№ 387
М. С. Воронцову, январь 1847
М. С. ВОРОНЦОВУ
Москва, январь 1847
Всегда приятно мне было, любезный князь Михаил Семенович, думать, что не пишешь ко мне единственно по недостатку времени, и это не может быть иначе, ибо со всевозможною подробностию знаем мы, сколько беспрерывны твои занятия и как распределяешь твое время. А сверх того, разъезды твои, после которых, конечно, необходимо некоторое отдохновение.
Не думай, чтобы я хотел упрекнуть тебя продолжительным молчанием, нет, я могу жалеть, что давно ничего не знаю о твоих действиях, ибо журналы говорят исключительно об одних военных, которые перестают со времени начальствования твоего быть главнейшим предметом, особенно когда внутреннее устройство края, делающее быстрые шаги, привлекает всеобщее внимание. Теперь все говорят о торговле, о необходимости способствовать сбыту наших фабричных произведений. Здесь испугались желания твоего учредить свободный торг за Кавказом 1; испугались пребывания в Петербурге твоего директора канцелярии 2: ибо все убеждены, что представления твои, даже мысли, не встречают ни малейшего противоречия. Я точно не имею понятия о том, что ты представлял и точно ли все утверждено; ибо торговля составляет предмет, в котором я отличаюсь невежеством. Ко мне, как старожилу твоей страны, обращаются с вопросами, и я недавно отличился тем, что совершенно попал на твою мысль, упрекая нашему купечеству нерадением об усовершенствовании изделий, как относительно прочности, так и наружного вида. Поставил на вид неумеренность барыша и не всегда добросовестность. Со мною спорил известный тебе барон Мейендорф 3, надеющийся, что, основав в Тифлисе магазин, купцы успеют удовлетворить всем потребностям, и вещи будут желаемой доброты.
Я посылаю тебе его на сей предмет записку, которую, может быть, не предполагает
он, что я тебе препровожу. Он мне показывал письмо твое к нему,
которое сообщил он знатнейшим из купечества, и они в восторге от тебя и надеются
на могущественное твое покровительство, без которого знают они, что [523] не будут иметь успеха. Я, признаюсь, уверял их, что если предприятие их удостоено
твоего одобрения, то обещание вспомоществовать им может служить
надежнейшим обеспечением.
Твой князь Семен Михайлович 4 посетил меня, и я, прежде сего, видевши его несколько минут в Вознесенске и столь же в Бородине 5, могу сказать, что теперь только с ним познакомился. Я благодарен ему за многие любопытные известия, и он самым приятным обращением заставил жалеть, что чрез Москву пронесся он как метеор. Неловко говорить отцу похвалы о сыне, но я немногих принимаю с таким удовольствием, и посещение его будет мне памятным. Письмо твое я от него получил 6.
Вскоре за ним князь Кочубей 7 доставил мне лично посланные тобою бумаги 8. Ты не раз дал мне заметить, сколько необходима тайна относительно предметов заключающихся в них, и я совершенно убежден в том. Могу тебя уверить, что не только не похвастаю, что я что-либо знаю из твоих предположений, но даже по самой необходимости должен молчать, ибо ничего кроме как из газет не знаю. Так на днях прочитал о разделении Закавказского края на губернии 9.
Будь покоен, любезнейший князь, на мой счет: я очень ценю доверенность твою ко мне и потому умею достойно поместить ее. Впрочем, бумага, о которой заботишься, позволь откровенно сказать, не заключает в себе насчет будущих предприятий ничего точного, положительного; ибо все почти относится до рассмотрения более обстоятельного. Итак, согласись, что мудрено проговориться. Большая часть бумаги состоит из описания совершившихся уже происшествий, ибо упомянуто о построении укрепления на Фортанге и Алдинских хуторах, разорение которых представлено в газетах едва не началом уже совершенного низложения Кавказа 10. Впрочем, не подумай, чтобы я не видел многих важных перемен и таких, которые для самого недальновидного человека покажутся весьма ощутительными. Я того мнения, что Шамиля власть должна упадать, ибо нет правдоподобия распространить ее успехами, а ничтожные хищничества ее не утвердят. Предназначенное тобою расположение войск в прочных штабах соображено отличным образом, и я доволен собою, встретившись с тобою мыслию сделать сообщение с Казыкумыком чрез владения акушинцев.
