№ 425
М. С. Воронцову, 14 февраля 1849
М. С. ВОРОНЦОВУ
Москва, 14 февраля 1849*
* Помета М. С. Воронцова: «Пол[учено] 26 февр[аля]».
Напрасно замечаешь, почтенный князь Михаил Семенович, некоторое замедление в ответе на письмо мое и ссылаешься на недостаток досуга 1. Это всякий хорошо знает, и лучше многих я, особенно когда, имея в виду поездку в Петербург, надобно дать наставления каждому из частных начальников и на все могущие произойти случаи. Но у тебя много молодцов-генералов, и, конечно, военные действия произведутся с величайшим успехом. За князя Аргутинского ручаются и прежние его дела, и совершенное знание края; против военных его способностей никто не говорит ни [слова], и за эту страну ты можешь быть покоен. На правом у тебя фланге линии также начальник, который ничего не упустит 2. Ты особенно хвалишь командующего на центре князя Эристова, которого, по летам его, я знать не могу. Произведенного в генерал-майоры князя Григория Орбелиана 3 я знал еще портупей-прапорщиком и офицером, даже называл его Гришею; он был в Грузинском гренадерском полку, когда им командовал брат мой Ермолов 4. Мало весьма знал я начальника теперешней Джаро-Белоканской линии генерал-майора Чиляева 5 и потому не мог видеть в нем особенных военных способностей, которых он не имел случая выказать. Впрочем, и место это не почитаю важным, разве, когда войска назначаются к совокупному действию с другими, на что дается всегда особенное наставление. Я не позволяю себе судить, но говорят, что и г[енерал] Шварц 6 в последний раз мог бы сделать лучше.
Итак, для военных действий у тебя все в наилучшем положении и устройстве. Для гражданского управления есть у тебя князь Бебутов, которого способности давно мне известны, и ты, избравши его на важное место, лучшее дал в том свидетельство.
Ты говоришь о защите Ахты, и я кроме почерпаемых из реляций сведений, по простым, без всякой поэзии рассказам, любовался молодецким сопротивлением храброго гарнизона. Поистине он достоин полученной награды, и великодушие Государя явилось в полном блеске. Сражение при Мискиндже 7 не выставляется со стороны жестокости схватки, и говорят, что неприятель не имел большой потери, избавившись ее поспешным бегством. Во всяком случае примечается хитрость Шамиля, который и на штурм Ахты и на высоты Мискиндже употребил жителей Самурского округа, мало подвергая своих приверженцев, кроме начальников. Я рад, что Шамиль наказывает наших изменников, ибо без согласия их не смел бы он проникнуть так далеко в Самурский округ, где в продолжении девяти лет не было нарушаемо спокойствие, и жители, очевидно, богатели. Он дал им хороший урок в верноподданстве, лучше нежели могли то сделать наши начальники, и теперь, конечно, можно более на них рассчитывать.
Воображаю восхищение генер[ала] Головина, который, конечно, относит к прозорливости своей основание крепости Ахты 8, утверждающей владычество наше в горах. Но еще более придавал он важности покорению Рутула 9: [576] ибо, по возвращении его в Тифлис, был праздник и на транспаранте имя Рутула. При занятии Ахты сказано было, что там мало даже слыхали о русских; а от одного из служивших при нем слышал я, что в одном семействе найдена салвогвардия или охранный лист 10 за подписанием капитана Ермолова. Это был я, давший его, в 1796 году, по приказанию генерала Булгакова 11, который служил на линии во время князя Цицианова. Генералу Головину не помешало это выдать Ахты за открытую вновь державу. Много бы можно было составить комментарий на сочинения его, в которых он оскорбительно описывает действия других, как то сделал он с генералом Граббе 12. Я удивился молчанию последнего, но не поверю, чтобы не появилось впоследствии что-нибудь в опровержение. Хорошо подобно тебе быть богатым знаменитостью и не иметь нужды присваивать труды других или, что еще хуже, представлять их в безобразном виде. Так мне досталось от великого фельдмаршала 13; барону Розену [тоже] в свою очередь. Один Головин вышел с величайшими похвалами и наградами!
