№ 65
А. А. Закревскому, апрель 1818
А. А. ЗАКРЕВСКОМУ
[Тифлис, апрель 1818]*
* Пометы А. А. Закревского: «Получ[ено] 13 мая», «Отвеч[ено] 4 июня 1818».
Два письма твои от 29 марта и 4 апреля получил. Ты знаешь, что господствующая страсть моя есть служба и потому в чувствах моих принадлежит тебе благодарность, во-первых, за то, что вообще делаешь ты для службы и мне вспомоществуешь быть полезным; ибо по делам военным имею я разрешения и скорые и удовлетворительные; во-вторых, благодарю тебя за письмы; ты, как добрый друг, отнял у себя время малого своего отдохновения. Люблю тебя, Арсений, и всякий раз более научаюсь почитать благороднейшие свойства [125] твои, которые редко природа сотворяет. Это написал бы я тебе кровью моею! правде Бог свидетель!
По условию, то есть не по порядку и что пришло в голову.
Скажи, Арсений, какой злой дух изощрил тебя искусству надувать меня! Ты, кажется, сочетал меня вечным союзом с Дренякиным и Загорским? Отделался от меня шутками и одно даешь мне утешение, что подобными обогащены и прочие корпуса. Какое могущественное средство к успокоению! Скажи правду, другие подобные мне начальники вопиют ли на злую участь свою, как я? Если нет, то отдай мне справедливость, ибо молчание в таком случае есть верх гордости потому, что они думают недостатки других дополнить своими способностями, а я лучше хочу признаться, что мне нужны помощники и на часть каждого уделив труды, отдать и то, что принадлежит их достоинствам. Правда, что весело взглянуть в список генеральский, кажется счастие для всех было одинаково щедро.
Назначение Дренякина гевальдигером 1 в персидскую армию так чудесно, что думаю я и Толь лучше бы не придумал.
Печерский весьма хороший старик. По новому внутренней стражи расписанию видно, что получил место, но ты получишь мнение мое насчет Астраханского гарнизонного полка и внутренних баталионов в Грузии, Имеретии и Мингрелии, и он будет опять без места. Ты найдешь мнение мое справедливым и поддержи его. Признание в ошибке моей совсем необыкновенно, но для службы полезнее, чтобы я не скрыл оную.
Пестель у меня в отличных людях, но шутки в сторону, я доволен тем, что он верный исполнитель и, боясь меня как чумы, делает что может точнейшим образом. Как вы по секрету отпустили фельдмаршала за границу и в приказе не хотели отдать, а болтливые газеты всему свету тайну сию сообщили? Скажи Петру Михайловичу, что я об отбытии героя узнал и что теперь некого уже поставить против меня. Вот благоприятствующая минута, и я уже начинаю забирать в плен старика Дельпоццо с его сонным войском. На первый случай; и то не худо!
Полк 8-й егерский подоспел вовремя 2; жаль только что молод и не видывал неприятеля. Сего бы и Барклай одолел! Но шутки в сторону, он так молод, что боясь, чтобы не растащили его чеченцы или черкесы, я на первую зиму располагаю его в квартирах сколько можно дальше от границы. Полковник старательный молодой офицер и полк уже около Георгиевска и приведен в порядок.
Чеченцы друзья наши, кажется, уже надуты. По приуготовлениям думал я, что они оставят ближайшие селения и разбегутся, но они лучше сделали, они в совершенной беспечности, что я по примеру прежних на линии начальников дождусь глубокой осени и, когда лес обнажится от листьев, пойду пожигать их селения, из которых обыкновенно удаляют они своих жен и лучшее имущество, а наши рыцари придут, и пожгут пустые дома, потеряют множество людей, и все подвиги заключат лживыми и пышными реляциями.
