№ 343
М. С. Воронцову, 31 августа 1845
М. С. ВОРОНЦОВУ
Москва, 31 августа 1845
Получил письмо твое, почтеннейший князь Михаил Семенович, из Темир-Хан-Шуры. Поздравляю с оконченным походом, с полученною наградою 1 и, не менее, с доставленными наградами подчиненным, знаменующими щедрость Государя, его удовольствие и совершение важного, им предначертанного предприятия. Желание его вполне исполнено, и Дарго не существует!
Чрезвычайно я был рад, что описание твое дало мне понятие о происшествиях, бестолково разглашаемых болтливою Москвою.
На минуту приехал я из деревни. Мне говорят, что Кавказ есть почти единственный предмет разговора в обществе и во всех состояниях. Всякой необдуманно говорит свое, и потому можно себе представить, какое из сего происходит безобразие.
Из письма твоего вижу, с какими войска твои боролись затруднениями, с какою превозмогали их твердостью, не ослабевая при поставляемых самою природою препятствиях. Кто мог предусмотреть, что в июне месяце будет мороз до 5 градусов, долженствующий нанести вред войскам и, истребя множество лошадей, уменьшить средства подвоза провианта? Жаль чрезвычайно, что нельзя уже было составить запаса, который бы обеспечил дальнейшие действия; ибо я полагаю, что ты не ограничился бы бесплодным появлением в Андии, но мог застигнуть незадолго пред тем удаленные семейства, обремененные имуществом. Без сумнения, ты не допустил бы истребить народ не воинственный, со времени грузинских царей наполняющий тифлисские базары своими изделиями, но мог нанести большой ужас и произвести полезное впечатление, даруя им пощаду. Ты говоришь, что несколько уже лет войска собирались идти в Андию, где русские никогда не были. Не знаю, кому первому пришла мысль туда проникнуть, но, конечно, не самому дальновиднейшему из наших начальников. Если только для того, чтобы сказать, что даже Андия свидетелем была славы нашего орудия, то являлось оно далее не менее трудными путями. Была крепость в Кунзахе 2, державшая в покорности некоторое население. За приверженность к нам истреблено Шамилем без различия пола и возраста все население верного Унцукуля 3. Много мест, где не были войска русские, и я, убежденный, как и ты говоришь, что русской груди и штыкам русским ничто противустоять не может, думаю, однако же, что в тех местах и не будут.
Уже девятнадцатый год, как удален я из вашего края, совершенно изменились обстоятельства; все для меня до того ново, что я не только не позволяю себе иметь мнения, но чувствую, что недостаточны и даже несвязны мои понятия; а только держась общих правил и несколько опираясь на десятилетнюю опытность и изучение характера противоборствующих вам народов, я что-нибудь понимаю.
Довольно с давнего времени неудачные действия наши против Шамиля в собственное наше извинение выставили его за человека необыкновенного, за гения, против которого необходимы средства чрезвычайные! Тако равно и Дарго, разбойничий притон его, впрочем, ничтожная деревушка, каковых много на каждом шагу в земле гористой и которых твердость состоит в [460] непроходимости лесистых дорог, прославлена резиденциею, и породилась мысль непременно овладеть Дарго!
Никогда сам по себе не был бы ты в подобном заблуждении, и я убежден, что Дарго не был бы твоею целью. К чему приведет истребление резиденции? Шамилю наставление выбирать места, менее угрожаемые. Здесь жил Шамиль для ближайшего наблюдения за действиями нашими на плоскости, где твердо должно быть владычество наше. Здесь и теперь он жить будет; а для того, что не захочет вам отдать, найдет он места недоступные и безопасные. Не лазить же в каждую нору разбойника! Что взято в Дарго? Даже неподвижных чугунных пушек ни одной не отыскано. Прости, может быть, нескладную мысль, простосердечно высказанную, некогда старому по службе товарищу: я легко могу ошибаться и сведения не все имею точные!
Вижу, что в число огромных наград генералам один не попал фон Клугенау. Догадываюсь, что он наказывается за понесенную потерю при возвращении навстречу транспорту 4. Позволяю себе думать, что все возможное он не упустил сделать, когда помощниками его были генералы Пассек 5 и Викторов 6. Конечно, не в смелости был недостаток у Клюке! Припоминаю, что генерал Головин находил его нераспорядительным и не имеющим соображения. Хотел бы я видеть, что произвел бы высокий талант Головина-полководца в положении, в котором находился Клюке. Колонна его, отовсюду сжатая, не имеющая места для цепей по бокам ее; поперек дороги завалы, которых обходить невозможно. Не винить ли Клюке, что он не умел маневрировать? Итак, Клюке оставалась одна неустрашимость, а с нею бывал он всегда знаком!