Предположивши выехать рано весною в Карабах, Талыш, побывать у князя Аргутинского в Чечне, на правом фланге линии и в Ейске, ты приуготовляешь себе большой труд и огромные занятия, которые могут умедлить отъезд твой в Петербург: а принимаемое тобою направление лишает меня надежды видеть тебя в Москве, и возвратный путь, конечно, не через нее будет.
Обещание сделать все возможное в пользу князя Палавандова 14 есть истинное благодеяние, и кажется он желает весьма немногого. Жаль, что при способностях его он не служит. О поступке его против Розена я слышал, но он дает этому другое истолкование.
Великодушно намерение твое помочь бедному Дадиану и его семейству, страждущему более 10 лет. Конечно, никто не в состоянии ему сделать более тебя и всего вернее, что тебе не откажут! Несколько дней после письма, в котором обещал прислать письмо баронессе Розен, я получил его от Булгакова и был удивлен, как так скоро мог ты найти время написать его. Старуха была тронута до слез благодетельным твоим вниманием и милостию. Переговоря с нею, я обстоятельно сообщу и собственно для сведения твоего короткую записку о ходе дела 15.
Благодаря тебе теперь все мое семейство вместе и, вероятно, в последний раз в моей жизни. Мне 72-й год и мудрено иначе рассчитывать. Мне утешительно видеть их служащих под твоим начальством, что впоследствии будет им величайшею пользою и рекомендациею у начальников. Все они награждены весьма лестно и чего могли бы не получить, если бы на службу наряжаемы были по очереди с прочими.
Весьма большую дает надежду Виктору милостивое внимание твое на потерю его в сравнении с меньшими братьями.
Точно жаль, что этому причиною была несносная болезнь его, которая, кажется, лишит его и будущей экспедиции, ибо ему необходимо быть на водах в Пятигорске. Поручи доктору Прибилю 16 осмотреть его внимательно и решить, нужны ли воды. [577]
Омар-бека, особенно счастливого милостивым твоим распоряжением, я оставляю здесь в 6 артиллерийской дивизии. Приметно [...]* (Здесь и далее в тексте письма дефекты оригинала.) мне необходимо иметь одного из двух сыновей [...] дабы сохранил он для братьев по смерти [моей остающееся не огромное достояние. [...] делаю это, ибо чувствую, что он [...] теряет по службе, но иначе невозможно. [...] Хотел бы поместить его адъютан[том к] гр[афу] Закревскому, но у него их мало, [зде]шние молодые люди и женатые и едва ли можно дождаться вакансии. Предлагал взять его Суворов, на что я охотно бы согласился, но если не иметь его при себе, конечно, лучше иметь его на службе в Грузии. Итак, решена участь его!
Прощай, любезный князь Михаил Семенович, будь здоров и побереги себя для поездки в Петербург, где ты во всем успеешь для основания прочного устройства на Кавказе. Повторю прежнее выражение мое: Начертаешь устав для твоих наследников. Это будет лучшим и прочным памятником твоего начальствования в стране.
Прощай! Преданный тебе Ермолов.
P. S. Слышал я, что Ванька-Каин удостоен твоего внимания 17. Я не повторю, что всегда пр[ежде] говорил о нем, но сообщу, что по возвращении из Грузии рассказывал граф Дибич [... дом] в Петербурге. Это взято из з[аписок] умершего Данилевского: «Корганов рассорил Ермолова с П[аскевичем] 18, которым овладел он совершенно, [...] уверив его, что Ермолов ищет [...] его отравить: Когда я сам заб[олел], приходит ко мне Корганов с расстроенным серд[цем] и сказал мне по секрету, что он [...] наверно, что Ермолов меня отравил. Я его выгнал».
Кажется, этого довольно, чтобы свидетельствовать о достоинстве субъекта.
РГАДА Ф. 1261. Оп. 3. Д. 1381. Л. 253-256 об.
Комментарии
1. 23 января 1849 г. Воронцов ответил Ермолову сразу на два письма — от 13 декабря 1848 г. и от 6 января 1849 г. (РА. 1890. Кн. 1. С. 344).
2. Ковалевский Петр Петрович (1808-1855) — с 1843 г. — начальник 20-й артиллерийской бригады, с 1845 г. — генерал-майор и начальник правого фланга Кавказской линии, позднее генерал-лейтенант. В 1855 г. во время Крымской войны участвовал в осаде Ардагана, а 17 сентября того же года был смертельно ранен во время неудачного штурма Карса.