Я, напротив, прикинулся не желающим другого, как оградить себя от хищничеств и разбоев, уверяю их, что они люди честные, не мешаю в сельских их работах и занятиях, а посеянный ими хлеб возьму на себя труд жать солдатами и сено их скошу в пользу войск. Теперь, чего никогда еще здесь не бывало, открываю подряды на перевозку к Сунже провианта, и некоторое количество [126] берутся ближайшие чеченские деревни перевозить за плату, которая не выше будет той, что даем мужикам нашим. В нынешнем году не успел я занять всей Сунжи, а в будущем некоторые из деревень, называющихся мирными и кои делают нам ужаснейший вред, получат благосклонное приглашение удалиться в горы и оставить прекраснейшие земли свои в пользу стесненных казаков наших и верных нам и добрых нагайцев, около Кизляра живущих. Удалиться в горы значит на пищу св[ятого] Антония. Не надобно нам употреблять оружия, от стеснения они лучше нас друг друга истреблять станут. Вот вернейший план, которого, если бы держались мои предместники, давно бы мы были покойнее на линии. Ты слегка говори об нем, почтенный Арсений Андреевич, ибо я и без того слыву уже человеком, для которого нет затруднения в выборе способа. Однако же со всем тем сегодня имею рапорт, что один весьма богатый кизлярский купец, недавно схваченный и за выкуп которого просили 10 000 серебром, возвращен и нам не стоит ни гроша. Я то же употребил средство, как для Швецова, велел посадить в крепость несколько богатых кунаков чеченских и секвестровать скот-и армянин тотчас доставлен. Не мудрая, но спасительная тактика, ее здесь знать не хотели!
Жаль почтенного старика Петра Ивановича, которого должна убивать смерть его сына и смерть, в глазах благомыслящего человека не оставляющая по себе сожаления.
Напиши, когда узнаешь истинную тому причину. Я предполагаю любовь, ибо молодой сей человек, во всех отношениях необычайно воздержанный, не мог, кажется, быть подверженным другой страсти. Петр Иванович уведомляет, что он получил по службе приятность, но не говорит какую. Напиши о сем также, ибо я почитаю старика, ко мне постоянно благорасположенного.
Я посылаю тебе формальную бумагу о необходимости дать здешним казакам хороших полковых командиров регулярной кавалерии, ибо беспорядки достигли до неимоверной степени. Поторопитесь прислать их, потому что во время моего здесь пребывания казаки все сделают, что только я хочу, без меня не так ловко будет. Великая была бы твоя дружба, если бы в числе их прислан был майор или подполковник Петров 3, служащий в Александрийском гусарском полку, он мне здесь был бы полезен в полку на границе чеченской. Я знаю его способности и ум. Не мешало бы, если бы с ними присланы были хотя по одному хорошему обер-офицеру
Нельзя видеть без досады, в каком расстройстве славные казаки. Прежние здесь многие начальники кроме Дельпоццо, человека честного, требовали от казачьих начальников непозволительных угождений, как то и лошадей и скота из полученной добычи и даже из воровства части и за все, то надобно было сквозь пальцы смотреть на их беспутства, а потому теперь средствами обыкновенными поправить невозможно.
Благодарю за прекрасную речь, говоренную новым Царства Польского подданным 4. Счастливы поляки толиким о них попечением, и гордость, сродная надменному сему народу, питается тем, что они впоследствии должны служить нам примером. Судьба не дала им другого рода торжества над нами, по крайней мере льстит им со стороны образованности и просвещения. Это не относится вообще к народу, который несравненно глупее нашего, но собственно касается возвышенного класса оного, то есть дворянства. Это нам [127] приветствие! Ты требуешь на сие откровенных моих мыслей, они, конечно, не будут различествовать от твоих.
