№ 43
П. А. Кикину, 28 октября 1817
П. А. КИКИНУ
Тифлис, 28 октября 1817
Любезный брат, Петр Андреевич.
Хотя не давно расстались мы, но видно много ты от меня отвыкаешь, ибо не вверяешься в счастие мое со мною неразлучное. Скорое возвращение мое из Персии дало тебе сумнение насчет успеха порученных мне дел, но оно уже рассеяно, ибо после письма твоего, чрез два дни, должен был приехать от меня курьер с донесением, что дела по желанию окончены, что Персия отступает от претензий своих на некоторые из областей наших, что положено доброе основание дружбе и что можно ею пользоваться, сколько нам приличествовать будет. Я не дипломат, но в руках наших сохранил средство или быть в приязни или завтра за бороду! Не трудно умничать, когда Государя слава велика и мать Россия могущественна! Многие нередко промышляют сим средством, а часто им относят в особенную способность и приписывают талантам. Я чистосердечнее их и признаюсь, что к успеху способствовали и огромная фигура моя и приятное лицо, которое омрачил я ужасными усами, и очаровательный взгляд мой, и грудь высокая, в которую ударяя производил я звук, подобный громовым ударам; когда говорил я, персияне думали, что с голосом моим соединяются голоса ста тысяч человек, согласных со мною в намерениях, единодушных в действии. Одним таковым средствам гордость персидская уступить должна, и по счастию моему, я попал на выбор средства. Я не преступил данных мне наставлений dans les resultants* (В исходе дела (фр.).). Не перешел пределов, но признаюсь, что был на крайней черте оных. Не остановиться на самой было бы то же что дать вперед несколько шагов над собою. Неужели русский пред троном шаха должен пасть на землю и с уничижением принести в дань области, приобретенные кровью нашей. Не знали персияне могущества России и во мне ожидали найти подобно многим из предместников моих, которых восхваляют умеренность. Надменность персидская ожидала от меня низких угождений, а кончилось тем, что сам шах хвастал вниманием моим к нему и то не оставил без замечания, что я, отказавши покориться оскорбительному этикету, входить без обуви в красных чулках, когда бывал у него в сапогах, позволял при входе сопровождавшему меня лакею обтирать с них пыль. И это принималось за одолжение. Более всего нравилась лесть, которой отраву приуготовлял я на европейским манер, для шаха довольно в новом роде. Собственных льстецов, как и у всех царей, у него также много, но к ним он прислушался, а иностранцы в таковых случаях имеют преимущество. [91]
Ты хочешь описания моего путешествия. Но когда было его сделать. Самое любопытное время было пребывание мое в Султании, но я все его употребил на лесть шаху, на споры и иногда ругательства министров. Есть некоторые записки, собственно до меня касающиеся, и правду скажу, что самые вздорные; я обещал их прислать Закревскому, прежде пожелавшему их иметь, и тогда ты возьмешь их у него.
Потеряли мы доброго Кутузова, а я лишился в нем наилучшего помощника и мне здесь необходимого. Сюда не скоро заманишь хорошего. Я, как говоришь ты, существо, но какое впрочем ни есть, ты должен признаться, что не всякий, подобно мне, пойдет сюда на беспрерывные труды и с успехом весьма сумнительным. Я не genie createur * (Творческий гений (фр.).), а здесь всему надобно дать начало и в некоторой степени совершенства; здесь одно только зло.
Посылаю, любезный Петр Андреевич, сестре шаль из подаренных шахом. К ней не адресуюсь для того, что выгоднее к тебе, как к человеку, столь же мало как я знающему. Представь, что я сам выбирал и с моим в сих вещах вкусом. Одно оправдание? что она из числа шахских шалей. Я уверен, что почтенная сестра примет снисходительно от человека усердного.
Твой верный брат А. Ермолов.
Почтенная сестра Мария Ардалионовна 1. Какое начало! На клочке бумаги, в одном письме с мужем! Кто пишет? Посол!!
Чего ожидать можно доброго от такого невежды, и ему поручаются дела как порядочному человеку! Представьте, какую перемену принесло мне кратковременное в Персии пребывание. Давно ли из Петербурга? Я помню себя там милого и любезного в обществе, особенного приятного в обращении с женщинами; словом помню себя душою общества. Более всего мучит меня то, что завидующие моим совершенствам восторжествуют. Я вижу брата Петра Андреевича, который даже о красоте моей говорит с презрением. И взгляд его кажется ему приятнее и улыбка милее; а до сего времени трудно было решить, на кого из нас природа более рассыпала щедрых даров своих.
Со всею, однако же, переменою во мне, я сохранил тоже совершеннейшее почтение и истинную приверженность, с коими имею честь быть покорнейший слуга Алексей Ермолов.
Русская старина. 1872. Т. 6. С. 501-503.
Комментарии
1. Кикина Мария Ардалионовна (1787-1828)-жена П. А. Кикина, урожденная Торсукова, дочь бригадира А. А. Торсукова от брака с фрейлиной Е. В. Перекусихиной.