№ 87
A. А. Закревскому, 6 августа 1819
А. А. ЗАКРЕВСКОМУ
Лагерь при Андрее, 6 августа 1819*
* Пометы А. А. Закревского: «Получ[ено] 21 августа», «Отвеч[ено] 7 сентября».
Любезный и почтенный Арсений Андреевич.
Последнее письмо твое доставил мне фельдъегерь Соболев. Справедливо выговариваешь мне, что я со всем светом перебранился и неприятелей у меня число несметное.
Слушаю твоего дружеского совета и начинаю смягчаться.
Ты не знаешь, что с министром юстиции 1 приятельская переписка; правда, что чрезвычайно редко. С министром полиции 2 самые сладкие приветствия взаимно. Финансы неблагосклонны 3, но если то от гордости, то не будет ему пощады, и я знаю то, что самое счастливейшее царствование Александра ничем не сделают его лучше того, что он есть, и об уважении к нему нельзя отдать в приказе. Впрочем, как он сам тебе жалуется на меня, то уверь его, что, конечно, несправедливо внушают ему обо мне. Я, повинуясь тебе, и ему даже пишу комплименты и всему достохвальному его семейству, то есть графу Нессельроде, который точно человек прекраснейший, но я не виноват, что имею с ним дело как с министром. На обеде, завтраке при устрицах я всегда ему приятель, но службе Государя я требую не одной любезности!
Быть по воле твоей! Не буду сердиться за медленность разрешений и, не бранясь, буду только делать повторения, а вы делайте, что за благо вам рассудится, лишь на мне не взыскивайте.
Теперь скажу о моих делах.
Нынешний год тяжел для меня чрезвычайно. В татарских областях, называемых здесь дистанциями, едва было не сделалось возмущения, и примеру их многие бы последовали. В Имеретии бунт 4, но благодаря Бога, кажется, обойдется без пролития крови. Причиною сему пожалованный вновь митрополитом Феофилакт, человек редкого ума и необыкновенных достоинств, но недавно награжденный за приумножение церковных доходов, расчел, что за них же еще можно получить и Андреевский орден. Он начал неистовым образом [188] собирать деньги как лучшую рекомендацию заслуг его, и сие произвело бунт, ибо он коснулся и частных имуществ самым несправедливым и наглым образом. Народ возмутившийся стал возвращаться к спокойствию, когда он выехал из Имеретии: столько всеми был он там ненавидим. Надобно заметить, что умножает он церковный доход мерами чрезвычайно утеснительными. Если бы обстоятельства бунта потребовали употребления оружия, я не знал бы что делать, ибо в двух полках, находящихся к стороне Черного моря, такой недостаток в комплекте, что в самой Имеретии нет и 2000 человек. Я весьма обязан благоразумию и хладнокровию старшего Вельяминова. Впрочем, я и сам, невзирая на огненный характер мой, должен бы был смириться.
Жаль мне очень, что до крайности слабое здоровье Вельяминова не допустит его долго служить в здешнем краю, а то с его трудолюбием и до того познакомясь с обстоятельствами и народами, он мог быть весьма годным здесь начальником. За моего Вельяминова отвечаю, что когда по чину можно ему будет командовать, то не надобно вам будет искать другого, ибо я таким образом употребляю его на службу, что он совершенно на все готов будет.
В Кубинскую прекраснейшую провинцию готовы были вступить горцы, и воспрепятствовало одно их несогласие. Там было несколько сообщников известного беглого дербентского хана 5, которые в пользу его возмущали против нас народ. Я приказал схватить их, и они путешествуют морем в Астрахань, учиться верности своему Государю, после чего стало спокойно чрезвычайно. Командующим там генерал-майором бароном Вреде я отлично доволен, и он как поведением благоразумным, так и совершенною честностию приобретает доверенность народа. Я нашел его более способным, нежели ожидал. Но зато какая мокрая курица у меня Курнатовский, какая тяжеловесная скотина Дренякин, какое жалкое и голодное создание Мерлини!
Как уже нет надежды с ними расстаться добрым манером, придется понемногу снабдить ими графа Комаровского 6. Я уже отправил туда авангард, состоящий из генерал-майора Печерского, и его поздравляю!
Брат Михайло, имевший несколько в предмете Грузию, теперь думаю, о ней и помышляв не станет. Не поверю, чтобы теща согласилась его отпустить сюда, и взбунтует жена молодая, прекрасная; а ему здесь можно бы было побыть некоторое время!
Вижу благодарность за поселение войск, и думать надобно, что успехи чрезвычайно велики, но удивляюсь, что Клейнмихель не произведен в генералы, а уже время!!!
