№ 342
М. С. Воронцову, 19 июня 1845
М. С. ВОРОНЦОВУ
Москва, 19 июня 1845
Благодарю за письмо твое, почтенный граф Михаил Семенович 1. Оно весьма любопытно, и для меня более всех, как некогда страны вашей сторожила. Напрасно, кажется, жалуешься на то, что начинаешь чувствовать усталость и думаешь, что лета тому причиною. Заставь молодого человека в короткое время объехать те места, которые ты обозрел со вниманием, где ты должен был работать головою, предусмотреть, расчесть и распорядить, и я погляжу на того молодого человека, будет ли он в состоянии обойтиться без некоторого отдохновения. Ты же не располагаешь на продолжительное, ибо письмо твое от 26, а 31 ты уже выступаешь в горы 2.
Желания в том успехов и уверенность в том суть общие. Давно уже известно, что назначение твое и появление обрадовало войска и восстановило их дух 3. Генералов и офицеров всегда много было молодцов, но дух солдат давно уже никого не удивлял, а надобно было превозносить его, получая щедрые награды. Итак, любезнейший граф, можно вперед поздравить, что ты кончишь славно свои предприятия.
Никогда еще начальник не являлся в той стране облеченный такою властью, столько могущественный, в такой высокой у Государя доверенности. Тебе никто из министров не осмелится делать препятствий и еще менее вредить могут 4. Представления твои все будут уважаемы, и сам ты имеешь власть поощрять служение подчиненных лестными наградами. Словом, Император имеет в тебе достойного наместника. Знаменитый и по справедливости незабвенный князь Цицианов 5 далеко не имел равных способов.
Надежда на тебя всех вообще, и все без исключения за тебя: ибо мы давно уже кричим, что ты не движешь войска по причине недостатка провианта; что лютая зима истребила средства подвоза и что тебе предстоит преодолеть и это новое препятствие. Шамиль, согласен я с тобою, избегать будет случая встретиться с грозными силами и будет себя беречь; но могут избавиться зверской его власти угнетаемые им общества, и он, ослабевши, потеряет [457] влияние на них и власть и перестанет быть вредным. Взятые им орудия, конечно, достанутся войскам. Это важные результаты, и каковых едва ли более ожидать можно. Тогда, без сумнения, успокоится страна, и претерпленные бедствия, потери и нищета заставят жителей желать спокойствия и тишины и наслаждаться ими. После надобно только поставленному над ними частному начальнику уметь управлять ими. У тебя множество людей способных, и, конечно, не будет ни одного, подобного Пулло 6. А этому, как я слышал, хотелось бы послужить у тебя. Вижу из письма твоего, что ты до него не охотник! Справедливо удивление, как Граббе мог к нему иметь весьма большую доверенность. К таковым ошибкам ведет самонадеянность, что ничто укрыться не может от прозорливости и всеобъемлющего внимания. Многих заблуждает излишняя доверенность к самому себе. Граббе не хотел заниматься подробностями, почитая их ниже себя!
Жаль весьма, что этот отличный офицер остается без занятия; сделанные им погрешности могли бы служить ему наставлением, и я думаю, что он не упустил бы извлечь из них для себя пользу. Благодарю за уведомление, что сделанные мною на некоторые лица замечания оказались не без основания; иначе были бы они вредною клеветою. Поверишь легко, что я не мог против них иметь злобы: все это в мое давно прошедшее время было весьма ничтожно! Я ожидал сильного ходатайства за Ваньку Каина 7, которому ты имел великодушие не уступить. Не так сделал Головин, прося возвращения его как человека для Грузии отлично способного. Я жалел, что умный человек способен к столько рабственному угождению великому фельдмаршалу 8, впрочем, могущественному своему благодетелю!
Не знаю, почему он особенно не благоволил к генералу Клугенау. Если за то, что не бескорыстен, то в его время были люди, не меньшего порицания достойные, и вообще не было гонимых за мошенничество, хотя сам он на этот счет совершенно без упрека! Довольно одного г[осподина] Фези 9, чтобы не делать чести покровителю!
