезгинской линии одну или две подвижные колонны? Зачем не тревожить Шамиля со стороны Левого фланга и Владикавказского округа?

Развлечь внимание и способы внутреннего врага и для сего оживить оборонительное положение наше — вот цель, к достижению коей Государь Император предоставляет вашему высокопревосходительству направить совокупные действия подведомственных вам начальников.

Личные достоинства ваши удостоверяют Его Величество, что, при опытном воззрении на общее положение дел и на значительность данных вам способов, вы возбудите в подчиненных ваших доблестный дух отваги и предприимчивости, всегда отличавший войска наши на Кавказе. С благословением Божиим, мы шли доселе вперед и не должны отказаться от орошенных потоками Русской крови плодов более нежели полувековых усилий и подвигов. В особенности же, не вынужденные неотвратимою крайностью и, так сказать, добровольные уступки отнюдь допущены быть не могут и, если бы какая-либо часть занятого нами края была преждевременно оставлена без самой настоятельной в том необходимости, то вся ответственность за подобную меру падает на того, кто предписал оную.

Государь Император изволит надеяться, что последующие распоряжения и предположения ваши вполне соответствовать будут сей непременной воле Его Величества. [355]

З. Из Рапорта военному министру командующего Кавказским корпусом, от 9 Мая 1854 г. № 165.

Что касается до ответственности, которую Государю Императору угодно возлагать на того, кто допустит добровольную уступку части занятого нами края без самой настоятельной в том необходимости, то, покоряясь вполне оной, я решаюсь только покорнейше просить ваше сиятельство представить на высочайшее Его Императорского Величества воззрение то, что иногда вынужденная какими-нибудь соображениями, временная уступка может принести более пользы, нежели вреда. Своевременные такого рода уступки иногда не терпят отлагательства, так что время не только не позволяет испрашивать на это высочайшее разрешение, но иногда и не дозволяет мне стеснять в этом подчиненных мне отрядных начальников. Так, например, князь Андроников, по внезапному и чрезвычайно сильному разлитию рек во второй половине Апреля, опасаясь разобщения между войсками в Гурии и с местами, где находятся их склады военных и продовольственных запасов, принужден был вдруг переменить места расположения тамошнего отряда, и отошел к Чехатаурской позиции и устью Цхенис-Цхали. Я сообщил ему высочайшую волю Государя Императора, и я уверен, что он не упустит ни времени, ни случая, чтобы исполнить святую волю Его Величества; но по его соображениям, которых я не могу не одобрить, желает он дать Туркам еще время, чтобы привезти в Гурию и артиллерию, и тяжести и, заманив их таким образом в положение для них невыгодное, надеется он, с помощью Божиею, наголову разбить неприятеля.

В заключение я смею заверить ваше сиятельство, для доведения до сведения Его Императорского Величества, что все войска, находящиеся в составе отдельного Кавказского корпуса, одушевлены ныне как и прежде полным усердием и рвением, чтобы достойно исполнить долг свой пред Государем Императором и отечеством, и что я остаюсь в совершенной уверенности, что в непродолжительном времени они доставят мне случай засвидетельствовать об этом пред Всемилостивейшим нашим Государем Императором.

И. Письма князя В. А. Долгорукова к князю А. И. Барятинскому.

Перевод с Французского.

1.

С.Петербург, 27 Января 1854 г.

Я не хочу отпустить сегодня утром курьера без того, чтобы не поблагодарить вас за те вообще на Кавказе распоряжения, которые вы делаете. Я с своей стороны сделаю все возможное, чтобы оказать вам пособие. Если иногда деньги запаздывают прибыть к вам — это не моя [356] вина: или у нас их нет, или дороги мешают поспевать нашей казне так скоро, как мы бы этого желали. В настоящую минуту вы должны быть уже достаточно снабжены или в скором времени будете снабжены, так как кроме сумм, посланных вам в Декабре и Январе, вам назначили несколько дней тому назад еще один миллион рублей. Что касается, до летучего парка, я постараюсь образовать его для ваших войск, если есть малейшая возможность этого достигнуть. Лошади и припасы уже шли по направлению к Тифлису с нашими громадными телегами; но так как дело теперь заключается в том, чтобы заменить эти последние амуничными ящиками, то нужно было остановить парк в Белгороде и доставить ящики или из Киева или из Петербурга. Постарайтесь хорошенько устроить кампанию 1854 года и побеждайте всех кто вам встретится. Мы единственно на вас рассчитываем, так как со стороны Дуная у нас мало удовлетворительного.

Мы еще не имеем официальных ответов Парижского и Лондонского кабинетов, но они не могут быть благоприятны. Мы должны приготовиться к сильной борьбе. (По-русски): “Ничего, брат, не конфузься, здесь народу много". С Божьею помощью, мы со славою выйдем из этой суматохи.

2.

С.Петербург, 29 Марта 1854 г.

Государь изволил с большим вниманием выслушать чтение официальной бумаги генерала Реада, касающейся нового размещения войск в Закавказьи и чтение письма, которое вы написали мне по этому поводу от 17 числа сего месяца. Я не возвращаюсь к причинам вынудившим нашего Августейшего Монарха дать новое назначение 17-й пехотной дивизии; мои последние сообщения кн. Воронцову и г. Реаду вас уже поставили в известность, насколько необходимо было найти средства к защите Крыма и пространства между Военно-Грузинской дорогой и прибрежьем Черного моря. Если с этой стороны сосредоточение в Новороссийске гарнизонов из очищенных крепостей, между Геленджиком и Гаграми, увеличило наши действующие средства, то с другой стороны Крым настоятельно требует подкрепления, в виду случайности, становящейся все более и более близкою и вероятною, т.е. высадки Англо-Французов, с целью овладеть Севастополем с тыла и уничтожить наш главный морской арсенал и наш флот.

Извещаю с настоящим курьером генерала Реада, что совершенно от него зависит распределить войска, которыми он командует, так как того требуют нужды страны и ход событий; он умно поступил, предоставив усмотрению генералов Козловского и князя Орбелиана отправить баталионы, которые Государь полагал возможным отделять от них для подкрепления Закавказья. В этом случае, как и во всех обстоятельствах, предоставляется генералу Реаду взвешивать средства и решать, [357] чего требуют польза службы и общее положение. С этой точки зрения наш Августейший Монарх нашел невозможным на предвидении событий основывать точные решения, которые вызвали бы необходимость очистить Дагестан. Оправдаются ли эти предвидения, никто этого не знает. Впрочем, я думаю, что, даже упреждая будущее, сущность вопроса должна быть точно определена, т.е. будет ли нужно очистить весь Дагестан, или только часть страны? Во всяком случае нужны, я думаю, особенно важные причины для того, чтобы покинуть Темир-Хан-Шуру или Ахты и линию Самура.

