Комментарии

409. Людовик-Виктор-Леон граф де Рошешуар родился 14 сентября 1788 г. в семье полковника королевской французской армии. Семейство Рошешуаров принадлежало к числу знатнейших французских аристократических фамилий. Мать мемуариста входила в число приближенных королевы Марии-Антуанетты, в 1795 г. она приняла активное участие в неудачном заговоре с целью освобождения королевы, а после того, как заговор был раскрыт, вынуждена была бежать и в итоге вместе с братом автора Людовиком (Леонтием Петровичем) (1782-1814) переселилась в Россию. Людовик Рошешуар служил в Свите его императорского величества по квартирмейстерской части (на 1803 г. был поручиком). Сам мемуарист в возрасте двенадцати лет поступил на военную службу, участвовал в коалиционых войнах на стороне роялистов и в конце концов оказался в России. В 1806 г. был зачислен подпоручиком в русскую армию и стал адъютантом своего родственника, новороссийского генерал-губернатора герцога Ришелье, при котором состоял до его смерти в 1822 г. (за исключением небольшого промежутка времени с конца 1812 по середину 1814 г., когда в качестве флигель-адъютанта состоял при Александре I, будучи свидетелем важнейших военных и политических событий – от переправы армии Наполеона через Березину до вступления русских войск в Париж).

В предисловии к своим запискам, датированном 1857 г. (то есть за год до смерти), мемуарист сообщает, что в основе их лежат отредактированные дневниковые записи, которые он начал вести с двенадцатилетнего возраста. Там же Рошешуар сообщает, что, рано осиротев, он нашел себе приют в доме герцога Ришелье, а в самом герцоге – покровителя и второго отца. Задачу своих мемуаров он видит в том, чтобы «познакомить свет с частной жизнью этого великого человека, его добротой, простотой, благотворительностью, правдивостью, неуклонным исполнением долга, любовью к отечеству». Мемуары Рошешуара охватывают период с конца XVIII в. до 1834 г., они были изданы в 1889 г. в Париже (Rochechouart L. V. L. De. Souvenirs sur la Revolution, 1'Empire et la Restauration. Paris. 1889). Русский перевод мемуаров был опубликован под редакцией А. Гретмана в 1914г. (М., Сфинкс). Текст воспроизводится в отрывках по этому изданию (с. 80-87, 119-122, 152-153).

