№ 42
А. А. Закревскому, 22 октября 1817
А. А. ЗАКРЕВСКОМУ
Тифлис, 22 октября 1817*
* Пометы А. А. Закревского: «Получ[ено] 27 ноября», «Отвеч[ено] 7 декабря».
Любезный и почтенный Арсений Андреевич!
Фельдъегерь доставил мне последнее письмо твое. Он в шестой день был уже в Моздоке, но снег ужасный в горах заставил его идти пешком, и он сюда не прежде мог приехать как в одиннадцатый день.
Итак, любезный брат, возвратился я из Персии и дела мои кончились, благодаря Бога, сходно с желанием. Я сам не думал, что так скоро могу отделаться, но мое счастье богатырское. С тобою как с другом могу говорить откровенно; вообрази ты положение мое! Совсем не знаю дела, никогда не входит в голову военного человека приуготовлять себя на подобное препоручение. Отправляюсь в такую землю, о которой ни малейшего понятия не имею; получаю инструкцию, против которой должен поступать с самого первого шагу, ибо она основана на том же самом незнании о земле. В ней поручено мне поступать по общепринятой ныне филантропической системе, которая совсем здесь не приличествует и всякая мера кроткая и снисходительная принимается за слабость и робость. Еду ко двору, известному нестерпимою гордостию и надменностию, и что же везу с собою? Отказ на возвращение областей, которое шах ожидает четыре года, а вместе с тем грамота государя к нему и письма графа Нессельроде, объясняющая ему, что на меня возложена обязанность изыскать средство сделать ему угодное. Ко всему тому шах и министерство уверены, что посольство не может быть отправлено с другим намерением, как искать высокого его дружества и с покорностию поднести требуемые провинции.
Призвав Бога на помощь и всегда покровительствующее меня счастие, пускаюсь. На самой границе встречают меня чиновники и назначенный ко мне главным приставом довольно знатный человек, бывший сам послом два года при Наполеоне 1. Встречаю их с ужаснейшею гордостию, и первый вопрос-будет ли ко мне навстречу сердарь эриванский? Надобно заметить, что это один из знатнейших людей в государстве, приближенный к шаху и командующий пограничными провинциями, который терпеть нас не может и славится в Персии двумя несчастливыми нашими предприятиями на Эриванскую крепость, которую он защищал против нас. Шах уважает его отлично, и он одарен особенною доверенностию и преимущественными пред прочими правами. В составленном для встречи моей церемониале именно сказано было, что он не встречает. Я потребовал, прикрикнул, и он исполнил мое желание. Потребовал потом, чтобы он сделал мне визит и он приехал первый. Далее в [86] Тавризе, где живет наследник и скопище наших неприятелей, я не был доволен приемом, уехал не простясь и ругал как каналью первого его министра, с которым поссорился я с намерением, чтобы он не мог при переговорах о делах употреблен быть непосредственно, ибо я решился требовать, чтобы он удален был от участия. Шах узнал, что я неприятно расстался с наследником любимым его сыном, и был в отчаянии, особливо, когда взял я на себя труд довольно ясно истолковать, что на персидский престол всходить не легко без главнокомандующего в Грузии. Понеслись известия к шаху, что я человек чрезвычайно гордый, характера зверского и стараюсь изыскать все причины к вражде. Шах высылает ко мне одного из любимцев своих, третьего министра, человека весьма умного, под видом будто бы занимать меня, чтобы нескучно было мне до его приезда который отложен был на три недели, а точное намерение состояло в том, чтобы узнать, которые из провинций отдать я соглашаюсь и как далеко можно простирать требования. Он имел полную мочь вступить со мною в переговоры. Он препроводил письменную сию доверенность, и я, не прочтя, возвратил ему обратно, объяснив, что я не бухарский посланец, которые к ним приезжают на поклон с шалями. Что, не имевши приемной у шаха аудиенции, я ни с кем переговоров о делах не имею, но с ним, как с человеком умным и которого желаю я приобресть дружбу, я весьма охотно хочу рассуждать о делах не официально, но приятельски. И так все то, чего не мог бы я говорить как министру, я говорил как приятелю. Были споры, ссоры, меня стращали войною, я по обстоятельствам, то боялся ответственности пред Государем за оную, то сам вызывал, уверяя что я душевно желаю оной и что мне в оправдание пред Императором только то надобно, чтобы я не был причиною. Что впрочем, это желание всех русских. Одно, что было постоянно в моих разговорах, это отказ провинций. Двадцать дней мучил он меня скучными повторениями требований, но как человек весьма умный заметил мою решительность и твердость и что нет никакой на то надежды. Наконец отправился он навстречу шаху и, конечно, обо всем донес ему. Шах приехал, и я имел мой въезд в Султанию. Он был приуготовлен видеть во мне ужаснейшего человека и самого злонамеренного. Как удивился шах, когда с первого шагу начал я ему отпускать такую лесть, что он не слыхивал в жизни и все придворные льстецы остались назади. Чем более я льстил и чем глупее, тем более нравилось и я снискивал его доверенность и до того достиг, что он даже о самих делах рассуждал со мною, чего по обычаям шах не делает, а особливо с иностранцами. Министры ужаснулись, ибо того не могли они умничать или что-либо делать вопреки, боясь, чтобы я не пожаловался шаху, говоря обо всем свободно.