Не могу верить здешним слухам, что бывшие с ним батальоны 5-го корпуса расстроились, долго не пришли в порядок и будто бы даже вышли из послушания. Молве сей противоставлю я похвалы, которыми ты превозносил войска 5-го корпуса, говоря, что ни в чем не уступают старым кавказским войскам; противоставлю множество сведений о том, что при слухе о назначении твоем было общее войск восхищение и что до удивительной степени возвысился дух войск, когда ты появился перед ними и повел их в горы. Все это мы здесь хорошо знаем; а затем не могу я постигнуть настоящей причины неудачи Клюке. Разве несоразмерное число неприятеля, а это и тебе случилось испытать в Ичкерийском лесу!.. Ты будешь меня бранить; но я решусь сказать, что Головин относительно Клюке сильное произвел на тебя впечатление!
Возвращусь в Ичкерийский лес и скажу с удовольствием, что, при злодейской дороге, при беспрерывной драке и даже иногда схватке, пройти, не оставя ни одного раненого, нельзя иначе, как молодецки и, конечно, славно! Этого одного достаточно приобрести беспредельную приверженность и доверенность войск. И пример хорош для подчиненных! Конечно, никто из них не оставил раненого!
В ужасном и продолжительном бою надобна была любовь солдата к начальнику, чтобы не вышло похожего на переход генерала Граббе. Происшествия подтвердили, что он ею не обладал. Этот славный офицер, при его отличных способностях, оставил по себе горестную память. Много значит громкое имя, и я поздравляю войска кавказские, что ты предводишь ими!
Какими молодцами явились у тебя генералы Фрейтаг 7 и Лабынцов! Я знаю неустрашимость последнего, но в сем случае заслуга первого еще важнее. [461] Честь предусмотрительности твоей, что приказал ему выйти навстречу, и он хорошо догадался, что, не остановясь у Герзель-аула, подвинулся к Мискиту 8. Никогда не завидовал я хвастунам, говорящим: «Я это сделал с горстью людей!» Лучше употребите силы вдвое для вернейшего успеха. Я слышал о твоем приказе, и, конечно, Фрейтагу он лестная награда. Не столько чисты действия Аргутинского 9, который выходит в герои собственного сочинения реляциями. За действиями его нет поверки! Помню, что в Москве сообщил ты мне намерение послать его в Тилитлы; видел из донесений твоих, что он выступил из Казыкумыка, движением своим принес великую пользу общей связи дел, удержал против себя неприятеля, который мог усилить Шамиля. Аргутинский по причине возвышения вод не мог перейти Койсу. Это весьма вероятно, но слишком долго не переходил, а в горах воды не бывают стоячими. Его должно было провождать желание отмстить Кибит-Мулле 10, который некогда заманил его в Тилитлы, занял с тылу выход из ущелья и порядочный задал ему урок быть осмотрительнее. Он надеялся, что мошенник мулла без драки уступит Тилитлы. Читал реляцию, в которой нанес он мулле и Гаджи-Мюрату 11 большой урон: 200 человек осталось на месте, 400 сбросилось со скал. Этот способ истреблять неприятеля нахожу весьма удобным и потому, что контроль нелегка и даже невозможна* (Так в оригинале.). Я вот как понимаю действия героя. Он выжидал, что будет предпринято с твоей стороны. Все время пребывания твоего в Андии он ничего не предпринимал, вероятно предполагая, что ты подвинешься вперед; но, когда узнал он, что ты обратился на разорение Дарго и, далее не возвращаясь в Андию, последовал в Герзель-аул, чем очевидно оканчивалась экспедиция, уразумел он, что горцы, избавясь тебя, наносившего им урон, не будут уже столько упорны в сопротивлении, и тогда атаковал их. Пребывание в Дарго, продолжительный бой в следовании к плоскости, по справедливости молодецкий, не имели наружности блистательной, которая нередко заменяет достоинство самых полных успехов. Он этим воспользовался, и его действию сами обстоятельства придали важность, и его выставили как бы некоторое вознаграждение понесенной неудачи. Я это слышу и вижу, как трудно заставить понимать вещи настоящим образом. До тебя, конечно, доходить будут разные нелепости, и я, как ты сам того желаешь, сообщу тебе некоторые после.
Второй период экспедиции, по словам твоим, займется устроением передовой Чеченской линии и вообще постов; действий наступательных не будет. Ты увидишь, что Аргутинский в это время постарается занимать внимание собою. Что ему значит уничтожать тысячи, а особливо толкая со скалы? Будет много побед, и горе бедным горцам!