Я думаю, судьба не доведет нас до уничижения иметь поляков за образец и все останется при одних обещаниях всеобъемлющей перемены. В Польше класс дворянства издавна истребил в понятии и чувствах простого народа свободу и поселянин заключает ее в одном том смысле, когда беспрепятственно может он в корчме жида пропивать свое благосостояние. В Польше простой народ, если бы и рассуждал о предметах, то беспутным долгое время существовавшим направлением, провождаем будучи от одного изменения к другому, может ожидать в перемене выгод, но он не рассуждает, а допускает всегда действовать одно дворянство. У нас народ удобен рассуждать лучше, но удобен рассуждать исключительно в свою пользу, которую весьма понимает и по малому еще образованию не допускает совместность пользу другого состояния людей, а потому власть дворянства есть необходимая сила для удержания равновесия и выгода правителя состоит в точном определении сей силы, ибо чрезмерность с той или другой стороны лишает его власти, ему приличествующей и которая по свойству народа, по обширности земли, по многосложному составу разнообразных частей, необходима в том степени, который для всякого другого народа был бы излишним и тягостным. Напрасно думают, что дворянство в России много потеряет от перемены: оно сыщет способ извлечь пользу из своего положения по мере той надобности, которую имеет в нем простой народ, не в состоянии будучи найти в себе самом все способы, заменить его по непросвещению своему, а потеряют одни правители, лишась дворянства яко подпоры, ибо оное, соединя близко свои выгоды с народом, найдет пользу быть с его стороны, и в руках правителя останется одна власть истребления, то есть силою оружия заставлять покорствовать народ своей воле, когда законы запрещают раболепствовать пред нею! Вот мои мысли, и я очень верю, что при моей жизни не последует никакой перемены, то есть Государь при жизни своей оной не пожелает.
Я заболтался и так же сокращу, как ты.
Копии с шести писем, в 1812 году в большой мне вред изобретенных, я не имею, ибо тебе известна привычка моя писать набело. Я сам желал бы иметь их теперь как памятник пылкости и, может быть, неблагоразумия тогдашних моих лет и хотел бы сделать поверку, так ли бы теперь я видел вещи. Я ни минуты не замедлил бы прислать их тебе, если бы у меня хотя одна строка была. В одном из них важно надул я брата М[азе]пу и теперь вспоминаю с восхищением о том, ибо я сказал правду и с наилучшим намерением. Не понимаю, как тогда, живши всегда вместе, не мог я показать тебе. Сему не могло быть другой причины, как и твои и мои тогдашние хлопоты, ибо подобного письма не мог я иметь выгоды скрывать от тебя и на твое же свидетельство ссылаясь. Скажи, Арсений, не упоминает ли чего о том Барклай в своих записках, ты как-то подозрительно меня спрашиваешь. Если догадки мои справедливы, то он хватил нас обоих ножичком А ты взял с меня обещание не возражать. Погубил ты меня 5!
Когда-нибудь отыщем некоторые о 1812 годе записки 6. Теперь они разбросаны и замараны, а тебе как другу я их со временем непременно сообщу. [128]
Ты уведомляешь, что Воейков доставил тебе записки о поездке моей в Персию. Я сказал тебе, что я писал их для смеха, и хотя в них все справедливо, но представлено в шутливом виде, но когда увидимся, я покажу тебе, что я писал пообстоятельнее. Теперь ты сам от меня их не потребуешь. Когда прочтешь их, сделай дружбу-пришли их обратно, ибо у меня остались клочки и в таком беспорядке, что я их собрать не могу.
Ты шутишь насчет проекта моего о крепостях и обороны оных независимо от войск корпуса. Ты, как истинный русский, должен употребить весь свой кредит для поддержания проекта сего, в нем первое достоинство то, что нет ни малейшей пользы для составившего оный, ибо невозможно, чтобы в стране сей пробыл я столько времени, что построятся и в совершенном порядке учредятся крепости; что гарнизоны, кои первоначально употребятся на работу успеют потом быть в приличном воинственном виде. Столько времени при моей деятельности я не вынесу. А к тому скажу тебе, как другу, что в три и четыре года соседи наши не придут еще в такое состояние, чтобы были для нас весьма опасными, да к тому я недаром был в Персии, ибо там нашел способы, как вредить ей более, нежели нашими крепостями, но и то скажу тебе, что заступивший мое место сих способов может быть иметь не будет 7. Я со временем дам тебе объяснение сих подчеркнутых строк, а ты и сам смекать умеешь. Бога ради молчи о сем!
Видишь ли, почтенный Арсений Андреевич, что я хлопочу не за себя, а за того, кто будет после. Увидите, что по быстрому ходу всех воинственных в Персии учреждений ему не так уже легко будет и что, потеряв теперешнее время, поздно будет помышлять о сем после. Не дожить бы до стыда, не зная другого, кроме славы! Еще повторю: употреби свой кредит и взгляни со вниманием на сроки, которые положил я на составление гарнизонов, и ты еще более убедишься, что я не в свою собственную пользу толкую. Не будете иметь ни одного на моем месте, который бы так мало помышлял о войне, как я. К моим проектам можно быть доверчивее! Скажи мне не шутя мысли свои о сем проекте, не говоря о перемене амуниции, за которую, может быть, и побранят но она не составляет важного пункта, а я лишь бы сказал правду, брани не боюсь!