Шах давал праздники, забавлял меня и всячески старался сделать удовольствие. Не было разговора обо мне, чтобы он не распространился в чрезвычайных на счет мой похвалах, поручая вельможам своим, чтобы они оказывали мне возможное внимание. Он даже один раз в присутствии их сказал, что как я имел счастие быть удостоин доверенности Императора, то и он уполномочивает меня со своей стороны все то делать, что может служить к утверждению согласия между обоими государствами. Можешь представить, что значат подобные слова в устах деспота, произнесенные рабам. Я после сего вельможами уважаем был как будто сам из первейших членов государства. Иногда я сам поступал с ними как с невольниками, и если бы нужно было для пользы дел [87] моих потребовать чей-нибудь нос или уши, то едва ли бы сделали в том затруднение. Вот, брат Арсений, как я шаха надул, и теперь беда тому, кто бы стал обо мне говорить худо. Он уверен, что я исполнен удивления к высоким его добродетелям и люблю его славу и что предан ему душою. Как уговаривал он меня, чтобы я познакомился ближе с сыном его наследником престола и полюбил его. Какой строгий был послан фирман, чтобы наилучшим образом был я принят в Тавризе и чтобы выехал довольным. Шах, отпуская меня, сказал мне при всех, что язык его не хочет выговорить, что он меня отпускает. Что оставалось мне сделать из благодарности? Я навел слезы на глаза, и шах тронут был моею чувствительностию и чистосердечием. Я при выезде из Султаниэ сделал производство в память российского посольства. Главному приставу, сопровождавшему меня, выпросил милостивый фирман, и двух ужаснейших подлецов, находившихся при посольстве, пожаловали в ханы лишь только я пожелал того. Я выдал себя за потомка славного Чингисхана, покорившего некогда Персию. Шах знает, что в то же самое время татары владели Россиею и что многие провинции сего народа принадлежат ныне России, сохраняя закон свой и обычаи. Мне поверили и с радостию смотрели на меня, как на человека, происходящего от знаменитой крови и мусульманина. Страшные усы мои, которые по обыкновению азиатскому подкрашиваю я черною краскою, утвердили их в вероятии, и теперь в Персии, если назовешь меня по фамилии немногие знают; если скажешь потомок Чингисхана-все знают непременно!
Государь не подозревает, что он между подданными своими имеет столько знаменитого человека, предупреди его, хотя для того только, чтобы не взыскано было с меня за усы, которые приобрели мне великое в Персии уважение. Легко весьма быть может, что персияне узнавать будут, точно ли я Чингисхановой породы. Я писал и к Каподистрии. Не сказал я тебе, что шах, из особенного внимания к русским, дал моим чиновникам свой орден Льва и Солнца и мне первой степени оного. Я просил князя Волконского о позволении поместить его в число имеемых мною орденов.
Многие, любезный Арсений, из завидующих моему счастию, взбесятся, что дела мои кончил я столько удачным образом. Им бы хотелось чтобы увлеченный желанием начальствовать отдельными войсками по собственному произволу, заварил я кашу и тем бы не исполнил воли Государя. Обманулись! Я очень знаю, где польза моя собственная должна молчать пред пользою моего отечества и если бы надобно было и еще большие принести в жертву выгоды, то бы я ни минуты не задумался. Ты дал мне известие о Каподистрии, что он в пользу мою говорит Самому 2. Это происходит от удовольствия, что простой солдат не изгадил их планов и намерений. Я люблю сего человека, как отлично умного, и отдаю ему справедливость, что никто лучше не видит пользы политических наших дел
В письме твоем ты говоришь мне, что о замещении покойного Кутузова 3 пишешь ко мне по воле Государя, но ты ничего о том не прислал. Уведомь меня, какие вы имеете намерения и кого мне дадите. Едва ли возможно заместить его кем-либо ему подобным. Потерял я наилучшего помощника, столько же усердного службе, сколько сберегавшего доброе мое имя. Помоги, любезный Арсений, пособить бедному его семейству, когда буду я просить Государя. Дайте Бога ради кого-нибудь годного человека. Я один сделать ничего [88] не успею. Весною надобно мне быть на Кавказской линии и не на кого положиться в моем отсутствии. Приготовьте также способного человека на место Дельпоццо. В его лета мудрено не делать много вздора и пора думать, дав ему спокойное место, его переменить другим. Видите вы необходимость в двух хороших генералах. Мне надобно часто отлучаться, дабы узнать землю и придумать способы привести ее к лучшему состоянию. Без точных сведений ничего сделать нельзя и все самому видеть надобно. Дайте мне способы, и вы что-нибудь увидите порядочное У меня все такие генералы, исключая Сталя, что я собрал их в Тифлис, находя полезнее не отпускать их по местам.