Мне кажется также, что положение наших укреплений внутри страны не может никоим образом сравниваться с положением наших прибрежных крепостей, подвергавшихся одновременно нападениям и с суши и с моря, тогда как первым, кроме покушений горцев, опасаться нечего. Разве не будет предпочтительнее сберечь, по крайней мере наиболее важные, и взяться теперь же за снабжение их военными и продовольственными припасами, улучшить их оборонительные верки и их вооружение, дабы, в крайнем случае, дать им возможность выдержать продолжительную осаду? Вы знаете, что каждая из этих крепостей нам стоила по меньшей мере целой кампании. Если, по общей системе наших действий, жертвы необходимы, разве не следует стараться ограничить число их, насколько это возможно? Очищение Абхазии вероятно должно было совершиться, потому что генерал Реад это так решил; по этому поводу я выражаю ему чувства Государя и прошу его передать князю Шервашидзе письмо, которое Государь мне поручил ему написать. По всей вероятности вы уже отвечали на то письмо, которое он вам написал. Сопровождал ли Шервашидзе наши войска при их передвижении или оставался у себя? До какой степени можем мы рассчитывать на его преданность? Располагает ли он некоторыми силами, чтобы поддерживать в стране свой авторитет? Должна ли Самурзакань тоже подвергнуться участи Абхазии? Очищая укрепления, генерал Миронов вывез ли пушки или заклепал их и увез, или уничтожил военные и продовольственные припасы? Сжег ли он казармы и взорвал ли ограды? Вот вопросы, на которые Государь ждет разъяснений.

Наш Августейший Монарх желает, чтобы вы мне писали подробно, когда найдете то полезным, и я буду этому искренно рад. Его Величество уполномочивает вас присоединиться к князю Бебутову лишь тогда, как начнутся его наступательные действия, а пока оставаться в Тифлисе, при отправлении вашей должности, столь важной в виду настоящих осложнений.

В ответ на ваше письмо от 8-го сего месяца извещаю вас, что Государь, ценя лично генерал-лейтенанта Обручева, назначил его начальником запасной дивизии 2-го пехотного корпуса, с сохранением жалованья, которое он получал в прежней должности. Это назначение согласуется со специальностью достойного ветерана и предоставит эму случай оказать полезные услуги. [358]

3.

7 Мая 1854 г.

Государь был очень доволен порядком, с каким совершено очищение наших крепостей в Абхазии. Жалуя князю Шервашидзе орден Белаго Орла, Его Величество хотел наградить старание, которое он выказал при этом случае и в тоже время поощрить его на пути покорности и преданности, по которому он до сих пор следовал. Заметки о будущих, намерениях князя Шервашидзе, сообщенные мне маиором Завадским, позволяют нам рассчитывать на его помощь. Я думаю, что его собственные интересы также этого требуют. Мне кажется, несмотря на то, что весна запаздывает, в настоящее время нет препятствий к открытию кампании против Турок. Вы увидите из моей официальной бумаги к генералу Реаду, насколько Государь находит важным, чтобы действующий в Гурии отряд приступил без замедления к энергичному наступлению. Советую вам настоять на этом, если только какие-нибудь совершенно непредвиденные обстоятельства не воспрепятствуют. Буду вам очень обязан, если вы известите меня без замедления о приказах, данных князю Андроникову, сообразно с точною волею нашего Августейшего Монарха.

4.

С.Петербург, 15 Мая 1854 г.

Государь с большим удовольствием увидел из вашего письма, от 4-го числа сего месяца, что по вашему мнению следует открыть кампанию как можно скорее и стать в сильное наступательное положение. Это мнение совершенно согласно с мнением Его Величества, и наш Августейший Монарх надеется, что вы ускорите его исполнение, насколько это будет зависеть от вас.

Я уже просил вас продолжать писать мне и еще раз прошу вас об этом. Государь всегда знает о ваших сообщениях и особенно ими интересуется.

5.

С.Петербург, 30 Июня 1854 г.

Я с удовольствием представил Государю письмо ваше от 10 числа сего месяца и поверг также на усмотрение нашего Августейшего Монарха рапорт князя Бебутова, представленный мне генералом Реадом насчет предстоящих действий. Нужно, чтобы успех был вполне достигнут, так как ваши удачи, кроме благотворных откликов в горах Кавказа, могут принести с собою сильное отвлечение в наступательных проектах союзников на других пунктах театра военных действий. Император узнал, что граф Владимир Сологуб, в письмах к своему семейству, распространялся о нашем военном положении; но он был уполномочен следовать с главною квартирою, при непременном условии, чтобы его частная корреспонденция не касалась текущих событий и [359] обстоятельств и делал бы лишь заметки, нужные ему как историографу. Наш Августейший Монарх желает, чтобы Соллогуб строго оставался в пределах занятий ему предоставленных, и я прошу вас передать ему это для неотступного исполнения.

6.

С.Петербург, 11 Августа 1854 г.

По тому нетерпению, с которым мы ожидали известий о поражении Турецко-Карской армии, вы можете оценить действие, произведенное здесь победою при Кюрюк-Дара. Поздравляю вас от всего моего сердца с новым успехом нашего оружия, блестяще выпавшим на вашу долю, и с доказательством высочайшего удовольствия нашего Августейшего Монарха, которое вы вполне заслужили. Да предоставит вам дальнейший ход кампании еще случай отличиться с нашими храбрыми войсками, пополнению рядов коих мы посвящаем самое строгое внимание: вопрос затруднительный, так как ваша резервная дивизия находится также на линии против горцев и не может быть без затруднений ослаблена. Вы с своей стороны прикажите осмотреть госпитали, полковые штабы, рассмотрите списки людей, отделенных от своих частей и соберите все, что только можете. Вы знаете, что Государь приказал собрать все штуцера, которые мы возьмем у Турок, чтобы вооружить ими наших стрелков. Повторяя сегодня этот приказ, Его Величество не без удивления заметил из добавления к рапорту князя Бебутова, что в сражении при Кюрюк-Дара мы взяли у неприятеля очень мало ружей сравнительно с цифрою общей их потери пленными и убитыми, всего только 32 ружья и ни одного штуцера. Предполагая, что наши солдаты продают попавшееся им в руки оружие, Государь уполномочивает генерала Реада выдавать премии тем, кто будет доставлять штуцера своим начальникам. Считаю долгом предупредить вас об этой мере, в исполнении которой вы, без сомнения, заинтересуетесь. Надо надеяться, что две победы, одержанные нами в соседстве Курдов, произведут хорошее действие на их к нам расположение. Сообщите мне, сближаются ли наши отношения с этими племенами и не находите ли вы настоящее время благоприятным, дабы извлечь из них пользу? Организация снабжения войск припасами и амунициею должна составлять вашу особенную заботу; я буду в восхищении довести до сведения Государя, что вопрос существенной потребности окончен наиболее удовлетворительным образом.

7.

21 Августа 1854 г.

Благодарю вас за интересные подробности, сообщенные вами в письме от 30 числа прошлого месяца, относительно последствий победы при Кюрюк-Дара и дальнейших проектов князя Бебутова. Государь одобряет мнения его и генерала Реада, что Александропольский корпус должен сохранять наблюдательное положение, хотя мало вероятного в [360] том, чтобы неприятель предпринял высадку в Батуме, дабы направиться на Ахалцых. При этих обстоятельствах выбор пункта, куда вы перенесете ваш лагерь, представляется делом крайней важности, и я прошу вас меня об этом уведомить. Наш Августейший Монарх желает также знать, не будет ли возможным занять Ардаган, жители которого, кажется, расположены встретить наши войска с покорностью; может быть один кавалерийский отряд будет достаточным для достижения этой цели. Государь с нетерпением ожидает точных сведений о состоянии наших раненых. Его Величество надеется, что немалое число из них не замедлят вновь стать в ряды, которые необходимо пополнить. Вы знаете, что новый адъютант Его Величества ⁹⁸ имеет поручение на этот счет и вы, без сомнения, по вашем приезде в Тифлис, обратите свое особенное на него внимание. Прошу вас сообщить мне, что вы думаете об общем положении страны, о положении, в котором она представилась вам в центре военного и гражданского управления и в состоянии ли меры уже принятые, или только проектированные, удовлетворить всем потребностям службы. Позвольте мне вам посоветовать между прочим транспортирование продовольственных припасов по Военно-Грузинской дороге к Тифлису.