Успокой Петрахана, я право начинаю верить, что он иногда черт знает что обо мне мыслит, а как еще подумаешь, что ему маршировать вместо Барклая, то прощай все мои проекты. С ним можно примириться тем, что прежде могут выступить Витгенштейн и Милорадович!!! О назначении первого из сих во 2-ю армию ты писал ко мне о носящемся слухе, но скажи, что второй значит в представительном правительстве, в новом нашем царстве? Помнится мне, что ни в одной конституции в свете нет особенного законоположения о шутах. Зачем выпустили вы его в Варшаву, на нем Андреевская лента, и сердце мое обливается кровью, вспоминая о чине его. Примечаешь ли, что я уже о сем весьма забочусь. Как не завидовать генерал-лейтенантам, им нет никакой нужды быть неравнодушными. История производства моего чрезвычайно интересна. Ты, почтенный Арсений, и сам поступал и других подстрекал важно. Как отчаянно действовал Петрахан, скажи не задал ли ты ему шпанских мух?
Совершенно справедливо мнение твое, что с чином никакого награждения сравнить нельзя, но что благоволительный рескрипт гораздо лучше и лестнее 1-го Владимира. Сим последним вы бы меня исправно резанули. [129]
По дружескому твоему совету я благодарил Петрахана и Каподистри, но слегка, ибо письмы их могут быть прочитаны, и я боялся сделать им самим вред. Теперь прилагаю у сего по записочке каждому, которые удержи у себя и отдай сам, как они возвратятся.
Весьма неприятно мне было прочесть то, что пишешь о брате Михайле. Как он с чудесною своею деятельностию не ушел достать ко времени ремонты? Но впрочем, если и чувствительно было получить о том указ, лучше было бы признаться в неосмотрительности, нежели писать, что он примечает делаемые ему неудовольствия. Подобное письмо может быть причиною неприятного на счет его заключения и недостойно его, ибо кто согласится с ним, чтобы имели в виду огорчать его при его способностях, при его рвении в службе, которую предпочитает он всем прочим занятиям, при заслугах им оказанных? Кто не понимает, что Государю приятно и даже удобно благотворить такому человеку, которого достоинства подкрепляемы и знатною породою и известным именем и памятию заслуг праотцев. Многие подумать могут, что он человек недовольный! Ты, почтенный Арсений Андреевич, должен остерегать его, как человека, тебя душевно любящего, и при подобных указах предупредить что ему делать, особливо зная его характер. Он всеконечно будет тебе благодарен, а то с ним случится, что со всеми, имеющими завистников, что воспользуются обстоятельствами и будут искать вредить. Говоря с тобою откровенно, могу сказать, что до сего доводит брата Михайлу чрезмерная его тонкость и он, конечно, решившись послать письмо, имел что-нибудь в предмете, что мы с тобою оба не понимаем. Зачем ему необыкновенные средства, он имеет столько выгод со своей стороны, что ему довольно одной прямой дороги?
Прелюбопытно описание воинского поселения, но я трудно его понимаю, ибо оно совсем изменилось против прежнего предположения. Там выгоняли поселян на кочевье, чтобы воспользоваться их землею, а теперь поселяне, кажется, хотят бросить землю, но их бежать не пускают. Не зная постановлений, не могу ничего сказать; я письмом прошу графа Аракчеева прислать мне узаконения о сем новом совершенно учреждении. Нельзя не удивиться, какие орудия избраны для приведения в исполнение сего трудного и многосложного плана. Лисаневич 8, Витт 9, Княжнин 10 и Александров 11 не самые благонадежные залоги в успехе. Я постигаю возможность здесь сделать хорошие заведения, но совсем в другом роде, и здесь они не представляют ни малейшей опасности, ибо поселяне, угрожаемые от соседей опасностию, весьма близки к воинственному состоянию и знакомы с оружием, то истинная перемена будет состоять более в звании или имени нежели в самой вещи, но и к сему не иначе приступить должно, как с чрезвычайною осторожностью. Я о сем буду думать и составлю замечание; теперь собственно из осторожности запасаюсь разными сведениями.