Кто вам вложил в голову сделать Дренякина командиром 1-й бригады? С местом сим соединено начальство над Дагестаном, землею обширною, часто неспокойною и от меня отдаленною на 700 верст. Там необходим человек умный и сметливый, а про него кто же не знает, что он человек ужасно тупой и в сей должности совершенно негодный. Во всякой другой бригаде его терпеть весьма можно. Вы вскоре получите представление мое о большой перемене мест между генералами. Какими судьба казнит меня товарищами! Надобно поблагодарить тебя, почтенный Арсений, за Наумова. Мы очень хорошо понимаем, что он тебе обязан производством, ибо его втащил ты на самом конце. Знаю я и то, что ты же причиною, что Ховен произведен в генерал-майоры. Вот достойнейший человек, которого бы почел за счастие иметь здесь, если бы не препятствовало бедное его семейство. Не худо и тебе его присвоить к себе. Доволен будешь. Поздравляю вас с богатым производством в генералы. Скажи Орлову и Киселеву, что я весьма рад. Бедняжка простячок Калиостро важное пригрел себе местечко 4. Свернет он голову многим из коллегов своих.
Скажи, откуда столько нечаянно напало графство на Мишо 5? Неужели Россия не могла без того обойтись? Если же папа 6 производил его, то можно позавидовать!
Пришли, сделай дружбу, квартирное расписание армий 7, я ничего не знаю; а как то может быть тайна, то я сохраню ее.
Теперь важная предстоит просьба. Разбогатевши от сделанных мне в Персии подарков, вздумал я сам делать подарки, состоящие в шалях, которые мне, солдату, беречь для себя непристойно, но и продавать не приличествует. Выбравши лучшие из них, посылаю я царской фамилии, а прочие знакомым. Я пригласил здесь купечество, и оно оценило все сделанные мне подарки. Одних шалей было на 44 тысячи рублей. Я вообще всех их разослал и у меня ни одной не осталось. Прочих вещей всякого вздора было на 28 тысяч и 9 лошадей, из коих некоторые весьма хорошие. Их не отдаю, но заведем завод и тебе конь будет добрый. Хочу некоторых отослать и в Россию, ибо здесь они меня разорят, но боюсь, что не выдержат нашего климата, тогда как и в Персии никак минуты не бывают оне без попон. Впрочем, как бы то ни было, но весною путешествуют они в любезное отечество-Орел. Я прилагаю у сего список, кому посылаю шали. Сделай дружбу, прикажи снять обшивку с ящиков и разошли шали, а царской фамилии изыщи средство чрез кого-нибудь представить. Также посылаю я два ковра графу Аракчееву и князю Петру Михайловичу. Поручи все это Красоте Ивану Васильевичу, тебе нельзя заняться пустяками. Шали же, идущие за границу, сделай милость отправь с первыми курьерами. [89]
Тебе, почтенный Арсений, посылаю также шаль. Прими, как добрый приятель безделицу на память.
Не взыщи с меня, что отсюда отправил я фельдъегеря чрез Орел; мне хотелось старику-отцу дать известие о моем возвращении.
Свалившийся с гор снег засыпал дороги, и не мог я скоро отправить курьера. Обвалы так велики, что старики не помнят подобных. Более трех суток остановилось течение Терека и на три версты пространства засыпало дорогу снегом толстотою на пятьдесят саженей и даже более. Нам иногда пишут о снежных глыбах Швейцарии, если о наших, то никто не поверит.
