Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

№ 396

М. С. Воронцову, 14 августа 1847

М. С. ВОРОНЦОВУ

Москва, 14 августа 1847

С равным нетерпением и любопытством ожидал я, любезный князь Михаил Семенович, письма твоего и получил от 1 числа июля из Турчидага 1.

Слухи уже были о холере в вашем краю и между войсками, и не трудно было понять, какие затруднения приуготовляла тебе проклятая эта болезнь.

Из письма твоего увидел я с досадою, что она встретила тебя уже при переправе чрез Сулак и сопровождала до Гергебиля, который без этого обстоятельства, конечно бы, не удержался 2. Но как она в одном месте не бывает очень долго, то в минуту, в которую пишу, уверен я, что возобновились военные действия и Гергебиль уже в руках твоих, если только входит это в твои предположения. Впрочем, ты, верно, того же мнения, что его взять надобно, дабы не могли думать горцы, что могут противостать нам.

Повторю собственные слова твои, что первое дело сберечь войска и что впереди у тебя много времени. Уверен, что пребывание твое в этой части Дагестана совершенно ее устроит, и навсегда решено будет, чем ограничиться должны наши приобретения. Это чрезвычайно важно и будет служить уставом для частных начальников, смиряя произвольные их действия.

Чрезвычайно приятно и, могу сказать, лестно мне было выслушать от тебя одобрение рассуждения моего касательно черты, которую не должны мы [535] переступать в этой части Дагестана и того расширения, которое может быть нам полезным. Многие думают неосновательно, что все надобно занимать и повсюду строить крепости. Весьма нередко можно довольствоваться тем, чтобы убеждены были, что от нас зависит взять, когда того мы пожелаем и в чем воспрепятствовать нам невозможно.

В этом смысле писал я тебе о пользе иметь две верные переправы, укрепленные, и угрожать Аварии, отнюдь ее не занимая. Рад, что это согласно с твоими видами 3. Казыкумык и Акуша будут назади и уразумеют, что их спокойствие от нас зависеть будет, не снискивая его рабственным угождением Шамилю. Кунзах был полезен, когда существовала в Аварии древняя фамилия ханов 4, между горцами уважаемая, но по истреблении оной Кунзах был нам в тягость по трудности сообщений, что в 1843 году доказано потерею многих укрепленных мест.

В мае месяце был здесь генер[ал] Головин и спорил о необходимости занятия Аварии, но я в таких случаях всегда помню известную смешную пословицу: «всякой барон имеет свою фантазию». Мы приятельски поспорили, и ни один из баронов не отстал от своего мнения.

Не сумневаюсь, что он сообщил тебе сочинение его о происшествиях на Кавказе во время его командования и о военных его действиях. О Граббе говорит он с озлоблением и в выражениях непозволительных, представляя его не разумеющим своего дела. Все приписывает себе, и то, что непосредственно принадлежало ему.

Сочинение напечатано без цензуры, и он не скрыл от меня, что у Государя находится экземпляр. Конечно, не новый способ писать самому о себе, но по крайней мере не в такой степени хвастливости. Впрочем, это многим ныне удавалось! Если дойдет до сведения Граббе, без возражения не обойдется, и он умеет написать не хуже Головина.

Мне даря сочинение, он просил не делать его многим известным, а я слышу, что немало экземпляров распущено. Быть непременно полемике!

Недавно вышло сочинение Устрялова, где коснулось войны с персиянами, и обо мне сказано, что я просил о смене меня, признаваясь в неспособности командовать против персиян 5.

В то же время полковник Реут (ныне генерал-лейтенант) 6, защищавший Шушу, назван неустрашимым. Это в нынешнее время называется историею! О Реуте лучше всех должен знать ген[ерал]-лейт[енант] Клугенау, служивший в его полку майором, которого тогда прислал он ко мне с просьбою, что по крайности, в которой он находится, он держаться не в состоянии и чтобы дал я повеление сдать крепость. Клугенау ехал чрез лагерь Аббаса-Мирзы, и ему известно было об испрашиваемом позволении. Бумаги, в ответ Реуту, мною посланные, не могли заключать большой ему похвалы и, конечно, ничего угодного Аббасу-Мирзе, который ожидал возвращения Клугенау, отправленного с его соизволения. Вместо Клугенау я послал Тифлисской полиции офицера Ахиджанова, которого нашли убитого в преследовании подлого труса Аббаса-Мирзы после Елисаветпольского сражения 7. О состоянии Шуши знал я все подробности из записок самого Реута чрез посланного мною армянина, верного человека, который проносил мои предписания на польском языке, ибо в армии персидской тогда поляков не было. Бумаги писал мне чиновник из [536] поляков, служивший в экспедиции губернатора генер[ал]-майора Ховена, теперь живущего у меня. Вот историческая неустрашимость полковника Реута! Готов был сказать тебе еще одну мерзость, но оставляю до другого времени; впрочем, о другом значительном лице.