Не можно ли, почтенный Арсений Андреевич, достать в делах бывшей военной коллегии постановление о поселении гусарских полков из сербов и молдаван на Днепровской линии. Оно, кажется, мне проектировано было генералом (Алексеем Петровичем) Мельгуновым 12 в 1764 или близких годах. Сделай дружбу, прикажи порыться в бумагах, а между тем я пишу на удачу к екатеринославскому губернатору, нет ли там каких следов оного. Кто сей молодец, который бы отыскал в военной коллегии план графа Захария [130] Григорьевича Чернышева 13 о поселении войск и против коего Екатерина II возразила одним тем только, что в таком большом количестве соединенные военные люди могут быть опасными внутреннему спокойствию государства. Известно тебе, что человек сей был один из умнейших, каковых производит природа, и легко быть может, что у него найдем мы лучшее основание учреждениям, которые мутят теперь головы и нередко заставляют поступать ощупью там, где можно бы идти с большею верностью при свете опытности. Не заставляй отыскивать своего собственного Княжнина, он сообщит другому, под мудрым коего наблюдением процветают нынешние поселения, мы вызовем сильную вражду и препятствия разного рода, если когда надобно будет приняться за дело.
Спасибо за прапорщика Яковлева, что ты простил его проступок. То, что другие делают строгости, ты имеешь дар исправлять великодушием. Одно другого гораздо лучше!
Старик наш граф Беннигсен 14, как ты говоришь, идет в отставку. Жаль было бы еще более достойного сего человека, если бы ему двадцатью годами было менее, теперь и он уже мало способен. Но со всем тем вы его не вознаградили Витгенштейном. Совсем не дивлюся, что Рудзевич 15 с сим последним служить не намерен, человек так хорошо известный не потерпит беспутства, еще менее взять их на счет свой.
Формальная бумага моя покажет тебе, каким образом укомплектовывается мой корпус людьми из вторых баталионов 1-й армии. Ты представить не можешь, какие поступают карикатуры, но на сие роптать не имею я права, ибо где бы то ни было они, будучи еще годными, служить должны. Но ко мне поступило и в числе способных все дряхлое, вялое, неопрятное и даже бывшие нестроевыми. Как можно требовать от сих людей деятельной и живой службы, здесь поистине не менее необходимой, как и в 1-й армии. После сего удивляться будут, что впоследствии много людей оказываться будут неспособными и вечное требоваться пополнение. Я сам осматривал каждого неспособного порознь со вниманием, многих не показал таковыми и теперь заваливаю ими и гошпитали и полковые лазареты. Сими 2 баталионами приказано было пополнить недостаток в 2 действующих, но люди мне показали, что в баталионах переменяли наличных людей. Доведи о сем в разговоре до сведения Государя, за что здешний корпус должен быть вместилищем всех мерзостей 1-й армии. Новый главнокомандующий ваш Дибич поступил нечестно и не знает, что делалось в полках.
Прощай! Люби по-прежнему душевно тебя почитающего
А. Ермолова.
Еще вторительно благодарю тебя за племянника моего Каховского. Если бы не настоятельность твоя, почтенный Арсений Андреевич, может быть, и ничего бы не было, а ты Петрахана, так сказать, изнасильствовал. Если затрудняет тебя к которому из Вельяминовых назначить его в адъютанты, то напиши к моему, то есть начальнику штаба, у него по недавности в чине еще нет оного. Я воображаю, какую это сделает радость отцу его, который, имея его одного сына, отдал на службу в армейский полк унтер-офицером. Хорошо, что тогда можно было скоро выпросить в прапорщики, а мог бы и долго не быть им. Он содержится у меня в страхе Божием. Ему внушается, что он бедный [131] человек и незнатной породы и что ему надобно трудиться, чтобы службою достать что-нибудь. Перевод в гвардию есть такое для него счастие, которое, конечно, он не ожидал, да и я не совсем смел на то надеяться и какое благодеяние, что назначаете адъютантом; он по недостатку не мог бы содержать себя в гвардии и должен бы лишиться приобретенных переводом выгод. Благодарю тебя, почтеннейший Арсений.