3. Орбелиани Григорий Дмитриевич (1804-1883) — князь, генерал от инфантерии с 1862 г., с 1820 г. — портупей-прапорщик Грузинского гренадерского полка; активный участник заговора грузинского дворянства 1832 г., после раскрытия заговора был приговорен к ссылке на три года; затем переведен на службу сначала в Образцовый, а потом — в Невский пехотный полк; с 1836 г. — штабс-капитан. На Кавказ вернулся в 1838 г.; в 1847 г. Орбелиани участвовал в штурме Гергебиля, а с 14 июля командовал Апшеронским пехотным полком. В 1848 г. князь Аргутинский-Долгоруков повторно штурмовал Гергебиль, Апшеронский полк в этой экспедиции сыграл одну из ведущих ролей, и за боевые отличия Орбелиани был произведен в генерал-майоры. В 1850 г. он был назначен командиром 1-й бригады 21-й пехотной дивизии, а с конца 1851 г. управлял Джаро-Белоканской областью и был начальником Лезгинской линии. В 1859-1866 гг. — председатель Совета кавказского наместника, в 1860-1866 гг. — тифлисский генерал-губернатор, с 1866 г. — член Государственного совета. Один из известнейших грузинских поэтов.
4. П. Н. Ермолов.
5. Чиляев Борис Гаврилович (1798-1864) — воспитанник Горного кадетского корпуса, начал службу в армии юнкером лейб-гвардии Финляндского полка в 1816 г., затем служил в Отдельном Кавказском корпусе. Участник русско-персидской (1826-1828) и русско-турецкой (1828-1829) войн. С 1827 г. — майор Эриванского карабинерного полка, позже — тифлисский полицмейстер, в 1828-1829 гг. — правитель горских народов по Военно-Грузинской дороге, с 1839 г. — полковник, в 1840-1841 гг. — командовал Грузинским гренадерским полком, в 1847-1849 гг. — командир Мингрельского, а затем Тифлисского егерских полков, с 1848 г. — генерал-майор и начальник Джаро-Белоканского военного округа и всей Лезгинской кордонной линии.
6. Г. Е. Шварц.
7. 22 сентября 1848 г. М. З. Аргутинский-Долгоруков, двигавшийся с Самурским отрядом на выручку осажденному укреплению Ахты, разбил при селении Мискинджи выставленный против него заслон. В результате, 23 сентября, Шамиль, опасаясь удара в тыл, снял осаду с Ахты (Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2009. С. 490).
8. Селение Ахты было взято русскими войсками в 1839 г., и тогда же была заложена крепость Ахты (Ахтинское укрепление). В 1848 г. она прославилась геройской защитой против атаки Шамиля. В селе Ахты располагалась штаб-квартира начальника Самурского округа Дагестанской области.
9. В 1838 г. рутульский Ага-Бек с ополчением из Борча, Хнова и других рутульских селений Дагестана неожиданно захватил г. Нуху, хотя на третий день вынужден был бежать оттуда. Эти события в 1839 г. повлекли за собой выступления русских войск в Рутул, в результате чего рутульский магал был присоединен к России.
10. Салвогвардия — охранная грамота или письмо, удостоверение.
11. С. А. Булгаков.
12. См. прим. 2 к письму М. С. Воронцову от 13 декабря 1848 г.
13. И. Ф. Паскевич-Эриванский.
14. В письме от 17 марта 1849 г. Воронцов сообщил Ермолову, что о просьбе Палавандова официально писал в Петербург и получил известие, согласно которому император согласился на отсрочку долга его жены «на 18 лет по 500 руб. в год без процентов» (РА. 1890. Кн. 1. С. 348).
15. Воронцов к письму Ермолову от 28 января 1849 г. приложил открытое письмо баронессе Розен, которое просил прочитать и передать ей. Ермолов должен был по просьбе Воронцова выяснить у баронессы, какая именно помощь нужна ее семейству, и посоветоваться с ней «когда и каким образом приступить к делу». Воронцов сомневался, следует ли ему написать о ее просьбе в Петербург немедленно или лично решить этот вопрос во время предполагавшегося приезда летом (РА. 1890. Кн. 1. С. 345).