Стр. 340. Речь идет о событиях русско-турецкой войны 1806-1812 гг. Успешные действия армии Михельсона в начале войны навели Петербург на мысль попытаться войти в Проливы и овладеть с моря Константинополем. Морской министр П.В. Чичагов приказал адмиралу Пустошкину выступить с эскадрой в апреле 1807 г. из Севастополя и следовать в сторону Константинополя. Однако командир Черноморского флота маркиз де Траверсе и дюк Ришелье, на которых была возложена подготовка экспедиции, донесли Чичагову о рискованности этого плана и что они «не осмелились отваживать на удачу честь и славу России». В итоге поход на Константинополь не состоялся, а вместо него была предпринята экспедиция против Анапы (Ясский мирный договор 1791 г. подтверждал условия Кючук-Кайнарджийского мира, присоединение Крыма, Анапа же по-прежнему оставалась турецкой), так как ее падение облегчило бы действия Гудовича на Кубани. 27 апреля 1807 г. эскадра подошла к Анапе, и 29 апреля после обстрела и высадки десанта защитники крепости бежали. В город с целью грабежа вошли черкесы, находившиеся недалеко от города. Вслед за ними вошел и высадившийся русский десант (Петров А.Н. Война России с Турцией. 1806-1812. Т. I. 1806 и 1807. СПб., 1885. С. 335-336). Мемуары Рошешуара позволяют скорректировать версию событий, изложенную в работе Петрова. Он пишет, что одновременно с эскадрой к городу по суше подошел отряд Ришелье и встал в четырех верстах от него. После того, как турки покинули город, Пустошкин, по словам Рошешуара, вместо того, чтобы подать условный сигнал сухопутным войскам, высадил десант, «желая предоставить морякам славу окончательной победы». Однако казаки увидели, что турки покинули город; отряд Ришелье проник в него одновременно с русскими моряками «и даже обменялись с ними в дыму несколькими залпами» (Рошешуар Л.-В.-Л. Мемуары графа де Рошешуара, адъютанта императора Александра I (Революция, Реставрация, Империя). М., 1914. С. 76-77). На следующий день после занятия города эскадра ушла. «Сотня казаков и две роты пехоты выступили на разведки, чтобы разузнать о положении беглецов, исследовать ближние отроги длинной цепи гор, именуемой Кавказом, раздобыться дровами и свежим запасом провианта; не встретив никого, отряд возвращался нагруженный дровами, когда подвергся стремительному нападению полчищ черкесов, абхазцев или турок, вынесшихся верхами из леса, находившегося по правую руку от нас и еще не обысканного. С высоты укреплений мы свободно могли следить за ходом стычки. Герцог послал подкрепление с приказом отрезать путь врагу, если он не спохватиться вовремя. Старый черкес из наших друзей, Пек-Мурза, называл нам своих соплеменников, наиболее выделявшихся богатством оружия, великолепием одежды или красотой лошадей, добавляя любопытные подробности об их семействах, знатности происхождения, не забывая о любовных похождениях или ратных подвигах против России и Персии. Через два часа наши отряды вернулись в город, не понеся потерь, кроме убитой под казаком лошади...» (там же, с. 78-79). Ришелье решил вскоре вернуться в Одессу, а генералу Гангеблову было приказано с отрядом совершить экспедицию из Анапы в глубь страны, «чтобы дать жестокий урок маленьким независимым князьям, чьи воинственные нравы и обычаи напоминают наших [то есть французских. – Б. М.] феодалов тринадцатого и четырнадцатого века. Невзирая на мирные договоры, заключенные два года назад, без объявления войны, неожиданно напав на владения запорожских казаков, они угнали многочисленные стада, захватили несколько женщин с детьми и продали их в Кабарде» (там же, с. 79). Отряд состоял из трех полков пехоты, двух батальонов 22-го стрелкового полка, 500 казаков, батареи 8-дюймовых орудий, половины батареи горных гаубиц, всего 4 тыс. человек (там же, с. 80).

410. Ришелье, Арман Иммануил (Иммануил Осипович) (1766-1822) – герцог, граф Шинон; в России с 1790 г., участник штурма Измаила; с 1791 г. полковник русской службы (при этом французский подданный), с 1797 г. генерал-майор, с 1803 г. губернатор Одессы, а в 1805-1814 гг. генерал-губернатор Новороссийского края (Херсонская, Екатеринославская и Таврическая губернии), в 1815г. представлял Францию на Венском конгрессе, в 1815-1819 и в 1820 гг. первый министр Франции.

411. Гезлам-Гхераи (1788-1811) – происходил из рода крымских ханов, в 1806 г. вместе со своей возлюбленной Мирой, дочерью одного из горских владетелей, бежал к казакам; с 1807 г. участвовал в экспедициях на стороне русских, в 1810г. участвовал во взятии Сухум-кале и был награжден золотой саблей с надписью «за храбрость», полковник русской службы (с 1810) (там же, с. 143).

412. Гангеблов (Гангеблишвили) Семен Георгиевич (1757-1827) – с 1799 г. генерал-майор, шеф Егерского имени своего полка (с 1801 г. – 12-й егерский полк), в 1803 г. переведен с полком на Кубань, в 1804 г. в Крым, участник русско-турецкой войны 1806-1812 гг. и войн 1812-1814 гг., с 1814 назначен состоять по армии, с 1818 г. в отставке; отец декабриста А.С. Гангеблова.

413. Коблей – имеется в виду Кобле – генерал-майор (с 1799), комендант Одессы.