Здесь носится слух, что в том деле, где ранен какой-то молодой офицер князь Мещерский 10, ты собственно лицом своим подвергался большой опасности. Жалею, если это правда, ибо без нужды этого быть не должно, а войска, исполненные духа (как ты говоришь), до того не допустят.
Весьма понимаю, что при твоих занятиях не может быть свободного времени, а потому не пиши ты мне, а поручи кому-нибудь извещать меня о происшествиях, которые впоследствии должны обратиться во всеобщую известность. По крайней мере я не подпаду нелепым слухам и другим не допущу заблуждаться. Кажется, желание мое позволительно! Благодарю весьма за приветствие, сделанное мне уведомлением, что еще есть память о пребывании моем в вашей стране. Конечно, приветствие, почтеннейший граф, ибо до тебя никто не смел говорить о том, и я ни мало не удивляюсь, рассуждая об обстоятельствах прошедшего времени и моем собственно положении. После войны отечественной, оконченной самым блистательным оборотом дел, занятием Парижа и смирением Франции, причем ты был одним из деятельнейших участников, покойный Император 11, почти ежегодно являвшийся на конгрессах, где влияние его было могущественнейшее, не мог не скрывать, что Кавказ вмещал народы непокорствующие его власти и дерзающие оказывать ей [458] противоборствие, и потому все, что я делал, покрывалось полною безгласностью и, можно сказать, тайною. Между горцами не допускалось согласие, и не было тени религиозного фанатизма, их соединившего; непокорные наказывались поодиночке, следовательно, без большого затруднения; не было нужды в чрезвычайных усилиях и в подобных предприятиях, каковы взятие Ахульго и Ичкерийский поход 12, сохраняющие незавидную знаменитость. Число войск, хотя умноженное в мое время, было, однако же, весьма ограничено и, конечно, уже не хуже теперешних, и потому повторю, удобно было происшествия на Кавказе сохранить в неизвестности, а самого меня покрыть мраком. Вместе с назначением моим уничтожено звание главнокомандующего, которое имел Ртищев и даже маркиз Паулуччи 13.
Иностранные журналы не только были язвительны, но даже молчали. Теперь совсем другое: они умышленно оскорбительны и наглы, и, к досаде, им многие верят, хотя наполнены они неистовою ложью от первой строки до последней. Заставить их молчать надобны успехи или, если в них отказывает судьба, необходимы по крайней мере не столько значительные, как доселе, потери. Более нежели в два раза умножившиеся войска, ежегодное усиление их, потерянные крепости дают повод к язвительным заключениям. У меня во все время один раз, при занятии Акушинской области, могло собраться семь тысяч человек, присланных тогда на укомплектование корпуса; после того и до конца самое большое число войск не превосходило шести батальонов пехоты и до четырехсот казаков. Ныне с таким числом не пошлешь ты авангардного твоего генерала.
Ты, не сумневаюсь я, вскоре этого делать будешь, и уже слишком знакомо имя твое русскому солдату, чтобы под повелениями твоими они не убеждены были преодолеть противящихся и торжествовать постоянно. Тебе суждено быть смирителем гордого Кавказа. И, конечно, этого все тебе желают, и подвиг поистине тебя достоин.
Вот, почтеннейший граф, разность положения твоего с моим! Твоим подвигам есть польза наша дать известность; они по мере предоставленных тебе средств должны быть значительны; следовательно, легко будет обуздать журналы, что само по себе составит успех и даст успокоение. А если бы случилось допустить и некоторую прикрасу, это уже принято всеми, и мы сделаем весьма охотно, без упрека совести, когда при самих потерях допускаем хвастовство. Давно уже, по разным описаниям наших действий, войска стыдятся встретиться с числом горцев менее десяти тысяч человек, и редко дерзость их наказывают меньшею потерею как в половину.
Не излишне привести это несколько в благоприятный размер, ибо со времени удаления моего, или, лучше сказать, со времени начала побед, надобно удивляться, что не уничтожено все население гор.