Заметь, что Акуша была посещена мною и 24 года была верною; при мне занят был и Казыкумык 11. Итак, не смешивай меня с теми из начальников, которые влезли далее в Дагестан. Никогда не мыслил я об Аварии: мне довольно было тогдашних там раздоров, и можно было смирять их без присутствия среди них войск, но отнимая средства делать набеги и увлекать благоприятствующие нам народы. Таковыми легко было со временем сделать акушинцев и их положить им преградою. Чрез Койсу надобна верная переправа; в Гергебиле или другом месте, принадлежит твоей прозорливости. Во всяком случае, она произведет сильное моральное действие и подымет дух покорствующих нам. Жалел я, что зудахаринцы были разорены Шамилем и что он успел выполнить сделанные им угрозы. Но без сего не было бы места блистательному делу князя Бебутова 12, которое без сумнения произвело большое действие на умы горцев. Мне не раз случилось оспаривать мнение, что князь Аргутинский мог [524] содействовать князю Бебутову. Я утверждаю, что если бы Шамиль видел возможность того, то не только он ничего бы не предпринял, но даже не перешел бы Койсу, и, думаю, я не ошибаюсь. Шамиль, конечно, заботится о своей безопасности и обо всем извещаем обстоятельно. Если бы только тронулся князь Аргутинский, он был бы уведомлен.
Если бы удалось открыть каменной уголь в Казыкумыке, это было бы лучше золотых приисков! Князь Кочубей сказывал мне, что он найден, и превосходный, в Имеретии, и это во многих отношениях даст неисчислимые выгоды. Нельзя без особенного уважения слышать, как по всем частям управления ты, любезнейший князь, подвигаешь край вперед. Тебе предлежит начертать план для действий твоим наследникам, кои доселе разрушали труды бывших их предместников. Так истреблено из памяти то, что удавалось мне сделать, а в десять с половиною лет времени не может быть, чтобы постоянно делал я одни глупости. А когда вижу я столько памятников, воздвигнутых генералу Головину, позволительно удивляться, что остался я в памяти одних горцев, которым должен я быть благодарным, ибо отзывы их не в порицание мне.
Восхваляя дух войск наших, ты как будто укоряешь меня в противном тому мнении. Я никогда не сумневался в том и если допускал некоторые оттенки в храбрости, то, собственно, по словам свидетелей, которых случалось мне слышать рассуждения. Например, никто не сравнивал полки 5-го корпуса с прежними войсками, и немногие из них называемы храбрыми. Может быть, это неосновательно; конечно, не я, совершенно их не знающий, смел определять их достоинство. Давно переставши быть военным человеком, я не позволяю себе суждений и признаюсь, что сделался довольно ко всему равнодушным. Я даже верю повествованиям господина Данилевского 13. Сильнее этого не могу представить доказательства!
Убедись, сделай одолжение, что, зная труды войск, их беспрерывные занятия, познакомившись со многими из молодцов твоих подчиненных, наслышавшись о делах, какое чувство кроме уважения можно иметь к ним? Итак впредь ни слова о храбрости войск, разве что другим могут они служить примером.
Ты говоришь, что когда бываешь с войсками и когда живешь в лагере, это почитаешь отдохновением в сравнении с жизнию в Тифлисе. Знаю, как обременен ты делами, сколько ежедневно часов проводишь за бумагами. Далеко не столько бывало у меня дел; ибо не было почти нововведений, продолжался прежде установленный ход, а и я отдыхал лагерною жизнию. Тебе довольно одного преобразователя, знаменитого Гана, чтобы, разрушая создание его, иметь несравненно более занятий. Я хорошо это понимаю! Было время, что удивлялись его премудрости. Были у него сильные покровители, сильные защитники, и я видел депутацию из Грузии, благодарившую за преобразование управления, как дар ниспосланный Небом. К сожалению, это было в достопамятные времена Головина.