8.

4 Октября 1854 г.

Ваше письмо, от 12 Сентября, доставило мне тем более удовольствия, что оно подтверждает то улучшение, которое вы нашли в общем положении страны по вашем возвращении в Тифлис. Я представил ваше мнение на высочайшее воззрение нашего Августейшего Монарха. Не распространяюсь здесь относительно мер, которые Государь изволил утвердить для пополнения Кавказского корпуса и войск к нему присоединенных; об этом я известил уже генерала Реада официально. Думаю, что эти меры достигнут своей цели и что ваши храбрые войска к будущей весне будут иметь численное подкрепление, требуемое обстоятельствами. Вы знаете, что Его Величество обратил особенное внимание генерала Реада на возможные в будущем случайности. Не сомневаюсь, что этот важный вопрос будет рассмотрен во всех подробностях при помощи вашей опытности. Эти случайности, кроме того, подчинены происшествиям, разыгрывающимся теперь в Крыму.

Прилагаю наш последний бюллетень; с каждым днем увеличивается вероятность для нас и уменьшается таковая же для неприятеля. [361]

I. Письма князя Воронцова к князю А. И. Барятинскому.

(Перевод с Французского).

1.

Ставрополь, 15-го Апреля 1854 г.

Вчера приехал к нам Ермолов ⁹⁹. Так как официальные ответы на доставленные им представления были из Петербурга прямо отосланы в Тифлис, то Ермолов проводит нас до Мошны, откуда уже отправится к вам в Тифлис, со свежими известиями о нашем караване. Он привез мне рескрипт Государя, который я уже читал в газетах. Ермолов останавливался в Москве и проехал через Киев в наше имение, где полагал найти нас. Рескрипт Государя очень лестен и состоялся весьма кстати, дабы показать всем, что я всегда действовал в Закавказье согласно с намерениями Государя, что он был очень доволен всем, что я сделал, а также и наставлениями, оставленными мною при отъезде генералу Реаду. Я уже получил несколько дней тому назад письмо от военного министра в ответ на представление, которое я сделал из Тифлиса в вашу пользу; это представление было хорошо принято, и я надеюсь, результаты его вскоре обнаружатся в вашу пользу.

По известиям из Одессы от 9-го числа, в нескольких верстах показалось до 20 военных кораблей союзного флота; никто не знал, за чем они пришли. Многие жители покидают Одессу. Сильные батареи, некоторые с заготовленными калеными ядрами, в случае надобности, готовы к действию. Что касается до меня, я надеюсь, что эти господа не настолько свиньи, дабы причинить вред коммерческому городу, который в мирное время также полезен иностранцам, как и нам самим. Если они хотят нанести вред, то могут идти к Севастополю или сделать хорошую высадку около Анапы или Новороссийска; но там они найдут, с кем иметь дело.

Вот уже несколько дней мы не имеем известий из Турции; но последние из них были хороши, и я думаю, что наши действия в низовьях Дуная ободрят возмущение христиан в Европейской Турции.— Дай Бог, чтобы вы имели достаточно силы против Шамиля; надеюсь, что вы их будете иметь, так как, по общему мнению, после ужасных снегов этой весны, он ничего не будет в состоянии сделать в горах ранее будущего месяца, а если он решится обогнуть наш Правый фланг и дойти до плоскостей, то войск достаточно чтобы погнаться за ним и наказать его. Случится конечно то, что Богу будет угодно; но мне кажется, что вообще можно надеяться на хороший исход; что же касается до высадки неприятеля в Мингрелии и похода через Кутаис на Тифлис, то [362] это опасение неверно; если же они захотят это предпринять, то дорого поплатятся и не будут иметь никакого успеха, в особенности, когда они увидят, что возмущение племен в их пользу есть полнейший вздор.

2.

Херсон, 27-го Апреля 1854 г.

Уже довольно давно я не получаю от вас ни слова; не хочу покинуть этого места, не написав вам и не сообщив вам нескольких известий.

Прекрасные дороги и хорошая погода помогли нам так быстро подвинуться, что мы выиграли против маршрута два дня. Мы прибыли сюда третьего дня и завтра уезжаем в Мошны. Из рапорта князя Андроникова, который генерал Реад прислал мне, я с удовольствием узнал, что войска Абхазия в безопасности и могут быть собраны для защиты Гурии, Имеретии и Мингрелии. Дай Бог, чтобы можно было спасти гарнизон Гагр. Любопытно было бы узнать, как будут вести себя Абхазцы, когда останутся без наших войск и какие будут намерения и попытки Магомет-Эмина через Цебельду на Карачай, и не попытаются ли Убыхи, которых он ведет с собою, на что-нибудь через Абхазию в северной части Мингрелии и даже в Зугдиды. В общем, мы находимся в любопытном положении; флот неприятелей, это все что у них есть наиболее сильного и верного, ничего не предпринимает, а только, как вы видели, атакует мирный коммерческий город Одессу; однако их силы и на суше могут также быть значительны. Вся Европа соединяется против нас; но страна и войска, которых западные силы хотят защищать,— едва существуют, и придет минута, когда Англо-Французы должны будут сражаться одни, чтобы спасать воображаемую Турецкую империю, существующую в действительности лишь по имени; да она даже и теперь действует только по понуждению, из-под палки своих добрых друзей Англичан и Французов. Я ничего не мог узнать положительного о Греках; но вообще кажется, что они далеко не обескуражены и не ослаблены. Из частных писем видно, что они заняли цитадель Арты и даже крайне важный пункт Салоники. Дай Бог, чтобы это была правда.

3.

Белая Церковь, 20 Мая 1854 г.