16. В 1849 г. Прибиль все еще служил главным доктором военного госпиталя в Тифлисе (КК на 1849 год. Тифлис, 1848. С. 96).
17. В письме от 17 марта 1849 г. Воронцов опроверг эти сведения. Хотя наместник и позволил Корганову, по просьбе семьи и духовенства, вернуться в Тифлис, но, увидев, что он хочет вмешиваться в дела, строго предупредил, чтобы «он жил в покое и в семейственном кругу, а в противном случае ему будет еще раз и в последний раз беда» (РА. 1890. Кн. 1. С. 347-348).
18. Корганов действительно сыграл неприглядную роль во взаимоотношениях Ермолова и Паскевича. В архиве Ермолова сохранилась в двух вариантах записка, составленная в 1827 г. переводчиком Шамир-Ханом Бегларовым, который клялся богом в достоверности сообщаемых сведений. В ней перечисляется множество прегрешений и преступлений Корганова. «Поручик Иван Курганов был всегда развратного и гнусного поведения. Женясь на богатой невесте из фамилии Аргутинской, он обокрал жену свою, расхитил все вещи и разным претеснением довел ее до гроба». В 1807 г. Гудович приказал предать Корганова суду за воровство и побег из ахалкалакского похода, а также за вредные разглашения в Тифлисе. В 1808 г. Корганов был судим за кражу денег и вещей у комиссионера Рахманова и приговорен к ссылке, но по просьбе духовенства Гудович заменил ее на семилетнее пребывание в одном из монастырей. Обвинялся он и в краже золотых часов у правителя канцелярии Могилевского и 1000 червонцев и вещей у грузинской «царевны Элены Семеновны». В 1816 г. он принял на себя втайне от Ртищева роль посредника между грузинским царевичем Александром и петербургским двором. В Петербурге он объявил, что царевич хочет возвратиться в Грузию, ему поверили, наградили чином поручика, дали для царевича деньги, вещи и письмо от государя. Часть денег Корганов украл, а когда царевич узнал об этом и приказал его повесить, то сбежал и явился в Тифлис к прибывшему на Кавказ Ермолову. Обвинялся Корганов и в подделке финансовых документов, и в предоставлении начальству ложных сведений, и в нанесении самому себе раны во время сражения с персиянами. «Курганов... таковым всему обществу известен и прозван вором и Ванькою Каином, теперь только начали некоторые жители принимать его, так как он распускает о себе разные слухи и ездит с генералами», — говорилось в записке. Эта записка тогда же была представлена Ермоловым Дибичу. Как следует из ермоловской приписки на документе, Дибич «по благородным свойствам его не мог иметь доверенности к подобному мошеннику», но Паскевичем Корганов был «принимаем благосклонно, обласкан и ободрен». «По наставлению его еще до удаления моего из Грузии, — пишет Ермолов, — составлял на меня доносы и представлял Паскевичу, которому слишком понятно было намерение благотворящего ему Императора изгнать меня и дать мое место» (РГАДА Ф. 1406. Оп. 1. Д. 300. JI. 1-4). О близости Корганова к Паскевичу свидетельствует и сохранившийся в архиве Паскевича черновик письма, адресованного императору. «Вот мое положение, — пишет Паскевич, — я боюсь всего, всегда, во всякое время, получаю от всех со многих сторон, чтобы я опасался кинжалу или быть отравлену, беспрестанно сии слова доходят ко мне». В качестве доказательства обоснованности своих опасений Паскевич приводит слухи, что «здешний архиерей», враг Ермолова, был отравлен, равно как был отравлен Мадатовым по приказу Ермолова и нухинский хан — «ето все говорят». «При мне находящийся Курганов, — пишет Паскевич, — уверяет меня, что будто сам Ермолов ему давал яд, чтобы он отравил бунтующего царевича грузинского. Неистовства его превосходят все меры, и он из собственных рук бил полковников запершись... Карабагский хан прислал яд, который Мадатовым дан был его человеку, дабы его отравили, но тот ему хану отдал, он писал к Ермолову, который отвечал, что кто-нибудь из его неприятелей ему это сделал» (РГИА Ф. 1018. Оп. 4. Д. 457. Л. 1-2).