Благодарю за обещание доставить мне гражданский отчет 14. Конечно, весьма любопытно видеть эту важнейшую часть твоего огромного управления, ибо военные дела далеко уже не имеют прежнего вида, и Шамиля не должно быть долговременным владычество. Это делается приметным, и я думаю, что в лучшем состоянии дела должно было признавать его за предмет [525] второстепенный. Впрочем, некоторым из предместников твоих небезвыгодно было выставлять его за некоторый род гения: ибо, преодолевая его, они себя ставили натурально выше и знакомили с собою, тогда как о существовании их едва подозреваемо было. У нас есть знаменитости министерские, штабные и в армии неизвестные. Есть также и необходимость оправдываться в получаемых наградах. (Avancements et recompenses monstres* (Производства и награды колоссальные (фр.).).) За все спасибо гению Шамилю!
Благодарю и буду ждать обещанную карту десятиверстного масштаба. Не имея никакой, я не понимаю говорящих о Кавказе и если не краснею, то по привычке к подобному заключению на мой счет. Ты один имеешь великодушие признавать, что я имею некоторое понятие о твоем крае, и это говорю я не в виде приветствия.
Прощай по [...]** (Здесь и далее в тексте письма дефекты оригинала.) твоих занятий я не буду роптать, если [...] писать ко мне не будешь, желаю тебе возможных [...] неразлучных с общею пользою.
Душевно преданный Ермолов.
Ты пишешь мне о Копьеве, как будто бы я находил излишне строгим его наказание отданием под суд 15. Я не мог иметь этого в голове, ибо совершенно не знал обстоятельств его дела до получения письма твоего; а слухи, которые доходили до меня, отнюдь его не оправдывали. Не сердись, что повторю собственные выражения в письме твоем: «о прежней его службе, которую ты называешь блистательною, я ничего не знаю». Тебе известно, что 20 лет, как я в отставке, следовательно, свидетелем его службы я быть не мог, и в целой армии почти нет уже мне знакомых, или были они не в больших чинах. О нем же говорил мне человек, строгий по службе и не дающий похвалы не заслуживающему ее, человек, которого службу и способности я хорошо знаю; это — бывший командир 5-го пехотного корпуса Муравьев 16. В последнюю Польскую инсуррекцию он имел в команде три гренадерских полка бывшего Литовского корпуса, составленные из поляков. К ним по неблагонадежности прикомандированы были 24 офицера из гвардейских полков, из числа коих убито и ранено 16 человек, и полки дрались отлично. Муравьев сказывал мне, что Копьев был замечателен своим усердием и храбростию. Слова: блистательной службы принадлежат ему; а Копьева в первый раз в жизни увидел я несколько лет после того. Можешь судить, есть ли причина к особенному участию со стороны моей; но я жалел, что мог впасть в преступление офицер, отлично храбрый и имевший столько лестное звание флигель-адъютанта и такую видную в службе карьеру.
Вот что заставило меня любопытствовать о нем; но судить о наказании не мое дело, и особенно человека, которого я едва знаю, и то, только в лицо.
И так об этом более ни слова!
Несчастного Дадиана я узнал после наказания и с сожалением помню, что уже скоро десять лет и не прекращается постигшее его несчастие!
Прощай!
[Ермолов]
РГАДА Ф. 1261. Оп. 3. Д. 1381. Л. 181-187 об. [526]
Комментарии
1. Воронцов был сторонником свободной торговли в Закавказье и, в частности, предлагал свободный допуск в Закавказский край европейских товаров при уплате только 5% пошлины, в то время как в России действовал запретительный таможенный тариф 1842 г. В 1845 г. в Петербурге было утверждено положение Кавказского комитета по делу о закавказской торговле. Этим положением Воронцову поручалось составить проект подробных правил для транзита товаров через Закавказье, рассмотреть вопрос о снижении пошлин на европейские и колониальные товары и т. д. При отношении к Чернышеву от 31 августа 1846 г. Воронцов приложил записку об изменении общей тарифной системы по Закавказскому краю и Черноморской береговой линии, где вновь подробно обосновал свою позицию. В частности, он ссылался на экономические успехи края, которые были сделаны в период с 1822 по 1832 г., когда такая 5%-ная пошлина, введенная по особому ходатайству Ермолова, уже применялась (АКАК. Т. X. Тифлис, 1885. С. 181-187).
2. С. В. Сафонов.