Сегодня утром я с большим удовольствием получил ваше письмо от 1-го ч., так как, уезжая завтра, я отчаивался получить ранее моего отъезда письма, ожидаемые нами с нетерпением из Тифлиса. Сегодня у меня достает времени только поблагодарить вас, так как хотя это письмо будет отправлено с Курмаяровым (казак ординарец) из Радзивилова, я боюсь, что не найду возможности вам писать с дороги, а между тем не хочу упустить случая отвечать вам и поблагодарить вас. Я в восторге, что вы все довольны князем Шервашидзе и [363] тем, как он выполнил доверенную ему важную операцию. Генерал Реад прислал мне копию с его рапорта из Анаклии. Оставление Сухума и Абхазии вещь, разумеется, тягостная для нас; но при настоящих обстоятельствах это было необходимо, и к тому же, раз эта проклятая война будет окончена (а она может быть окончена лишь в благоприятном смысле для нас), нам легко будет вновь занять наши позиции в этой стороне, и мы будем там более сильны, чем когда-либо. То что вы мне говорите, заставляет меня также надеяться, что войска, которые вам посылает Козловский, прибудут вовремя для безопасности Лезгинской линии, и с Божьею помощию мы повсюду будем достаточно сильны, чтобы защищаться до той минуты, когда нам будет позволено действовать наступательно. Вы еще не знали о счастливом освобождении Гагр и о всех наших мерах со стороны прибрежья; тут было счастье почти чудесное, и все это может служить лишь надеждою на продолжение божественного покровительства в будущем. Я вполне надеюсь, что Шервашидзе выполнит свою обязанность, как я всегда этого от него ожидал, даже тогда, когда он будет оставлен при одних собственных средствах; но, во всяком случае, князь Андроников будет теперь достаточно силен, чтобы уделить немного пехоты для той наиболее близкой в Абхазии части Мингрелии, где имеет пребывание семейство Дадиана. Мингрелия с такою помощью в центре страны, надеюсь, помешает горцам наносить ей вред и, как вы говорите, впоследствии Андроников будет в состоянии дать достаточно людей из своего отряда на усиление князя Бебутова. Что касается до Ахалцыха, я думаю, что с этой стороны мало опасности: генерал Гюйон ¹⁰⁰ будет напрасно хлопотать и собирать Турецкую армию такого же достоинства как та, которая была разбита при Башкадыкларе и при Суплисе; наш же главный корпус армии будет гораздо сильнее, чем тот, который совершил так много хороших дел в прошлом году. Относительно Дагестана, я могу лишь повторить свое мнение, что мы не должны лишаться этой части края и отодвигать наши настоящие линии: это была бы роковая мера. Такую страну раз покинувши, не так-то легко опять занять, как Абхазию или окрестности Новороссийска, а беспрепятственное сосредоточение против нас всех центральных племен Дагестана имело бы наиболее печальные для нас последствия. Разумеется, нельзя ожидать еще войск из России; но, с несколькими батальонами бессрочных и рекрутов для пополнения 13-й дивизии и всех остальных частей мы, с Божьею помощью, будем, как я уже сказал выше, достаточно сильны повсюду.

Радуюсь, что ваше здоровье восстановилось, и вы чувствуете себя в силах присоединиться в князю Бебутову; я в восхищении, узнав, что он перейдет Арпачай и займет позицию на Карской дороге; [364] думаю, что это поведет к прекрасным последствиям и оградит всего лучше наши собственные пределы против хищников. Если Турки упорствуют выйти из Карса и подвинуться к Арпачаю, то с новой позиции нам будет еще легче сделать то, что с таким хорошим результатом делают Баговут и Лорис-Меликов; а ваше положение в стране неприятеля полезно отзовется на окрестности Ахалцыха с одной стороны и Баязета с другой. Я не думаю, чтобы можно было ожидать серьезной высадки в Мингрелии: она не имела бы более цели и союзникам, при встрече с климатом этой местности и со штыками кн. Андроникова, не обошлась бы дешево. Думаю также, что они могут лишь раскаяться в серьезной высадке и со стороны Черномории. Если флот их не решится атаковать Севастополь, то серьезное столкновение может произойти только на Дунае. Пока наши неприятели встречают затруднения со всех сторон; по Божьей милости, эта большая гора в конце концов родит мышь.

Благодарю вас за сочувствие к моему здоровью; оно то лучше, то хуже, и только после курса лечения я буду в состоянии решить, могу ли еще продолжать службу. Благодарю вас от всего сердца и за предложение писать мне два раза в месяц и прошу вас также посылать мне ваши приказы по корпусу. Все что вы мне будете отправлять, адресуйте через Петербург на имя Прянишникова, но не смешивайте ваши письма с пакетами приказов или другими, которые будут иметь особую важность, так как возможно, что Прянишников захочет посылать мне большие пакеты лишь при случае, тогда как письма пойдут по почте. Перечитывая ваше письмо, я нашел один пункт, на который хотел бы попросить у вас, опять-таки неофициально, разъяснения. Вы мне говорите, что, раз Гурия и Имеретия вне опасности, можно будет оставить там два полка 13-й дивизии, а остальное дать генералу Ковалевскому, чтобы он действовал, согласно с обстоятельствами, против Турок или против Персов. Я очень хорошо понимаю, что это составит прекрасный резерв; но не вижу, почему вы хотите отдать этот резерв Ковалевскому; мне кажется, что, раз князь Андроников не будет иметь надобности в этих войсках для Гурии, они должны быть присоединены в главному отряду князя Бебутова, а Ковалевский должен иметь лишь достаточное число для защиты Ахалцыха; и если, с другой стороны, находят полезным заставить идти большой корпус в Ахалцыху, для наступательного действия, то его не Ковалевскому следовало бы доверить: ибо если Гурия и Имеретия находятся в совершенной безопасности, князь Андроников мог бы сам вести отряд через Ардаган на Карс и соединиться с Бебутовым, или, что было бы гораздо проще, Андроников остался бы для защиты Имеретии и Ахалцыха, а излишек необходимых для этого войск мог бы соединиться с корпусом Бебутова, как для того, чтобы разбить главную Турецкую армию, если она осмелится принять сражение, так и для осады Карса, если она будет [365] предпринята. Присутствие этих войск в главном корпусе Бебутова, сверх того что у него есть в настоящее время, с бригадою 18-й дивизии и с сильною кавалериею, поставило бы его в возможность, буде понадобится, действовать своим левым флангом к стороне Эривани и принять меры, если бы по воле Божией и Персия объявила себя против нас. И хотя сумасбродное предприятие Персиян могло бы лишить нас возможности вести настолько сильное наступление против Карса, как нам бы желательно, все же Бебутов и в таком случае оставался бы достаточно силен для оборонительных действий. Еще раз повторяю, что не имею ни малейшего намерения говорить официально, а просто отвечаю на пункт вашего письма, который мне показался неясным.

4.

Шлангенбад, 24 Августа 1854 г.

Я немного запоздал ответом на ваше письмо от 14 Июля, так, как, узнав в то время из Тифлиса, что вы перешли Арпачай и зная, что вы находитесь так близко от неприятеля, я с живым нетерпением ожидал, что из этого выйдет. В тоже самое время, я был почти уверен, что Турки вас не ожидали; также уверен (как должны быть уверены и они), что ваш прекрасный корпус может их побить сильнее, чем они были разбиты в прошлом году при Баш-Кадыкларе. Я, кажется, угадал верно, что неприятель на своей позиции действительно не ожидал вас. Это все, что мы знаем. Но нашли ли вы возможность затем что-нибудь там сделать, об этом мы не имеем ни малейшего понятия. Впрочем, вчера Петр Шувалов, находящийся в Гейдельберге, прислал мне из Франкфурта телеграфную депешу, в которой сказано, что Турецкая армия, состоящая из 60,000 чел., была разбита близ Карса и потеряла 3,000 убитыми и 2,300 пленными с 84 офицерами. Шувалов добавляет, что известие это положительное. Дай Бог, чтобы это было так; мы скоро должны об этом узнать. Но тут есть путаница, которая меня смущает: во Франкфуртской газете помещен официальный рапорт об отступлении Шамиля с границы Кахетии в горы и затем известия с разных сторон, что генерал Врангель побил Турок около Баязета, и потом очевидная путаница в телеграфной депеше барона Будберга из Берлина, гласящей, что Шамиля побил Врангель около Баязета. Но мы знаем, что Шамиль был на Лезгинской линии и что он потерял много людей в Шильдах и что Даниель-бек, или другой из его наибов, к несчастью, проник до Цинондал и захватил семейство Чавчавадзе, с несчастной вдовой нашего дорогого Илико. Вы можете понять, как тяжело отозвалось на нас это горестное событие. Дай Бог, чтобы нашли возможность выручить дорогих бедных княгинь и их детей, и чтобы они могли выдержать это ужасное испытание. Надо поручить себя Богу и ожидать на все Его божественной благости. [366]