Возвратимся к Кавказу.

Теперь все предстоит собственным глазам твоим. Какие рассказы были о Гунибе, который воспаленное воображение молодежи превращало в Koenigstein 8. Много, поистине, поэзии; но зачем он надобен, и какая польза в Ругудже 9? В эту категорию я не ввожу Тилитлы, но, конечно, не в теперешнее время может быть в них необходимость. Но, когда Казыкумык присутствием большого числа войск приучен будет к прочнейшему повиновению, тогда, буде нужно, и Тилитлы достанутся несравненно с меньшими трудностями. Приобретение может доставить величайшие выгоды впоследствии, но не иначе, как по изысканию удобного пути из Кахетии. Тогда сократится линия до Северного Дагестана, и то же количество войск, на меньшем пространстве рассеянное, могущее беспрепятственно приспевать, куда потребно, будет вселять большее к себе уважение. Все это даст нам открытие каменного угля. Мне досадно, что не постигают важности этого открытия, которого выгоды нельзя подвергнуть исчислению.

Конечно, не тотчас будет это ощутительно, но я вижу время, когда собственно по одному открытию угля можно будет уменьшить количество войск. Тебе, обращающему внимание на все обстоятельства, предлежит создать систему, которая вывела бы нас из большой погрешности размножать укрепления. Немногие из сих имеют моральное действие на окрестные земли, большая же часть развлекает войска, ничего им не предоставляя, кроме безопасного пребывания. И тут еще есть условия. Многое мог бы я сказать, имея некоторое о крае понятие, но боюсь наскучить тебе, и ты не имеешь времени читать мечтания празднолюбца, имеющего досуг. Оставь наследникам твоим начертание, которое служило бы им руководством. Надобно же иметь план, с которым бы все начальники соображались. Доселе действия их разрушающие одне других, и мы остаемся всегда при началах. Ты все имеешь, и власть, и у тебя самый верный помощник — Государь. Этого не про всех других сказать возможно!

В конце сентября намереваюсь я ехать на год за границу. Не болезнь гонит меня, но жизнь скучная, единообразная, и лень, совершенно покорившая меня. Словом, жизнь преглупая! Объеду, сколько будет возможно. Не буду представлен ни к одному двору, не сделаю никаких знакомств, кроме хозяина гостиницы, в которой буду жить. Буду пользоваться общественными удовольствиями. Где понравится, поживу долее; где не покажется хорошо, еду далее. Одно из желаний быть зиму в Италии, и более ничего не знаю. Со мною едет один из хороших моих знакомых, весьма много живший за границею 10. Невозможно человеку в семьдесят лет не иметь с собою кого-нибудь из близких.

Не думаю, чтобы встретил я затруднение в увольнении, в чем не отказывают никому, и ожидаю на письмо о том ответа. Когда получу, буду писать тебе; прощусь и от всей души пожелаю успеха истинно в трудном подвиге твоем, совершаемом для пользы отечества и его славы. [537]

Детей моих поручу тебе, благодетельному их начальнику, которого милостивое к ним внимание не оставляет мне ничего желать им счастливейшего, как сделаться его достойным.

Будь снисходителен к недостатку их способностей, которые, сколько они могут, заменяют усердным служением. Один из младших уже дворянин по ордену 11, чего так в короткое время я ожидать никак не смел. Если так же счастлив будет самый младший 12, мне не останется никаких желаний. Хотя одного буду я иметь ближе к себе на остаток дней моих, и ты же переведешь его сюда. Мне кажется, он менее других братьев наклонным к военному ремеслу, и я познакомлю его с умеренностию в замыслах. Он будет хозяином для братьев, которые должны служить необходимо по скудости их состояния. Вот мои планы, и я одно могу прибавить, что хорошо детям моим служить под повелениями Воронцова, не изменяющего расположения своего ко мне всегда постоянного.