Вспоминаю покойного князя Мадатова, который рассказывал мне однажды следующее: «Какая тш каналья! Хотел меня надуть на жидовскую штуку, а я пустил тш ему армянскую, и каналья тш не выиграл».
Аргутинский держится армянской штуки. Головин, человек весьма умный и с прекрасными познаниями, впрочем, столько же военный человек, сколько я митрополит, создал блистательную его славу и ее сиянием думал закрыть всякого рода потери, неудачи и беспорядки, пустившие глубокие корни, конечно, в незабвенное его управление. Чтобы не возвращаться к этой [462] знаменитости, скажу не шутя, что для поправления после Нейгардта дел он ожидал, что возьмутся за него. Не знаю человека, который бы, подобно ему, умел так извлекать собственную пользу. Он письмо твое, в котором ты просил его советов, показывал военному министру 12, и об этом известно далее 13. Не знаю, как известна записка его, где говорит он, что горная война est une guerre d’embuscade* (Война засад (фр.).). Это в Петербурге для многих новое и было прочитываемо с восхищением! Человек этот с универсальными его способностями и от тебя умел воспользоваться похвалою. Ничего более!
Сию минуту говорят мне, что есть приказ о производстве Аргутинского в генерал-лейтенанты. Скажу в последний раз: какой богатый запас полководцев!
Понимаю совершенно основательность твоих заключений, что, не намереваясь ничего заложить прочного в горах, невозможно было заставить общества прибегнуть под покровительство и защиту нашу. Даже можно было желать, чтобы этого не случилось: ибо они подверглись бы наказаниям Шамиля за изъявление покорности. Если бы возможно было выселить на равнины прежних жителей оных, то, конечно, результат был бы удовлетворителен, и, с прибавлением к корпусу одной пехотной дивизии и сделав подвижными часть линейных батальонов, легко можно было оградить их от угроз и нападений Шамиля. Тогда следствия похода были бы чрезвычайно полезны и ощутительны. Я ни мало не сумневаюсь, чтобы это не сделалось в непродолжительном времени в твое командование: у тебя сильны движущие средства, власть велика, доверенность Государя беспредельна!
Теперь, от нечего делать, хочу завести с тобою спор. Ты, как я замечаю, столько же не любишь, как и великой Суворов 14, слово отступление; ибо усиливаешься уверять, что, идучи от Дарго к Герзель-аулу, ты был атакующим, и приводишь в доказательство, что ты шел прямо на неприятельскую позицию. Тогда по всем направлениям были неприятельские позиции, ибо неприятель окружил тебя со всех сторон. Марш из Андии до Дарго принадлежал беспрекословно к движениям наступательным; но неужели князь Бебутов 15, от Кирки спускаясь к Чиркею, делает движение наступательное? Согласись, по крайней мере, что это скорее назвать должно возвратным путем, каковой был и твой от Дарго до плоскости. Как хочешь, не могу признавать за наступательное движение, тобою совершенное. Что ты уклоняешься чести бестрепетного и искусного отступления, которое против горцев труднее всякого другого? Хотел писать более, но боюсь тебе наскучить.
Мнения болтливой Москвы почитаются ни во что; но ты приказал сообщить их, и я исполняю.
Говорят, что лучше было не ходить в горы, нежели главнокомандующему поставить себя в положение быть преследуему и окруженному; что неудачное предприятие должно непременно возвысить славу Шамиля и дать ему еще большую власть; что, если требовано неотлагательное разрушение деревушки Дарго, лучше было поручить то кому-нибудь из генералов, и еще оставался бы страх, что может прийти сам главный начальник и поправить, буде бы что не хорошо было сделано. Безрассудно говорят, будто бы теперь несравненно [463] сильнее, будут сопротивляться всякому из генералов, когда за потери их, хотя впрочем значительные, нанесено нам не менее чувствительное поражение.
Рассказчики выставляют потерю трех генералов 16, утверждая, что это без сильного поражения быть не могло. К сему присоединяются будто из получаемых писем заимствованные сведения, которых нет без сумнения. Против всякой очевидности говорят, что восстановленный тобою дух должен упасть необходимо и что это, конечно, не легко поправить. Соглашаются, однако же, что не тебе может предстоять это затруднение! C’est une concession, que l’on fait generalement et sans difficulte* (Это уступка, на которую идут часто и без усилий (фр.).). И соглашаются, что дело еще не худо! Многих встревожило, что главнокомандующего пять адъютантов вдруг могли быть подвержены опасности. Не известно, кто разгласил, что будто ты вынимал саблю в собственную защиту 17. Словом, множество нелепостей, одна другой глупейших, но уже начинающих менее возбуждать вопросов и любопытства. Есть в то же время люди, убедительно доказывающие неправдоподобие и бессмыслие рассказов и бредней.