Вчера первый раз я был в состоянии отправиться на прогулку верхом на целый час с Брюнами, которые, также как и Визей, прибыли сюда третьего дня. Моя сестра здесь, но леди Кланвильямс, которая была очень нездорова, не могла еще покинуть Бонн; мы надеемся, что она скоро присоединится к нам сюда или по меньшей мере приедет, чтобы спуститься вместе по Рейну до Роттердама, так как отсюда мы отправимся в Голландию, а не в Остенде, т. е. в маленький порт Шевенинг близ Гаги. Остенде испугало нас большим числом приезжих, там уже находящихся и еще ожидаемых. В виду близости от Парижа и Лондона, туда постоянно будут приезжать личности, которых нам совершенно не любопытно видеть. Проснувшись 25 Августа, мы получили газеты из Петербурга, с подробностями относительно блестящего дела генерала Врангеля и с надеждою, что он немедленно войдет в Баязет. Уверяют также, что Шамиль отступил в горы, чтобы обратиться против князя Григория Орбелиани; все это утешительно, и чтобы дополнить нашу радость, нужно было бы подтверждение известия, сообщенного Петром Шуваловым на счет блестящего успеха князя Бебутова вблизи Карса.

5.

Шевенинг, 19 Сентября 1854 г.

Не могу вам передать, с каким удовольствием и интересом я получил и прочитал ваше письмо. Нам уже хорошо известно блестящее дело и участие ваше в славной победе при Кюрюк-Дара. Мы благодарили Бога, что Его божественная благость сохранила вас целым и невредимым под ужасным огнем, которым вы так доблестно пренебрегали, ведя в сильную атаку наши храбрые войска на неприятельский центр. Это мне напомнило знаменитое движение маршала Макдональда с Итальянской армиею на центр Австрийцев при Ваграме, которое и решило победу. Мы счастливы видеть, что вы имели такой прекрасный случай, которым вы так хорошо и удачно воспользовались. Слава войскам Кавказа, доставляющим России в течении целого года удовольствие и утешение своею прекрасною выдержкою и блестящими победами. Слава также Грузинскому населению и всем Грузинским племенам за ту верность и героизм, которые они постоянно выказывают и которые наконец оценены всею Россиею. Я думаю, что теперь Немцы ¹⁰¹, которые были всегда готовы так унижать заслуги Грузин, даже в военном значении, спустят ниже свой тон, или совсем замолчат. Дай Бог, чтобы дела повсюду шли так хорошо, как у вас. В настоящее время мы в сильном беспокойстве относительно результата главной экспедиции союзников на Крым и Севастополь. Если только у нас достаточно там войск и если князь Меншиков (что он наверное и сделает), соответственными мерами поставит Севастополь и флот в безопасность от [367] неожиданного нападения, эти проклятые Англичане и Французы, также как и Турки, с сопровождающими их Египтянами, могут получить хороший урок, который будет еще чувствительнее, ведь скоро Русский Бог пошлет тропическую бурю, когда часть их войск уже высадится. Все же это вероятность довольно важная, а в ожидании результата, невозможно не быть в возбужденном и беспокойном состоянии.

Я вам очень благодарен за все что вы говорите на мой собственный счет, но излишек всего этого я приписываю дружбе, которая нас соединяет и которою я горжусь. Вы не должны сомневаться, что я испытываю большое огорчение, не будучи в состоянии находиться с вами на Кавказе, который я так люблю и где я старался сделать все хорошее, что только было в моей власти; будьте уверены в той великой радости, какую я испытал бы, если бы мог прибыть к вам; но, к несчастью, я еще далек от возможности возвратиться к деятельной службе и все что могу сделать в настоящее время это скромно жить, с большим благоразумием в диете и с самоотречением во многом. Карлсбад помог моей печени; но доктора думают, что мне нужно выдержать второй курс. По возвращении у меня будет последняя консультация, но я решился во всяком случае возвратиться на зиму в Россию, хотя с боязнью, не будет ли мне тяжело переносить холод, даже и в Киевской губернии. Случится впрочем то, что Бог даст; но мои самые горячие молитвы никогда не будут за себя, так как, в особенности в мои годы, было бы безрассудством много думать о сохранении жизни: эти молитвы возносятся за славу и счастие моей страны и за ее победоносный исход из настоящего критического положения.

Моя сестра и ее четыре дочери с детьми находятся здесь; оне очень привязаны к вам, и мы беспрестанно говорим о вас. Кланвильямс рассказал мне, как ему показалось, что он узнал одного из ваших братьев на дебаркадере железной дороги в Англии и, желая в этом удостовериться, произнес ваше имя, не глядя на него; ваш брат сейчас же со вниманием посмотрел на него, что и повело к знакомству, и они поместились в одном вагоне ¹⁰².

По всему, что мы получаем из Тифлиса, узнаем с радостью, что генерал Реад сумел снискать уважение и общую симпатию и видим, насколько он счастлив, что после моего отъезда не была послана туда некоторая личность, которая не сумела бы понять ни людей, ни дел Кавказа, и захотела бы все переделать на свой образец и произвести всякие перемены, чтобы только показать, что она могла бы лучше все сделать, чем тот кто был раньше его ¹⁰³. [368]

6.

Дрезден, 9 (21) Октября 1854 г.

