№ 41
А. А. Закревскому, 25 сентября 1817
А. А. ЗАКРЕВСКОМУ
Нахичевань в Персии, 25 сентября 1817***
*** Пометы А. А. Закревского: «Получ[ено] 12 окт[ября]», «Отвеч[ено] 19 окт[ября]».
Любезный и почтенный Арсений Андреевич!
С чудесною скоростию окончив дела мои в Персии и сходно с волею Государя Императора, возвращаюсь я к половине будущего октября в Тифлис. Сначала приняли было ловко меня персияне, но окончилось тем, что я их застращал так, что отказались от конференций со мною и оставили все свои претензии на возвращение им земель, нами завоеванных. Я вершка не уступил 1, [84] хотя предоставлено мне было найти возможность сделать шаху угодное. Приходило так, что я объявил министрам персидским, что если малейшую увижу я холодность или намерение прервать дружбу, то я для достоинства России не потерплю, чтобы они первые объявили войну тотчас потребую по Аракс и назначу день, когда приду в Тавриз. Надобно заметить, что это столичный город любимого сына, назначенного наследником. Угрюмая рожа моя всегда хорошо изображала чувства мои, и когда говорил я о войне, то она принимала на себя выражение чувств человека, готового хватить зубами за горло. К несчастию их заметил я, что они того не любят, и тогда всякий раз, когда недоставало мне убедительных доказательств, то я действовал зверскою рожею, огромною моею фигурою, которая производила ужасное действие, и широким горлом, так что они убеждались, что не может человек так сильно кричать, не имея справедливых и основательных причин. Когда доходило до шаха известие, что я человек-зверь неприступный, то при первом свидании с ним я отпускал ему разные нежности и отравлял его лестью, так что уже не смели ему говорить против меня и он готов был обвинять того, кто мне угодить не умеет. Не говори брат Арсений, а раз случилось, что я, выхваляя редкие и высокие души его качества и уверяя, сколько я ему предан и тронут его совершенством, призвал слезу на глаза и шах растаял от умиления. На другой день только и говорено обо мне и что не было такого человека под солнцем. После сего не смел никто говорить против меня и я с министрами поступал самовластным образом. Чего они не смели докладывать, я сам объяснял, и до того довел шаха, что он шутя и смеясь расспрашивал, почему я ему никакой области не отдаю. Сему поверить невозможно, чтобы о том предмете, которого исполнения ожидал он с таким нетерпением и так долго, мог он рассуждать не только равнодушно, но даже с шуткою. Министры удивились сему происшествию и говорили, что я ворожея. Вот, сказать по справедливости, надул важно, но сие потому извинительно, что тут ничего не возьмешь порядочным образом. Теперь некогда, спешу отправлением курьера, но из Тифлиса буду писать обстоятельнее, или если успею кончить собственный мой журнал 2, то лучше пришлю его, чтобы ты когда свободно прочитывал. При нем будут и все мои бумаги, которые все без исключения писал я собственною рукою, дабы никто не мог взять чего-либо на свой счет. Меня отправляли как невинного юношу и дали мне наставников 3, а я их оставил в покое и сам марал как Бог положил по сердцу. Избави Боже, если бы я последовал обыкновенному порядку, то бы мне сели персияне на плечи, а теперь я такого задал страху, что думают довольно мне задумать о гибели Персии, то я сделаю, что и Государь не проведает, а его имя дрожат. Здесь подлые англичане, живущие на жалованье у персиян, в угождение им делали самые гнусные на счет наш внушения. Расскажи Государю пресмешную случившуюся со мною историю. Я приезжаю в Тавриз, один беглый француз, кавалер Почетного легиона, находившийся при лице Наполеона и в персидской службе полковником, осмелился двух моих музыкантов, поставленных на квартиру в дом, где он жил, ударить саблею и выгнать вон. Я послал требовать от наследника, чтобы он был наказан за дерзость. Мне обещали удовлетворение и не сделали. Я среди столицы поставил свой караул, велел взять полковника-наполеониста под стражу и обиженным музыкантам отмстить за обиду. Он был наказан пощечиною и высечен плетьми, а саблю я отослал к [85] наследнику, и он тотчас был выслан из города. Вот каким образом в бестолковой сей земле поступать надлежит или ничего не добьешься! Это не дипломатический поступок, но весьма удачный и решительный. Прощай! Поклонись брату Василию и Кикину 4, буде он в Москве. Из Тифлиса буду ко всем писать.
Верный Ермолов
РГИА Ф. 660. Оп. 1. Д. 111. Л. 89-90.
Комментарии
1. Инструкция, данная Ермолову царем, предполагала уступку ряда территорий Персии. Во время переговоров с персидскими министрами, а потом и с Фетх-Али-Шахом Ермолову удалось добиться гарантий, что вопрос об областях, отошедших к России по Гюлистанскому договору, считается оконченным и эти земли впредь в возврат требованы не будут (Берже П. Посольство А. П. Ермолова в Персию // Русская старина. 1877. № 6. С. 257; № 7. С. 411).
2. Имеется в виду «Журнал посольства в Персию», который сначала распространялся в рукописных копиях, а позднее был опубликован (Чтения в императорском обществе истории и древностей российских. 1863. Кн. 2).
3. Согласно высочайше утвержденному штату советниками посольства были действительные статские советники А. Ф. Негри и А. Е. Соколов. В состав посольства также входили: секретарь коллежский советник Худобашев; маршал лейб-гвардии Семеновского полка капитан П. Н. Ермолов; кавалеры лейб-гвардии Семеновского полка штабс-капитан князь В. О. Бебутов, лейб-гвардии Преображенского полка прапорщик граф Н. А. Самойлов, свиты е. и. в. по квартирмейстерской части поручик Боборыкин, а также офицеры квартирмейстерской части, доктор, два живописца, священник и другие лица-всего с учетом конвоя более 200 человек.
4. Кикин Петр Андреевич (1775-1834)-образование получил в пансионе Московского университета, в 1802 г. поступил на службу в Семеновский полк, полковник (с 1806 г.), в 1812 г. исполнял должность дежурного генерала 1-й Западной армии, произведен в генерал-майоры (декабрь 1812), в Заграничных походах командовал 2-й бригадой 6-й пехотной дивизии, с 1815 г.-в отставке, в 1816 г.-переименован в действительные статские советники и назначен статс-секретарем «у принятия прошений, на высочайшее имя приносимых», и членом комиссии прошений, позднее тайный советник, с 1823 г.-сенатор, с 1826 г.-в отставке. Ему принадлежит мысль о возведении в Москве храма Христа Спасителя, которая через А С. Шишкова была доведена до императора. В Петербурге был близок с Н. С. Мордвиновым, адмиралом А. С. Шишковым, Г. Р Державиным; был членом Вольного экономического общества и Московского общества сельского хозяйства, одним из основателей в 1820 г. Общества поощрения художников. Известен как знаток искусства и меценат.