№ 347
Н. Н. Муравьеву, не ранее 10 ноября 1845
Н. Н. МУРАВЬЕВУ
[Москва, не ранее 10 ноября 1845]
Почтеннейший Николай Николаевич.
Я получил письмо Ваше и чрезвычайно благодаря за него, я, конечно же, был им обрадован, ибо, вместе с Воейковым грустивши о болезни Вашей, я со времени отъезда его в деревню ничего уже не знал об Вас.
Не было ли вины любезного некогда сослуживца моего, что болезнь дерзнула к нему приблизиться, никогда прежде не появлявшаяся. Или уже не в той степени деятельность перестала быть охранением от них.
Я над собою имел опыт, что военному человеку необходима особенная деятельность, я готов удивляться каждому, кто вне службы найдет достаточную. [468] Уже девятнадцатый год, как грызет меня бездействие, и с ним познакомился я, когда мне был пятидесятый год. Вы недалеко переступили его!
Невозможно, любезный Николай Николаевич, поступать более обязательным образом как Вы сделали, войдя в дело, относящееся моего Елецкого имения 1. Как я благодарен, что Вы приказали явиться к себе бурмистру. Безграмотному, как он, человеку, конечно, необходимо толковое наставление и приказание. Доверенность ему я давно уже послал. План у меня, снятый человеком г[осподина] Смирнова, братом нашего Воейкова 2, и, кажется, другого не бывало. В Межевом департаменте здесь давно уже достаю копии разных необходимо нужных бумаг, но это делается с неимоверными затруднениями и медленностью. Буду всячески стараться достать их и вперед испрашиваю позволение прислать их к Вам; боюсь, чтобы бурмистр не потерял их или бы, по неведению важности таковых, не передал кому-либо другому.
Не создан я для хлопот сего рода, не понимаю их и скучаю ими одинаково. Как рад, что могу кончить толкование о деле несносном.
Позвольте мне спросить Ваше превосходительство, от чего при свидании с Вами в разговоре не иначе изъясняюсь я, как употребляя выражения ты, любезный и почтенный Николай. Право, не знаю, почему бы не возвратиться мне к прежним допущенным мне правам и стеснять себя бесполезною церемониею? Божусь, мне легче писать, как я говорю, и потому почту изъясняться способом, который ближе к сердцу.
Со времени письма твоего есть уже известия о Кавказе, которые помещены в газетах. Гора Анчимер играет важную роль и грозит возбудить зависть в самих Казбеке и Эльбрусе.
Реляция есть или не чрезвычайно важная, то, конечно, уже не сокращенная. В ней упоминается и о тех распоряжениях и мерах, которые непозволительно было бы не соблюсти батальонному командиру.
Представляю себе описание покорения Андии и битвы, при том происшедшей. На днях проехал с известием курьер. Надобно ожидать чего-нибудь чрезвычайного, ибо в письме генерала Гурко есть между прочим: nous sommes empires du quartier general de Schamil qui fuit comme un lache* (Мы завладели главной квартирою Шамиля, который бежал как трус (фр.).).
He знаю, как истолковать выражение: Mon drapeau a ete crible de balles et mon aide de camps tue** (Мое знамя все было пронизано пулями и адъютант мой погиб (фр.).). Здесь объясняет один близкий Гурко, будто каждый из генералов имеет знамя, которое за ним возится, и будто это заведено со времени генерала Граббе. Но это слышу я сегодня в первый раз и не верю, чтобы доселе не было это известно. Какой вздор, и было бы похоже на бунчуки турецких пашей.
Георгиевским крестам дается ход, и уже до Андии их дано пять штук. Хорошо, если бы тем можно было сделать иностранные журналы менее ядовитыми! Едва ли можно успеть в том!
Слышно, что граф Воронцов намеревается истребить Дарго, резиденцию Шамиля. [469]
Слышно, что Дарго оставлено Шамилем, ибо в нем попался бы он, как в западне, но, вероятно, брошено им несколько чугунных орудий, из которых он не знает, что делать. А нам почему не прикрасить ими реляции и не прогреметь взятием Дарго? Нет необходимости объяснять, что там никого не застанут. Любопытно слышать, как не знающие края толкуют о победах, как превозносят завоевания, у них Андия не уступает в могуществе первостепенным державам. Я помню, как бедный народ Андийского общества приезжал ежегодно в Тифлис с караванами бурок на продажу, и всегда, по обычаю, со времен грузинских царей, одна бурка, вместо царя, подносилась русскому начальнику. У меня есть эта бурка. Андийцы существовали этим торгом и, вероятно, восхищены, избавившись зверской власти Шамиля.
Они, без сумнения, ожидали нетерпеливо приближения российских войск. Андиею нельзя, однако же, кончить, ибо у Воронцова на руках есть, конечно, люди, которым надобны георгиевские кресты, следовательно, ожидать надобно продолжения побед. Немудрено, что появление ужасных ополчений устрашит горцев и Шамиля многие оставят, боясь подвергнуть гибели жен, детей и имущества, и он, слабый, лишится влияния на них. Немудрено, что испросившие пощаду пожелают спокойствия, давно перенося все недостатки и убийственную нищету. Какими легкими путями можно достигнуть славы, которая, по крайней мере, станет наряду с приобретенной великим единственным фельдмаршалом 3. Взглянул бы на сего, пока нет еще ему равного на земле русской! Уже и Викинский 4 получил Белого Орла 5. Что же можно назвать неспособностью?
Прощай, почтеннейший Николай Николаевич. Всегда уважение мое совершенно, благодарю за дружбу твою, в последнее время доказанную мне самым чувствительным образом твоим расположением ко мне. Люблю тебя всей душой.
Ермолов
РГВИА Ф. 169. Оп. 1. Д. 1. Л. 21-22 об. Копия.
Комментарии
1. В Елецком уезде Орловской губернии у Ермолова было 125 душ в селе Власово, 30 душ в сельце Набережное Ливенского уезда и 13 душ на хуторе Петровский, всего площадью 1134 десятины. Имение продано в 1846 г.
2. Смирнов Николай Михайлович (1807-1870) — дипломат, в 1845-1851 гг. — калужский губернатор, двоюродный брат Николая Воейкова, бывшего адъютанта А. П. Ермолова.
3. И. Ф. Паскевич-Эриванский.
4. Викинский Иван Михайлович (1790 — не ранее 1870) — генерал-лейтенант с 1843 г. Участник Отечественной войны 1812 г., Заграничных походов русской армии 1813-1814 гг., русско-персидской (1826-1828) и русско-турецкой (1828-1829) войн.
5. Польский орден Белого Орла вместе с орденом Св. Станислава был включен в состав российских орденов в 1831 г.