Вы верно удивлялись, что, получив ваши два письма от 30 Августа и 12 Сентября, я запоздал моим ответом на те вопросы, которые вы мне в них предлагаете; но я вас уверяю, да вы и сами это легко поймете, что мы находимся в лихорадочном возбуждении относительно судьбы Крыма и Севастополя, не говоря уже об газетных утках и ложных известиях, облетевших свет под более или менее правдоподобным видом, которые не дают ни минуты покоя, необходимого для того, чтобы вести переписку. Мы находимся почти все в той же неизвестности и беспокойстве и молим Бога, чтобы все обошлось благополучно в Крыму; да и кажется, что есть на это надежды. Но во всяком случае я не хочу отдалять по истине приятную обязанность отвечать вам и побеседовать с вами несколько минут. Начинаю с предложенных мне вопросов: 1) вы спрашиваете моего мнения относительно замещения в командовании драгунским полком князя Чавчавадзе Дондуковым; на это я могу лишь сказать, что мое мнение остается таким же, каким вы его знаете и каким я его передал генералу Реаду и самому Дондукову. Вы знаете, как я люблю Дондукова и насколько я убежден, что он достоин командовать этим прекрасным полком; но, не смотря на все, что я ему говорил, он не хочет понять, как было бы несправедливо, и, в особенности, после блестящих действий Чавчавадзе при Баш-Кадыкларе, даже неблагодарно со стороны властей, отнять у него этот полок против его собственного желания, только по той причине, что другой хочет его иметь. Может выдаться случай, когда Чавчавадзе будет назначен на более высокий и постоянный военный пост; тогда не о чем и говорить, в особенности, если он сам на это согласится. Говорю вам совершенно откровенно, что только в этом случае мы и могли бы без явной несправедливости отнять полк у такого командира, как Чавчавадзе, который вел драгун так блестяще и с такою пользою против неприятеля. Вот мой взгляд; я не могу вам передать его официально, да и почти не имею на то права, но этого мнения переменить я не могу и думаю, что оно в таком виде, как я его вам только что представил, основано на сущности дела и на чувстве справедливости. Что касается до того преимущества, о котором вы мне говорите, при перемещении позднее драгунского полка в его старые квартиры в Кахетию, то теперь не время заниматься этим делом; но мне кажется, что это нужно иметь в виду, и что мысль хороша. 2) Не могу дать никакого мнения относительно перемещения Калустова ¹⁰⁴, так как не имею понятия, что он мог сделать после моего отъезда и по каким причинам вы желаете этого перемещения. Во всяком случае я не буду здесь ни за, ни против, и если бы даже спросили из Петербурга моего мнения, я дал [369] бы тот же ответ, прибавив, что генералу Реаду принадлежит право решения этого вопроса. Не думайте, чтобы я стоял за Калустова и чтобы я его хотел защищать; нет, но я утверждаю, что не знаю да и не могу знать того, что он сделал по моем отъезде с Кавказа; генерал Реад и вы, как начальник главного штаба, единственные судьи. Если факт все-таки совершится, я положительно ничего не имею сказать против назначения на его место Колосовского, а Майвалдова на место этого последнего. 3) Если князь Андроников желает получить дивизию Врангеля ¹⁰⁵, я ничего не имею против этого, так как он будет превосходным начальником дивизии и военным, которым можно всегда располагать. Гагарин прекрасно занял бы его место в Тифлисе (т. е. губернатора), это был бы лучший выбор, какой можно сделать; что же касается до места в Кутаисе, я, по правде сказать, не могу сразу дать своего мнения относительно того, что можно было бы там сделать; но следовало бы хорошенько подумать, кого представить туда, так как есть много необходимых условий для занятия этой должности. Гагарин имеет преимущество, благодаря своему имени и принадлежности его жены к первейшей фамилии Грузии; многочисленное дворянство Имеретии, Мингрелии и Гурии совсем не сошлось бы с кем-нибудь, кто не был бы из важной фамилии, и который, кроме того, не знал бы языка страны. Мне кажется, что Иван Мухранский или Язон Чавчавадзе подходящи для этого, и при переводе Русского из Имеретии в Тифлис, ничего не могло бы помешать перевести в Кутаис Грузина знатной фамилии.

По важному вопросу, что предстоит делать в случае продолжения войны в будущем году, я совершенно согласен с вашим мнением, что, в виду возможной сильной высадки союзников в Батуме или Трапезунде, следовало бы подумать об увеличении войск для спасения Закавказья. Может быть, посылка новых дивизий в полном составе будет найдена невозможною, и конечно для оборонительного положения вы их имеете, может быть, и достаточно; но на случай действия союзников вместе с Турками в Анатолии, и в тоже время, чтобы ничего не опасаться со стороны Персии, нужно было бы иметь, помимо того, что у вас есть в настоящее время, от 25 до 30 тысяч пехоты и 8 т. хорошей кавалерии. Если бы весною вам дали эту помощь, то можно было бы перевести их через горы в полном составе или частями, смотря по тому, будете ли иметь основание верить в возможность совместных действий союзников в Анатолии. Между тем эта помощь может быть очень полезна, для того чтобы покончить с Черкесами Правого фланга, или чтобы отправить ее через Керчь в Крым, если Бог сохранит нам [370] Севастополь в этом году, или бы он оказался опять в опасности в будущем. Коль скоро, как я уже сказал выше, нельзя будет послать вам целых дивизий, то может быть найдут возможным послать те резервы, которые теперь повсюду формируют в батальоны и бригады, не считая рекрутов, необходимых для полного тысячного комплекта батальонов в ваших теперешних войсках. Вот мой взгляд на это важное дело; вы можете, коли хотите, обо всем этом передать генералу Реаду, сказав ему, что я могу ошибаться, но мне кажется, что в крайнем случае все мною сказанное будет необходимым, так как нужно было бы по меньшей мере от 20 до 25,000 человек присоединить к настоящему корпусу князя Бебутова и от 8 до 10,000 чел., чтобы быть обеспеченным со стороны Персии; а в случае если мы не буден иметь надобности употреблять войска против Персии, то чтобы отсюда можно было бы послать их на усиление главного корпуса. Я прекрасно знаю, что следовало бы много войск послать на Кавказ; Россия должна иметь более миллиона солдат к будущему году, коль скоро война продолжится, а сохранение Кавказа и Закавказья, при теперешних обстоятельствах, составляет для нас жизненное дело. Вот что я ногу сказать на ваши вопросы, единственно из желания не оставить их без ответа; я вдался в эти подробности, для которых, по правде сказать, я стал уже неспособен теперь, и боюсь, чтобы это не было навсегда. Мы находимся в трудном положении; но с нашей стороны, то есть там, где вы находитесь, каждый исполнил свой долг, как в прошлом, так и в настоящем году, и Господь нас поддержал. Надо просить милосердия у Бога, чтобы это так продолжалось и чтобы в конце концов Россия восторжествовала. У нас по крайней мере есть преимущество единодушия, тогда как наши многочисленные неприятели могут в скором времени стать в разногласие по отношению к тому, что они хотят и что могут сделать. Да будет сие так!

7.

Дрезден, Ноября 26 (7 Декабря) 1854 г.

Я должен был отвечать вам скорее на ваше письмо от 14 (26) Ноября, но в этом мне мешала моя постоянная слабость и болезненность, а в особенности состояние нравственного беспокойства, в котором я все время нахожусь относительно конечного результата великой борьбы в Крыму. Мы еще ничего положительного на этот счет не знаем, исключая того, что Меншиков и его храбрые войска, также как и моряки, ведут геройскую защиту, соединяя уменье с наиболее смелым мужеством. Да благословит Бог их усилия, и чтобы союзники, которые уже потеряли в борьбе, болезнях и т. п. несколько десятков тысяч, были бы вынуждены покинуть дело без [371] успеха. Между тем, пока они делают громадные усилия и получают большие подкрепления, борьба становится все более ожесточенной и кровопролитной, чем когда-либо. Во всяком случае Англичане и Французы убедились из своих потерь, что нас не так-то легко победить, как они думали сначала.

Я был уверен, что вы с грустью узнаете о моем окончательном удалении от должности, которое я вынужден был исходатайствовать. Необходимо нужно было решиться на это, но мне это причинило и причиняет глубокую скорбь. Я совершенно неспособен служить, а в особенности так, как я служил всегда, бывая везде и видя все собственными глазами. Я никогда бы не мог решиться играть роль инвалида, тогда как все бы служило и успевало вокруг меня; да и к тому же мое нравственное состояние, в особенности в подобном положении, не позволило бы мне предпринимать решения и меры, какие обстоятельства требуют, и я оказался бы способен делать ошибки, настолько же предосудительные по отношению к делам, как и тягостные по отношению ко мне самому. Ожидаю с нетерпением известия о том решении, которое вы примите в отношении самого себя, то есть будете ли вы просить перемены места, или останетесь на своем при генерале Муравьеве; это было бы может быть лучше, коль скоро может устроиться. Муравьев человек военный, с твердым характером, и он давно уже знает страну, которую берет под свое управление. Там водворится единство, и я надеюсь что он сумеет повсюду принять хорошие меры. Хотя те подкрепления, которые вам назначили, не покажутся особенно значительными, я однако думаю и надеюсь, что достанет людей, чтобы противустать врагам повсюду. Невероятно, чтобы Англо-Французы, пожертвовав уже почти всеми большими средствами для Севастополя, были бы в состоянии отправить корпус войск против Грузии; как только они углубились бы в страну, их положение стало бы затруднительным, и несчастные остатки Турецкой армии, битые так часто на всех пунктах нашими доблестными войсками, не составят для них большой помощи. Так как нашли нужным в Петербурге прислать на Кавказ генерала Муравьева, то я был очень рад видеть по крайней мере, что Государь хорошо поступил с храбрым и славным генералом Реадом, который прекрасно держался в течение года и умел так хорошо уничтожать все намерения и попытки неприятелей на всех наших границах. Действительно, не случись плачевной катастрофы (которая все же лишь частная неудача) с семьею Чавчавадзе, то не было бы ни одной неприятности, ни одного неудовольствия в течение этого года на всех наших Кавказских линиях. [372]

8.