Ты, конечно, смеешься глупостям и презираешь ими. Твое значение, твоя известность служат тебе ограждением и недосягаемостию! Между тем слишком ощутительно, что ты исполнителем был предначертанной цели. И я помню, что ты мне говорил о Дарго и в каком случае найдешь выгодным атаковать его. Кажется, произошло иначе, нежели мне говорил, и для тебя хуже, если, по недостатку доверенности, скрыл от меня, что взятие Дарго требовалось настоятельно и безусловно. Немного труда было бы выслушать меня десять минут; а случается, что я не всегда говорю вздор!
Все говорят, что ты будешь иметь свидание в Крыму с Государем. Увидим в будущем году следствия.
Прощай, да благословит Бог твои начинания.
Любящий и преданный тебе Ермолов.
Не ожидая, что воспитанник мой 18 будет иметь счастие обратить на себя внимание главнокомандующего и не полагая, что в чине ничтожном и неизвестный он будет того достоин, я не смел просить о нем и ни словом не сказал тебе, почтенный князь, Михаил Семенович. Но теперь я должен благодарить за милостивый взгляд на него и такой об нем отзыв, который сам собою может быть лестнейшею ему наградою. Это уже принадлежит великодушию Воронцова и которого мог быть лишен сын мой тогда только, если бы он был негодяем. Ему дана перспектива все заслуживать усердием и трудами. Истолкована ему ничтожность его происхождения и что не должен он рассчитывать на покровительство. Можешь представить себе, почтенный князь, чувства мои после твоего об нем отзыва и надежды, которые смею я допускать, что он, как старший в семействе, может впоследствии быть ему полезным. Еще вскоре двое прибудут под твои знамена, выпущенные офицерами из Артиллерийского училища 19. Они опоздали и по указу новому о дворянстве 20 долго не заслужат его или, может быть, никогда. Разве даст его впоследствии Владимирский орден 21, если не смирится еще Кавказ, но я того мнения, что ты после себя не оставишь его враждебным. Я не буду льстецом и не скажу, что это тотчас [464] будет, но, если станет у тебя терпения, в продолжении времени ты, без сумнения, во многом успеешь, как никто другой!
Еще повторю совершенную благодарность за милости Ваши моему юноше.
Ермолов
РГАДА Ф. 1261. Оп. 3. Д. 1381. Л. 109-118 об.
Комментарии
1. За Даргинскую экспедицию 6 августа 1845 г. М. С. Воронцов получил титул князя.
2. Хунзах — селение в центре горного Дагестана, возникло приблизительно в XII в., позднее стало крепостью Хунзах-Арани, резиденцией аварских ханов. Ахмет-Хан мехтулинский, управлявший Аварским ханством, попросил русских ввести войска в столицу Аварии Хунзах в связи с угрозой, исходившей от Шамиля. Русские войска под командованием К. К. Фезе вошли в Хунзах 28 мая 1837 г. и к июню почти закончили строительство хунзахского укрепления, в котором был оставлен гарнизон. В ходе наступления в августе-сентябре 1843 г. мюриды захватили все Аварское плоскогорье, кроме Хунзаха, и после падения Гергебиля 8 ноября русское командование распорядилось оставить Хунзах (Гордин Я. А. Кавказ: земля и кровь. СПб., 2000. С. 192. Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2009. С. 345, 390-391, 394).
3. Унцукуль — аварское село в Дагестане. В марте 1842 г. русские войска вошли в аракское село Унцукуль, встреченные, по словам Е. А. Головина, «с необыкновенными между лезгинами изъявлениями радости», но в конце августа 1843 г. Унцукуль захватил Шамиль (Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2009. С. 376-377, 387-388).
4. Речь идет о так называемой сухарной экспедиции. После занятия 6 июля покинутого
Шамилем Дарго оставаться там было опасно, но уходить без продовольствия и с ранеными — невозможно. Необходимо было дождаться транспорта с продовольствием и фуражом. Навстречу транспорту, через лес, занятый горцами, был направлен отряд под командованием Клюке фон Клугенау. Авангардом отряда командовал бесстрашный генерал Д. В. Пассек, арьергардом — генерал Викторов. 11 июля после встречи отряда с обозом в Ичкерийском лесу разыгралась настоящая трагедия. Горцы, чувствуя себя в горах естественно и уверенно, успели соорудить завалы и бесстрашно встречали русских, обремененных обозами с провиантом и скотом. Авангард Пассека вырвался далеко вперед, оставив остальную часть отряда сильно растянутой и плохо защищенной, в результате Клюке фон Клугенау потерял в ожесточенном бою двух генералов — Пассека и Викторова, большую часть продовольствия, скота и лишился нескольких орудий (Лисицына Г. Г. Экспедиция в резиденцию Шамиля Дарго (1845) // Гордин Я. А. Кавказ: земля и кровь. СПб., 2000. Приложение. С. 347-376).