Фельдъегерь Дешевой приехал в 6-й день в Моздок и очень скоро сюда. Вскоре по его проезде обрушился снег. Это славный малый и хорошего поведения. Не знаю, откуда ты достаешь их? Фельдъегерь Матвеев, которого ты давал в посольство, во время пути в Персии сходил с ума, сие приписали действию чрезвычайных жаров, но вылечили тотчас. По возвращении в Тифлис повторился тот же припадок, но бросили кровь 8 и в один день помогли и прошло совершенно. Доктор поручил ему делать более движения. Он был беспрестанно на глазах, получил жалованье и пропал без вести. На руках его были вещи посольства как у человека особенно честного и верного. Все совершенно сбережено и даже собственное жалованье его цело до копейки. Жаль прекрасного сего человека, и ты получишь формальную бумагу.
Не забудь обещанных мне музыкантов из военной школы. Здесь во всех полках прежалкие. Я едва мог собрать для посольства и теперь их распустить не могу. Здесь нельзя не иметь музыки для наружности, которая между здешними народами необходима. Все подобное внушает уважение, а здесь нередко надобно действовать на мнение людей, особенно таких, которых поражает наружность. При сих музыкантах намерен я сделать некоторый род школы для полков, и если дашь ты мне несколько человек, то они усовершенствовавшись разойдутся по полкам. Ты желаешь иметь мой журнал, но у меня его нет, а есть некоторые пустые и глупые записки на все то, что видел я смешного в Персии. Переписавши их, я тебе доставлю, и как в них все вздор, то можешь их показать кому угодно.
Прощай. Будь здоров, ибо я всегда говорил тебе, что ты человек полезнейший, присоединяющий к тому и прекраснейшую душу.
Верный Ермолов
Записка о препровождаемых шалях.
Императрице Марии Феодоровне 9.
Елисавете Алексеевне 10.
Великой княгине Александре Феодоровне 11.
В особенных ящиках за границу.
Ея величеству Екатерине Павловне 12.
Великой княгине Марии Павловне 13.
Анне Павловне 14.
Его высочеству Константину Павловичу.
Василию Романовичу Марченко.
Петру Андреевичу Кикину.
Александру Васильевичу Казадаеву, в особенном ящике. [90]
Брату Арсению.
Ковер графу Аракчееву.
Ковер князю Волконскому.
А. Ермолов
РГИА Ф. 660. Оп. 1. Д. 111. Л. 91-97.
Комментарии
1. В Талыни на персидской границе Ермолова ожидал чиновник эриванского сардаря и назначенный к нему от персидского правительства в качестве михмандаря (чиновник для встречи на границе посланников и других членов дипломатического корпуса) Аскер-Хан, состоявший ранее послом во Франции.
2. Т. е. есть царю.
3. Имеется в виду А. П. Кутузов.
4. Имеется в виду А. С. Меншиков, который 6 октября 1817 г. был пожалован генерал-адъютантом.
5. Мишо де Боретур Александр Францевич (1771-1841)- уроженец Пьемонта, российский военачальник эпохи наполеоновских войн, генерал-майор (1813), генерал от инфантерии (1841), генерал-адъютант; в 1814 г. был отправлен с военно-дипломатической миссией в Пьемонт; в честь возвращения сардинского короля в Турин в 1816 г. пожалован титулом графа де Боретур («счастливое возвращение»); графское достоинство Российской империи получил в 1823 г.
6. Имеется в виду папа римский, имевший право давать графские титулы.
7. Квартирное расписание армии, определявшее дислокацию частей в зависимости от военно-стратегической обстановки, необходимости соблюдать «уравнительность» при несении населением постойной повинности и удобства обеспечения войск провиантом и фуражом, ежегодно составлялось в Военном министерстве.
8. Речь идет об одном из распространенных лечебных приемов в то время-кровопускании, которое позволяло снизить кровяное давление.
9. Мария Федоровна (1759-1828)-с 1796 г.-императрица, супруга Павла I.
10. Елизавета Алексеевна (1779-1826)-с 1801 г.- императрица, супруга Александра I.
11. Александра Федоровна (1798-1860)-с 1817 г.- великая княжна, урожденная принцесса Прусская, с 1825 г.-императрица, супруга Николая I.
12. Екатерина Павловна (1788-1819)-великая княгиня, сестра Александра I, в 1809-1812 гг.-в браке с принцем Г. П. Ольденбургским, с 1816 г-с наследным принцем Ф. В. К. Вюртембергским (с 1816 г.-вюртембергский король Вильгельм I).
13. Мария Павловна (1786-1859)-великая княжна, сестра Александра I, с 1804 г.-в браке с герцогом Карлом Фридрихом Саксен-Веймар-Эйзенахским (с 1828 г.-великим герцогом).
14. Анна Павловна (1795-1865)-великая княжна, сестра Александра I, с 1816 г.-замужем за принцем Вильгельмом Оранским (с 1840 г.-король Нидерландов Вильгельм II).