Одесса, 14 Октября 1855 г.

Хотя это письмо по всей вероятности нескоро дойдет до вас, я не могу отказать себе в удовольствии написать вам несколько слов через полковника Льяшенко, который, имея шестимесячный отпуск, едет повидать свое семейство в Шуру; он меня очень просил дать ему письмо к вам. Это не значит, чтобы я домогался чего-нибудь особенного для него; вам одному судить, будет ли возможно и справедливо перевести его опять на Кавказ; но вы также хорошо знаете, как и я, что он прекрасно служил в Куринском полку и в особенности насколько он был полезен в Урус-Мартане и окрестностях, как военный начальник и как администратор. Он отлично знает все состояние Малой Чечни и отчасти Большой. Вчера мы говорили с ним обо всем этом, и мне кажется, что у него очень верные и очень практичные мысли по отношению к этой стране и ее жителям.

О нас самих я напишу вам также всего несколько слов, боясь, что это письмо прибудет к вам поздно. Мы благополучно приехали на прошлой неделе сюда, и по отношению к моему здоровью я скорее выиграл, благодаря этому путешествию, чем потерял; но я все еще очень слаб и все надеюсь, что полный отдых, которым я пользуюсь здесь и хороший климат Одессы, к которому я в течение стольких лет привык, принесут мне пользу. Я понемногу гуляю пешком и подолгу катаюсь в коляске.

Успехи города, с тех пор как я уехал отсюда, несмотря на три года войны, удивительны, в особенности успехи растительности и плантаций в окрестности. Дай Бог, чтобы великое дело железных дорог решилось скорее, чтобы дирекция этой дороги была бы благоразумна, то есть, чтобы первая работа началась на Одессу, что будет вообще полезно, не только для окружающих местностей, но и для целой Империи, так как Балтийское море будет соединено с Черным в наиболее важном пункте, где находятся все капиталы, да и полная вероятность, чтобы само предприятие выиграло, особенно когда проложат еще несколько верст дороги отсюда к Кременчугу. Увидим, был ли прав генерал Чевнин, сказав нам, когда мы расставались с ним в Москве, что мы вполне останемся им довольны.

*

Это было последнее письмо старого фельдмаршала князя Воронцова к молодому главнокомандующему на Кавказе. Чрез три недели после этого он скончался. Приводим здесь письмо его сына, князя Семена Михайловича (в переводе). [373]

“Дорогой князь. Зная чувства, которые вы питали к моему отцу, мы с матушкой решили послать вам, в память его, маленький компас, которым он очень дорожил и который не покидал его во все время его походов на Кавказе.

Вам, как занимающему ныне место покойного и одушевленному тем же желанием процветания и умирения этого края, быть может будет приятно иметь при себе вещь, которая напомнит вам вашего прежнего начальника и друга в политике и по сердцу.

Я приехал сюда с целью хотя немного утешить ною бедную матушку в постигшем ее жестоком горе, и я вижу, в великой моей радости, что присутствие мое принесло ей облегчение. Она поручает мне передать вам ее привет; от меня же, любезный князь, прошу принять уверение в искреннем уважении и преданности".

Приписка княгини Елисаветы Ксаверьевны Воронцовой:

“Я знаю, что вы сожалеете о нем, как о лучшем своем друге, и знаю, что он любил вас искренно и сильно. Повторяю вам это, ибо могу подтвердить. Да поможет вам Бог осуществить все надежды, которые возлагал на вас покойный.

Он держал при себе компас до Четверга. Покинул он нас во Вторник в 3 ч. 3/4".

Комментарии

86. Ген. Обручевым. А. З.

87. Известие о Синопской победе князь Меншиков прислал в Тифлис с братом князя Барятинского, Виктором Ивановичем, отличившимся перед тем в славном деле парохода “Владимир"' с Египетским военным параходо-фрегатом, о чем князь Меньшиков 9-го Ноября извещал весьма дружески князя Александра Ивановича.

88. Выехав из Тифлиса, князь Воронцов продолжал вести деятельную переписку с князем Барятинским, пользуясь остановками в пути, и затем во все время пребывания за границею и по возвращении опять в Россию. Тоже делала и княгиня Воронцова. Во всех письмах выряжались чувства самой непритворной дружбы и уважения. Письма помещены в приложениях.

89. Предположение о возможности разрыва с Персиею тоже не имело серьезных оснований. Уже в начале Декабря 1853 г. наш генеральный консул в Персии, Николаи Владимирович Ханыков, известный своим образованием и отличным знанием Востока, вел деятельную переписку с князем Барятинским, и в семнадцати весьма подробных письмах сообщал о положении дел в Персии, о настроении ее правительства, о слухах и сведениях, получаемых из Европы, о движениях Персидских войск и т. п. Из всего видно было, что ничего враждебного против России ожидать нельзя, не взирая на происки Англии; что, напротив, Персияне не прочь воспользоваться положением Турции и свести с нею счеты по пограничным спорам, и что у Персии не хватает только сил, решимости; а главное у них не было государственного человека, воодушевленного патриотизмом, готового жертвовать личными интересами пользам государства. Само же правительство Персидское было жертвой беспрестанных интриг иностранных агентов, действовавших большею частью посредством подкупа влиятельных лиц. Затем, известия о наших победах в Азиятской Турции производили сильное впечатление на Персиян в нашу пользу. Такие же сведения имелись в Петербурге.

90. Армянские села, поселения Молокан, Немецкие колонии, не говоря о многих семействах чиновников, купцов, мастеровых и проч., разбросанных среди мусульманских городков. Удержать же эту восставшую массу мусульман от вторжения в Кахетию едва ли тоже было мыслимо.

91. Персидский принц, бежавший из Персии под наше покровительство.

92. (Перевод). Помимо того, что вы узнаете, дорогой князь, из моей официальной корреспонденции с генералом Реадом, я должен вам сказать, что Государь был очень неприятно удивлен инструкциями, данными гарнизону Гагры на случай сильной атаки со стороны неприятеля. Мнение Его Величества, которое я вполне разделяю, заключается в том, что Русские умирают, но не сдаются. Раз как мы усвоили себе завет 1812 года, единственно сообразный с обстоятельствами, даже самая мысль о белом флаге должна быть отвергнута. Скажите об этом, дорогой князь, генералу Реаду и держитесь твердо этого завета Основывайте все ваши соображения на нем и не позволяйте его нарушать.