Прикажи моего старшего сына употребить на службу более деятельную. Он попался туда, где главное занятие — устройство новых станиц и едва ли будет выстрел. Жалею о праздности его. Прощай, почтеннейший князь, будь благополучен. К чувствам моей преданности я прибавляю и благодарность.

Ермолов

P. S. Это прибавление прочтя, истреби.

С некоторого врем[ени] доходит до меня молва, впрочем, ни на чем не основанная, что будто ты намереваешься сократить время пребывания твоего на Кавказе. Это молва не порожденная болтливою Москвою, но перешедшая сюда из Петербурга, где, конечно, немало завидующих блистательному твоему положению, твоему могуществу, в особенности же при расположении к тебе Государя. Молве этой я не даю веры и прошу тебя не думать, что сообщаю о ней с намерением вызвать тебя на ответ, который бы мог объяснить ее. Прошу ни слова мне не говорить о том.

Позволяющие себе рассуждать об этом, естественно, встречаются с затруднением заменить тебя и ищут достойного среди отличаемых уважением Государя, а потому и падает выбор на графа Киселева 13. Но это все та же молва, и нет ничего в основание ей. Конечно, поводом к такому назначению служат особенные к нему милости Императора, который, может быть, о том и не помышляет. Он и в Петербурге почитаем весьма надобным.

Спешу на почту. Прощай.

РГАДА Ф. 1261. Оп. 3. Д. 1381. Л. 203-208.


Комментарии

1. Турчидаг — горная вершина в хребте Турчидаг на стыке Турчидагского плато и Кегерского нагорья. Расположена в Гунибском районе Дагестана. Речь идет о письме Воронцова от 1 июля 1847 г. (РА. 1890. Кн. 1. С. 207-209).

2. Причиной неудачи осады Гергебиля была отнюдь не только холера. Аул оказался хорошо укрепленным по правилам европейской фортификации (большую роль в этом сыграл египетский военный инженер Хаджи-Юсуф), в то время как у русских осадных средств было недостаточно. 2 июня 1847 г. Воронцов подошел к аулу и после двух неудачных штурмов 8 июля вынужден был отвести войска (Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2009. С. 483-485).

3. В письме от 1 июля 1847 г. Воронцов соглашался с Ермоловым, что Казыкумухское Койсу является естественной границей, на которой русским следует закрепиться. «До прибытия моего сюда я увлекался мнением многих, — пишет Воронцов, — что нам бы полезно было занять Ругуджу и Гуниб. Теперь я ясно вижу, что эта мысль была совершенно ошибочная. Что же касается до занятия Аварии, то пусть Бог простит тех, которые имели эту мысль и по ней действовали». Воронцов считал, что нужно иметь возможность сделать набег на Аварию или Тилитлы, «но думать о постоянном занятии внутренности этих проклятых гор без всякого способа существования, без всякого предмета и с огромными издержками для перевозки провианта и снарядов, есть... совершенное сумасшествие» (РА. 1890. Кн. 1. С. 208-209).

4. См. прим. 5 к письму М. С. Воронцову за март 1847 г.

5. Устрялов Н. Г. Историческое обозрение царствования государя императора Николая I. СПб., 1847.

6. В письме А. П. Ермолов вспоминает 1826 год, когда И. А. Реут, в то время полковник и командир гарнизона крепости Шуша, был осажден персиянами и просил о выручке.

7. 13 (25) сентября 1826 г. Отдельный Кавказский корпус под Елизаветполем разгромил 50-тысячную армию персов имея только 8 тысяч русских солдат и 24 орудия. К концу октября персы были отброшены за Аракс.

8. Кенигштайн — неприступная крепость в Саксонской Швейцарии.

9. Ругуджа — село, расположенное в 12 километрах от села Гуниб.

10. Лихачев Григорий Васильевич (1797-1857) — бывший офицер лейб-гвардии Конного полка, пошехонский помещик, попечитель тверской гимназии, вошел в историю как книжник, хозяйством интересовался мало, значительную часть времени проводил в Москве и за границей.

11. Клавдий Ермолов, получивший орден Св. Владимира 4-й степени с бантом, который давал права дворянства.

12. Север Ермолов.

13. П. Д. Киселев.