№ 46
А. А. Закревскому, 5 ноября 1817
А. А. ЗАКРЕВСКОМУ
Тифлис, 5 ноября 1817*
* Пометы А. А. Закревского: «Получ[ено] 27 ноябр[я]», «Отвеч[ено] 7 декабря».
Любезный и почтенный Арсений Андреевич.
Только что приехал Стабуш, и я сажусь писать к тебе. Благодарю за его производство. Я не знаю человека лучшего поведения и скромнейшего. Пришли его обратно, мне нужно будет послать его в Персию когда-нибудь, а там надобен человек не лакомый на подарки. Он испытан мною и точно таков. Какое благодеяние сделал ты возвращением чина несчастному Розену 1. Жаль, что в приказе, когда он был разжалован, не было сказано об орденах его и потому в виду они не были, когда ему отдали чин, ибо нет сомнения, что и их бы возвратили подобно как Кавалергардского полка офицерам.
Какие чудесные получил я со Стабушем письма. Каподистрия и Нессельроде не говорят ни слова о моем деле, так точно как будто или я не ездил в Персию или, по крайней мере, все перепортил. Если бы обер-офицер делал какое-нибудь пустое следствие, то бы и оно обратило более внимание. Я вижу из писем недоверчивость к здравому моему смыслу и что я только все кончил на словах и ни на что нет доказательства или бумаги. Тебе скажу правду с тем, чтобы ты не говорил никому, что не только есть все нужные бумаги, но посылаю к Нессельроде и мнение мое, что ему вперед делать надобно. После всего того без досады приму, если он удивится скорому окончанию. Надобно думать, что он привык к медленности, или имел дело с людьми не весьма расторопными или такими, которые его важно надували. Я не виноват, что случилось мне избрать хороший способ и что меня несколько испугались, что, впрочем, не [94] должно быть странным, ибо нужно только дать разуметь, что Россия и Государь российский. Не мне должно упрекать, если другие не умеют столько сами чувствовать и других заставить, кому они принадлежат. Я по делам политическим был бы величайшею невеждою при европейских дворах, а в Азии после того, как присмотрелся, сумневаюсь, чтобы мне нужно было получать наставление от иностранной коллегии. Данные мне помощники ничего более меня не знали и ничему меня не научили. Я посылаю письмо к брату Михайле-он меня мучил, чтобы я ему написал о Персии. Прочти его и отправь. Увидишь, что я говорю о любезной ему нации. Будет мне хлопот с ним, но за правду и терпеть можно. На меня нашел столбняк, ибо я тогда только вспомнил, что у него сестра за англичанином.
Ты увидишь из письма вкратце состояние Персии. Увидишь всю истину насчет поведения там иностранцев. Я не был бы сердит, если бы о том в точном виде дойти могло и далее. Бог знает, так ли доходят сведения?
Мне Стабуш сказывал, что ты не очень здоров, и уведомил меня о твоей потере. Жаль, любезный брат, и не менее потому, что тебя огорчает.
Михайлова дельно вы отваляли и Дельпоццо, старому макарону, не даром помоете голову: приметь пакостное намерение, лишь только я отлучился, то он и сделал представление. Эта каналья ворочает у него всеми делами и на линии чудеса происходят. Лишь только весною можно будет проехать чрез горы, тотчас отправляюсь на линию. Надобно уничтожить несколько крепостей, которые хороши были 30 лет назад, надобно некоторые сделать. Нужно сделать положение линейным казакам, которые доведены до ужаснейшего распутства и мошенничеством полковых своих командиров несут неравные тягости и чрезвычайно терпят. Видишь ли, почтенный Арсений, что мне надобен весьма способный человек для командования Кавказскою линиею. Доложи Государю о том. Я один ничего не сделаю без помощников. Сил не станет человеческих. Невозможно и из Грузии надолго отлучиться. Весною у меня назначено начертание границ с Персиею и тут не без хлопот будет!
Между тем наскучили чеченцы, и дерзкое поведение их дает вредный пример другим народам, которые, смотря на их успехи, думают, что мы не в состоянии усмирить их. Это совершенная правда, что нельзя смирить прежними способами, ходя к ним в горы и теряя напрасно людей, но как я взялся, то смирим и не весьма в продолжительное время. Я об этом напишу к вам по службе подробно и прошу пользоваться спокойным временем, чтобы в продолжение оного сделать то, что в другое время сделаться может вредным и помочь будет невозможно. Как хотите, но дайте мне один полк пехоты на линию. Будет время-я и сам его лишнего иметь не захочу. Сообразите, сделайте милость, что с линии взяты Борисоглебский и Нарвский драгунские полки и уже с приезда моего отпущены два полка донских казаков. Арсений, друг любезный, возьми свои меры, чтобы мне не сделали отказа и начатое мною распоряжение занять реку Сунжу не осталось бы без уважения. Тогда я брошу сие предприятие и вам стыдно будет переносить дерзость и нахальство чеченцев, которое производит весьма худое влияние на горские народы. Вы получите обстоятельный сему план, и я хотел приступить к тому с начала весны, когда сам я буду на линии, ибо не под своими глазами я не хочу сего делать. [95]
Прощай, любезнейший друг, будь здоров. Вскоре пришлю я фельдъегеря Дешевого с разными нужными бумагами, а Стабуша возврати ко мне.
Верный по смерть А. Ермолов.
РГИА Ф. 660. Оп. 1. Д. 111. Л. 98-99.