414. В эпизоде, начинающемся словами «постоянные набеги», речь идет о событиях 1809 г. В частности, в мае 1809 г. партия черкесов в 5 тыс. человек, прорвавшись через Кубань, разрушила Новогеоргиевский редут (Петров А.Н. Война России с Турцией . Т. И. СПб. 1887. С. 532).

415. Мой брат – имеется в виду Людовик Рошешуар – см. прим. к стр. 381.

416. Рондзевич – Рудзевич Александр Яковлевич (1775-1829)– с 1804 г. полковник, служил на Кавказе, с 1811 г. генерал-майор; позднее генерал от инфантерии (с 1826), участник Отечественной войны 1812 г., заграничных походов и русско-турецкой войны 1828-1829 гг.

417. В эпизоде, начинающемся со слов «выступив из Суджук-кале», речь идет о событиях 1811 года. Русские войска совершили поход из Анапы на Суджук-кале, заняли без боя брошенную защитниками крепость и занялись укреплением оборонительных сооружений. «Однако, – пишет Рошешуар, – присутствия неприятеля нигде не было обнаружено ни разу: только два черкесских князя посетили Газлам-Бхераси и советовали нам совершить экспедицию в окрестностях, утверждая, что население приведено в уныние взятием Суджук-кале, отрезывавшим сообщение с Турцией и подвоз боевых припасов. Удалившись немного в сторону от дороги, – говорили они, – вы увидите аул сильного вождя, подготовляющего сейчас вместе с другими вождями набег на владение запорожских казаков». Герцог Ришелье без колебания принял их совет: ему не хотелось вернуться домой, не сделав ни одного выстрела, когда в его распоряжении были значительные силы».

Воспоминаний о действиях против горцев на кавказском театре в период русско-турецкой войны 1806-1812 гг. очень мало. Кроме отрывков из «Мемуаров» Рошешуара нам удалось обнаружить небольшой эпизод, посвященный этим сюжетам, в записках В.М. Жемчужникова о своем отце – М.Н. Жемчужникове. Записки принадлежат Владимиру Михайловичу Жемчужникову. Переданы в редакцию «Вестника Европы» его братом Львом Михайловичем (Записки В. М. Жемчужникова. (Из посмертных бумаг)// Вестник Европы. 1899. Т. 1. Кн. 2 (О Кавказе, с. 644-648)). В предисловии Л.М. Жемчужников пишет: записки начаты в 1850-х гг., до личных воспоминаний он [то есть В.М. Жемчужников. -Б.М.] не дошел. «Он более или менее подробно передает слышанное от своего отца, Михаила Николаевича, нередко записывает стенографически, с его слов, что и придает особенную живость рассказу» (там же, с. 634).

М.Н. Жемчужников (1788-1865) окончил 1-й кадетский корпус, был некоторое время адъютантом Аракчеева, но навлек на себя его гнев, был лишен должности и отправлен на Кавказ, в 1810 г. участвовал там в боевых действиях. Позднее участвовал в заграничных походах русской армии 1813-1814 гг. и был взят в плен под Реймсом, в 1830 г. находился в Польше. Перейдя на гражданскую службу, он исполнял должность костромского гражданского губернатора (1832), с 1835 по 1841 был петербургским гражданским губернатором, с 1841 до 1865 сенатором. Много лет состоял первоприсутствующим 1-го департамента Сената, был членом попечительного совета заведений общественного призрения в Петербурге, попечителем Волковской раскольничьей богадельни и больницы св. Марии Магдалины.

Приводим эпизод, относящийся к Кавказу: «...Служа на Кавказе с 1809 г., отец мой вскоре отличился образованием легкой казачьей артиллерии. Образование этого войска было поручено ему одному без всяких помощников, и кончено им поразительно скоро – в один или два месяца.