3. Мейендорф Александр Казимирович (1796-1865) — барон, писатель, промышленник, тайный советник, член Совета министра финансов, член Главного правления училищ, совместно с П. Зиновьевым в 1842 г. издал промышленную карту России. Долго председательствовал в мануфактурном совете в Москве и способствовал учреждению выставок и учебных заведений для торгового класса. Среди его сочинений: «Елисаветполь (Ганжа) и его окрестности. Отрывок из промышленного путешествия по Кавказу» (М., без года).
4. Воронцов Семен Михайлович (1823-1882) — сын князя М. С. Воронцова, до 1847 г. служил по гражданскому ведомству, затем перешел на военную службу, участник экспедиции в Дарго; с 1852 г. — генерал-майор, в 1851-1852 гг. — командир Куринского егерского полка.
5. Вероятно, на торжествах, проходивших в августе 1839 г. на Бородинском поле, в связи с 25-летием вступления российских войск в Париж.
6. Имеется в виду письмо М. С. Воронцова от 15 декабря 1846 г. (РА. 1890. Кн. 1. С. 199-200).
7. Вероятно, Кочубей Василий Викторович. Одновременно с 1846 г. в канцелярии наместника в чине титулярного советника, а затем коллежского асессора служил его брат Сергей Викторович (1820-1880).
8. Речь идет о посланной 17 декабря с Кочубеем копии рапорта Воронцова императору от 14 декабря 1846 г., в котором излагались предположения насчет военных действий в 1847 г. Воронцов просил Ермолова в письме от 15 декабря никому не показывать этот документ (РА. 1890. Кн. 1. С. 199-201).
9. По инициативе М. С. Воронцова в 1846-1847 гг. была проведена административно-территориальная реформа. В декабре 1846 г. все Закавказье разделено на 4 губернии: Тифлисскую, Кутаисскую, Шемахинскую и Дербентскую. В 1847 г. Дербентская губерния была вместе с Тарковским шамхальством и Мехтулинским ханством объединены в Прикаспийский край — особую административную структуру, получившую форму военного управления во главе с командующим войсками. Джаро-Белоканское общество и Елисуйское султанство получили статус военного округа. На Северном Кавказе в 1847 г. Кавказская область была преобразована в Ставропольскую губернию (Исмаил-Заде Д. К., Гатагова Л. С. Кавказ // Национальные окраины Российской империи. Становление и развитие системы управления. М., 1998. С. 261-295).
10. Образовавшиеся незадолго перед тем Алдинские хутора между реками Гойтой и Рошней были разорены генералом Р. К. Фрейтагом в декабре 1846 г. (Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2009. С. 483).
11. Речь идет о походе Ермолова в Акушу в декабре 1819 г. (см. письмо Ермолова Воронцову от 6 января 1820 г.). Казыкумухское ханство Ермолов завоевал в 1820 г. (см. прим. к письму от 6 сентября 1820 г.).
12. См. прим. 1 к письму от 28 ноября 1846 г.
13. Михайловский-Данилевский Александр Иванович (1789-1848) — генерал-лейтенант, участник войн с Наполеоном, адъютант М. И. Кутузова; военный историк, официальный военный историк, действительный член Императорской Российской академии с 1831 г., академик Петербургской Академии наук с 1841 г., с 1835 г. — сенатор и председатель Военно-цензурного комитета.
14. Отчет по управлению Закавказским краем за 1845 г. Тифлис, 1846. См. также АКАК. Т. X. Тифлис, 1885. С. 833-847.
15. Приписка к письму, начинающаяся словами: «Ты пишешь мне о Копьеве...», сделана, как обычно, Ермоловым на отдельном листке, расположенном в архивном деле непосредственно после письма, датированного январем 1847 г.. Однако, по всей видимости, она является прибавлением к более раннему письму. По содержанию приписка является реакцией на письмо Воронцова от 5 мая 1846 г. (РА. 1890. Кн. 1. С. 187-188), где он подробно изложил суть дела Копьева в ответ на выраженное в письме от 13 апреля Ермоловым удивление по поводу наказания «офицера, известного блистательною храбростию». В позднейших письмах Воронцов Копьева не упоминает. Следовательно, можно предположить, что ермоловская приписка относится к маю-июню 1846 г.
16. Муравьев Н. Н. См. прим. 5 к письму Н. П. Годеину от 25 января 1845.