Досадно однако же, что я не могу иметь постановлений, изданных по предмету поселений, и никакого о том понятия не получаю. По особенному приказанию не давать их тебе, я вижу существующую между вами услужливость, которою противник твой всегда отличался. Попов мой сказывал, что я, кажется, лишился высоких милостей, и не понимаю, право, за что? Я так вел себя осторожно. Теперь вознегодует на меня за полевое провиантское управление, об уничтожении коего я представил, ибо не может быть учреждения противнейшего местным обстоятельствам и я проклинаю день, в который допустил его здесь существование. Я никогда не делал несчастнейшего испытания!
По совету твоему, почтеннейший Арсений Андреевич, я прошу позволения приехать в Петербург по делам службы, но боюсь, чтобы сего не сочли [189] мне в отпуск, в котором я нужды ни малейшей не имею. Мне тяжело лишиться жалования, ибо у меня нет ничего другого. Не подплетите меня! Жаль, что ты мешаешь мне сказать о Петербурге что я еду в такой город, где кроме приятелей никого не встречу. Съедусь с друзьями, и боже дай терпение. Вижу, что много на меня злых, и их хорошо знатно знают ли они, что я человек неприступный страху!
Государь предприемлет, если не далекий путь, то чрезвычайно непродолжительное полагает на него время. Великий князь манит его в Польшу, и если бы во всех возрастах человека равно могли женщины пленять, то я не переставал бы говорить о Польше, что земля прелестнейшая. О них теперь рассуждаю я как старик, а о самой Польше как ребенок, не понимая чудесного сего царства.
Благодарю за уведомление о Медведеве, которое успокоило меня насчет сего достойного офицера.
Сделай милость, уведомь о моем Граббе: здесь неприятный слух, будто он застрелен одним из его офицеров. Жаль было бы сего отличного молодого человека, дающего большие надежды.
Удивлен я назначением Капцевича 7 и вижу могущество ходатайствовавшего о нем. Надобно признаться, что трудно было избрать более неспособное создание. После сего пусть осмелятся усумниться, что я вскоре буду командовать армиею. Мне подобные назначения много придают гордости, ибо жду своей очереди, но и нельзя не жалеть того, что вы не можете ни от кого отделаться. Я предсказываю вам, что вскоре потребую армию, и как вы от меня избавитесь, если хотя мало у вас есть совести. Я покажу по соразмерности на Капцевича и проч[их]. Но прежде нежели получу армию, скажу тебе, почтеннейший друг, о теперешнем моем положении.
Я живу между народом, сто лет называющимся подданными России, и, конечно, трудно найти величайших злодеев и между самыми злейшими врагами. Пребывание наше здесь весьма не нравится, ибо нельзя продолжать делать разбои и надобно покорствовать. Измены ежечасные; исключая некоторое число людей благоразумных, все прочие явно со стороны неприятелей. Город Андрей не менее 1600 домов, и теперь нет в нем пятидесяти семейств, все разбежались, показывая вид, что боятся приближения лезгин, которых они сами и прислали. Остаться им было невозможно, ибо явно обнаружилось бы их соучастие, когда лезгины пришедши не стали бы действовать против них и никакого вреда им бы не сделали. Надобно знать, что месяц целый вывозили скрытым образом свое имущество к тем самым народам, которые теперь поднимают против нас оружие. Старший владелец уведомлял меня обо всем, но я не имел средств удержать их и было бы несправедливо обнаружить подозрение тогда, как никто еще не собирался из горских народов и нельзя было уличить их в согласии с ними, ибо и самые горские народы не показывали себя неприятелями. Изменник аварский хан собирает большие силы, ему содействуют все вообще чеченцы, все почти деревни владений Андреевских и большая часть Аксаевских. Завтра будет часть скопищ их верстах в 20 отсюда. Они прячутся в лесах, пока соберутся со всеми силами для общего нападения. Соединение всех и начало действия положено на сих днях.
Я продолжаю построение начатой крепости и остаюсь, невзирая на весьма малое число войск со мною 8. Опасно отступлением ободрить изменников, ибо [190] тогда восстанут многие и потеря во мнении их долго и самыми успехами не вознаградится. Из рапорта к князю Петру Михайловичу ты увидишь, с какою страшною стою я здесь армиею и ожидаю тучи неприятелей. Поздно извещен будучи о прибавлении войск к корпусу, затруднен я был в приготовлении для них продовольствия, и потому один самый ближайший полк не прежде еще будет как чрез десять дней, хотя и ускорил я его марш. Все прочие придут гораздо после. Фельдъегерь посланный от меня, нашел некоторые полки недошедшими до квартир, назначенных им в Екатеринославской и Таврической губерниях; от некоторых из них находятся люди в караулах в большом расстоянии и даже целыми баталионами, которых полки дожидаясь не выступают в предписанное время. Две роты артиллерии, назначенные в корпус, находятся в Полтаве, и когда отыскал их фельдъегерь, то они не имели лошадей, следовательно, из такого отдаления скоро ли прийти могут? Вот положение моих дел и, конечно, не самое лучшее! В предписании ко мне сказано, что в 10-ти полках пехоты идущих из России вместе с 8-м егерским, здесь находящимся, состоит людей до 26 тысяч человек. Теперь получаю я от полков рапорты и редкие из них в две с небольшим тысячи человек, но многие гораздо менее, а об одном уже известно, что пяти комплектных рот не составляет. Я думаю, что с прорвавшимися четырьмя тысячами рекрут не будет даже до 26 тысяч. Полки идут обремененные заручною от расформированных 2-х баталионов и недостающих в комплект людей аммуницею и я не знаю, что делать; полкам на своз оной не отпущено ни малейшей комиссариатской суммы, и они верно разбросают ее по дороге, и те ружья, которых ожидал столько нетерпеливо
Не подумай, друг любезнейший Арсений Андреевич, что я говорю тебе с огорчением. Оно бесполезно, и теперь знаю я, кто делал распоряжение, следовательно, не укорять хочу кого-нибудь. Но желаю, чтобы ты знал, как друг мой, как все то делается и как не вовремя все получаю я пособия, впрочем, по справедливости чрезвычайные. После сего прошу судить о затруднении, в котором я находиться должен, и мудрено ли, если ошибусь я в некоторых расчетах.