Зная привязанность казаков к иррегулярной службе, что такое быстрое преобразование их не могло обойтись без крутых мер; они действительно были. Встретив сильное упорство в казаках и явную решимость не поддаваться новому учению, отец мой, по пылкости своего характера, не щадил ни их, ни себя. Случалось, что казаки, истомленные тягостным и немилосердно продолжительным учением в самые жары, падали замертво.

Наконец, было сформировано два орудия, и новая артиллерия уже принимала участие в одном деле. Успех первого участия в деле сильнее всяких принуждений подействовал на казаков, и они охотнее занялись нового рода службою.

Вскоре представился новый случай, показавший всю пользу от введения легкой конной артиллерии на Кавказе. Главнокомандующий Булгаков послал два отряда против горцев. Эти отряды в пылу преследования были завлечены в густой лес. Из которого не могли выбраться и в котором неминуемо погибли бы. Начальники отрядов (не помню их фамилий; один из них, кажется, назывался Багратион) обратились к отцу моему с просьбой о помощи. Осмотрев местность, отец мой видел, что ему трудно будет действовать в таком густом лесу, через который пролегала одна только узенькая тропинка, но он объявил, что пойдет с двумя орудиями, если прикажет Булгаков.

Булгакову не хотелось пускать свою юную артиллерию на авось, но, убежденный просьбами начальников отрядов и услышав от отца, что он надеется как-нибудь помочь им, он наконец решился.

Вступив в лес, отец мой не знал, куда ему идти, где действовать? Неизвестно было, где находились русские и где горцы? Те и другие рассеялись по всему лесу. Чтобы собрать наших и узнать положение дел, отец мой велел дать залп холостыми зарядами. За гулом залпов послышались радостные крики наших. Услыхав выстрелы своей артиллерии (у черкесов тогда еще не было пушек), они ободрились, стали кричать «ура!» и таким образом стали собираться на свои же голоса воедино. Положение дел прояснилось. Крики «ура» становились все чаще и сильнее. Было очевидно, что наши соединились, опять погнали неприятеля, который столько же сробел от неожиданного появления артиллерии, сколько наши ободрились. Чтобы поддержать удачное начало, отец мой велел пускать ядра через верхушки деревьев по тому направлению, куда удалялись крики, и сам стал двигаться вперед. Так он вышел на поляну, наполненную имуществом, скотом и семействами горцев, собранными здесь в надежде на безопасность. Солдаты, выведенные из леса, бросились на грабеж, оставив казачьи орудия без всякого прикрытия. Отцу моему можно было опасаться, чтобы горцы, заметив его слабость, не отважились на атаку, и потому он поспешил возвратиться той же дорогой, через лес. Но горцы уже заметили его слабость и вскоре стали показываться толпами на тропинке, спереди и с тыла. Это бы еще не беда: останавливаясь на минуту, отец мой обращал свои орудия в обе стороны и залпом картечью рассеял сразу обе толпы. Предстояла другого рода опасность: горцы, естественно, должны были догадаться, что ни спереди, ни с тыла ничего не сделают, но что, нападая с боков и укрываясь за деревьями, они могут перестрелять хотя всю артиллерийскую прислугу. Для предупреждения этого отец мой послал просить, чтобы ему прислали несколько солдат, дабы оградить себя справа и слева. Но этих нескольких солдат не могли набрать, и артиллерия его гибла. Уже почти все лошади и почти вся прислуга были переранены. Отец мой сбросил бурку, остался в одном нижнем платье и сам стал действовать банником. Несколько раз пытался он спасти раненых, чтобы спасти хотя их, но они не хотели уйти: «Нет, ваше благородие, не оставим тебя, не уйдем!» – отвечали они и работали через силу. «Тогда, – говорит мой отец, – тогда только я понял, что это были за люди, и стал раскаиваться в своей жестокости с ними! – Я их мучил, морил, а они не хотят оставить меня в такую минуту, когда им предстоит верная смерть!»