5. Пассек Диомид Васильевич (1808-1845) — генерал-майор. В 1840 г. командирован на Кавказ, участник многих сражений с горцами, отличался необыкновенной храбростью. Погиб в Даргинском походе во время «сухарной экспедиции» 11 июля, командуя авангардом.
6. Викторов Евграф Алексеевич (ок. 1790-1845) — генерал-майор, участник Отечественной войны 1812 г. В 1841 г. назначен на должность начальник VI округа корпуса жандармов, в который входили Кавказская область, Закавказская область и Астраханская губерния, в Даргинской экспедиции состоял при штабе Воронцова, убит 10 июля (РГВИА Ф. 395. Оп. 32. Д. 844. Послужной список 1841 г.).
7. Фрейтаг Роберт Карлович (1802-1851) — генерал-майор (с 1842 г.); в 1840 — 1842 гг. — командир Куринского егерского полка, в 1842-1848 гг. — начальник левого фланга Кавказской линии, одновременно в 1844-1848 гг. командовал 20-й пехотной дивизией; за Даргинскую экспедицию произведен в генерал-лейтенанты; с 1848 г. — генерал-квартирмейстер Действующей армии.
8. 18 июля в 7 часов вечера по дороге от урочища Мискит показались войска генерала Фрейтага, он привел с собой три сотни казаков, 7,5 батальонов и 13 орудий (Обзор военных действий на Кавказе в 1845 г. Тифлис, 1846. С. 11-12). Воронцов повел остатки своего отряда ему навстречу. Под прикрытием огня войск Фрейтага отряд Воронцова дошел до Мискита и расположился там лагерем (Лисицына Г. Г. Даргинская экспедиция 1845 года в мемуарах современников // Даргинская трагедия. 1845 год. СПб., 2001. С. 21).
9. М. З. Аргутинский-Долгоруков.
10. Кибит-Мулла — наиб Шамиля.
11. Хаджи-Мурат (конец 1790-х — 1852) — уроженец Хунзаха, молочный брат аварских ханов, наиб Шамиля, 23 ноября (5 декабря) 1851 г. Хаджи-Мурат бежал в Чечню и перешел на сторону русских, которые предполагали воспользоваться его популярностью среди горцев для привлечения их на свою сторону. Однако в апреле 1852 г. Хаджи-Мурат бежал от русских в горы и во время перестрелки был убит.
12. А. И. Чернышев.
13. Императору.
14. Суворов Александр Васильевич (1729-1800) — генералиссимус, полководец.
15. В. О. Бебутов.
16. В Даргинском походе погибли три генерала: Д. В. Пассек, Е. А. Викторов и генерал-майор Борис Борисович Фок (ок. 1796-1845). В 1843 г. Фок вышел в отставку, но в феврале 1845 г. вернулся на военную службу к М. С. Воронцову для особых поручений. Убит 6 июля (РГВИА Ф. 395. Оп. 151. Д. 540. Послужной список 1845 г.).
17. Об этом эпизоде пишет Н. П. Беклемишев, датируя его 15 июля (Беклемишев Н. П. Поход графа Воронцова в Дарго и «Сухарная экспедиция» в 1845 г. // Даргинская трагедия. 1845 год. СПб., 2001. С. 545).
18. Речь идет о Викторе.
19. Клавдий и Север.
20. Согласно манифесту 11 июня 1845 г. «О порядке приобретения дворянства службою» права потомственного дворянства предоставлялись только лицам, получившим в действительной военной службе штаб-офицерский чин (ПСЗ II. Т. XX. № 19086).
21. Согласно «Установлению о российских орденах» 1797 г. кавалером ордена мог быть только дворянин и получение ордена было связано с одновременным получением дворянства. Однако с целью ограничения пополнения рядов дворянства с июля 1845 г. награждение низшими степенями ордена Св. Станислава было прекращено, а награждение тремя низшими степенями ордена Св. Анны стало давать лишь права личного дворянства. Таким образом, учитывая иерархию российских орденов, получение потомственного дворянства обеспечивал как минимум лишь орден Св. Владимира 4-й степени (Шепелев Л. Е. Чиновный мир России. XVIII — начало XX в. СПб., 1999. С. 339, 348).