А. Ермолов.
Если Самойлову 16, который у меня, не мешает чин подпоручика, то сделай его адъютантом ко мне. Он лейб-гвардии Преображенского полка. Если же мешает, то в должность адъютанта. Мне бы не хотелось прекрасного сего молодого человека отлучать от себя, и его мать того желает. Он принадлежал к посольству, как кавалер оного, и я его удерживаю-не знаю почему. Сделай дружбу, присвоение его мною сделай законным. Я был некогда облагодетельствован отцом его и был его адъютантом; мне приятно было бы, в свою очередь, быть полезным его сыну. Ты верно одобришь сие чувство и намерение. Дождись Государя и тогда сие сделай
Я представляю о переводе штабс-капитана Попова из Казанского полка в 15-й егерский. Сделай дружбу, переведи, офицер хороший и в полку гоним командиром и уже много потерпел, так что хотя и важно надул я командира, но ему в полку никак остаться невозможно. Скажи, что в 15-м егерском нужны офицеры, ибо полк почти весь расположен поротно и важные занимает посты. Не откажите, Бога ради, боюсь пропадет хороший офицер, а у меня таковых немного.
РГИА Ф. 660. Оп. 1. Д. 111. Л. 136-149.
Комментарии
1. Гевальдигер-офицер, возглавляющий военную полицию.
2. В марте 1818 г. по высочайшему повелению для усиления войск на Кавказской линии туда был направлен из Крыма 8-й егерский полк в трехбатальонном составе.
3. Петров Павел Иванович (1792-1871)-в 1807 г. поступил корнетом в Александрийский гусарский полк, участник наполеоновских войн, с 1813 г.-ротмистр, с 1818 г.-командир Моздокского казачьего полка, с 1819 г.-майор, с 1820 г. — подполковник, с 1826 г.-полковник и наказной атаман Астраханского казачьего войска, с 1834 г.-генерал-майор, в 1834-1839 гг.-начальник штаба Кавказской линии и Черномории, в 1839-1841 гг. служил по Министерству внутренних дел, затем в отставке.
4. В марте 1818 г. собрался первый сейм, открытый многообещающей речью Александра I, содержавшей намеки на введение конституции на всей территории Российской империи и на расширение Царства Польского за счет присоединения к нему земель, находившихся прежде в составе Великого княжества Литовского. Эта речь произвела большое впечатление в Польше, в России и за границей.
5. По всей видимости, речь идет о письмах Ермолова антибарклаевского содержания, в одном из которых фигурировал и А. А. Закревский, который в 1811 г. был адъютантом Барклая де Толли, в 1812 г. заведовал Особенной канцелярией военного министра.
6. По всей видимости, речь идет о дневнике, который вел Ермолов, или о черновых вариантах «Записок». «Записки» были напечатаны в 1864-1868 гг. в «Чтениях Императорского общества истории и древностей российских» племянником генерала Н. П. Ермоловым. Эта публикация была выполнена по оригиналу, исправленному самим А. П. Ермоловым. До того в рукописном виде ходили три ранних варианта записок о 1812 г. подлинность которых сам А. П. не признавал (Федоров В. А. А. П. Ермолов и его записки // Записки А. П. Ермолова. 1798-1826. М. 1991 С. 22-23).
7. Анализ внутриполитической ситуации в Персии Ермолов дает в письме М. С. Воронцову от 5 ноября 1817 г. Одной из уязвимых сторон политического режима в Персии было соперничество сыновей шаха за право наследование престола. Ермолов предложил вмешаться во внутридинастическую борьбу сыновей шаха, поддержав отстраненного от наследования престола старшего сына Мухаммада-Али-Мирзу в противовес законному наследнику младшему сыну шаха Аббасу-Мирзе-стороннику европейских реформ. Гражданская война между Аббасом-Мирзой и противником европейских учреждений Мухаммадом-Али-Мирзой, управлявшим Курдистаном, надолго ослабила бы Персию. О контактах Ермолова с Мухаммадом-Али-Мирзой свидетельствует в своих записках Н. Н. Муравьев (см. подробнее: Гордин Я. А. Алексей Ермолов. Солдат и его империя. СПб., 2012. Т. 2 С. 65-102).