Так продолжал он свой поход через лес, на каждом шагу останавливаясь для обороны, каждый шаг запечатлевая кровью и какой-нибудь потерей. Не слыша более выстрелов, но зная от возвратившихся солдат о затруднительном положении артиллерии, и Булгаков и все в войске считали ее погибшей и сожалели о ней. Особенно жалел Булгаков, который, понимая всю пользу казачьей артиллерии, кроме того, очень любил моего отца и теперь обвинял себя в его погибели, пеняя и на отрядных начальников, склонивших к посылке артиллерии.

Между тем, один из приятелей отца, кажется, Марков, успел собрать несколько солдат и с ними поспешил к нему в помощь. Помощь эта была как нельзя более кстати. Отец оградил себя пришедшими солдатами с боков, и они, отстреливаясь, дали ему возможность выбраться, наконец, из лесу. Он явился в виду войска в то самое время, когда все считали его погибшим, и Булгаков плакал о нем, пеняя на себя и других. Завидев отца моего, идущего впереди своих орудий в окровавленной рубашке, с банником в руке, Булгаков бросился к нему навстречу, обнял его и стал целовать, приговаривая: «Алкивиад ты мой! Алкивиад ты мой!»

Донося потом об этом деле начальству и приписывая большую часть успеха содействию артиллерии моего отца, Булгаков просил награды ему, как за это дело, так и за необыкновенно быстрое образование казачьей артиллерии. Награды розданы были всем, но отец не получил ничего: Аракчеев не забыл его и до сих еще пор был дурного о нем мнения. Изъясняя Булгакову, что заслуги, приписываемые им Жемчужникову, слишком значительны, необыкновенны и потому требуют особого исследования, Аракчеев прислал для такового исследования генерала Лазарева. Тотчас по приезде Лазарев велел отцу моему вывести артиллерию свою на смотр, – артиллерия выведена, отец мой отправился с рапортом к Лазареву, и они немедленно выехали.

Форма для казачьей артиллерии еще не была утверждена; именно, еще неизвестно было: останутся ли при казаках согласно желанию их и отца нашего шашки или же дадут им сабли? Чтобы на всякий случай обучить их сабельным приемам, но притом не иступить шашек, отец мой учил их делать эти приемы плетками. Так, например, по команде «Сабли вон!», они вынимали из-за пояса плетки и выставляли их вперед, как сабли. Разумеется такого рода приемы во время учения были вовсе неуместны на смотру; и потому, предвидя, что урядник скомандует, пожалуй, по недогадке «Сабли вон!», мой отец изъявил Лазареву желание лично представить свою артиллерию. «Не надо, – ответил Лазарев, – оставайтесь при мне». Делать нечего, он остался. Между тем опасения его сбылись: урядник, едва завидев их: «Сабли вон!» – и казаки выставили плетки пред глаза Лазарева. Лазарев, разумеется, никак не ожидал такой встречи, и начал кричать, сердиться и не захотел ничего более смотреть и ускакал домой, объявив, что в тот же день поедет обратно в Петербург, где и донесет, как встречает Жемчужников присланных от Аракчеева генералов. Никакие объяснения, ходатайства и просьбы не имели силы; Лазарев готовился к отъезду.

Но тут опять на помощь отцу является обед: Лазарев любил и поесть, и попить; его пригласили сделать и то, и другое, и он, нагрузившись порядком, согласился осмотреть казачью артиллерию. В этот раз отец мой командовал сам, удивил Лазарева быстротою и знанием своих артиллеристов и привел его в восторг: Лазарев расхвалил отца в Петербурге, и отец мой получил Владимирский крест 4-й степени с бантом за действие его в чеченском ущелье 25 мая 1810г.

Но это обстоятельство все-таки не изменило мнения Аракчеева о нем, и Аракчеев хотел было помешать ему перейти корпусным офицером в 1-й кадетский корпус, говоря: «Жемчужников еще слишком молод, чтобы смотреть за другими; он еще сначала должен выучиться смотреть за собой»...».