Ты пишешь, что прислали вы объяснения на мои вопросы, но кажется, нужны еще будут некоторые на те вопросы, что отправил я с урядником казачьим, из Моздока.
Фельдъегерь твой Лащевский ведет себя прекраснейшим образом, но чрезвычайно попрашивался в Петербург, однако по приказанию твоему пришлю я его несколько выдержавши; Дешевому есть легче, но здоровье его неблагонадежно, а зато Силин занемог лихорадкою жестокою в проклятом Моздоке, где находится он с вещами. Не знаю, откуда берешь ты фельдъегерей, но я не видал еще ни одного, которого бы поведение не заслуживало одобрение.
Принеси совершеннейшее мое почтение ее превосходительству Аграфене Федоровне.
Толстой твой час от часу лучше. Нельзя быть скромнее, осмотрительнее и осторожнее, как он, и для военного времени должен он быть человек бесценный; я его люблю душевно!
Прощай, продолжи мне несравненную твою дружбу.
Душевно преданный А. Ермолов.
Весьма хорошо сделал ты, прислав обратно шаль, ибо она мне самому не нравилась, и я посылая, хотел только показать тебе, что я исполняю скоро твое [191] поручение. Я так был уверен в недостатках оной, что тогда же писал к Мазаровичу в Персию достать мне шаль щегольскую.
РГИА Ф. 660. Оп. 1. Д. 112. Л. 37-42.
Комментарии
1. С князем Д. И. Лобановым-Ростовским.
2. С управляющим Министерством полиции С. К. Вязмитиновым.
3. Имеется в виду министр финансов Д. А. Гурьев.
4. Причиной бунта в Имеретии в 1820 г. были неосторожные действия вновь назначенного в 1817 г. экзарха Грузии Феофилакта по описи церковных имений (до того церковными доходами местное духовенство распоряжалось бесконтрольно). В ходе бунта был убит правитель Имеретии полковник И. О. Пузыревский. В восстании приняли участие и гурийцы. Отправляя Вельяминова на подавление восстания, Ермолов предписал ему казнить всех захваченных с оружием в руках (см. подробнее: Дубровин Н. Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. VI. СПб , 1888. С. 390-436).
5. Имеется в виду Ших-Али-Хан, поскольку после смерти Гассан-Хана в 1802 г. он владел и Дербентским ханством.
6. Комаровский Евграф Федотович (1769-1843)-граф (с 1803 г.), генерал-лейтенант (с 1816 г.), с 1811 г.-командующий внутренней стражей, в 1816-1828 гг.-командир Отдельного корпуса внутренней стражи, с 1828 г-генерал от инфантерии, сенатор.
7. Капцевич Петр Михайлович (1772-1840)- генерал-лейтенант (с 1799 г.), с мая 1819-го по июнь 1827 г. командовал Отдельным Сибирским корпусом и одновременно с 1822-го по 1827 г.- генерал-губернатор Западной Сибири, с 1823 г.-генерал от инфантерии, с 1828 г.-командир Отдельного корпуса внутренней стражи. Ермолов после опалы в первые годы александровского царствования служил под началом Капцевича, и отношения у них были весьма напряженные.
8. Весной 1819 г. в район деревни Эндери (Андреева) был отправлен отряд под командованием начальника корпусного штаба А. А. Вельяминова. Отряд должен был осмотреть течение реки Сунжи на предмет строительства укреплений. В районе Эндери планировалось построить крепость Внезапную. Эти планы вызвали волнения андреевских жителей, в результате чего Ермолов, ускорив свой отъезд из Грузии, прибыл туда к 1 июля. Работы по строительству начались не ранее середины июля. В отряд, расположенный в Эндери, входили 8-й егерский полк, 6 рот Кабардинского полка, 30 казаков и 12 орудий (Дубровин Н. Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. VI. СПб. 1888. С 365-366, 369).