Теперь ожидаю скорого о тебе и подвигах твоих известия, судя по времени выступления твоего, и только одного боюсь, что Шамиль будет иметь благоразумие уклониться встречи с нашими войсками. Впрочем, я исполнен прекраснейших предчувствий. Желаю тебе здоровья. Всего прочего у тебя много, и все зависит от тебя. Прощай.
Преданный тебе Ермолов.
РГАДА Ф. 1261. Оп. 3. Д. 1381. Л. 103-108. [459]
Комментарии
1. М. С. Воронцов прибыл в Тифлис, на новое место службы, весной 1845 г.
2. Речь идет о предписанной Николаем I экспедиции в резиденцию Шамиля аул Дарго. Основная тяжесть экспедиции падала на два отряда — Чеченский, двигавшийся из крепости Внезапной, и Дагестанский, вышедший из Темир-Хан-Шуры. 31 мая, когда Чеченский отряд вышел из Внезапной, считается днем начала экспедиции. (Подробнее об экспедиции см. сборник воспоминаний: Даргинская трагедия. 1845 год / Составление и подготовка текстов Г. Г. Лисицыной, комментарии Б. П. Миловидова. СПб., 2001.)
3. Весть о назначении М. С. Воронцова наместником кавказским была встречена восторгом, особенно молодежью, в связи с этим многие желали назначения на Кавказ.
4. Деятельность наместника кавказского регламентировалась двумя основными документами: Рескриптом Николая I на имя М. С. Воронцова от 31 января 1845 г. и Правилами об отношении наместника кавказского от 6 января 1846 г., которые содержали регламент, определявший границы его власти в крае, полномочий и взаимоотношений с центральным и высшим государственным аппаратом (ПСЗ-II. № 18679 от 30 января 1845 г. и № 19590 от 6 января 1846 г.). Наместнику предоставлялись самые широкие полномочия по управлению краем, он мог, минуя центральные учреждения (министерства), через Кавказский комитет обращаться с законодательной и исполнительной инициативой в высшие государственные учреждения. Кроме того, он имел право обращения прямо к императору в делах дипломатических и военных (Лисицына Г. Г. Гражданское управление краем, самое трудное... // Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. Начало XIX — начало XX в. СПб., 2005. С. 222-223).
5. П. Д. Цицианов.
6. Пулло Александр Павлович (р. 1789) — в 1834-1841 гг. командир Куринского егерского полка, в 1840 г. — главный чеченский пристав, с 1841 г. в отставке; позднее генерал-майор (с 1853). На рубеже 1830-1840-х гг. Чечней управляли поставленные русской администрацией приставы, которые подчинялись полковнику Пулло; попыткой изъятия оружия у чеченцев, жестоким обращением с заложниками и прочими злоупотреблениями, которым попустительствовал Пулло, они спровоцировали восстание 1840 г.; этому же способствовал и слух о введении рекрутской повинности среди горцев (Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2009. С. 356-358).
7. И. О. Корганов.
8. И. Ф. Паскевич-Эриванский.
9. Фезе (Фези) Карл Карлович (1797-1848) — генерал-лейтенант (с 1838 г.), с 1836 г. — командир 20-й пехотной дивизии, с 1842 г. — командир 1-й пехотной дивизии.
10. Мещерский Александр Владимирович — князь, офицер с 1839 г., в 1845 г. — корнет лейб-гвардии Гусарского полка, ранен 23 мая 1845 г.; позднее — генерал-майор, предводитель дворянства Верейского уезда Московской губернии.
11. Александр I.
12. В 1840 г. отряд П. X. Граббе с большими потерями взял горный аул Ахульго, а в 1842 г. отряд во главе с ним отправился из Герзель-аула через леса Ичкерии для захвата резиденции Шамиля Дарго. Дойдя до середины дороги и понеся большие потери, отряд вынужден был вернуться обратно.
13. Ф. О. Паулуччи.