Мы написали генералу Хомутову, чтобы он постарался спасти морем гарнизон Гагры; но как он этого достигнет? Козловский в большом затруднении, и совершенно основательно, ибо он должен дать шесть из своих батальонов для Закавказья. Если вы можете без них обойтись, то оставьте их ему. Прощайте, князь. Объясните мне мотивы, которые побудили вас составить инструкции для Гагр так, как оне составлены, и позвольте мне сердечно пожать вам руку. Несмотря на ваши сетования, я уверен, что даже с теми силами, какими вы обладаете, вы отлично выпутаетесь из вашего положения.

93. Щеголев.

94. (Перевод). Дорогой князь, я представил Государю письмо ваше ко мне от 13-го Апреля. Наш августейший монарх не может разделить мысли, в силу которой комендант Гагр был не только уполномочен, но и призван сдаться со своим гарнизоном Англо-Французам, если те атакуют его с моря. Подобное правило совершенно ново в Русской армии. Правда, князь Воронцов высказался о том, чтобы предоставить союзникам гарнизоны из укреплений Черноморского берега, которые не могли быть выручены со стороны суши; но вы знаете, что Государь не дал никакого движения этой мысли; теперь, когда, против всякого ожидания, она перешла в область событий, необходимо посвятить вас в мнение Его Величества на этот счет. Обязанность каждого из нас защищать до последней крайности тот пост, который ему доверен. Если случайные обстоятельства, зависящие от превратностей войны, могут извинить сдачу поста, то все-таки невозможно без важных затруднений определить их заранее. Мужество не взвешивается на унции, и нет границы тем чудесам, которых оно не могло бы выполнить. Разве мы не видели в Одессе молодого прапорщика артиллерии, бившегося в продолжение шести часов, имея четыре орудия 24 ф. против 350 большого калибра, и оставившего свою батарею только тогда, когда был весь объят пламенем. С другой стороны, печальной памяти генерал Мак разве не сдался Наполеону с 80-тысячною армиею? Вследствие своих стратегических соображений, он пришел к заключению, что должен был это сделать, но история об этом судит иначе. Наш молодой герой не отдавал себе отчета в превосходстве губительных сил неприятеля — и вот он весь покрыт славою. Я не разбираю, нужно ли непременно жертвовать гарнизоном Гагр, и если очищение Абхазии будет решено в силу причин, подробности коих нам еще неизвестны и которых мы не можем пока оценить, то неужели корпус около пяти тысяч человек не мог бы произвести свое отступательное движение через Абхазию без того, чтобы предварительно не пожертвовать 400-ми человек? (Совершенное недоразумение: гарнизоны всех очищенных укреплений Абхазии, хотя в совокупности и могли составить 5 т. человек, но отступать приходилось не 5 т. вместе, а исподволь, начиная с одного укрепления, гарнизон которого в несколько сот человек, до соединения со следующими, должен бы выдержать натиск неприятеля соединенного в одну массу. А уничтожение этого одного гарнизона уже не допустило бы отступления и остальных. А. З.) Может быть потеря этого корпуса не была бы значительнее, если бы даже он был подвержен сильному нападению горцев, так как на этой дороге море защищает один из флангов колонны, голова и хвост которой могут быть защищены огнем наших Азовских баркасов (Это тоже недоразумение; ибо фланг защищенный морем мог подвергнуться поражению с неприятельских судов, и, даже без этого, море само по себе в данном случае было опасностью: разбитая колонна была бы опрокинута в море, тогда как на суше она могла бы изменить направление своего пути и спастись, хотя бы с жертвами; о поддержке же Азовских баркасов даже и говорить не стоило: горцы на их выстрелы не обращали никакого внимания. А. З.). Возвращаюсь к вопросу: нужно ли было предписывать коменданту Гагр условия, в которых его сдача неприятелю была бы рассматриваема, как отличие и заслуга. Без сомнения, нет! Покидая его на произвол судьбы, не следовало стеснять в нем чувства его военного долга, которое прежде всего заключается в чести знамени. Преданность не может существовать, если она ограничена. Кто знает, может быть этот офицер в порывах и симпатии своего отряда почерпнул бы одну из тех высоких решимостей, которая иногда приводит к спасению и всегда к славе. Он поразил бы неприятеля своим сопротивлением и пробил бы себе дорогу штыками, и, наконец, если бы он, как храбрецы Михайловского форта, был бы взорван, то разве этот геройский поступок не был бы в тысячу раз предпочтительнее, чем сдача без славы? Пример преданности никогда не бывает бесполезен. Умирать на своем посту не начальник, а само отечество приказывает каждому солдату, и, благодарение Богу, в нашей блестящей армии чувство самосохранения не стоит выше чувства долга. Дело совсем не в том, как пишете вы, чтобы приговорить гарнизон Гагр к смерти. В каждом сражении есть приговоренные к смерти, всякое опасное положение есть приговор к смерти. Но все-таки невозможно было предписать коменданту действие, которое во всех случаях требует судебного восстановления правоты того кто его выполнил, также как для моряна, который потерял свое судно.

Не могу скрыть от вас, что временная необходимость очистить Дагестан не вполне уяснена нашему Августейшему Монарху. Напротив, Его Величество находит, что эта мера имела бы самые гибельные последствия, распространив вредное влияние Шамиля до границ Персии. Тогда сообщения действующей армии на Турецкой границе с Тифлисом станут затруднительными, если не совсем невозможными. Тогда мы были бы вынуждены сосредоточить в этом пункте все наши Закавказские войска и затем вскоре направить их к Владикавказу.

Сама Персия, став против нас, не так опасна, чтобы нас вынудить на эту крайность. Шамиль должен быть сдерживаем соединенными движениями войск, которые окружают центр его действия. Я не распространяюсь здесь относительно этого предмета, так как пишу о нем официально генералу Реаду".

95. На это письмо военный министр писал князю Воронцову 25 Мая: Sa Majeste a ete particulierement charmee de voir que vous partagez son opinion sur la question relative a Daghestan. (Его Величество в особенности восхищен тем, что вы разделяете его мнение относительно Дагестана).

96. Своеручные отметки Государя Николая Павловича на этой бумаге, сделанные карандашом, печатаются крупными буквами.

97. Даргинским округом называется средний Дагестан, т. е. Акуша с прилегающими аулами (не смешивать с Дарго, аулом в Ичкерии).

98. Маиор Александровский, адъютант князя Бебутова, доставил Государю донесение о победе при Кюрюк-Дара, за что и был пожалован флигель-адъютантом.

99. Клавдий Алексеевич, бывший адъютантом у князя Воронцова.

100. Французский генерал, посланный к Азиатскую Турцию Наполеоном III-м.

101. Намек на Коцебу, Вольфа и др.

102. Вследствие чрезвычайного сходства братьев Александра и Анатолия Ивановичей.

103. Намек на Н. Н. Муравьева.

104. Генерал-маиор Калустов был интендантом Кавказской армии.

105. Генерал-лейтенант Карл Карлович Врангель, разбивший Турок при Баязете, был вызван в Керчь командовать там войсками.

Текст воспроизведен по изданию: Фельдмаршал князь Александр Иванович Барятинский. 1815-1879. Том 1. М. 1888

© текст - Зиссерман А. Л. 1888
© сетевая версия - Трофимов С. 2020
© OCR - Karaiskender. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001