8. Лисаневич Григорий Иванович (1756-1832)- генерал-лейтенант (с 1814 г.), участник наполеоновских войн. По возвращении из заграничного похода Лисаневич был вызван к государю для совещания с ним и графом Аракчеевым по поводу создания военных поселений; с 1814 г.-начальник 3-й уланской дивизии, переведенной в 1817 г. на положение поселенных войск. С 1820 г.-в отставке.
9. Витт Иван Осипович (1781-1840)-граф, с 1818 г. -генерал-лейтенант, с 1829 г.-генерал от кавалерии; участник наполеоновских войн, по окончании которых командовал Украинской казачьей (с 1816 г.- уланской) дивизией, затем поселенной на Украине 3-й уланской дивизией, в 1819-1823 гг. командовал резервными батальонами нескольких пехотных дивизий, с 1823 г.-командир 3-го резервного поселенного кавалерийского корпуса, с 1832 г.-инспектор всей резервной кавалерии.
10. Княжнин Борис Яковлевич (1777-1854)-участник наполеоновских войн, с 1813 г.-генерал-майор, с 1815 г.-командир 2-й бригады 1-й гренадерской дивизии, с 1817 г занимался устройством военных поселений запасных батальонов 1-й гренадерской дивизии в Новгородской губернии, с 1826 г. -петербургский обер-полицмейстер, с 1828 г.-сенатор, с 1843 г.-генерал от инфантерии
11. Александров Иван Яковлевич-в 1811-1815 гг.- командир Чугуевского уланского полка, с 1816 г.-генерал-майор, в 1818 г.- командир бригады, с 1826 г.-в отставке.
12. Мельгунов Алексей Петрович (1722-1788)- действительный тайный советник, с 1764 г.-генерал-губернатор Новороссийской губернии; с 1765 г.-сенатор и президент Камер-коллегии, с 1777 г. до конца жизни был ярославским, а с 1780-го еще и вологодским генерал-губернатором. Сторонник просвещения; в 1786-1787 гг. издавал ежемесячный журнал «Уединенный пошехонец»-первый провинциальный журнал в России.
13. Чернышев Захар Григорьевич (1722-1784)- генерал-аншеф (с 1762 г.), с 1773 г.-генерал-фельдмаршал, президент Военной коллегии (1763-1774), в 1772-1782 гг.-генерал-губернатор могилевский и полоцкий, с 1782 г.-главнокомандующий в Москве.
Ермолов предостерегает Закревского от поручения поисков Александру Яковлевичу Княжину (1771-1829), брату Бориса Яковлевича Княжина (см. выше) А. Я. Княжин-с 1822 г.-генерал-майор, в 1818 г.- вице-директор Инспекторского департамента Главного штаба.
14. Беннигсен Леонтий Леонтьевич (1745-1826)-с 1773 г. на русской службе, генерал от кавалерии (1802), барон, с 1813 г.- граф; участник дворцового переворота 11 марта 1801 г.; участник наполеоновских войн, в 1807 г.-главнокомандующий русской армией, в августе-ноябре 1812 г. исполняющий обязанности начальника Главного штаба русских армий; в 1813-1814 гг.-главнокомандующий Резервной армией; в 1814-1818 гг.-командующий 2-й (южной) армией.
15. Рудзевич Александр Яковлевич (1776-1829)-с 1804 г.-полковник, служил на Кавказе, с 1811 г.-генерал-майор, с 1813 г.- генерал-лейтенант, с 1826 г.-генерал от инфантерии, участник Отечественной войны 1812 г., Заграничных походов; с 1816 г.-начальник штаба 2-й армии, с 1819 г.-командир 7-го пехотного корпуса, а с 1826 г.-командир 3-го пехотного корпуса.
16. Самойлов Николай Александрович (1800-1842)- граф, сын генерал-прокурора А. Н. Самойлова, с 1815 г.-прапорщик Преображенского полка, в 1817-1820 гг.-адъютант Ермолова, с 1821 г.- флигель-адъютант, позднее полковник, в отставке с 1827 г.